Магия французского поцелуя гл. 7-8

Начало:http://www.proza.ru/2013/04/25/414

Глава седьмая
Версия полковника Остроумова

Кривцов и Мещерин одновременно подъехали на службу и вместе зашли в кабинет, бросив на стол черные папки.
– Ну и жара сегодня! – воскликнул Кривцов. – Пот градом льет.
Он подошел к раковине, открыл кран и стал умываться. Закончив, тщательно вытер лицо, шею и руки полотенцем, затем старательно причесал вечно торчащий «ежик» перед зеркалом. Мещерин тем временем набрал в чайник воды, включил его, затем тоже умылся.
– Сейчас свежего чая выпьем, – сказал он.
– В такую жару чай? Мне бы пивка из холодильника, – мечтательно произнес Кривцов.
– На службе не положено, – категорично изрек Мещерин. – Кстати, чай – самое лучшее средство спасения от духоты и солнечного перегрева.
– Не уверен.
– Почему сомневаешься? Посмотри на мудрых казахов, туркменов, таджиков – они все в жару сидят в чайханах и пьют исключительно свежезаваренный чай.
– У каждой нации – свои иллюстрации, – улыбнулся Кривцов. – Давай заваривай. Я три дня потратил на поиски владельца темно-синей «Ауди». По такой жаре мотался по всему городу! Сегодня солнце палит неимоверно, надо восполнить потерю жидкости.
– Каков результат поисков? – Мещерин насыпал заварки в фарфоровый чайник и залил ее крутым кипятком.
– Нулевой. Выбрал всю информацию из базы ГАИ, потом объездил адреса и расспросил владельцев. Ни один человек не вызвал подозрений. На вопрос «Где вы были ночью с 11 на 12 июня?» все отвечали одно и то же: «Дома, машина стояла в гараже». У некоторых на стоянках.
– Ты принял ответы на веру? – с явным сомнением спросил Мещерин.
– Я не первый год работаю, умею разбираться в людях. Если человек врет или чего-то боится, у него фальшь обязательно отразится на лице или в поведении. Мои вопросы вызывали у людей удивление, но испуга, страха в глазах я не заметил.
– Я встречал очень хладнокровных и беззастенчивых врунов, – возразил Мещерин. – Они так убедительно сочиняют, что трудно поверить, что врут.
– И часто ты ошибался? – поинтересовался Кривцов.
– Не часто, но случаи бывали. Позже, правда, все равно обманщика выводил на чистую воду, – признался Мещерин.
– Все-таки, каким образом?
– На каком-нибудь вопросе собьется, тут его и зацепишь.
– Вот видишь! Следовательно, надо знать что, и в какой последовательности спрашивать, – многозначительно произнес Кривцов.
– Значит, ты никого не нащупал?
– Пока нет.
– Где ты научился читать по физиономиям? – улыбнулся Мещерин.
– Где, где! Опыт, понимаешь? Интуиция, наконец, – Кривцов постучал пальцем по лбу. – Все здесь.
– Что же тебе твой опыт и интуиция не подсказали проверить частные салоны, где выдают машины напрокат? – с иронией спросил Мещерин, разливая по кружкам чай.

Кривцов сделал глоток напитка, откинулся на спинку стула и сказал:
 – Вот дурья башка! Не иначе, как жара подействовала, совсем мозги расплавились! Конечно, надо обязательно проверить подобные заведения.
 – У меня тоже тормоз, – с сожаление произнес Мещерин. – Нащупал ниточку: оказалось, что из всех имевших место телефонных звонков в ту ночь один номер принадлежит мобильнику врача роддома, представляешь, какая удача?
– Значит, она звонила ночью, кому? – живо спросил Кривцов.
– Не совсем так. С ее телефона был ночной звонок некому Гордееву.
В это время в кабинет вошел полковник Остроумов.
Оперативники, как по команде, переставили кружки с недопитым чаем на тумбочку и встали.
– Сидите, сидите, – полковник сделал жест руками. – Что удалось узнать нового об исчезновении близнецов? Молодая мамаша передумала от них отказываться, она к нам с заявлением пришла. Обвиняет роддом. Требует найти детей. Прямо за горло берет.
– Вот как? Такая переменчивость! Как ветер в мае! – покачал головой Мещерин. – То отказывается, то вдруг передумывает, словно речь идет о товаре. Не понимаю женщин.
– Я продолжаю поиск владельца темно-синей «Ауди», – доложил Кривцов. – Завтра проверю все частные пункты проката автомобилей.
– Я узнал, что один из телефонных звонков в поздний час делался с мобильного телефона дежурного врача роддома на телефон, зарегистрированный на некого Гордеева, – сказал Мещерин.
– Это очень интересно. Что дальше? – спросил Остроумов.
– Дальше тупик. Врач категорически отказывается, говорит, что во время дежурства ни разу не пользовалась мобильником. Утверждает, что никому не звонила, и ей никто не звонил. Никакого Гордеева она не знает. Очень удивлена, потому что телефон лежал у нее в сумке, а сама она в это время была занята в родовой. Свидетели подтвердили ее ответы. Докторша не представляет, кто посмел залезть к ней в сумку и воспользоваться аппаратом.
– Вы нашли человека, кому был сделан звонок?
– Пока нет. Знаю фамилию и адрес, дважды там побывал, но никого не застал, – с сожалением произнес Мещерин.

