Как она убежала от милиционера

                О, облака
                Балтики летом!
                Лучше вас в мире этом
                я не видел пока.


                И.Бродский "Облака"


Сижу это я, дошиваю куклу для Сафонтьевского. И тут без стука в комна­ту вваливается участковый в сопровождении коменданта нашего общежи­тия. Комендантши. С которой я впоследствии ещё подралась. Или перед этим? Да, точно. Перед этим. И появление участкового было, собственно, следствием моей драки с комендантшей. Стукнула же я её потому, что она в воспитательных целях вылила вместе с водой на помойку мои любимые белые колготы. Тёплые. Шерстяные. Ну, да, они там, в общем умывальнике на полу в тазике слишком долго были замочены, целую неделю стояли. Но это же Мои колготки, а не её. Захочу - месяц буду их в воде держать. Она кто? Комендант общежития. Ко-мен-дант. А не надзирательница в исправительном заведении.

Возникают они вдвоём, значит, на по­роге комнаты, как прекрасное видение. Как гении чистой деструкции. Комендант(ша) тычет в меня паль­цем: «Вот она, вот она. Взять её! Фас!»

Товарищ сержант по своей милицейской привычке – он ведь привык общать­ся с преступниками и преступни­цами – командует мне: «Быстро с вещами на выход!» А я такая. Вся увлечённая своей куклой. Мне в этот момент не до этих глупостей. Поворачиваю к ним голову эдак расслабленно – непри­нуждённо и киваю: «Да – да. Сейчас». Типа инфанта Маргарита своим пажам, пришедшим примерить сшутую для неё в королевской мастерской атласную туфельку. С беличьей оторочкой.

– «Минуточку. Дайте мне закончить шитьё, дорогие мои. Закре­пляю нитку». В самом деле. Не бросать же мою Машеньку в платьице с недопришитым карманом?

Бегемотоподобный сержант подходит и грубо так, знаете. Бесцеремонно. Выры­вает у меня из рук Машку. И зашвыривает её куда-то в угол кровати. Или даже под кровать. Ничего себе, думаю я. Как-то это совсем не по-джентльменски. Не по-товарищески. Но я ему ничего не говорю. Ну, ладно. Хорошо. Раз такое дело. Идёмте.

Мне двадцать лет. Или даже девятнадцать. *считает, загибая пальцы* …Семнадцать – кончила школу, восемнадцать – учёба в путяге, девятнадцать – год работы на стройке и в феврале второго срока меня уже первый раз уволили из РСУ за прогулы. А… Это значит двадцать мне лет. Не больше двадцати. Разумеется, тело молодое. Упругое. Послушное. Радостное. Натренированное беспорядочным образом жизни с базовой молочно – кефирово – булочной диетой.

А этот участковый. Он. Раскормленный боров такой был. Дяде хорошо за сорок, наверное. Или первые годики после полтинника, возможно, начал считать. Я тогда в людях среднего возраста плохо ориентировалась. Все, кому больше тридцати, у меня в то время шли под тегом «тёти и дяди».

*элегически*…То, что доведётся пережить и своё тридцатилетие, и своё сорокалетие, я тогда ещё не догадывалась. Хм. Вот ведь интересно. .Случится ли следующий щелчок метронома. Услышу ли? И если да – то зачем? Отвлеклась.

Пыхтящее это существо в синей форме с красными погонами. Надетой на неповоротливое туловище. Шагает рядом. Мы начинаем спускаться по лестнице. Сначала я, действительно, следую за ним. В процессе преодоления первого пролёта неожиданно для себя понимаю, что. По темпу я его опережаю. Яси всегда отличались весьма резвым темпом ходьбы. Это было поводом для многочисленных подтруниваний со стороны близко меня знавших.

Мне и сейчас кажется – а хули резину тянуть-то? Если уж идти – то быстро. Иначе зачем тогда вообще куда-то идти?

Должна признаться – есть у меня одна особенность. Я страшно устаю, если иду медленно. В чём тут парадокс – не знаю. Вроде должно быть наоборот? Может, момент инерции? Взял разгон и дальше уже шпаришь на автопилоте? В общем, индивидуальный почерк пешей ходьбы у каждого свой собственный и у меня он – такой. Спринтерский.

По своему обыкновению беру привычный для себя темп и случайно его перегоняю. Он не вписывается в мою волчью побежку. Отстаёт. И когда я непринуждённо вырываюсь вперёд с преимуществом в десяток ступеней, товарищ милиционер подает мне команду не торопиться.

- Эй, ты что? Ты куда? А ну давай тормози.

