Несправедливость. Часть третья

Я проходил возле дома соседа Вовы. Рядом, шла моя овчарка Рута,  стараясь не забегать вперёд и не отставать, выдерживая мой ритм движения.

- Пятрович! Куды - та вы рухаецеся (идёте)? – распахнув калитку, спросил сосед, глядя на меня блаженной улыбкой выпившего человека.

- Прогуливаю собачку. Рута свои дела во дворе не справляет, у неё есть свой участок выгула, она соблюдает санитарные требования – ответил я и хотел проследовать дальше.

- Пятрович! Ну, чаму (почему) вы усё некуды (куда-то) спяшаецеся (спешите), зайдзеце ( зайдите), у дворы пагамоним (поговорим) за жыццё, бо вельми (очень) прыемна з вами размауляць (разговаривать). Вы адукаваны (образованный) и я доуга вучыуся, вы ж ведаеце (знаете), я вам казау (говорил)…

- Вова! Так про что мы будем говорить?
- Пятрович! Вы ня ведаеце пра што? Дык у нас на кароунику людзи усё пра палицику размауляць (разговаривают). Як бабы вылязуць з пад кароу, так и пойшло, пакацила...

 Галоунае – усе правильна гавораць, каго не паслухай. Часта да лаянки (ругани) даходзиць. И мая баба не адстае (не отстаёт)… Такая зубастая, хочь у телявизар засоувай.

- А чем люди недовольны, чего хотят?
-Усим незадаволены, а што хочуць сами ня ведаюць… Кажуць, што Сталина трэба паднимаць. Пры ём што ни свята (праздник), то  пачынался з панижэння цен, а тут кожны дзень цены задираюць… так залупили…

Памятаяеце (помните), пры том, чорце  лысам, Хрющове, булка хлеба каштавала чатырнадцать капеяк, батон двадцать пять.

 И потым, кали было ва уладе (у власти) тое гяройскае  бервяно (бревно) с бравями, тожа ён  хлеб не чапал (не трогал) ценами.

 Потым, як захапиу уладу (захватил власть), гэты трапашка (трепло), з плямай на мазгауне (с пятном на мозгах), да кали яны у Белавежскай Пушчы прапили СССР амараканцам, то ваабщэ, тушы лампу… паняслося…

 Гэтыя клоуны у здзеках (издевательством) над людзьми зусим з глузду зъехали (с ума сошли)… Ельцер тады на бранявик забрауся, да закамандавал з пушак палиць…

-Вова! Ты перепутал. Это Ленин, забрался на броневик, а Ельцин на танк! – уточнил я.
- Дык што, яны абодва (оба) были пьяныя? Я гэтага ня ведау…

Але яно само панятна, что цевярозы (трезвый) ня будзе сваю Радзиму знишчаць (уничтожать). Ни на танк, ни на бранявик не палезе… Трэба добра насмактацься (насосаться) гарэлки…

- Вова, не лезь в эти дебри… Тут профессиональные политики не разберутся, а ты, политолог с коровника, и подавно…

- Пачакай (подожди), Пятрович – встрепенувшись попросил Вова и строгим голосом в сторону:

- Гыта хто там, за хлявом сцыть як карова?  Мяшае размауляць  вумныя размовы… Мабыць нявестка?

- Ах, это ты! Писай, писай, мая дачушка! – вдруг смутившись, сказал Вава, и возвратился к теме…

- Пятрович! На душы набалела, а вы прастога селянина слухаць ня хочыце. Я вам ащэ пра нашага «зубра» не казау, яки прыдумау беларуских зайцоу, замест нармальных грошей.
 Ведаеце а ком я гавару? Ну, пра тога, прафесара па арифметике, у якога ва рту мухи у любоу гуляюць, пакуль ён наступнае слова выдавиць з сябе…

Я не стал уточнять, про кого Вова тужился мне рассказать,  чтобы не развивать обличительную речь искушённого в политике возчика кормов на молочно- товарной ферме, но его так просто с мысли не собьёшь…

Он продолжал отгадывать:
Ну, гэты,якога людзи апракинули на выбарах, што цяперача усё за границу лётае, на нашага   «Бацьку»  амараканцам жалицца. Вось запамятявал, як гэтага трутня завуць... але чорт яго бяры, каму ён сёння патрэбен.

- Вова! Што ты там брэшаш на уладу?  Сталина захацеу падняць?  Я чула, што людзи так гавораць але чорт им угадзиць. Сеня яго хочуць падняць, а заутра будуць рауци (реветь), каб яго изноу закапали…  Лепш маучы, за вумнага сойдзешь…    Непрыемнасци (неприятности) захацеу? Люди данясуць… – крикнула на него жена.

- Нас никто ня чуе (не слышит! А Пятрович, не данясе…
- Вова!  Ци ты ня ведаешь, што на вёсцы и плот (забор), и гауно з вушами…  Иди есьци, мо працверазишься.

- Прабачайце (извините), Пятрович, мойго дурня. Як выпье, то и паносиць славами… - сказала Вовина жена и взяв его за рукав потащила в хату.
Вова упирался, но она его крепко держала.

- Пусьци, мяне, я пра палитику не буду  размауляць, мы на саксаульные (сексуальные) размовы пяройдам (перейдём)!

- Добра, добра, пяройдашь, як праспишься …

Мы с Рутой, поторопились домой, опасаясь, что Вова вырвется из рук жены и опять заговорит о политике.