– Думаю, мы на правильном пути. В роддоме был сообщник. Надо приложить все усилия и найти его, ; заключил Остроумов. ; Очертите круг сотрудников роддома, кто был в это время не занят: работники детского отделения, уборщицы, лифтеры, проверьте всех. Мы топчемся на месте, время идет. Понимаю, преступление сложное, следов мало, но все-таки зацепки есть. Нужно проявить настойчивость и терпение. Теперь о другом деле. Вы были на месте гибели бывшей журналистки, что удалось обнаружить?
– Захаровой? Вы знали ее?
– По газетам, читал скандальную хронику, – кивнул Остроумов.
– По-моему дело темное, – сказал Кривцов. – С первого взгляда было похоже на обыкновенный суицид. Но мы задумались над вопросом: чем же она могла вскрыть вены? Кроме кинжала, висящего на стене, никаких режущих предметов поблизости не было.
– Поэтому сняли с него пальчики и приобщили к делу, может, пригодится как вещественное доказательство, – вставил Мещерин. – Проверить не лишнее, мне показалось, что кто-то недавно снимал его со стены. Во всяком случае, на ворсе ковра виднелся пролежень, кинжал был сдвинут с обычного положения, следовательно, кому-то понадобился. Мимо такого факта пройти не мог. Сейчас, когда готовы заключения экспертизы, и дело представляется как убийство, важна любая мелочь. Еще один нюанс. Я разговаривал с обитателями дачи, где обнаружили мертвую Захарову. Так вот: кухарка дачи работает в роддоме санитаркой, это Мишина Оксана. Я ее вначале не узнал, на даче она была в обычной одежде, в роддоме в халате и косынке, но когда назвала фамилию и сказала, где работает, понял, с кем имею дело.
– Очень интересная информация. Возникают два вопроса: кому принадлежит дача и как женщина успевает совмещать две работы? – Остроумов с интересом посмотрел на Мещерина.
– Я тоже спросил ее, не тяжело ли работать в двух местах? Она ответила, что в роддоме работает только по ночам, берет три-четыре дежурства в месяц, для нее это не обременительно, не желает терять профессиональные качества. Дача принадлежит некой Голярской Лолите Макаровне, находится в элитном районе, Мишина работает в должности кухарки.

– Стоп! Голярская, Голярская, фамилия знакома. Отчего же состоятельная дама, имея загородную дачу в престижном месте, мало платит кухарке, что та вынуждена работать по ночам? – спросил Остроумов.
– Не знаю, товарищ полковник, – пожал плечами Мещерин.
– Продолжайте, это к слову.
– Я говорю: мне покоя не дают сомнения – случайное это совпадение или нет?
– Что именно?
– Что встретил санитарку роддома на месте убийства Захаровой. Тем более, она дежурила в ночь пропажи новорожденных. Случайным совпадением это не назовешь, – сказал Мещерин.
– Получается, что похищение младенцев из роддома и смерть Захаровой каким-то образом связаны? – покачав головой, произнес Остроумов.
– Не знаю, – пожал плечами Мещерин. – Если и связаны, то только тем, что там и там фигурирует Мишина.
 – Не могу не согласиться с вашими наблюдениями. По-моему они не беспочвенны. Прибавьте к ним факт, что Голярская, как мне подсказывает память, в недавнем прошлом проходила в скандальном деле по незаконному усыновлению детей, – добавил Остроумов.
– Что за дело? – заинтересовался Кривцов.
– Голярская работала в центре усыновления, когда мы занимались расследованием. Сейчас, где работает, не знаю. К нам обратились родители многодетной семьи. Они в силу обстоятельств временно сдали двух детей в один из детских домов. Придя спустя несколько месяцев за детьми, обнаружили, что в детском доме деток нет. Как оказалось впоследствии, их через центр усыновления, где работала Голярская, усыновили иностранцы и вывезли из России. В документах полная неразбериха. Совершенно не понятно, где они проживают. По бумагам следовало, что хотели усыновить сразу три семейные пары. В результате в одних справках указано, что дети уехали в Италию, в других – во Францию, в третьих – в Штаты. Типичное русское разгильдяйство. В итоге дело до сих пор не закрыто. Мы обратились в Интерпол, но пока нет никаких результатов.
– Как могли без согласия родителей усыновить детей и отравить в другую страну? – удивился Мещерин.
– Вот в том-то и дело. Подписи должностных лиц и родителей оказались поддельными. Наказали некоторых сотрудников, правда, условно.

– А Голярская?
– Она понесла административное наказание за недостаточный контроль, только и всего.
– Так, может, специально все запутали в бумагах, чтобы никто не мог разобраться? – покачав головой, с сомнением спросил Мещерин.
– Факт остаётся фактом: следов детей в России нет. Версия о продаже осталась не доказанной.
– Судебные эксперты дали заключение, что Захарова незадолго до смерти была беременной, – сказал Кривцов, – могла родить ребенка. Во всяком случае, размеры матки, состояние молочных желез и другие признаки позволили сделать такой вывод. Вопрос в том – где произошли роды, и жив ли ребенок. В выводах судебного эксперта написано, что Захарова была смертельно травмирована, а вскрытие вен было сделано после смерти.
– Чтобы создать видимость суицида? – спросил Остроумов.
– Выходит так.
– Захарова замужем?
– Официально нет, – отрицательно покачал головой Кривцов. – На опознание приходил сожитель, Роман Зимин. К сожалению, меня не застал. Позже я был у него дома, теща сказала, что в последнее время он по этому адресу не живет, где обитает, не знает. Законная жена Зимина находится на курорте. Я хочу его найти и побеседовать. Для начала съезжу к тетке Захаровой, может быть, она внесет ясность.
– Голярскую допрашивали? Как она объясняет, что на даче оказалась Захарова?
– Ее нет в городе.

– Давайте подобьем итоги, – сказал Остроумов. – У меня возникло предположения, что дело о похищении младенцев и убийство Захаровой связаны между собой. Нельзя сбрасывать со счетов и принимать за случайные совпадения многие факты. Есть над чем поразмыслить и тщательно проверить. Во-первых, нужно найти, кто именно и кому звонил из роддома. – Остроумов остановил взгляд на Мещерине. – Продолжайте поиск. Второе. Нужно найти водителя «Ауди», ; он посмотрел на Кривцова. Третье: выясните, где находится Голярская. Ее, санитарку Мишину, Романа Зимина – срочно допросить. Обязательно побеседуйте с родственниками Захаровой. Соберете сведения, доложите результаты.
– У Захаровой из родственников одна тетка.
– С ней поговорите, результаты обсудим.
Остроумов посмотрел на часы, встал и вышел. Мещерин взял кружку с остывшим чаем и сказал коллеге:
– Допивай чай.
– Да я уже достаточно охладился. Мне сегодня дежурить ночью, – ответил Кривцов. – Надо домой позвонить, чтоб не беспокоились.
Остроумов пришел в кабинет и распорядился поднять дело о пропаже детей из детского дома.


