Горячие сердца

Автор благодарит  районного краеведа и работницу центральной библиотеки Татьяну Афанасьевну Губа за  активную помощь в подборе исторических документов, старых газет, книг в работе над  художественно-документальными очерками  и зарисовками о илимских комсомольцах и молодежи


Юрий Стрелов
ГОРЯЧИЕ  СЕРДЦА
Художественно-документальные  очерки и зарисовки о комсомольцах и молодежи Илимского края.

Предисловие
В районной и в областных газетах, и даже в Комсомольской правде, начиная с шестидесятых годов,  печатались мои  зарисовки и очерки о комсомольцах и просто,  о молодежи. В те далекие времена наша наставница, а для  меня вторая мать Лидия Ивановна Тамм говорила:
- Юрка, ты всех больше на Коршунихе  пишешь о молодежи. Потихоньку, помаленьку пиши об этом удивительном и пока ещё глухом крае. Надо бы написать о  комсомольцах двадцатых и тридцатых годах. Сложное было время. Попробуй,  разберись. А ты вникни в ту эпоху и напиши.   
Тогда я не обратил на её слова никакого внимания.  Шли годы. Я уже много издал книг, как в местной типографии, так  и в Иркутске в типографии Оттиск. И вот когда   в Иркутске вышел мой  роман  о Радищеве «Он хуже Пугачева», то я вдруг задумался, что-то ещё я упустил. Об этом крае у меня много чего напечатано. Вышли книги: «Илимская  симфония», «Коршуниха», «Первопроходцы», «Пашенные крестьяне» и «В краю илимском». И тут я вспомнил слова моей наставницы. Надо отложить всё и писать  о комсомольцах и просто, о молодежи. Не статьи, информушки,  отчеты писать, а так же  протоколы, как это пишут некоторые товарищи, пользуясь архивными данными.  Хочу показать   сложные судьбы молодежи, характеры, душевные переживания. Конечно, надо опираться на архивные данные реальных героев, но в художественно-документальном варианте, чтобы это были живые  люди, а не протокольные манекены. Хочется охватить весь  таежный край  со времен создания комсомолии в  Илимской сторонушке.   В первую очередь надо написать о зарождении комсомола в области, и потихоньку перейти в Илимскую сторонушку. Итак, как говорила моя наставница – потихоньку, помаленьку  приступаю к сложной работе.
Первые комсомольские организации на территории Иркутской области начали появляться в начале 1920 года. Однако, революционные  молодежные организации действовали и ранее. Они появились в Иркутске в период первой русской революции 1905-1907 годы.
После первой революции  создаются первые пролетарские молодежные организации в Восточной Сибири.  Организаторами и вдохновителями были молодые большевики Сергей Лебедев,  Фёдор Лыткин,  Пантелеймон Парняков, Иван Новоселов, Иван Новокшонов, Александр и  Зина Бланковы. Эти молодые люди мужественно защищали Белый Дом (теперь библиотека Иркутского госуниверситета).
14 августа   были расстреляны белогвардейцами Шура и  Зина Бланковы.  На реке Олекме был убит Фёдор Лыткин.  Пантелеймон был расстрелян  колчаковцами.  Иркутские комсомольцы чтят память об этих героях.
Одним из крупнейших  центров в борьбе с контрреволюцией был Илимский край. Скрываясь от произвола белогвардейцев,  особенно молодежь уходила в тайгу.  В те времена ещё долго распевали вот такую частушку:
По Макарьевой деревне
Белые катались.
По Игирме,  по Касьянке
Девушки скрывались.
Скрываясь в тайге, Василий Васильевич Перфильев, Степан Яковлевич Романов,  Белов, Эллерт и другие решили  создать отряд красных партизан. Молодежь  с воодушевлением вступали в отряд.
По всей Иркутской губернии  организуются первые комсомольские ячейки. Партизанское движение в  Ангаро-Илимском крае имело большое значение для пробуждения масс крестьянской молодежи.
1-я Иркутская губернская конференция РКСМ проходила 29 апреля по 5 мая 1920 года. Присутствовало 78 делегатов от 41  организации, представленных тогда от  двух тысяч комсомольцев.
В мае 1920 года Губком комсомола направляет в Нижнеилимский уезд своего представителя  Николая Кашкадамова для создания здесь комсомольской организации.
Следует сказать,  что ещё в 1917 году в Нижнеилимском высшем начальном училище был организован  союз учащихся.  Председателем союза был Иван Леонтьевич Янгель,  Василий Павлович Оглоблин, Георгий Осипович Куклин,  секретарем Союза Иван Афанасьевич Скареднев. В будущем Георгий Куклин  станет писателем. Он является  основоположником и родоначальником илимской литературы. Это нельзя забывать. И совать  в основоположники других как-то не прилично.
6 июня 1920 года представитель Губкома РКСМ Николай Кашкадамов провел  в Нижнеилимске собрание молодежи села о задачах РКСМ, и объявил запись молодежи в комсомол. С этого дня начался отсчет  Нижнеилимского комсомола. Тогда вступило в комсомол 32 человека.  Среди них Анна Лаврова (приемная дочь революционера Дудченко),  Иван Калинович Ступин,  Иван Афанасьевич Скареднев,  Дмитрий Афанасьевич Зорин,  Кристина Васильевна Зорина, Михаил Перетолчин,  Петр Слесуратин,  Александр Кузьмич Янгель,  Анна Алексеевна Черных.
В деревнях начинают возникать комсомольские ячейки. Так в августе возникла комсомольская ячейка в деревне  Большой. Тогда вошло в неё тридцать юношей и девушек.  В их числе были самые активные Фёдор  Ефимович Панов (председатель), Фёдор Иннокентьевич Лыков – секретарь, Александра Артамоновна  Слободчикова,  Наталья  Слободчикова.
Как видно из газеты «Власть труда»  за 1920 год Нижнеилимский уездный комитет  РКСМ сообщил в Губком, что идет запись добровольцев на Южный фронт. Шла агитация в ряды Красной Армии.
Ушли тогда добровольцами комсомольцы Иван Янгель, Василий Михайлович Бубнов, Михаил Васильевич Перетолчин,  Александр Янгель  (впоследствии ставший генералом).  Ушли в армию комсомольцы Иван Калинович Ступин,  Семен Шестаков из Большой деревни, Николай Петрович Погодаев из Коробейниковой,
Семен Шестаков был убит под Курганом, не вернулся с фронта и Николай Погодаев.
3-5 ноября 1920 года в Нижнеилимске проходила волостная конференция беспартийной молодежи.
В сентябре 1921  года в селе Кеуль  впервые в Приангарье возникла комсомольская ячейка. Организаторами её были  молодой рабочий Филипп Русинов. Секретарем был избран Гавриил Иванович Анкудинов  (умер в 1963 году в Нижнеилимске). Трудно было в то время комсомольцам Кеуля. Например, Гавриила Анкудинова выгнали из дома. Для борьбы  с белобандитами  каждому комсомольцу выдали по винтовке и по 120 патронов.  Комсомольцев топили в Ангаре,  расстреливали,  пытали. Но ни что не смогло их сломить.  Под влиянием Кеульской ячейки, возникли комсомольские организации  в селе Невон, Березовой, Тушаме,  Кате и в других деревнях.
В марте 1922 года кеульская ячейка направила Анкудинова на волостную конференцию в Нижнеилимск. 200 километров шел пешком.  С 1923-1924 годы усиливается тяга крестьянской молодежи в комсомол.
Активное участие в работе комсомола  в те годы  принимали участие Александра Яковлевна Погодаева, Анна Егоровна Филатова, Анна Иннокентьевна Лыкова, Иван Васильевич  Хрестовский, Фома Иннокентьевич, Михаил Николаевич, Николай Васильевич,  и Яков   Борисович  Слободчиковы, (деревня Большая), Яков Иванович Перфильев (деревня Зырянова),  Петр Степанович Ступин (деревня Коробейникова), Дмитрий Сергеевич Зарубин (село Кеуль) и другие.
К моменту коллективизации в районе насчитывалось 21 комсомольская ячейка, 263 члена.
В селе Воробьева одной из первой вступила в колхоз комсомолка Наталья Алексеевна Ступина. Потом она работала секретарем Нижнеилимского сельсовета.
К началу 1932 года  в колхоз вступило  389 комсомольцев.
В течение всей  войны с фашисткой Германией было отправлено 57 тысяч иркутских комсомольцев.  Нижнеилимский район только за 1941-42 годы послал защищать родину 320 лучших комсомольцев.  Так в 1942 году весь выпуск  десятого класса Нижнеилимской средней школы ушли на фронт во главе с классным руководителем  Иваном Аверьяновичем Жмуровым.
В 1941 году, окончив Нижнеилимскую среднюю школу, ушел на фронт Игнатьевский комсомолец Николай Иннокентьевич Черных. За мужество в боях с немецкими захватчиками ему было присвоено  звание Героя Советского союза.  Следуя боевым традициям сибиряков, отвагу и героизм на фронтах отечественной войны проявили и другие воспитанники  илимской комсомолии. Многие из них пали смертью храбрых.  Большое мужество проявил  бывший учащийся Нижнеилимской школы Семен Скареднев. Герой-сапер полз вперед, обезвреживая вражеские мины. Он говорил: - «Сам погибай, а товарища выручай». Много было описано о подвиге комсомолки летчице Пане Михайловне Прокопьевой. Следует сказать и о трудовых буднях тех, кто оставался в тылу.
После войны  стали возникать  в  Восточной Сибири, особенно в Иркутской области великие стройки.  Тысячи комсомольцев  брали путевки и приезжали строить  город Железногорск-Илимский. Об этих комсомольцах было очень много написано. Я же задался целью описать  комсомол  с началом его возникновения.  Какие они были, что делали?  Как мало, о них написано! И то, общие фразы, лозунги, патриотические  строки и ничего более.  И почти ни одного факта. И если я взялся писать, то надо создать образы, характеры. И эти факты собирал из всех вырезок по крупицам. Сложное, противоречивое, жестокое было время. И я с головой и всей своей душой окунулся в то лихое и горячее время.   
 


КОМСОМОЛЬЦАМ 20-х  ГОДОВ
Когда набатом тайга гудела.
Сверкали молнии подков,
Тебя у самой колыбели
Крестили сабли беляков.
Терзали голод и разруха,
Сыпняк душил тебя в пути.
Но искра ленинского духа
Горела факелом в груди.
Не раз сквозь вату телогрейки –
Кольчугу тех военных лет –
Последний взнос в свою ячейку
Платил ты кровью в свой билет.
В огне разрывов закаленный
Прошел этап великих битв.
С мечтою, к правде устремленной,
Сверяя с партией свой ритм,
Бывал кулацкой пулей скошен,
На крест распятый, умирал.
Бывал  живьем в могилу сброшен,
Но покоренным – не бывал!
К. Авсейков, член литературного клуба  поселка Железногорск. 1963 год.


ПЕРВАЯ  КОМСОМОЛЬСКАЯ
6 июня 1920 года  в Нижнеилимск прибыл представитель  ГУБКОМА РКСМ Николай  Кашкадамов. Он провел  в Нижнеилимске собрание молодежи села о задачах РКСМ и объявил запись молодежи в комсомол. Вступило  тогда в  Союз  32 человека.
Воскресенье.  Все ждали его, какого-то начальника из Иркутска. Коммунисты дали объявление, чтобы собралась молодежь. Дед Кузьма подошел  к коммунисту Погодаеву.
- А чо  я? А меня пошто не приглашашь?
- Деда, ты ишо не дорос до молодежи.
- Народ  знамо дело, волнуется шибко, однако. А чо я?  Душа у меня шибко молодая. Сгожусь ишо куда-нибудь. Антирес имею. Чо там будет, чо там в мире деетса?
- Иди, деда  к бабке Аксинье. Заждалась она тебя,  материть на чем свет тебя будет.
- Дык чо бабку?  Прошлым летось отошла сердешная. А чо я? -  и он дробно захихикал: - глядишь, и молодуху подгляжу для хозяйства. К  Народному дому надось идтить чоли? Вот и пойду туда.
И дед Кузьма, опираясь на кривую березовую палку, заковылял к двухэтажному дому.  Это был главный дом, который называли Народным домом. Там теперь заседали коммунисты. Молодежь приглашали прийти в этот дом на второй этаж.
День был солнечный.
- Вчерась вечор я  вот такую щуку поймал, - развел руки Ваня Ступин. -  Седня хотел было в Погодаеву смотаться.
- Чо ты там потерял? – спросил Миша Перетолчин.
- Глинки там набрать. У печки угол совсем разваливатся, - ответил он, и посмотрел на  Аню Лаврову. В её крупных глазах  была видна печаль. Её можно было понять. Ещё в прошлом году здесь зверствовали  каратели от белых. Её приемного отца  революционера и большевика  Дудченко здесь расстреляли. Она не могла забыть отца.
-  Хочешь я тебе расскажу про зайца, как он обманул лису, -  наклонился к ней Саша Янгель.
- Идут! – закричал кто-то.
По улице шло несколько человек, а впереди стремительно и, размахивая руками, и что-то резко говорил окружающим шел Кашкадамов. Он был чем-то недоволен, но, увидев  стайку молодежи, чуть приостановился и призывно махнул рукой.
У народного дома тоже толпились  парни и девушки. В стороне стояли бабы и мужики.  Виданое ли дело, чтобы в одно место собрать столько  молодых  работников  по домашнему хозяйству.
- Большевики  снова да ладом будут балобонить, с ума сводить  парней и девок, - проворчал  солидный мужик в блестящих сапогах. На всех мужиках были ичиги, а  у баб чирки.
- Знамо дело, сами заседают, и молодых наячивают заседать, - ответил другой мужик.
- Мало их стреляли, этих большевиков–то, так нет же, не имется всё, - проворчал   мужик в блестящих сапогах.
- Ты это, тово,  Иван  Силыч, брось  плести тень на плетень, мы с имя партизанили, а ты чо делал? Так чо, помалкивай, - ответил мужичок в рваной  телогрейке, и затянулся  едким табаком. Закашлялся, - Язви ево, это табак-то! У Кузьмы Бубнова взял, однако. Ух и злой табачище. У меня  маненько помягчее будет.
- Один чёрт,  весь одинаков, - ответил другой мужичок. – А чо? Пусь молодежь собиратса. Чо имя  делать? Антиресно, а о чем будут там лясы точить? О, смотрите, дед Кузьма поволокся  за молодежью. Може и нам тово? Какой-то начальник с городу приехал.
  И решили мужики пойти в  Народный дом за молодежью. За ними и бабы ринулись.
- А вы куды? Куды вы?! - закричал мужичок в телогрейке. – Некаво там вам бабам  делать!  Клавка, иди домой,  там твой Игнашка с Кольшей собрались твой самогон  допить!
Женщина подобрала подол, только чирки замелькали, поднимая пыль. 
Народу набилось столько, что  мест не хватило. А надо ещё сказать, что в те времена в таких общественных домах, где проводили совещания, не было лозунгов и разных портретов. К  палке  прикрепляли красное полотнище,  получался флаг, и ставили его в угол. Вот и вся пропаганда была на деревне. 
Выступил сам  Кашкадамов.
- Обстановка в стране сложная.  Кругом ещё  ползают недобитые  белые.  Они всячески вредят и мешают нам строить  советскую власть. И нашей молодежи надо  объединяться, создать свою молодежную организацию, резервом большевистской партии, быть её помощником в строительстве нового общества. По всей стране создаются комсомольские организации.  Они есть в Иркутске, Черемхово, Нижнеудинске, Тулуне и в других городах и селах. А чем вы хуже?   
- А чо такое мосомол? – кто-то выкрикнул из зала.  И Николай Кашкадамов стал объяснять задачи комсомола.
- Предстоит много работы, - говорил он. -  Я здесь привез несколько газет «Власть труда»,  где уже описываются дела комсомольцев. А чтобы создать  в вашем крае  первую комсомольскую организацию, надо выбрать комитет.  Вы знаете своих товарищей. Так кого  будете выбирать?
В зале  началась разговоры, шептания.  Дело необычное в Нижнеилимской волости.  Кого выбрать?  Все растерялись.
Кто-то крикнул:
- Сашку Янгель из деревни Зыряновой! Грамотный. Три класса окончил!
- Кого ещё? – спросил Николай.
- Мишку Перетолчина! Грамотный! Тоже учился в школе!
Раздалось ещё несколько голосов.
- Надо было  нашего  мечтателя Гошу Куклина, да он ушел пешедралом в Киренск  далее учиться!
-Аню  Лаврову!  Её отца многие здесь помнят. Настоящий герой. Да и она грамотная. Тоже три класса окончила.
- Так и запишем. Михаил Перетолчин – председатель укома.  Александр Янгель – ответственный секретарь. Были партизанами, не смотря на юный возраст.  Анна Лаврова – будет у нас член укома.
Тут вылез дед Кузьма.
- Меня запиши мосомол. Я  же в тайгу партизанам муку таскал.
- Дедушка,  в комсомол  только молодежь принимают. Тебе надо было в большевиках ходить.
- Не, не надо. Они люди сурьезные,  заседают много. А  с молодыми мне быват завсегда весело. И душа моя с ними молодет.  Пиши меня в мосомол.
Начались вопросы, и все  забыли про деда Кузьму.  А он ворчал:
- Пошто мне нельзя в мосомол? Я ишо ого-го.
Люди стали расходиться. Остались – Кашкадамов, Саша Янгель, Миша Перетолчин,  Аня Лаврова, и все те, кто вступил в комсомол.
- Теперь  я вам передам газеты, кое-какие брошюрки. Сейчас мы обговорим ваши задачи. Тридцать два человека  уже записалось. Теперь вам надо назначить первое собрание. Но прежде всего, надо обдумать, какие будете ставить вопросы. Это уж будете проводить без меня.
- Сенокосная пора наступает, - сказал Миша. – У нас есть вдовые матеря с детьми. Хозяйство у них. Надо будет помочь.
- Вот это правильно, - сказал Николай. -  Как можно меньше надо заседать.  Идите в народ. Нужна пропаганда за советскую власть. Сейчас это главная наша задача. Пропаганда. В вашем  таежном краю это будет первая комсомольская организация. И вы должны показать пример всем, что вы не просто молодые люди, вы есть  комсомольцы, настоящие горячие сердца. Знаю. Будет вам плохо. Ещё много несознательных людей. И среди молодежи будет их не мало. Но своим примером вы должны отличаться от всех. Именно это главное. Личный пример.  Знаю. Некоторые богатеи возьмутся за оружие и вилы. Вам надо будет им противостоять.  В тяжелое время в нашей стране вы вступили в комсомол. Учитесь  убеждать, а для этого вам надо учиться правильно, излагать свои мысли. Личный  пример и слово, вот сейчас ваше главное оружие против темноты. Только не учитесь  пустой болтовне, а учитесь коротко и чётко излагать свои мысли.  Пустая болтовня только отпугнет  от вас людей.  Люди не поймут, что вы хотели сказать. Вот такой вам  мой наказ. 
Комсомольцы  ещё задавали кое-какие вопросы. На все ответил Кашкадамов.  Уже ближе к вечеру стали расходиться.
Одного из комсомольцев поджидали родители.
- Наболтались, язви вас возьми. Ремня захотел? Чичас  устрою! – крикнул отец.
- Телок один не пришел, а ты чо здеся застрял! – крикнула мать.
- Седни воскресенье. Мне нельзя уж с друзьями поикшаться? – возмутился сын. – Я теперь  комсомолец!
- Это чо за напась такая? – спросила мать.
- Эх, тятя и мама, как же вы не поймете. Мы должны строить советскую власть здеся. Не мешайте её строить. А вы помогать нам должны. Вот так.  Построим её, и заживем хорошо.
- Чо мы должны понять? – зло спросил отец. – Погоди, мать, погоди, не встревай давай в мужские дела. Мы  Слободчиковы завсегда  вместях с другими мужиками решали вопросы.
- Это, какие такие мужские дела? – спросила мать. – Самогон с Яшкой жрать? Эти дела?
- Цыц, баба, не твово ума дело! Я с сыном  разговариваю нашшот его мосомола. Чо он ему дас, чо? Кака выгода? Сено накосит твой мосомол? Али  ишо чо? Отвечай, не то ремня  схлопочешь за милую душу!
- Потом узнаете. Плохого от комсомола не будет.
- Уважаемый Никитич говорил, что этот мосомол от  самово дьявола, прости меня Господи, - запричитала мать и стала креститься.
- Ваш Никитич настоящий кулак, вот кто он. Забыл, тятя, как ты на него горбатился? Забыл. А может его работники тово телка-то и увели. Забыли, как он осенью телка у нас взял?  Говорил чо   должны вы ему были. Забыли? Вечно на нево горбатились. Советская власть не позволит этому купчишке  отбирать у нас телят и курей. Вот поэтому я и буду защищать мою советскую влась.  Тятя, ты ведь партизанил. За  её, за советскую влась воевал.
- Дык, тово…Мосомол-то, навроде от  дьявола, - уже тише сказал отец.
- Врет он, этот ваш Никитич, - резко ответил парень.
- Так и бабка Семениха так же  говорила.  От дьявола мосомол, - сказала мать.
- Ладно, чо уж, - вздохнул отец. – Пошли телка искать. А с мосомолом  потом  разберемся.  Чота мне всё это шибко не ндравится.
И они пошли  искать телка.
Ещё одного комсомольца поджидала мать.
- Ты же за отца остался, - всхлипнул мать. – А ты с басурманами связался  с  городу. Антихристово племя  ни дна имя и не покрышки проклятущие. Смануть тебя хотят проклятущие. Навоз надо вывезти, а ты с имя баклуши бил. Некаво с имя икшаться, некаво. У тебя же ишо Гринька с Наташкой  ждут.  Забыл сопсем меньшаков. Када я с имя справлюсь? А ты в этот пошел, в проклятущий  антихристов мосомол.  Да у Никитича я муки  заняла с пол пуда.
Парень  вошел во двор, взял тачку, и  пошел  в стайку, где находилась корова. Надо на огород вывезти навоз.
  Комсомольцы договорились  вдовушке  Аксинье с ребятней помочь сена накосить.  А  то зиму нечем будет коровенку кормить. Корова в деревне - главное и ответственное хозяйство. Без коровы – голод.
Придется дома повоевать, а  вдовушке Аксинье надо помочь.
Вот примерно так  началась жизнь первых комсомольцев  в Нижнеилимской волости. А впереди ждала работа и по всему Нижнеилиимскому уезду.
   
                НАЧАЛО
Первая комсомольская ячейка родилась в Нижнеилимске. Трудно доподлинно восстановить и представить картину подготовительной работы по созданию организации в районе до первой  районной конференции. Кашкадамов распределил  укомовцев по деревням. Михаилу Перетолчину надо было провести агитацию в комсомол от деревни Прокопьевой и выше по Илиму, Александру Янгелю от деревни Романовой до деревни Игнатьевой, председатель губкома Кашкадамов с Анной  Лавровой должны были организовать ячейки в Нижнеилимске, Погодаевой и далее вниз по Илиму.  Теперь все трое были штатными работниками  Нижнеилимского уездного комитета, коротко тогда называли уком.
С рыбаками  Михаил Перетолчин и Александр Янгель  прибыли в деревню  Романова.  Здесь  они на время простились.
1. Михаил Перетолчин
Три километра до деревни Прокопьевой Михаил быстро дошел.  Всю дорогу он обдумывал, с  чего начнет говорить.  Кашкадамов   дал  рекомендации  илимским большевикам, чтобы по возможности могли  помочь первым комсомольцам  провести агитацию в комсомол. А надо сказать, что в то время хотя в отдельных деревнях и были большевики, но в Нижнеилимском уезде они были ещё не организованы, об этом потом  рассказывал Александр Янгель.
       Михаил стоял у крайнего дома и не знал,  что ему делать?  Он снял  котомку и положил её у ног. В ней лежали сухари, два калача,  сухая рыба и кусок сала, котелок под чай.  С собой он взял рыболовные снасти. До деревни Аталоновой  где-то 150 верст.  Вечерами будет ловить рыбу. Как-нибудь проживет. Главное сейчас надо думать, с чего начать? Кашкадамов предупреждал, что ещё бродят по  тайге недобитые белые, и их сторонники из богатых купцов.  На всякий случай  им выдали по винтовке с патронами. Он говорил, что разговор о советской власти в деревне, белые сразу берутся за оружие. Для них, что большевик, что комсомолец – ярые враги. И пока оружие, и нужное слово для комсомольца необходимы.
И тут он увидел немного знакомого Степку Лыкова.
- О, Миха!  Давненько не виделись, Чо это ты так рано на соболенку-то пошел?  Летось чичас?
- Не за соболем я. Разговор есть.  У вас есть  в деревне большевик?
- А чо он тебе? – с подозрением спросил Степка. – Ну, есь, а тебе чо он нужон?
- Поговорить бы с ним, да с тобой.
- А чо со мной говорить?
- Расчокался.  Нужен он мне вот и всё.
- Еслив чо задумал плохое, быстро рога-то пообламаю.
- Где он. Мне край он нужен.
- Край нужон. Дык, тово, это батька мой. Партизанил он здеся у Бурлова.
-Да и мы с  Янгелем партизанили у Зверева в отряде были, - ответил Михаил. - Вот это уже другой разговор. Вот он мне и нужен. Пошли вместе. Потом мы с тобой  тоже потолкуем.
- Со мной? Ну, тада пошли. Наш дом второй с краю.  Батька хромат. Он ранит был.
Во дворе отбивал косу  среднего роста мужчина.
- Тятя, этот вот Мишка  Перетолчин к тебе.
- Степка, я уж тебе говорил, чо вы мне оба нужны.
- Догадываюсь, - ответил  старший Лыков. – Здесь проезжал Кольша Кашкадамов. Большевик, хотя и был шибко среди нас в отряде молодой.  Речистый парень. Большим начальником стал в городу Иркутске.  Молодежь приехал организовывать. Тока скажу так и ему говорил. Люди не понимают чо это тако. С чем  его едят. А када люди не знают чево-то, подозрение появлятса. Растолковывать надо.  Я здеся втельмяшиваю  многим крестьянам о советской власти. Есть верят в хорошее будущее, а есть зубами скрипят. Всяко приходится.  Трудно вам будет, ребятки, трудно, шибко трудно. Но терпеть надо.  Советскую влась строим.
- Понял, - ответил Степка. – Мосомолом все ево называют.
- Не мосомол, Степка, а комсомол.  Трудно запомнить? Комсомол.  Ты хочешь стать, как и я комсомольцем?
- Я? А чо я-то? Чо там в мосо…комсомоле делать–то? Ты объясни.
- Давай, Степка так. Собирай парней, придут девчата, и их зови.
- А девок-то зачем? Одна морока с ними?
- Активной комсомолкой у нас стала Аня  Лаврова.
- Анька-то? О! Эта девка огонь! Она подойдет. За словом в карман не полезет, язык у неё, чо твоя бритва.
- Неужели и здесь такой не найдется?
Степка почесал в крепком затылке, и ответил:
- Раз надо, знач, надо. Есь. Дарья Ступина.  Парни чичас собираются на покос. Я имя всё и передам. Чичас я сбегаю. К вечеру все  будут у дома старосты. 
- Он мужик правильный, - ответил  старший Лыков.  – Настоящий хозяин.
Вечером  пришло к дому  пять парней и одна девушка.
- Как говорится, начало есть, - сказал  Михаил. Он своими словами  рассказал о задачах комсомола, потом  зачитал нужную статью о  первых комсомольцах под Иркутском.  И он закончил такими словами. Он потом их возьмет на вооружение. -  А мы, что, будем стоять в сторонке? Наши отцы партизанили, отстаивая советскую власть, теперь  нам комсомольцам надо её укреплять.
Ему даже понравились его последние слова после прочтения  статьи. Конечно, были и вопросы. Он, как мог, отвечал. Записалось  в комсомол три парня и одна девушка.  Один парень сказал, что надо подумать, а другой ответил:
- У меня  тятька строгий. Если я  запишусь в мосо…комсомол, он с меня шкуру сдерет.    
Далее его  путь лежал до деревни Вологжиной. Семь  верст он шел пешком. Он понимал, что его здесь никто не ждал. Кашкадамов говорил им, что дело это новое и необычное для обыкновенного крестьянина. Молодежь ещё как-то может понять, но не вся, а вот  пожилые люди и сами родители будут против.
Люди готовились к сенокосу. Верхом на  лошади ехал паренек лет семнадцати. С  чего-то надо было завести разговор.
- У вас  партизаны были? – спросил Михаил, первое, что пришло в голову.
- Были. Кузнец Василий Слободчиков. Как же. Был.
А ещё Кашкадамов говорил, чтобы они  обращались к бывшим партизанам. Ведь они воевали против белых  за советскую власть.
-  А тебя-то как звать?
- Митька Карнаухов. Как же. А чо?
- С тобой хотелось тоже поговорить.
- А понял. Как же. Здеся проезжал с городу Иркутска мужик.  Он  собирал людей и говорил за советскую влась.
- А я вот хочу собрать вас, парней и девчат.
- Чо вдруг? Иди к кузнецу. А я зачем нужон тебе?
- Поговорили бы. Я бы вам  интересное почитал.
- Опа! Вот это да! Я бы послушал. Как же.
- Где у вас дом старосты? Вот и сам приходи, и ребят приводи. Интересный разговор получится.
Михаил нашел  старенькую кузню. Там работал кузнец   Василий.
Михаил  поговорил с ним, и тот согласился  поддержать парня.
Пришло  пять парней и одна девушка. Слободчиков представил ребятам  Перетолчина, и  объяснил им, что борьба с белыми за советскую власть продолжается.  И что комсомольцы ведут борьбу за неё.
И тут пришел  здоровенный дядя. Он взял за косу девушку и потащил за собой. Михаил бросился выручать девушку.
- Отпустите  чичас же?  Как вы смеете так издеваться над своей дочерью.
Дядя остановился, но девушку не отпускал.
- Кака она те дочь, она жена моя. В  прошлом годе  поженились.  Всё её куда-то тянет. Чичас я ей покажу мосомол!  А ты прочь, антихристово племя с дороги! Зашибу!  Я чичас ей покажу светлое будущее! 
- Яков, отпусти  жену! – крикнул  кузнец. – Ты её все равно  не удержишь. Лед тронулся. Его не остановить.
И эти слова запомнил  Михаил. Надо будет их применять в своих выступлениях. 
- И ты туда же! - Закричал Яков. – И тебя зашибу! 
Он отпустил косу, но стал её подгонять. Ещё теперь Михаил понял, что за комсомол будет борьба жестокая, до крови. Этот случай  уверил его в правильном  пути  за светлое будущее, о котором так убежденно говорил Николай Кашкадамов.
Здесь вступило в комсомол трое.  Теперь можно идти в Игирму. Так Михаил  Перетолчин двигался от деревни к деревне.  Ночевал, где придется. В сарае или прямо на берегу Илима. А если были  хорошо знакомые, то его принимали и в избу.  Например, в деревне Шестакова один мужик бросился на него  с вилами, только бы к нему не шел его сын.  Винтовка остановила  его.  Иногда бабки плевались в него, называли антихристом. Он понял, что надо терпеть. И Кашкадамов учил их терпеть. А если попадались бывшие партизаны, то они  ему и помогали собрать молодежь. Только через месяц он вернулся в Нижнеилимск с докладом.