– Что? Тормози? Ха! Бабушкой своей командовать будешь!

И я принимаюсь перебирать ногами быстрее. Оппаньки! Страж порядка смекнул, к чему дело движется, и начинает всерьёз волноваться.

Комната, где состоялась заветная встреча, находилась на третьем этаже. Дореволюционного доходного дома. Хороших питерских пропорций – один этаж, дай бог памяти, не меньше пяти метров. Потолки в нашей общаге на Блохе были высокие. Очень высокие. Может, все шесть метров даже.

Через второй лестничный пролёт я уже весело перелетела, подстёгиваемая его нервными выкриками, в темпе «пять с четвертью». В голове включилась шальная мелодия из какой-то классики. Знаете, такая: *напевает, отбивая ритм пальцами по столешнице* «Тыбы – дым, тыбы - дым, тыбы – дым, тым – тым, Тыбы – дым, тыбы – дым, тыбы – дым, тым – тым. Ты – бы – дым. Тым! Тым! Тыбы – дым. Тым! Тым. Тым – тиди – ди. Прумс. Пам – пам!»*

В спину неслось: «Стой, зараза! Куда ты! Стоять! К ноге! Голос!»

- Ага-ага! *заливается смехом* - Сидеть, лежать, висеть, апорт!»

 Мне почему-то останавливаться совершенно не хочется. Я энергично скачу не просто по ступенькам, а через ступеньку. И дальше уже через/через ступеньку. По нарастающей в геометрической прогрессии. Последние три пролёта перемахнула легкоатлетическим приёмом «полтора прыжка», перебрасывая корпус, как Бубка**, через полдюжины ступеней способом "упор правой рукой в середину перил". Поручни заменили мне шест.

...Да - а - а. То был, воистину, душой исполненный полёт.

Слышу, бедный дядька что-то мне вдогонку кричит. Слова какие-то обидные. Допускаю, что и вполне нецензурные. Прислушиваться не было времени.

Пулей вылетела из дверей своего общежития, пулей перебежала через дорогу и пулей влетела в подъезд дома напротив. Потому что ещё по опыту дворовых «казаков – разбойников» знала: нет ничего глупее, чем убегать от погони, вихляя вдоль по улице. Нужно быстро найти укромное местечко и там заныкаться. А ещё лучше – спрятаться в чужой подъезд. Так я и сделала. То есть. Разумеется, я ни секунды не потратила на эти сложные рефлексии. Это я сейчас всё так замечательно объясняю. Когда "Атас!" - включается память тела.

В таких вот экстремальных ситуациях все детские навыки моментально восстанавливаются и уже не ты управляешь телом, а оно, умное, само себя направляет и спасает. Это нормально. Так и должно быть.

Адреналина в кровь выбросилось немереное количество, разумеется. Мандраж такой лихорадочный возник, шо ужас. Бешеной стрелой взлетела вверх по лестнице незнакомого парадного. Добравшись до третьего этажа, услышала – с морозом во всех фибрах - как внизу хлопнули двери. Это обиженный мною сержант вломился следом. Что же делать дальше? Можно, наверное, добежать до входа на чердак – но даже если там открыто, мне придётся скакать по крышам, как в классическом детективе. И не факт, что получится убежать. Это я сейчас так мудро рассуждаю – в тот ужасный момент мне было не до рассуждений и не до перебора вариантов. Слышу, как тяжёлые милицейские ботинки стучат внизу и понимаю, что вот – вот любимый дядечка сейчас меня настигнет.

Я... Совершенно всё ещё вся из себя такая. Честно говоря,сейчас не знаю, что я тогда из себя собой представляла. Клетки организма за время, прошедшее после описываемых событий успели даже не то чтобы три раза переродиться, а хуже. Сильнее. От того человека, который перескакивал через ступени общежития в восьмидесятых годах прошлого века не осталось ни – че – го. Ни одной клетки не осталось. Поэтому и могу так отстранённо, как воспоминание о приключенческом фильме, когда-то увиденном, обо всём рассказывать. Так странно это всё. Вроде – да. Помню. Было. И было со мной. Это же моя память, да? И вроде нет. Исчезло, быльём поросло. Заасфальтировано и катками закатано.

Что у меня тогда в голове крутилось? Что-то же крутилось?