Глава восьмая
Мои догадки и версии

 Я переоценила свои физические возможности и, едва переступив порог дома, в изнеможении плюхнулась на диван, ощутив неимоверный груз навалившейся усталости. События сегодняшнего дня изрядно напрягли нервную систему, уж очень много пришлось пережить отрицательных эмоций. Чтобы прийти в норму, требовалось хорошо выспаться. Я нашла в себе силы раздеться, пойти в ванную и принять душ. Затем сразу легла в постель. Размышлять и делать выводы, не было никаких сил. Но и уснуть сразу не получилось. Против воли в голову непрерывным, длинным потоком поползли мысли. Они сверлили мозг, озадачивали, я не находила ответов и старалась прогнать их, но они упорно громоздились одна на другую, распирая череп. В конце концов, встала, приняла две таблетки снотворного и, спустя немного времени, почувствовала, что хаос в голове постепенно стал отступать, рассеиваться и, наконец, пришел обволакивающий, спасительный сон.

Утром я должна была быть на занятиях в институте. Приготовив на скорую руку незатейливый завтрак – салат из трех помидор, половины огурца, трех веточек укропа, тосты с сыром и кофе, глядя в телевизор и слушая утренние новости, с аппетитом поела и собралась уходить. Моя хозяйка Генриетта Рихардовна только проснулась и, увидев меня в коридоре, не замедлила напомнить правила совместного проживания в квартире.
Она рано ложилась спать и не любила шумы после двадцати одного часа.
– Вчера вы меня разбудили, я долго не могла уснуть, – сказала она с нескрываемым недовольством.
– Простите, Генриетта Рихардовна, у меня был очень тяжелый день.
– Прощаю, но напоминаю: вы уже дважды нарушаете наш уговор.
– Обязательно исправлюсь, – пообещала и поспешила захлопнуть за собой дверь
Я крутила руль «Тойоты» и продумывала, как наказать нерадивых студентов за то, что они сбежали с занятий. Долго ломать голову над этой проблемой не стала. Они
получат по заслугам. Во-первых, сегодня устрою опрос по пропущенной теме, вдобавок заставлю отрабатывать на трупе во внеурочное время.
Ассистентом на кафедре нормальной анатомии я работала третий год. Будучи студенткой, никогда не планировала заниматься преподавательской работой. После окончания интернатуры по терапии, пришла работать терапевтом в одну из городских поликлиник. Окунувшись в работу участкового врача, поняла, что это настоящий каторжный труд. Милые жители – бабушки, тетушки, старички и люди среднего возраста осаждали мой кабинет с восьми часов утра до шести вечера. Вместо положенных на ставку трех-четырех часов, сидела на приеме в два раза больше, потому что не умела быстро разбираться с пациентами, как, например, это делали коллеги со стажем. У их кабинетов никогда не было очередей. Они могли позволить себе по нескольку раз на дню пить чай, кофе и в рабочие часы рассказывать друг другу байки. Наверное, поработав этак годик-два, и я бы научилась с первого взгляда, не раздевая и не осматривая пациента, ставить ему диагноз, за несколько минут настрочить кучу рецептов и отправить восвояси. К своему ужасу узнала, что на прием пациента в поликлинике отводится всего двенадцать минут. Следовательно, в час терапевт обязан принять пять человек! Я едва успевала в час принять двух, максимум трех пациентов. При этом работать нужно было не разгибаясь, без обедов и походов в туалет. Характерно, что, поток страждущих, получить медицинский совет или помощь, при этом не ослабевал. Не представляю, кто придумал такие жесткие нормы приема? При такой раскладке доктор превращается в робота. Труд врача не может быть приравнен к работе рабочего на конвейере, где тот автоматическими движениями рук с ловкостью виртуоза выполняет дневную норму.
Ко мне может «заскочить» юная, здоровая девушка, которой требуется выписать справку для посещения занятий в бассейне. Такой, конечно, выпишу документ за три минуты. Но могут доставить старого, человека с «букетом» болезней, у которого амбулаторная карта по объему равна роману «Война и мир». Ее пролистать, чтобы иметь предварительное представление о жизненных силах индивидуума потребуется не менее получаса, не говоря уже об осмотре человека, записи объективных данных и выписке рецептов. Такой посетитель только раздеваться-одеваться будет с посторонней помощью не менее десяти минут. За две минуты осмотреть человека, выставить диагноз, назначить лечение – это что-то из области фантастики. Интересно, тех, кто пишет подобные приказы, при необходимости врачи тоже принимают в таком скоростном режиме? Сомневаюсь. В душе была категорически против «норм выработки» в медицине, и не потому, что не справлялась с наплывом посетителей со «своего» и «не своего» участка, а потому, что считаю работу врача высоко интеллектуальной, где нужно вдумчиво, со всей ответственностью подходить к постановке диагноза и выбору лечения. Поэтому ограждать доктора строгими рамками во времени приема пациентов нельзя. Но у нас так никогда не будет. Если нет посетителей, и ты поставишь в отчетной форме в графе «сколько принято пациентов за день» ноль, то на тебя накинутся проверяющие и будут с пристрастием выяснять, чем доктор занимался весь рабочий день. Никому не нравится, чтобы его проверяли, поэтому медики зачастую искажают факты, приписывая в отчеты энное количество пациентов, взятых с потолка. В результате дело доходит до абсурда: в летние дни, когда коридоры поликлиники пустые, а врачи томятся в ожидании работы и думают, каким образом будут отчитываться перед медстатистом за день, в месячных отчетах фигурирует неизменная цифра: план приема выполнен на 102%.
Бдительная и строгая медстатист поликлиники Софья Николаевна в конце рабочего дня требовала от меня отчитаться отработанными талонами по полной программе. Несмотря на мой титанический труд, талонов всегда катастрофически не хватало, приходилось выслушивать в свой адрес нарекания на всех уровнях: от медицинского статистика, заведующего отделением, от которого сведения попадали на стол главного врача, и на мою голову вновь сыпались упреки и укоры. Последний не стеснялся в выражениях и прямо заявлял, что мне не за что платить деньги. Это страшно унижало, я чувствовала себя незаслуженно оскорбленной.

