Железное кольцо! Детство! Часть первая!

   Ночью мою маму увезли в больницу, с ней уехал и папа. Нет, она не заболела, а просто поехала с папой покупать мне братика, или сестрёнку. Почти всё время я пропадала у дедушки, вот и сейчас я осталась у него. Дедушку звали Илья, он был отцом моего папы, и мы всю ночь провели с ним в ожидании. Ночь была тёмной и сырой. На дворе стоял октябрь месяц, но в доме дедушки было тепло от хорошо протопленной печи. Дедушка любил спать на широкой и длинной лежанке, и не желал слышать ни про какие кровати. Я хоть и была ещё маленькой, мне летом исполнилось всего шесть лет, но уже всё понимала и осознавала, но мне только не было понятно, как это папа с мамой собираются купить мне братика, или сестрёнку и, главное, где? Этот вопрос мучил меня почти всю ночь.
   
   Я лежала с открытыми глазами на кроватке, которая стояла за ширмой из простой материи, отделяющей мою, так называемую, спальню от кухни. Вернее от той части дома, которая служила в доме дедушки и кухней, и прихожей, и спальней, а, иногда, и туалетом, если ночью, вдруг, кому-то приспичивало по нужде, а на улице была непогода. В углу, недалеко от входных дверей, стояло ведро, накрытое куском фанеры, для этих целей. Лично я часто бегала туда ночью, особенно осенью и зимой, когда ночи бывали особенно тёмными. На столбе, который стоял чуть в стороне от нашего дома, болтался фонарь с тусклой лампочкой, но всё равно от него в доме хоть что-то можно было рассмотреть.
   
   Вот и сейчас фонарь болтался от ветра и скрипел со страшной силой, но всё-таки светил и я, глядя на него, думала о том, как папа с мамой будут покупать ребёнка и, главное, кого же они выберут? Мне очень хотелось, чтобы они выбрали девочку, я буду с ней дружить и заплетать ей косички, а то мальчики только и умеют, чтобы подраться, да потаскать за эти самые косички.
   
   Возле дома, прямо за стеной, иногда погавкивал пёс Тишка, скорее всего ему не давали покоя соседские коты, а может и лисы, которые частенько забегали во дворы к односельчанам. От нашего дома, через небольшое, колхозное поле, на котором постоянно росла кукуруза, до леса было метров двести, не больше. Это сзади нашего дома, вернее дома деда, где я пропадала почти всё время, а перед домом пролегала накатанная дорога, заросшая травой с двумя, чуть заметными колеями. Сразу за ней начинался не очень крутой косогор, который упирался в ручей, заросший с двух сторон густым кустарником и олешником. Сквозь кустарник были прорублены проходы, а через ручей были перекинуты небольшие мостики почти напротив каждого дома, для того, чтобы люди, живущие на этом берегу, могли ходить в центр, где располагались все магазины, клуб и колхозная контора. Там останавливался и автобус, который периодически приезжал к нам в село. Каждое утро папа с мамой ходили на планёрку, как они говорили, домой папа возвращался всегда поздно, а мама часто прибегала домой и днём с фермы, которая располагалась метрах в трёхстах от нашего дома.
   
   Осенью, когда убирали кукурузу, дядя Петя, это пастух нашего колхозного стада, выгонял сюда коров, и они бродили по всему полю, заходя иногда в лес.
   
   Ручей, который пробегал внизу косогора, состоял из сплошных родников и поэтому, даже в жару, вода в нём была ужасно холодная и желания побегать по воде у меня, да и у остальной детворы, не было. Примерно в километре от нас начиналось озеро, которое сотворили люди, сделав насыпь, перегородив, таким образом, русло ручья, оставив только одну трубу, подняв её метра на два с половиной. В результате этого образовалось довольно крупное озеро, а для нас оно вообще было, как море. Потом колхоз завёз туда мальков карпа, толстолобика и белого амура, для очистки озера от водорослей и тины, которая скапливалась особенно вначале озера. Ближе к озеру ручей превращался в небольшую и глубокую речушку. Вода там была гораздо теплее. На том берегу, который был с противоположной стороны ручья, если смотреть от дома, где проживал дедушка и я с ним, располагался небольшой, удивительно чистый пляж, куда мы, в основном, и приходили с родителями покупаться. Я часто ходила с дедушкой, и покупаться, и порыбачить, чем он любил заниматься. Сразу за домами, со стороны озера, начинался сосновый лес, который расползался по всей округе, огибая всю деревню. Почти на опушке и проживал дядя Петя, а рядом с ним проживала тётя Аня, к которой мы тоже иногда заглядывали. От неё до пляжа было всего метров двести через этот самый лес.
   