2. АЛЕКСАНДР  ЯНГЕЛЬ
После того, как они расстались с  Михаилом Перетолчиным, он решил  найти хоть какого-нибудь знакомого парня в деревне Романова.  Пятнадцать деревень надо будет ему  обойти.  Хорошо ещё то, что деревни близко друг от друга. Ярская и Корабельщикова совсем рядом, а там и его родная деревня Зырянова. Как его там крестьяне примут в  новой и  не знакомой должности. От Романовой каких-то  всего-то три версты.
- Каво я вижу! Саха Янгель! – закричал  парень. Это был  ему знакомый Мишка Ступин. Семья у них большая, некогда было ему учиться, а хотелось. – Где таперича мне до тебя. Ты  грамотный ноне. В учителя подашься, да мотри не переучись!
- Да ты чего, Мишка, здравствуй! 
- А куды это  Мишка Перетолчин подался? Тоже норку кверху. Грамотный шибко стал?
- По делам ему надо.
- Слушок тут здеся по деревням прошел. В мосомол брать будут. А чо это тако?
- Вот за этим я и пришел к вам.
- Тю, мама дорогая! Грамотный.  Мне, там, однако, чо делать-то?
- Вот как раз для этого я и пришел к вам. Собрать бы мне парней, да и объяснил бы, что к чему? И учиться надо бы тебе.
- Мне какой навар от этова?
- Тебе только навар? А кто будет воевать за советскую власть? Кто? Бабушки и дедушки наши? Кто? – немного психанул  Александр. – Наши партизаны и наша Красная Армия  воевали именно за советскую власть.  А теперь, мы молодые, да  здоровые  парни будем стоять в сторонке? Так, я спрашиваю? Или как?
- Дык. Как ево. Я же не против советской власти. Так чо делать-то?
- Повторяю, вот за этим я и пришел.  На полянке собираетесь? Я помню, там бывал.
- Там, где ишо? Там.
- Вот я туда и приду. А я пока схожу в Ярскую и  Корабельщикову.
- Так ты и зови их сюда.
- А драться не будете? Я ведь не для этого сюда пришел.
- Ладно, не дурак. Всё растолкую, а не поймут, подзатыльников получат от меня, - и он показал увесистый кулак. – У меня ведь шибко не забалуешь.
В те времена  драки  среди деревенских были постоянно. Парни ходили деревня на деревню. Кашкадамов и об этом  говорил им. Что пора делом заниматься парням, а не драться друг с другом.
Александр пошел в  деревню Корабельщикову. А на левом берегу Илима  раскинулась  по бережку деревня  Ярская. Через Илим  они грозно смотрелись друг в дружку.
Здесь он встретил  Марьяну  Жукову. Про неё он  наслышан,  как она отваживала женихов.  Красавицей она не блистала, но в ней что-то было притягательное.  Она отменно рыбу ловила, и сама на охоту ходила. А надо сказать, Александр давно это  знал, на Илиме женщины не уступали  мужикам.  И с лошадями  не хуже любого мужика управлялись.  А Марьяна в сезон  ходила на охотничьих лыжах  в тайгу  за соболем,  и белковала отменно.
- Не свататься ли к кому пришел? – засмеялась она. – Куда мы здеся, неотесанные. Ты у нас грамотный шибко. Ну, и мы не лыком шитые. Тоже, однако, в чем-то   толк имем. Знаю. Наслышаны. Парней собирашь? А девок пошто нет?  Мы чо хуже парней, так чоли?
- Неправда.  Все одинаковы.  Приходи на полянку в Романову.
- А чо в Романову-то?  Собиремся на берегу меж Романовой и нами.
-Договорились.
- Чо в свою деревню не пойдешь?  Чо так?
- Зачем туда идти, когда уже там всё про всё знают. И придут туда, куда надо.
- Ружьишко у тебя справное. Солдатское. Оно и правильно. На меня два  лихоимца в тайге  нагрянули. Ну и я имя  отменно накостыляла. С меня не убудет. А за тебя я замуж ну никак не пойду. Грамотный ты шибко. Зачнешь меня поучать.  А я в ухо  дам.
- Пока  некогда мне учиться, Марьяна. Надо народ поднимать за советскую власть.  Белых мы победили, и надо всё отлаживать. Совсем бедно живем. А советская власть нам хорошую жизнь даст. А, в общем-то, мне учиться хочется.  Кашкадамов говорил,  чтобы я в Иркутск  наметился. Вот создадим  в уезде комсомол. И тогда можно отправляться, дальше учиться.
- Да я уж кой чево стала соображать. У нас ведь жил ссыльный дядя Ваня.  Он собирет нас молодых и давай мозги полоскать. Так чо я тоже маненько грамотна. Читать и писать горазда. Я бы тоже пошла в мосомол, да кто  меньшаков поднимать будет?  Такова наша бабья доля.
- Там и поговорим, - ответил он.
Так как деревни были,  близко друг от друга пришло  парней двадцать. Хотя бы из этой  враждующей толпы  сагитировать в комсомол троих, и то будет хорошо.
От деревни Зыряновой парней не было.
- Видела двух парней, сказали, мол, сам пусь придет к ним.  Зазнался, мол, совсем, земляк ведь. Да и отец с мамкой тебя заждались.
- Об чем говорить-то будешь? – раздалось  в толпе.
В небольшом журнале, что подарил ему Кашкадамов, он прочитал о русских драках.  В те времена  передовых людей России волновали отчаянные  и жестокие драки  рабочих и крестьян.
  - А вы знаете, ребята и девчата, что учеными  доказано насчет кулачных драк?  В конце концов, люди становятся неполноценными гражданами своей страны.
И тут он подумал, а правильно ли он об этом заговорил?  О чем говорить он  ещё не знал. Но говорить что-то надо было. И ещё подумал, что какую-то ерунду сказал.  Но он  неожиданно стал именно об этом говорить.  Некоторые, мол, люди становятся чуть ли не дураками. А потом и дети рождаются неполноценными. А скорее всего алкоголиками. Особенно девушкам надо  обратить внимание на  явных драчунов. И, что новому обществу,  советской власти нужны здоровые  люди, как физически, так и духовно.  Про духовность он зря сказал, подумал он. Кашкадамов говорил, что надо  вести  борьбу и с  церковниками.  Александр вспомнил  одного ссыльного. Иногда вечерами они собирались вокруг него на берегу Илима, и слушали о далеких странах,  ученых, писателей. Говорил он о духовности человека.  Он учил их грамоте.  Вот тогда ссыльный и сказал ему, что ему надо учиться, и поехать в большой город. Александр быстро научился читать и писать, и был в  деревенской школе лучшим учеником.  Кашкадамову он тогда не сказал о душе человека.  В душе он не поддерживал  гонение на церковников, которое потом переросло на полное уничтожение церквей и священников.  А сейчас он говорил об укреплении советской власти, за которую они здесь партизанили.
Записалось в комсомол трое парней и две девушки, из них одна  была Марьяна. 
Поздно вечером он пришел в родную деревню Зырянову. Раскинулась она на левом берегу Илима.
Отец Кузьма и мать Анна  ждали его. Они сидели рядышком на скамеечке. Хороший, добротный дом был  у  Янгеля. Жили не бедно. Хозяйство  отец Кузьма держал славное. Всё было в подворье. 
- Явился, не запылился, - проворчал отец. – Чо за таки дети пошли, Совсем  родителей не почитают. Так и наровят  упороть из дому. Чуть подросли,  и бежать куда глаза глядят.
Мать платочком утирала слезы.
- Мать вон плачет по тебе дураку, Хотя бы мать пожалел, еслив  отца не жалко, - говорил он, потом подумал, и неожиданно улыбнулся: -  В начальники, однако, выбился чоли?  Костя выбился в начальники, теперь вот ты. Носы от родителей позадрали. Большой хоть начальник-то ты. Вон по деревням шляндишь. Парней собирашь, девок. А девок-то пошто? Чо им там делать-то? Дурью маиться? Некаво там им делать, некаво.
- А, но и, правда, сынок, чо им там? У нас старики сердятся, да и бабы сопсем недовольны. Говорят все, чо антихрист пришел на землю. Ты не там с имя? Ты немного охлонись, к Богу  в церковь сходи. Порой и нам некавды лишний раз помолиться.  Ан надо бы. Вот и молюсь за вас, сынки мои грешные.
Младшие братья Михаил и Павел, а также сестры спали. Так он их и не увидит.  Поутру надо идти до деревни Перетолчиной, которая лежала на левом берегу Илима.  А там начиналась странная деревня под общим названием Мыс, Мысовая.  На этом огромном мысу, на левом берегу Илима находилось четыре деревни:  Коновалова, Пушмина,  Грекова, Белобородова.  Их разделяли какие-то пятьсот метров друг от друга.         
Утром он пошел до деревни Перетолчиной, в  километре от деревни Зыряновой.  По пути ему встретился мужичок в  потертой и обрезанной по колено бывшей шинели.
- Думаете, что власть взяли?  Всё это временно. Уже идет война с вами антихристами. Мы ещё соберемся и двинем на вас. Из грязи захотели в князи? Не выйдет, голубчики. Надсадитесь.  Крепкие мужики ещё посадят вас на вилы. Учиться захотел, видимо?
- Это так. Учиться.
- Быдлу не надо учиться. Ему надо урожай  собирать. Детей  пускать на свет, таких же  быдл. Вы скопом идете ко дну.   Вы сжигаете мосты за собой. Но это же история. Она осудит вас. И это время придет.
- Вот здесь я с вами согласен. Время придет,  и оно рассудит. Мы построим мир без вас. И этот мир будет прекрасен. Ради этого прекрасного будущего мы и  ведем с вами, защитниками  старого мира, непримиримую борьбу.
Человек  махнул рукой и пошел по берегу Илима. А сколько будет таких  встреч с прошлым, подумал  Александр. Опять придется и повоевать. Ради  светлого будущего  он готов отдать и жизнь, если она потребуется ради революции и светлого будущего.
Вот и деревня Перетолчина на левом берегу Илима.  А через  три версты начинается Мысовая из четырех деревень. Они тоже на левом берегу.
Через три дома  ему встретился всадник.
- Каво я вижу! Cаха  заявился. Слышал, слышал. В мосомол собирашь?  А куда идтить-то. Я пойду. Чичас Савраску отгоню  домой. Может батька не пустит до тебя. Тетка Агафья  болтат, чо вы от антихриста до нас  пришли?
- Иван, слушай ты больше  вашу бабку Агафью! Ты ведь тоже, однако, партизанил! За кого воевал с беляками? За советскую власть ты и я воевали. А теперь что?  Советскую власть ты позволишь в грязь втоптать? Тогда зачем ты воевал?  Зачем?
- Дык, воевал. Как же, воевал.  Стой, лашака, стой!  Стой, говорю. С беляками воевал. Они нас стреляли, а мы в них. А чичас чо?  С кем воевать?
- С теми же беляками. Они вон везде прут. Настоящая война идет с ними. Насколько я знаю, ты батрачил.
- Батрачил. Как же, батрачил.
- А советская власть не желает, чтобы ты батрачил, она желает, чтобы ты был свободным крестьянином.  А такие, как ты, помогали бы советской власти. Теперь ты хочешь стоять в сторонке?
- А чо в стронке-то?  Я и чичас готов идти в партизаны воевать.
- Всё правильно. Сейчас  идет война на смерть. Быть советской власти или не быть.  И тогда ты снова пойдешь батрачить.  Комсомольцы вместе с большевиками ведут непримиримую борьбу за советскую власть. Вот эта и есть сейчас наша война.
- Ладно, я поехал, а то там батя  кулак мне показывает.
Александр понимал состояние людей на Илиме.  Воевали против белых.  Это и понятно. Пришли белогвардейцы, и стали зверствовать. Это одно дело.  Многие батрачили на богатых мужиков.  Большевики и ссыльные  люди вели пропаганду за то, чтобы сами крестьяне были хозяевами  на своей земле. В каждой деревне были политические ссыльные. И в этом вопросе они сыграли  на Илиме огромную роль. Это никогда нельзя забывать. Белых разгромили,  кого прогнали. А теперь надо было начинать новую жизнь. А как? И об этом думал Александр. Богатые мужики остались. Правда, самые  непримиримые  ушли с белыми.  Но, ведь многие остались. Вот они-то и начали вести пропаганду в народе, что в стране к власти пришел антихрист.  Неграмотные и темные  старики и бабки  стали говорить, что на землю спустился антихрист. А большевики  - это племя антихристово. Например, молодой большевик Николай Кашкадамов, мол, тоже от  антихристово племени сюда заявился.   Травит  молодежь своими сладкими,  но полными яда речами. Значит, для этих людей комсомол,  левая рука антихриста, а правая, конечно, это большевики. Да, думал Александр,  придется повоевать с народом словом, а если придется, то  и оружием. Вот как он говорил с Иваном, такие слова он и должен донести до молодых.
Встретилась девушка. Она полоскала белье в реке. Он немного знал её. И, видимо, она тоже  его знала.
- Чо к нам пришел? – спросила она. – Дома уже был?
- Был. А как же.  Вот к вам решил заглянуть.
- Заглянул, а теперь  иди дальше. Грамотный шибко стал?  Начальником  стал. Иди. А мне некавды.
Он не стал настаивать поговорить с ней.  Парни могут и приревновать. Разве они понимают, ради чего он пришел?  Если понимают, то надо, прежде всего, с парнями поговорить, а нечего с  местными девками лясы точить.
Два парня шли с косами.
- Чо, Саха,  поутру  мыкаешь по деревне? Девок наших не видал?  Мы это быстро сообразим нашшот  этова. Чо  Марьянка приглянулась? Кольша Слободчиков быстро тебе копыта вправит.
- Как  будто вы и не знаете, ради чего я к вам и по всем деревням хожу? Хорошо знаете, а сами мне девок приплетаете. Вы мне нужны.
- Да знаем мы. Чо ты? Знаем. Поможем чем  надо. Не скисняйся нашшот нас. Мы завсегда пойдем за советскую влась. Мы вон помогали партизанам прятаться от белых в тайге.  Чо не понимать-то. Как ево. Это самое название-то мудреное. Комсомол. Так этот комсомол за советскую влась?
- За неё, ребята, только за советскую власть.  Надо ведь когда-то жизнь налаживать. Вот и будем отстаивать советскую влась во всех деревнях и в самом уезде.  Вы вот что,  ребятки, стариков и бабок не слушайте, что мы от антихриста. Не слушайте. Народ они отсталый. Живут по старинке. А мы будем с вами жить  по-новому.
- Пиши нас в этот самый комсомол. Сразу скажем, ты  правильно на нас вышел.  Ещё и Кольша Слободчиков с нами  придет в этот комсомол. А других нет. Они за хозяйство и за родителей  держутся. Ты тока скажи, чо нам делать-то?  Надо ведь  делать. А чо?
Александр  объяснил им, что им надо делать, и просил, что в конце июня  в Нижнеилимске состоится  уездная конференция комсомола, на которой и  объяснят  задачи  новой организации.
Далее он пошел к Мыс, где  рядышком  расположились четыре деревни. Три версты он  прошел быстро. Вот и деревня Коновалова. Слух по деревням на Илиме быстро разносится. Значит, на Мысу  молодежь знает, что он идет к ним. Напротив  деревни Белобородовой, на правом берегу Илима раскинулась деревушка Панова. И там знают. На левом же берегу  расположилась деревня  Макарова от деревни Белобородовой четыре версты. Могут и не прийти.  А ему  по пути.
Он остановился у крайнего дома деревни Коноваловой.
Сейчас идет сенокос. Да и на огородах есть чем заняться. Крестьянин с раннего утра до позднего вечера, кроме воскресенья, загружен работой. И он понимал взрослых крестьян, когда кого-то отнимали от работы. А по деревням уже пронесся слух, что, мол,  идет по Илиму Сашка Янгель. И ведет он разговоры о том, чтобы парни и отдельные девки не работали, а только  болтовней занимались.  Конечно, можно только представить, как работали первые комсомольские вожаки. Можно нам только представить, что я и пытаюсь это делать при создании этой книги, как им доставалось от  взрослых крестьян. Это были настоящие героические  парни и девушки. При описании этих героев у меня просто руки опускались, потому что я даже не мог  то время представить. Бросал писать, но словно неведомая сила заставляла меня садиться за стол и писать. Порой просыпался ночью, ходил из угла в угол, и снова и снова садился за письменный стол. Я просто загорелся этими людьми,  и уже не мог отступить. Со всеми ими я подружился, чувствовал их переживания, и даже боль.
Интересно,  с той стороны из Деревни Пановой придет кто? Если нет, то он сам к ним переплывет.
И решил он  пройти три деревни медленно. Если кто и остановит, можно и поговорить. Остановится он  у деревни Белобородовой. Глядишь, из  Пановой к нему  хоть кто-нибудь приплывет. Деревню Коновалову он миновал.  Прошел и деревню Пушмина. На окраине деревни Грекова  его остановил  мужичок в выцветшей солдатской гимнастерке с вилами.
- Почикотать бы тее бока вилами-то, ась?  Чо, однако. Шляешься без дела, да молодежь с панталыку сбивашь, ась?
У забора у чурки сидел дед  и правил  косу.
- От родителей ушел, не стыдно, ась? Некавды мне с тобой лясы точить. А Гриньку мово не трогай. Глядишь, и вилами бока почикочу.
Ершистый мужичок, похожий на ёжика, пошел своей дорогой.
Александр подошел к старику. Тот отложил косу, полез шарить по карманам в  рваных и  в заплатах ватных  штанах.
- А мужичок, как я посмотрю, партизанил, так дед? – спросил Александр. Тот, нашел-таки то, что искал.  Вынул  кисет на длинной веревочке.  Кисет, наверное, в том веке шили, подумал Александр. – Партизанил, а  понять не может, что мир-то изменился. Так, дед?
Янгель не торопил деда. Он знал этих старых людей.  Они весьма молчаливые,  медлительные, спокойные. И отвечать, не горазды.
Дед раскрыл кисет, вынул оттуда  сложенные  в гармошку  бумагу.
- Вы случайно не дед Кузьма Лыков? – спросил Александр. Просто надо было что-то говорить. А вдруг придут сюда ребята. И Белобородова рядом и Панова через речку видна. Всё рядом.  Надо было что-то говорить.
-Ноне трава  удачно сочная, - сказал Александр. - Дед согласно кивнул. Ему некогда говорить. Он оторвал от  помятой бумаги непонятно из чего вырванный, квадратик, и насыпал туда табаку.
- Мы с Федькой Лыковым из Большой деревни вместе в одном отряде  воевали, - говорил Александр. – Он дальше пошел воевать. Где-то теперь воюет, и не знаю.
Дед Кузьма  от огнива  поджег папиросу.
- Да, лето  вроде наладилось. Да и погода жалует, - говорил Александр.
Дед Кузьма затянулся дымом от едкой папиросы, почмокал губами и ответил:
- Наладилось, однако.  А куда она, денится. Жалует.
Александр ещё что-то говорил, а дед молчал. Потом он встал, собрал  инструмент, что требуется для отбивания косы.
- Пошто так много болташь? Учись молча болтать.
И пошел с косой своей дорогой в  поле. А в сторонке стояло два парня. Они не подходили к Александру. Не надо мешать деду вести разговоры. Уважение такое вот было к старым людям.
Потом подошли к Александру.
- Дед у нас мудрый. Он всё понимат. Как он, Петька, сказал?
- Как сказал, так вот и сказал. Не мешайте, мол, молодежи быть молодыми. Про мосомол он  не ругат. Говорит, так, мол, молодым надо. Тока бы много не болтали.
- Ну а как вы?
- Как мы, а так. Чо там делать то?
- Давайте соберемся на бережку, там и поговорим.
- А болтать много надо?
- Раз на раз не сходится.  Но говорить надо по делу, чтобы вот такие люди, как ваш мудрый дед, не говорил, что мы там много болтаем. Всё должно быть к делу.
На полянке между деревней Грекова и Белобородовой  к вечеру собрались парни и две девушки. От деревни Пановой приплыло два парня.
- Что-то вас маловато, - сказал  Александр.
- Некавды им, - ответил хмурый  паренек. – На покосе оне.
- А мы чо? Не на покосе? - в злобе ответил  один из парней. – Однако же пришли.
- Пришли, да пришли, некавда им.  Чо базлашь-то? В морду  мало получал?
- Охолонь, Гринька, охолонь, - сказала девушка. – Оба хороши. Говори, Санек, чо  нас звал?
- - Погоди, Марья, он  чо про мою морду тут сказал? А ты не получал? – закричал Гринька.
-  Ребята, а ну прекратить ругаться? – повысил голос  Александр. -   Нам сейчас  надо одно дело делать. Восстанавливать надо советскую власть.  Вот это и есть наша с вами главная задача.  Если хотите  помогать советской власти, то надо забыть о вражде.  Когда партизанили, то все забыли о  драках. Одна была задача,  прогнать с нашей земли врага.  И мы выстояли. Сейчас  не меньшая задача. Борьба за советскую власть, за  светлое будущее, за хорошую жизнь.  И мы, как и  в войне с беляками, должны сплотиться. А теперь, о задачах комсомола…
Он зачитал отрывки из газеты о  настоящих комсомольских героях, ведущих борьбу за советскую власть.
-  А мы, как я посмотрю, только ругаться, да драться, и горазды, - с укором сказал Александр.  – А теперь  вам расскажу, что можно  сделать каждому комсомольцу.
И он объяснил, что они  должны делать.  А  потом добавил:
- Надо тем, кто сейчас запишется в комсомол, собираться не для драки,  а решать  назревшие вопросы, и  в ваших силах помогать  бедноте.  В каждой  деревне есть  многодетные семьи без кормильца.  А  в конце лета состоится  уездная конференция. И у вас накопится много вопросов. Вот там сообща и будем решать, что делать, что бы помочь советской власти.
От  крайнего дома деревни Грекова шел  мужик с косой.
- Ваньша, а ну айда со мной! Некаво здесь без дела болтаться. К завтрему дню ты пошто  хомут не починил?  Марш домой! Некаво здеся без дела лынды бить!  Чо я сказал? Марш домой. Я ишо поговорю с тобой! Бездельники, тока лясы  точить и  сподобны!
- Иди, Иван, иди, - сказал  Александр. – Силком мы в комсомол никого не принимаем. Это добровольная организация. Иди.
- Но я же хотел…
- А не надо хотеть, - резко ответила Марья. -  Мало ли, чо мы хотим? А вот то, что надо сделать, то и  делай. А я сделала.  Пойду в комсомол. Решила пойти в комсомол, значит, решила. Иди, иди с  глаз моих долой к маме и батьке твому. Иди!   
Иван бессильно опустил руки, и склонил голову. Вздохнул тяжело, и пошел к отцу. Тот ещё и подзатыльник дал парню.
Александр вспомнил своих родителей. Он не помнит, чтобы на своих детей  отец поднял руку.
Александр  ночевал у  знакомого парня на сеновале, а на рассвете  пошел к деревне Макарова. Она расположена в четырех верстах от Грековой на левом берегу Илима.  Две версты прошел, как  повстречались ему два парня.
- К нам, Саненк идешь?  Некавда нам. Вот идем  сено косить. От  батьки попадет, что так задержались.
- Мне можно с вами?
- А чо там тебе делать? Батя прогонит. Некаво, скажет лясы без дела точить.
- Почему обязательно лясы точить? Я что? Косить не умею?
- Ну, раз так. То это другое дело.
Куда пришли, трава была  по колено, сочная, ярко- зеленая и мокрая. В самый раз её надо косить.
- А этова  к чему приволокли!  - возмутился отец.
- Дайте мне свободную косу, - ответил Александр.  Мужик, недоверчиво хмыкнул, и сказал:
- Поглядим.  Прошка, дай ему косу. Ну, еслив, парень, ты мне  её сломашь, то мотри.
Александр встал в ряд с братьями.  Учить косить Александра не надо. Да и какой парень на деревне не умеет косить? Дети в деревне с малолетства к любому делу привычны. То, что они умеют, и перечислять не надо.  В  хозяйстве они толк знают.
Александр свою делянку закончил раньше братьев. А вот от  хозяина немного  отстал, да и всего-то на три маха.   
Мужик  и Александр  пучком травы вытерли косу, и только тогда братья закончили свои участки.
- Идите снедать! – позвала мать.
Когда поели  душистые щи, хозяин посмотрел на Александра, и только теперь сказал:
- Еслив так можешь работать, то языком ты горазд балаболить. Радетялям так надось бы помогать. А ты вот выбрал болтовню. Чо с неё толку. Язык не заболел?
- Каждый человек выбирает свой путь, - ответил Александр.
- Дык, это твой такой путь? Мосомол ваш путь? Не смеши, паря, не смеши. Какой же это путь, без толку болтать об чем? Ни об чем? Мы – крестьяне. Наш путь вот он где.  Хозяйство, детей растить, поднять их на ноги. Вот наш путь.  А ваш путь, похожий  на мечту об урожае. А там засуха. И нет урожая.  Подвела мечта об сытном урожае. Как я сображаю, мосомол – это просто мечта.  Я вот тоже, однако, мечтаю. Красулька жеребеночка принесет, да  коровушка наша кормилица телочку бы нам принесла.  Да урожай бы, дай Бог, удался  на всё. Вот это есть мечта.  Но, она мечта. А чо взять с мечты? Ничо.  Просто мечта. И всё.  Но, вы же, мосомольцы и ваши большевики по сурьёзу мечтаете. Молодежь смущаете, и они потом тоже  пожелают тока заседать  да болтать без умолку. Нехорошо.  Работник ты справный. И  моих оболтусов  давай не смущай. Иди с Богом домой, да и делом займись. И сразу мечтать о дурном перестанешь. И всем скажу, чо ты работник славный, а вот дури ишо почитай много. Нехорошо.
И пошел  Александр  в деревню Макарова.  Уже солнце клонилось к  раскаленному горизонту.  На полянке собрались парни и девчата. За день они хорошо наработались, а молодость берет  свое. Летом  молодежь собирается в одном месте, и это место, как и везде на Руси, назывались полянкой. А вот зимой выбирали какой-нибудь один  дом. Собирались у какой-нибудь бабки или у разбитной  вдовицы. Кто дрова приносил, кто лучины смолевые, девки  прялки приносили, да орешки щелкали. Под лихую балалайку или гармошку веселые песни пели и плясали,  потом девки заводили песни старинные, а парни обсуждали свои мужские дела, да  на девок поглядывали. Глядишь какая-нибудь из них одарит его жгучим взглядом, и застучит и забьется сердце  в груди молодца. С полянок, да и с зимних вечеров в пригретом доме и зарождается любовь. А там, глядишь и до свадьбы недалеко.
- О, Саха пришел! – крикнул один парень. -  Сказывали, чо работать ты мастак, да и на язык остер. Мы тут в лапту собрались сыграть, али в бабки?
- Можно и в бабки, - ответил Александр. – Я  смотрю, на краю поляны парни в городки играют…
- Играют. Тока тебе у Семки Лыкова не  выиграть.
Александр пошел к игрокам  в городки.
С  Семеном Лыковым  Александр  в партизанах был в одном отряде. Отчаянный парень.  Семен, или все его звали Семка из Большой  деревни. До его родной деревни около тридцати верст. Видимо, сюда он приплыл на своей  ветке к  дядьке помочь по хозяйству. Дядька получил ранение в партизанах, и теперь ему нужна была помощь. Отец послал  Семена  на помощь к своему брату. На Илиме, все деревни стояли близко друг от друга, и это была, как одна деревня. Многие давно сроднились. Да и фамилия у многих семей  были одинаковые, илимские. Как не помочь своему сродственнику?  А драки между парнями, да и мужиками, когда они подопьют  самогону, частенько бывали. И деревенские власти ничего с этим поделать не могли.  Политические ссыльные  в этом вопросе сыграли положительную роль.  Некоторые мужики бросали пьянство, но ненадолго.  После партизанской войны на Илиме,  один из  вопросов  в борьбе за советскую власть, большевики  отметили, что необходима борьба с пьянством и самогоноварением. И каждый комсомолец на своем месте  должен не забывать об этом.
На плотно-выбитой земле вдоль заплота,  парни играли  в городки.
- О, Саха заявился, - кто-то из парней засмеялся.- Политика  пришла к нам! 
- Чо зубья скалишь! – громко ответил Семка Лыков. – Вишь, Саха пришел поиграть.
- Кто-то крикнул:
- Иди к нам, Саха, в бабки бить!
- Мне сподручнее в городки. У меня биты нет.
- У тебя, я мотрю,  ничо нету, акромя  языком молоть!
- Цыц,  Геня рыжий, Саха до меня пришел. И некаво зубья скалить?
Александра приняли в команду. Он с детства любил играть в городки, и в его деревне никто не мог с ним сровняться.
Один из парней шепнут Александру:
- Мотри не выиграй у нево.  Тада  серчает шибко. Поддайся.
- Посмотрим, - ответил   Александр.  А у  Семена Лыкова крепкие кулаки, плечи могучие.  На кулачках в деревенских драках  ему равного не было. Не испугался Александр.  Не пристало комсомольцу кого-то бояться и отступать.
Александр  выиграл у Семена на  один кон. Наступила тишина. Парни даже в бабки прекратили играть, и только вдали продолжали играть в лапту. Значит, будет драка. Сахе не одолеть Семку. А он  постоял,  нахмурился для порядку, а потом неожиданно улыбнулся.
- А помнишь, Саха, мы как-то с тобой играли на Жданихе, када ждали  белый отряд?
- Помню, как же не помнить, ты тогда в чистую меня  обставил на три кона, - ответил Александр.
- Силен, Саха, силен. Ничо не скажешь. Чичас ты меня обставил, но на один кон, а я тада  на три кона. Чо пришел – то? Да знаю. И слово знаю. Комсомол. Тока там мне делать нечево.
- Отчего так?
- Там надо много  болтать, да и заседать  надо. А я это не люблю.
- Болтать тебе много не придется, только по делу. Комсомольцам некогда заседать. Эти люди завсегда в движении.
- А не обманешь?  Чо там делать-то? Чо?  Еслив не болтать много и не заседать,  то я пойду в твой комсомол, Пиши меня. Так чо там делать-то?    
  Ребята окружили Александра, и стали слушать.  Он отобрал в комсомол троих парней. Силком он никого не принуждал.  Одни отворачивались, когда он прямо смотрел на  кого, другие сослались на строгих родителей.  У  таких парней оказались разные причины. В это время Александр подумал, придет время, и вы вступите в комсомол. Главное, сейчас не надо настаивать и упрашивать. Вступать в комсомол, надо по желанию.
На зорьке он направился в деревню Куклина. До неё было около пяти верст.  А через Илим, напротив Куклиной  находилась деревня Заусаева.
Александр  вначале вот о чем подумал.  Не во время  они отправились по деревням. Горячая сенокосная пора шла. А потом успокоился. А когда в деревнях бывает свободное время?  Этого времени нет на деревне. Сенокос,  сбор ягод и грибов, рыбу надо заготовить на зиму, там начинается  уборка урожая, молотьба, на самодельной из камня мельнице муку готовить,  шишку бить, тоже надо не прозевать. Зимой надо заготавливать дрова на следующую зиму. За соболем надо идти, за белкой. Там, глядишь и на сохатого выйдешь, косулю  добудешь. Тайга  полна разной дичью, только не ленись.   А самогон кто будет пить?  Это  дело тоже нельзя пропустить, а после этого и бабу поучить  уму-разуму надо.  А потом можно и с соседом  отменно «поговорить». А потом с этим же соседом и мировую можно отметить. Тут  глядишь, и бабы друг дружку за волосы  за милую душу оттаскают, пока их водой не успокоить. Большевикам и комсомольцам   придется и здесь поработать. По старинке деревня ещё жила. И сколько нужно время, чтобы переломить  этот застарелый  русский обычай.  Большевики, а особенно комсомольцы  мечтали быстро  перевоспитать  несознательных в этом вопросе людей. Вот тогда, когда Александр стал сталкиваться с этим застарелым делом, он понял, что борьба будет долгой и упорной.  Самогоноварением   занимались во всех деревнях, почти в каждом доме. Да ещё у кого лучше самогон. Как говорится, было негласное соревнование. В деревне так было принято, у кого, кто или что лучше. Например:
- У меня петух голосистее.
- А у меня Дамка  соболя за версту учуит.
Ну и так далее. А уж про самогон и говорить нечего.
Вот и деревня Куклина.  Она словно вымерла. У крайнего дома сидел древний дед  и дремал. Будто с перепоя  не пропел, а прохрипел петух.
- Дедушка, все на покосе?
- Ась? Ваньша? И кто ты? – подставляя  к уху ладонь лодочкой, спросил дед.
От деда пахло перегаром. Видимо, вчера хорошо после покоса погуляли.
- На покосе все, дед? – повторил Александр.
- Дед? Где этот дед? Я дед?  Я те покажу дед? Какой я те дед7  Вчерась  пятьдесят лет  мне отмечали.
Александр, в общем-то, не удивился. В те далекие времена крестьянин в пятьдесят лет уже выглядел старым. У   пашенных крестьян, у этих  настоящих тружеников  земли илимской  век был коротким. Порой крестьянину хотелось на время забыться  от тяжелых и серых будней. Многие и женщины не отставали от  мужиков.  А уж веселиться, так веселиться от души.  В пьяном угаре можно и померяться силушкой, устраивая побоища.  В деревнях на моей родной Ангаре происходило тоже самое. От Илимских крестьян наши Ангарские крестьяне не отличались.  Дрались,  потом мирились, пели старинные песни,  плясали под гармонику. А на другой день их ждал тяжелый изнуряющий  крестьянский труд.
Николай Кашкадамов ярко обрисовал  жизнь и судьбу крестьянина в царской России. Теперь надо всё менять.
- Ребятки, - говорил Кашкадамов, -  борьба будет жестокой за советскую власть.  Всё, что я вам здесь поведал, в нашей республике новое и необычное. Борьба с пережитками. И правильный путь нам никто не подскажет. Где-то мы будем ошибаться, но  надо выстоять и понять, чтобы снова не ошибиться.  И лавное ваше оружие ещё раз повторяю – слово и дело.  Не брезгуйте помочь крестьянину. Ваше слово должно  сочетаться с делом. Бюрократизм в комсомоле и благодушие  не должны быть. Будем сразу вышибать из комсомола.
Ничего не добившись от  мужика, Александр пошел вдоль улицы на  другой край деревни. Навстречу ему шел парень.
- Саха, ты к нам явился?  Чо не работатся? Хотя чо я? Ты таперича у нас большой начальник.  Куда нам до тебя.
- Кенка, да чего это?! – удивленно воскликнул Александр. Кеша, на сколько, знал его  Янгель, совсем не учился.  Время на учебу не было. Кроме него ещё шесть ребятишек. До учебы ли?  Александр понял, что этому Кенке будет не до комсомола.
Он хотел пройти мимо, но Кеша остановил его.
- В мосомол кликашь?  А чо там делать-то?  Языком молоть? Некавда мне там языком трепаться.
- Видишь ли, Кеша,  языком можно там и не молоть. Дело нужно делать. Дело.
- Како дело-то?  Грошики за дело дадут?
- Гроши не дадут.  За советскую власть надо бороться.
- А  нам, какой в этом резон?
- Я знаю, ты батрачил на богатеев? Батрачил. Пришло время самому стать хозяином.
Кеша недоверчиво хихикнул, махнул  рукой, подтянул  рваные штаны на веревочке.
-  Мне стать хозяином? Чо  ты с меня смеешься? Какой из меня хозяин? У нас есть хозяин Кузьма, кормилец наш. Большевик у нас был проездом, так вот он тоже само болтал, мол, надо  купцов-кровососов сымать с нашего тела.  Как же. Сымешь. Как же. Плеткой отходит меня, вот и вся недолга. Как же. Доржи карман шире.
- В деревне надо брать власть в свои руки, - твердо заявил Александр. – Эти купчишки ведь прятались, когда  наши красные партизаны дрались за советскую власть. Кто  удрал, кто-то снова вылез из своих нор. И опять они хозяева. До каких пор будете их терпеть? Не давайте ему  ничего. Пусть с голоду сдыхает. Если он добрый хозяин, а таких не надо трогать, пусть на себя трудится. И только по найму можно пойти к нему на хозяйство.
Кеша ответил:
-  У нас был ссыльный, он ушел с  Красной армией. Он спорил с хозяином. Один этот ссыльный-то и не боялся ево.  Он так тоже говорил, как и ты. А как брать лишню землю, да  ишо у нево отбирать, нам неведомо.
Это мы сейчас смотрим на то время, и не можем понять, как, мол, не могли  крестьяне отобрать лишнюю землю у  купца или у зажиточного мужика. А вот не могли.  Веками мужик горбатился на хозяев разного ранга. Как это можно отобрать? Привык. Это только в кино нам показывают, как это быстро всё делалось. В жизни всё было иначе. Это только сейчас некоторые историки, а с ними и писатели воспевают  времена до революции. Какие были хорошие цари и вельможи.  Болотников, Разин и Пугачев, для этих  трубодуров были настоящими и кровожадными разбойниками, и постепенно вымарывают эти имена из истории. Ответ прост. Потому что  в настоящее время мы живем при капитализме, к власти пришли буржуины.  И на этих буржуинов трудятся  простые  люди.  Всё в  России вернулось на свое место. Для чего тогда нужна была революция?  Настоящим буржуинам не нужна была советская власть, чтобы раздать крестьянину землю. Буржуины просто затаились.  Они только с красных трибун кричали лозунги о светлом будущим.  В карманах у них  были  красные билеты коммуниста, хотя в душе они никогда не были ими. Я этих людей навидался. Именно они  партию большевиков развалили. Они много болтали,  брали в наглую, что им нужно. И  перед развалом это уже была не  коммунистическая партия, а партия хапуг и врунов.  Партия для этих  господ была настоящей кормушкой. Конечно, были настоящие коммунисты, но они уже ничего не могли сделать. И когда партия рухнула, эта горстка  товарищей остались коммунистами. Честь им и хвала. А вот затаившиеся господа, которых не надо было принимать в партию на пушечный выстрел, они  исполнили свою потаенную мечту, и превратились в буржуинов. Вот вам и вся,  правда.  И всё-таки, я взялся писать книгу о комсомольцах, этих бессребреников, идущих на смерть, на подвиги за свободу крестьянина от  царского рабства.  Пусть некоторые читатели извинят меня, если  им что-то не понравится. Уверен, что   нынешние буржуины читать мою книгу не будут. А если кто-то из них прочитает, то будет плеваться и не верить. Что, мол, этот Стрелов опять что-то навыдумывал и наврал.  Да нет, господа, я просто опирался на архивные данные, и художественно  создал характеры этих мужественных парней и девчат.  Только и всего. Я – человек не протокольный и информушки, корреспонденции и статьи  писать не собирался,  для этого у нас есть другие люди. Вот они и пусть  пишут. У меня другое направление. Я выполняю наказ и мечту своей наставницы и второй матери Лидии Ивановны Тамм. Создать книгу о  комсомольцах в моей стреловой манере.
Давайте вернемся к тем горячим временам, когда Александр  Янгель пришел в деревню Куклина. Представили?  При описании деревень, я их представляю. Такие же деревни и на моей Ангаре, такие же были крестьяне. Такая же и у них была жизнь и судьбинушка. Так что я всего этого навидался. А простые крестьяне, как наяву,  появлялись передо мной. Иногда они ко мне приходили во сне.  Так уж я пишу. И ничего не могу с собой поделать.  Когда топили одного комсомольца в  воде, я ночью от дрожи в теле проснулся. Мне было плохо. Извини, читатель, что это я с тобой  откровенничаю? Понимаю многих  товарищей. Они меня не поймут. Ну да, Бог с ними. А я, как знаю. Вернемся, всё-таки в деревню Куклина.
- Да, Кеша, я с тобой согласен. Неведомо. А куда денешься?  Всё надо начинать по-новому. А как? Надо головой кумекать. Надо всем комсомольцам собираться вместе, и думать. Думать.  Ладно, Кеша, я пойду.
И вдруг Кеша взял за руку  Александра.
- Стой малось, стой. Я чо подумал-то. Еслив так надо, то пиши меня в мосомол.  Чо надо, то и помогу. А как же. Помогу.
- Хорошо, Кеша, я тебя впишу в комсомол.  В конце лета приезжай  на общий сбор,   на уездную конференцию.  Там будем всё решать, что нам делать дальше.
Деревню Заусаеву не надо бы пропускать.  Хотя бы там одного комсомольца сагитировать.
Он подошел  к женщинам-рыбачкам.
- Мне бы попасть  на ту сторону.
Одна из них, видимо, бригадир, громко ответила:
- Чо там потерял? Некаво там тебе делать. Все парни на покосе.  Всё языком молотишь без умолку? А толк какой в этой молотьбе? Никакова толку и нет.  За ум возьмись. Некаво  разгуливать без дела. Все люди, как люди, а ты лынды бьешь. Пошто так? 
- Я смотрю по такой погоде, когда чуть накрапывает дождь, рыба больше к берегу идет. Должен быть удачный улов.
- А ты чо про это знашь-то? – спросила другая рыбачка.
- Так  я из Зыряновой.  У нас все  мальчишки отменные рыбаки.
- Какой из тебя рыбак-то? Тока лясы точить.
- Давайте я вам помогу.
Он  сел в лодку за весла. И потянули они  небольшую сетку.  Он ловко управлялся с лодкой, то приближал её к берегу, то уходил от берега.  Он чувствовал, что  рыбы в сетке достаточно.
-  Аксинья Ивановна,  идем  к берегу. Рыбы достаточно, - предложил он женщине. Другие две женщины вели сеть по берегу.
- Откеда  меня знашь? – резко спросила женщина. – Все меня  кличут Ксинькой.
- А кто не знает знаменитую рыбачку  из Куклиной?
- Ну ладно, - затишила голос  рыбачка.  – Чичас посмотрим, какой ты рыбак. Да и без тебя знаю, чо рыба отменная пришла.
- Конечно, вы правильно рыбачите, Аксинья Ивановна.
Рыбы было много. Даже крупная попалась.
Женщины выбирали рыбу в  берестяные ведра, молчали, только переглядывались.
- Ладно, я  схожу  в деревню. Дела у меня там.
Аксинья Ивановна   крикнула:
- Знам зачем ты  к нам  явился?  Знам, чо уж. А в обчем-то, ты не  забижайся на нас. Хороший ты парень, раз такой нам рыбы наловил, знать рука у тебя легкая.  Иди к нам в бригадиры. Уступлю. Невесту тебе здесь из рыбачек сыщим! Добрую рыбачку сосватаем. Вон у нас тоже есь две вдовушки. Поженим тебя. Не скисняйся.
Сказала так и громко засмеялась. И другие женщины стали смеяться.
- Подумаю, - ответил Александр и пошел в деревню.
 В деревню въехал на бричке  мужик  в бархатной толстовке. У крестьян таких новинок в одежде сроду не бывало. На ногах не ичиги, а блестящие сапоги.  Такие крепкие мужики, которых можно назвать и кулаками,  долго ещё водились  на деревне. Были такие, кто и  потом даже в колхоз вступал. Всякие такие вот зажиточные мужики были на деревне.
- Пошто без дела шляндишь по деревням? Пошто?  - остановил коня мужик и, поводя бровями, грозно  спросил. 
- Вы мне не нужны, мне кого-нибудь из парней надо бы.
- Они все  в работе. Это вы  всё мотаетесь по земле, да  мешаете честным людям  нормально жить.  Совсем  страну разграбили, племя антихристово.  Не даете людям  нормально жить.
- Вы, господин, ошиблись. Это вы страну разграбили. Кровушку-то с крестьянина пососали. Хватит, - резко ответил Александр. А сам вспомнил наказ Кашкадамова.  С такими людьми нельзя наливаться злобой, не надо нервничать. Надо быть спокойным в  ответах. Это разоружает таких людей. Они сами начинают нервничать. Надо их брать спокойствием.
- С чево это мы  кровушку брали с крестьянина?  Ты, парень, погодь, погодь, говорю, как это так?  Мы завсегда были опорой крестьянину.
Александр улыбнулся.
- Только эта ваша опора подгнила. Трухлявой оказалась.
Мужик  нервно перебрал вожжи.
- Трухлявой?! Как это можно понять?  Завсегда мы были кормилицами.  Крестьянин без нас, без крепкого мужика, к разору придет.  Он не способен вести правильно хозяйство. Ваша советская власть,  вот посмотрите, к разору приведет страну. Голод начнется. И тада тот же крестьянин против вас, антихристово племя пойдет с вилами.
- А вас прогонит со своей земли, и станет хозяином.
- Не  смеши, парень, - повысил голос мужик. -  Он станет хозяином?  Пупок развяжется от натуги. Куда вы ведете крестьянина? Куда? На погибель.
- Это с вами крестьянин чуть не пришел на погибель. Уже местами крестьяне отбирают у  богатеев землю, и делят между собой.
- Вот на это вы тока и способные. И эта земля зарастет бурьяном.  Земле нужон хозяин. Общая земля? Не смеши.  А какие могут быть хозяева из этих безграмотных  и забитых быдлов? Хозяин имя нужен. Хозяин.
-  Многие уже учатся. Школы для бедноты открываются. И тогда мы посмотрим кто из нас прав.   Землю мы у вас отберем, и это уже факт. Советская власть не позволит более вам хозяйничать.
Мужик рванул вожжи, и бричка, поднимая пыль,  побежала вдоль улицы в сторону деревни Черемновой.
Александр  был доволен собой.  Но беспокойство  не проходило. Ещё не раз он будет встречаться с такими вот людьми. Из нашего времени невозможно  представить, какая это была обстановка, когда схлестнулись  две идеологии. Можно только сочувствовать простому и неграмотному крестьянину  разобраться в той непростой и незнакомой ему  жизни. Одни тянули в раз и навсегда к знакомой обстановке, к которой они привыкли и хорошо знали,  другие пришли и рассказывали и обещали им другую и незнакомую  им жизнь, которую называли  необычными словами – советская власть. Много вопросов в бедных головах крестьянина возникало. Отбирать у богатых  землю,  потом её делить между собой. Как потом её сообща обрабатывать, как делить урожай?  Здесь можно запутаться. А  если всё вернется обратно?  Хорошо, прогнали белых. Избавились от них. Пора налаживать  жизнь. А как?  А тут ещё  большевики  придумали уж совсем что-то необычное.  Какой-то комсомол!  В него агитировали вступать парням и девчатам.  Стали  заставлять учиться. Чтобы каждый из них мог стать грамотным. А кто будет помогать родителям,  управляться  с хозяйством?  Вроде с советской властью они согласные.  Можно  даже сказать они её отстояли.  Воевали с белыми.  Пусть будут большевики. Они всё-таки многие отряды партизан возглавляли, на смерть шли.  А этот комсомол зачем?  Только крестьянину обуза.  А если все станут грамотными, где-то будут заседать, а кто будет  в поле работать?  Зря  большевики  придумали этот комсомол.  Не надо туда пускать своих детей.  А если ещё и переучатся, то одно горе сплошное будет.  С большевиками всё понятно. Они любят много говорить,  а ещё и заседать. Это их работа.  А вот молодых не  надо бы трогать, нечего  им делать там. Да ещё девчат туда заманивают.  Это уж совсем ни к чему.  Бабье ли это дело?  Так что в те времена можно было понять крестьян. Путаница, однако,  во всем получается. А тут ещё  пропаганда шла в самой гуще народа.  Зажиточные мужики, которых называли кулаками да подкулачниками, а ещё некоторые церковные  служащие,  старые люди  говорили крестьянам, что на землю спустился сам антихрист. Вот он и придумывает разные заморочки. И  если  представители от губернского города  приходили  в деревню, то  их  стали называть – антихристово племя. Это они, мол, всё придумывают новое и необычное  для простого  крестьянина. Хотят  молодежь  переманить на  сторону антихриста. Конечно, были среди  простых крестьян, которые сомневались в том, что это плохо.  Необычное, это, правда, а вдруг будет хорошо.  А, в общем-то, советская власть им  о плохом не говорила. А вдруг всё наладится?  Колебание среди  крестьян было всюду. 
Вот эти рыбачки не прогнали же его,  подумал Александр,  не прогнали.   Какой же он антихрист?  Так что были  простые люди, которые  не верили в  ядовитые выдумки злопыхателей. И вот эти люди сыграли также огромную роль  в помощи  становления советской власти на Илиме, да и не только на Илиме, но и на моей родной Ангаре.
Из  открывшейся калитки вышла бабка. Проскрипел:
- Ну, чо, соколик, попало те от Степаныча, антихристово племя!  Всё не имется те. Изыди от нас, и не являйся боле. Ату тя. Ату.
И она три раза плюнула под ноги  парню.
- Сгинь с глаз семя лихое…
Александр спокойно продолжил путь.  Не принято было в деревнях со старшими ругаться и спорить.
На краю деревни  к нему подошел немного знакомый ему паренек.
- Это от тебя так несся  наш хозяин Степаныч? Всё ясно. Всё ещё хозяйничает.
- Ничего. Скоро  от хозяйничает. Прижмем.
-Парни все на покосе, кто где. Я вот один здеся. Соль забыли взять. Будто некому послать.
- А чего  так?
- Дык мачеха. Свово жалко  отправить, а мне на вред. Мамку-то мою ишо  в тайге беляки убили. А батя привел вдовицу. Она меня люто  возненавидела.  Ты в мосомол  принимаешь. Бери меня, тока бы отсюда, куда глаза побежал бы. Жизни, ни какой нет.
- Потерпи.  В конце июня  приплывай в Нижнеилимск. Там что-нибудь придумаем.  И учиться пойдешь.
- У меня уже есть два класса. Я дальше хочу учиться.
Он пошел до деревни Черемновой, благо   она  расположилась на правом берегу.  А напротив её деревня Игнатьева.
Пять верст он быстро прошел.  Придется заночевать в какой-нибудь из них на сеновале, а там  более десяти верст и до Нижнеилимска. 
В  деревне Черемновой у самого крайнего дома его встретили две старушки и  старик.
- Куда, злыдень,  направился, а ну марш от нас, чобы воду не мутил! – закричала  одна из бабулей.  Он понял, что здесь уже поработал  хозяин Степаныч.
- Пошел отседа, не то орясиной отхожу! – отозвался дед.
- Нам  отпотчевать тебя, антихристово семя, за милую душу, - отозвалась другая бабуля.  Они грозно  выстроились в ряд посреди  улицы. В руках палки.
- Чо высторожился?  От большевиков пришел?– грозно спросил дед.
- Большевики  для вас благое дело сделали. Белых прогнали  с Илима, - спокойно ответил Александр. – Как же так? Это ведь не справедливо.
- Ишь как он, змей, повернул. Народ беляков прогнал, народ. А хоть бы не прогоняли. Ну, чо? Жили же мы, ну и жили бы. Антихрист  это всё науськал нас всех друг на дружку. Русский русского  стрелял. Виданое ли дело! - возмущался дед.
- А вам, я смотрю, нравится  под кулаками жить, такими, как ваш Степаныч, - спокойно ответил Александр. Только нельзя на старых людей повышать голос.  Он понимал, что спорить с ними, только себе во вред. И ещё он понимал, что вся опора должна  опираться на молодых. Старых уже не переубедить.  Есть, конечно, такие старые люди, которые хоть и не понимали сложную обстановку в переустройстве  таежного края, молчали и не мешали. В чем-то даже понимали, и высказывали свои  соображения.  Я и о них буду писать в этой книге.  С разными суждениями люди всегда были. На то они и люди. И в наше время есть соображающие люди, а есть не соображающие. На то они и разумные существа.  И потом, мир без  не соображающих  был бы скучен. Я бы в таком мире круглые сутки выл бы от скуки по волчьи. Порой эти не соображающие реальной обстановки в стране даже меня веселят. Без них как-то понимаете, скучно будет жить.
- Он хоть и мироед, но с ним надежнее жить. Порядок есь, - сообщил дед. -  Богу за нас молится.
Александр далее не стал спорить. Надо переплывать в деревню  Игнатьеву.   
Он пришел на берег Илима.  Лодки были. Но  людей пока не видно.  И тут он увидел, как с той стороны кто-то плыл  на лодке.
- Саха,  подожди меня, это я  Кенка Жмуров!
- Со Жмуровым они учились в  Нижнеилимской школе.  Потом он тоже партизанил.
-  Я  помогал мамке сеть разматывать, - сообщил  Кенка. – Они рыбалить собрались. Рыба пошла. Самый жор начался.  Они, как завсегда втроем. Тетка Агафья с теткой Парасей, да мамка рыбалить будут. А тут мы слышим,  бабки на тебя  крик подняли.  И дед Евсей с ними. Вот выручать  поплыл до тебя. Эти бабки  у нас побывали. Баламутили  людей против косомола.
- Пора бы тебе, Кеша, знать, что  он называется – комсомол.  Пойдешь в нашу команду?
- А куда я без вас?  Вместе ведь учились. Мал мало  я немного тоже грамотный.  Три класса окончил.
Женщины  собрали рыболовные снасти  и собрались отплывать.
- В мосомол бабки с дедом Евсеем решили пойти! – засмеялась  Кешина мать. Женщины тоже засмеялись. – Они и ко мне подкатывались, тока я их прогнала со двора. А Кенка пусь в косомол ваш идет.  Глядишь, и ума наберется. Шибко грамотным станем, тока бы не переучился.   
  - Разве  плохо  учиться? – спросил Александр. – Я мечтаю дальше учиться.  В Иркутск хочу поехать учиться. Разве это плохо?  Всем молодым надо учиться…
- А кто работать будет?  - спросила  одна рыбачка.
- Разве  грамотные люди не работают? Все они где-то работают. Как это жить без работы-то?
- И то, девки, правда, - сказала мать. – Пусь учится и косомолом будет.
- А нам можно в  косомол пойти? – засмеялась  другая рыбачка.
- Извините, женщины, туда требуется молодежь.
Рыбачка поправила  платочек, и стала рисоваться.
- А чем я не  молодая косомолка. Мы, бабоньки, тоже кое чо могем.
И они дружно засмеялись. Потом  Кешина мать перестала смеяться и сказала:
- Повеселились и будя. Нас рыбка ждет. А вы, парни, ладно, идите по своим  косомольским делам. Иди, Кенка, иди, глядишь там и ума наберешься.
И женщины сели в лодку и поплыли  вверх по течению.
- Так куда теперь? – спросил Кеша.
- Я думаю, что из вашей деревни один  уже есть комсомолец.  Может, кто-нибудь ещё откликнется.
- Да я уже кой с кем имел разговор. Родители в штыки. Кто, мол, работать   будет? Будто в косо…комсомоле не будут работать. Будут, отвечал я. Как же не работать?  О, Венька,  идет!  Поговори с ним. Любопытная личность, скажу тебе.  Венька, здравствуй!
- От твово здравствуй, ничо мне не прибавится. Чо надо вам от меня? Ничо у меня нет. В  Нижнеилимск ехать собрался.
- Там твой батя кой-чем приторговывает, -  сказал Кеша.
- Твово како дело?  Ну и чо. Завидно. Вам тока в  косомоле быть, голытьбе. Пряник надо?
- Не нужен мне твой пряник. В работниках я у вас не был и не буду. И пряник мне твой нужен, как собаке второй хвост. Меня не купить на твой пряник. Иди каво-нибудь покупать.
- Покупал, буду покупать.  Некавды мне с тобой здеся околачиваться без дела. Некаво.
И он пошел к крепкому дому, отличающимся от других крестьянских  домов.
- А что он про пряник-то? – спросил Александр.
- Они в Нижнеилимске добрые пряники  пекут на продажу.  Вот этот Венька за пряники некоторых парней и покупает. И никто его и не трогает.  Тока меня не купить. Сколь раз он пытался. Не вышло. У них здесь дом и есь ишо усадьба в Нижнеилимске.  На них крестьяне и  работают.
- Ничего, Веня, ничего, придет  скоро такое время, и всё отберем у них и поделим ихнюю лишнюю землю.
- Я, Саха, и не  представляю такова. Как отбирать? Зачем? А кто людям пряники делать будет?
- У вас тоже ещё такой был  мироед, с белыми ушел. Они чуют свою погибель, и потихоньку бегут в буржуйские края, - твердо сообщил Александр. – С ними ещё много возни будет.
- А пряники кто стряпать будет?
- Сдались тебе твои пряники, -  повысил голос Александр. -  Ну, например, твоя мать.
- Тю, ты сопсем  тово?!  Это ж надо  опять продавать? Лавку делать надо будет. Мы ведь, Саха, не  богатеи какие-нибудь. Мы есть настоящие крестьяне. Тятя охотник, мама рыбачка.
- Ну и что?  Лавка будет общая, пряники твои любимые будет стряпать какая-нибудь крестьянка.  Всё будет общее.
-  Тада сопсем не пойму. Как всё общее. И пряники общие?
- Тьфу! – плюнул Александр, и замолчал.  На этот вопрос он  не мог ответить. – А если на чистоту, то и я не докумекиваю, как всё общее? Ты думаешь, так я и всё ведаю?  Учусь вот понимать. Надо хорошо поспрашивать у товарища Кашкадамова. На это и создается комсомол, чтобы там всё про это хорошо узнать. Разе тебе не интересно узнать, как дело будет с твоими пряниками? 
- Ну да, интересно.  Я к концу лета  приплыву в Нижнеилиимск.  Вопрос тада задам вашему товарищу. А  куда девать скот, ну и всё такое, если у этих всё отобрать?  И  это в косом…комсомоле можно узнать? Да, понял я, и это надо будет узнать.
- Надо бы вечера дождаться. Вы до сих пор на полянке собираетесь?
- А как же! Там.  Напротив бабки Лучихи. Зимой у неё.  Дров на зиму мы уже ей натаскали.  Мировая бабка эта Лучиха.
- Слыхивал кое-что  ней. Двух партизан в погребе прятала. Белые у неё старика  застрелили. Партизанил дед. Белых, как белок стрелял. И самого подстрелили, а потом в Илиме утопили.
- У неё детей-то нет. Сын был. Белые убили. И вот одна кукует. Молодых нас привечает. Мы ей её сына-то и напоминаем.
Александр  пошел с  Веней в небольшой распадок. Там он помог косить  траву. Здесь она была сочная и хорошо ложилась под косу.
Когда солнце чуть коснулось горизонта, отец сказал:
- Венька и Саха, ладно чо с вас взять-то, идите уж на свою Лучиху.
Когда парни пошли до деревни, Венька и ответил:
 - Все нашу полянку называют Лучиха. Всё это из-за бабки. Её все уважают  а за острый язык и боятся.
Тут уже собрались парни и девчата.  Кто во что играл.
Одна девушка подошла к Александру и сказала:
- Саха, иди, Лучиха зовет.
Бабка сидела на лавочке, высоко подняв  седую голову.
Александр подошел  к бабке. Молчал. Она тоже молчала, потом сказала:
- Последние лучики седни. Побалуюсь вот. Радось какая-никакая, радось. Чо стоишь, как обмен?  Опускайся рядышком, али брезговашь?
- Что вы, Лукерья  Петровна, как можно?  Сяду.
- Ты, мотри, ишо он величат меня. И  батьку мово вспомнил? Откеда знашь?
- А кто вас не знает. От взрослых стариков слыхивал о вас в Нижнеилимске.
- Во как! В  повоске знамо меня ишо помнят.
Кстати, в те времена  старики называли Нижнеилимск ещё повоском, от слова погост, в смысле, кладбище. С далеких времен  на это место со всех деревень по Илиму привозили покойников и здесь их хоронили. А отпевали их в единственной близлежащей  Покровской церкви. Я много путешествовал по России, но вот  такой странный обычай, единственный в своем роде я услышал впервые. Об этом я  узнал  от наших  илимских краеведов  Анатолия  Степановича Бубнова и  от работницы центральной библиотеки Татьяны Афанасьевны Губа.  Я уже писал, что все деревни  были расположены близко  друг от друга, и считались, как общей большой деревней, и в этой огромной деревне, оказывается, было и общее кладбище. Уникальный случай.  И  коль я взялся писать  об истории комсомола на Илиме,  я не имел право  не напомнить  кое-какие детали этого  таежного и глухого, оторванного от  цивилизации  края.
- Многие вас знают, - ответил Александр.
- Славно. Слыхивала чо вы там молодежь придумали. Скажу так. Ну и чо?  Придумали, ну и ладушки. А чо на вас крысится?  Этот как иво, леший его знат названня то.
- Комсомол.
- Во, во, косомол. Ну и чо?  Ну, придумали, ну и чо? Лешак их знат. Что оне на вас сбубенились? Бабкам с Куклинской деять некаво, вот и оне и ярятса. Беляков вы прогнали. Славненько. А таперича и жись надо отлаживать. А как же. А  кто, ядрена корень, будет отлаживать?  Выжившие из ума бабки и старики, будь оне не ладны? А за ними поперли бабы с мужиками на вас. Вам надось отлаживать жись-то, вам, молодым. Я ишо кой-кому  мозги-то вправлю за вас. Ты вот чо, паря, ты, однако, на них шибко-то не сердись.  Чо оне? По старинке жили. Вот и ярятса. Не знамое дело-то. Я вот хуть и тово, старая, а  понимаю вашу задумку-то. Понимаю, а как же. Не сердись на них.  И шибко плохо будет вам. Шибко.  Совсем  плохо вам будет. Терпите.
- Спасибо вам, Лукерья Петровна, спасибо за поддержку. Мы и не сердимся. Веками так жили, а тут вдруг молодые пришли, да ранние, да стали чему всех учить. Новое всё. Да и для нас, молодых тоже всё новое и пока незнакомое.  Но дело делать надобно.
- Ну,  иди с Богом, - махнула она рукой.
Александр пошел на полянку. Встретил его Веня.
- Ну, и как? Поговорили? Попало?
- Наоборот.  Мудрая бабка. Таких вот людей бы нам  больше, то легче можно было построить советскую власть в каждой деревне.
- В каждой деревне? – задумчиво спросил Веня. – Эх-ма, многое чо я не пойму. 
- А ты думаешь, я много что знаю. Вот и хочу поехать  в большой город дальше учиться, чтобы многое понять.  Порой голова кругом идет от непонятного.  Вот  здесь на Илиме проведем  конференцию.  На ней поставят нам задачи. Немного поработаю по деревням. Хоть что-то дать людям разумное, и тогда поеду учиться.
Переночевал на сеновале.  Наутро он отправился в Нижнеилимск.  По бережку надо пройти где-то около двенадцати верст.
На полпути  он наткнулся на двоих  плохо одетых  мужиков. Бродяги, подумал он.  У них была одна удочка.  На траве валялось несколько рыбин.  Горел костер. Он заметил, как они забеспокоились. Бродяги. А чего это бродяги  должны его бояться?  Нищие всегда и везде были. Правда, в наше время их называют бомжами или побирушками. Тогда кто эти люди?
- Доброе утро…граждане, - приветствовал он. – Самый жор должен быть сейчас
Мужики переглянулись. Один из них ответил:
- Иди, парень своей дорогой куда шел. Рыбу тока распугаешь. 
- Разрешите посидеть у костра. Вроде дождь собирается. Прохладно.
- Ну, раз так, то и сиди, - ответил он. Второй молчал. И тут он заметил, что под рваной курткой солдатская гимнастерка.  Солдаты. Белые. Скрываются от властей. Александр беспокойства не показал. А чего бояться обыкновенных рыбаков?
- Я вот побывал у друга в гостях, а теперь вот домой иду в Нижнеилимск.
Тот, который молчал, собрал рыбу, и  сказал второму:
 - Собирай  уду, Иванов, будем  жарить рыбку. Да  и товарища угостим. Ты ведь товарищ?
- Наверное, именно так. Товарищ.
- Иван Александрович,  жор тока начался. Жалко.
- Ты что? Тебе сказано, так выполняй…
- Слушаюсь…
Всё понятно, подумал Александр.  Иван  Александрович, видимо, офицер, а этот мужичок,  понятно – солдат.
Мужик быстро смотал удочку, собрал рыбу,  наздел некоторые на  металлический стержень. Стал жарить рыбу. Все молчали.
- Откушаешь с нами? – спросил Иван Александрович.
- С удовольствием, - ответил Александр.
- Хлеба, правда, у нас нет, да и откуда он будет у нас? – ответил офицер. – Жизнь у вас отлаживается, или как?
- Наладится.
- Строим советскую власть?
Они ели рыбу и  вели разговор.
- Строим. А как же. Надо строить.
- А народ пойдет за вами? Вы, товарищ, большевик?
- Нет. Я есть комсомолец.
- Всё понятно. Новое веяние придумали большевики.
- Новое и навсегда.
- После всех революций и разных переворотов много  бессмысленных жертв. И  всегда что-то  бывает новое. Потом всё возвращается на круги своя. Так устроена природа. Круговерть.
- Старое не вернется. Жертв было много, согласен. Мы будем строить новую жизнь. Народ нас поймет. Зачем тогда мы воевали за советскую власть? Построим свободное общество.
- Свободное, говоришь? Это только ваша мечта. Свободного общества не может быть.  Человек, как личность, никогда не будет свободным. Общество,  отдельный человек, как бы находится в собственной зоне. И эта зона у каждого разная. Есть больше, а есть меньше. И из этой зоны человек и любое общество никогда не вырвется. Это  есть закон природы. Древние ученые, философы  тоже мечтали о свободной личности. Но, они находились в зоне. И если кто-то из них пытался вырваться, то его засовывали обратно. Не шали, мол, не надо. Хотя, те, кто  тех личностей засовывали в зону,  не понимали, что они и сами находятся в собственной зоне. И вот ваши большевики, не ведая, что они нарушают закон природы, решили исполнить вековую мечту – быть свободным от любой власти. Произошел  переворот, который, потом назвали революцией. Да, это была настоящая революция, и с этим надо согласиться. Но вот вопрос. К власти пришли большевики. И что? Стали свободными? Отнюдь. Никогда не будете свободными. К власти придут  новые люди из  ваших большевиков, и круговерть вернется на круги своя, только в другой и более страшной и беспощадной оболочке в более узкой зоне. Вы думаете, что что-то построите в окружении капиталистических стран? Не выйдет. Не дадут. И снова всё вернется на круги своя. Так зачем нам всем нужна была эта  гражданская мясорубка?  Смысл? А нет смысла. Мне вас жалко, мне жалко всех, кто принимал участие  в  беспощадной рубке своих на своих.
- А вам себя не жалко? – спросил Александр.
- Жалко. Ещё как жалко. Но, я выполнял приказ. Я защищал свою родину Россию  от  большевиков. Они нарушили заповедь Христа – не убий.  Вы убивали нас, а мы вынуждены убивать вас. Смысл  этих убийств? Нет никакого смысла. Нет его. Порой мне просто хочется плакать над судьбой моей несчастной России. Я и сейчас не знаю, что мне делать, куда податься, куда голову свою приткнуть.
Он давно съел свою рыбу, и, обхватив голову дрожащими руками, смотрел в огонь.
- Покайтесь, - ответил Александр. Ему стало жалко этого офицера. Солдат же, молча  и медленно, ел рыбу. -  Идите в любую деревню, станете работать, а можно пойти и в город.
- В деревню, в город, очумел парень? – и он резко опустил руки, и посмотрел на Александра.  Глаза его были печальны,  и влажны. – Кому мы нужны в этой разоренной стране? У меня всё было. Сейчас у меня ничего нет. Я дворянин. А дворян вы уничтожаете. С кем вы будете строить эту советскую власть? С кем?  Сказал бы я, да обидишься. Ты сам из этого народа. Нет больше России, нет!  Ваши большевики уничтожили её!
- Это надо ещё посмотреть, кто её уничтожил. Вы довели рабочих и крестьян взяться за оружие.
Александр понимал, что он  не мог поспорить с образованным офицером.  Он просто не знал, что отвечать. Единственное, что он понимал, что необходимо  отстаивать советскую власть. А как?  В партизанской войне  народ Илима совместно с  пятой красной армией они победили.  А теперь как отстаивать? Разговорами? Это мало. Да  он ещё не знал о чем с такими людьми говорить. Нервничать и брызгать слюной? Только спокойствие, наставлял Кашкадамов. Встреча с этим грамотным, несчастным, потерявшим себя офицером, он окончательно понял, что если по-настоящему бороться за советскую власть, необходимо ему учиться. Криком здесь  не обойдешься.  Здесь нужны какие-то другие слова, а какие,  Александр их не мог подобрать. Кричать, что он борец за советскую власть?  Это глупо, подумал он. Офицер и так понимал, что  перед ним парень за советскую власть. Ему стало как-то неудобно. Он понимал, что он проиграл в этом разговоре.  Он не находил нужных слов для продолжения разговора.
Александр встал. Офицер затишил голос, чуть улыбнулся и сказал:
- Посмотреть? Я не доводил никого. Всё вот это сложно. Вот что парень, я вижу ты умный и толковый. Ты не  обижайся на меня. Я уже и так потерян. Ты вот что. Учиться тебе надо.  Попробуй вырваться из этой глуши. Она тебя задавит, подомнет под себя. И ничего хорошего тебя в будущем такого, как ты не ждет. Вырывайся в город, и учись. Вон великий Ломоносов, ведь из глуши  пришел в Москву. И такие были люди в России  выходили из глухой провинции, и становились великими людьми. И таких господ я навидался.  Бежать тебе надо отсюда, бежать. Попомни мои слова. Прощай, парень. Не поминай меня лихом. А ты, солдат Николаев иди с парнем. Тебе никто ничего не сделает. Ты просто солдат.
Николаев встал, вытянулся и ответил:
- Не могу. Я к вам  представлен. Не могу. Я остаюсь с вами.
- Я тебе приказываю – иди.
- Не могу. Не имею такова право. Я присягал.
- Кому присягал?  Тому, кому ты присягал, болван,  нет их этих присягателей! Нет их!  Пошел вон! – неожиданно закричал офицер.
Солдат не  тронулся с места.
- Застрелю!  - сказал офицер, и из-за внутреннего кармана вынул маузер – Пристрелю. Иди.
- Стреляйте!  Я присягал. Не имею права.
Офицер засунул маузер на место, и махнул солдату сесть.  Николаев сел и  подбросил дров   на костер. Сказал:
- Нам ишо надось бы рыбки. Самый жор пошел.
- Видел, парень?  Присягал. Если у вас будут такие люди, а я заметил, что ты из таких, вы можете что-то и построить. Прощай.
Александр пошел в сторону Нижнеилимска. Мы, построим советскую власть, подумал он,  обязательно построим.
В полдень он был в Нижнеилимске.
 
