Николай Рубцов Я умру в крещенские морозы

НИКОЛАЙ РУБЦОВ предсказал себе:

Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы…

Пророческими оказались слова поэта.  Рубцова не стало 19 января, на Крещенье…   Днями раньше - 3 января 1971 года ему исполнилось 35 лет.

***
В СУДЬБЕ НАСТОЯЩЕГО ПОЭТА всегда отражена судьба Родины. Именно настоящего. А Рубцов и был таким. О его широкой славе, посмертной, многие годы говорить не приходилось. Она пришла как-то незаметно, постепенно, особенно в 90-е годы, когда только за десятилетие тираж книг Рубцова перевалил за миллион экземпляров.
Национальную идею родины поэт обозначил просто и ясно в стихотворении «Видения на холме», написанном в 1962 году: «Россия, Русь!  Храни себя, храни!»:
 
Взбегу на холм
              и упаду
                в траву.
И древностью повеет вдруг из дола!
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмив на миг
В крови и в жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя...

Россия, Русь — куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах черный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
            в окрестностях
                России.
Кресты, кресты...

Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они - и где-то у осин
Подхватит эхо медленное ржанье,
И надо мной —
              бессмертных звезд Руси,
Спокойных звезд безбрежное мерцанье...

Николай Михайлович Рубцов родился 3 января 1936 года четвёртым ребенком в семье.В Архангельской области, с.Емецк. В 1940 году семья переехала в Вологду, где её и застала война. Вскоре умерла мать, старших детей взяли родственники, а маленький Коля попал в Никольский детский дом Тотемского района Вологодской области, где окончил семь классов Никольской сельской школы в 1950 г.

В том же году он поступил в Тотемский лесотехнический техникум, где окончил 2 курса, но больше не стал учиться и ушёл. Подал заявление в Архангельскую мореходную школу, но не прошёл по конкурсу. Поступил на Тралфлот  подручным кочегара на тральщике РТ-20 «Архангельск». 

О селе Никольское с храмом Николая Угодника Рубцов напишет тепло и с любовью впоследствии, учась в Литературном институте: «Люблю я деревню Николу, где кончил начальную школу...».

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:
- Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок
Храбрится, едва из пеленок:
- Ну что по провинции шляться?
В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,
Посмотрит на жизнь за границей,
Тогда он оценит Николу,
Где кончил начальную школу...

1953 — поступает учиться в горный техникум в заполярном городе Кировск. Бросает техникум и переезжает к брату Алексею в село Приютино под Ленинградом. Работает слесарем-сборщиком на артиллерийском испытательном полигоне. 1956—1959 — действительная служба на Северном флоте в заполярном городе Североморске, где находилась база.

Годы службы на эсминце прошли под знаком поэзии Сергея Есенина, которого именно в это время Россия открывала заново. Рязанский прозаик Валентин Сафонов, служивший с Николаем Рубцовым, рассказывает: «Коля прочитал все, что было у меня о Есенине... Брат прислал мне двухтомник Есенина, вышедший в 56-м в Госиздате. Светло-сиреневый переплет, зеленое пятно неприхотливого пейзажа на обложке. Вот это был праздник!  …Тогда, в машинном отделении, мы не читали друг другу собственных стихов. Даже, кажется, и в голову не пришло такое — читать себя. Говорили только о Есенине».

В годы службы Николай Рубцов посещает литературное объединение при флотской газете «На страже Заполярья», начинает печататься. После демобилизации работает кочегаром на Кировском (бывшем Путиловском) заводе, живёт в заводском общежитии, занимается в литобъединении «Нарвская застава», поступает в вечернюю школу.

1961 — выходит коллективный сборник «Первая плавка» с пятью стихотворениями Рубцова.

В январе 1962 г. Николай Рубцов выступает с чтением стихов на вечере молодой поэзии в ленинградском Доме писателей. Знакомится с  Глебом Горбовским и с другими ленинградскими молодыми поэтами. Подготовил рукописный (самиздатовский) сборник из 37 стихотворений - «Волны и скалы».

