II Самосуд

                II Самосуд.

      Откуда они берутся, эти серийные убийцы, и как с ними надо поступать?

                1

      Беда! Бедааа…!!! Как жить матери, после того как её единственная, любимая дочь жестоко убита? Убийца глумился над ней, насиловал и медленно убивал её.
      Какие муки претерпела девушка, пока была ещё жива?
      «За что?! Почему садисты ходят по земле? Откуда они берутся?» - Мать причитала, заливая слезами изуродованное пытками тело дочери. Рядом рыдали две её сестры, племянницы, соседки, одноклассницы Ольги. В комнате невозможно было находиться из – за душераздирающего горя.
      Потрескивала свеча, стоявшая в изголовье покойной.

      Мужчины: муж старшей сестры матери, его сын, соседи, одноклассники  вышли на лестницу, закурили все, даже те, кто никогда и не курил.
      «Что делать, как утешить мать, да и возможно ли вообще её утешить? Попал бы тот подлец на эту лестницу, его бы растоптали, разорвали бы в клочья.
     Но он где–то живёт, ест, пьёт, развлекается или ищет новую жертву».
Такие мысли были в головах присутствующих.

        Из квартиры прерываемый рыданиями вырвался стон: «Боже, как такое могло случиться? За что? Господи, покарай его!» Мужчины зашмыгали носами, отвернулись к стенке, полезли за платками.

       Ольгу похоронили. Повседневные заботы начали потихоньку заглушать горе утраты у всех, кроме матери и её младшей сестры Клавы.
     Сёстры: Мария и Клавдия, вследствие жизненных тягод на них свалившихся были одним целым, а Ольга являлась не только их дочкой, но и объединяющей частью их коллектива, на которую  изливали мамы  любовь и заботу.

      Клавдия рано вышла замуж, ещё на студенческой скамье, и, как водится, быстро забеременела, но к рождению ребёнка была не готова. Она училась на последнем курсе, впереди «диплом», а тут…

      Лучшая подруга посоветовала: «Аборт. Это сейчас быстро делают, и без последствий, я уже два сделала».
       Клавдии хватило одного, чтобы на всю жизнь остаться бездетной.
       После института работала, долго лечилась, но всё безрезультатно. Четыре года она ходила по больницам, проверяли и мужа, но детей так и не было.
       Муж от неё ушёл к «лучшей подруге» и у них уже трое детей.
       А для Клавдии племянница стала «светом в окошке». И вот этот «свет» погас.

       У Марии роды  были тяжёлые, после них она долго болела и Клава  выхаживала  сестру и племянницу. Оля стала их общей дочерью, так как муж Марии уехал на «Севера» за «длинным рублём», и ни мужа, ни денег так и не дождались. Он был жив, но денег не заработал, а «пустым» возвращаться не захотел – стыдно было. И скитался «папаша» где–то, по сей день, по метеостанциям и зимовкам.

       Трудности жизни сплотили сестёр, и у Оли было две мамы: мама Маша и мама Клаша, для дочери они были как одно целое. И теперь, после этой трагедии  обоих сестёр, как бы заклинило на одной программе: «найти и уничтожить». Они ходили на работу, делали какие–то домашние дела, но главная их задача была «найти…»
               
       По факту убийства было возбуждено «уголовное дело». В папке, которая называлась «Дело», с соответствующем номером, появлялись новые бумажки. Она распухала, но «дело», которое есть действие, стояло на месте. Следователь рассказал, что такое убийство не единственное и надо полагать, что убийца тот серийный.
          
      Тогда Мария и Клавдия узнали подробности аналогичных дел и адреса других пострадавших. Они со всеми встретились, поговорили и организовали коллектив, объединённый одной задачей: «Найти и уничтожить».
      Из всех, убитых горем родственников семи жертв, с кем они познакомились, выделялся своим желанием действовать довольно древний дед, отставной полковник, год назад потерявший внучку в сходных с Ольгой условиях, зимой на лыжах.