3. АННА ЛАВРОВА
Николая  Кашкадамова  и Анну Лаврову  на ту сторону Илима  переправил Коля Жмуров. 
- А давайте я с вами. Меня всё равно из дома выгнали за  комсомол.
- Нет,  Коля,  ты вернешься домой. Потом меня обвинят, что я тебя увел.
- Никто меня не будет искать. Никому  я не нужен. Отца беляки расстреляли, а мамка  в дом привела  рыжего хохла. За комсомол невзлюбил он меня. А мамка молчит. У нево  жинка умерла, а с ним осталось двое детей. Там я лишний. Я мамке сказал, чо я ухожу из дома. Она всплакнула, и тока и сказала, чо ей одной  моих трех младших не поднять. Я понял, чо надо уходить.  Я буду с вами. Я сильный.  Возвернемся  сюда,  уеду на восток воевать с беляками.
- Если так, то оставайся. Ты вон настоящий богатырь.
В  деревне Погодаева их встретил бывший ссыльный, большевик  Игнат Иванов. До ссылки он  работал на Путиловском заводе. Участвовал в войне с белыми. Сейчас собирался уезжать на родину. Ссыльных можно понять. Теперь они были свободными. И стали уезжать в родные места.
- Темнота, Николай,   в  тех деревнях, куда вы направляетесь. Чем ниже по Илиму, тем глуше.  Я бывал там. Жалко  тот народ. Беднота ужасная. Сплошная неграмотность, грязь, тараканы  и клопы в каждом дому. Зимой их вымораживают, а чуть оттает, снова лезут. А о  мошке и говорить нечего. Здесь её полный океан, а там и того больше. Низовье. Ужас. Я с детьми пытался учебой заняться, да где там. Родители против всякой учебы.  Это и понятно.  Боятся, что выучатся и улетят из дома помощники.
Кстати, Кашкадамов и Анна взяли  колпаки. Накомарники. Ещё в  конце пятидесятых годах, когда я приехал на стройку, то  нам, как спецовку давали шляпы с сеткой и колпаки  тоже с сеткой. Колпаки  сшиты из грубой материи.  Он полностью  накрывает голову, и только, там, где лицо, сетка. И в те далекие времена были тоже колпаки. А вот сетку делали маленькую, только для глаз из конского волоса.  Я видел такие колпаки.  Мазь в те времена тоже была. Это  деготь с добавкой пережаренного конского навоза. Запах ужасающий. И люди терпели. Как-то надо было спасаться от назойливой всепроникающей мошки.  Это вам, дорогой и молодой читатель не комары. Мошка это сатанинское наказание  для всего живого. Бывало, что и диких животных заедали до смерти. Спасало одно, бросались  животные в реку. Человек, это разумное существо. Он что-нибудь и придумывал от этих тварей. Поэтому далее я не буду напоминать  о том, что  путешественники  надели  накомарники, пропитанные дегтем.  И костюмов и галстуков   на них не было.  Одежда на них была  из  грубого материала. Открытые места смазывали дегтем.
- Я бы рад с вами поехать, но не могу. Пришло письмо от  друга. Он тоже был в ссылке в Туруханске.  Идет война за юг России.   Мне надо быть там. Здесь теперь вы сами  будете  устанавливать советскую власть. А мне надо там драться за неё. Так, что мы делаем одно благородное дело. В  Нижнеилимске меня ждут наших три товарища. Мы сегодня же вместе отправляемся до Илимска.  Прощайте.
Один из мужичков взялся переправить его на тот  берег.
Кашкадамов и Анна нашли старосту деревни. Это был-таки справный мужичок в атласной зеленой поддевке.
- Кто таки будете? -  грубо спросил староста. – Пошто без дела шляндите?
- Нам бы  кого-нибудь из молодых, - сказал Николай.
- А, понял,  как же не понять. Косомол к нам прибыл.  Нет времени им здесь быть. Дел много.
- А мы будто без дела к вам  прибыли, так что ли? – резко спросила Анна.
- Языком молоть это дело? - тоже резко спросил староста.
- Комсомольцы такие же труженики, как и все крестьяне, только они более понимают создавшуюся обстановку в укреплении советской власти, - ответил Николай.
- А я чо? Разе я супротив советской власти? Я, однако, тоже партизанил, а тут вот в старосты меня  оставили. Я даже ранит был.
- Советы должны быть  в каждой деревне утверждены, - сказал Николай. – Советы. Везде, по всем деревням должна быть утверждена советская власть. А, значит,  должны быть советы.
На Илиме, как не  странно, комсомольские организации возникли раньше  коммунистических ячеек. Как архивные данные показывают,  коммунисты были на Илиме, но они ещё не организованы. Конечно, они помогали молодежи, хотя и сами были молодыми, как и  представитель из Иркутска Николай Кашкадамов. Можно только представить, а скорее всего, невозможно представить, как на Илиме  создавалась советская  власть. Если я взялся создать такую книгу о комсомоле, я обязан был вникнуть в то далекое и бурное время в этом  глухом краю. Порой меня брала оторопь  от того, как я почти наяву видел тех людей, кто налаживал жизнь на Илиме. Хотелось всё бросить, не писать.  Но что-то непонятное во мне, заставляло садиться за стол и  воспроизводить то время. Как это и бывает со мной, когда я над чем-то работаю, люди, о которых я начинал писать, и представлять  то время, то эти люди словно появлялись передо мной.  И я не имел право, просто обязан писать о них.  Где-то я не так  их описал в своей  художественно-документальной  манере, где-то ошибся  в описании деревень, но старался. И в этом трудном деле мне активно помогала работница  районной библиотеки краевед Татьяна Афанасьевна Губа. Огромное ей спасибо. Она подбирала мне нужные книги, брошюрки,  вырезки из газет.  Одно я хорошо понял, что   работа над такой книгой - огромный труд.  Справлюсь ли?  Брало сомнение. Но раз взялся, надо делать. Это одно из моих правил. Если начинал работать над какой-то рукописью, пока не завершу, не успокоюсь.  А тут такой сложный материал. Надо вкалывать, и не отступать. И только вкалывать без роздыха и выходных. Вкалывать  днем и ночью. 
- Разе я не понимаю, у меня даже, однако, красный флаг висит на сторожке. Там я заседаю, и принимаю людей.
- Сейчас у вас горячая пора. Сенокос. А  вы не в поле, - ответил Николай.
- А мне надобно следить за порядком, - быстро  ответил староста.
Надо отметить, что во все времена во всех селах и деревнях были  старосты.  По всем вопросам люди обращались к нему, как и к священнику, если какой был в деревне. И в начале советской власти в некоторых, особенно глухих местах, каким являлся Илимский край, старосты пока оставались. А вот, когда  организовывались  партийные ячейки, то их устранили. Власть на деревне и в селе  тогда полностью перешла  к коммунистам.  Организовывались сельсоветы и партийный комитет. Вот тогда они и стали главными во всем крестьянском хозяйстве. Старосты, как правило, назначались в основном  из зажиточных  мужиков. Так вот, в эти годы старосты держали носы по ветру.  Раз нужен был красный флаг, то  его определяли куда надо, на видное место, дескать, мы тоже за советскую власть. В основном они её и не приняли. Они понимали, что придет время и у них отберут не только власть на деревне, но отберут и лишнее.
- За каким порядком, если все в поле, - сказала  Анна.
- У меня тоже хозяйство.  Мне ведь тоже надобно кормить семью. Нанял вот четырех работников.  Два бобыля, а двое гулящие, считай нищие.  Подобрал их, одел, обул, накормил. Вот они у меня и работают. Помогаю, как могу. Благодарят меня. Они тоже на сенокосе.  Потом они помогут  вдовице Нюрке. Мужик-то её был беляками убит. Вот она и мыкается с  четырьмя ребятенками. А как же. Кто поможет-то? Никто.  Вот я за порядком-то и слежу.  Помогаю, чем могу.
- Это хорошо, - ответил Николай. – Нам бы с некоторыми молодыми поговорить.
- Да, понимаю, чо там не понять. Хоть и языком молоть, но если нужно для дела молоть. То  надобно их позвать.
На лошади мимо проезжал  паренек лет пятнадцати.
- Яшка,  сгоняй к  Погодаевым. Объясни чо к чему. Староста зовет это одно. Люди с городу прибыли.  Требуют  этих братьев.
Потом повернулся к  Николаю и Анне, добавил:
- Лихие парни. А они вам, как раз подойдут. В рот им палец не клади – откусят. Мастера на язык.  Вы, как я посмотрю,  подбираете тех, кто больше всех может говорить? Ясненько. Оне подойдут в самый  раз.
- Не в болтовне дело, -  резко ответила Анна, -  а в том,  кто на этот раз они ярче всех понимают советскую власть. В комсомол идут к нам в основном, из бедноты. Богачи никогда не понимали бедного человека. Ваш сын Яшка к нам не пойдет. У нас ему делать нечего. У вас полный двор скота, полные сусеки  зерна  всего разного, чего нет у бедняка.
- А чо глаза мне колоть, чо у меня есь? Чо колоть?  Вот этими мозолистыми руками всего добился. Вот чичас вся семья на покосе. Все  труженики, и некаво  меня осуждать.
- Мы вас не осуждаем, - ответил Николай.  - Я, например, из рабочих. Приходится вот деревню осваивать. Если вы так помогаете вдовице и другим, то  мы вас не осуждаем. Вы ни какой-нибудь мироед, каких  у нас в стране ещё много. Они ещё не сбежали  за границу. А вот воду мутят.  Таких людей,  как вы мы не осуждаем и не трогаем.
Тронут, да ещё как тронут, пока этого Николай Кашкадамов не знал. Время ещё не пришло трогать и разорять крепкие хозяйства.
- Ладно, мне некавды с вами здеся лясы точить.  Работа не ждет.
Он вошел  во двор крепкого дома.
Через некоторое время прискакали на двух лошадях братья Погодаевы.
- О, Анка к нам  приплыла! – воскликнул один из братьев. – Мы сразу догадались. В косомол нас звать? Разе мы против? Мы тока – за. Остальные  не пойдут. Даже не старайтесь.  Вы   плывите в Большую деревню. Там   найдете, каво нужно.
Николай объяснил им,  что им надо делать до конца июня, когда состоится первая волостная конференция первых комсомольцев на Илиме.
Кашкадамов и  Анна в сопровождении двух военных из Иркутска отправились до деревни Большая. Двое военных, состоящих в пятой армии только что прибыли в Нижнеилимск.  В те времена такие военные бывали в  уездном  селении. В будущем они  войдут в военкоматы, будут организовывать  первую  милицию из сознательной молодежи.
К полудню они прибыли в Большую деревню.
- Почти не уступит эта деревня  Нижнеилимскому селу, - сказал военный.
Административно  деревня Большая подчинялась  Нижнеилимской слободе. Потом закрепилось слово село.  Деревня Большая так и осталась деревней, так как  её селом назвать нельзя было, потому что там не было церкви. Таков был закон. А вот в каждой деревне был староста и священнослужитель.  В основном, они были против советской власти, так как старостами были  зажиточные  господа. А церковь вообще не признала советскую власть. Их можно было понять.  Большевики сразу повели борьбу против церкви. Видные  большевики, пришедшие к власти  в Петрограде,  были отчаянными  безбожниками, атеистами. И эта волна безбожия  прокатилась по всей России. Началось гонение на церковь. Это была одна из грубейших ошибок большевиков. От  православного и верующего  народа нельзя было сразу, одним махом отнимать  вековую веру. Получилась одна из  психологических деталей в недоверие советской власти. А тут ещё большевики придумали какой-то комсомол, (косомол, мосомол). Так его называли в народе. Появилось всё новое, необычное, которое  настораживало и пугало простого крестьянина.  Стали изгонять старост и священников. На их место ещё появились названия – сельский совет, партийные и комсомольские ячейки. Действительно, голова кругом пойдет у крестьянина.  Потом крестьянина заставляли учиться.  Многое менялось на деревне. Это с высоты сегодняшнего дня, кажется, ну что тут такого?  Вроде все грамотные, всё понимающие.  А представьте такой глухой край, как  илимский уезд.  Какое мужество  и терпение надо было иметь первым на Илиме коммунистам и комсомольцам. Моя мама родом из деревни Белобородова на Ангаре рассказывала, как их заставляли зубрить букварь, как  определили её в школу, где она проучилась всего два класса.  Стала грамотная. В документах так вот и писали – грамотна или грамотен. Мой отец из деревни Стрелова под  Черемхово тоже одолел два класса. Был грамотен.  В комсомол под страхом кнута наш дед  отца не пустил. Мне тоже запретили вступать в пионеры.  Надо только представить то время. А я вот взял и представил, потому что мне для книги надо  создать то время. Мне повезло в том, что я был в детстве весьма любопытным. И слушал рассказы стариков.
Они сошли на берег.  Вышли на главную улицу.  Она была пустой.  Решили пойти на край деревни, как на  воротах одного дома висел красный флаг.
      - Вроде здесь порядок,  - сказал один из военных. – Товарищ Кашкадамов мы отправляемся далее.  В Илимске мы двух врагов арестовали.  Агитировали людей против советов. Мы с вами договорились.  Всех несознательных записывать. Потом мы с ними разберемся. И этот Илим просеем. За нами группа коммунистов  приедет на Илим. На Ангаре уже во всю наши пропагандисты работают. Недовольных в кутузку. Там с ними наведут порядок. Теперь здесь надо просеять некоторых людишек. Хватит с ними либеральничать. Старост и церковников  взашей. Надо  организовывать советы и партийные ячейки в каждой деревне.  Вот они для народа будут, считай и старостами и церковниками. Заменят этих нахлебников и лоботрясов. Каленым железом надо их вытравливать  с тела народа.
- А не грубо это будет? – спросил Анна.
Военный даже вытянулся, поправил ремень с кобурой, в котором торчал револьвер.
- Товарищ Лаврова!  Как ты можешь так говорить, а ещё комсомолка! Товарищ  Кашкадамов обратите внимание на своих подчиненных. Революция, товарищ Лаврова,  не делается в белых перчатках. Революция требует от нас бдительности, беспощадности к врагам народа.  Они подняли голову. На западе  подняли голову белополяки, на юге зверствует Врангель. Идет война  кровавая и беспощадная. Ни какой жалости к врагам. Мы должны  и обязаны защищать советскую власть.  И не надо здесь либеральничать.  В Иркутске, в Черемхово и в других местах  идет запись  первых комсомольцев  на фронт.
- Я  тоже, если надо, отдам свою жизнь за советскую власть! – громко ответила Анна. – Но прежде чем арестовывать и говорить, что он враг, надо бы  хорошо разобраться с таким товарищем.
- Нам некогда разбираться. Если потребуется, то такого и к стенке поставим.
- Разве так можно быстро? – спросила Анна.  Кашкадамов стоял в сторонке и молчал. Это можно и понять. Время было жестокое. Можно и  поплатиться за необдуманные  слова и действия.  Такое уж было время. Тем более он коммунист и член  губернского   ГУБКОМА комсомола.
Военный напрягся,  он даже стал задыхаться. А вот второй военный положил свою руку на его плечо  и спокойно сказал:
- Остынь, товарищ  Гниломедов, остынь. Она  ещё совсем юная. Много ещё не понимает. Научится  понимать  создавшуюся обстановку. Товарищ Кашкадомов  ей прочитает лекцию. Остынь. Товарищ Лаврова учтет и поймет, где и  что и о чем можно говорить, а где надо бы и  помолчать. Деревенские люди, они,  в общем-то, прямолинейные. Говорят, что думают. Жизнь их научит многому. Жизнь научит их правильно думать, и будут отвечать, как это нам надо.  Время научит их.
  Военный стал успокаиваться, но ответил:
- Время научит? Некоторых ничему ваше время не научит. Нам надо строить советскую власть, и порой рассусоливать, просто нет времени.
- Идемте, товарищ Гниломедов, нам надо добраться  до деревни Туба.
- Да, да, нам надо туда. Бывший ссыльный сообщил, что там прячутся белые. Здесь чувствуется, есть порядок. Красный флаг о многом говорит. Да и товарищ Кашкадамов  во всем  разберется.
Военные пошли  к реке.
- Ну а нам, Анна, надо найти хотя бы двух парней.
- Я знаю некоторых из них. Они были в партизанских отрядах.  Хорошо знаю Федьку Панова,  Федьку Лыкова, Наташку Слободчикову и Шуру Слободчикову.  Здесь их найдем.  Вот они сразу в комсомол пойдут.
Они  сели на крылечко  небольшого дома, над крыльцом которого висел красный флаг.  Николай немного нахмурился и сказал:
- Аня, ты должна знать, что говорить вот так с  такими людьми осторожно. Они только что вернулись с войны, и им кажется, что везде скрываются враги.  Горячка и нервозность в них ещё присутствует. Поживут и успокоятся.
- А если не успокоятся, и  будут продолжать искать врагов народа? – спросила Анна.
- Тогда это трагедия.
- Как же так? Ведь тогда будут гибнуть и ни в чем не повинные люди?! – ужаснулась Анна.
Николай огляделся  и спокойно ответил:
- Больше я от тебя не должен слышать вот таких вопросов. Советская власть разберется и таких товарищей снимет с ответственных постов.
- Николай Иванович, но ведь  советская власть  даст свободу  личности, свободу слова.  Как тогда всё понять? Ведь крестьяне  нам будут задавать разные вопросы, на которые я должна отвечать  честно и правдиво.  Если крестьянин  задаст  вопрос, что он недоволен советской властью. Тогда как? К стенке его, как врага народа и самой советской власти? Как понять?
Николай немного помолчал, потом тихо ответил:
- Вот такие вопросы более не задавай, да ещё при военных. Сложный вопрос, но такие вопросы будут задавать. Можно ответить по-разному. Надо стараться так ответить, чтобы всячески защищать советскую власть. Ладно, об этом.  Надо найти  твоих парней и девчат.
В это время Анна подумала, что Кашкадамов на её вопрос не ответил. Видимо, он сам не знает, что отвечать на такие сложные вопросы, а скорее всего он боится ответить. Придется ей самой  выкручиваться.
Широко шагая,  посредине улицы к ним шел  Федька Панов. Он тоже партизанил.  Грамотен.  Два класса окончил в Нижнеилимской школе. Далее не было возможности учиться.  Большая семья. Ещё в 1917 году в Нижнеилимском высшем начальном училище был организован союз учащихся.  Тогда председателем союза были утверждены - Иван Леонтьевич Янгель, Георгий Осипович Куклин, помощником назначен Василий Оглоблин, секретарем стал Иван Скареднев. Потом они добровольно вступят в  ряды Красной Армии  и уйдут на фронт. Союз ставил перед собой культурно-просветительские задачи. В  союз вступил и Федор Панов. В те  смутные времена в Нижнеилимске были разные ссыльные. Немаловажную роль  сыграли на молодежь меньшевики (эсеры), такие как Гарин и Титов. Но партизанская война, в которую вступили и молодые патриоты своего края, показала, что им с теми господами не по пути.  Потому что эти господа стояли не за советскую власть. Хотя в то время в уезде и не было партийной организации, но  большевики  повели агитационную работу среди молодежи за советскую власть. Действительно можно было запутаться, куда и к кому приткнуться. Такое уж было  смутное время.   
- Услышал, что Анка  с  каким-то начальником из Иркутска к нам прибыла, - сообщил  Федор. – Да, уже знаю. Разе я против комсомола? Пиши меня в него.  Мы кое-кому хвоста накрутим.
- Федор, - сказал Николай. -  Главное сейчас не шашкой махать, а подбирать нужное слово за  пропаганду советской власти. Вот об этом мы и будем говорить на  уездной конференции, в которую ты будешь включен.
- Благодарствую.  Давно надо было что-то делать.  В нашей деревне много найдется парней и девчат в комсомол. 
- Вот ты и поведи  агитацию в комсомол, -  предложила Анна. – Вот ты и возглавишь  свою комсомольскую ячейку.
- Это уж слишком, -  тихо ответил Федор.
- В самый раз, - не сдавалась Анна. – Ты был в первой  группе  школьного союза, партизанил. Прошу не возникать. Рассержусь.
К ним подошла девушка.
- Это у нас  Шура Слободчикова, - сказала Анна. – Шура, как ты думаешь,  Федор подойдет  в председатели комсомольской ячейки в вашей деревне?
- Ясненько.  Там ему быть. Горластый и настырный. Подойдет.
- Дело не в голосе, - ответил  Николай. – Надо уметь убеждать. А для этого надо подбирать слова.
- Я помню, как у нас  возле школы выступали меньшевики Гарин и Титов, - сказал  Федор. -  Их можно было  услышать, однако, на краю села. Вот это голоса. И ведь их слушали. Мы тада думали, что так и надо жить. А  когда  солдаты от Красной Армии пришли в село, то  они куда-то сбежали. Большевики говорили, что их надо арестовать.  А они взяли и сбежали.  Но, их голоса я до сих пор помню. Вот так бы научиться говорить, но тока за советскую власть.
- Федор, ах Федор, разве смысл  в громкости голоса?  Разве я кричу? Нет.  Так зачем надсажаться? Надо учиться спокойно, но доходчиво говорить. И ни в коем случае нельзя  нервничать, когда  будете отвечать на сложные вопросы.  Вам ещё предстоит много учиться. Это только начало.
- Мы научимся, - ответила Шура. – Мы обязательно будем учиться.  Родители против моей  учебы. Но я буду учиться.
- Вот и договорились, - сказал Николай, а теперь нам надо отправляться в деревню Ступина.
- Одним махом там будете, - ответил Федор.
Николай и Анна пошли в деревню Ступина. Она находилась не более в трех верстах от Большой деревни на левом берегу Илима.
Она раза  в  три была меньше Большой деревни.
В те времена в каждой деревне был хоть один  священнослужитель. Жили они в собственном доме, имели, как и все хозяйства, как правило, у них было много детей.  Я помню, в  селе Макарьево на Ангаре,  куда из города  Черемхово я приезжал на лето к бабушке и дедушке, я хорошо знал семью сельского попа.  Много у него было детей, хозяйство бедненькое. Ребятишки  плохо одеты, и всегда были голодные.  Люди, как могли, помогали этой семье.  А когда началось  на церковь гонение,  люди защитили эту семью. Не допустили полного разора. И такое было. А вот старост  старались сместить, но не всех. Более богатых  на сходках заменяли  бедным крестьянином. Лодырей туда  не избирали, хотя некоторые из них были и говорливыми и горластыми. Деревенский народ в этом вопросе не обманешь. Он хоть и не был грамотен, но мудрый.
В деревне их встретила у  дома  бабка.
- Чо  шастаете без дела?  Некавды мне с вами лясы точить, делом занимаюсь. С  городу явились?  От антихриста пришли. Тада вам некаво здеся делать. Некаво.
- Может староста у вас  в деревне есть? – спросил Николай.
- Тю, староста! – дробно засмеялась бабка. – Мужики прогнали ево. Ворюга он. Нет у нас боле старосты. Нет. На кой он вам сдался? Некавды мне с вами тут.
И она вошла во двор.
- Старосты нет, - сказал Николай. – Ну да ладно. И без него, Анна,  обойдемся.
- Пойдемте до Коробейниковой, - предложила Анна. -  Она тоже находится на левом берегу.  Надо идти где-то около десяти верст.  А на  правом берегу там же находится деревня Балаганова.  В  одной школе со мной учился целых два класса Коля Погодаев. Он из деревни Коробейникова. Тоже  партизанам помогал. Этот нам поможет.
Он потом  уйдет добровольцем в Красную Армию, и со своим земляком  Семеном Шестаковым погибнут под городом  Курган.
Они пошли по  ухабистой дороге в сторону двух деревень.  После полудня они пришли в деревню Коробейникова.
На краю деревни, у первого дома их встретил дед. Он только что наладил косу.
- Что-то, дед, припозднился  отправляться на покос-то, -  доброжелательно улыбнулся Николай.
- И не говори, мил человек, и не говори. Каво припозднился. В шалаше ночевал.  Та коса, старше меня. Видно, старось к ней пришла, и распоясалась вся.  Вот добрую взял, однако. А ишо я вам так скажу. Я свое отжил. Некаво мне боятса. Проплыли здеся два бугая…Знамо, военные. Злюки отменные.  Вот все и прячутся  кто куда от них. Каво-то ишшут. А каво, и сами не ведают каво ишшут. 
- Молодежь бы сбегала.
- Молодежь.  Кака молодежь, - ответил он, и захихикал. – От бабки я припрятал самогончику. Укромое место знамо. Вот. Мякнул малось.  А как нам без неё родимой. Особливо зимой. 
Дед был разговорчив.
- Дедуля, а вы знаете Колю Погодаева? – спросила Анна.
- Дык, как не знать-то? Знамо, знаю. Как же. То внучок мой. Как же. Расторопный паря. Деловой. Тока всё рвется куда-тось. Не остепенить шельмеца, не остепенить. – Он неожиданно нахмурился. - Вы за ним чоли?  Не ондам ево вам, не ондам, лешаки вы эдакие, всё блукаете по земле и сладу нет в вас. Лишни руки уйдут. – Потом неожиданно смягчился. – В обчем-то я на ево стороне. Он ладный парень. На всё сгодится. Тока на плохое его не забаламутьте. Жалко будет парня.  Мы здеся недалече. Я ево потихому кликну. Он мигом прискочит.
Николай и Анна вышли на берег Илима.  На той стороне  деревня Балаганова.
- Там я никого не знаю, - сказала Анна.
Через небольшое время прибежал Николай Погодаев.
- Я уже наслышан о вас, - сказал он. – Мой друг Семен Шестаков  на дальней деляне.  Я ему сообщу. В комсомол надо? Так пишите нас. Вряд ли кого ещё можно сагитировать. И потом…Двое проехали здесь. Все прячутся от них. До Тубы едут. Если  там есть лихой человек, пусть возьмут, а если они наметили взять хорошего человека, то его люди спрячут в тайге.
- Хватит об этом. Мы не для этого здесь. У нас другая задача. С вашей деревни пока и двоих хватит. Это только начало, - сказал Николай. – А как с Балагановой?
- Я  кое с кем поговорю, - пообещал он.
- Ну, тогда, Анна, отправляемся до деревни. Как она называется?
-  Качина.
- Давайте я вам   немного помогу на своей лодчонке. Деревня Качина на правом берегу, - предложил  Погодаев.
Проплыли немного, и Николай приказал причалить к берегу.
- Ты вот что, парень, не  серди родителей. Отправляйся на покос. У тебя  отличный дед.
- Дед у меня ещё тот. Он партизанам помогал. Даже в отряде был. Он мне и говорит, чтобы я учился.
- Ну, а ты как? – спросил Николай.
- Вот в комсомол вступлю, и пойду добровольцем в Красную Армию защищать советскую власть.
К вечеру  Николай и Анна  пришли в деревню Качина.
Им повезло. В деревне оказался староста.  Крестьяне не прогнали его. Он был из бедных. Это редкость на деревне. Оказывается, он  также партизанил. Вот его  и назначили крестьяне старостой.
Он пригласил  гостей в свой дом.  Беднота страшная. Описывать даже как-то неудобно. Четверо ребятишек. Он гостей ждал. Коль на Илиме деревни находились близко друг от друга, слух быстро разносится. Добрый ли человек к ним едет, или не добрый, с хорошей вестью или с плохой.
Жена худенькая и  шустрая быстро наладила на стол.  Накормили их кислыми щами. Даже по кусочку хлеба досталось.
- Мы почти с сеном управились, - говорил староста. – Пришлось ещё помочь двум вдовицам с сеном. Дров им на зиму полностью заготовили. Мне пришлось трех нищих пристроить на близком зимовье. Пускай поработают. Да они и не против. Дрова будут заготовлять, шишку бить, грибы и ягоду собирать. Одежонку пришлось им справить. Живут. Таперича  мне  надо пойти успокоить Кузьму. Нажрался самогону и стал жену учить уму-разуму. Беда, скажу я вам, беда с этими самогонщиками.
- А нам можно порыбачить? – спросил  Николай.
- А я и хотел вам предложить порыбачить. Рыбка-то  вечор хорошо ловитса.  Мне вот некавды. Дела.
Он им дал снасти и они пошли на рыбалку.  Ночевали у костра.
Утром отправились до деревни Корсукова на левом берегу. Мальчишки их переправили на левый берег. Надо идти до той деревни около десяти верст. А там недалеко и до деревни Туба, которая находится на правом берегу Илима.
Большую лодку тянули бурлаки.  Кстати, бурлаки  с древних времен были на всех реках.  Они были не только на одной Волге по  картине Репина. Были всегда портовые грузчики и бурлаки.  А то как-то в районной  газете «Маяк коммунизма»  один из корреспондентов  сделал «открытие», чуть ли не сенсацию,  мол, оказывается, и на Илиме были бурлаки. 
Лодка причалила к берегу. Оказывается, двое военных везли трех  пленных.  Связанные веревками они лежали на дне лодки.
- Вот, товарищ Кашкадамов,  эти враги  советской власти прятались в  зимовье. Нашлись сознательные товарищи, и показали  лежбище этих преступников.  Всё ещё бегают по тайге, сволочи.
Анна заглянула в лодку.  Там она увидела окровавленные лица  мужчин.  Один из них жалобно смотрел на неё, а  у двоих в глазах  была одна злоба.
Она подошла к Гниломедову.
-  Можно было бы обойтись и без битья. Я у одного парня увидела слезы.  Может он просто запутался. Всякое бывает. Надо бы  разобраться. Кто из них враг, а кто просто пошел на поводу.
- Да ты чего это, товарищ Лаврова?! – крикнул Гниломедов. – Они наши кровные враги!  А ещё комсомолка! Тебя надо бы саму хорошо встряхнуть.
- Она преданна советской власти. Она  дочь революционера Дудченко, - ответил Кашкадамов.
Гниломедов вроде стал успокаиваться, но ответил:
- Мало ли что. Всякое бывает. Ты, товарищ Кашкадамов, когда будете принимать в комсомол, то надо бы тщательно проверять людей. Они только с виду за советскую власть. Маскируются под неё, чтобы потом вредить.
- - Да, я за советскую власть, - резко ответила Анна. -  А допрашивать вот так советская власть вам вот таким не позволит.
Гниломедов  стал надуваться и дышать тяжело.
Другой  военный встал напротив Гниломедова.
- Успокойтесь, товарищ Гниломедов. Я же вам говорил, что так нельзя делать.
- Товарищ Мартынов! – грозно изрек  Гниломедов. – Как вы посмели? Вот вернемся в Иркутск, там посмотрим. Революция не позволяет либеральничать.
- И то, правда, товарищ Гниломедов, так делать нельзя, - сказал Николай.
- Я врагов на поле боя шашками рубил! Всех! – неожиданно заревел  он. – Всех их надо ставить  к стенке? Всех! Чтобы другим не было повадно!
- Ты сам враг советской власти! – крикнул один из пленных и перевалился через борт лодки и поплыл.
- Как он посмел развязаться?! – закричал  Гниломедов, и выдернул из кобуры револьвер. Стал стрелять.  Голова беглеца скрылась в воде. – Так вот будет лучше.   Мартынов, а ну проверь  веревки!  Я бы и этих  пострелял. Так нет же, тебе их тащить надо!
- Нельзя же так, - простонала  Анна.
- Это враги советской власти.  Если не мы их, то они нас.
- Николай Иванович, идемте, -  умоляющим голосом сказала Анна.
И они продолжили путь.  Недалеко от деревни Корсукова  они увидели всадника.  Это был паренек лет шестнадцати.
- Вы к нам? Так все на работе, - ответил парень, остановив коня.
- А ты, чей будешь то? – спросила Анна.
- Бубновский я. Сенька. – Вы косомольцы?  Военные здеся были. На речке Туба поймали трех беглых. Двое белые. А Гринька-то с какова боку белый? Оне и его забрали. В зимовюшке он их припрятал. Сродственник наш, Гринька-то. 
- А чего же ты не на работе? – спросил Николай. 
- Я вас ждал. Косомольцем хочу стать.
- Ну, а как родители? – спросила Анна.
Он немного помолчал и ответил:
- Ругают. А я хочу быть косомольцем.
- Тогда так.  К вечеру подбери  парней и девчат на вашу полянку.  Ещё бы вот с Тубы сюда приплыли.
- Не будут они здеся. Их военные всех напугали. Говорят, что всех зарестуят. Беглых  прятали.
Вечером на полянке собралось до десяти парней и девчат.  Один из парней приплыл из деревни Туба.
- Сбег я с деревни, - сообщил паренек. – Тятька запретил мне сюда приплывать. Бить будет. Мы считай все зарестованные. Жалко ведь было  беглых. Каки они белые? Они просто нищие. А Гринька имя  еду принес. Вот и словили их вместе с  Гринькой. А ишо дядьку  Андрея  военный один избил, када он  за Гриньку  пошел.
Из этой деревни троих парней и одну девушку, в том числе  Сеньку Бубнова и  парня из Тубы записали в комсомол.
Далее их путь лежал до деревни Сотникова. Они прошли её, не встретив ни одного человека. Кажется, будто собаки все вымерли, и только один петух  пропел свою извечную и смелую песню.
- Всё понятно. Эти ребятки  крепко напугали людей. Один петух ничего не испугался, - улыбнулся Николай.
- Как же так можно напугать людей? – спросила Анна.
- Аня,  в  той организации разные бывают люди. Но власть таким людям доверять нельзя. Мы ведь можем исказить  советскую власть. Ведь её начнут бояться именно из-за таких людей.
К вечеру они  пришли на место. Но деревня Зарубина  была на правом берегу.
С сенокоса шли мужики, женщины и парни. Видимо, здесь были сенокосные угодья.  На берег были вытянуты лодки.
- Гости к нам? – спросил один мужичок. – Военных-то не приволокли, мать их за ногу, ни дна им не покрышки.
- Отец, да ты белены объелся?! – резко и громко крикнула женщина.
- Ты мать помолчи. Испужался я, как же! – ответил мужичок.  Я имя вилля покажу, враз успокоятся.  Мы белых прогнали, а эти красные.  Тада кака разница?  Те же обныковенные нищие. За чо их взяли  вместях с Гринькой? 
- Ос, осподи, чо деется-то, - отозвалась другая женщина.
- Мы не военные, - ответил  Николай. -  Нам с молодежью бы побеседовать.
- Некаво с ними беседовать! – отозвался другой мужчина. – Знам вас.  Не лучче  этих. Сманивать молодежь в городу? Не выйдеть!
- Идите вы по добру и по здорову  отседа, - сказал мужичок. - Не ондадим вам  молодых в этот ваш, будь он не ладен, в мосомол. Мы с белыми воевали за советскую влась. За неё мы страдали. Нас чичас  треклятые купчишки не обирают. Мы будем сами с усами. Меня вон старостой здеся  выбрали. Чо ишо надо?   Двумя вдовицами помогам. Собща крышу им  накрыли. Сено накосили собча. А мосомол нам не нужон. Он от антихристово племени.
Все стали готовиться  садиться в лодку, как один парень подбежал к ним и тихо сказал:
- Я Ваньша Зарубин. Запишите меня в мосомол.
- Запишем, - ответила Анна.
- Ваньша! – закричал староста. – А ну  марш сюда. Ремня захотел?
- Хоть один, но есть, - сказал Николай. – Как же будет трудно строить настоящую советскую власть.
Они отправились далее.  Анна  знала, что от этой деревни до Бубновой около пятнадцати верст. Илим, зажатый  высокими горами,  ещё быстрее устремился к своей матери Ангаре.
- Впереди нас ждет Бубновский  порог, - сообщила Анна.
Близился вечер.  Набрав сушняка, они разожгли костер.  Сделали удочку, и наловили  рыбы.  В котомках у них были сухари,  сухое мясо, крупы. Получился хороший ужин.
  На зорьке они отправились до деревни Бубнова на левом берегу.
Встретил их крепкого сложения мужчина.  Видимо, родственники у него были из тунгусов. А надо  здесь упомянуть, что у многих  илимчан что-то в них  напоминает   от коренных народов. Это и понятно. Осваивали  илимскую землю  бывшие каторжане и ссыльные из времен Стеньки Разина и Пугачева. Женщин не было.  Вот и женились молодые казаки на аборигенках.
- Далеко путь доржите? – спросил он.
- К вам завернули, - ответил  Николай.
- А чо вдруг так?  С городу видно вы? Так чоли?
- С Нижнеилимска мы  к вам.
Мужчина недоверчиво хмыкнул, и спросил:
- Пошто к нам-то. Купчишки навроде к нам не заглядывают. Хватит с них.  Набатрачили на них. Дык, как ево, зачем к нам-то?
- С молодежью бы нам поговорить.
- А чо с ними  говорить-то? Некаво говорить. Работы  почитай много.  Я здеся  навроде старосты Михаил Бубнов.  Ты мне скажи, а я имя скажу.
- Слушайте, товарищ Бубнов, вам же сказали мы к молодежи пришли, как она сейчас живет, чем дышит,  Разве не понятно? – спросила Анна.
- Указчица мне нашлась.  Некаво мне указывать. К молодежи, так к молодежи. Разе я против?  Чичас  позову. Мы уж с  покосом управились.  Тока разведрить ево надо. Не дай Бог дожди  зачнут лить.  Сядьте вон на скамеечку, где дед  на солнышке греится. Венька! Подь суда, сорванец эдакий!
К ним подбежал мальчишка лет десяти.
- Мово  Васятку   кликни!  Этот прибежит. Лихой  парень. Никакова сладу с ним нет. А вот в работе зверь. И дратса с парнями зверь сущий. 
  Мальчишка побежал, только грязные  ноги  подняли пыль.
- Ды, чо вы к молодежи-то имеете. Ты, однако, паря, с городу? Оно и видно. А ты, девка чья будешь-то?
- Лаврова я. Анна.
- Не знаю, то не знаю.  Не наше, не  илимское фамилля.
- У неё отец был известным революционером Дудченко.  Расстреляли его белые. 
- Кажись, знаю.  Я тада в слободе был. Слышал, как он хорошо говорил. Жалко мужика. Ну, я и подался партизанить. А тут возвернулся домой, старосту скинули, а меня вот назначили. Староста-то от трех деревень был. Сбег он.  А, вон он, шельмец бежит мой Васятка.
Он подбежал и сразу  выпалил:
- Я  в слободе был тада. Не успел на ваше собранне.
В те времена старые люди, да и многие из молодых Нижнеилимск называли ещё слободой. Потом это слово постепенно исчезло. После революции многое, что поменяло названия.
- Я готов в комсомол.  Тока скажите чо делать? 
Уже комсомольцем Василий Бубнов вместе с Иваном и Александром Янгель, Михаилом Перетолчиным вместе ушли на фронт сражаться с белыми.
- Ясно.  Значит, готов в комсомол? А ещё кого  бы ты предложил в комсомол?
- Кого? Ну, я бы взял туда ещё  Витьку Карнаухова,  Степку Бубнова ну, и  Ивана Слободчикова.
- Неужели у вас нет достойных девчат? – спросила Анна.
- Им там делать  некаво. Без них обойдемся.
- А как же тогда я? – резко спросила Анна.
- Ты? Ну, ты другое дело. У тебя вон, какой был отец. Пусь сами  лезут в комсомол. Я за них  не в ответе.
- Бабам, да девкам там, в мосомоле делать некаво, -  строго ответил отец Василия.  У них есь дела домашние.
Они ночевали у Бубновых.  На рассвете  Василий  на своей лодке решил их доставить до деревни Зятья на правом берегу Илима.
- Я бы вам не советовал туда соваться. Деревушка маленькая. Чуть меньше нашей Бубновской. Мишка Огородников сбежал оттуда. Потом увидите. У нас тараканов цельная армия, а там и тово больше. Клопы и нас одолели, а там, и не скажи.
- Да, клопов и тараканов у вас великое множество, - улыбнулся  Николай.  – Вы привыкли. А мы с  Анной на улицу выбегали. Костер жгли. А тут ещё комары нас начали одолевать.  Мошка днем, а комары ночью царствуют.
- И не говорите. Зимой и наши предки, и мы вымораживали всех этих тварей.  А летом мы жгем конский навоз. Хоть это немного от них, как и от мошки спасает.
Вот и деревня Зятья.
- Зря вы сюда приплыли. Зря.
- Мы должны с Анной побывать во всех деревнях, - сказал Николай. Потом Василий наклонился к Николаю и прошептал:
- Мы вот дали вам еды. Хватит вам. А у них ничево не берите. Заразные оне. Заразные. У них и дохтора были. Чота там у них лечут.
Небольшая деревушка  как бы вжалась  в землю.  Никого не видно.
- Ну, раз вы решили и Симахину увидеть, то я домой поплыл.
- Правильно, Василий. Правильно. А мы обязаны. Советская власть должна и сюда прийти. – Мы просто обязаны здесь побывать. Мне ведь надо потом отчет по деревням писать.
Когда  Василий отплыл от берега, Николай сказал Анне:
- Какая глушь. Сколько ещё нужно лет, чтобы встряхнуть этот край.  Нижнеилимск, конечно нельзя  сравнивать вот с этими деревнями. Там хоть какая-то,  но есть цивилизация.  А  чем ниже по Илиму, тем хуже и хуже. Мне жалко этих людей. Полная нищета.
- Николай Иванович, я с вами согласна. Так жить нельзя. Как же они будут строить советскую власть?
Николай посмотрел на неё и улыбнулся.
- Уж как-нибудь  постараемся. А отчет писать надо будет.
И открытых ворот вышел мужчина неопределенного возраста.
- Кто таки? – хриплым голосом спросил он.  От него резко пахло дегтем и ещё чем-то противным до тошноты.  Анна  отошла от него.
- Я смотрю, все у вас в тайге?
- Кто где. Мякую рыбу пошли ловить для вялки. Жор самый идет на мякую. Не ведаешь, знать. Дык от Ангары на Илимку заходит. Там её и ловим.
Мягкой рыбой и на Илиме и на Ангаре называли стерлядь и осетра. На Илиме эти рыбы не водились. От  Ангары они  иногда заходили километров на пять, но не более.  Илимская вода резко отличалась от Ангарской воды.  В устье Илима можно это хорошо увидеть.  Прозрачные воды Ангары, и в неё втекает медного цвета Илим. Ученые дали полный ответ на это. Илим, в основном зажат  горами. И  в него впадает множество разных речек. И эти речки, и ручьи  приносят  в Илим   разные минеральные вещества. Илимская пойма очень богата полезными ископаемыми и грязями. И если этот богатейший край освоить, то не надо ездить на Кавказ и в другие места.  Ещё  Александр Николаевич Радищев  обнаруживал здесь целебные источники. Я об этом написал в своем романе  «Он хуже Пугачева».  До наших дней  ученые так и не добрались до нашего края. А очень жаль.
- Девчата у вас тоже на рыбалке? – спросила Анна.
- Дык. Как же, там. Солить на месте надось. Как же. А в деревне я один, да два деда и три старухи на огороде. Как же. А чо вам надо-то?
- С молодыми бы поговорить, - ответил  Николай.
- Дык, поговори со мной.  Мне надысь тридцать, однако, стукнуло. Вчерась маненько перебрал. Вот отдышусь, да пойду сено  теребить.
- Господи, - прошептала Анна. – Как же так? 
- Ладно, мне накавды с вами тута стоять без дела-то. Сено теребить.
И,  хромая,  он пошел за деревню.
- Господи, - повторила, -  его надо бы хорошо отмыть, подстричь. Глядишь и оживет.
- Ты, Аня, верующая? – неожиданно спросил Николай. – А я ничему не верю. Это пережиток.
- По привычке, - быстро ответила Анна.
- Привычки тоже надо менять. Ты комсомолка.  За разными привычками надо следить.
- Разве комсомольцу  нельзя верить в Бога?
- У нас, Аня, одна вера, вера в советскую власть. И мы должны, просто обязаны агитировать за советскую власть.  Это наша задача, и главная вера. Остальное выброси из своей головы.
Не могла она всё выбросить из головы. Но, ведь всё вокруг её кто-то  создал. Глядя  на звезды, она  также думала, как всё это устроено?  А вдруг всё это кто-то создал?  А разве, особенно молодые люди, глядя  в звездное небо, не думали об этом?  Уверен, что думали и  тысячу  лет тому назад  и более. Но с революцией пришла другая вера.  Вот об этой вере и должен думать молодой человек. Меня всегда интересовал этот вопрос. Как можно было запретить думать о том, о чем мне хочется думать.  Ведь в недалеком прошлом и мне запрещали думать. Я уже писал  об этом в своей книге «Зона». И ничего я там не придумал. Это был факт. Но Анна, как я её представляю,  не могла не думать о постороннем. Просто надо было молчать.
Ничего не добившись в этой деревне, они решили дойти до деревни Симахина. Она также находилась на правом берегу. 
Ночь провели  на берегу Илима у костра.
Рано утром отправились  по берегу Илима до деревни Симахина.  Это была последняя деревня на Илиме. Там им можно было идти до Ангары  в село  Кеуль. Это довольно большое село  относилось к Нижнеилимскому уезду.  Там уже прошла агитация в комсомол.  Ещё в Иркутске Кашкадамову сообщили, что в Кеуле  всё прошло хорошо.  Туда приезжали  и организовали первую в Приангарье  комсомольскую ячейку  товарищ  Филипп Фёдорович Русинов и  секретарь партийной ячейки Иван Петрович Рыбин.
К полудню они были в Симахиной.  Деревня не уступала деревне Зятья. Такая же ужасающая нищета и грязь.  За  шумным порогом они увидели рыбаков.  Видимо, сюда и доходила стерлядь и осетр.  До устья Илима оставалось не более пяти верст.
- Наверное, эти рыбаки из деревни Бубнова, - сказал Николай. – А нам бы  хоть немного познакомиться вот с этими деревенскими.
К ним подбежал  черноволосый и смуглый паренек.
- Вы уже в Бубновой побывали?  - спросил он. -  Я  Степка Бубнов.
В будущем это будет отец  нашего краеведа и моего друга Анатолия Степановича Бубнова.
- Далековато ходите на рыбалку, - сказал  Николай.
- Это чо! С  самого Илимска доседа ездють рыбаки за мягкой рыбой.  Зимой ездим  сюда. И на Ангару ездим. А раз здеся она пришла, то и здеся можно ловить. Кольша Карнаухов сбег с Симахиной.  Куда-то на Ангару сбег. Косомол берете?  Васька уже у вас? Меня тоже пиши.
- А здесь, в этой деревне как? – спросил Николай.
- А ни как.  Вилами встретят. Не ходите. Какие-то они не такие.
Эти люди, как  говорил Степка Бубнов, не такие, через десять лет покинут эту деревню навсегда.  Это произойдет в 1930 году. Кто знает, почему они покинули эту деревню?  Ответа нет. Можно только догадываться.  Страшная нищета, голод, грязь, заразные болезни.
Всяко добирались до Нижнеилимска  Николай Кашкадамов и Анна Лаврова. Первые комсомольцы посетившие те нижние и самые бедные деревни  Илимского края.  Теперь надо готовиться к первой на Илиме комсомольской  конференции.
Только к концу июня они собрались вместе, чтобы проанализировать свои  путешествия, и составить  отчет в Иркутск.  Они сообщили, что очень много  безграмотных как среди взрослых, так и молодежи. Необходимо организовать учебу.  В деревнях не хватает нужных лекарств, как и врачей.  В каждую деревню  нужны учебные пособия. 

