Своевременное вмешательство ангелов

Одним прекрасным летом Дима Ромашкин и мой Шмакс, проведя насыщенный субботний досуг в Гидропарке, нашли там на пляже – вечером идучи домой – пакет. В пакете были: махровое полотенце, лиловый пластмассовый тапок сорок пятого размера (у нас такие называют кАпцями), прозрачный гробик с колбасными бутербродами, початая бутылка «Столичной» и… газовый «Вальтер».
 
Радости ребят не было предела. По дороге домой мальчишки в попутном маркете прихватили недостающее для полного счастья количество огненной воды, после чего уселись за стол на Димочкиной кухне и  провели оставшееся до рассвета время за обмыванием своей грандиозной находки. В процессе обмытия, само-собой, строя планы по завоеванию мира. Ещё бы. Настоящий, взаправдашний ствол. Пусть и газовый.
 
Примкнувшую к ним меня они, преисполненные благородного мужского шовинизма, дразнили, приговаривая: «Женщинам и де-е-е-тям, женщинам и де-е-е-тям"..., показывали языки и не давали взять в руки смертоносную железяку. Ну, условно смертоносную. Всерьёз убить-то из газового пистолета трудно. Почти невозможно.  Разве что если стрелять в упор. А мне ведь тоже хотелось поучаствовать в тренировках по  завоеванию.
 
Одним словом, ребята вели себя, как самые настоящие мууу… Чу – да – ки! Грёбанные. Нашли, кого дразнить. Тоже мне. Члены  закрытого общества. Клуба одиноких мужских сердец.


« – У тебя и сил не хватит, чтобы на курок нажать, и вообще – женщинам и детям, женщинам и детям…» Далее по тексту. И столько превосходства во всех интонациях, столько гнилого гонору! Так и не дали из волыны поцелиться. Ладно. Порезвились, оторвались, продемонстрировали свою суровую мужественность, показали «глупой женщине её настоящее место», успокоились, спать разошлись.
 
Дима куда-то спрятал этот пистолет. Я уже и забыла про тот случай, когда, стирая пыль со всех плоскостей его дома (а мы тогда у него жили, на Борщаговке, остановка трамвая "Семья Сосниных") случайно выдвинула ящик димочкиного письменного стола. Знаете, начнёшь в хате убирать, и увлекаешься. Хочется уже везде порядок навести. Думаю – разложу там у него всё красиво.

Считаю необходимым уточнить. Вообще-то у меня отсутствует привычка лазить по немоим письменным столам. Чужая прайвет – это чужая прайвет. По умолчанию. Я не опрадываюсь, как может показаться. Просто объясняю, желая быть правильно понятой.
 
И сама не выношу, когда без разрешения нарушают границы моих личных владений, и чужие уважаю. Это правда. Зайдя, допустим, в отсутствие хозяина в его квартиру, чувствую себя несвободно. Напряжно. Даже, если он сам дал мне от неё ключи.

Щас - щас. У Набокова это состояние абсолютно точно и изящно описывается в повести "Соглядатай". Когда герой (Смуров) обманом, сделав дубликат ключей*, проник в квартиру своей возлюбленной (со странным мужским именем Ваня), чтобы найти ответ на  мучающий его вопрос: как она к нему относится? Вернее, она была не его возлюбленной. Смуров был безнадёжно и безответно в неё влюблён.
 
Там вроде того было: «Шкаф растерянно застыл, топорщась углом, сброшенное на кресло пальто испуганно заслонило лицо рукавом, а стоящее в углу трюмо подозрительно и близоруко поблескивало в его направлении через сползшее на нос пенсне».  Как - то так. Перевираю, конечно. Но смысл ясен, да?**
 
Нарушение серьёзных подкорковых табу. Как, например, справить нужду на людной улице. А тут чотта, действительно, увлеклась. Бывает, находит домохозяйственная волна. Я тогда и моложе была, и глупее, к тому же до моего проснутия*** ещё лет пять оставалось.
 
Выдвигаю, значит, верхнюю шухляду, в которой нормальные люди обычно бумаги – зажигалки - брелки в комплекте с разным письменно - рисовательным сором держат, и вижу «Вальтер». Лежит, он, родимый, и металлическим боком приветливо поблескивает. Взяла я его, миленького, в руки, ощупала. Тяжёленький. Приятненький. Руку увесисто так вниз тянет. С минуту его вертела, изучая. Хм. Интересная игрушка. И в тот момент вполне закономерно вспомнилось, как Ромашкин выкобенивался. «У тебя - и так надменно, знаете ли - и силы не хватит на курок нажать». Ха! Ну-ка, проверю. Хватит, или не хватит?
 