Наверное, я была не готова к суровой действительности. Мне казалось, что нельзя допускать, чтобы на дому умирали хроники: с диабетом, почечной недостаточностью, с тяжелыми формами болезней сердца. Для такой категории больных должны быть места в больницах, но попасть подобному пациенту в стационар было невозможно. Заниматься приписками и составлением «липовых» отчетов в работе в угоду начальству – тоже не в моем духе. Поэтому, поработав на столь ответственной работе около года, приняла решение уйти из поликлиники. Я не говорю о заработной плате. Она ничтожно мала и не заслуживает того, чтобы называть ее вслух.
В итоге уволилась и полгода раздумывала, где мне работать. С медициной расставаться не хотелось. Но быть практикующим врачом я не желала. Уж очень много в этой профессии боли, слез и страданий. Она сопряжена с постоянным стрессом, а он здорово изматывает нервную систему и приносит вред собственному здоровью.

Случайная встреча с институтской подругой привела меня на кафедру нормальной анатомии. Работа ассистента мне нравится. Правда, есть минусы. Например, пришлось многое зубрить, но это на первых порах. Память меня не подводила, без труда запоминала кучу латинских терминов. Зато здесь нет больных, которым требуется оказывать помощь. Меня окружают молодые, здоровые люди, это подтягивает и вдохновляет.
Группа встретила меня виноватым молчанием. Я не стала терять время на разборки, а сразу же приступила к опросу. Как только объявила, что сегодня все четыре часа будут отданы повторению прошлых тем, студенты принялись судорожно листать конспекты и учебники. Я попала в цель. Тут же распорядилась убрать со столов лекции и методички. Первый отвечающий имел жалкий вид. Застигнутый врасплох, он не мог даже назвать по латыни внутренние органы, не говоря уже о том, чтобы сказать, какими кровеносными сосудами они снабжаются. Ему поставила «неуд» и я принялась за следующего. Второй будущий доктор в познаниях анатомии недалеко ушел от первого. Он совершенно не ориентировался в черепно-мозговых нервах, а на трупе не мог показать самый главный – блуждающий нерв.
– Вы видите, как слабы ваши знания? – строго спросила я притихших студентов. – Впереди государственный экзамен по анатомии, как вы собираетесь его сдавать?

Будущие эскулапы сидели, потупив головы, стараясь не встречаться со моим взглядом.
– Вместо того, чтобы убегать с занятий, вы должны, не теряя времени, самостоятельно штудировать конспекты и учебные пособия. Даю вам задание: отработать на трупе пропущенную тему. После окончания практических занятий возьмете труп и займетесь препаровкой мышц верхних конечностей.
– Нам будет неудобно всем вместе работать, – послышались стоны сопротивления.
– Ничего! – успокоила всех. – Трудитесь по очереди. Один человек открывает одну мышцу, другой – следующую, и так далее.
Домой вернулась в пять часов. Генриетта встретила меня улыбкой. Она приготовила нехитрый обед и пригласила к столу. После окончания трапезы я убрала посуду и удалилась в свою комнату, решив, не откладывая на потом, обзвонить знакомых.

Первой в записной книжке был номер телефона Полины. Мне пришла в голову мысль набрать ее номер. Вдруг, кто-нибудь отзовется? Кто? Да тот, кто его похитил! Мысль была ясной и простой, я тут же набрала цифры. Шли долгие длинные гудки. Увы! Мне никто не ответил. Я горько усмехнулась. Даже если бы ответили на другом конце, что бы из этого следовало? Какой бы вопрос я задала? «Где вы взяли этот мобильный телефон?» Только бы спугнула его. У нас милиция не борется с похитителями сотовых аппаратов. А сколько убийств совершается с целью захвата мобильников! Грабят средь бела дня, потом телефоны перепродают, и новые владельцы ими пользуются. Всем известно, что у каждого сотика есть свой индивидуальный номер, и при желании милиция легко могла бы установить, откуда и каким образом он оказался в руках новых владельцев. Не делают, как мне думается, по простой причине: во-первых, не хотят возиться, во-вторых, если начнут заниматься, то тогда резко подскочит показатель преступности. Милиции это не надо, она тоже, как и медицина, борется за «хорошие» показатели в работе. Милиционеры получают премии. Владельцам телефонных компаний кражи мобильников на руку: чем больше украдут, тем больше они продадут новых аппаратов. От того-то потерпевшие даже не обращаются по таким делам в милицию, наперед зная, что воров искать никто не будет.