ПЕРВЫЕ ВОСКРЕСНИКИ
В июле 1920 года в Нижнеилимск прибыл агитационно-инструкторский отряд Политотдела пятой армии во главе с политруком  Яковом Григорьевичем Горбуновым, посланный ГубКомом партии для оказания помощи и налаживанию партийно-советской работы в уезде. 28 августа состоялась первая уездная партийная конференция и избран партийный комитет.  Политрук Горбунов и партийная организация приложили много усилий, чтобы помочь комсомольской ячейке. Для комсомольцев читаются доклады о задачах РКСМ. Уездный партком направил  для работы в комсомоле молодого коммуниста Петра Ермакова. В деревнях начинают возникать комсомольские ячейки…
- Федька! Там тебя кличут!  - позвал его отец. – Говори, некавды тебе. Хлеб надобно убирать.
- Знать надо, - ответил Федор.
- Я те покажу надо! Вожжей опять захотел? Быстренько устрою! – продолжал кричать отец. – Кто это там опять?
- Кто, кто, - проворчала мать. – Знамо кто. Антихристово племя  сызнова здеся явились.  В июне были здеся, там имя ишо пондравилося.
Спрыгнув с коня, к ним шел парень  в распахнутой короткой шинели. 
Люди жали  участок пшеницы.
- В самый раз я успел, - сказал парень. Он скинул шинель, и остался в застиранной гимнастерке. – Где там мой участок? Будем знакомы.  Петр Ермаков. Ты Фёдор Панов?
- Он самый, - ответил Федька. – Чо надо-то?  В  армию? Пиши добровольцем.
Мать ойкнула, и,  сняв платочек с головы, приткнула к глазам. – Так я и думала. Сон приснился. Вместо речки грязь с гор плыла. Сон, как в руку.
- В армию? – переспросил отец. – В армию ишо ни чо.  Кажный  мужик должон служить. А вот в остальном – шиш.
- Ефим  Егорович, пока он в армию не пойдет. На тот год, пожалуйста.
- Понятно, чо не понятно-то? Мосомол, будь он не ладен. Ты, парень, однако, не из Ермаковых будешь  на слободе? Из ссыльных, знач. Грамотен. Переучатся, апосля мозги нам  вертят. Тока языком молоть и горазды!
Ермаков, молча взял свободный серп, и стал  жать  пшеницу.
Когда  они закончили  один участок,  отец посмотрел на Ермакова  и, продолжая хмуриться, сказал:
- Ни чо.  От меня не отстал. А я думал…Ни чо.  У вас все-таки?
- Как и должно быть, есть всякие. А я ведь не только из семьи ссыльного, но я в деревне родился и вырос. Федор, сегодня в вашей Большой деревне  собирается молодежь. Приходи. А комсомол, Ефим Егорович, не от антихристово семени.  Сами понимаете, что  должна быть опора на молодых. Им придется, в том числе и мне,  налаживать жизнь на деревне и строить советскую власть.  За неё и  многие партизанили именно за советскую власть.
Вечером   собрались в большом доме. Здесь жил  купчишка.  Он  не признал советскую власть, бросил всё и уехал.
Пришли парни, и только две девушки.  Шура и Наталья Слободчиковы.
- А где остальные девчата? – спросил   Ермаков.
- Родители не пускают, - ответила Шура.  – Будто мы не люди. Я тоже хочу в комсомол.
Ермаков сделал доклад о задачах комсомола.
- Ну а теперь  будем записываться, - сказал  Петр. Пока записалось  пятнадцать  человек.  Некоторые промолчали. Петр понимал. Родители запугали.
- Ну, а теперь  выберем председателя ячейки. Ваши предложения?
- Федьку Панова! – крикнул кто-то. - Его ещё в июне записали в комсомол, когда здесь была Анка Лаврова с товарищем из Иркутска.
Все проголосовали, в том числе и не комсомольцы, за Федора Панова.
Секретарем единогласно выбрали Федора Лыкова.  Тут же приняли в комсомол  Шуру и Наташу Слободчиковых.
В одном окне зазвенели стекла. Потом ещё в другом.  На полу валялось два  камня.  За окном крикнули:
- Мы ишо вас  на огне сжарим!
Один из крепких парней подошел к столу, и сказал Петру:
- Пиши меня. Ванька Жмуров.
Ещё один подошел.
- Мы имя самим рога пообламаем. Пиши меня. Гринька Лыков.
- Иван  Ступин.
- Семен Шестаков.
Записалось в комсомол  30 парней и девушек.
- Теперь вы есть первая в вашей Большой деревне комсомольская ячейка. Задачи комсомола вы уже знаете. Теперь вот что. Надо помочь голодающему народу  Поволжья.
- Надо, значит, надо, - сказал Федор Панов. -  А давайте назовем так: «Неделя сухаря». Будем собирать  по деревням сухари, и отправлять  голодающим.   
- У меня ещё есть предложение, - сказал Федор Лыков. -  «Неделя молодежи». Надо охватить всю молодежь Илима.
- У меня тоже есть предложение, - выступила Шура. -  Надо  иногда организовывать воскресники. Помогать  многосемейным.
Воскресенье.  Все комсомольцы собрались у  советского дома. Так его назвали комсомольцы.  Пришли к дому вдовице.  Муж погиб в тайге от белогвардейцев. Осталось четверо детей.
Вдовицу можно было понять. Вдруг у  покосившихся ворот образовалась толпа.
- Кто таки? Зачем? У меня ничо нет. Некаво у меня брать. Сами голодаем.
- Мы к вам пришли, чтобы помочь  с уборкой урожая, - ответил  Федор  Лыков.
Женщина подозрительно оглядела  парня, и ответила:
- Чо вдруг.  Апосля всё забрать, как это делал  староста Венька? Ничо у меня для вас нет.
Вперед выступила Наталья.
- Тетя Аня, вы же меня знаете. Как я могу вас обмануть. Мы пришли вам помочь.
- Эти чо ли?  Косомольцы  чо ли? Зачем. Идите по добру по здорову. Некаво у меня делать.
- Тетя Аня, мы не от антихриста. Мы ведь  местные. Комсомол  хочет вам помочь, - ответила Шура.
- Как это? – подозрительно спросила тетя Аня. – Гляжу – наши.  А чо так? Такова сроду у нас не бывало. Как это? Косомол такой? Дык, это, как иво, - она заулыбалась. -  Дык, можно, однако, и маненько помочь.
В это время прибежал Иван Ступин. В руках мешочек.
- Вот  собрал сухарей дома. 
- Мне, зачем сухари?  Не надо. Мы и так ничо. Спасибочки.
- Тетя Аня, это  наш комсомол собирает сухари для отправки голодающему народу Поволжья. Там народ совсем вымирает от голода, -  ответил Федор  Панов.
- Дык, косомол и такое делает? – тихо спросила тетя Аня. – Дык, тада помогите, чо уж раз так  надо.
Все пошли  выкапывать картофель.  В общем, все, что нужно  собирали и выкапывали.
Из дома вышла тетя Аня.  Она что-то несла в берестяном ведре.  Оказывается, в нем  доверху наполнены  были сухари.
- Я вот, детки, и тово. Тоже, однако. Хочу помочь. Там же и детки помирают, господи их прости. Как же не помочь.
- Тетя Аня, конечно, спасибо вам, но от вас не надо. У вас такая семья, - сказала Шура.
Тетя Аня нахмурилась, и сердито посмотрела на Шуру.
- Хуть вы и мосомольцы,  и делаете великое дело. Мне вот поможли. Спасибочки вам. – Потом неожиданно улыбнулась. – А чем я не мосомолка. Раз я с вами туточки, то я мосомолка. – Потом она опять нахмурилась. - Я этому злыдню  Яшке за вас глаза повыцарапываю. Чо выдумал  змей. Говрит, чо у вас должны рога вырасти. А я мотрю вы все бравенькие, один краше другова. Ну, я ему бесу чёртову покажу!
- С такими людьми нельзя бы связываться, - ответил Фёдор Лыков. Он вилами подкапывал  кусты картофеля.
- Это пошто же нельзя. Он ишо говрит, чо вас всех в Илиме надо топить. Вы какую-то заразу несете  в людей.
- Зря он так на нас. Это он для вас несет заразу из прошлого, -  сказал Федор Лыков.
С этого дня комсомольцы из  деревни Большая выходили на воскресники. Помогали убирать хлеб, перекрывать крыши.  Да мало ли работ на деревне.

