При дороге

                ПОБЕГ
Я проснулся и разом отрыл глаза. В хате жил полусвет и в нём выступал угол, белёной крейдой - мелом, русской печки, чем-то напоминающей что-то знакомое... ах да!..
     Это наша квартира, тут же, в городе, только тремя месяцами ранее. Там, в обеих комнатах царил форменный бедлам - наспех завязанные узлы, с домашним скарбом. На полу - не протиснуться, из -за того, что не вошло в узлы и пакеты... Я, было, сунулся подбирать  игрушки, но меня остановила баба Ульяна:
   - Хай уже, новорожденный, валяются твои цацки, бо никуды их класты. Бач, що робиться? О, горе, горе! Нюра куда ж мы?
   - А я знаю, мама? Кудась приедем. Кажуть в области эшелон дожидается, мо успеем...
   - Баба, а баба, чего ты дражнишся?
   - Як это?
   - А каким-то роженым обозвала?
   -  Ну ты дывысь, дурненький...Сегодни шеснадцатее - твой день рождения. Ты ж уже казак, Аж восим годочков!.. Зазвонил телефон...
   - Да! - сказала мама в трубку и слушала, что говорил отец -. Ладно Миша всё поняла... что могли - собрали. - всего не возьмёшь - со вздохом закончила мама...
   - Ну, шо там, дочка?
   - Не придёт ночевать... срочный груз, прислали солдат в помощь, к утру надо отправить... Велел еды дня на три заготовить. Миня, бери кашолку, идём в магазин, пока не закрылся... Тут подняли галдёж сестрички:
   - И мы, и мы!
   - Вы - завтра, мои хорошие, поиграйте с бабушкой, а мы вам карамелек принесём. - Успокоила их мама и  мы поспешили из дому...
     А утром - всё завертелось, как в кино... Первым делом, подкатила телега. два матроса погрузили вещи, туда же забрались бабушка и сестрички... Телега тронулась, а за ней и мы с мамой, и матросами поспешили к пристани...
     Папа и  капитан "Днепровца" -  Костылев Никита Ильич, встречали нас у ворот пристани.
   - Ну, слава Богу! Здравствуйте, мои хорошие!.. Быстренько слезайте и на "Днепровец"!
Хлопцы, поторопитесь и присмотрите за ребятишками.
   - Па-а, я с тобой!
   _ Миня, ты ж большой уже, помогай маме и бабушке. Мне некогда, нужно выполнить последнее поручение...
     Пришлось мне топать вслед за девчонками к причалу, где шипел паром белый-белый пароход...   Только мы загрузились на борт, как за зданием пристани раздался взрыв, поднялось облако дыма... Потом второй и третий... Никита Ильич снял мичманку и молча
стоял, глядя, как над зданием пристани показались языки пламени...
   - Всё!.. Отдать кормовой! Самый малый вперёд...
     Показался отец, рядом с ним быстро шагал папин напарник Иван Жигуров. Они, почти богом залетели по трапу на пароход...
   - Отдать носовой! - гремел в "матюгальник" капитан -Малый назад.!.. Правый на борт!... Полный вперёд!... Самый полный!!!
     "Днепровец" послушно развернулся и подался вниз по течению... А мы стояли на юте- корме, махали руками и глядели, как правый, высокий берег скрывает, на повороте город... 

    
 День простояли в старице, под Гремячом, а перед самым утром получили сводку из Накошена, что под Ушлей фашисты вышли к реке и вниз ходу нет… Решили спуститься до Устей, может – неправда?
К Устям подходили на рассвете. Осталось повернуть в узкую речку и можно ждать темноты, но из-за прибрежных деревьев , как вынырнули три самолёта и стали бомбить пароход. Первый и второй прмазали, а третий попал… Две «зажигалки» попали на палубу, одна под рубку, а вторая на корму. Взрывов пока, не было, но пламя аж гудело! Вывалился горящий рулевой. Капитан и отец бросились к рубке, но там был сплошной огонь. Неуправляемый, горящий пароход, вильнул влево и воткнулся острым штевнем в илистый берег и стал неподвижной мишенью, Засвистели и стали рваться бомбы. Люди, в ужасе, срывались в реку, чтобы погасить горящую одежду, кричали, просили помочь, тонули…
Когда самолёты улетели, мама и бабушка, лежащие над нами, поднялись, выскочил из машинного отделения отец и заорал во всё горло;
-Вон из парохода! Сейчас взорвётся котёл!!! И потащил нас на нос и  стал выкидывать всех, как мешки с мякиной…  За нами последовали остальные, кто выжил в том пекле. И вовремя – только люди успели выбраться на землю, как послышался нарастающий гул в небе – шли самолёты добивать пароход. Люди бросились врассыпную.
