Тщеславие или ярмарка шля-товаров не первой свежес

               
                На ярмарке обычно шумно, радостно суетливо и балаганно пьяно. Здесь всё покупают и всем торгуют. Торгуют по-разному - то обменивают товар на деньги, то товар на товар. Так сказать, занимаются «бартером» имеющимися в наличии ценностями.

                Своего рода живую параллель я увидел, перелицевав пьесу Б. Шоу. Подобного рода ярмарочные торговые связи, пользуясь его сценарным талантом и использованным изящным литературным приёмом, можно проиллюстрировать примером из «Пигмалиона», который содержит спорный, но, по всякому, интересный социальный ход. Хотя, скорее, его произведение – смешная водевильная проекция драматической и унылой «новеллы без героя» У. Теккерея, хлестко названной «Ярмаркой тщеславия» (Vanity Fair), но представленная Б. Шоу в иронично-насмешливой форме мюзикла.

                Галатея и Пигмалион… Как много порой схожих поступков и случайностей в обычной жизни! Ведь многие «из мира сего» не шевелят «ластами», интровертируются, замораживаются в себе, т.к. боятся внешнего мира, который кажется им странным, непохожим на них и поэтому страшным и враждебным. Кто-то на пьедестале самомнения ожидает, что с ними, неуклюжими по жизни, так и будут танцевать всю оставшуюся жизнь, как «с чемоданом без ручки» или как со статуей свободы, невзирая на угловатые неудобства для партнера (и это отнюдь не те, что по известной версии мешают танцору). Все женщины, входящие в мир интимных отношений, в нетерпеливом собственном соку и сладких грезах девичьего анабиоза, ждут оживляющего поцелуя «ваятеля». Но проснувшись, еще недавно не подававшая признаков жизни, «мертвая царевна» женских удовольствий растекается по всем ее «ароматным и медовым» областям, без отказа заполняя их отверстия и затекая в самые потаенные уголки ее «души».

                Объезженное же и воспрянувшее либидо «мухи-цокотухи» перестает морщиться и начинает расстилаться и приглашать, и приглашать, и приглашать в гости на сладкое питие, оснащенных разнообразными «шнягами» мелких букашек. В этом «меде» предлагаемого всем гостям удовольствия обязательно увязает «по самые помидоры», пролетающий мимо умственно незамысловатый, но достойный ее возбудившегося внимания, гусаристый «комар» (желательно богатенький, благородных кровей и с хорошо отросшими органами «шприцеукалывания и хоботковведения»). Он то и проделывает с ней основное и так страстно ею желанное: «муху на руки берет» и в кровать ее кладет. Ну, наконец-то, думает членистоногое насекомое, истосковавшееся по очередному «своему», гламурно поблескивая, до неприличия потертыми и потускневшими от многократного использования, округлостями не первой свежести …

                Но в моем изложении событий вышеупомянутой пьесы тут уже не «комар-чуковский».

                В пьесе Б. Шоу профессор Хиггинс собирался только улучшить речь цветочницы. Тщеславие простенькой «дарительницы букетов» было обменено на тщеславие профессора Хиггинса – специалиста по социальным изменениям. Обмен оказался равноценным и «продавец» и «покупатель» слились в ментально-интимном экстазе. Однако решение этой сложной кастовой задачи таилось на куда большей социальной глубине. Решить, казалось бы, несложную локальную проблему стало возможным только по совокупности ряда перемен: «произношение оказалось тесно связанным с манерами, поведение - с мировоззрением, жизненная позиция - с положением в обществе. В итоге, чтобы научить девушку говорить, «как леди», из нее пришлось сделать аристократку» (сомнительный вывод писателя) во всех отношениях.

                Автор специфично не прав, или, попросту, теоретически заблуждается, не поставив этот момент на эмпирику – на реальную жизнь.

                Однажды, озадаченный спорным литературным примером и недоверчивый к чужому мнению мой друг – как ученый, также интересующийся жизненными исследованиями, - попробовал поставить этот эксперимент «вживую».

                Он подошел педантично и сухо математически, построив модель многомерного пространства возможностей женщины по факторам, формирующим искомый им результат. Определив орбиту значений, как идеальную модель, и рассчитав интеграл значений реальных – т.е. конкретный результат или то, что он поимеет в сухом остатке этой социально-алхимической реакции, он решил, что игра стоит свеч, т.к. результат интригующего опыта завораживал его мозг перспективами массового тиражирования.