   В лес, который располагался за кукурузным полем, мы ходили с дедушкой очень часто, который собирал там какие-то травки, а заодно набирали бидончик ягод, а ближе к осени начиналась грибная пора и из леса мы уже не вылезали. Мне нравилось с ним ходить в лес, бегать там, несмотря на полчища насекомых и паутины, развешенной между деревьями, как для просушки. Я находила гриб, срывала его, и бежала к дедушке, а тот, в свою очередь, садился на пенёк, или поваленное дерево, улыбался мне и говорил, что это плохие грибы и их называют поганками.
   
   Дедушка! – обиженно спрашивала я у него. – Они же красивые! Мама всегда говорит мне, что я красивая, так что я тоже поганка?
   
   Эти мои рассуждения всегда вызывали смех и у дедушки, и у родителей, после чего они дружно меня обнимали.
   
   Ну что ты, дурочка! – смеялась мать, вытирая от смеха слёзы. – Ну, какая же ты поганка? Ты у нас красавица и есть мы тебя, не собираемся, а вот для еды те красивые грибы, да и некоторые ягоды, похожие на крупную чернику, которой было очень много в наших местах, их кушать нельзя, можно отравиться. Не зря же люди называют их волчьими ягодами.
   
   Вот так я и росла в этом чудном месте, не зная ни тревог, ни проблем, наслаждаясь свежим и чистым воздухом, наполненным озоном, не ведая, что где-то ещё могут жить люди лучше, чем у нас. Пару раз меня привозили в город папа с мамой, но я боялась даже выйти из нашего старенького «Москвича», который папа приобрёл ещё до моего появления. Да и то он покупал его с рук в этом самом городе. Ездили мы на нём редко, только в город, да иногда выезжали все вместе на озеро.
   
   В конце октября мама, наконец-то, купила мне сестрёнку, которую назвали Полинкой.
   
   На мой вопрос, а почему Полина, она ответила мне, погладив меня по голове. – Потому и Полина, что купили её на прекрасном, цветущем поле, над которым летало много-много бабочек, и пели птицы.
   
   Я закрывала глаза и представляла в своём воображении это поле. С этими мыслями я и засыпала, порхая бабочкой над полем, где росли чудесные цветы разных оттенков, где без конца жужжали пчёлы и пели птицы, где резвились разноцветные бабочки.
   
   Не знаю почему, но это видение преследовало меня потом всю мою жизнь. Таким образом у меня появилась белокурая сестрёнка по имени Полина, которая родилась, как в последствии я узнала, 29 октября 1990 года в районном центре, где шесть с небольшим лет тому назад родилась и я сама. Дом наш был, довольно стареньким, да и принадлежал он дедушке, поэтому моему папе, к майским праздникам, выделили трёхкомнатную квартиру в двухквартирном доме, но уже на другом берегу нашего ручейка. Дедушка не захотел переезжать в новую квартиру и остался жить в своём доме. С ним почти всё время была и я, а с Полиной сидела мама, решив на время оставить работу, тем более, что ей был положен отпуск по уходу за ребёнком, да и папа тоже настаивал на этом.
   
   Жизнь шла своим чередом, и я никак ещё не могла понимать что же происходило на самом деле в конце следующего года, когда мне уже исполнилось семь лет, а Полинке исполнился годик и она уже стала ходить на своих ножках. В конце года произошёл распад нашей страны, но я этого не понимала. Я видела только, как дедушка постоянно чертыхался и плевал в телевизор, называя каких-то там людей чертями и тварями. Папа мой посмеивался над ним и говорил, что всё это ерунда, и какая разница как будет называться страна.
   