Снова  глохли  уши от взрывов и когда они улетели – пароход уже был на дне. Над водой виднелся верх рубки, часть трубы и обломки мачты.
Оставаться дальше было опасно и мы, циганским табором, подались, вдоль Сейма в Новые Лины. Уже солнце клонилось к закату, когда мы вышли на центральную площадь посёлка. Исполкомовские подались в поселковый совет, а мы – искать ночлег. Пустила нас ночевать старуха, на самом краю улицы, скоро пришли за отцом… Потом выяснилось, что в поле, на отаве, было собрано огромное стадо живности, для угона на восток. А в поселковом совете собрался весь актив района. Стоял один вопрос, как организовать угон скота.
Отец вновь заявил военкому, что готов               уйти на фронт, но тот, погядев на его «бронь», покачал головой и заявил:
    - Э, нет, Михаил Иванович, не я вам выписал сей документ, не мне и отбирать его… Товарищи! – обратился он в зал – У меня есть предложение, которое всех устроит и развяжет нам руки. Предлагаю начальником штаба пастухов назначить Рундукова. Он коммунист, образованный, ему и карты в руки!
    - Послушайте, товарищи, у меня же семья шесть человек, куда ж мне?
    - Э-э, мил человек, семья, не помеха! Найдём тебе лёгкую телегу, погрузишь пожитки и – вперёд! – Заключил председатель сельсовета – Это уже по твоей линии,  Мойсеич – лошадку и телегу, к утру. Ясно? Михаил Иваныч, можете тоже быть свободным и считайте, что это партийное поручение вам и вашей семье. Коллектив подберите сами: вам с ними работать. Накладные и печать, расписки получите в типографии, часика через два. Да, Остап в твоей ватаге видел котёл вёдер на пять поди… Отдай в пастушью артель. Ушицу и в вёдрах сварганишь. Всё, хлопцы, до утра!... Теперь вот ещё что… - обратился он к залу, когда выходил – услышал отец.
У скота никого не было. Пригнавшие табуны и стада, пастухи разбежались. У намёта сидели три молодицы и щёлкали семечки. На предложение отца – гнать дальше стадо, согласились, а к утру уже сколотили бригаду из двадцати двух человек. Хорошие специалисты, каждый знал, что им понадобится в дороге и, тут же, бросились выколачивать из организаций и складов, нужное. Солнышко только окунулось в сентябрьские туманы, холодные да белесые. Росы истекали таким обилием, что на дорожках поблескивали зеркальца луж.
Не доеное стадо призывно ревело и туда устремились местные женщины, как-то успокоить коров, отдоив, хоть на землю, молоко, из раздутого вымени. И верно, скоро коровки успокоились, но расходились свиньи, требуя корма, ржали рабочие кони . Завидев людей, они окружили их плотным кольцом  и каждый ластясь пытался обратить на себя внимание.
    - Боже! Как же эту ораву накормить и гнать куда-то, не известно куда?
    - Не переживайте так уж… В дороге решим. Как-то будет. – Утешила его одна из тех – трёх. Привезли казан и лёгкую повозку – арбу на двух колёсах, которую мы тут же окрестили «Бедой». Забросили в неё несколько узелков да фанерный чемодан – были готовы к дальней дороге…
     По спискам выходило всего голов – три тысячи восемьсот пять. Отец собрал свою бригаду,на совет
    - Два вопроса нужно решить, товарищи. Первое – как будем гнать стадо, огульно или каждую тварь отдельно    - Только отдельно! Гамузом не выйдет – отозвались опытные пастухи. У коня ход один, у свиньи – ход другой, у коровок – тоже свой. Если гнать отдельно, то можно кого-то попридержать, кого-то подогнать… да и кормиться скотина должна. Так-то… - ответил задумчивый, молчаливый старик.
    - Верно Кузьма гуторит: порознь – оно надёжнее и безопасней.. Если повезёт, то нужно выбирать пролески, чтоб меньше из неба было видно… - зашумели  женщины.