КЕУЛЬСКАЯ КОМСОМОЛИЯ
В сентябре 1921 года по инициативе партийной ячейки  в селе Кеуль была создана первая комсомольская  ячейка в Приангарье.  Организовали её комсомолец приезжий молодой рабочий от шахтеров  Черемхово  Филипп Русинов и секретарь партийной ячейки Иван Петрович Рыбин.  В состав кеульской комсомольской организации вступило девять человек:  Сергей Анкудинов, Семен Анкудинов, Гавриил Анкудинов, Сергей Сизых, Егор Зарубин,  Дмитрий Деревянных, Федора Касаткина, Матрена Матвеева, Филипп Русинов.
ПЕРВАЯ В ПРИАНГАРЬЕ
К дому, сельского совета, где  заседали представители советской 
власти, и  первые коммунисты на селе Кеуль, стали собираться молодые люди.  Из этого дома бежал местный купец. В те  лихие времена, когда в Сибири устанавливалась советская власть, то нужны были дома для  Советов и для  коммунистов, где можно было заседать и проводить  разные собрания и совещания. Изгоняли из этих домов  кулаков.
- Ещё приперли до нас нахлебники, будь оне не ладны, - проворчал  мужик лет тридцати.
- Какие они тебе, Федька,  нахлебники?! – возмутился  Кеша Матвеев. -  Читал объявление? В комсомол будут принимать. Так  Гаврила?
Гавриил Анкудинов подошел к Матвееву и встал рядом с ним. – Слушай,  Федька, не мути здесь  нам головы. Комсомол – это первый помощник советской власти.
- А на кой мне ваша нужна влась?  Чо мне с ней делать? Обувку она мне даст? Чо даст?
- Не мути нам здесь воду, Найденов! – крикнул  Кеша. – Ангара наша чистая, как наши сердца.
- Всех вас надо  в Ангаре и потопить, как кутят! Ничо.  Придет наш день. А тебя  Кешка, я первого утоплю в Ангаре. И очистит она вас, вот посмотришь.
-  Я тебе помогу всех их утопить, - подошел к Найденову парень. – Ваша советская влась тока голод и принесет народу.
- Она принесет нам свободу от вас.   Мы сами  станем хозяевами нашей земли, - ответил Кеша.
- Значит, будем воевать, - ответил парень.
- Отвоевали. Прогнали с Илимской земли беляков. И вас прогоним, если не успокоитесь. Понахватали земли через край, - сказал Кеша. – И  крестьяне на вас горбатились. Вот вы - то и есть настоящие нахлебники.
- Мы крестьянам  работу давали, - ответил Федька. – А какие были  лодыри, то мы их не обязаны были кормить. Пусть сами  на себя зарабатывают.  И мы на печи не лежали. Мы сами от зари до зари  работали. У меня у самого  сухие мозоли шишками на ладонях. А нахлебников и лодырей от вашей власти мы не собираемся кормить. Вот вам мой сказ. А воевать мы с вами будем.  Так как мы есть хозяева земли, а не вы – голытьба, защитники нахлебников.
Они плюнули под ноги парням,  и пошли  к реке.
- Трудно нам придется, Кеха, - сказал Гавриил. – А если честно, то я и сам  толком не знаю, что такое комсомол. Знаю одно, что он отстаивает советскую власть. 
- Значит, мы и должны быть в этом комсомоле. Смотри, идут.
С  секретарем партийной ячейки  Иваном Рыбиным шел черноволосый парень.
- Он по Ангаре к нам спустился, - ответил  Сергей Сизых. -  Их было несколько парней. Иркутск их послал по Ангаре. Этот парень остался у нас.
- Откуда ты всё это знаешь? – спросил  подошедший Семен Анкудинов.
- Батя мой  там рыбалил. Вот он их и доставил до нас. Филиппка у нас пока остановился.  Остальные ноччю и уплыли по Ангаре.
Тут подошла бабка  Аграфена.
- Язва подошла, - прошептал Сергей. – Чичас начнет всех полоскать.
- Чо, милки, антихриста дождались? Язви вас возьми!  Не сидится дома, так нет же надось шастать по Ангаре. Я уж всех энтих антихристов всех прокляла. А их, как я погляжу, ничо не берет, язви их возьми. Таперича вы станете, как оглашенные базлать на всю ивановскую в вашем  проклятым домом, с красной тряпкой над крыльцом!    И вы туда же поползли?
Парни  давно знали эту бабку, и спорить с ней, только себе во вред.  Все пошли к крыльцу. А вот Гавриил Анкудинов подошел к бабке Матрене и сказал:
- Аграфена Афанасьевна, послушайте меня. Все они воевали с беляками и победили их. Сейчас  мы все стараемся установить советскую власть. Как?  И вы могли бы подсказать.  Мы сами будем управлять на селе без всяких кулаков. Аграфена Афанасьевна,  я бы очень хотел, чтобы вы послушали, о чем там будут говорить. Нам же всем вместе надо будет устанавливать  всё наше хозяйство на селе. Вы ведь человек опытный. Можете, что и подсказать. Как нам без вас, старых-то? 
- Ишь, наговорил здеся-ка стока слов, чо можно и свихнуться.  А чо не помочь?  Тока вы нас не послушаете. Как же. Молодые, да горячие. Куда вам стариков слушать-то? Некако слушать нас. Некаво. Погляжу. Иди, Гаврюшка, иди. А я посмотрю.
Полный зал собрался молодежи.  Самодельный наскоро сколоченный стол.  Красная скатерть на нем. На лавке сидели трое: Иван  Рыбин от  партии, Степан Жмуров, председатель на селе от советов, и незнакомый паренек.
Рыбин встал.
- Товарищи. Ребята, вот я вам привез из Иркутска молодого, но горячего комсомольца,  простого рабочего Филиппа Русинова.  Он хоть ещё и молодой, но уже повоевал с белогвардейцами в  своем родном Черемхово. Нужны были добровольцы на далекий от Черемхово  таежный край.  Надо здесь  организовать  комсомольские организации. По всему Илиму уже создаются такие вот ячейки. А чем вы, ангарские хуже. Идет переустройство  Иркутской губернии. И ваше село Кеуль и Каты пока относятся к Карабчанской волости. Скоро и вы перейдете  к Нижнеилимску. И вдруг у вас нет  комсомольцев?  Это не дело.  Вы в Приангарье будете первыми.  Сначала сделаем так.  Выберем председателя и секретаря. Сами понимаете, дело новое, а у Филиппа Русинова уже есть опыт. Думаю, что он и будет председателем, ну, и, конечно и я от партии. А вот секретаря надо выбрать вам, дорогие мои ребятки.
- А чего думать-то! – крикнул   Кеша Матвеев. -  Давайте секретарем сделаем Гаврика Анкудинова. Он и грамотный.  Три  класса окончил. Да и за советскую влась воевал. И  сейчас за неё ратует.
Секретарем выбрали Гавриила Анкудинова.
- А нам можно в комсомол? – спросила одна из девушек. – Мы вот с Федорой Касаткиной так думаем. Парням можно, а пошто нам нельзя?
- Матренка, ты, куда это собралась? – крикнул Кеша Матвеев. Они были родственники.
- В комсомол собралась, - резко ответила Матрена Матвеева.
- Батька твой вожжами тебя отпотчует как следует! – засмеялся кто-то из парней. – В комсомоле тебе делать некаво. Не смеши.
Тут встал Филипп Русинов. 
- Зря вы так на девчат. У нас в Черемхово есть в комсомоле девчата.  По всей железке есть смелые и деловые девчата.  Некоторые из них погибали  от пуль белых и бандитов. И всё равно девчата идут в комсомол. Наш лозунг такой -  все равны перед советской властью. Федора и Матрена подойдите  к столу. Мы  занесем ваши имена в тетрадочку. Вы приняты в комсомол.
В те времена комсомольских билетов пока не было. Записывали в тетрадь, что такой-то товарищ принят в комсомол или исключен.
Иван Рыбин недавно побывал в Иркутске.  Там  он узнал о задачах комсомола, и теперь  ему надо  об этом поведать.
В  комсомол записалось  около двадцати комсомольцев.  Девять комсомольцев  вошли в основной состав организации. Хотели туда включить  Кешу Матвеева и Афанасия Зарубина.  Они были профессиональными охотниками, и уходили в тайгу на полгода.  Они остались просто рядовыми комсомольцами. 
- Начало неплохое, - тихо сообщил он Рыбину. – Это только начало.
Степан Жмуров тоже встал.
- Почти полная изба парней, а в комсомол записалось крохи.  Мы дрались за советскую власть. А кто её чичас будет поддерживать? Вы – молодые и сильные.  Будете помогать у богатеев хлеб изымать. Будем все вместе с вами укреплять  советскую влась на селе.
- А можем мы без косомола у богатеев хлеб  отбирать? – спросил  один из парней.
- В самый раз тебе лодыряке  не надо бы позволять это делать, - ответил  Кеша Матвеев. – Ты  не способен. На печи способен валяться.               
- Слушай,  Грязнов, ты бы хоть матери помог по хозяйству-то, - кто-то ответил. – Обовшивались совсем. Она бедная бьется с  вами без отца, а тебе тока на печи отлеживаться, да самогон варить и жрать.
- Мы у него и самогон отберем! – засмеялся кто-то.
- И ничего здесь нет смешного, - ответила Матрена. – Кругом варят самогон.  Надоели эти пьяные мужики. Деревня совсем спивается. Мы с Федорой первыми пойдем громить самогонщиков.
И тут раздался из дальнего угла  громкий  голос бабки Аграфены.
- И то, правда!  Я думала, чо вы здесяка собрались тока болтать, а вы вон, как всё завернули. Пиши меня, парень в ваш этот мосомол.
Она подошла к портрету Карла Маркса и перекрестилась.
- Вот иконку не сняли. Молодцы. Пиши меня.
- Аграфена Афанасьевна, мы в комсомол только молодых принимаем, - ответил Рыбин.
- Пошто тока молодых? Разе это дело?  Пиши  и меня.
- Ты сама варила самогон за милую душу! – закричал  Грязнов.
- Варила, а как же. С морозцу партизанам давала.  Замерзали сопсем. А я имя и самогонщику  давала. А раны как  обмывать? Пиши меня в мосомол. Да и какие вы антихристы-то?  Я  вас всех знаю, и вы меня все знаете.
Рыбин что-то шепнул  Русинову, и тот  сказал:
- Хорошо, Аграфена Афанасьевна, мы вас в кандидаты записали.
- А чо это тако?
- Для вашего возраста, это самое ответственное дело.
Бабка успокоилась на лавке. В это время зазвенело стекло. Кто-то с улицы бросил камень.
Ребята выскочили на улицу, но там уже никого не было.
- Толи ишо будет, - проворчал Грязнов и пошел к выходу. – Топить и стрелять вас надо.
Бабка Аграфена засеменила к выходу.
- Чо удумали, проклятущие! Чо удумали? Каменюки в окна бросать!  Прокляну лешаков!  Мы с бабкой  Анисьей тоже вас  прокляли, как посланников антихриста. Ошиблась, милки. Извиняйте. Дело вы делаете.
Потом опять все собрались.
- Такое творится не только у вас, - сказал Филипп. – По всей губернии подняли голову  сторонники белой армии. Под Черемхово я был ранен, но выжил.  Вера в советскую власть, в наше свободное будущее помогло мне справиться с ранением. Они не должны нас сломить. Если только они почувствуют нашу слабость, то они нас уничтожат. За нашу советскую власть  мы  должны отдавать все наши силы. Своим примером мы должны  показать, кто мы есть. Мы есть комсомольцы. И об этом мы не должны забывать. И пока бьются наши горячие  сердца, мы – комсомольцы должны быть в передовых рядах нашего многострадального народа. А если придет время погибнуть от вражеской пули, то мы погибли не зря. Мы до конца выполнили свой комсомольский долг. 
Вдохновленные такой пламенной речью Филиппа Русинова, комсомольцы поклялись  в том, что будут  до конца бороться за советскую власть.
Мысленно и  всем своим современным сознанием  человека из двадцать первого века,  ясно представил  этих парней и девчат. Некоторые господа и товарищи будут читать мою книгу и саркастически улыбнутся над  наивностью тех людей верящих в светлое будущее своей страны. И я их пойму. Некоторые товарищи скажут, как это ты, Стрелов, вдруг их понял?  Да, понял. Нас окружает современная цивилизация. Чего только вокруг нас не наворочено. Строили социализм, а оказались в диком капитализме.  И многих  всё это устраивает. В наших квартирах,  какой только техники нет!  Новости мира так  и сыпятся на нас. Перечислять нет смысла.  И вдруг этот  Стрелов написал книгу о молодежи, да ещё  описал первых  комсомольцев из двадцатых и  тридцатых годов. И какие они толкали речи! Это ведь смешно, и какая, мол, убогая наивность в этих  людях!  Во что они верили?  И за это светлое будущее они шли под  пули? Зачем? Какой в этом смысл? Уверен, что некоторые и Стрелова высмеют. Его, мол, самого туда бы отправить к этим товарищам. Успокою вас, дорогие читатели. Работая над этой книгой, я мысленно и всей своей душой устремился в то горячее и тревожное время. Так уж я пишу все свои вещи. Я ухожу в тот  описываемый  мною мир, я разговариваю с моими героями, переживаю вместе с ними, они приходят ко мне во сне. В такие времена для меня  нет  времени, могу путать ночь с днем.  Поэтому, дорогой читатель, саркастически улыбающийся над моими героями из горячего времени, поверь мне, они были откровенными в своих идеях  о светлом будущем. Они  верили в светлое будущее своей страны. Как жаль, что наши современники лишены какой-либо веры в  светлое будущее великой страны России. И мне жалко этих неверующих и саркастически улыбающихся господ.  Слово товарищ к ним, извините, не подходит. И работая над этой книгой,  я  всей своей душой и мыслями слился с   далеким и горячим временем.  Мне  те товарищи  стали  ближе и роднее.

