Заметки об искусстве-5

НЕОРЕАЛИСТЫ-I

Уж как так получилось, – непонятно, но получилось.
После Второй мировой войны итальянские кинематографисты вдруг уверовали в идею адекватности жизни и искусства. Они впали в простенький детский самообман, будто натура может быть столь самовыразительной, самодостаточной, самоигральной, что сама по себе рождает искусство.
Они разом заболели амнезией, забыв, что искусство возникает только там, где действительность перенормируется мозгом и душой художника. Увы им… Как бы ни была пресловутая натура выразительна и прекрасна (или ужасна), это не значит, что она еще и образна.
Однако целая плеяда режиссеров поверила в невозможное и породила обширное псевдокино из роскошных, двигающихся типажей-картонов.
Они истово, самозабвенно, наивно сканировали кожицу бытия, решительно не желая ощущать глубинные процессы, и – в самом лучшем случае! – вместо образа выдавали идеологию. А то и до идеологии не доходило, оставалась одна голая натура…

НЕОРЕАЛИСТЫ-II

Искусство, по определению, это жизнь переформированная по законам эстетики.
Поэтому попытки неореалистов сравнять жизнь заподлицо с искусством, то есть так, чтобы это была единая гладкая поверхность, по которой катилось бы эстетическое чувство зрителя, как авто по автобану – были заведомо обречены на провал.
Автобаны льют из бетона, а дороги искусства торят из особого вещества, добываемого только в душе художника…

ПАРАДЖАНОВ

Наконец-то посмотрел «Цвет граната».
Ну что можно сказать?
Он мастер одного приема – оживления роскошно нарисованной фрески.
Все его кадры – ожившие иллюстрации с полей книги «История Армении». Также, как в «Тенях забытых предков» – истории гуцулов.
Монтаж же этих нарочито и подчеркнуто пространственно плоских «натюрвитов» – натюрмортов из живых людей – киноискусства не порождает.
Как художник, он безусловно гениален. Но потрясающая его живописность в конце концов – просто утомляет, ибо слишком узка для кинематографа.
Как вообще узок и неприемлем для любого вида искусства любой, пусть самый разгениальный, но единственный прием.
И тем более для искусства «псевдодвижущихся человечков», самого объемного и самого богатого изобразительной силой из всех ныне существующих.

РЕХВИАШВИЛИ

«Грузинские хроники XIX века». Этот режиссер искренно верит, что если хорошо и долго показывать нечто доподлинное, природное, прекрасное, романтическое, то сам собой возникнет кинообраз.
Если бы!
В итоге его усилий – увы! –лишь мозаичный набор сверхизящных кадров, которые каждый зритель волен трактовать по-своему.
То есть налицо обычная беда художника не обладающего киномышлением – лоскутность синтеза, отсутствие цельности.

ГЕРМАН – I

Подлинная оригинальность творца всегда тупикова. Если, конечно, у него достанет сил и глупости идти до конца.
Именно это и сделал Герман в своем «Хрусталеве».
Он пошел своей гениальной изобразительной системой приемов до конца второй раз.
И тем убил свой фильм и себя.

ГЕРМАН – II

Герман самый кинематографический режиссер в кино России.
Именно он, а не Тарковский.
Последний – философ живописными движущимися картинками.
А Герман – художник кинокадрами.

Н. МИХАЛКОВ

Российские кинорежиссеры мастерски умеют стричь причудливые, пышные, блестящие «лоскуты» кинокадров. А когда начинают шить из них «одеяло», в самом идеальном случае получается лишь феномен именно лоскутного одеяла.
И формы-то у него забористые, и узоры необыкновенные – глаз не оторвешь, так все замечательно, да вот беда – функция у этой лоскутности чисто и сугубо декоративная. На стенку повесить и любоваться: «Как сделано! Как сделано!»
А вот укрыться им с головой и «уснуть» в художественное инобытие – невозможно. Не для этого шилось…
«Лоскутизм» мышления – вот общее место практически всех нынешних кинорежиссеров.
Одним из самых квалифицированных, бешено честолюбивых, самодовольных и пошлых лоскутистов нашего кинематографа и является Н. Михалков.

ХУЦИЕВ

«Июльский дождь», «Застава Ильича».
Боже мой! Какая литературщина, какая вымученность, какая прямолинейная типажность, какая «советскость»!
Герои – плоски как жестянки, как ни пытается автор придать им третье измерение с помощью текста. Не вывозит ни личное обаяние актеров, ни стилистика съемок «под документ», ни живые барды 60-х, снятые в Политехническом. Не сливаются у него репортаж и павильон, эти две заведомо трудно контаминирующие эстетики – швы прямо таки зияют. Грубоваты, а порой и навязчивы, звуковые аллюзии-партитуры.
Но более всего и смешит и раздражает центральная метафора-символ обоих фильмов – бесконечное друг у друга прикуривание. Передача огня. Так сказать прометейство, низведенное в быт. Похоже, что для мастера эта метафора страшно много значит. В финале «Заставы…», когда главный герой (пролетарий, запомнить имя и фамилию которого абсолютно невозможно, настолько он типажен) дает прикурить прохожему, представителю иного поколения (красавчику Олегу Видову) и последний, энергически дымя, уходит в свою жизнь – это становится решительно и очевидно претенциозным и смешным…
Нет, Хуциев и близко не кинорежиссер.

«ПОЕЗД». КАВАЛЕРОВИЧ

Какой обаятельный фильм!
Без заумей и «глубин неизреченных» – просто, человечно, хорошо. И очень поэтично.
Как жаль, что знакомство с творчеством этого режиссера для меня произошло на «Фараоне» – вещи тоскливо вымученной, карикатурно-костюмной и литературной, – до неприличия.