    - Тогда второй вопрос. Нужно срочно сосчитать стадо, поголовно. Теперь за каждый хвост головой отвечаем… Тогда – так: делим стадо, быстро считаем – списки мне. Пойду отчитаюсь и  в дорогу.
Пока женщины кончали дойку, принесли списки всего стада. Выходило, что свиней было на три головы меньше. Лошади – все на месте, овцы разбрелись, без присмотра, пока не нашли шесть голов.. За ночь отелились две коровы. Их, с телятами, придётся оставить в посёлке.
     Когда отец зашёл в исполком, то там шли сборы в дорогу. Выносили ящики с какими-то документами, кумачовые знамёна, ещё что-то тяжёлое, тайное…
    - Зашёл отчитаться – обратился он ко второму секретарю райкома.
    - Только быстро, видишь что творится? Что у тебя, Михаил?
    - Вот списки стада… трёх овец не могли найти, куда-то ушли… И две коровы отелились ночью..
    - Давай списки, чёрт с ними –с овцами.. Держи руку и  будь! Поскорее уходите! Всё…
                ОТСТУПЛЕНИЕ
     День прошёл тихо, без налётов вражеской авиации и вечером, подыскивая позеленее лощинку, для ночного выпаса, бригада рассыпалась по пролеску. Скоро вернулся Кузьма с доброй вестью. В полуверсте к западу, он нашёл добрый ручей и сочные зеленя…
 Когда стадо собралось, то под навесом, в котле булькала пшёнка, ждала свежего молочка, а его – залейся! Коровки сами подходили и ждали очереди, чтоб подоили, облегчили страдания. Кроме меня и сестёр, в бригаде было ещё трое моих годков и девчонка лет десяти. Катькой звали … Вот мы и сидели, ждали, пока бригада поужинает, чтоб разделить , меж собой пригарки пшёнки и почистить котёл – наша доля в общие заботы.
Эх и вкуснятина – пригарки каши! Румяные, пахнут костром, объедение!
Утром, только зашевелились пастухи, а стадо начало собираться, по вчерашнему расписанию… Во дают, черти! Умные.   День выдался, очень похожим на вчерашний, если бы, не одно «но»… Прошли за день намного меньше вчерашнего… Пристали свиньи.  Ложились, на ходу и отвечали визгом на попытки -  поднять … Что джелать? Пришлось искать место для ночлега…
На третий день, к вечеру, налетела на нас полуторка, с двумя красноармейцами в кузове. Остановилась. Из кабины , почти вывалился командир и,  нетвёрдо стоя на ногах, вынул из кобуры пистолет да и начал стрелять по свиньям..  Поднялся неимоверный визг, поняв, что добром это не кончится, солдаты завалили командира наземь, отобрали, для верности пистолет. Да он и не сопровотивлялся, тут же захрапел на запашистой травке.  Пока разбирались что и как, из близлежащего леска, подкатила ЭМКа, из неё вышли три командира, расспросив солдат и нас, в чём дело, погрузили пьяного в машину и укатил, оставив командира, для улаживания конфликта.
Трёх, убитых свиней, погрузили в кузов полуторки, командир написал отцу расписку и машина укатила восвояси, а бригада стала готовиться к ночёвке.
Потом пошли кошмарные дни.  Кончилась пасмурная погода, выглянуло солнце и появились в небе самолёты. Они «каруселили» над станцией, исчезали, появлялись вновь, пока не замечая нас. После обеда, по дороге идущей недалеко от стада, запылили три автомашины и самолёты переключились на дорогу, обнаружили нас. Что там делалось!
Перепуганные лошади и овцы бросились врассыпную, молодые коровы ушли в догон беглецам – старые коровы и свиньи ревели и визжали, погибая от взрывов и осколков… Как мы сами остались живы , в этом кошмаре? Кто же скажет… Полторы сотни голов свиней и коров  полегли в тот день…
     Каждый день становилось холоднее, чаще шли дожди, меньше стало налётов авиации, но и от стада оставалась такая малость… Лошадей разобрали артелеристы, осталось полдесятка хромых кляч. Свиней не осталось совсем, овец – тоже, Жив был бык Борька да  четыре десятка коров . Первый заморозок догнал нас у хутора Дмитров, на границе Курской  и Орловской областей. Осталось от бригады, три семьи. Нашу беду тащила корова Зорька. Два воза ещё хромоножки-лошадки. Перед самым хутором, военные заготовители забрали трёх обезноженных коров. Добрые люди пустили нас переночевать, загнали остатки стада в колхозную кашару. Борьку в крепкий амбар.
