Природное возмездие

     Самцы уже запели своим синичкам на зеленеющих ветках приятную по   звонкости мелодию, воспринимаемую людьми как «пили-пили-пили... не здесь ли мы гнездили». Но эта изумрудно-беременная весна не для всех пробудила только природу. Крупный городской чиновник с брючными лампасами грустно посмотрел в окно, по которому уже постукивали своим легким ветровым покачиванием молодые листочки, и с сожалением произнес:
     – Вчера вечером, майор, из-за твоих проделок «Большой» впервой поставил меня по стойке «смирно»… Ты хоть знаешь, что тобой сам финпол заинтересовался?
     – Никак не-е-ет, господин полковник, – сохраняя природную уверенность, слегка лишь пригнулся от столь неожиданного словосочетания  почти двухметровый сотрудник.
     – Значит, вовремя я тебя, – резко повернулся к нему человек с типичным фейсом еще советской милицейской поры. – Зато уж точно знаешь, что у нас началась модернизация таможенной службы, переаттестация кадров… Поэтому давай-ка, майор, оформляйся срочно на пенсию по выслуге лет и «залегай на дно».
     – Есть оформляться! – только и смог вымолвить перекривившийся в прыщеватом лице Вадим.
     – Вот и договорились, – попытался смягчить их официальный диалог  полковник. – И тебе, полагаю, будет хорошо: не придется такому больше чем стокилограммовому детине даже зачет по ходьбе сдавать, не то что по другим дисциплинам… И нам за отставника не отвечать. В общем, одним выстрелом двух зайцев укладываем, ха-ха-а.


     Майор прищурено глянул на начальственный погон и подумал: «Когда секретарша тебе заносила мои конвертики, то даже виду не подавал, а теперь еще и ухмыляешься». И отправился своей увесистой походкой домой. Встретившая его супруга уже с порога поинтересовалась резким спадом настроения и подбодрила:
     – Ни финансовая, никакая другая полиция, Вадик, к тебе не подкопается. Ты же денежку в подконтрольных им банках не хранишь? Так что не робей и держи теперь хвост взамест пистолета, который очень вовремя сдал!
     – Да-да, Айжана… Это же по твоему совету я их услугами не пользуюсь… Вот и скажи теперь, что ты не провидица чуть ли ни от Ванги.
     – Так и прислушивайся отныне к каждому моему шороху, дорогой бывший начпоста, – ласково щелкнула его по носу жизнерадостная жена.
     «Твоим оптимизмом мой испачканный деньгами зад не прикроешь», – подумал окончательно переодевшийся в штатскую одежду Вадим. Стал мысленно проигрывать все возможные с ним ситуации и впервые в своей офицерской жизни даже трухнул. Выглянул в окно, за которым уже вовсю и на все голоса распевали новый майский день разнокрылые птички, и решил тоже спуститься на их земной «этаж».
     – Ты куда? Тебе ж сказано «не светиться», – остановила его у двери супруга.
     – Да что-то зуб… от нервного напряжения, наверно, – экспромтом, но с должной гримасой приврал-пробормотал он.


     Едва появился в придомовом скверике, как подошли такие же не работающие соседи.  У самого старшего из них оказался день рождения. Да не простой, а календарного окончания рубежного «мушель жас» (шестой 12-летки) его жизни. Учитывая мистическую опасность такого возраста, аксакал повел мужиков-пенсионеров в расположенное рядом кафе. Только взяли по кружке золотисто-пенного напитка, как зазвонила «сотка» Вадима.
     – Тсс! – почти приказал он товарищам замолчать. – Да, Айжана, я еще в дороге, после осмотра врачом позвоню.
     – Такой здоровяк… почти слон-ментяра, а вот женку-моську все  боишься, – рассмеялись старики.
     – Это я-то?... да я ее, бля… вон она у меня где! – с улыбкой сжав правую руку в кулак, взялся за кружку левой отставник.
     Не успели рассказать по анекдоту о женах, тещах и прочих членах смешных семей, как аксакал притормозил свой дальнозоркий взгляд поверх очков на окне. Перевел его на соседа-майора и со сдержанной улыбкой тихо оповестил:
     – Вот и она, легкая на помине.
     Тот оглянулся, увидел подходящую к кафе супругу и, подхвативши под собой обеими руками стул, кинулся вместе с ним в туалетный угол зала. Да так стремительно, что едва успел проговорить:
     – У-уберите кккружку… я ж  у стоматолога сейчас…


