петербуржский ветер - читать с тягучим пафосом

тридцать первый прорезал тугую полночную мглу,
утонул во глубинах проспекта у скал парапета:
я к причалу опять опоздал, я стою на углу -
на гранитном мысу - под прибой петербуржского ветра.

он заблудшие души ведёт из трущоб, как Вергилий,
вечный круг замыкая во гроте второго депо;
расступается ночь впереди электрических лилий,
что бросают огни золотые из стёкол его,

и кондуктор Харон грозно дремлет на троне - он спасся
и не слышит, как бьётся о двери безумный Борей...
лишь уехал трамвай, а мне кажется - жизнь пронеслася
мимо пристани полузабытой последней моей.

но восстало над городом царствие древних теней:
тают в облаке чёрном порталы, фронтоны, апсиды -
только Лета калёною парой железных нитей,
как плетьми, предо мной рассекает пустыню Аида.

и тревога слепая стращает моё ожиданье:
то ли чудится мне - то ли движутся тени в стенах,
то ли ветер ночной повторяет мне бури воззванья -
то ли шёпот рождается в каменных чьих-то устах…

и мерещится мне, будто нимфы с фасадов нисходят,
и сам Пан козлоногий с приветом спешит наперёд,
и амуров, и сфинксов свирепых он вкруг меня водит
и бурлящую чашу мне в бледные персты кладет…

позабыл я о том, что меня дожидаются где-то,
что в гранитных чертогах под смогом сокрыт горний мир,
что я вышел из рюмочной, горькою песней согретый,
что спешил я в родную Аркадию жёлтых квартир,

что была моя жизнь чередой бесконечных инстанций,
пеной смен, отпусков, завываний фабричных гудков...
я - последний Титан, я стою на конечной из станций
и готовлюсь сразиться я с розой осенних ветров.

я - горячее сердце низвергнутой бурей столицы,
я Витрувий - громадою зданий держу небеса,
воцаряется мрак, если я закрываю зеницы,
и бушует Нева, если падает скорби слеза,

и я выстою ночь, и я Город от скверны укрою,
я пространству и вечности дал нерушимый обет:
не сойду ни на шаг, не умру и не сдамся прибою,
златогривый пока не узрею спасенья рассвет…

но содрогнулась твердь - и громады домов расступились,
перед крепостью древней оставив меня одного:
и со шпиля златого сама Беатриче спустилась
и губами дотронулась мокрого лба моего,

и понять не могу: то ли есть я - а то ль меня нету,
то ли умер уже - то ли жду, как всегда, неспеша…
и дрожат окна тёмные от петербуржского ветра,
и дрожит от него же моя, воспаряя, душа.

***

вот белеет проспект: топот ног, звон трамваев, стук конок,
и дома - как дома: остановка, пивная, мечеть...
только плачет разбитый грозой небосвод, как ребёнок,
чьи горячие слёзы ласкают озябшую твердь.
утонул во глубинах проспекта у скал парапета:
я к причалу опять опоздал, я стою на углу -
на гранитном мысу - под прибой петербуржского ветра.

он заблудшие души ведёт из трущоб, как Вергилий,
вечный круг замыкая во гроте второго депо;
рвётся клочьями ночь впереди электрических лилий,
что бросают огни золотые из стёкол его,

и кондуктор Харон грозно дремлет на троне - он спасся
и не слышит, как бьётся о двери безумный Борей...
лишь уехал трамвай, а мне кажется - жизнь пронеслася
мимо пристани полузабытой последней моей.

и восстало над Городом древнее царство теней:
тают в облаке чёрном порталы, фронтоны, апсиды -
только Лета калёною парой железных нитей,
как плетьми, перед ним рассекает пустыню Аида.

но тревога слепая стращает моё ожиданье:
то ли очи слезятся - то ль движутся тени в стенах,
то ли ветер ночной повторяет мне бури воззванья -
то ли шёпот рождается в каменных чьих-то устах,

то ли чудится мне: будто нимфы с фасадов нисходят,
и сам Пан козлоногий с дарами спешит наперёд
и амуров, и сфинксов свирепых он вкруг меня водит
и бурлящую чашу ко бледным губам подаёт…

позабыл я о том, что меня дожидаются где-то,
что в гранитных чертогах под смогом сокрыт горний мир,
что я вышел из рюмочной, горькою песней согретый,
что спешил я в родную Аркадию жёлтых квартир,

что была моя жизнь суетой бесконечных инстанций,
пеной смен, отпусков, завываний фабричных гудков...
я - последний Титан, я стою на конечной из станций
и готов покориться лишь розе осенних ветров,

я - горячее сердце низвергнутой бурей столицы,
я Витрувий - громадою зданий держу небеса,
воцаряется мрак, если я закрываю зеницы,
и бушует Нева, если падает скорби слеза.

и я выстою ночь, и я Город от скверны укрою,
я пространствам и вечности дал нерушимый обет:
не сойду ни на шаг, не умру и не сдамся прибою,
златогривый пока не узрею спасенья рассвет…

тихо дрогнула твердь - и громады домов расступились,
перед крепостью древней оставив меня одного:
и со шпиля златого сама Беатриче спустилась
и губами дотронулась мокрого лба моего,

и понять не могу: то ли есть я - а то ль меня нету,
то ли умер уже - то ли жду, как всегда, неспеша…
и дрожат окна тёмные от петербуржского ветра,
и дрожит от него же моя, воспаряя, душа.

***

вот белеет проспект: топот ног, гром трамваев, стук конок,
и дома - как дома: остановка, пивная, мечеть...
только плачет разбитый грозой небосвод, как ребёнок,
чьи горячие слёзы ласкают озябшую твердь.