Сдаёт экстерном экзамены за среднюю школу. Представляет сборник «Волны и скалы» на творческий конкурс в Литературный институт имени Горького и поступает учиться в Москву. В этот период творчество Рубцова вспыхивает ярким поэтическим пламенем. Он пишет ставшие потом классическими стихотворения «В горнице», «В твоих глазах для пристального взгляда…»,«Давай, земля, немножко отдохнём», «Осенняя песня», «По мокрым скверам проходит осень…», «Над вечным покоем».

НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...

Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те—
Как существа уже иного мира.

И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.

И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая...

Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…

 «В моей памяти, — вспоминает поэт Вадим Кожинов, — Николай Рубцов неразрывно связан со своего рода поэтическим кружком, в который он вошел в 1962 году, вскоре после приезда в Москву, в Литературный институт. …Речь идет именно о кружке, а не о том, что называют литературной школой, течением и т.п. Правда, позднее, к концу шестидесятых годов, на основе именно этого кружка сложилось уже собственно литературное явление, которое получило в критике название или, вернее, прозвание — «тихая лирика». Более того, течение это, вместе с глубоко родственной ему и тесно связанной с ним школой прозаиков, прозванных тогдашней критикой «деревенщиками», определило целый этап в развитии отечественной литературы».

Наверное, чем поэты талантливее, тем более беспокойны в своей жизни. За время учёбы в Литинституте Рубцова то исключали, то восстанавливали на курсе, то переводили на заочное отделение. Он не был спокойным человеком ни в быту, ни в обществе.

И вот опять он в Николе. Много пишет, терзается от безденежья и поиска работы, не имея своего жилья, снимает угол.  «Здесь за полтора месяца, — сообщает он в письме к Александру Яшину, — написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и неплохие, и есть вроде бы ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально-образного содержания, которые звучали до нас сотни лет и столько же будут жить после нас». 

В толстом столичном журнале «Октябрь» появляется первая крупная публикация стихотворений Николая Рубцова — «Звезда полей», «Взбегу на холм и упаду в траву!..», «Русский огонёк».

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
1964

Через два месяца в «Октябре» появляется ещё одна поэтическая подборка Рубцова. Среди прочего - удивительной красоты стихотворение «Тихая моя родина», которое поэт посвящает своему земляку, замечательному  человеку, писателю-«деревенщику» Василию Белову.

 ТИХАЯ МОЯ РОДИНА
                В. Белову

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.  -
Тихо ответили жители:
- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать -
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
1964

Вторая половина 60-х годов – довольно-таки продуктивный период в творчестве Николая Рубцова. Он сдает в набор первую книгу «Лирика» в Архангельском книжном издательстве, подписывает договор с издательством «Советский писатель» на книгу «Звезда полей». 1966—1967 год проводит в странствиях: Вологда — Барнаул — Москва — Харовск — Волго-Балтийский канал — Вологда. Принимает участие в писательских поездках, выступлениях в сельских клубах и ДК, библиотеках. Выступает горячо, ярко, сильно.

Вологодский поэт Александр Романов так описывает публичные выступления Николая Рубцова: «Николай Рубцов стихи читал прекрасно. Встанет перед людьми прямо, прищурится зорко и начнет вздымать слово за слово: «Взбегу на холм и упаду в траву...». Не раз слышал я из уст автора эти великие «Видения на холме», и всегда охватывала дрожь восторга от силы слов и боль от мучений и невзгод Родины. А потом — «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий», — и воображение моё уносилось вместе с журавлиным клином в щемящую синеву родного горизонта. А затем — «Я уеду из этой деревни», — и мне приходилось прикрываться ладонью, чтобы люди, сидевшие в зале, не заметили моих невольных слез... Вот какими были выступления Николая Рубцова!».

ОСЬ

Как центростремительная сила,
Жизнь меня по всей земле носила!
За морями, полными задора,
Я душою был нетерпелив,—
После дива сельского простора
Я открыл немало разных див.
Нахлобучив «мичманку» на брови,
Шел в театр, в контору, на причал.
Полный свежей юношеской крови,
Вновь, куда хотел, туда и мчал...
Но моя родимая землица
Надо мной удерживает власть,—
Память возвращается, как птица,
В то гнездо, в котором родилась,
И вокруг любви непобедимой
К селам, соснам, ягодам Руси
Жизнь моя вращается незримо,
Как Земля вокруг своей оси!..