Добежав до четвёртого этажа, принялась в первую попавшуюся дверь звонить. Запросто так. Причём звонить не нагло. А сдержанным приёмом «дзень – дзень». Как будто в гости пришла. Деликатно. Мол тётя – тётя кошка. Выгляни в окошко. И на вопрос, заданный с другой стороны нежным девичьим голосом:
– "Кто там? Что вам угодно?" в той же вежливой тональности ответила:
- «Пожалуйста, впустите меня побыстрее, потому что за мной милиция гонится, а я ничего плохого не сделала.» И.  Не поверите. Дверь почему-то открылась. В те времена подобные чудеса ещё могли происходить.

Я вошла. Даже не сильно запыхалась. В прихожую коммунальной квартиры. Открыла мне милая девушка. Белокурая, голубоглазая. Совсем юная. Лет пятнадцати, наверное. Я прижимаю руки к сердцу, горячо её благодарю. Объясняю – поскорее захлопнув за собою пяткой спасительную дверь – что так мол и так. И что можно мне тут минут пятнадцать здесь провести, пересидеть, значит, опасность. Пока злые милиционеры от меня не отвяжутся.

Поразительно. Девушка делает приглашающий жест в сторону кухни. Заваривает чай. Разумеется, ситуация полностью стрёмная, и мы обе этот момент прекрасно чувствуем. Тем не менее ведём себя до крайности благовоспитанно и пристойно. Я даже пытаюсь завязать некое подобие светской беседы, и моя избавительница по мере сил её поддерживает.

- Оооой. Кино та й німці!

Делюсь своим восхищением её благородством. Сообщаю краткую информацию о себе. Что со мною всё в порядке, что я художник и что только по дурацкому недоразумению вынуждена просить о столь странном одолжении. И сколько вам лет? И чем занимаетесь? И в какой школе учитесь? И в каком классе? Ну и так далее. Чай тем временем отлично заварился - (вам сколько сахару? - полторы), - мы выпиваем по чашечке. Слышу, за дверьми перестали топать милицейские ботинки и понимаю: опасность миновала. Повисает пауза – такая вежливая ленинградская пауза – становится понятно, что и пора и можно уходить. И не только можно, но и нужно. Не оставаться же здесь у них на постоянное жительство?

Отвешиваю реверанс, ну всё, спасибо огромное, пора идти. Вы сделали доброе дело, милая девушка. Аня? Кажется, её звали Аня. Анечка. Дай вам Бог здоровья. Жениха хорошего. Ну, всю подобающую случаю  обойму стандартных доброжелательных фигур вежливости вываливаю. Не без юмора. Она вроде «заценила». Обозначила губами улыбку. Без энтузиазма, но обозначила. Во молодец! Наш человек! И спокойно меня выпустила наружу. Аня! Анечка!

Вот такая вот фантастическая история когда-то со мной произошла на заре мятежной юности.

…Даааа. Думаю, что тогда люди были немножечко другие. Множечко! Множечко другие! К тому же ментальный напор, который из молодого ораганизма в то время исходил, таки сыграл свою роль. Энергия, как нетрудно догадаться, из двадцатилетней Яси пёрла фонтаном на двадцать саженей в высоту и на сорок по периметру. Сметала все преграды на пути. Но всё равно сюрреалистическая история. Как в кино.

И с девочкой Анечкой повезло круто, конечно. Когда окажусь в следующий раз в Питере, нужно будет попытаться её разыскать и отблагодарить по – взрослому. Подарок какой – нибудь хороший преподнести. В ресторан пригласить. В мюзик-холл. В зоопарк. И кроме этого просто по-человечески интересно  узнать: как у неё-то самой сложилась судьба? Хочется верить, что такой светлый человек прошагивает свою жизнь благополучно.

А как её найти? Думаю, эта проблема решается элементарно. Подъезд помню – сразу напротив двери нашей общаги. И дверь помню. Четвёртый этаж, первая налево. Было бы желание.

Да. Так вот. Когда я вышла из этого гостеприимного милиционероубежища, и подошла к окну, выходящему на улицу, увидела: внизу стоят целых две милицейские машины. Это, значит, на подмогу участковому его соратники подъехали. Что же делать дальше? Как быть?

Поднялась к двери на чердак, она очень кстати оказалась незапертой, выбралась наружу, переместилась на крышу соседнего дома, и благополучно по пожарной лестнице спустилась в безопасный внутренний двор, откуда уже подворотнями – подворотнями удалилась от греха подальше. Куда глаза глядели. А глядели они всё вперёд и вперёд. Ехать на ночлег к Седлаченке – начало Ириновского проспекта – на волне эйфории не хотелось, и я до самого утра шаталась по любимому городу. Граду. Мне с ним никогда не было скучно. А приключение моё приключилось очень удачно -
 в июне, когда Град погружается в молоко белых ночей.