Весь день, за нашей спиной гремело, слышались пулемётные очереди и даже винтовочные выстрелы, потому отец завернул сумку с документами, в рогожку и закопал в уголке двора хозяина и закатил на  то место старую, рассохшуюся бочку. А рано утром , весь хутор подняли на ноги, люди в незнакомой форме. Серо-зелёные шинели, какие-то рогатые, что ли? – каски, на плече короткая винтовка, грудь украшена белой бляхой , на мелкой цепочке. На ней красовалась вязь незнакомого письма…
    - Полевая жандармерия – шепнул отцу, знающий сосед. На хуторе четыре двора. Мы стояли шеренгой у каждого, ожидая, что будет дальше.   
Эти примчались на двух мотоциклах. Оттуда подошёл к нам кряжистый мужчина, от него несло необычным запахом, незнакомым и отвратным.
    - Докумет…э-э..аусвайс…шайзе, швиня! Давай-давай! Пух-пух! – приставил он два пальца к папиному лбу – Давай-давай!
Отец вытащил из кармана старое, потрёпанное удостоверение и протянул этому, гаркающему молодцу. Тот долго глядел, потом вытащил из кармана разговорник и, заглядывая в него    , вчитывался в документ…
    - Вас? Вас из дас? – тыкал он пальцем в маму, бабушку. – Вас?
    - Жена, мама, дети. – ответил отец
    - Женя?.. Фрау? О-О Мутер?..Я. Киндер… Э-э…
Хауз?..Дом? – заглядывая в разговорник, гаркал он – Дом…этап..аусвайс.. бистро-бистро! Подошёл ещё один, по-моложе и на ломанном русском произнёс:
    - Ганс посылать по этап домой.. Форштейн? Мутер, фрау, киндер – нах хауз! - И передал отцу удостоверение, внутри которого, красовался бело-жёлтый листок, с орластой печатью. Совершив ту же процедуру у всех домов, немцы укатили по пыльной дороге.
Быстро собрались. Отец выкопал документы, сунул в угол беды, под сено и решили бежать дальше, из окружения, но проехав километра три, наткнулись на ту же команду… Ганс пихнул пару раз дуло винтовки папе в зубы, сопровождая, для убедительности своим: Пух-пух! Нах хауз! Капут!
Мы развернулись и обочиной дороги, чтоб не мешать машинам и пушкам, подались домой, в Новгород-Северск…
     ВОЗВРАЩЕНИЕ ПО АУСВАЙСУ.

Последние полчаса Зорька, всё чаще спотыкалась о дорожные ухабы, шире расставляя усталые ноги, наконец, сказала короткое "му" и остановилась, глядя на меня печальными глазами, как-будто хотела сказать: "Что ж вы, люди, вечер на носу, а вы всё погоняете, передохнуть бы..." От мокрой бурёнки шел пар. Было, переставший снег, посыпал крупными хлопьями. Вокруг повисла белесая пелена. Мама показалась из-за "беды"- так папа прозвал нашу арбу - обтёрла худющую спину коровы, а отец набросил на неё ветошку, потом достал "тормозило" - ореховый кол.
Впереди виднелся длинный, пологий спуск и тормоз был не лишним, тем более, что в беде находились: больная баба Уля и сестрички Люська и Светочек...
Отец извлёк из передка торбу, с последними картофельными очистками, высыпал их в тазик и поднёс к бурёнкиной морде. Та встрепенулась, сунулась в тазик... через несколько мгновений тазик был начисто вылизан.Постояв  чуть-чуть, Зорька сама тронулась, без понуканий. Перед спуском мама вытащила сестрёнок из беды; отец застопорил одно колесо, сам стал у противоположного с  тормозилом. Я держал налыгач, закреплённый на рогах бурёнки и.. мы начали спуск
Спустились удачно, если не считать, что Зорька пару раз скользила на наледи и садилась на корму, но подымалась и тащила беду дальше. В самой низине отец убрал свои тормозила и мы удачно миновали узкий мосток , через ручей. Здесь, перед подъёмом, остановились и стали ждать, пока мама отвела сестрёнок на верх распадка. Тем временем, отец достал ещё один кол  и протянул мне ; Он скормил бурёнке пару плесневелых сухарей, для поднятия тонуса.