Следующий номер был Аллы. Я живо представила ее симпатичное, голубоглазое лицо с распущенными, прямыми, гладкими волосами цвета спелой пшеницы. Алла была очень любопытной и разговорчивой. Попробую у нее разузнать, по какому поводу, и кто собирался на даче.
Алла была дома, обрадовалась моему звонку и стала верещать звонким голоском, прерываемым беспечным смехом. Я поняла, что она не знает о смерти Полины, а раз не знает она, то, похоже, и другим эта новость не известна. Алла рассказала, что собрались они стихийно. Серьезного повода не было. Кто там был? Она перечислила имена. Когда разъехались? Где-то после одиннадцати.
– Спроси у Романа, – ответила она мне, – если хочешь узнать точное время.
– Как? Он тоже там был? – от неожиданности у меня едва не выпала из рук трубка.
– Мы садились по машинам, и в это время он подъехал.
Ну, Роман! Что-то совсем заврался. Его вранье становится слишком подозрительным. Люди просто так не врут. Всегда есть причина. Одна из них – страх. Чего боится Роман? На мой вопрос: говорила ли Полина о том, что собирается взять в аренду кафе, Алла удивилась. Нет, ничего такого она не говорила.
Алла щебетала на ухо, как были одеты собравшиеся, что ели, пили, как развлекались. Меня не очень интересовали такие подробности, но я не прерывала. Пусть говорит, может, скажет что-нибудь ценное.
– Какой странный садовник на даче! – воскликнула Алла.
– Чем он странный?
– Представляешь, я его узнала, назвала по имени, а он отказался!
– Не понимаю.
– Господи! У меня брат родной служил в армии в десантных войсках. Поняла?
– Ну, ясно.
– Он нам с мамой присылал из армии фотку. На ней брат и его друг. Оба в форме, как положено, только моложе. На обратной стороне брат так и написал: «Я и мой товарищ Темных Александр». В садовнике я узнала этого Темных, поняла? Но он, странный такой, отказывался. Мычал что-то, головой качал, словно немой. Но я не могла ошибиться, у меня очень хорошая зрительная память. Могу один раз в жизни увидеть человека, и его лицо навсегда останется в сознании. Такая же память на имена, фамилии и телефонные номера. Поэтому у меня нет записных книжек. Вся база информации находится в голове. Не понимаю, в чем тут дело!
– Интересно! Может, ты ошиблась?
– Да нет, на сто процентов это он, я в недоумении, отчего садовник так странно повел себя. Специально нашла письмо с газетной вырезкой и фотку.
– Как ты говоришь фамилия садовника?
– Темных Александр, – повторила Алла. – Могу принести фотографию, сама увидишь.

– Да мне-то зачем, – отмахнулась я. – У меня других заморочек полно. Ты лучше у своего братца уточни.
– Спросила бы, да он живет в другом государстве. Женился на полячке и уехал в Польшу.
– Татьяна была одна?
– Нет, с Костей.
– Я слышала, что они расстались.
– От кого?
– Не помню.
– Такого в принципе быть не может, – возразила Алла. – Они образцовая пара. Костя с Татьяны глаз не сводит, позавидовать можно. Она прекрасно выглядит, вся ухоженная, светящаяся. Держит себя в ежовых рукавицах.
– Как это? – не поняла я
– Очень просто. К еде почти не прикоснулась. Выпила полбокала вина и съела дольку лимона. Представляешь? Там такой стол обалденный был! Нужно иметь железную волю, чтобы не поддаться искушению и не попробовать домашних блюд.
Я изумилась. Снова открытие. Полина не умела сварить простого супа, не говоря уже о чем-то другом. Что это на нее нашло? Неужели увлеклась кулинарией?
– Кто стряпал? Полина?
В ответ раздался смех.
– Нет, конечно! Угощенья привезла Вероника с Альбертом, у Полины вообще ничего не было, она не готовилась.
– Понятно. – «Вероника в своем репертуаре, закармливает своего ненаглядного», ; подумала я. – В общем, вы хорошо отдохнули.
– Нормально, только, по-моему, Роман был чем-то недоволен.
– С чего ты взяла?
– Физиономия у него была страшно суровая, я обратила внимание. Он, наверное, устроил после нашего отбытия Полине разнос. Но точно не знаю, мы уехали.

Я слушала беззаботную болтовню Аллы и думала, как ей сказать, что Полины больше нет. Мне не хотелось об этом говорить, но и не сказать было невозможно. Я решилась:
– Алла, слушай! Крепись! Полины больше нет.
– Что? Что ты говоришь? Я не понимаю, – голос Аллы резко изменился, от беспечного и беззаботного тона не осталось следа.
– Утром ее нашли мертвой, сидящей в кресле.
– Что ты говоришь! Кошмар!
В трубке воцарилось тягостное молчание.
– Ты ничего больше не знаешь? – упавшим голосом спросила Алла.
– Знаю то, что сказала.
– Ты меня убила. Надо позвонить всем.
– Наверное, надо.
– И ты не знаешь никаких подробностей? – продолжала допытываться Алла.
– Нет, – решительно отрезала я. – Прости, кто-то звонит в дверь, до свидания!

Продолжать разговор больше не было сил, я придумала отговорку и, таким образом, преднамеренно закончила беседу. Легла на диван и уставилась в потолок. Итак, со смертью Полины возникает много вопросов, они назойливо кружатся в голове и будоражат меня. Знаю, что не успокоюсь, пока не найду на них ответы. Первый, самый главный вопрос: кто убил Полину? Воображение опять рисовало образ убийцы: это был очень коварный, жестокий, физически сильный человек. Он неслышными шагами подкрался к Полине сзади, когда она безмятежно отдыхала в кресле, железной хваткой сжал ее голову и резким движением свернул шею, потом хладнокровно вскрыл вены. Кто же он? был ли он знаком с Полиной? Может, выполнял чей-то заказ? Тогда кто заказчик, и какой мотив убийства? Вдруг поймала себя на мысли, что, как профессионал, начала употреблять юридические термины. Наверняка это результат моего увлечения чтением детективной литературой. Там сплошь и рядом мелькают выражения: «мотивы преступления», «улики», «вещественные доказательства», «алиби», «обвиняемый», «преступник», «осужденный», «следственный эксперимент», «допрос». Кстати, допросили Романа или нет?