     Даже попавший ему под ноги кот, который мурлыкал над подброшенной косточкой от жаркого, и тот вынужден был с визгом огрызнуться:
     – Ммя-у-уа… Ты бы еще весь стол с дедами за собой потащил, герой-конспиратор! Штопай я так мозги своей ушастой, она бы точняком мне вырвала… не только язык.
     Всего лишь промелькнувшая мимо их заведения Айжан не нашла супруга ни в стоматологии, ни по дороге назад. Он ее встретил уже дома. Запихал под здоровую щеку шматок ваты, которую промочил в остатках специально выпитой рюмки настойки боярышника, и притворно почти замычал: мол, вишь, говорить не могу. «Неужели опять врет или так мастерски притворяется?» – подумала она и с чувством чуть ли ни реального  ощущения собственной боли остановила его дальнейшие попытки:
     – Ладно-ладно, ты помолчи пока, только слушай. Я ж ведь бегала за тобой, чтоб сказать не совсем телефонную, малоприятную новость…   
     – Ккак… кую? – едва не выронив ватный тампон, нарочито прокаркал Вадим. И случайно глянул в сторону лоджии, на подоконнике которой звонко присела синичка. «НЕ хрена тут еще и тебе подсматривать, пигалица, котом не драная!» – мысленно возмутился он и чуть, было, опять не выдал свое актерство. 
     – Да молчи ты уже, говорю тебе!... Только уши включи получше.
     – Ну-ну! – раздалось глухое урчание закивавшей головы, глубоко точно вбитой в плечи мужского массивного тела.
     – Вот те и ну… Я встречалась с женой твоего бывшего шефа, так он  передал тебе горячий офицерский привет. И настоятельно посоветовал «наглухо закрыться»…
     – И-и кка-а-к?! – уже более чистым голосом почти пропел аж привставший с дивана супруг.
     – Да не «какай» ты, а то ватой еще подавишься… Делай теперь только то, что тебе скажу… по моей инструкции.


     Вадим сменил обе «симки» своего мобильного, стал крайне редко и лишь по необходимости выходить на нужных для него людей. Прекратил, чтобы ненароком не проболтаться, даже элементарные мужские «межсобойчики» с соседями. И начал тайком готовиться к семейному турне по Европе. Осмотрел, подладил, подкрутил все квартирные краны, розетки, шкафные и дверные замки. Особо пристальное внимание уделил лоджии и окнам, выходящим непосредственно в сквер. А к внутренней решетке первой, имея школьные знания по физике, подвел даже электропровод. «Пусть теперь кто-нибудь сунется, тут же косточки погреет», – не без гордости за свою смекалистость молча хлопнул в ладоши отставной майор и вышел с собранным хламом на улицу.
     Несмотря на то, что уже стемнело, шагал он к мусорным бакам в приподнятом настроении, как и бывает перед дальней дорогой. Но когда стал возвращаться назад, перед ним внезапно «вырос» подобно темнеющему рядом кустарнику коренастый мужчина. Неожиданный удар под дых, и скорчившийся от боли Вадим свалился вместе с радужностью своих мыслей прямо под ноги незнакомца.
     – Че, падаль взяточная?! – пробасил автор боксерского приема. – Снял  бабло за грузы целой стройбригады и… в кусты! Ни документов мужикам, ни денег…
Пнул его с размаху под зашевелившийся на земле толстый зад, хотел еще раз, но тут их выхватил из темноты фарный свет вырулившей из-за угла машины.
     – Пока живи, сука… а там тебя все равно кирпичом или деревом пришибет! –  сплюнул на него и быстро ушел в темень незнакомец.
     Очухавшись к утру от «примусорной» встречи, Вадим даже не стал завтракать и, слегка прихрамывая на левую ногу, спустился во двор. Еще с большей настороженностью огляделся по сторонам и направился к торцу дома, в район своей лоджии. Незаметно, точно скрытый архитектор, обследовал пристальным взглядом верхний карниз их еще не старой трехэтажки и мысленно заключил: «Кирпичи вроде как крепко все держаться, упасть оттудова ничего не может».


     Даже улыбнулся от такого умозаключения. С прищуром посмотрел на слегка размытое утренним дыханием земли солнце, которое начало играючи прятаться за крону огромного тополя. И упавшая с него веточка возбудила новую тревожную мысль: «Да-да, бля… дерево! Еще и про него этот ублюдок мне вчера сказал…». Обвел взглядом его изумрудную величавость и даже с трепетом прикинул силу возможного падения на себя. Но включил свой еще иногда работающий мозг и понял, что оно вовсе не намерено связываться с его головой. Стал осматривать другие, более слабые и близкие к дому… И остановился взглядом на уже дотянувшейся до третьего этажа осине.
     – Вот же она, бля! – прошептал похожий сейчас своим силуэтом на сделанный из этого  дерева  пенал отставник. – Точно она… По  ней же в два счета можно забраться на мою лоджию… А вот хрен тебе, боксер, а не дерево!
     Не долго думая, как и выучен был самой профессией, подобрал нужный инструментарий и стал ждать вечера. Чтобы мало кто видел его очередное свидание с радующей людские взоры осиной. А когда стемнело, подошел к ней, слегка озаренной оконным светом, и принялся за работу. Спилил ее нижние, словно руки, ветки, потом верхние… «Неужели я так заросла, что он решил проредить мою крону?» – подумала с легким шелестом дрожащих листочков стройная лиственная. Столь же легким чириканием откликнулась сидящая в верхнем гнездовье синичка. Но едва этот шкафообразный мужик взял в свои ручищи маленький топор, ее голос стал более тревожным. А когда лезвие топора глухо врезалось в приземный ствол дерева, желтогрудая пулей вылетела из гнезда и чуть ли ни упала к ногам Вадима.
     – Пинь-пинь-чэржжж, пи-и-инь! – стала звонко беспокоиться она, взлетая то на одно его плечо, то на другое, чтобы клюнуть в самый кончик прыщеватого носа. – Ах, паршивец безголовый, что ты делаешь!
     – Кыш отсюдова, муха навозная! – отмахнул он ее от себя и сделал еще один удар топором.
     – Уо-о-ох! – послышался сдержанный протяжно-глухой стон вздрогнувшей всей своей оставшейся кроной осины. – Заче-е-ем же так бо-о-ольно и неумело? Лучше уж сразу пили-и-и.