Нетрудно догадаться: если в начале лета в начале жизни шагаешь по самому прекрасному из городов мира. То шагать можно от нуля и до бесконечности. Пока дыхания хватает. Пока пульс бьётся в виске и запястье. Пока ноги в суставах сгибаются.

Но затеяла я этот разговор не просто так. Постепенно подвожу к некому очень важному событию. Хочу поведать про один момент. Знаете, бывают в жизни каждого человека такие вспышки, накладывающие отпечаток на всё - всё - всё, что внутри. После них он становится другим. И дальше шпарит по волнам бытия в своём личном катере уже преображённым. Об этом очень трудно рассказывать, но пробовать стоит. Вот как я сейчас. Не знаю, поймёте ли вы, о чём я говорю?

Когда выбралась на крышу, мне вдруг стало совершенно безразлично всё, что со мной происходит. Догонят меня милиционеры, или не догонят. Посадят в кутузку или не посадят. Какая ерунда! Села, прижавшись спиной к дымоходной трубе и внезапно увидела Небо. Длился тот самый. Волшебный, чудесный, феерически прекрасный миг конца дня – когда солнце улиткой ползёт к краю земли, на нашем человеческо-русском наречии именуемому «горизонтом», и медлит, медлит, испуская прощальные жёлтые лучи. Свежий ветер несёт по небу. Волшебному ленинградскому небу. Облака. Окрашенные во все оттенки чего-то невероятно нежного, свежего, живого. Как сливочное мороженое, но намного круче.


Сказать «фантастическое зрелище» - слабое приближение к той реальности, которая внезапно охватила меня со всех сторон. Прилипнув лопатками к красному кирпичу трубы, я зачаровано следила за волшебным представлением, непонятно кем и неизвестно для чего передо мной - перед нами всеми - устроенном. - Кем? Неужели у этого спектакля нет режиссёра? Или хотя бы шпрехшталмейстера?

Не помню, сколько так просидела. Полчаса? Час? Двадцать минут? Время замедлило свой ход. Возможно, оно вообще остановилось.

Более никогда в своей жизни не видела такого удивительного неба. Оно было невероятным по своей объёмности, цветности и насыщенности. Описать его словами не представляется никакой возможности. Разве что стихами. Но стихов боюсь и не люблю. За редким исключением***.

Рассказывая эту свою историю, вспомнила одну буддистскую притчу. Вот эту вот. В которой человек убегает от тигра. Падает с обрыва. Цепляется за ветку дерева и повисает над стремниной реки. Со дна торчат острые камни. Со всех сторон смерть. Вверху тигр, внизу скачущая вода со скалами, – и вдруг он замечает куст земляники. Дотягивается до него рукой, срывает ягодку и принимается жевать. Завершается притча так: «Какой же она была вкусной, эта земляника!»

О, да!

                ///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\

*Штраус, «Марш Радецкого»


** Бубка Сергей Назарович. советский и украинский спортсмен-легкоатлет по прыжкам с шестом. Первый в мире человек, прыгнувший выше шести метров. Чемпион Олимпийских игр 1988, 6-кратный чемпион мира (1983, 1987, 1991, 1993, 1995, 1997), чемпион Европы (1986) и СССР (1984, 1985). Победитель Кубков мира и Европы (1985) в прыжках с шестом. Серебряный призёр международных соревнований «Дружба — 84».


*** Иногда случайно прочитанное запоминается и отпечатывается неожиданно для самого себя где-то в самих нижних слоях памяти с тем, чтобы неожиданно через много лет выплыть. Вот как сейчас. Когда-то засунула нос в сборник стихов Набокова и была поражена одним. Вот этим:

 "На закате, у той же скамьи. Как во дни молодые мои. На закате, ты знаешь каком. С яркой тучей и майским жуком. У скамьи с полусгнившей доской. Высоко над румяной рекой. Как тогда, в те далекие дни. Улыбнись и лицо отверни. Если душам умерших давно. Иногда возвращаться дано".
                (Берлин 1935)

                В нём он пытается ухватить то самое, на что сейчас охочусь я. Его стихотворчество почему-то низко ценят господа филологи. Мне же стихи Владимира Владимировича кажутся такими. Не подберу слова. Трогательными? Искренними? В них он весь – настоящий. Без этого своего фирменного набоковского снобизма. Выпендривания. Какой-то он в них совсем свой.

                ///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\

Иллюстрация: фото из архива автора публикации Вид из окна".

Снимок сделан из комнаты общежития по адресу: Ленинград, улица Блохина д.15 в 1986 году.



 ©Моя сестра Жаба