   Ну, подумаешь, не стало СССР? – говорил он дедушке, когда приходил к нему в гости. – Вот не надо было его создавать! Ведь была до этого Россия, пусть бы так и оставалось, поэтому всё так и получилось, как получилось.
   
   Много ты понимаешь, сосунок! – кричал мой дед на папу. – Вот вы, молодые, не соображаете, а хотите страной управлять! Что ты будешь делать со своими малютками, когда ваш колхоз развалится?
   
   Ну, батя, ты и даёшь? – смеялся мой папа. – Это почему же наш колхоз должен разваливаться? Наше хозяйство крепкое, у нас всего в достатке, асфальт в деревню проложили, газ скоро подключат, вода есть, да и не голодные, слава Богу.
   
   Я никак не могла понять того, как это колхоз может развалиться? И почему страна развалилась? Если она развалилась, то как же мы ходим по земле, она же тоже должна была бы развалиться!
   
   После того, как папа ушёл к себе домой, а я осталась с дедушкой, я спросила у него. – Деда! А как это страна развалилась на мелкие кусочки? И почему мы не видим этих кусочков? И как это колхоз развалится, он что карточный?
   
   Похоже, детка, ты права! – задумавшись, ответил мне дедушка. – Похоже и страна наша, да и колхоз тоже, оказались карточными, а сейчас одни бездари, да алкаши! И куда только мир катится?
   
   От этих слов мне вообще стало не по себе.
   
   Деда! – не унималась я, тормоша его за руку. – Как это мир катится?
   
   Да, внученька! Катимся мы в трамтарары! К чёрту на кулички! И, выключив телевизор, поправил одеяло на моей кровати, подтянув его к самому подбородку и добавил. – Ты спи! Тебе это ещё рано знать, а вот когда вырастишь большой, тогда и хлебнёшь своего. Ох и нахлебаетесь вы, милые мои! Папа твой ничего не понимает, а беда уже стучится. Спи, а я сейчас покурю, да тоже буду ложиться, чего зря свет жечь-то!
   
   Дедушка ушёл, и в доме наступила тишина. Тепло, исходящее от русской печи и лежанке, на которой спал дедушка, тихой истомой растекалось по мне, и я уснула. Всю ночь мне снились ужасные сны, в которых разваливались на куски целые страны, а люди срывались в какую-то бездонную пропасть, и летели вниз, не издавая никаких звуков. Только  я с дедушкой стояла у края пропасти и наблюдала за происходящим, а ведь где-то там, на другой стороне остались мои родители и, главное, моя маленькая сестрёнка Полинка. А потом, вдруг, мы все попали в какой-то огромный шар и покатились вниз, срываясь в пропасти, и падая на какие-то огромные камни, продолжая нестись в чёрную неизвестность. Я кричала от ужаса, но моего голоса не было слышно, потому что вокруг меня стоял дикий рёв и грохот. Пытаясь ухватиться за дедушку, я старалась хоть во что-то упереться ножками, но они проваливались в пустоту. Устав бороться и звать на помощь, я отдалась этому беснующему бегу и, в тот же миг, ударилась головой об что-то твёрдое. Мне стало обидно от того, что я потеряла всех своих родных, особенно дедушку, и заплакала.
   
   Ну что с тобой, внученька? – вдруг донеслось до меня откуда-то из тягучей темноты и я, набравшись мужества, открыла глаза.
   
   Надо мной склонился дед и пытался поднять меня с полу, на котором я, непонятно почему, оказалась. Моя детская психика была сильно нарушена и я, с испугом, прижалась к деду и заплакала.
   
   Ну что ты, девочка моя? – взволнованно спросил у меня дед и, взяв меня на руки, поднял с пола, и положил на кровать. Укрыв меня одеялом, он спросил. – Что-то приснилось, внучка?
   
   Я молчала и боялась открыть рот от страха, сковавшего меня, как в том огромном шаре, в котором я катилась в пропасть. Постепенно я стала осознавать, что это всего лишь сон, хоть и страшный, но сон. Я по-прежнему молчала и, взяв дедушку за руку, крепко её сжимала, боясь того, что он уйдёт от меня.
   