От кого была беременной Полина? Какая необходимость заставляла ее скрывать от меня? Куда исчез ребенок? Жив или его нет на свете? Зачем Полина взяла деньги в банке и соврала, что хочет открыть кафе? Если бы хотела это сделать, то эту новость знали бы подруги, она ведь планировала привлечь их к работе. Алла говорит, что разговоров о кафе не было. Тогда для чего ей срочно нужны были деньги?
Почему лжет Роман? Его вранье бросает на него тень подозрения. Чьи следы я видела на траве к дому? Куда исчезла сумка Полины со всем содержимым и ее сотовый телефон? Интересно, что думают о смерти Полины в милиции? Передо мной возникло лицо опера, допрашивавшего меня на даче.
Где искать ответы? Во-первых, нужно поговорить с Романом. Во-вторых, прочесть Полинины дневники. Я вздохнула. За дневники страшно браться. Всегда думала, что Полину знаю, как свои пять пальцев. Оказывается, нет. У нее были от меня тайны. Прикасаться к чужим тайнам всегда страшно.
Может, позвонить Юре и попросить его разузнать, что менты думают по поводу смерти Полины? Кроме того, он поможет разобраться со многими загадками. Все-таки, я лицо гражданское, никогда раньше не имела дел с органами правопорядка. Действительно, хорошая мысль – надо созвониться с Юрой, рассказать ему обо всем, возможно, с его помощью смогу распутать клубок вопросов, допекающих меня. Я стала набирать номер его телефона.

Раздался робкий стук в дверь.
 – Можно? Не помешаю? – На пороге показалась хозяйка.
– Входите, Генриетта Рихардовна.
Все. Полный абзац. Мои планы рушатся. Сейчас начнется вечер воспоминаний. Даю гарантию, что она будет говорить о племяннике. Ничего не поделаешь, придется терпеливо слушать и поддерживать разговор. Это один из пунктов нашего договора совместного проживания.
С Генриеттой я познакомилась в пору работы участковым терапевтом. Генриетта утверждает, что провидение услышало ее и послало к ней в моем лице ангела-спасителя. Возможно, и так, потому что ее вызов врача на дом попал ко мне совершенно случайно: мне распределили его к дополнению к своим, «кровным». На участке, где жила бедная Генриетта, хронически не держались врачи, и жители попадали на прием к разным докторам, а вызова распределяли участковым терапевтам в нагрузку к недостающим по «норме». Потом пациенты, как беспризорники, кочевали по кабинетам, всякий раз попадая к новым эскулапам.
Однажды у Генриетты заболело колено. Дойти до поликлиники она не могла, пришлось по телефону пригласить доктора на дом. Так мы познакомились. Надо сказать, что посещать одиноких, тоскующих по общению людей, – чистое мученье. Они не выпустят тебя из квартиры, пока не расскажут о своих жизненных перипетиях от рождения до последних дней. Генриетта оказалась любительницей поговорить и рассуждать, но беда – общаться ей не с кем.

Я осмотрела ее колено: оно было распухшим и болезненным на ощупь. Измерила артериальное давление – цифры оказались высокие: 240 на 160 (!) чему была удивлена, так как по внешним признакам она выглядела вполне удовлетворительно. Показатели давления называть не стала – люди по-разному воспринимают цифры: одни спокойно, другие впадают в панику и тем самым делают себе еще хуже. Характера Генриетты я не знала и потому на вопрос: «Какое у меня давление?», – ответила расплывчато: «Повышенное». «Когда вы последний раз его измеряли?», – поинтересовалась, между прочим. Она долго думала, потом призналась – лет десять назад, на курорте. Оставлять пожилую женщину с высоким давлением было рискованно, поэтому, не теряя времени, стала оказывать Генриетте медицинскую помощь. В домашней аптечке ничего, кроме пресловутого дибазола и папазола с просроченными сроками действия других лекарств не было. Я уложила ее на диван, достала из врачебной сумки нужные таблетки и капли и предложила принять лекарство. Мне пришлось подождать результат лечения. За это время Генриетта рассказывала о своей жизни. Кроме единственного, горячо любимого племянника Модеста у нее никого нет. Он удачлив, богат, чуть ли не помощник мэра или губернатора. Очень много работает, она часто видит его по телевизору, к сожалению, у нее бывает редко. Она страдает от одиночества. Чтобы не быть в своих глазах бесполезным членом общества, посещает детские дома и приюты, общается с обездоленными детьми, читает им книжки, гуляет, ходит в кино, приносит из дома им домашней выпечки. Своих детей у нее нет, но она очень привязалась к одной воспитаннице детдома десятилетней сироте Марусе. Генриетта учит ее вышивать и штопать, купила для рукоделия необходимые вещи: пяльцы, штопальные нитки и мулине, набор иголок. Оказалось, что Маруся прилежная, старательная девочка.
Спустя сорок минут измерила давление – оно хорошо снизилось, угроза здоровью миновала, выписала необходимые лекарства, подробно расписала, как принимать таблетки и пообещала, что приду повторно проконтролировать давление. Я понимала, что она не сможет с больной ногой дойти до поликлиники. Даже если и доберется, то намучается в очередях. Генриетта была очень благодарна, смотрела на меня, как на Бога. Потом я несколько раз попутно забегала к ней. Давление пришло в норму, и она была счастлива. Нога тоже перестала болеть. Генриетта с нескрываемым сожалением расставалась со мной.
Однажды она спросила: «Милый доктор! Вы ничего о себе не рассказали, когда я вам поведала о себе почти все. Расскажите, где вы живете, с кем, есть ли у вас семья? Вижу, вы очень молоды».