Вернулась мама, взяла у меня налыгач, а я стал к колесу, с колом в руках - знакомое дело! бурёнка - умная животина - как-то взбодрилась и двинулась в гору. Мама тянула за налыгач, мы с папой толкали беду сзади - так проскочили весь подъём... Я уже видел, из-под беды, девчонок, когда корова споткнулась и упала на передние ноги. Мы тут же воткнули в колёса тормоза и отец подася поднимать  Зорьку. Долго возились с коровой, пока поставили на ноги. Правая нога кровоточила. Папа принёс мазницу с коломазью, замазал рану на коленке коровы, мама оторвала оборку от подола юбки и перевязала ей ногу. . Постояли недолго, давая придти в себя и себе, и бурёнке... Отец и мама стали по бокам арбы, упёрлись, я быстренько выдернул тормозила и бросился к налыгачу и потянул бурёнку. Тронулись...
А через несколько десятков метров догнали сестрёнок и перед нами открылся, во всём величии, древний монастырь, поставленный на месте, разрушенной половцами, крепости князя Игоря - Новгород-Северского.
Мама с сёстрами опустились на колени и поблагодарили Господа за скорый конец наших мытарств.
Отсопевшись, мы двинулись в город, вроде бы родной, но какой-то незнакомо притихший, без вечернего звона, мычания скотины, собачьего лая. Вот и улица позади, вот и стены монастыря, пора поворачивать на Грушевую улицу, где жила наша знакомая - баба Петровна, а ни единого человека не было. Уже пала на землю вечерняя  полутьма, когда мы дотащились до знакомого подворья. Там, в хате, в подслеповатом оконце, теплился чуть видный огонёк
   - Слава Богу! Дома Петровна - произнесла мама и застучала в запертую калитку.
   Ждали долго, но без толку. Ещё стучали, ещё ждали... Разгорячённые дорогой стали промерзать у ворот
   - Миня, а ступай сюда, сынку.. Отец поднял меня, перебросил через забор, опустил, сколько мог, по ту сторону забора и отпустил руки. Я шмякнулся попой о мёрзлую землю, аж искры из глаз... Поднялся, когда боль схлынула, подполз к окошку, постучал... Петровна -это я . Миня! Открой, бабушка!..
   Было тихо... Потом тень закрыла тусклый свет и метнулась к порогу...
   - Щас... щас, миленький... Да как же, да что же, ах ты, Боже ж мой..-. слышались бабкины причитания - Да где ж цей кручок, хай ёму грець...
   Дверь скрипнула . Петровна бросилась  ко мне, всё ещё причитая:
   - Дытятко мое, яким же витром тебе принесло?
   - Петровна, миленькая, мы все тута - отозвалась из-за забора мама
   - Як так? - вскинулась Петровна и бросилась к воротам, открыла их и...
   После целований и обниманий, вспомнили про девчат и бабу Улю
 Загнали беду во двор. мама спустила сестёр на на землю и они юркнули в хату. Принялись за бабу Ульяну. Кое-как стащили с беды , считай на руках, занесли в тёплую половину хаты, уложили  на услоне и папа ушёл распрягать бурёнку. Мама  и Петровна заходились ставить самовар, девчат раздели и спровадили на печку греться.
   Так начался наш первый вечер, после двухнедельного мытарства. Скоро пришел отец с узлами пожитков, которые в дороге не отняли фашисты и которые не успели поменять в дороге на еду. Подоспел самовар. Расселись за столом, по своим местам, как бывало, до войны. Тихо постанывала баба Уля . Петровна сходила в камору, принесла жареную утку.
   - Как знала, что пригодится... Ешьте, дорогеньки мои. Нюра, детка , отломи кусочек помякше да подружку покорми... Тогда я её барсучим жиром разотру - глядишь, полегчает...
   Она сидела, подперев голову,  похожей на свои грядки, рукой, глядела, как мы усталые, до нельзя,  голодные  с дороги, уплетаем утку; и смахивала уголком платка  не прошенные, горькие слёзы.
   - Петровна, как у вас тут немцы? Сильно зверствуют? - когда была съедена утка и выпит весь чай, и на печке перестали возиться  сёстры, спросил отец.