                2

      Ивану Петровичу шёл уже девятый десяток, своих детей у него не было. Он, только на пятом десятке, выйдя на офицерскую пенсию, с женой  удочерили, взятую из родильного дома новорожденную.

      К 45 годам Ивана Петровича, вследствие  прямого характера,  отправили в отставку. Энергичный человек не мог сидеть без дела и решил обзавестись ребёнком.
        Но здесь возникли проблемы: «пенсионеры детей не усыновляют», а потому сложностей с отцовством было много. Проблемы новоиспечённых родителей решались через друзей и знакомых, используя связи и служебное положение.

        Иван Петрович, хотя и в отставке, но полковник Генерального штаба, успевший к 1940 году окончить военное училище, получить «кубари» в петлицы, и воевавший с июля 41 по май 45. После победы служил, учился, закончил Военную Академию.

Жутко не повезло будущему полковнику генштаба, в 54 году, он в составе спец группы был послан на «Тоцкий»  полигон. Там под руководством «Выдающегося маршала- где Он , там Победа!» участвовал Иван Петрович в испытании советской атомной бомбы в качестве «подопытного кролика».

        Десятки тысяч молодых, здоровых солдат и офицеров, прошедших огонь войны, прогнали через эпицентр атомного взрыва в спец защите- марлевых повязках. Солдаты горько шутили по поводу «спец защиты», «марля убережёт их от взрывной волны».

       Ни от чего их «марля» не уберегла, кто больше «получил», тот быстрее и «ушёл». А остальные «радиоактивные» солдаты маялись с разными заболеваниями, диагнозы, которых записанные в больничных листах, не отражали состояния здоровья пациентов.
        В результате непонятных болезней у «подопытных кроликов», многие тысячи детей не увидали «свет», а те, кто всё же родился у «радиоактивных» солдат, были либо больны, либо- уроды.
       
        Атомное оружие испытывали разные государства, и для выяснения воздействия радиации на живой организм использовали домашних животных.         
       Но в Советской стране к скотине относились гуманнее, чем к людям. Маршал-Победа хотел иметь «чистый» эксперимент, он должен получить «точные» данные о воздействии радиации на солдата, а не на корову или лошадь.

        Такое отношение к гражданам своего государства у советского руководства было нормой.  Ведь  во время войны геройское командование гнало солдат по минным полям, и за это антиминёры впоследствии восседали на «белом коне».
 
      На «белом коне» восседало всё руководство страны, также варварски относящееся к своему народу-победителю.  О чём знали и на всю жизнь запомнили воевавшие солдаты, на своей шкуре испытавшие рвение к «звёздам» своих белоконных командиров. 
 
      В память о неизвестном ветеране, встреченном мной в зале Третьяковской галереи, сообщу его высказывание о Маршале-Победе. Так как аналогичные суждения слышал я неоднократно, от Балтийского моря до Тихого океана, от ветеранов, живущих по всей стране и до сих пор в неподобающих их статусу "солдата-победителя" условиях.
        Так как белоконные командиры заграбастсли не только «лавры», но и всё что можно было ухватить, а труженика войны, особенно раненных, покалеченных «срочным» разминированием солдат бросили на произвол судьбы.

       По вагонам поездов и на перекрёстках городов с протянутой рукой, просили подаяние слепые, безногие и безрукие калеки, это я лично видел в Москве на Пятницкой улице, на которой жил.
         Потом калек убрали «с глаз долой», чтобы они не портили показушную социалистическую действительность. Убрали калек, поселив их в далёкие интернаты, коими стали брошенные, разогнанные монастыри, без права посещения родного дома.

        Будучи в Третьяковской галерее на экскурсии-я классный руководитель с классом, подошли к портрету Маршала-Победа, увешанному орденами и медалями. Я стал рассказывать ребятам, как всем нам тогда толковала Советская история: «Где Маршал там победа!» В этот момент за спиной услышал негромко сказанную фразу: «А солдата он клал, не жалеючи».