В ту пору у меня остро стоял жилищный вопрос, снимала маленькую секционку на окраине города, добираться до работы приходилось за полтора часа, но это еще полбеды. Хозяин стал каждый месяц поднимать цену, и мириться с этим я не могла. Мне казалось неоправданным отдавать свои кровные за убогое жилье без ванны и душа, с общим туалетом на пять семей, поэтому стала подумывать о другой квартире. Но времени на поиски подходящего жилья у меня не было. О своем наболевшем я рассказала Генриетте. Она прониклась ко мне неподдельным сочувствием, охала, вздыхала, качала головой, потом сказала: «Доктор! Переезжайте ко мне. Уверяю вас, это лучший вариант. Денег мне от вас не надо, я страдаю от одиночества, живу, как в монастыре. Обещаю ждать вас с работы с готовым ужином, будем с вами по вечерам пить чай и беседовать. Большего мне не надо. Единственное условие, которое попрошу соблюдать при совместном проживании – не беспокоить меня по ночам, потому что я по натуре жаворонок и к своему режиму привыкла». Я начала отнекиваться. Квартира Генриетты была в образцовом порядке, кругом все блестело и сверкало, второй комнатой она не пользовалась, принять предложение можно было, но не даром! «Назовите цену, тогда подумаю над вашим предложением, – ответила я. Она назвала – цена была чисто символической. Попробовала возразить, но Генриетта настояла на своем. К своему основному условию она тут же добавила еще одно: чтобы мы общались с ней по часу три раза в неделю. В итоге я согласилась. Беседовали мы о разном, я заметила одно: о чем бы мы ни говорили, Генриетта всегда вспоминала Модеста и переводила разговор на него. Уверена, что сейчас будет говорить о нем.

Сначала, как водится, хозяйка пожаловалась на погоду.
 – Какое капризное в этом году лето! Сырость кругом, часто идут дожди. У меня все косточки болят, не знаю, чем спасаться, – с неприкрытым недовольством произнесла она.
– Натирайте чем-нибудь. Сейчас много мазей предлагают, выберите подходящую.
– Чем только не пробовала мазаться! Боль проходит на короткое время, потом опять возвращается. Мази – это бесконечная, пустая трата денег.
– Тогда принимайте обезболивающие.
– «Посадить» желудок, сердце, почки? – Генриетта укоризненно посмотрела на меня.
Я смутилась под осуждающим взглядом.
– Откуда у вас такие познания? – попробовала защитить свою медицинскую репутацию. – Знаю точно, что бедные люди, страдающие артритом всю жизнь вынуждены принимать обезболивающие средства.
– Не знаю, как спасают себя другие, но мне помогает только Модест, – возразила Генриетта.
– Чем?
– У Модеста чудесные руки! – вырвалось у нее.
При упоминании о руках Модеста у меня к сердцу подкатила теплая волна, почувствовала, как лицо заливает румянец. Его объятия и наше бурное сближение в мельчайших подробностях осталось в моей памяти. Интересно, сколько времени сердце будет трепетать при этом имени?
– Руки? Он чародей? – притворно изумившись, выдохнула я.
– В некотором роде да.
– Вот как! Раньше я думала, что он вращается во властных структурах.
– Ну что вы! Зачем ему политика, он прекрасно устроился.
– Кто же он?
– Занимается лечением.
– Модест врач?
– Заткнет за пояс любого врача, – загадочно усмехнулась Генриетта. - Разомнет мне все косточки, суставы, помассирует мышцы, и я оживаю, снова бегаю и скачу по ступенькам, как молодая.
– Он мануальный терапевт?
– Кто? – в глазах Генриетты застыл вопрос. – Он костоправ, у него есть свой кабинет, к нему каждый день очередь не менее двадцати пяти человек.
– Он учился в медицинском институте?

– Нет, – отрицательно покачала головой Генриетта. – К этому делу он приобщился в армии. Там случайно открыл у себя способность править позвонки солдатам и командирам. Однажды у товарища заболела поясница, лекарств никаких под рукой не было, Модест сделал массаж, и у того в прямом смысле, как рукой, боль сняло. В другой раз у кого-то шею сковало. Модест руки приложил, и вернул солдата в строй. После этого к нему все военнослужащие стали обращаться. У кого нерв защемило, у другого мышца воспалилась, у третьего сустав заклинило. После окончания службы пришел домой, долго не мог найти работу. Друзья-товарищи надоумили. Они посоветовали пройти подготовку у врача Касьяна. Был такой известный целитель. Руками правил кости. Модест поехал к нему, прошел учебу и получил удостоверение. Касьян о его способностях высоко отзывался. С тех пор Модест работает в своем кабинете. На первых порах вложил деньги, я помогла, быстро рассчитался с долгами и теперь живет в достатке. Скольких людей на ноги поставил! Кого только нет у него на приеме! Мамаши несут младенцев после родов вправлять вывихи шейных позвонков, родственники везут в инвалидных колясках обездвиженных близких, иных на носилках привозят с радикулитами, другие с переломами на костылях добираются, он всем помогает!
– Как же он без высшего образования не боится людей лечить? – возразила я. – Неужели все гладко проходит, никаких осложнений не бывает? Больные разные, на всех не угодишь.
– Модест очень осторожный. У него был однажды трагический случай. После сеанса у дамы отнялась рука. Его упрекали в том, что он нанес ей вред. Сдвинул какой-то позвонок и тем самым защемил нерв. Было разбирательство, ему пришлось много попортить нервов и времени на то, чтобы доказывать невиновность.
– Каким же образом удалось отстоять себя?
– Как говорят, все в Божьих руках! Эта женщина скоропостижно скончалась, и дело само закрылось.
– Вот как! Так может, она и скончалась из-за этого?
– Не знаю, – вздохнула Генриетта. – После этого Модест стал осторожным. Если видит сложный случай, не берется лечить, в клинику направляет.
– Костоправы хорошо зарабатывают, – вздохнув, отметила я, вспомнив о своей смешной зарплате.

– Да, он хорошо живет. Разбогател, купил машину. Много работает, ко мне изредка заглядывает, времени нет свободного.
– Где расположен его кабинет?
– В центре города, на улице Красной гвардии, возле супермаркета.
«Деловой центр, – промелькнуло в голове у меня, – там очень дорого стоят помещения».
– Вам он материально помогает?
– Иногда бывает, к празднику что-то принесет из продуктов. И на том спасибо, – вздохнув, сказала она. – Забыла сказать, Модест про вас спрашивал.
Последняя фраза вызвала новый прилив краски к лицу, почувствовала, как нестерпимо запылали щеки, и тут же мысленно упрекнула себя за минутную слабость в тот вечер, обернувшуюся пылкими любовными отношениями.
– И что он спрашивал? – поинтересовалась и не узнала своего голоса. Он был сдавленным и глухим. Отчего-то не к месту заложило горло, и мне пришлось откашляться, чтобы восстановить обычный тембр.
– Так и спросил: «Живет у тебя докторша?» Ответила, что да. Попросил передать вам привет.
– Спасибо, – окончательно справившись с нахлынувшим волнением и внезапным приступом кашля, сказала я, а в голове пронеслось: «Циник! Еще приветы посылает! Может, надеется, что пошлю ответный? Ну, нет уж!»
Побеседовав со мной еще с полчаса, Генриетта пошла спать. Я вернулась к мыслям о Полине.