   На улице уже светало, поэтому и в доме стали различаться все предметы, находящиеся рядом со мной. Наконец я отпустила дедушкину руку и, посмотрев на него, слегка улыбнулась, и забралась с головой под одеяло.
   
   Ну, вот и умница! – пробурчал дед и, кряхтя, полез на свою лежанку.
   
   Через пару минут он снова засопел, а я, высунув голову из-под одеяла, стала смотреть в окно. Было слышно, как за окном завывал ветерок и видно, как на улице летало множество снежинок, которые, попадая на стекло, медленно таяли, но не совсем, образуя на стекле снаружи ледяную корку. Это корка всё сильнее и сильнее нарастала и в итоге, всё стекло превратилось в непроницаемую серебряную занавеску, которая скрыла от моего взора даже столб, с весящим, на нём, фонарём.
   
   С дедушкой мне было хорошо, но я каждый день бегала домой к родителям, чтобы поиграть с Полей, а иногда, посадив её на санки, увозила к деду, и играла с ней до самого вечера, пока мама, или папа, не приходили за ней. Каждый раз, когда они приходили, то почему-то ругали меня за то, что им приходится ходить сюда, чтобы её забрать. Тогда дедушка начинал на них бурчать, защищая меня, а я пряталась за ним.
   
   Зима хоть и тянется долго, но всё равно прошла не заметно. Снова побежали в нашу речушку обильные ручьи, которые неслись в неё с неимоверной скоростью, круша всё на своём пути. В этот момент, наша речушка, шириной метра полтора летом, превращалась в ужасную, бурлящую реку, которая, местами, доходила до полусотни метров в ширину. В это время, по мосткам, уже было не добраться и, чтобы попасть в основную часть села, то надо было идти через мост, который находился от нас метрах в трёхстах, да и то, в этот период, по нему ходили с опаской, потому что он гудел и дрожал под напором воды. Мне и родители, и дедушка, категорически запрещали даже подходить к нему. Да я и не ходила к деду, пока вода не спадала, потому что школа тоже находилась на основной территории села.
   
   Как правило, это приходилось на весенние каникулы, но не всегда, и тогда я была всё время у дедушки, и игралась на заднем дворе, куда солнышко добиралось быстрее всего, освобождая небольшую лужайку от снега. Там мне дед соорудил качели и песочницу, но она была ещё сырой, поэтому я только игралась с Тишкой, да качалась на качелях.
   
   Обычно половодье проходило быстро, и уже через неделю, бурлящий поток, превращался снова в нашу, маленькую речушку. Косогор тоже находился с солнечной стороны, поэтому там быстрее всего начинала вылезать травка, и небольшие, синие цветики, а ещё белые, которые дедушка называл подснежниками. Их, возле речушки и дальше в лес, было великое множество. Я их собирала в небольшие букетики и приносила в дом к дедушке, а также маме и Полинке. К этому времени вода спадала и я, запросто, бегала по своему мостику.
   
   Когда я ещё была совсем маленькой, годика четыре, я помню, как дедушка нарезал каких-то веточек, долго с ними возился, обрабатывал, сушил, а потом сплёл мне маленькие лапти, которые подарил мне. Я их носила и до сих пор, когда уходила с дедом в лес.
   
   Вот, внученька! – сказал он мне тогда, улыбнувшись. – Ты их носи и тебе будет в них удобно, да и ножки свои сбережёшь. Эти лапоточки долго тебе послужат, и всё лето будешь в них по лесу бегать, не боясь, что собьёшь ножки, а на следующий год я тебе другие сделаю. Когда вырастешь, будешь в туфлях на высоких каблуках бегать и парней с ума сводить, а сейчас твои ножки оформятся и станут стройненькими.
   