                Достигнутое женское «совершенство» или коэффициент полезного действия (КПД) от его опыта социальной механики было оценено простым процентом части полученного от целого. Долевая составляющая реальности, как я знаю, вычислялась по общеизвестной формуле:
КПД = ;(х1,х2,х….) / ;;2 * 100%
где ;(х1,х2,х….) - площадь фактОрного интеграла реальных значений модели
;;2 - площадь круга идеальных значений

                Результат же нашего пари меня рассмешил и коньячно «обогатил», а его - поверг в недоумение и озадаченно направил на поиски оговоренного напитка.

                Напрасно его ум захватил ветер интереса, и напрасно взвихрил пустую фантазию у ног лежащей. Взятая им на пробу, неказистенькая женщина из сексуальных низов – такая же «галатея», как и у Шоу, - продавщица цветов и «картопля», в итоге вновь вернулась из «светлого храма» университетской науки к «интимному лобзанью» в потной полутьме пунктов выдачи пляжного инвентаря и на пыльных мешках рыночных лабазов.

                Персонажами ее «старой пьесы» вновь стали отхожие экземпляры привычного для нее социального среза, скорее (но не могу точно знать) мужеского пола. Они возникли в ее новой действительности, как привидения из туманной дали ее шаловливого детства.

                Причем друга, в роли «Пигмалиона-Хиггинса», не связывало желание и какие-либо обязательства о семейной близости с испытуемой «особью», а интенсивные сексуальные похождения «новой аристократки интеллекта» возобновились задолго до окончания эксперимента (возможно, она и не прятала от профессора свою пошлую активность, или, что более вероятно, ее сексуальный зуд был открыто «всепогодным», изнемогающе всеяден и изнуряющ - до «желудочно-кишечных изнеможений»).

                Может быть этот негативный, отрицательный результат (который, конечно, тоже результат) связан с низким желанием женщины изменить свое место в обществе (отсутствие достойного честолюбия, в отличие от присутствия быстротекущего пресловутого тщеславия); может быть зависим от индивидуальных особенностей ее «арани», пораженных довольно распространенной нынче болезнью физиологического недержания; или связан с местной жизнеособенностью выбранного экземпляра: Бернардом Шоу была назначена «галатеей» строгая в помыслах и твердая в желаниях, упорная в достижении своих судьбоносных целей - жгучая кровь рыжей ирландки, а не разболтанная трепетными всплесками похоти и, с ранней юности соблазненная материальными бонусами за разовый интим, блондинистая продавщица из ближнего зарубежья, как в моем повествовании и примере из практики.

                Некоторое время назад я упомянул в книге о возможном возврате «интеллектуалки» к низшему полу «подмоченных подметок». Именно результат, поставленного у меня на глазах опыта, и «эрго» о последствиях лег в основу этого вывода.

                Женщина, рожденная лучом определенного цвета и потока энергии, жизненной позы и социального среза или, если угодно – касты, не меняется внутренне. Она не растет ни своим бытовым, ни эмоциональным, ни интимным интеллектом. Она и не помышляет, или попросту не смеет продраться сквозь репейники и так-то уж «ниже плинтуса» павшего, и густо ею же унавоженного сексуального «огорода», и всесуточно пришпиленная булавкой похоти - в данном состоянии тела не может «перелезть» через, почетное в некоторых кругах, звание «дворовой собачки».

                Даже искусственно выращенная, поднятая наверх «крепкой рукой дающего», женщина, при кардинальном изменении ее статуса в социальной и деловой среде – научиться «летать» не может и возвращается к гламурному доживанию во влажном тепле и удовольствии своих щелей. «Песнь о соколе» - М Горький: «Летать иль ползать – конец известен…».

                В моем рассказе о реальной ситуации первородный блуд и ведущее влияние базовых вибраций, ослабевшие в «опытный период» перевода женских энергетических центров на новый уровень, все же перебороли разумение и осознание необходимости перемен. Они вновь активно заработали, погружая женщину в привычный для нее, полный пота и «ароматов» поток, и в постоянное трепетное ожидание простеньких удовольствий, получаемых от «шапошных» знакомых.

                Желанно-причинное естество тела все-таки отбирает разум и выводит на панель свое нетленное превосходство животного удовлетворения. Под приведенный пример вспомнилась где-то увиденная карикатура: у края поля стоит «сеятель». Уныло смотрит на поросшие кочанами вспученных женских задниц грядки и произносит фантастически жизненную фразу: «Ну, как всегда, – вечное уже выросло, а доброе так и не взошло…».

                Такова возвратная закономерность примитивной, сорняковой сексуальной «шля-инерции», основанная и доказанная на результатах реального, с тонкой улыбкой и изрядным юмором поставленного несколько лет назад социального «лабораторного» опыта.