ФИЛИПП РУСИНОВ
Филиппок отпросился у кузнеца дяди Кеши Максимова  сходить в деревню Стрелова. Филиппок жил в деревне Шадринка. Здесь же  и находился завод, где и работал  помощником кузнеца Филиппок Русинов. Да и до Стреловой-то  всего три версты. Шадринка считалась  предместьем города Черемхово. Здесь проходили отчаянные бои с белыми. Рабочие и шахтеры восстали против засилья белогвардейцев. Филиппок тоже принял участие в этом восстании, хотя ему было тогда всего пятнадцать лет.
В деревне Стрелова  он  обменял  подковы для лошадей на муку.  Надо было как-то выживать большой семье  Русиновых. Вот  и пошел Филиппок на  механический завод  в двенадцать лет. В те времена и в десять лет  шли трудиться дети, особенно в деревнях.
Филиппок возвращался  домой, в котомке была мука, и она приятно грела спину. Сегодня мама  испечет пироги с картошкой, думал паренек.
Со стороны вокзала он услышал выстрелы. И он, не раздумывая, побежал к вокзалу.
- Куда бежишь? Ложись! – крикнул ему кто-то. – Беляки вокзал захватили! Ложись, говорю!
Только теперь он увидел, что  за небольшим увалом лежал рабочий с завода дядя Яша.
Филиппок остановился у  большего камня.  Паренек четко уловил  звук вонзившейся пули  в  небольшую лужу. Недавно прошел дождь. Филиппок сбросил котомку, и положил её за камень.  А сам  лег рядом с дядей Яшей.
- А ну быстро ложись за камень, - сказал дядя Яша.- Ничего с твоим мешком не сделается.
- Там у меня мука. Пули пробьют  котомку и мука высыпится. Мама её ждет. Она, знаете какие пироги …Дядя Яша, чо с вами?
Рабочий был убит. Ещё не соображая, что он делает, Филиппок дрожащими руками взял из цепких рук рабочего винтовку.
И тут он увидел, как поднялись рабочие и, стреляя на ходу, пошли в сторону вокзала.  Навстречу им шли белогвардейцы. Только что из-за тучи выглянуло солнце, и Филиппок увидел, как солнечные  лучики поблескивали на кончиках штыках  белогвардейцев.  Филиппок тоже поднялся.  К нему приближался усатый человек. Он  что-то кричал, но Филиппок не мог разобрать, о чем он кричал. Паренек выстрелил, и человек с открытым ртов упал вниз лицом.  В это время  Филиппок почувствовал  удар в плечо, жжение, боль, и уже падая, он подумал, что так и не донес  маме муку.
Очнулся он в больничке.  Здесь лежали ещё перевязанные люди. Первое, о чем он подумал, так он и не донес муку  домой.
К его кровати подходил дядя Кеша.
- Как здоровье, казак? Чичас придет твоя мама.
- Там была за камнем моя котомка, - сказал Филиппок.
- Не беспокойся.  Твою муку передали матери. Молодец. Ты уложил одного из командиров белых.  Мы уничтожили тот отряд. С завода и с шахт собрались добровольцы  воевать с беляками.
- Я тоже запишусь в добровольцы, - сказал Филиппок.
- Не возьмут. Мал ещё воевать.
- Но я же уже воевал.
- Молодец.  А в армию ещё рано.  Поправляйся казак.
Через год он вступил в комсомол.  А потом его  вызвали в Иркутск. Там отобрали лучших комсомольцев  в одну команду и  отправили  агитировать молодежь в комсомол.
- Я хочу в Армию,  на фронт, чтобы там воевать, а не по деревням ездить.
В те времена многие молодые люди, особенно комсомольцы, рвались на фронт.
- Надо добить белую гвардию, чтобы не мешали нам строить советскую власть, -  резко ответил Филипп Русинов.
- Вот  проведете по Ангарским деревням агитацию в комсомол,  и мы вас отправим в Красную армию, - ответили ему. И можно только представить с каким воодушевлением поехали  комсомольцы по деревням.
Вот один из таких приезжих парней и появился  в Кеуле.  Конечно, потом он, возможно, уйдет на войну с белой гвардией. Может, где-то сложит голову. Сотни тысяч, таких вот парней  защищали и строили советскую власть. Сотни тысяч и миллионов таких товарищей отдали жизни за  светлое будущее. Безымянные герои. Их имена стерты из памяти. Такова наша жизнь. Но хоть одно промелькнувшее в  старой газете имя я решил увековечить. И другие имена, уже илимчан, появятся в моей книге. Как мало о них известно, сухие и короткие строки  я увидел в старых газетах. Порой упоминаются просто имена и фамилия. И мне стало обидно за них, за этих мужественных товарищей. И я мысленно дал им обещание, что напишу о них. В старых газетах мелькают фамилия, имена, сухие строки, короткие интервью в газетах. Как это мало для меня. И я всем своим сознанием, всем свои сердцем углубился в эти сухие строки, чтобы понять и осознать то лихое время. Не буду писать протоколы, информушки, где за ними не видно человека. Мне это совершенно не интересно, да и не любитель писать отчеты. Мне захотелось показать  этих людей  в той жизни, в какой они жили. Я просто почувствовал их, увидел, заговорил с ними, переживал вместе с моими героями. Какие все они по характеру разные, но в тоже время одинаковые в мыслях и в поступках.  Потому что они мечтали и хотели построить великое и светлое будущее. За него и отдавали жизни. А с ними были и другие, как мне быть без них? Они должны быть мною тоже описаны. Те и другие всегда были. На то они и люди. И с этими комсомольцами я  просто сроднился, и уже не могу отступить. Возможно, я похожий на них? Скорее всего, да. Может, именно из-за этого я  и взялся писать о тех забытых и стертых  безжалостным временем товарищей.

    ИННОКЕНТИЙ МАТВЕЕВ
Председатель  установившейся в Кеуле советской власти большевик Степан Жмуров  пригласил в дом трех комсомольцев: Кешу Матвеева, Сергея Сизых и  Афанасия Зарубина.
- Ребята, мы всем комсомольцам дали задания. Вы  втроем тока остались. Вам надо идти к дому Найденовых. Они на огороде спрятали зерно. Надо найти.
- Степан Иванович,  но нам надо  подправить зимовье. Зимой ещё шатун его развалил, - сообщил Кеша. – Мы ведь охотники. Шкурки вот вам сдаем, мясо доставляем. Чо ишо надо?
- Вы комсомольцы. Советская влась требует прищучить кулаков  на селе и в деревне. Вы чо? Против  советской власти?
- Мы  все воевали за советскую влась! – возмутился Кеша. – Зачем нам глаза колоть?
- Надо, ребятки. Везде  идет борьба с кулачеством.  У меня здеся вот список на тех, у кого надо лишку взять.
И он передал  помятую бумажку Кеше.
- Здесь вот у  тебя  Перфильевы  стоят. Какие же они кулаки? Чо у них брать? – возмутился Кеша.
- Значь оне подкулачник, -  ответил председатель. 
- Какие они подкулачники? – возмутился и  Сергей Сизых. -  Они мои соседи. У них одна лошадка, две коровы, три овцы, ну и так по мелочи.
- По мелочи, говоришь?! – закричал председатель. -  Мне уже сообщили, чо оне прячут от нас зерно!
- А как не прятать? Как? – спросил Сизых. – Если у них могут выгрести последнее зерно. – И детей у них четверо, мал мало меньше. Нельзя их обижать.
- Значит ты  против советской власти? – понизив голос, спросил председатель. – К стенке захотел? Устрою. Вы есть помощники нам, коммунистам. Вот и помогайте!
- А сам заседать будешь? – спросил Кеша.
- Наше дело руководить, и следить, чтобы кто не шел супротив советской власти. С  Иркутска  пришло указание  - изымать лишнее у кулаков и подкулачников. Если будут  возникать, будем всё изымать, и ссылать ишо далее на север. Церковников гнать с нашей земли в три шеи.
- А эти чем помешали?  Они тоже из бедных, - сказал  Сизых.
- Вам чо я сказал? Отбирать лишку, а этих гнать из  церквушек. Я понял. Вы против советской власти. Потом поговорим.
Вот эта фраза перекочевала в  наше недалекое  прошлое.  Я часто слышал эту фразу.  Чуть что-то не так сказал, значит, я против советской власти. Лично мне частенько так  говорили.  Кстати, эту фразу произносили те люди,  которым ничего путного не приходило в голову, а унизить человека надо. Я представляю,  что могли  ответить на такое обвинение в то далекое и лихое время.
- Как вам не стыдно! – крикнул Сизых. – А за что я воевал с беляками? За советскую влась воевал. Если я против того, чобы  взять последнее зерно у Перфильевых, значит я против советской власти? Так чо ли?
- Мотри, разошелся, - ответил  председатель, и стал успокаиваться.  – У меня так написано.
- Вот кто вам подсказал, у того и надо лишнее зерно искать, - ответил Кеша.
- Если такой комсомол, то мне в нем делать нечего, - резко ответил  Сизых.
- Подожди, Сергей, - остановил разгоряченного  парня, Кеша. – На весь комсомол не надо всё валить. Я сам против того, чтобы у многих крестьян выгребать зерно. Надо ещё разобраться бы, с теми, кто  эту бумажку сочинил.
- У этих доносчиков у самих бы  порыться в огороде, - добавил Афоня Зарубин. – Кто вам помогал, Степан Иванович?
- Ладно, расшумелись.  Потом разберусь.  Идите к Найденовым. Такое пришло указание с центра.  А у кого брать, это моё дело, кто подсказал.  Значит,  Сизых против советской власти. Надо потом тебя зарестовать, и разобраться, чем ты дышишь. Идите к Найденовым.
И они пошли к усадьбе  Найденовых. Во  дворе у них  всегда были  злые собаки.
- Эй, хозяева! – закричал  Кеша. – Отворяй ворота, к вам пришли гости!
- Неча базлать, да глотки драть! – отозвался мужик  в  ярко-красной рубашке навыпуск. Это был  сам хозяин Найденов. – Чо вам надо! Таких гостей да взашей!  Некаво здеся вам делать! Зерном я с вами поделился. Чо ишо надо вам, злыдням голодраным!  Марш отседа, покуда собак не пустил на  вас!   
- А у меня ружо, - ответил Сизых.
- Нам сказали, чо вы прячете лишку зерна на огороде, - сказал Кеша. 
- Некоторым людям нет совсем зерна на посев, - поддержал Афанасий.
К воротам подошел сын Найденова Федька.
- Уходите по добро и здорову! – закричал парень.
В это время со стороны огорода раздался крик.
- Кажись,  Федька Грязнов  орет, - сказал  Сергей.
- Кеха, Афоня и Серьга,  идите  доседа!  Я нашел зерно!
- Чо это он вдруг? – тихо спросил  Кеша.
- Может, опять воду мутит, этот  трутень, - ответил  Афоня.
- Я ему чичас покажу зерно! -  крикнул Федька Найденов.  – Ты, батя,
погодь, я с ним сам разделаюсь!  Предатель чёртов!
Ребята прошли задами, и вышли к месту, где торчала рыжая  голова   Федьки Грязнова.
- Здеся оне спрятали зерно. Вот оно. В яме.
С винтовкой наперевес шел  на Грязнова Найденов.
- Убью, предатель. Я к тебе по-человечески, по дружбе, а ты чо сделал? Ты ведь сам помогал нам прятать зерно!
- А може я мосомольцам решил помочь.
- Ты и  мосомольцев продаж, как и нас, продал.
Ребята  перепрыгнули забор, и загородили  Грязнова.
В общем, несколько мешков с зерном  комсомольцы на подводе   подвезли к  дому советов.
- Вы, как хотите, ребята, а я больше не ходок на такие дела, - сказал Сизых, и ушел от них.
Кеша с Афоней подошли к Грязнову.
- Признавайся, Федька, чо задумал? Ты ведь выдал свово друга, - сказал Кеша.
- У меня нет друзей, и не будет. Я таперича с вами.
- Чо это вдруг-то с нами? – спросил Афоня. – Ты ведь  хороший лодырь. Ничо не умешь делать.
- Это с какова боку на меня посмотреть, - хитро улыбнулся  Федька. – Да, я ничо не умею делать. Зато я таперича знаю, где пригожусь. Я стану комиссаром. Мечта. Зерно нашел, и ишо найду. Я Веньку с собой возьму. Слушай. Афоня, мы и в твою деревню Кату нагрянем. Там надо кулака Матвея Преина раскулачить.
- Вот с этим я с тобой согласен. Этого  кулака давно надо было распотрошить. Мой отец на него всю жизнь батрачил.
- Сластной? Такой же лодырюга, - ответил Кеша. – Представляю такую команду. Ты, Афоня,  не доверяй им. И тебя заложат.
- Там посмотрим.  На днях я в Каты поеду.
Через два дня  Грязнов и Сластной  на подводе увозили зерно от дома  Перфильевых.
Кеша, Афоня и ещё два комсомольца помогали вспахать огород совершенно обедневшей вдовице.
- Вы у кого зерно взяли?!  - закричал Кеша. – Это же бедняки!
- Какие они бедняки? Это настоящие подкулачники! – отозвался  Федька. – Нам выдали  гумагу от коммунистов. Мы таперча стали комиссарами. Не лезь к нам.
За подводой семенила плачущая  женщина.
- Злыдни треклятые!  Антихристова  семя! Последнее зерно отобрали! Чем я детей кормить  буду?
- У тебя корова есть, три порося, куры во дворе. Лошадь есть. Жеребенок есть, - перечислял  Сластной.  – Знач ты против советской власти. Завтри и это отбирем. Такой нам выдан наказ. Ты против советской власти?
- Зачем мне такая влась, если  она меня грабит?! – кричала Перфильева. – Мово мужика чуть не покалечили! А он и есть воевал с беляками за советскую влась. Тада она зачем нам такая нужна?
- Мы тоже воевали за советскую влась, - ответил Федька.
- Врете! Вы всё врете. Вы на заимке прятались, да самогон гнали! – ответила Перфильева. -  Кака же вы влась? Вы есть антихристово семя!
- А ну верните зерно на место! – приказал Кеша.
- Это видел? – спросил Федька и показал из-под полы маузер. – Видели?  Я исполняю приказ  большевика. Если будете возникать, то, знач, вы против советской власти.
Вечером их вызвали  к комиссару.
Его даже трясло.
- Возникать против указания сверху?!  Грязнов и Сластной   выполнили  указание! Молодцы!  Вы есть мои помощники. Помощники  большевистской партии! Некаво жалеть мироедов! Они нас не жалели!
- Какие же Перфильевы мороеды? Беднота, - тихо ответил Кеша.
- Мне доложили, чо у них лишнее зерно. И потом. У них есть корова, лошадь, свиньи, куры. Это уже есть подкулачники.  Проживут. Если мы будем вот таких всех жалеть, то мы не построим  светлое будущее!  Грязнов у нас теперь тоже стал комиссаром. Немного погодя, мы ево в большевики примем. Заслужил. Берите с него пример.    
  По всей стране появились вот такие Грязновы.  Они  вывозили зерно  у менее зажиточных крестьян. Выгребали и последнее.  Это  Грязновы, став комиссарами, разграбляли церкви и сжигали их. Они много бед натворили в нашей стране, неугодных расстреливали. Отбирая зерно, и уводя со двора  скотину, они вроде делали благое дело, но вред был нанесен колоссальный. Мой дед Максимов, отец моей матери,  из деревни Белобородова был из довольно зажиточных крестьян. Пришли отбирать зерно, которое дед готовил на посев, и стал его защищать. Его во дворе и расстреляли. Семью  «раскулачили» и пустили по миру. Мать рассказывала, что те двое, что расстреляли деда,  на деревне были отменными лодырями. Потом заделались комиссарами. Некоторые мне скажут, что комсомольцы тоже принимали участие в отборе зерна и животных. Могу ответить. Да, принимали.  Ещё в семидесятые годы, кто ещё из них оставался живым, я этим делом интересовался. Нельзя комсомольцев равнять  с  теми комиссарами по продразверстке. Раскулачивали кулаков. Но комсомольцы не трогали  кого попало. И потом. Комсомольцы занимались делом. Они помогали крестьянам пахать землю, сеять зерно, убирать урожай, Ремонтировали дома, амбары.  Много было работ у комсомольцев. А вечерами организовывали вечера, самодеятельные концерты, читки газет. Вот этим они отличались от тех товарищей,  кто никого не щадил,  отбирал последнее, а неугодных отправляли в ссылку. Именно они  научились много и красиво говорить и заседать в кабинетах.  Когда началась лихая продразверстка,  начался большой отток комсомольцев из комсомола. Они не хотели грабить хозяйственного крестьянина.  А когда начались образовываться колхозы,  в комсомол потянулась молодежь. Это лихое и
организованное племя, которому имя комсомол,  словно всегда чувствовало  нужное для него время.  И это племя помогало своей стране. Конечно, они тоже, как могли, по указанию большевиков, раскулачивали, и отбирали лишнее зерно у зажиточных мужиков. Что было, то было. И нельзя это умалчивать.  Но эти комсомольцы верили в  светлое будущее. Большевистская пропаганда  сыграла свою роль. Узаконенная наивность. Они думали, что отбирая у  кулаков последнее, а у зажиточного крестьянина изымали  лишнее, крестьяне заживут лучше и сытнее. И придет на Илимскую землю благоденствие, свобода, равноправие. В общем, они мечтали только о хорошем. Надо только потерпеть, и всё наладится и отладится. И тогда придет долгожданное будущее,  светлое и прекрасное.   
За  Сергеем Сизых ещё ушли  парни из комсомола. Они не пожелали грабить крестьян. И такое было. 
Ещё через два дня Афанасий  Зарубин уехал в свою деревню Кату.
На сутки  останавливался в Кеуле Филипп Русинов. Он привез  свежие газеты.  Кеша собрал комсомольцев и просто молодежь, и стал им читать новости. До полуночи никто не расходился. Приходили родители и многих  гнали домой пинками и тумаками.
Кеша  остался один в доме советов. В этом доме жил  священник. Его вместе с семьей увезли неизвестно куда.  Кеша зачитался газетами. 
За  горой проклюнулась зорька.  Уже сегодня будет  хороший день. Надо будет собрать комсомольцев и всех желающих парней и девчат, чтобы помочь  многодетной семье  собрать урожай с огорода.  А потом защитить семью  Ведерниковых от нашествия Грязнова со своими  помощниками. Потом надо будет  по указанию раскулачить  зажиточного мужика Жмурова. Комсомольцы уже у двоих вывезли со двора  много чего лишнего. Мужики их встречали вилами, но против винтовки не пошли. Пришлось стрелять в воздух.  Кеша не боялся угроз. За ним  была, правда, советской власти. 
Кеша вышел на улицу.  Рядом протекал  почерневший Илим.  Показался и тот берег.  Первые предрассветные лучики коснулись  застывшей воды у того берега, и были похожие на  красные изгибы, будто   кровяные подтеки.
- Ну, Кеха, вот мы и встретились, - услышал он за спиной голос  Федьки Найденова. -  Всё неиметса. Чо тебе дала советская влась?  Ишо беднее стал. Так хоть нам не мешай  нормально жить.
Рядом с ним стояло ещё трое парней. Зажиточные семьи.
- Советская власть мне дала свободу от вас, чертей, - ответил  Иннокентий. -  Мы поднялись против  вас, упырей. Пока тяжко нам с вами приходится. Но мы победим.
- А вот светлого будущего ты не увидишь! -  в злобе засмеялся  Федька.
- Пусть будет так. Но другие, кто придет после нас увидят это светлое будущее. 
Федька ударил Иннокентия палкой.  Острая боль пронзила  плечо. Кто-то сзади  ткнул его ножом.  Иннокентий стал отбиваться.  Его продолжали бить  и резать.
- Он чо? Двужильный!? – крикнул кто-то.  Но силы покидали  Иннокентия. Двоих он  ранил. И когда они всей толпой набросились на него, тогда только он упал. 
- Получай! Получай! – кричал Федька.
И удары ножами  пронзали  уже беззащитного и упавшего в воду Иннокентия.    Тяжелая и почерневшая вода Илима накрыла  бездыханное тело  комсомольца.
Над горой взошло кровавое солнце. Его лучи, как кровяные  подтеки ползли по  застывшей реке.
- Какой кровавый восход, -  сказал  крестьянин. – Быть буре. А потом пойдет дождь. Ненастья жди.
- Утрось парни у реки дрались, - ответил сосед. – Надо посмотреть  чо там было.
И они пошли   к реке…

