Медный всадник

     Когда видишь лицо незнакомого человека, не зная о нём ничего, первоначальное мнение не обязано совпадать с его настоящей сутью, хотя и говорят, что увиденное сразу - самое верное. Мы убеждаемся в этом или очень потом, или никогда.
     Его лицо не понравилось. Мы не были знакомы, нам этого не хотелось, но жизнь столкнула, не спрашивая. Я был пешеходом на тротуаре, он - шофёром в автобусе. Я опаздывал, видел закрывающиеся двери, бежал, размахивая сумкой. Он видел, что со мной происходит, но ждать не собирался. Задняя дверь была себе на уме, и задумчиво выполнила своё назначение лишь наполовину, я бросился, и успел.
     Оказавшись внутри, посмотрел на часы и расстроился. До отправления по расписанию оставалось четыре минуты, я мог совершенно спокойно идти, размышляя о жизни, любуясь природой. Вместо этого пришлось скакать по ледяной дороге наподобие медного всадника, а долго ли упасть. Теперь весь мокрый, вспотевший, а долго ли заболеть. И вообще, долго ли обидеться на весь мир и впасть в уныние.
     Когда добрался до кабины водителя, автобус уже стоял на следующей остановке.
    - Почему расписания не придерживаетесь? - спросил, как мне показалось, предельно спокойным голосом. Водитель оглянулся в салон, сквозь меня, озабоченно посмотрел в боковое зеркало и вытянул из-под сиденья что-то огромное. Теперь мне кажется эта отвёртка вряд ли была отвёрткой, наверное, имело место что-то специальное, для больших автобусов.
     Захотелось идти пешком, это, в конце концов, полезно. Не успел, вышел сам водитель. Вышел и пошёл… закрывать «заднюю», ту самую, которая зачем-то впустила меня.
     Сделал необходимое и вернулся. Я повторил свой вопрос о «придерживании расписания». Спрашиваемый, не говоря ни слова, открыл двери для выходящих, достал очки с толстыми стёклами и стал искать на потрёпанной картонке нужную строку. Его коричневый от бензинов палец долго блуждал снизу-вверх и сверху-вниз, наконец замер.
     - Дельное замечание, действительно виноват. Делаем разворот? - И он, словно утверждая готовность, широко схватился за баранку руля.
   Не ожидая такой победы, я растерялся.
    - Я не настаиваю…
     Решили ехать, как ехали. Водитель, оказавшись человеком таким же ранимым, как и я сам, стал что-то путано объяснять-извиняться. Мне от этого стало нехорошо, снова захотелось пешком. Он не умолкал на протяжении двух остановок, эти минуты тянулись и были нестерпимы.
     Снова вышел, отправился дрессировать не сдающуюся дверь, на этот раз без отвёртки, руками. Мне стало жалко его, а себя стыдно. Боясь показаться грубияном, поддерживал разговор, чтобы вместо строгости проявилось участие:
     - Трудно работать с такой техникой.
    - А что делать. Завтра, пока починю, не поеду. Пусть снимают с маршрута.
     Громко переключил скорость.
     - Вот такие дела.
     - Да, - сказал я, чтобы что-то сказать и вышел, желая провалиться сквозь землю. Потихоньку вернулся в заднюю, сел в самый угол. Вот как бывает, думал о человеке плохо, и ошибся, хотя это лучше, чем наоборот.
     Когда в автобусе стало свободней, он меня заметил, и подмигнул как знакомому человеку. Последние остановки я помогал справляться с дверью. Потом он меня отвёз к самому дому, и мы распрощались как лучшие друзья.
     Следующим утром я увидел его автобус и его самого. Он «скакал» по ледяной дороге, с отвёрткой вместо меча, похожий одновременно и на медного всадника, и на его вздыбленную лошадь. А долго ли упасть.