     Оглянувшись, я увидел пожилого,  скромно одетого мужчину с орденскими планками на груди. ЭТО ОН БЫЛ ИСТИННЫМ ПОБЕДИТЕЛЕМ в той Войне, победу в которой, комисторики приписали Советскому генералитету.
        Маршал-Победа гнал солдата и по минным полям, и по эпицентру атомного взрыва, демонстрируя бесчеловечное отношение  своё, и руководства страны к своим гражданам.

        На планете Земля в начале ХХ века был один миллиард жителей, а к концу стало семь. Эту информацию я повторяю в своих произведениях.
      Все наши соседи в среднем увеличили своё население в семь раз, а Китай аж в десять. В нашей стране в 1917 году было 163 миллионов человек,-Справочник "СССР в цифрах"-1963 год, а в 1991 году, только 145,- это вы и без справочника знаете.
        Неужели "только" Вторая Мировая Война более чем в семь раз сократила количество народа в нашей стране, должное быть к концу столетия по среднемировому приросту населения планеты? Она проклятая, конечно, сократила количество народа Земли Русской, но семикратное сокращение население России ей не под силу, это следствие, бесчеловечного отношения Коммунистического  руководства страны к своим гражданам. Выше изложенные негативные примеры тому подтверждение.      
         Занесло, но полагаю по теме.

        Ивану Петровичу выжить после атомного эксперимента удалось, и казалось всё обошлось, но вот с детьми -увы.
        Женился он поздно, так как не мог забыть свою первую любовь. Погибла она ещё зимой  41 года, но узнал  о том Иван Петрович лишь после победы. Её семнадцатилетний  брат Мифодий, единственный оставшийся в живых, из жителей их родной деревни, он-то и рассказал историю той трагедии.



                3
       Деревня Ивана Петровича раскинулась на берегу Березины, где в 1812 году Кутузов, как следует, всыпал Наполеону. До железной дороги жителям приходилось шагать двенадцать вёрст, на полпути проходя деревню Крюково.

       Поздней осенью 41 года недалеко от родной деревни Ивана высадился парашютный десант, в то время первые попытки организованной диверсионно-партизанской борьбы в тылу врага. Разведка группы на околице столкнулась с  полицаем,  уничтожив его, ушла в лес.

        Фашисты оперативно реагировали на гибель своих подчинённых на оккупированных территориях. Карательные отряды имели разнарядки по количеству заложников, подлежащих уничтожению и инструкции по способам и форме его исполнения, в зависимости от статуса убитого фашиста.

      И уже через пару дней, когда Мифодий с Олесей были у родственников в Крюково, каратели расстреляли в их родной деревне, как и положено было за полицая, пятерых заложников. За немцев расстреливали в разы больше.
    
      За уничтожение фашистского наместника в Белоруссии расстреляли «улицу» военнопленных. То есть, улицу «набили», «напрессовали» нашими  пленными солдатами, да так, что они, стоя, шелохнуться не могли. А затем, с крыш их расстреляли, и покойники стояли неделю, после чего вывезли уже разлагающиеся трупы в овраг.

       Молодой полицай из деревни Ивана Петровича, сватавшийся к Олесе, и получивший отказ. Он был зол на неё и её родственников, выставивших его из хаты.
       Не обнаружив девушки дома, несостоявшийся жених злобу свою решил выместить на её семье, и прибывшим карателям предложил их в заложники. Деда, бабушку, мать и двух младших братьев расстреляли прямо у ворот.

       Ночью,  вернувшийся, Мифодий подкараулил и запорол вилами предателя, прямо в «сартире», и никем незамеченный, опять ушёл в Крюково. Каратели «работали» оперативно, и за этого полицая тоже расстреляли пятерых заложников.
      К тому времени группа десантников рванула железнодорожный мост на Березене.