К лету 1967 года вышла книга «Звезда полей», ставшая звёздным часом поэта. По этому сборнику стихов Николай Рубцов защитил диплом в Литературном институте. Вскоре он был принят в Союз писателей.

Рекомендацию в СП дал ему поэт Александр Яшин. Вот что он  написал:
«Рекомендация Николаю Рубцову для поступления в члены СП СССР. Поэтическое дарование Николая Рубцова настолько бесспорно и уже так отчетливо выявилось в двух его книгах и в журнальной и газетной периодике, что я не вижу необходимости в подробной характеристике его работы.
Рекомендую принять поэта Николая Рубцова в члены Союза советских писателей».

Стать членом Союза писателей в то время было не то, что сейчас. Положение в литературном сообществе, признание таланта, человеческая гордость за себя…

Николай Михайлович получил в Вологде комнату в общежитии. Жизнь вроде бы налаживалась.

Ранней весной исполнилась давнишняя мечта поэта: он побывал на родине своего  любимого Сергея  Есенина — в селе Константинове. В августе-сентябре гостит в деревне Тимониха у Василия Белова. Там, в красивейших местах деревенской глубинки пишет поэму.  В 1969 году выпускает третью книгу «Душа хранит» на родной архангельской земле, там, где родился и жил с родителями.

Закончились годы скитаний, бытовой неустроенности: Николай Рубцов получил скромную, но всё-таки отдельную однокомнатную квартиру. Казалось, что налаживается и личная жизнь поэта...

ФИЛОСОФСКИЕ СТИХИ

За годом год уносится навек,
Покоем веют старческие нравы, -
На смертном ложе гаснет человек
В лучах довольства полного и славы!
К тому и шел! Страстей своей души
Боялся он, как буйного похмелья.
- Мои дела ужасно хороши! -
Хвалился с видом гордого веселья.
Последний день уносится навек...
Он слезы льет, он требует участья,
Но поздно понял, важный человек,
Что создал в жизни
                ложный облик счастья!
Значенье слез, которым поздно течь,
Не передать - близка его могила,
И тем острее мстительная речь,
Которою душа заговорила...

Когда над ним, угаснувшим навек,
Хвалы и скорби голос раздавался, -
"Он умирал, как жалкий человек!" -
Подумал я и вдруг заволновался:
"Мы по одной дороге ходим все. -
Так думал я. - Одно у нас начало,
Один конец. Одной земной красе
В нас поклоненье свято прозвучало!
Зачем же кто-то, ловок и остер, -
Простите мне,  - как зверь в часы охоты,
Так устремлен в одни свои заботы,
Что он толкает братьев и сестер?!"

Пускай всю жизнь душа меня ведет!
- Чтоб нас вести, на то рассудок нужен!
- Чтоб мы не стали холодны как лед,
Живой душе пускай рассудок служит!
В душе огонь - и воля, и любовь! -
И жалок тот, кто гонит эти страсти,
Чтоб гордо жить, нахмуривая бровь,
В лучах довольства полного и власти!
- Как в трех соснах, блуждая и кружа,
Ты не сказал о разуме ни разу!
- Соединясь, рассудок и душа
Даруют нам - светильник жизни - разум!

Когда-нибудь ужасной будет ночь.
И мне навстречу злобно и обидно
Такой буран засвищет, что невмочь,
Что станет свету белого не видно!
Но я пойду! Я знаю наперед,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто все пройдет, когда душа ведет,
И выше счастья в жизни не бывает!
Чтоб снова силы чуждые, дрожа,
Все полегли и долго не очнулись,
Чтоб в смертный час рассудок и душа,
Как в этот раз, друг другу
                улыбнулись...

1970 — вышла четвёртая книга Николая Рубцова «Сосен шум», изданная благодаря хлопотам Егора Исаева, в «Советском писателе».
 
На фоне литературного роста, появляющейся славы поэта нельзя не сказать о Рубцове-человеке, его характере, состоянии души, натуре. Без этого было бы трудно его понять. Мне думается, наиболее тонко и точно охарактеризовала его дочь поэта Александра Яшина Наталья. Она вспоминает Рубцова, нередко посещавшего их семью в Москве в годы учёбы, а также на основании писем Н. Рубцова А. Яшину, нередко обращавшегося к мэтру с просьбами.