АФАНАСИЙ  ЗАРУБИН
Ребята только что закончили перекрывать крышу  у одной из самых бедных  в деревне Каты Игнатьевых.
По-весеннему пригревало солнце.
- Чичас самый жор идет на осетра, - сказал   Ваня Жмуров.
- И не говори,  Ваньша. Вечером  надо попробовать, - ответил Афоня Зарубин. – Вы не забыли, чо обещали бабке Аксинье свежей рыбы?
- И для неё наловим, - ответил  Гриня Перфильев. – Наш председатель  Степан Иванович ещё вчера сказал, чо  у амбара  богатей  Преин  Матвейка закопал  лишку зерна.  Приказал всё отобрать.
- Грязнова Федьку бы сюда. Он бы быстро разобрался с Матвейкой,  - засмеялся   Ваня.
- Вот вам этого лихоимца и не хватало, - строго ответил  Афоня. - В  Нижнеилимске он чичас.  В каку-то команду ево зачислили вместе со Сластным.
- Неужто там не видят, кого взяли? - спросил  Ваня. – Они столько бед натворят!  Куда нам до них! Они по всему уезду мотаются, а мы тока  в своей деревне ишо не можем управиться с богатеями.
- Натворят.  А на нас всё сопрут. Мы с вами будем виноватые, - ответил Афоня.
К ним бежал  паренек лет пятнадцати.
- У одного рыбака узнал, что из Кежемской волости  идут белые бандиты.  Там оне расстреляли  большевиков и мосомольцев, - запыхаясь, быстро говорил он.
- По Ангаре, али по тайге идут? – спросил  Афоня.
- Чичас, кажись, по Ангаре. К Невону идут. Дале не знаю.
Ребята побежали  к дому председателя. Там находились все винтовки и патроны.
- Нам надо объединиться с  Кеульскими патриотами, - сказал председатель.
По рассказам стариков, газетных вырезок, где выступали  бывшие комсомольцы двадцатых годов, набеги  разного рода бандитов, шаек, в те годы часто появлялись, как на Ангаре, так и по Илиму. Много погибло комсомольцев и большевиков, да и просто молодежи в борьбе с бандами. Можно только представить то сложное и смутное время становление советской власти на местах. Многие не признавали советскую власть, особенно большевиков и комсомольцев. С  позиции сегодняшнего дня можно осуждать таких людей.  И это не правильно. Людям того времени можно было запутаться. И я не имею право осуждать тех, кто  не принимал советскую власть, шел даже с вилами на комсомольцев, изгонял из дому. Прошлая жизнь, хоть и была худой, но привычной,  а  большевики и комсомольцы обещали  крестьянину жизнь незнакомую, непонятную, обещали светлое будущее. Это настораживало крестьянина и пугало. А тут ещё началась продразверстка. В такие команды вступали тоже разные люди. У зажиточного крестьянина  отбирали последнее зерно, уводили скот со двора. Во что верить? Кому верить? Можно было запутаться. Вот и порой брался крестьянин за вилы. Вроде  воевали с беляками за советскую власть.  А она вон что делает! Как тут разобраться?  Кто прав, кто виноват?  Я понял одно, что работа на этой рукописью, будет для меня самой тяжелой и ответственной, особенно  с двадцатых годов, включая коллективизацию. 
Желающих повоевать с бандитами от Кеуля и Каты  собралось около тридцати  человек.
На берег  из леса прикатили бревна. За ними и залегли.
Одни  бандиты шли по берегу, другие плыли в трех лодках.
Навстречу им поднялся  Афоня.
 - Граждане, остановитесь. Советская власть вам простит, если вы сейчас сложите оружие!
 Отряд остановился.  Лодки пристали к берегу. Из них   выбралось несколько бандитов.
- Коммунист? А с тобой мосомольцы? Вот вы нам и нужны! Мы вас вешать будем на березах!
- Ребята, эти бандиты, что дикие звери, - сказал  Афоня. – А диких зверей надо уничтожать. Моё дело  надо было предупредить их. Готовьтесь к бою.
И он тут же бросился за бревно. Бандиты стали стрелять. Они тоже залегли.
Началась перестрелка.
- Перфильева убили! – крикнул кто-то. 
- Ведерникова  убили!
Бой продолжался около часа. Бандиты оставили  двенадцать убитых.  Среди комсомольцев было убито четверо, а трое раненые.
Тревожное время. Маленькие банды появлялись  не редко. Приходилось   комсомольцам браться за оружие. Как пишет в своих воспоминаниях Гавриил Анкудинов, в то время много погибло комсомольцев. Цель бандитов была одна – уничтожить коммунистов и  комсомольцев. 
Афанасий и его товарищи вернулись в свою деревню Каты.  Местный  священник Яков уехал из деревни в неизвестном направлении. Он не принял советскую власть.  Он сказал:
- Эта власть от антихриста, она принесет ещё много бед народу. Она оскверняет церкви, рвет священные книги.  Как можно жить без Бога?  Это ли дело, в деревне Бубнова, дед Бубнов топором порубил иконы. Уже и старые совсем очумели. А чо будет дальше?
Афанасий  не осуждал  Якова. Он даже ему ответил:
- Может всё обойдется.  Не слушайте  Грязнова. Одумается. Нельзя нарушать нашу православную веру.
- Ты ведь комсомолец, - строго ответил Яков. – А коммунисты и комсомольцы пошли против Бога. На русскую землю спустился антихрист.
- А причем, что я комсомолец? Я ведь продолжаю верить в Бога, - возразил Афанасий.
- Это есть исключение. Тебя твои товарищи не поймут. И осудят. Нельзя быть  в команде богоотступников от антихриста, и в тоже время говорить о вере в Бога.  Вы сами не знаете и не ведаете, что делаете с народом. Будущее ваше, есть потемки, а не светлое будущее. Вы сами не знаете, что будете делать  в несчастной стране. Идет брат на брата,  сын на отца. Льется кровь. Какое будущее? Его нет.
- Оно будет, Яков Алексеевич. Я верю в светлое будущее, - твердо ответил   Афанасий. - Я верю в него. Оно  поможет нам справиться с бандитами.
- А вот с Грязновыми вы не справитесь. Именно они и не дадут вам  прийти к светлому будущему. Поверь мне, юноша.  Беда пришла  на  священную Русь. Беда.  Прощай, Афанасий.
Нет, Афанасий не  осуждал Божьего человека, в этот момент он не понимал его. Он многое, что не понимал, но старался понять, читая газеты и слушая  приезжих товарищей из Иркутска. Как можно было понять и осознать крестьянскому парню, когда везде всё ломалось и перестраивалось. Он слушал приезжих большевиков. Они  красиво, но как-то путанно и непонятно говорили.  Вот ему бы так научиться говорить.  Одно он понял из  речей большевиков.  Идет продразверстка. Надо отбирать лишнее у зажиточных крестьян, раскулачивать  кулаков. Никакой пощады. Если нужно, и применяйте оружие. Всё это за советскую власть, за светлое будущее. 
Комсомольцы собирали сухари для отправки голодающему  Поволжью.  Отправляли зерно. Но были и такие, кто не желал делиться лишними запасами хлеба.  У ворот  Игнатьевых хозяин встретил  Афанасия и его  товарищей с топором.
- Уходите отседа антихристово семя! – закричал хозяин. Своих разгоряченных товарищей Афанасий остановил. Недолго и до беды. У каждого из парней по винтовке.
- Отдавай зерно, буржуйская твоя морда! – закричал один из парней.  Глеб примкнул к ним недавно. Он не комсомолец. Шумной, горластый. Афанасию он сразу не понравился. 
- Погоди, Глеб. Надо бы разобраться.  Гражданин Игнатьев, нам не надо всё ваше зерно. Нам бы  хотя бы один мешок. Голод  по России идет. Помочь  надо. Даже бабка  Меланья мешок сухарей нам одолжила.  Помогите.
- А мне какой резон, чо там голод?  Трудиться надо. От работы у меня мозоли с рук не сходят.  А этот злыдень Глебка чо у вас делат? Лодырюка. Мотри, Афонька, не прогадай. Своих  деревенских грабишь.
- Мы у вас не грабим, а просим помочь, - ответил Афанасий.  В это время Глеб набросился на  Игнатьева, и отобрал топор. Закричал: - Заходи, парни. Брать будем лишку.
Игнатьев  зло  посмотрел на Афанасия.
- Вот и вся твоя  лихая команда. И чем вы лучче тех бандитов? Тобой и Миха Преин недоволен. Я кровью и потом всё заработал, а вы отбирать?
- Я  только попросил у вас дать нам лишку, - ответил Афанасий.
Он не мог остановить Глеба, который бросился в амбар, словно зная, что там находится. Парни пошли за ним. Оттуда вытащили три мешка зерна.
- Боле ничево нет у нево. Подчистую взяли, - развел руки Глеб. Что-то в поведении парня Афанасию не понравилось. И  хозяин больше не шумел. Успокоился. Как Глеб мог  знать, где находится зерно?
Вечером  Афанасий ребятам читал  новости из газет.
На завтра  команде Афанасия дали задание,  посетить хозяйство  местного купца Преина. В команду напросился Глеб. Афанасий не хотел его  брать с собой. Но председатель совета сказал:
- Парень он хваткий. Я ему  рекомендацию в большевики напишу. Далеко пойдет. Пытаешься жалеть подкулачников?
- И это доложил Глебка?
- Вот ты как заговорил?  Придешь с задания. Потом тебя сменит Глеб.  Чичас нам именно такие парни требуются. Чтобы этих кулаков, подкулачников и  разных попов  разделать.  Мы их ещё к стенке ставить будем, чтобы не мешали строить  советскую влась на селе и в деревне. Иди.
На двух подводах они подъехали к усадьбе Преина.  Глеб  кричал:
- А ну, купчина, открывай ворота,  сам наш  главный мосомолец Афанасий Зарубин  пришел к тебе за зерном, который ты спрятал от советской власти!
Афанасий  подумал, зачем он так?
- Господин Преин,  многие делятся лишним для голодающих людей Поволжья, - сказал он.
- Мне какое дело?  Трудиться надо, и тогда всё будет.  Вон стоит мешок зерна для  вас. Вот это всё у меня.  Ещё живой, мосомолец? Бандиты не прибили тебя? Жаль. Всех бы вас, антихристово племя надо бы перебить.  Всю нашу жись изувечили.
- Может, чо у вас  ещё есть? – спросил Афанасий.
- Ничо у меня нет для вас, дармоеды треклятые!
Парни разбрелись  по двору в поисках спрятанного хлеба. Из амбара вытащили ещё три мешка зерна.
Преин вбежал в дом, и потом вышел на крыльцо с винтовкой.
- Не дам, треклятые антихристы!  Умру, но не дам.  Нахлебники!
- Не стрелять! – крикнул Афанасий. – Он добровольно нам отдаст своё зерно.  Господин Преин. Успокойтесь. Советская влась  лишнее не возьмет. Отдайте  по-хорошему. Парни у нас горячие, и до  греха недолго.
 Сказав это, он шагнул к  хозяину. А тот взял и выстрелил в парня…
Кто-то из парней крикнул:
- Не стрелять. Его будет судить советская влась! Не стрелять.
Афанасий лежал на земле. Сознание его ещё не покинуло.  К нему подбежал Глеб, и лихорадочно прошептал:
- Вот и всё Афоня. А мы будем жить. Ну и дурак ты. А  с Игнатьева я буду брать дань.  И деньги мне и слава мне, а  тебя не будет. Я  ишо развернусь. Мне бы тока  подучиться болтать и заседать  славно…
- Мразь,  - прошептал  последнее слово в своей жизни  комсомолец Афанасий Зарубин.  Как всегда на похоронах  комсомольца на местном кладбище были пламенные речи. Особенно изощрялся Глеб. 
Что было  с купцом Преином мне неизвестно. Секретарь комсомольской  ячейки из села Кеуль  Гавриил Анкудинов в своем интервью в газете «Илимский партизан» только и написал, что купец  М. М. Преин застрелил из винтовки Афанасия  Зарубина.  Что стало с Глебом и с  Грязновым?  Тут и догадываться не надо.  Они на славу потрудились по  изысканию  лишнего не только у купцов, но и у рядового крестьянина, принимали участие в  массовых расстрелах, ломали церкви, жгли иконы и ценные церковные книги.  Вот это были настоящие посланники  антихриста и Сатаны.

ЗИНАИДА  ПОГОДАЕВА (ОГЛОБЛИНА)
Зина Оглоблина окончила Нижнеилимское высшее начальное училище в  1919 году и была направлена в деревню Кеуль на Ангаре.
Ища приюта, Зина  присмотрела добротный дом, где,  как она подумала, было сытно и покойно.  Хозяин стоял в  ярко начищенных сапогах, барчатка нараспашку и разглядывал  гостью. А было ей в ту пору восемнадцать. Маленькая, щупленькая, по-сибирски крепкая. На ней коротенькое пальтишко, из которого давно выросла, на ногах  посеревшие от времени чирки, латанные-перелатанные чулки. Глазенки, цвета черемухи испуганно смотрели на хозяина.  Он молча кивнул ей, приглашая войти.
 Поселилась она у хозяина средней руки. За общий стол Зина не пошла.  Домработница принесла ей в каморку кружку молока, кусок калача и несколько картофелин.  Зина  не понимала такой жизни, но помнила слова, которые ей сказали в Нижнеилимске, в только что образованном Совете: « Вы первые учителя в новой эпохе, первые просветители на севере  Иркутской губернии.  Понимаем, что тяжело будет, но надо всё вытерпеть ради светлого будущего!»
Начало сентября, и надо было торопиться. Зина пошла к избе, именуемой школой.  Но учителей не оказалось – сбежали.  Войдя в дом, испугалась:  всё сломано, пол и стены забрызганы кровью…
- Бандиты зверствовали, - услышала она голос. Оглянулась. Перед ней стояла женщина лет сорока, худенькая, востроглазая, берет набекрень. – Кого здесь только не было. И белые были и бандиты были.  Наши мужики спасали трех партизан, так они искали их. Мучили мужиков, водой отливали и опять били. Хочешь, девонька,  я тебе помогу?  Баб сколотим на подмогу, кто, если не против, чтобы её дитя училась. Многие родители не хотят, чобы дети ихние учились. Я тут рядом живу. Матрена Туманова.
- А отчество ваше?
- Зачем это мне? Матрена да и всё, - удивилась она такому вопросу, но увидев строгий взгляд молодой учительницы, смущаясь, ответила: - Ивановна.  Мы с мужем с приисков приехали. Нас с ним стреляли в двенадцатом. Слышала, наверное, про  Ленский расстрел? А муж сейчас в партизанах. И я запросилась у командира, а он отказал – дедушка у меня с сынишкой на руках…Куды я их?  Знаешь, девонька, пошли-ка, однако, ко мне, хозяин-то люто смотрит на тебя.
Зина согласилась.  Перенесла сундучок в избу Матрены Ивановны.  Пошли они в школу наводить порядок. Женщины принесли ведра, тряпки, а один старичок – плотницкий инструмент.  Наступил вечер, разошлись люди, а Зина  не уходила.  Прибежала Матрена Ивановна и сунула  Зине узелок и кринку молока.
- Знаю, чо тебя не выгнать отседа. Ешь.  На чо жить будешь?  Кто платить будет?  Кормить-то тебя сообща будем всей деревней, али как?  Власти здесь пока нет никакой. А наши все в тайге.  Белые вот-вот нагрянут, а ты у нас одна учительница.  Тебе жить надо, вон какая дробненькая.
Вошла ещё одна женщина.  В глазах устоявшаяся злоба.
- Слышала. Кормить я её не собираюсь. Безбожники идут к власти. Старые учителя  знали слово Божье. Учили детей Богу верить, а эти ничему не верят!  Поп Афанасий проклял вас и ушел с учителями.  Безбожию учить детей собралась?
- Зачем ты так,  Арина? – возмутилась Матрена Ивановна. – Программа  одна. Вот по ней и будет учить наших детей. Я своего тоже  приведу в эту школу. Учителя зря сбежали.  А возможно  белых карателей испугались. Так причем здесь  молодая учительница? Двое ссыльных у нас жили. Детей учили грамоте.  Каратели их расстреляли. Причем здесь молодая учительница? Она нашим детям добра желает.  Вот мы ей и  поможем управиться со школьным хозяйством.  Так в чем виновата она? Ответь, Аринушка? Ответь.
- Дык, я тово. Разговор пошел. Вот я и тово…
- Кто это такой слух поганый распускает? – спросила Матрена Ивановна.
- Дык, как ево. Кузмич.  В лавке бабы собрались, вот он и говорил об этом.
- Кузмич? У нево  беспокойство  взыграло за свои лавки. По лавке у нево здесь, в Кате и в Невоне.  Он советской власти испугался. Партизаны ведь пошли воевать с беляками за советскую влась. Прогонят беляков и возьмутся за кулаков, да торговцев, этих  мироедов и  сплутаторов. Вот чо испугался ваш Кузмич. А вы ево слушаете. Мало он вас обманывал. Мужиков-охотников спаивал, а шкурки не за грош брал.  Конечно, без  торговцев тоже нельзя. Где чо брать? У них.  Вон в Нижнеилимске есть купец Черных.  Хоть и берет, но по-божески.  Даже бедным помогат. Да, не слушайте вы вашего Кузмича!. Девоньке надо помочь. Как ты, Аринушка?
- Дык, я тово…Помогу чо уж. Када приходить-то?
- А ты уже пришла. Полы надо мыть, стены  чистить от копоти и белить, - ответила  Матрена Ивановна.
Сообща, через четыре дня, школу отремонтировали. Теперь  придется собирать детей на учебу первого, второго и третьего классов. Пошла по деревне. По-разному встречали её. Кто соглашался, а кто и гнал её.
- Без школы вашей  старики жили, родители наши жили, и мы без школы жили.  И наши ребятишки без школы проживут. Работать надось. И некаво детишек  баламутить. Пошла отседа откеда пришла. Как жить-то зачнете без слово Божьева? Как?
- Ты, девонька, не расстраивайся, - сказала Матрена Ивановна. -  Раньше  Божье слово преподавали вместе с другими науками.  Чичас попы не потребны в школе. Советская влась так  указала. Вот люди и насторожились.  У нас здеся поп Анисим и учил детей вместе с учителями. От новых законов сбежали. И потом. Некоторые дети ходили. Как же. Новое завсегда деревню пугало.  Привыкнут. Здесь с твоей стороны необходимо упрямство. Пойдут дети.
И пошла  по деревне  Зина, собирать детей в школу. В каждый класс пришло по  пять, шесть детей.
Зимой нагрянули белые.  Два офицера вошли в дом того хозяина, у которого немного жила Зина.  Она видела их через окно.  Вот белые вышли из дома и побежали к школе. «Ну, вот и всё. Хозяин, поди, сообщил, что она связана с Советами», - успела только и подумать. Дети  вели себя спокойно.  Офицеры вошли.
- У вас карта Иркутской губернии есть? -  спросил один, кругленький, с большими немигающими глазами.  Карта такая была.  Она лежала в шкафу. , а ключи были в кармане старенького пиджачка. . Но она ответила:
- Карты нет.
Дети молчали.
- Позвольте, - сказал кругленький офицер. – Но это же школа.  – и он перевел взгляд на запертый шкаф.  Что двигало тогда  ею, она и потом не могла объяснить.  Но в тот момент она достала ключи и бросила их на стол.
- Может, в других школах  есть, но в этой ничего нет.
- Просвещаем детей? Чему? Марксизму? – спросил офицер и оглядел учительницу. -  Чего это твои красные не могли одеть тебя получше?
- Ещё не приходили красные, - выдавила она. Во рту пересохло.  Посмеявшись, они вышли. Зинаида Алексеевна  сразу как-то обессилела.  Она опустилась на табурет.  Впервые в жизни солгала! Поймут ли её дети?  Они окружили её. Поняли.
Вечером Зинаида и Матрена Ивановна сидели у печурки.  Вошли два офицера, те, которые были в школе.
- А. просветитель здесь! – воскликнул кругленький и подошел к древнему деду, сидевшему на лавке спиной к печи.  – Что это у вас мужиков на селе нет?  А есть приказ  верховного – призвать взрослых мужиков в армию. Где её муж?
- В партизанах, кажись,  - ответил дед. – Где ж ему ишо быть?
- Господин офицер, - загородив маленького сына и учительницу, ответила Матрена Ивановна, - там, где работал мой муж, весь Илим восстал, и я за своего мужа не в ответе. Господа офицеры обстановку знают.
- Господам офицерам хочется воевать со стариками, женщинами и детьми,  оттолкнув старшую подругу,  выступила вперед учительница.  Офицер подкатился к ней и скрипнул зубами.
- Просветитель зеленый. Голова твоя, что и одежда, в дырках.  Не на моего командира напала, чалдонка  чрочная!
Офицеры ушли, а вскоре и вообще уехали. Зинаида не плакала от обиды – стиснула зубы. Матрена Ивановна гладила её по голове, прижав к своей худенькой груди.
Весной из центра приехал уполномоченный и привез учительницу, а Зинаиду Алексеевну отправили в деревню Коробейникову для организации новой школы.  Дорогой заболела тифом.  Отвалялась в изоляторе – и в деревню. К учебному году Зинаида Алексеевна Оглоблина организовала людей на подготовку школы. Выбрали бывший  дом попа,  рядом с церковью. На помощь пришла молодежь.  Вместе оборудовали классы, сделали сцену, поставили лавки для зрителей, а на входе повесили бумагу: «Изба-читальня».
Днем учила детей, а вечером  - в «избу-читальню».  Приходили девчата с прялками и с длинными смолеными лучинами. Особенно отличался от ребят  Иннокентий Погодаев.  Он только что прибыл из партизанского отряда – агитировать крестьян за советскую власть.
В июне 1920  в село приехал представитель политотдела пятой армии, член губкома Яков Горбунов.  Он рассказал о положении дел на Дальнем Востоке, недобитых врагах.
Единогласно избрали секретарем партийной ячейки бывшего партизана Иннокентия Погодаева, а секретарем комсомола   - Зинаиду Оглоблину.  Это время, лето 1920 года, когда были на Илиме  комиссар Яков Горбунов и от  комсомола Николай Кашкадамов и считается временем создания партийной и комсомольской организаций Приилимья.
Вскоре Зинаида вышла замуж за секретаря партийной ячейки Иннокентия Погодаева. Затем они с мужем шагали по деревням Приилимья и вели борьбу с безграмотностью, создавали ликбезы. 
Шел по стране голод, и Зинаида Алексеевна в деревне Коробойниковой предложила обработать землю и засеять её вокруг церкви зерном.
- Никто вокруг церкви не пахал испокон веков! – крикнул кто-то.
- Это вокруг церкви, - ответила Зинаида Алексеевна, - но сейчас здесь клуб.  Земля жирная, и урожай будет отменный.
- На землю пришел антихрист! – кто-то  крикнул от порога. – Это же церковь! Безбожники пришли к власти!
Даже некоторые молодые  ушли из клуба. Уходили из комсомола.  Это было и понятно.  До Советов в каждой деревне и на селе были священнослужители. В школах преподавали  слово Божье. И вдруг всё разом рухнуло, стало меняться. Стало насаждаться  безбожие.  Попов стали  изгонять из церквей, а в этих домах стали  устраивать  клубы. Можно только представить, что навалилось в бедную голову  малограмотного  крестьянина. Да и грамотный-то  не всё понимал и принимал за веру.
Те, кто приезжал и  центра губернии, были  атеистами. Читали лекции на эту тему. Надо мол, верить только в советскую власть и в великое светлое будущее.
Вот и сказала таким  молодым товарищам Зинаида Алексеевна:
- Кто продолжает верить в Бога, тот может покинуть собрание комсомольцев.  Каждый комсомолец должен верить  в советскую власть, а не в Бога.
Один парень крикнул:
- Если вы отвергаете Бога, то вы есть сторонники  антихриста, пришедшего к власти в нашей стране! И мне с вами не по пути!
И он ушел. За ним  ушло ещё трое.
- Мы всем должны доказать, что мы не зло несем в народ, а доброе начинание, - сказала Зинаида Алексеевна.
Вечером приступили к вспашке. Работали вечерами.  Лошадку и плуг, как не странно, одалживали самые бедные крестьяне. Комсомольцы тут же на пашне и отдыхали. Пели песни, частушки на местные темы.
Вспахали семь гектаров. Пошли собирать зерно.
Осенью сжали хлеб, отмолотились.
- Что будем делать с зерном? – спросила ребят Зинаида Алексеевна.
-  Как что? – поднялся один парень. – мы делали всё, мы и разделим.  Зинаида, у вас с мужем у самых  есть дети…
- Ты он нас не беспокойся, - ответила Зинаидла Алексеевна. – У меня предложение:  раздать зерно самым бедным.
Зерно раздали, оставили только на семена.  Осень, когда начали пахать с ещё большим наделом, пришли помочь крестьяне…
Это было за несколько лет до коллективизации.
  ФЕДОР  ЛЫКОВ  И ФЕДОР  ПАНОВ
Только что в деревню Большую  приплыли: Николай Кашкадамов, представитель от губкома комсомола и  секретарь комсомольской ячейки в Нижнеилимске Анна Лаврова. В Нижнеилимске уже была создана первая на  Илиме комсомольская организация.  Теперь надо было  создавать ячейки и  по остальным деревням.  С ними прибыло несколько военных.
Наверное, в каждой деревне и на селе бывают такие дома, где собиралась молодежь.  Я помню, когда я жил в селе Мишелевка Усольского района на реке Белой, мы парни и девчата приходили в  большой дом к тете  Анне. Она забиралась на печь, а мы в доме устраивали посиделки, играли в «дурака», пели, плясали.  Всегда была гармошка, балалайка и гитара.  Электричество давали до двенадцати ночи.  У нас были керосиновые лампы, свечи. Тетю Аню мы снабжали  дровами и керосином. Весело было в таком доме.
Парни и девчата в Большой деревне собирались у Никиты  Макарова.  В этом большом и крестьянском доме  была полная нищета. Отец у Никиты погиб на войне с белыми, мать умерла.  Малых трех детей  взяла тетка, а Никита остался с дедом.  Его тоже звали Никитой. Если говорили, что надо бы собраться у Никиты, то это не означало, что надо пойти к парню Никите. Хозяином был ворчливый, но безобидный дед Никита. Кто, что мог, приносил. Кто дрова, кто длинные и смолевые лучины, кто  хлеб, картоху. Так вот и жили два Никиты.  Дед забирался на печь, и оттуда  иногда ворчал. Но его никто не слушал. А  внук принимал шумную ватагу  парней и девчат. Никита  в основном был молчаливый и ни во что не вмешивался.
Он говорил: 
-  Мосомол? Мне, однако, и так  славно.
В доме, где заседал председатель  Совета, собралась молодежь. Это был молельный дом, но не церковь, здесь жил и местный поп. Советскую власть он не принял. Большевиков он  назвал  подручными антихриста. Собрав  шестерых детей, и усадив на  телегу, которую  одолжил ему вместе с конем, дед Никита Макаров, отправился  в Нижнеилимск.  Дед Никита и доставил его  до центра.
Дед ворчал:
- Довели басурмане  бедного  Петровича.  Сопсем на север подался.  Как жить без веры?
- Я тоже так говорил Федьке Лыкову, а он мне ответил, что у них вера в советскую влась.
- А это чо такое? Кака  это может быть вера?
- А я знаю?  Откеда мне знать?  Так они мне с Федькой Пановым ответили.
Кашкадамов  рассказал о положении в стране, о войне с белыми, о голодающем народе на Волге. Стали записываться в комсомол. Председателем избрали Федора Панова, а секретарем Федора Лыкова.
От военных выступил  Гниломедов. Он говорил о  врагах советской власти.
- Как и белых надо гнать и попов.  Отбирать у них дома. В церквах  устраивать клубы. Я здесь узнал, что есть и  сторонники попов. Взять хотя бы Никиту  Макарова. Икшался с попом, помог ему удрать из деревни. Икону у себя в доме держит. Это не дело. Значит, он против советской власти!  И  вы, как комсомольцы  должны пресекать поповщину!  Отбирать лишнее у кулаков и подкулачников! Быть беспощадными с этими людьми. Если нужно, и применять оружие. Вы должны быть атеистами во всем.
Про гонение на церковь и на верующих мы хорошо знаем. Атеизм царствовал вплоть до буржуазной революции 1991 года. Только многим богатым  бизнесменам  в стране я не верю. Как и в царское время, правой рукой они крестятся, а левой воруют. Вот  и расплодились на воровстве  наши многочисленные миллиардеры, что я их счет потерял. В полу бедной стране  по количеству этих господ мы занимаем  ведущее место.  Как тогда можно верить в их честность? Да никогда!  Так что безбожие и  скрытный атеизм не исчезли из нашей страны.  И это безбожие, было, есть и будет. Пусть меня извинят многие служители церкви. Богатство и роскошь  резко бросаются в глаза народа. И это меня настораживает и волнует. Что будет дальше? Пока мне неведомо.
- Меньшевики и буржуазные недобитки  ведут  по деревням антисоветскую пропаганду, – говорил Гниломедов.  – Эту  сволочь надо разоблачать. И вы, как комсомольцы должны быть застрельщиками  этого нужного дела. Сейчас по стране идет продовольственный налог. Мы назвали  это мероприятие продразверсткой. Смелее идите и отбирайте лишнее у кулаков и подкулачников. Берите пример с комиссара Грязнова. Пусть он будет для вас образцом. Он подобрал лихую команду  для себя…
- Такие же лодыри, - проворчал кто-то.  Один из парней встал.
- Ради чего я воевал с беляками? За советскую влась  воевал.  Я не за большевиков воевал. Мне они не нужны. Мы должны  строить советскую влась ради светлого будущего. Как можно отбирать у людей последний хлеб?  Я этова не пойму. Грязнов, да и другие такие же  отбирают.  Мне с вами и не по пути.
Гниломедов хватался за кобуру с  маузером дрожащими руками.
Парень ушел. А  Гниломедов в это время кричал:
- К стенке таких мерзавцев надо ставить! К стенке! В расход пускать!  Ну, ничего, мы  ещё до таких  врагов народа доберемся!
И он  ещё что-то  кричал.
Конечно, можно было понять первых комсомольцев. Новое и необычное валилось на их бедные головы.  Отбирать у людей последний хлеб? Как такое возможно?  С кулаками всё понятно. Надо делиться с бедными. Это  молодежь понимала. И они шли раскулачивать  кулаков. Но, когда велели отбирать всё, а кулаков, если не подчиняются,  высылать ещё дальше на север, многие из комсомольцев задались вопросами. Об этом  писали  и Федор  Лыков, и Гавриил Анкудинов и  Анна Лаврова-Петрова. Они задавали себе вопрос. За что они воевали с беляками, устанавливая советскую власть?  В те годы начался отток комсомольцев из комсомола.  Надо ещё понимать, что большую роль в этом сыграли меньшевики (эсеры) и некоторая интеллигенция. Сложное было время. Попробуй, разберись.  А каково мне писать о том времени? Порой я раскаивался, что взялся за такую трудную, сложную и непонятную мне работу. Нам ведь годами, десятилетиями  внедряли в нас  героизм тех людей, что воевали за советскую власть, и оправдывали продразверстку.  Вроде с кулаками было всё понятно. А как быть с подкулачниками? Это ведь обыкновенные зажиточные мужики, кровью и потом трудились  в своем хозяйстве.  И вот  к ним пришли, чтобы  всё отобрать. Вот и брались за вилы. Нам внушали всю жизнь, что они нехорошие люди. В таком случае  я всегда вспоминал своего деда Георгия Максимова, и слова матери, что это были  настоящие крестьянские труженики.  А их расстреливали, высылали, бросали в лагеря. Как это можно было понять тем комсомольцам? Как?  Хорошо нам сейчас рассуждать?  Для меня главная задача состоит в том, чтобы  вникнуть в тех молодых людей, мысленно и всей душой встать рядом с ними.   Ведь, в основном, они стали прекрасными  гражданами нашей страны. Кто-то  стал крупным военным, и даже генералом, кто-то  был учителем, писателем, председателем колхоза,  советским администратором, крупным начальником производства. И в своих воспоминаниях все они, как один, очень кратко писали о жестоком времени  продразверстки. Да почти не касались того времени.  И это понятно. Но идти надо было, потому что они комсомольцы. Их встречали с вилами и топорами, стреляли в них и топили в реке. Но они шли, потому что они  боролись и гибли за советскую власть, за светлое будущее своей страны.  И это была их главная вера. И оказавшись с ними  рядом в мыслях и душой в те жестокие времена, я  понял их  и сочувствовал им. И я  поверил в их беспримерный подвиг  ради будущего  илимских крестьян.
- Меньшевики, эти проклятые эсеры мешают нам строить советскую власть! – кричал Гниломедов. -  Сегодня же мы отправляемся в Тубу. Там надо навести порядок.
Гниломедов ушел.  Кашкадамов всё это время молчал, пока выступал Гниломедов.  Когда он ушел, то он сказал:
- Вот тетрадь. Сюда мы будем записывать тех, кто решил стать комсомольцем?
Председателем  первой ячейки в Большой деревне стал  Фёдор Панов, а секретарем Фёдор Лыков.
Кашкадамов  рассказал, что должны делать комсомольцы.  Но, главное, надо помогать Советам, укреплять советскую власть.  Здесь же был  председатель сельского совета  Иван Игнатьевич  Перфильев.
- Мы будем друг дружке помогать, - сказал он. – Скоро сеять, а зерна у многих крестьян не хватает. Пусть с нами поделятся зажиточные мужики. Двух кулаков надо прижать.
Когда  все разошлись, то Федор  Лыков подошел к Федору Панову. Они  стояли на берегу Илима.
- Всё это так, но, чо то не так, - тихо сообщил Лыков. - С кулаками я согласен.  Сколько мужиков на них работало. Так они с бедноты и не вылезли. Полная нищета. А  есть у нас и нормальные хозяева. Как с ними быть? Но ведь их тоже надо обобрать. Как быть?  Такое нужно советской власти? За что мы с тобой в партизанах были?
- Да, Федька, воевали мы с тобой за советскую влась. Но я не думал, что надо  тащить у  зажиточного крестьянина. Значит, так надо?
- Значит, так надо, - ответил Лыков. – Будем брать. Завтра пойдем  собирать сухари. 
Тут он вспомнил двух  грамотных меньшевиков   Гарина и Титова.  Они были против продразверстки. Как-то они собрали молодежь и даже говорили, что  в России не нужна была такая революция. С  дворянами и помещиками надо было договариваться.  Многое что говорили умного и непонятного. Лыков вспомнил какого-то  умного человека по фамилии Плеханов.  Его  часто вспоминали Гарин и Титов. Федор  понял, что  некоторые парни  попали под влияние этих меньшевиков. Некоторые парни  ушли из комсомола.  Они были против продразверстки,  а также были против изгнания  церковнослужителей из деревень. Об этом скромно сообщили нам в своих письмах первые комсомольцы на Илиме. Хоть про это я немного узнал. Сложное было время. Как партизанили, как отстаивали советскую власть на деревне, весьма подробно описано первыми комсомольцами. В остальном скромно и незаметно.
Вечером собрались  в доме Никиты Макарова.
Пришли с гармошкой и сынки богатеев.  На головах фуражки,  новенькие сапоги, начищенные до блеска,  шелковые  рубашки,  подпоясанные  разноцветными кушаками. Лихие и наглые ребята. В зубах  дорогие папиросы. Конечно, пришли покрасоваться перед голытьбой. На других парнях  латанная и перелатанная одежда,  рваные ичиги, у девчат чирки.  В комсомол никто из сынков не вступал.  Туда шла только беднота. И  это тоже понятно.  Ведь каждый из них мечтал о светлом будущем.  На молодежь в те времена  навалилась разная пропаганда. С одной стороны их агитировали большевики и представители губкома комсомола, комиссары  от пятой армии.  С другой стороны  шла пропаганда  меньшевиков, некоторые представители от интеллигенции тоже не отставали, священнослужители.  И  от родителей доставалось.  Обо всем этом  первые комсомольцы писали сухо и  с  неохотой. Ведь многие из них поддались на другую правду. Конечно, потом одумались  и поняли одно, что  надо отстаивать советскую власть на деревне. Зато, с каким вдохновением они писали о своей жизни в недалеком  прошлом.. И это было понятно. Такое было время. Откровенничать нельзя было. И это тоже понятно.  Если бы кто-то из них дожил до нашего времени, я. к примеру, говорю, как бы всё он описал?  Написал бы он правду? Возможно, написал бы. А, в общем-то, я не знаю. Вот сижу я и хожу по  комнатке и рассуждаю вот так, представляю тех парней и девчат, пытаюсь  вникнуть в тот мир, и пытаюсь понять их. Порой они приходят ко мне во сне. Трудно их понять с позиции нашего  времени. Очень трудно. Но понять  мне их необходимо. И представляются они мне какими-то  наивными. Но, потом одумываюсь, и прощаю им  эту наивность. Я живу в двадцать первом веке. И мне не понять то  лихое и горячее время.  Ведь пройдет сто лет, и наши  потомки тоже не поймут нас, что мы делали и творили, да и такого натворили, что наши потомки будут ещё долго расхлебывать наши  творения.
На другой день они пошли по деревне собирать сухари, чтобы отправить голодающему народу  Поволжья.  Помню, моя мама рассказывала, как они  в своей деревне Белобородова сушили сухари и отправляли в центр.  Так что по всей Сибири  люди откликнулись на призыв о помощи  голодающим.  А если в деревне Большой не было сухарей, отдавали хлеб. Тогда его сушили в доме Совета и в доме Никиты Макарова.
В дом совета  комсомольцев, кто не отказался покидать комсомол, пригласил  председатель  совета,  и  он же был секретарем партийной ячейки Иван Игнатьевич Перфильев.
- Во дворе стоят две повозки. Надо проехаться до двух  хозяев.  Они не пожелали делиться  зерном. Возьмите оружие. Патроны. Вы уже знаете, что за деревней Погодаевой  кто-то повесил подручного  Грязнова  Сластного.  Они сами виноваты.  Выгребали зерно и у обыкновенных крестьян.  Сейчас туда едет Гниломедов. Вот где начнется настоящий террор. Этот никого не пожалеет.  Будьте осторожнее. Но зерно надо выгрести у этих кровососов кулаков.  Жалеть их не надо. Они нас не жалели. Я на них работал.  Помню. Я всё помню. Никакой жалости к ним.  Идите.
Поехали к  кулаку Зорину Фёдор  Лыков и Фёдор Панов.  С ними  поехали ещё трое комсомольцев.
Их встретил сам хозяин в высоких и блестящих сапогах, в  длинном красном жилете.
- Мосомол прибыл? А где ваш неутомимый Грязнов? Друга потерял? Так ему и надо. Некаво лазать по сусекам и чо то там рыскать. Вот и  нарыскался на свою шею.  Я уже отдал два мешка сухарей. Чо вам ишо надо?
Тут вышла  мать хозяина, дородная  и  шумная бабка.
- Антихристово семя появилось!  Тока бедный народ смущаете!  Нет вам, проклятущим ни дна и не покрышки! Вон со двора  сатанинское отродье!  Всё вашим большевикам не иметса!  Нужна вам советская влась, ну и делайте её, тока без большевиков!  Все оне от антихриста! И вот вас заразил! Вон со двора!
- Вы, бабуля не  шумите на нас, - ответил  Лыков. – Если вы будете шуметь на нас, то придет к вам сам Грязнов.
- А нам бы не хотелось,  как начнет здесь у вас орудовать этот товарищ, - сказал  Фёдор Панов. -  Если есть лишнее зерно согласно  продовольственному налогу, то без лишней нервотрепки отдайте его.
- А чо это тока у меня будете отбирать зерно? А почему не трогаете  Гриньку  Косых?
- От вас мы поедем  и к господину Косых, - ответил Фёдор Лыков. – И ещё у нас трое  есть на примете.  У всех побываем.
Восемь мешков зерна  выгребли из  ямы за амбаром.  Поехали к дому  кулака Косых.
Он кричал:
- Ироды!  Крысятники! Мало вас  пороли! Головы подняли, голытьба проклятая! Ни какова житья от вас нет!  Да уедем мы отседа,  штобы ваших рож не видать!  Мы не нужны России!  С голоду вы без нас, как мухи передохните!  Мы вас кормили и поили, а вы чо с нами делаете?  Разе так можно?
Потом они поехали к дому  совета.
- Добрый улов, - похвалил  Иван Игнатьевич. – Ишо надо бы тех богатеньких мужиков потрясти.
- Нам с Фёдором надо  перекрыть крышу вдовице Жмурой.  Совсем дом разваливается, - ответил  Фёдор Панов. – У нас есть и другие комсомольцы.
- Ладно, идите к Жмуровой.
Когда отошли от дома,  Лыков сказал:
- Мне бы не хотелось тех мужиков трогать. Да разве такое скажешь. Сразу ответят, что мы против советской власти, да ещё отпишут Гниломедову. У нас есть двое похожих хваткой на Грязнова. Вот и пусть едут.  А те зажиточные мужики настоящие труженики.  Сухари они первыми привезли, калачей  подарили. За что их грабить? Не пойму.
- Эти мужики тоже партизанили. За что они тогда воевали?  С кулаками понятно.  А эти мужики причем? – говорил  Панов. – Путаница получается.  Я уже разговаривал  с Оглоблиным. Он мне говорил, что советская  власть должна его защищать от  Грязнова.  А получается, что мы не хуже Грязнова. Конечно, понять можно. Во многих губерниях была засуха, не урожай.  Кругом идет война, разруха.  Надо помогать  умирающим хоть чем-то. Но, не всё же выгребать, и пускать крестьянина по миру. Я пока этого не могу понять.
- Понять трудно, но что-то надо делать, - ответил Лыков. – Порой я сам в отчаянии. Тех мужиков жалко. Но ведь отберут и последнее.  А завтра и нас с тобой пошлют отбирать у мужиков зерно. И будем отбирать. А на нас пойдут с вилами, и стрелять будут.  На краю нашей деревни  парни от тех мужиков избили  двух комсомольцев.  Отбились тем, что стали стрелять в воздух.  А  такой, как Грязнов, и убил бы кого-нибудь.
- Председатель отправил  троих наших парней. Этих не изобьют.  Они сами кого хочешь, изобьют, - сказал Панов.
Через два дня их отправили  отбирать последнее зерно  у зажиточных крестьян.
ГАВРИИЛ  АНКУДИНОВ И ЕГО ТОВАРИЩИ
Первые комсомольцы  из села  Кеуль  собрались, чтобы обсудить, что делать дальше, да и надо было избрать  нового секретаря.  Филиппа Русинова вызвали для работы в Иркутске.  За Гавриила Анкудинова проголосовали единогласно. 
Стояла теплая осень. Пришло время жатвы. Комсомольская ячейка  постановила помочь  самым бедным крестьянам собрать  и обмолотить зерно. Комсомольцы не ходили  безоружными. У каждого из них  было по винтовке.  Иногда приходили  из леса бандиты,  можно было ожидать  выстрел  от  кулачья. В комсомоле остались  самые преданные и верящие в советскую власть комсомольцы. Был отток молодежи из комсомола. Не желали отбирать  зерно у  более зажиточных крестьян. «За что мы  воевали с беляками? За что были в партизанах и эти мужики?»
Да и жизнь на деревне не стала сытнее.  Как была нищета, так она и осталась.  Порой ещё хуже стало. А тут ещё начали  отбирать  зерно. А как  прожить зиму?  Все беды  люди свалили на большевиков.  И комсомольцы не лучше. Помогают большевикам. Вот и  родители были против вступления  детей в комсомол.
- Выгоню из дому! – кричал отец на Гавриила. – В антихристы подался?  Они голод и нищету принесли  на деревню!
Гавриил шел  в дом совета.  Ему  навстречу бежал Семен Анкудинов.
- Пойдем. На краю села ты увидишь страшную картину!
На пустыре лежала изможденная лошадь. На ней доска, а к ней прилеплена бумага, и коряво написано: «Я пропала не от голода и не от старости, а от советской власти».
- Федька Лыков из Большой деревни передал мне, чо у них тоже самое написали на дохлом коне, - сообщил Семен. – Кто-то мотается по деревням, и такое вот творит.  Причем тут советская власть?  Я  нашим парням говорю, что всё наладится.  Надо тока с беляками покончить. Кулачье прижмем. Они вон от жиру бесятся, а  люди голодают.
- Вот мы и поедем на  подводе к  кулаку  Берестову, - ответил Гавриил.  Идем к дому совета.
- Только что Дмитрий Деревянных поехал к Берестову, - сказал председатель совета.  – Вдвоем поехали. Бегите туда.  Берестов мужик  злобный. Как бы чего не вышло.
Гавриил и  Семен побежали к дому Берестова.  Вдали они услышали крики, мат.
Четверо парней и сынок  Берестова  палками избивали комсомольцев.
Гавриил подбежал к толпе  парней и выстрелил в воздух.
- Прекратить! Не то  пулю на вас не пожалею!
Парни бросили бить комсомольцев и отошли.  Сынок Берестова кричал:
- Некаво к нам ходить!  Не желаем мы помогать голодранцам! Самим надо хорошо  трудиться!  Папаня мой денно и нощно трудится. А вам всем завидно, чо мы так  хорошо живем!
- Обманщик твой папаня и плут! – отозвался  Семен.
- Мы и тебе накрутим хвоста! -  отозвался кто-то из парней. – У нас тоже всё есть. Кто вам мешает всё иметь? Кто?  Ваша советская влась вам не поможет. Самим надо трудиться.
Окровавленные  комсомольцы  едва  встали.
- Раз вы так нас встречаете, то вам обещаю – ещё приедем.  И тогда держитесь. С оружием приедем, - ответил Дмитрий Деревянных.
- Хлеб необходим голодающим, - строго сказал  Гавриил. – С вас три мешка  уже обмолотого нового зерна.
Из ворот вышел хозяин Берестов.
- Гринька! – закричал он кому-то во дворе. – Притащи…этим три мешка! Пусть подавятся!
- За избиение нашего товарища вы ещё поплатитесь, - ответил Семен.
- Не надо меня пугать. Я  пуганый. А сын мой погорячился. И то, правда. Надо трудиться, и тогда всё будет.
- А если семья большая, муж  с беляками погиб, как тогда? – спросил Гавриил.
- Причем здесь я? Мы с белой гвардией не воевали, - тихо сказал хозяин. Но чувствовалось, как он наливался злобой. - К власти пришли  большевики-антихристы.  Вот всё и завертелось. Им лишь бы заседать в кабинетах, да вас молодых дураков на нас натравливать. Даром в жизни ни чо не дается. За всё надо платить.  А вы даром хотите у нас всё отнять. Где справедливость?
Работный человек принес мешок зерна, пошел за другим.
- О справедливости болтаешь?! – возмутился Семен. – Забыл, как на тебя крестьяне на полях работали!
- Я за это их кормил, - резко ответил  хозяин.
- Охотников подпаивал, а шкурки у них  ни за грош брал! Забыл?
- Самогон жрать меньше надо было!
- Две лавки у тебя.  Наторговал в них, и  дом  в два этажа приобрел в Иркутске!  От народа деньги драл! – кричал Семен.
- Завидно стало? Вы готовы у  добрых хозяев всё отобрать!  Такая у вас советская влась? Всё отобрать у зажиточного мужика! И как тогда я должен смотреть на такую влась? Как должен смотреть на  эти безобразия настоящий хозяйский мужик? Как? Зачем им нужна ваша советская влась, которую принесли в деревню антихристы! И вы туда же!  Вы нас прогоните, а как вы будете без нас и  других  хозяйских мужиков жить?  Подохните с голоду. Бедная Россия!
- О России не думай, теперь мы будем её от вас защищать, - ответил Гавриил.
- Защитники нашлись. Вы нас грабите. Вы  рубите сук под собой. Именно на нас, на крепких мужиках,  держалась Россия. И что будет? Пшик от России.   
- Мы без вас построим  счастливое и светлое будущее, - ответил Семен.
- А вот если бы вы одумались, да стали бы нам помогать, мы бы в два счета Россию  бы подняли на ноги, - сказал Гавриил.
- Вам помогать? Голодранцам помогать? Я сам тада по миру пойду, если зачну вам помогать.
- К стенке их всех! - крикнул ещё один избитый комсомолец  Игнат Коснарев. Да я лучче пойду к  Грязнову. Тот долго не рассусоливает вот с этими гадами. 
Подолом рубашки он  вытер лицо от крови и пошел вдоль улицы.
- Игнашка! Ты чо?!  Вернись!  К Грязнову не надо! Вернись! – закричал  Дмитрий  Деревянных.
Не послушал товарища Игнат, и продолжил идти.
- Обозлили парня, - тихо ответил   Гавриил. -  Команда лихая подбирается у Грязнова.  Наделают они бед.
Как и наметили, три мешка погружено. Поехали далее.
У калитки  крепкого мужика  Жмурова, стояли два крестьянина с вилами.
- Не велено вас пущать, - сказал один из них.
- Ты видишь, у нас есть винтовки, - ответил Деревянных.
- Не велено пущать, - повторил крестьянин.
- Тогда зови  хозяина.
- У нево живот  болит. Не велено.
- От жадности заболел? – спросил Гавриил. – Дядя Ваня, вот ты своего хозяина охраняешь. А он твою семью кормит? Нет.  Али как?
- Кормит. Он добрый хозяин.  Нам он помогат. Не пущу, хуть стреляй. Не пущу. Он добрый хозяин.
В проеме калитки  появился  Жмуров.
- Упрямцы от антихриста. Мешок дам, но не более, самому не хватит до весны прожить. Вы меня, голодранцы, кормить будете?  А у меня семья мал мало меньше. Ваньша, иди за амбар. Там  ты для них мешок отсыпал. Ведь не отстанут.
- Ну и ладно, - ответил Гавриил. – И мешка с вас хватит.
- Если ишо придете, то вилами прогоним, а то и стрельбой. Грабители вы с большой дороги, вот вы кто.  Настоящие бандиты от антихриста, - сказал Жмуров.
Когда привезли к дому совета пять мешков нового зерна, председатель крикнул:
- Пошто так мало?  Што я буду отправлять в Нижнеилимск?  Уверен, у этова Берестова  полнехонько зерна. Смолотит зерно на своей мельнице,  настряпает хлеба и калачей, да медовых пряников, и повезет на продажу в Нижнеилимск, а там и в Иркутск.  Он там дом аграмадный достраивает.  К таким людям не должно быть жалости! 
- Это жестоко, - ответил Гавриил.
- Для того, штобы нам построить светлое будущее не должно быть жалости к богачам, - ответил председатель. 
Через два дня, когда по приказу  председателя совета комсомольцы  изъяли почти всё зерно у  Берестова и Жмурова, то вечером  избили Семена  Анкудинова и Деревянных.   Целую неделю не могли встать. А  Игната Коснарева  застрелили, когда он отправился в Нижнеилимск.
- Ладно,  там сынок был Берестова. Обидно, что с ними были парни из нашей деревни. В рот  ему заглядывают.  Подкармливает он их. Вот в чем обида моя, - сказал Семен. – Но меня не сломить.
Через месяц, когда  подморозило, и выпал снег, Фёдор Анкудинов, Семен Анкудинов и  их товарищи на повозках поехали к  хозяйству Берестова и Жмурова, чтобы окончательно  эти семьи раскулачить.
В эти годы  продразверстка  набирала обороты.  Указания большевиков комсомольцы должны были  выполнять  беспрекословно.