     И он, как впервые за многие годы взявший в руки топор, тоже подумал: «Так, бля, я еще всех соседей от теликов оторву… Надо кончать ее пошустрее». Взял ножовку и в один присест одолел этот хоть еще и не толстый, но крепкий ствол. Придерживая его падение, даже пробормотал совсем не свойственные ему оправдательные мысли:
     – Вот так, бля, больше мешать мне не будешь. Как говаривал великий хохол, я тебя породил, я и того… спилил.
     Едва сопровождаемая в падении таким монологом осина уже коснулась своей верхушкой невысокого забора, как из этой темно-зеленой кроны шумно выпорхнула все та же синица. Не делая теперь никаких "дипломатических" виражей, она прямиком подлетела и клюнула-таки свою прыщеватую «цель». Ее хозяин отшатнулся, отпустил дерево и, оставив с испуга даже спавшую на землю кепку, ринулся домой. Первой наступившую вокруг вечернюю тишину нарушила сама грустно лежащая у «ног» других деревьев осина. Слегка шевельнув остатками своих листьев, она словно прошелестела присевшей у разбитого гнездышка синичке:
     – Поступил так со мной трусливо… Понятно почему. А вот тебя-то за что наказал?
     – Ах, это ты только не знаешь, сестричка-осинка, – зачирикала в ответ, попрыгивая по ее веточкам, желтогрудая. – Я ж с твоей высоты столько на той лоджии навидалась… И как он там двойной пол мастерил, и как туда  целые пачки «зеленых» упрятывал.
     – Неужель так много людей обокрал?... И все безнаказанно, –  слегка шевельнула свободными от земли листочками осина.
     – Пи-и… нет, просто таких, как он, уже много развелось… И теперя у каждого свой черед получить заслуженный расчет, – вспорхнула к лоджии синичка. Но уже не для того, чтобы подглядывать.


     …Пока эта щедро валютизированная семейка безгранично вкушала  европейские ценности, пташка по-своему трудилась. Нашла и раздолбила до  нужного размера дырочку в верхнем углу оконного проема. Натаскала через нее и набросала на подключенные хозяином провода тонких веточек, сухих травяных стебельков, шерсти и особенно много тополиного пуха. Уложила так, чтобы он постоянно касался оконного стекла. А в день возвращения хозяев, когда солнце довело его до состояния чуть ли ни пороха, синичке осталось лишь слегка поработать лапками, клювом… И маленькая искра вмиг шевельнула эту лежащую на электроклемах горючую смесь, которая  огненным ручейком устремилась прямо на пол.
     В приземлившемся самолете его полетные мелодии сменила самая, что ни на есть, земная информация, и отвыкший от нее Вадим почувствовал свое возвращение в родные пенаты. А когда сдержанный женский радиоголос сообщил об упразднении финансовой полиции, он аж соскочил и чуть, было, не ринулся всей своей массой по головам уже вставших с мест пассажиров вперед, к выходу.
     – Да не кидайся ты на людей, – с шепотом потянула его за куртку Айжан, – сначала все проверь.
     Телефонный ответ его единственного поверенного в этих делишках товарища оказался вовсе окрыляющим:
     – Да, капец «любимой» конторе, точняк… Твой следак уже вторую неделю ходит в безработных.
     Отставник почувствовал такой прилив энергии, что даже прилюдно поцеловал жену, взял в охапку детишек и точно взлетел на небеса. «Приземлился» лишь у дома, когда увидел закопченные окна лоджии, на которую с недоумением уже посматривали соседи. Споткнувшись о крыльцо, Вадим на одном дыхании, словно повторно сдает проваленный недавно офицерский зачет, взбежал на второй этаж. Виртуозно пролязгав входными замками, сразу кинулся к своей «камере» хранения. Выбил стекло заклиненной дымом двери и… мясисто упал на колени. Перед ним чернела большая выгоревшая в полу дыра с печально дотлевающими купюрами. Он закашлялся их едким жизненным исходом и спешно, чтобы не потерять сознание, открыл настежь окно лоджии. И с улицы ударил ему в лицо свежий летний ветерок, который донес уже веселую на этот раз синичкину песню:
     – Ци-пи-ци-пи… погубил, ци-пи-ци-пи… прилетел, ци-пи-ци-пи… потерял, ин-ча-ин-ча…
     «Вот те и «нича», – уловив лишь такой птичий звук, мысленно резюмировал облившийся холодным потом грузный хозяин. – Да лучше бы мне, бля, суд вмазал…  нет, частичную конфискацию лучше, чем такое».