   - Ой, Мишенька и не спрашивай! Они, монастырь ободрали богохульники, монахов перебили - осквернили храмину божью... Теперя там лагерь с нашими пленными. Бедные люди!... Столько боли, столько крови, а им, зверям -  всё мало... Кажинный  день из пулемётов по Джгани палят, анчихристы...
   - А что там на Джгани?
   - Так наши ж пленные... Туда, с кручи, тяжёлых  сбрасують  кажный вечер и ждуть, изверги, когда окачурются.. А хто не помёр, того из пулемётов, из пулемётов... О, Господи!!!?
   - Да-а, везде одно и то ж - согласно кивнула мама, вытирая навернувшуюся слезу. Папа ушёл курить, я улёгся на скрыню, но сон не шёл. В голове вертелись  невесёлые  картинки  нашего отступления... А за столом точился неспешно мамин голос. Он и убаюкивал меня, и возвращал к  действительности, и  я, то ли спал, то ли бредил, то ли наяву видел  то о чём рассказывала мама...
   Скрипнула дверь. Я открыл глаза и увидел, как отец протискивается в дверь с большой охапкой соломы. Он бросил солому на доловку ( земляной   пол, смазанный глиной ), распределил ровным слоем  между печкой и услоном - деревяным диваном, мама набросила на солому ряднину - льняную простынь сотканную на кроснах - ручном ткацком станке, Бросила под головы фуфайки. Потушили каганец -плошку и улеглись, потихоньку шурша соломой. Мама,  из темени, пожелала спокойной ночи, стало тихо в хате, только баба Уля изредка постанывала, да бормотала что-то неразборчивое...
   Я, наверное, крепко уснул, потому , что подскочил, как укушенный, от сумасшедшего грохота за окном, Стучали видимо давно .Слышались глухие крики, Поднялся отец, набросил фуфайку и вышел  за дверь.. Крики утихли, хряпнула дверь и в хату ввалились трое гитлеровцев, с автоматами наперевес
   -Хенде хох! - рявкнул офицер.
   Мама и я подняли руки, нам это стало не в диковинку. Ввалился мужик с повязкой, полицай-переводчик, как выяснилось потом.
   - Руски свиня ест! Шайзе. Руски пуф-пуф! О! Грос Фатерланд! Хорош-ш-ш... Матка,  яйка, млека, шпик -салё - шнель-шнель - давай .
   Пока офицер упражнялся в русском, солдат забрался в комору-кпадовку, вынес, чего нашёл, вывалил на стол.
Показался отец, на пороге. Офицер резко развернулся к двери, целясь в него пистолетом.
   - Ест партизанэн ?
   - Не-е-е, мы только приехали...- он залез в карман, вытащил тощий бумажник, извлёк и протянул документ, выданный нам полевым жандармом, когда мы оказались в плену, на хуторе Дмитров. на Орловщине.
   - О-о-о, аусвайс! - уважительно произнёс офицер, вернул документ отцу, подошёл к полицаю и двинул ему кулаком в физиономию -. Руськи шваль, шайзе. - И отцу :
   -  Монинг  комендатурен…Шнель-шнель - и показал солдатам на дверь. Те загрузили конфискованное в кашолку и вышли из хаты.
   А во дворе солдаты и полицаи зарезали самую молодую козочку бабы Петровны, подвесили к стропилу сарая, содрали шкуру и уже свежевали. Увидя выходящего офицера, быстренько закончили злодейское дело и подались следом. Когда во дворе всё стихло, Петровна плюнула всердцах и погрозила кулаком на дверь.