Держа в правой руке, поворачиваю пистолет к себе дулом, внимательно смотрю в чёрный зрачок ствола, и – уверенная, что он, конечно же, стоит на предохранителе (кто же держит в ящике стола готовый выстрелить пистолет?; тут же все взрослые люди, мужчины; а даже женщины и дети знают: огнестрельное оружие хранят с предосторожностями, опасная же штука, ёлки, смертельно опасная!) - начинаю, как в фильмах, плавно нажимать на курок. Тю, делов-то. Ще й не страшное дело – его нажать. Прямо конец света.

Железный крючок очень легко трогается с места, и: всё происходит в несколько долей секунды – за мгновенье до выстрела я отвожу руку с железным малышом по имени Вальтер в сторону открытой балконной двери. Вот так вот – расслабленно, с полусогнутым локтем. Уверенная, что услышу лишь щелчок затвора. И всё! Как в фильмах с Клинтом Иствудом, когда осечка. Мне и в голову не могло прийти. В бестолковку мою стоеросовую.
 
Митрич же взрослый человек, он же ж плешь на черепе мне отполировал, изображая из себя в тот вечер знатока огнестрельного оружия. А даже я, незнаток, всего лишь глупая бабская курица, знаю, что пистолеты, ружья и винтовки хранят, замкнув предохранителем. Во всех же ж детективах так написано! Мы же ж умные, интеллигентные люди, ёрш твою медь!
 
А между тем раздаётся грохот. В плечо пребольно толкает отдачей. Что-то маленькое с металлическим звяком прыгает на столешницу. Пуля улетает в небо, куда-то к наливающимся вечерним румянцем облакам. Вот, наверное, ангелы удивились, заметив её, летящую в неизвестном направлении. Она сейчас, скорее всего, уже должна подлетать к первым кольцам Юпитера. Ведь пуля, пущенная без цели, летит вечно?
 
В комнату вбегают белые, как два мела, Дима и Шмакс. Они что-то вопят, бегают по потолку, руками машут. Шмакс хватает с крышки стола гильзу, роняет её, трёт глаза – из них начинают градом литься слёзы. Мы тащим его, стонущего, ухватив под микитки в ванную, к спасительной струе, промывать его парные органы зрения. Потом они ещё три дня у него слезились.

Гильза-то – ядовитая! Газовый «Вальтер» был, газовый. Не боевой. Чего вы? Успокойтесь! Всё уже случилось! Поздно! Вот она я – целёхонькая! Ничего непоправимого не произошло.

...Случайно не произошло. - Случайно?
 
 Думаю, в ту минуту мне крупно повезло – мимо ангел пролетал. Коллега тех, что на облаках удивились невесть откуда взявшейся пуле. Он и отвёл мою руку к балкону. Выстрел в упор – а я глядела прямо в ствол, любопытная сорока такая, означал бы, что рассказать эту историю от первого лица было бы уже некому. Просто: – Некому. Уж не знаю, к добру это или к худу.

Мгновенная смерть от несчастного случая - не самый плохой способ свалить отсюда, из нашего лучшего из миров. Но посмотрим, посмотрим. Хочется верить, что вмешательство белокрылого было оправданным и кое - что хорошее здесь сделать у меня всё же ещё получится.  Во всяком случае, рисовать мне пока по - прежнему хочется. Много, хорошо и с наслаждением.

                * * *   
 

*В повести: воспользовавшись случаем; ему, Смурову, доверили ключи, как вхожему в дом другу семьи.

** У В.В. Набокова в оригинале: ..."Забавно застать чужую комнату врасплох. Мебель, когда я включил свет, оцепенела от удивления."
 
*** Проснутие – отдельная тема для разговора. Я буду здесь постепенно рассказывать разные забавные, поучительные, а иногда и страшные эпизоды этого непростого процесса, происходящего с живым человеком по мере его продвижения из точки А в точку Б, где А есть момент рождения, а Б - момент смерти.

                ///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\

2009

Иллюстрация автора публикации, "Вечер в южном городе", 1983, бумага, гуашь, 30 Х 42 см.

На картине - вид из окна детской комнаты в родительской квартире, находящейся в доме по улице Тесленко (Кривой Рог, Украина), где прошло всё моё детство. В момент создания рисунка автору, мне то есть, было шестнадцать лет.



 ©Моя сестра Жаба