ГОРЯЧИЕ СЕРДЦА
- Вот тут и зачнем рубить, - сказал секретарь  районного  комитета комсомола  Фома Слободчиков и топнул ногой.  Его рыжие волосы на большой голове будто зазвенели. – Пока, паря, не срубим избу – не уйдем. Баста.
И он,  выдернув топор  из-за пояса,  с силой воткнул его в сосну.
- Не уйдем, - ответил Николай Слободчиков и сбросил с широких плеч стеганку.  – Дмитрий! Зарубин! Давай у нам!
Дмитрий Зарубин, крепкий парень  среднего роста, ходил по песчаному берегу речки Тушамы, держась за топор,  заткнутый за кушак, и цокал языком:
- Благодать, мужики! Луччево места для пионерлагеря и не сыскать!
Будто из-за кустов выскочила Саша  Прокопьева, до того подвижная, что,  казалось, две таких Саши.
- Я тут нашла старую мельницу. Разрушим её, вот и доски будут.  Ну, чо, секретарь?
- Умница! Начнем?
Они пошли к мельнице.  Все четверо -  члены райкома комсомола.  На последнем заседании постановили -  построить пионерлагерь. Весь день, до темноты, они  таскали доски, а вечером пели песни у костра.
Наутро, когда в конце распадка появилась бело-синяя полоска зари,  начали валить лес.  Два дня ушло на это.  Наконец приступили к строительству дома.   Получилось восемь углов, а крышу сделали круглую,  и изба стала походить на юрту. Такое сооружение придумал Дмитрий. Он считал,  что детям для разнообразия надо придумать что-то необычное.
Дом построен. Сделали спортивную площадку. Теперь надо собирать детей из многосемейных.  Занятие хлопотное.  И члены райкома  разошлись по деревням.
- В одной деревне такой случай приключился. Мать  восьмерых детей  встретила Зарубина ухватом.
- Изыди, антихрист!  Некава шастать  здеся, да работню  сманивать в анчихристов дом!
Пришел во второй дом – то же самое.  Ещ1 зашел в  три дома – тоже прогнали.
Дмитрий насторожился. В деревне явно кто-то вел агитацию. Времена были тяжелые. Только что начались организовываться колхозы. И многие не желали вступать в них, особенно зажиточные крестьяне. Они не желали делиться с беднотой. Ведь среди бедноты были и законченные лодыри.  А зажиточные семьи, как правило, были очень работящие. Но пионерлагерь, это ведь не колхоз, да и брали в него только из многосемейных.
В одном открытом окошке  появилось незнакомое лицо. – кто-то здесь прятался.  Дмитрий собрал трех комсомольцев и пошли в дом. За столом сидел  человек с черной бородой и запыленных сапогах.
- Вы тут занялись агитацией? -  спросил Дмитрий.  Человек оглядел мужиков и парней и ответил: - Приходится вот объяснять людям  о  пагубности  колхозов…
В  большой дом входили люди. Дом этот принадлежал только что раскулаченному мужичку   Гаврилову. Отобрали всё. Всех животных  сдали в колхоз.  Большую семью погрузили на  две подводы и повезли в сторону  Лены.  В конце сороковых годов я  был в Якутии. И видел многих  ссыльных из так называемых кулаков и подкулачников. Они и там  оказались хорошими тружениками. В четырнадцать лет я  в городе Олекминск  нанимался к этим людям  следить за лошадьми.  Таких ссыльных там было много.  Даже председателями колхозов они становились. И эти  хозяйства были  весьма богатые. Среди народа я слышал  фразу об этих людях:
- Кормильцы наши.
И это была сущая правда.  Те места, где обосновались  бывшие раскулаченные, народ не голодал. Во время войны и после люди там не голодали. Тогда возникает вопрос – зачем раскулачивали настоящего хозяина? А ведь до сих пор есть защитнички  того жестокого времени. Я не осуждаю комсомольцев, которые шли раскулачивать доброго хозяина, взявшего в руки  вилы и ружья.  Всё это придумали большевики. Им надо было окончательно разрушить  старую систему хозяйствования. Построить светлое будущее, куда и призывали комсомольцев и молодежь. И они шли на вилы,  топоры, и выстрелы. Только потом они поняли, что так нельзя было делать. Поэтому о том времени они  очень сухо писали. У некоторых  старых я  не мог о том времени слово  добиться. Уходили от ответов. Пытались рассказывать о трудовых буднях в колхозе. И я их понимал, и сочувствовал им. Пытался своими вопросами не раздражать их. И когда они были страстными комсомольцами, это была их правда. Хотя она была и ложная правда.  Но это была их правда. И я переводил  вопросы на их  трудовые подвиги. Здесь они оживлялись, и могли говорить столько, сколько хватало сил на разговоры.  А вот когда они начинали писать  и печатать свои  материалы в  районной газете, то это были одни патриотические  лозунги и политические высказывания. Сами понимаете, они жили в советское время,  откровенничать, особенно в партийной газете, нельзя было. Была в те времена расхожая фраза: «Нас могут не понять. Вы что, против советской власти?».  Мне  такую фразу постоянно  произносили. А что у них было в душе, да ещё глубоко запрятанное, тут уж не до откровений.  Так и уходили из жизни один за другим, бывшие комсомольцы, участники Гражданской войны, нераскрытые  современниками.
          Люди толпились в сенях, стояли у окон. Слушали.  Дмитрий понимал, что сейчас решается многое. Здесь,  в Приилимье, в бывшем каторжном крае, люди привыкли надеяться только на себя. И вдруг нарушился их уклад. Новая советская власть, у руководства которой стояли большевики, требовала, что-то непонятное. И это настораживало.
- Люди, я пришел к вам не отнимать, чо-та там…Мы построили на Тушаме пионерлагерь.  Мы решили помочь  очень бедным, многосемейным. Надо отправить детей в этот лагерь.  И всё…
- Ишь, как он заговорил, -  ответил новый человек. Лаской берете.  А потом всё и отберете. Не замахивайтесь на частную собственность!
- Мы не замахиваемся.  Коллективно же легче трудиться.
- Побойтесь Бога! – ответил человек. – Всё под корень рушите. Неужели вы, молодые, не видите, что вас обманывают?
- Господин Гарин, пойдемте, - сказал рядом стоящий с ним обросший человек. -  Я же вам говорил, что с ними говорить бесполезно.  Они собрались строить светлое будущее, которого в этой стране никогда не будет,  пока у власти стоят большевики. Пойдемте.
Тут Дмитрий вспомнил, о чем ему говорили  и напутствовали  большевики.  По ангарским и илимским деревням и селам  ходят  бывшие ссыльные меньшевики Гарин и Титов. Одно время они даже учительствовали в Нижнеилимской гимназии. 
Дмитрий ответил:
- Если вы такой святоша, господин Гарин. – то Бога прошу не трогать. Почему тогда не поможете бедным? Коллективно  трудиться легче. Вот и помогите, чем изощряться в словоблудии. Многосемейным помогли бы.  А новая власть всячески помогает.  Дети будут отдыхать целый месяц бесплатно.  Разве  это плохо? Заработает колхоз во всю  силу и в  вашей деревне будет, бабы мои дорогие,  свой пионерлагерь.  Вы будете работать, а ваши дети под присмотром воспитателей и учителей. Там и грамоте будут учить.
- Во, во, выучатся, а кто работать будет? - отозвался Титов. -  Их же в город потянет.
- Новую технику освоят и останутся здесь, - ответил Дмитрий.
- Не останутся!  Бабы, мужики, не слушайте отпрыска большевиков! – повысил голос Гарин.
- Вот ты, Авдотья, - обратился Дмитрий  к самой шустрой в толпе женщине. – У тебя восемь детей.  Мал мало меньше. Вот эти. Горлопаны чем тебе помогут? Чем? Одной болтовней. Твой мужик в батраках ходил. Теперь на себя будет работать.  И дети будут ухожены и под присмотром. Разе это будет плохо еслив ваши дети станут грамотны?
- Вот это правда! – крикнула молодая женщина. – Тока трудом можно собча чо-та сделать.
- Вы забыли, как моя первая учительница  Зинаида Алексеевна  Оглоблина,  ныне Погодаева со своим мужем организовывали коллективно земельный надел. И весь урожай раздавали многосемейным.  Я не говорю бедным, потому что среди них, действительно есть  лодыри, а имеенно раздавали многосемейным.
- Помним, как же…Мой отец тада пришел помогать имя, - подал голос рыжеволосый парень. – Да чо говорить!  Тетка Авдотья, отдай двух   малышей, всё вам легче будет!
- Вот вы, господа Гарин и Титов, - обратился Дмитрий к  ним, будете мне лекции читать и имя тоже, а я вас фактами буду бить.  Вы же, акромя слов ничо не дадите мужику.  А мы имя делом помогам.
- Вы чо же, бабы творите! – крикнул молодой крестьянин Кузьма Бутаков. – Новая влась  к вам лицом, а вы к ней чем? Вам предложили цельный месяц детей кормить, а вы… слушаете этих господ? Они вас к прошлому тянут! Тянут к смирению и темноте.  А я тоже может хочу построить светлое будущее и пожить в нем!  В косомол запишусь, и будут строить это светлое будущее.  И колхоз нам нужен. Я  буду воевать за колхоз.
- А я  Ваньшу андаю! -  отозвалась молодая женщина. – Пусь месяц отдохнет перед школой, а то всё работа да работа в поле. Совсем парень свету белова не видит.  Ну, чо, бабы?
- И я Наталлю подошлю! – отозвались в толпе.  – Болет она.
Народ расходился. А Гарин и Титов ушли из деревни.
Дмитрий и три комсомольца в избе-читальне провели беседу с колхозниками, дали небольшой концерт…
С этой деревни собрали восемь детей и отправили их с Дмитрием.

Шел 1934 год.
До деревни Бубновой 70 верст.  Дмитрий Зарубин шел двое суток. Одну ночь спал  под корнем вывороченного дерева, а вторую - у  Илима, согнувшись у костра.
В деревню пришел, когда пели вторые петухи.  Все взрослые, да и молодежь были в поле – шла жатва.
Серп Дмитрию дала Зина Бубнова. День был жаркий. Дмитрий встал рядом с мужиками.  Они недоверчиво посмотрели на  комиссара комсомолии.  А он стал жать.  Зина  Бубнова запела, а девчата подпели.  Пел и Дмитрий. Взрослые только хмурились, молчали и изредка поглядывали на Дмитрия.
Когда шли на стан обедать, Дмитрий  собрал комсомольцев  и раздал им свежие газеты, журналы для художественной самодеятельности. Он рассказал о текущем моменте.
А после обеда снова стали жать.  Пот застилал глаза, ломило спину.  Кажется, ещё  один сноп, и  Дмитрий упадет на горячую землю.  Но сноп вставал к снопу, и поднимался суслон.
Зарубин не видел, сколько  он поставил суслонов.  Он видел ребят, девчат, крестьян.  Они шеренгой, медленно,  но уверенно двигались по горячему полю.  Торопились.  Не сегодня, так завтра может заненаститься. А осень на Илиме резкая.  Сегодня печет солнце, завтра дождь, а там и заморозки.  А хлеб нужен республике.  Местами в центральной России  неурожай, засуха, почти как в двадцатые годы.  И надо помочь голодающему населению.  А урожай на Илиме выдался отменный.
Солнце давно утонуло за горой, за Илимом, и горизонт в том месте пылал раскаленной печью.  Мужики с тревогой поглядывали на разбушевавшийся   алый горизонт и торопились, торопились.
- Шабаш! -  кто-то сипло крикнул.
Дмитрий довязал сноп, прислонил его  к суслону и , держась за спину, стал выпрямляться.
- Ну, чо, комиссар? -  подошел к нему самый старый и хмурый крестьянин с жилистыми, длинными руками и похлопал по плечу.
- А я думал, ты лясы тока  точить мастака, а ты и на работу – хват. Молодчага.
- Это наш Зарубин, член райкома комсомола, - сказала подошедшая Зина Бубнова.  – Молодец, Дима, двадцать пять суслонов поставил!
Теперь всей огромной толпой  шли к стану.  Дмитрий собрал комсомольцев, и они тут же,  кто на что способен, показали концерт.  Дмитрий читал стихи Демьяна Бедного, Маяковского. Сыграли  маленькую пьесу.
Люди ушли спать, а комсомольцы провели собрание.
Два дня здесь был Дмитрий, и два дня от зари до зари помогал колхозникам убирать урожай.
На  последнем собрании кое-кого приняли в комсомол и выбрали делегатов на съезд передовиков в  Иркутск.
На третий день прошел дождь, но урожай был уже снят, свезен на гумно – для молотьбы.
Дмитрий Зарубин, Зина Бубнова и ещё два комсомольца жирно намазали дегтем ичиги, забросили котомки за спины и по грязи отправились в дальний путь, в Иркутск.

Полмесяца добирались до Заярска. А там сказали, что пароход придет через неделю.
В барак, где отдыхали двадцать комсомольцев – делегатов с Илима и  Ангары вошел мужчина огромного роста.
- Я председатель колхоза.  Северяне – народ крепкий. Нужна помощь.  Меня назначили поднимать хозяйство. И пока не придет пароход, все вы   мобилизованы на молотьбу.  Айда!
Кто-то хотел возмутиться, но Дмитрий Зарубин подошел к  председателю, за ним Зина и все илимские комсомольцы.  В общем, все пошли.  Кого  определили молотить, кого строить новый свинарник, пахать заброшенный участок у Ангары.  И опять от зари до зари.  А поздно вечером пели,  плясали у местного клуба, и в нем же поставили несколько сценок из местной жизни.  Работали только за обеды, а не за трудодни.
Когда пришел пароход, селом  пришли провожать илимских ребят.  Работники они оказались отменные.  На дорогу дали несколько буханок хлеба выпеченного из нового урожая. Полмешка картошки и кружку соли.

Секретарь райкома комсомола Дмитрий Зарубин шел пешком от Нижнеилимска до деревни Каты.  250 километров!
В те времена ходили пешком.  Далеко на повозке по бездорожью не проедешь.  Да если и были какие лошаденки, они нужнее на месте; на заготовке дров, сена, на жатве, молотьбе… Это потом в кино показывали, как секретари ездили  на машинах, лошадях.  На  Илиме  ходили  секретари, редакторы и корреспонденты  районной газеты  «Илимский партизан» только пешком.
Ночи холодные. У Зарубина припрятан у ручья котелок.  Развел костер, вскипятил воду, заварил чагу. Здесь он готовил лекции, учил стихи, сценки, писал заметки для газет. Иногда ночевал в деревнях, у комсомольцев и тогда собирались молодежь, проводил беседы, а днем работал со всеми.
К костру шел человек.  В его руках обрез.  Дмитрий встал.
- Я тебя давно стерегу.  Всё просвещением занимаешься? Всю страну одурманили мерзавцы! Всё отняли у нас! А теперь и твой пришел черед.  Помнишь, наверное, Кешку Матвеева? Комсомолией был.  Где он?  Мы его изничтожили.  Я ему нож сунул под сердце. Мы ево в Ангаре утопили.  А вот Семка Анкудинов живуч оказался. 
Дмитрий почувствовал, что бандит выстрелит и прыгнул в сторону. И тут же раздался выстрел.  Зарубин не дал бандиту перезарядить обрез, ногой выбил оружие, и нанес удар в челюсть.  Человек убежал в лес, а обрез пришлось далеко забросить в воду.
Дмитрий не боялся бандитов.  Он в то время был сильным, тренированным бойцом.  В ту ночь он не спал.  Он писал статью об усилении советской власти  на селе.

250 километров пройдено. Жители Каты встретил Зарубина доброжелательно. Месяцами – никого, нет новостей.  А тут пришел свежий человек, да ещё с книгами и газетами. Полный клуб  набралось людей.  И  вдруг…зазвенели стекла. Все на улицу.
В тайге выловили двух бандитов. Отмыли  их, побрили и отправилли в Иркутск.
Собрание колхозников продолжили.  Зарубил выступил с лекцией о международном положении и зачитал постановление по увеличению рогатого скота. Наутро он пошел в коровник, надо помочь колхозникам перекрыть крышу.
В этой деревне задержался на три дня. И все три дня  помогал колхозникам в их нелегком труде, читал лекции, проводил беседы.
Такой была жизнь первых комсомольцев на  Илиме тех лет -  неспокойной,  трудной, завидной.
Вот, кажется, и всё, что я хотел  написать.  Хотел писать дальше, ну, например, о комсомольцах нашего времени, но не поднялась рука.  О них много написано.  Да и я постарался. Но равнять тех комсомольцев с нашими как-то   неудобно, возможно, из-за того, что мечта о светлом будущем, к великому сожалению,  не сбылась. Но я преклоняюсь перед их мужеством и мечтой о будущем, ради которой они шли на все  невзгоды и лишения.     


    

    
   

      
      


   
               

               
               
 





      
 
    
 





      


       

 
        




   

   

   
   
 
       



    
   

   
      
         
   
       

   

               
    
 
             



 
               
    


 
    
 
   
 

 




    


   

           
   
 



 


.