Подумав некоторое время, стала вычислять причины убийства подруги. На ум пришла первая: Полину убил злодей из-за денег. Он проник на дачу, расправился с ней и унес с собой ее сумку с деньгами. На основании этого простого заключения можно объяснить исчезновение сумки и таинственные следы на траве. Кого подозревать в этом случае? Наверное, прежде всего того, кто был с ней знаком. Знаю ли этого человека? Перед моими глазами замелькали портреты приятелей Полины. Первым промелькнуло лицо Кости, мужа Татьяны. Представить его в образе убийцы, как не старалась, не смогла. Костя – добропорядочный, воспитанный человек, верный муж и заботливый отец. Чудовищно думать о нем плохо.

Мужа Вероники, Альберта, обаятельного интеллигента в очках, знающего несколько иностранных языков, переводчика и библиофила отождествлять со злодеем – верх воспаленной фантазии. В быту, как говорила его супруга, Альберт мухи не обидит.
Остается Роман. После того, как он уличен во вранье, мое представление о нем как о порядочном человеке здорово пошатнулось. Назрела необходимость увидеться с ним и разрешить несколько вопросов. Звонила ему несколько раз, но трубку никто не берет. Мог ли Роман убить Полину? Если мог, то только из-за ревности. В пользу этой версии говорит факт, что он приезжал на дачу к концу вечеринки и был не в духе. К тому же скрыл это. Со слов Аллы он был зол на Полину, между ними была ссора, вот и, пожалуйста! Неужели до такой степени жестокий человек? А я еще пошла с ним в кафе, вот дура набитая!
Следующая версия: Полину убил, как это ни банально звучит, – любовник, какой-нибудь из новых. Из-за беременности. Хотя это глупо, не актуально. Те времена, что описывал в романах Драйзер, когда мужчины убивали любовниц из-за нежеланного зачатия, давно канули в вечность. Сейчас из-за этого убивать никто не будет. Покинутые женщины самостоятельно решают свои проблемы. Кто хочет родить ребенка – сохранит беременность и не посмотрит ни на что; кому он не нужен, предохранится. Сейчас другие времена, другие нравы. В каждом выпуске «Новостей» передают ужасные сообщения, как нерадивые мамаши расправляются со своими ненужными детьми: кто-то выбрасывает крох прямо возле подъезда дома в мусорный бак, иные закапывают новорожденных на пустыре, топят, как щенят в реке или пруду, другие хладнокровно накладывают на лицо младенца подушку и придавливают ее для верности чем-то тяжелым. Всякий раз, слушая подобные сообщения, я содрогаюсь от жестокости и бессердечья молодых девушек. Слово «девушки» им не подходит, скорее, таких нужно называть тварями.

Вдруг в голову пришла дикая мысль. Что, если Полина родила ребенка и, каким-то способом рассталась с ним? Ой, что я подумала о подруге? Нехорошо! Но невероятная мысль продолжала сверлить мозг: Полина рассталась с ребенком и могла из-за запоздалых угрызений совести покончить с собой. Вадим мог ошибиться в своих заключениях. При такой версии становится понятна причина самоубийства: покаяние, раскаянье во грехе, осознание своей ужасной вины заставили ее свести счеты с жизнью. Хм! Интересная версия! Но тогда откуда сломанные шейные позвонки, перерезанные чужими уками вены? Эти домыслы нереальны. Неужели могу так думать о Полине? Нет, только не это! Знаю твердо: Полина так бы никогда не поступила. В профнепригодности Вадима сомневаться нет причин: он заслуженно считается профессионалом высокой категории. И, все-таки, назойливый червяк недоверия продолжал меня мучить: почему она скрывала беременность? Кроме этого, я уличила ее в неправде, а любая ложь всегда говорит о темных замыслах. Для какой цели понадобились деньги? Может, рассчитаться с тем, кто помог избавиться от дитя? Оттого, что плохо думаю о подруге, почувствовала тяжесть в области сердца. Пришлось немедленно принять валерьянку. Принялась отгонять подобные мысли, а в оправдание излишней подозрительности представила себя в роли беспристрастного, справедливого и дотошного следователя. Ну и что из того, что Полина подруга? Истина дороже всего.

Вскоре провокационные мысли о ней отошли на дальний план, но тут мой разум принялся терзать другой вопрос: ее кто любовник? Я почувствовала, что голова просто раскалывается. Пора кончать морочить мозги бесконечными рассуждениями, от них можно свихнуться.
Взглянула на часы – всего половина одиннадцатого, еще не поздно, можно заняться чтением записей Полины. Открыла тетрадь и полистала страницы. Почерк был понятным, крупным и размашистым. Говорят, что такая манера письма бывает у людей с широкой натурой, щедрых и общительных. Очень не люблю, когда пишут мелкими буквами и непонятно, это безумно раздражает.

Много Полина написала! Я вдруг почувствовала, что очень хочу спать. Ладно, отложим чтение дневника на потом. Засыпая, думала, что буду вести свое расследование. Во мне развита интуиция, это большой плюс в таких делах, коллеги говорят, что у меня логический склад ума, тоже положительный факт. Эти качества, несомненно, помогут разобраться в причинах смерти Полины и найти убийцу. Я много прочитала детективной литературы и просмотрела подобных фильмов, поэтому имею представление о сыскной работе.

Продолжение следует:
Глава девятая
Генриетта