   Лапоточки, как их называл дед, были действительно очень удобными, лёгкими и я, уже через неделю, так к ним привыкла, что уже о другой обуви и говорить не желала. В них я и бегала и тогда, когда уже в школу пошла, но только на летних каникулах. Бегала по всей деревне, прибегала и домой, на что мама, недовольно говорила папе, чтобы он поговорил со своим папой, то есть с дедушкой, чтобы дедушка не дурил мне голову. Для меня это тоже было непонятно, что значит, не дурил голову. У мамы я не стала спрашивать, потому что она, почему-то, недолюбливала дедушку и вечно была им недовольна. Я этого не понимала, и мне всегда было обидно за моего дедушку, которого я любила.
   
   Придя к деду, домой, я спросила у него. – Деда! А что значит не дури голову? И как её можно дурить?
   
   Ну и где ты это слышала? – спросил дедушка и внимательно посмотрел на меня. – Наверное, мама твоя что-то ляпнула опять не подумавши?
   
   Я потупилась, не зная, что ответить! С одной стороны я хотела узнать, что это значит, а с другой не хотела, чтобы дед узнал от кого я это слышала.
   
   Так! Ясно! Значит мама! – пробурчал дед и направился на задний двор, где он занимался дровами.
   
   Ему, как ветерану труда, колхоз привёз целую тракторную телегу дров и теперь он их колол увесистым топором, и складывал в круглые штабеля, типа шалашей, чтобы лучше сушились на солнце, продуваемые ветерком, как он говорил. На мой вопрос он так и не ответил, да я и сама про него забыла, помогая деду носить дрова, а он их аккуратно складывал. Трудились до самого вечера, но кучу, которую он наколол, мы с ним убрали. Оставалось ещё очень много не колотых и дед, посмотрев на кучу, сказал, что за неделю управится.
   
   Зато зиму будем греться у печи! – весело сказал он мне, после того, как мы закончили работу.
   
   Незаметно наступило лето. У меня начались каникулы, и мы снова стали часто ходить в лес.
   
   Лес, это самый наш главный друг! – говорил дед.
   
   Поэтому не было и дня, чтобы мы с ним не сходили в лес, если только не шёл дождь. Он мне показывал всякие растения, деревья, говорил как называется то, или иное дерево и что именно делать в лесу, а что нельзя, чтобы не рассердить лешего, который живёт в этом лесу. Когда человек ведёт себя хорошо, говорил он мне, тогда и леший к нему с добром. Подскажет где ягодки, грибочки, а где болото, или ещё какие неприятности.
   
   Ты его, внучка слушайся, и он всегда тебе поможет! – сказал он мне как-то уже ближе к осени, присев тяжело на поваленное ветром дерево. – И запомни! Только дураки, да плохие люди его боятся, потому что он их на дух не переносит, а хорошим он завсегда рад.
   
   Домой мы вернулись уже в сумерках и он, не раздеваясь, лёг на кровать, куда никогда не ложился, и произнёс. – Ты, Ларочка, сбегай домой к папе и попроси его, чтобы он пришёл ко мне, а сама сегодня оставайся там.
   
   Хорошо, дедуля! – сказала я и побежала домой, к родителям, стараясь успеть до темноты.
   
   Прибежав домой, я, прямо с порога, крикнула. – Папа! Дедушка лёг на кровать и сказал, чтобы я тебе сказала, чтобы ты к нему пришёл, а сама, чтобы оставалась дома. Вот я и прибежала. Ты давай быстрее иди, а то он какой-то уставший сегодня.
   
   Папа поднялся с дивана и, посмотрев на маму, накинул на себя куртку и скрылся за дверью, а мама, почему-то заплакала. Тогда я ещё ничего не понимала на том жизненном пути, которому необходимо пройти каждому человеку.
   
   Мой дедушка умер, и его похоронили перед самым началом учебного года, в котором мне предстояло учиться уже в третьем классе. Мне так было жалко моего дедушки, что не находила себе места, и продолжала бегать к нему домой, который стал для меня, вдруг, каким-то неуютным и чужим.
   
   Как бы то ни было, но от нас ушёл человек, с которым я провела всё своё раннее детство. Я потеряла самого близкого для меня человека.

                03.02.2015 год.


Продолжение! http://www.proza.ru/2015/02/04/1284!