Каким был Рубцов?

«…в этих просьбах виден характер Рубцова: он доверителен со своей беззащитностью и собственным отпором жалости к себе; с его одиночеством, уязвимостью, которая поселилась в человеке от постоянного надрыва, надлома жизни, необогретости. Отсюда и обидчивость его, и «нападения», и срывы, и вино. И в такие моменты его почти никто не выдерживал, ни у кого не хватало любви, сострадания, все обижались на него, возмущались, избавлялись, и никто не претерпел, не пожалел, не остановил, не дал руку помощи в такие вот трудные, прежде всего для него, отчаянные состояния.

Грустные строчки в стихах Рубцова: «Прозябаньем, бедностью, дремотой...», «Темнота, забытость, неизвестность...» — не только строчки о природе, это ощущение самого себя среди неё.
 
И слова в письме не просто слова, а мольба о помощи: «...нет ни специальности, ни дома...». Действительно, разве поэт—специальность? «...Что мне нужно для этого сделать?» Кажется, что он как бы всё время стоит под моросящим дождём. Иногда ураганный ветер, иногда и солнце, но больше — затяжной дождь. И весь он зависит от стихий природы как в буквальном (бездомный ведь), так и в переносном смысле».

 ***

 В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ своей короткой жизни Николай Рубцов всё чаще ностальгирует о родных просторах, говорит в стихах о грусти, уготованной судьбе, часто упоминает глагол прошедшего времени  «было». «Разговаривает» с родиной: «Эх, Русь, Россия! Что звону мало! Что загрустила? Что задремала?». И какая-то горчинка всё точит и точит его. И спасу нет никакого от этого состояния томления души.

Все движется к темному устью.
Когда я очнусь на краю,
Наверное, с резкою грустью
Я родину вспомню свою…
(«Что вспомню я?», 1970)

Кто-то стонет на темном кладбище,
Кто-то глухо стучится ко мне,
Кто-то пристально смотрит в жилище,
Показавшись в полночном окне…
(«Зимняя ночь», 1969)

Под ветвями больничных деревьев
В чистых окнах больничных палат
Выткан весь из пурпуровых перьев
Для кого-то последний закат…
(«Под ветвями больничных берез», 1970)

Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском,
                и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!
(«Я умру в крещенские морозы», 1970)

… Вон Есенин –
               на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане.
Словно лишний на пиру,
Скромно Хлебников шаманит.
Неужели и они –
Просто горестные тени?
И не светят им огни
Новых русских деревенек?
Неужели
          в свой черед
Надо мною смерть нависнет, -
Голова, как спелый плод,
Отлетит от веток жизни?
Все умрем.
Но есть резон
В том, что ты рожден поэтом,
А другой – жнецом рожден…
Все уйдем.
Но суть не в этом…
(«Я люблю судьбу свою», 1970)

НО НЕ ХОЧЕТСЯ, ох как не хочется заканчивать это повествование трагическим концом жизни великого русского поэта Николая Рубцова. Именно великого. По его заслугам в негромкой и глубоко патриотической поэзии своего времени и на все времена. Поэтому пусть мои читатели прочитают одно из самых любимых мною рубцовских стихотворений раннего периода творчества – 1953 года, когда парнишке Коле Рубцову было 17 лет,  и когда на нём не висел груз всяческих  жизненных мытарств и неудобств. Он был тогда просто молодой, лёгкий, беспечный, и уже жутко талантливый.

ДЕРЕВЕНСКИЕ НОЧИ

Ветер под окошками,
                тихий, как мечтание,
А за огородами
               в сумерках полей
Крики перепелок,
                ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней.
К табуну
         с уздечкою
                выбегу из мрака я,
Самого горячего
                выберу коня,
И по травам скошенным,
                удилами звякая,
Конь в село соседнее понесет меня.
Пусть ромашки встречные
                от копыт сторонятся,
Вздрогнувшие ивы
                брызгают росой,—
Для меня, как музыкой,
                снова мир наполнится
Радостью свидания
                с девушкой простой!
Все люблю без памяти
                в деревенском стане я,
Будоражат сердце мне
                в сумерках полей
Крики перепелок,
                дальних звезд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней...
1953