   - Ну погоди, зараза! Ты у меня и выпьешь, и закусишь! Нацькував-( натравил), гадина-соседушка фрицев, изменщик! Господи, покарай ёго як сможешь!... - Никак не могла успокоиться старая, посылая то анафему изменнику, то крутила дули в его сторону…

     Отец, сразу же,  по уходу фашистов, засобирался, отказался попить чайку и вышел за калитку. Мы поняли, что он ушёл в комендатуру.  На улице уже было светло, когда выглянул за калитку.  Улица была пуста, даже воробьи, с опаской, разгребали конский навоз, ещё исходивший паром, только, по параллельной дороге, что вела в монастырь, Проскакивали легковушки  да реже тупорылые, крытые брезентом, грузовики. Мне, как-то сразу, расхотелось бродить  по безлюдным улицам и я вернулся в хату
Хатка у Петровны была маленькая, на две половины: зимнюю, где мы находились и летнюю, без отопления. И там, и здесь было по комнатке. Хатка давно просела и нижняя часть окон была, почти на уровне земли, а сугробы заметали их почти полностью . Когда я зашёл в комнату, то услышал убеждающий голос Петровны:
    - Нюра, детка, куда ж вы пойдёте? Живите тут… Вона – поставим буржуйку в летник… Кто – там, кто – тут, перезимуем…  А лето – оно покажет,  что к чему, И мне веселее будет, и Ульяна быстрее на ноги поднимется…
    - Спасибочки вам! – ответила мама – Только мы тут одно решим, а что Михаил принесёт из комендатуры?.. Подождём, Петровна, а там, как Бог… - и запнулась. На полуслове….Чего-то залепетала, во сне баба Уля… Я хотел напоить её водичкой, но Петровна воскликнула:
    - Не надо, Мишуня, щас  я её отварчиком мать-мачехи напою.. Так-то полезнее будет…
У нас было две знакомых бабушки: Петровна и Калиновна..
Петровна была небольшого роста, шустрая, при талии! Черноволосая – она держала три козочки и торговала на базаре козьим молоком. Когда сестрёнка сильно простыла и начала кашлять, то участковый доктор посоветовал маме, поить её козьим молоком.  Вот так они и познакомились и, вскорости, подружились.. А когда приехала из села баба Уля – стали неразлучны! То она у нас, то мы у неё. Когда у отца выпадал свободный часок – он спешил к Петровне перебрать заборчик или починить калитку…
Калиновна, полная противоположность Петровне.  Выше среднего роста, блондинистая , прямая в спине, откровенная – до абсурда! Никогда  не смолчит, если почувствует фальшь. Одевалась старомодно, но опрятно.
Жила она в Заручейном  районе. Дом был полутороэтажный, с  красивым крилечком и резными колонками. Во дворе росли три дерева -, две груши и яблоня. Яблоки были, так себе – кисло-сладкие,  краснобокие и одна груша – полудичка,  гнилуша. А вторая  - О-о! Настоящая «дуля»! Кушать её нужно было, с закатанными рукавами… Откусишь кусочек и поплыл нектар! Да такой запашистый, что, тут же, появлялись пчёлы или осы, за своей долей. Чудо, что за груши!  Всем этим добром и торговала  Калиновна, а так как они были дружны с Петровной, как же было не подружиться!?
     Вернулся отец. Перекусил, на скорую руку, поблагодарил и , заворачивая цигарку,  сказал:
    - Собираемся, семейство, до вечера успеем заселиться… Дали один, из пустующих, еврейский домик, у самого спуска… Знаю-знаю, Петровна, что хочешь сказать… Я бы и не против, но далеко до работы бегать и с новым начальством ссориться, не резон…пока. – и вышел покурить..
    - Что ж… будем собираться – сказала мама, поднимаясь, с  услона  - Мишуня, одевай девочек… А ты, Петровна, не забывай, приходи посидеть… и спасибо, за приют, не обижайся, Михаил прав, ссориться с властями…хай ему грець!
И вот, мы двигаемся с отцом, рядом с Зорькой. В беде баба Уля и девчатки, Мама идёт с другого боку беды, поглаживая коровёнку… Вот и «Брама» - арка, старинная, не знаю кем и в честь какой победы, построена… Может ещё, при князе Игоре, который водил рать на половцев?.. А это – здание моего садика. Шумно здесь было – столько ребятишек и девчонок горластых перебывало! Теперь снуют одни взрослые А это – здание исполкома… Теперь тут знамёна с крестами и свастикой… А вот – торговый ряд, старинные лабазы из красного кирпича и рядом  - водокачка. Достопримечательности города, а  бывшие воронки заделаны кое-как  землицей и смотрятся оспинами на загорелом теле…
Вот и приехали… Дом стоял на самом косогоре спуска к пристани.  Как оказалось – двухэтажный, со стороны косогора . Быстро перебрались, распрягли Зорьку, отправили её в рубленый сарай и принялись топить  печку на кухне. Большая комната –почти половина дома, была неуютна и холодна. На кухне же потолки были пониже, вдоль двух стен стояли широкие лавки: Всем места хватило. Скоро пошло тепло, а через пару часов мы уже разделись, поспела картошка и , поужинав, мы улеглись на ночь…
                КАБАЛА – МАЧЕХА