      У европейцев, на которых хотят быть похожи наши дерьмократы-прихватизаторы, испокон веков существует обычай: «сжигать живьём людей», особенно женщин, для чего в каждом городе были специальные площади. 

      Немцы, как истинные европейцы, обычаям  не изменяли. За диверсию на дорогах положено было, по их «высоконравственным», западноевропейским понятиям, сжигать ближайшую деревню со всем населением, как Хатынь спалили, в основном жгли женщин, детей и стариков.

       Об этой европейской «дикости» знали во всех околодорожных деревнях, и как только загремели взрывы, и полетели под откос вагоны, жители Крюково схватили, что могли унести и убежали в болота, где с незапамятных времён в скитах жили монахи.
      Монахов Советская власть разогнала и постреляла, а дома в непроходимых болотах сохранились. В деревне Крюково  осталось только несколько неподъёмных стариков.
        Каратели деревню-то сожгли вместе с ними, но тем не удовлетворились, двинулись дальше. Видно злы они были на деревню Ивана, так как часто приходилось туда наведываться.

        Мифодий с Олесей предупредили односельчан о грозящей беде, но староста с полицаями арестовали их и не позволили жителям покинуть деревню.
      В арестантском сарае, куда посадили Мифодия и Олесю, находилась молодёжь, предназначенная для отправки в Германию.

       Арестанты понимали, что их ждёт после диверсии на железной дороге, и потому ночью разобрав потолок и крышу, устроили побег, охрана открыла стрельбу, и только Мифодию удалось добраться до спасительного болота.
       На следующий день конюшня со всем населением родной деревни Ивана Петровича сгорела.

        На пути к скитам Мифодий наткнулся на наших диверсантов. Каратели прижали их к непроходимым топям, и был бы им конец, не попадись на их пути парнишка, который знал свои родные болота.
        Выпал первый снег, отряд десантников метался по лесу, не решаясь идти в непроходимые топи, а по их следам, как на охоте по первому снегу-перво-тропу, не спеша, шли каратели.
     Измученные, мокрые, замёрзшие и голодные десантники готовы были принять свой последний бой, чтобы подороже отдать свои жизни, и вдруг парнишка-местный житель.

        Мифодий не повёл диверсантов в скиты, где жили вовремя сбежавшие от сожжения крюковцы, он знал  жёсткую инструкцию десантников: «свидетелей не оставлять». Вследствие такой инструкции, их отряд  был «невидимый» для противника, так как любой очевидец, при встречи с ними, сразу умолкал на веке.

        Сегодня некоторые  философствующие о «неизбежных жестокостях военной жизни», особенно те товарищи, родители которых во время войны добыли бронь или где-то в охране, в обозе, в снабжении, в военкомате и тому подобной «тараканной щели» отсиделись вдали от передовой, а потому с апломбом заявляют: «Иначе нельзя, война же».
       Может оно и так, война- штука очень жестокая, кровавая и несправедливая. Но полагаю у «философов» убавилось  апломба, коли  им довелось бы попасть на место Мифодия, которого ожидала участь «свидетеля».
               
       На болоте первый снег растаял, так как масса незамёрзшей воды своё тепло отдала снегу, и беглецам удалось оторваться от карателей, не оставляя следов.
        Парень повёл отряд на дальний в болотах остров «Грива», куда ещё летом «поселил» двух раненных окруженцев. Они вырыли там землянку и заготовили какую-то еду на зиму, надеясь по весне, подлечив раны, перейти фронт.
      
       Мифодий знал, что каратели в болото не сунутся и  до острова не доберутся, а диверсанты в землянке, расширив её, смогут  переждать опасность. Да и десантники заберут с собой солдат-окруженцев, которые уже, наверное, поправились.

        Окруженцы, обрадованные встречей, угощали вновь прибывших, всем, что заготовили на зиму.
      Через день Мифодия, как проводника, с двумя десантниками отправили на разведку.
      Выйдя из болота, к сгоревшей деревне, немцы жгли для страховки неподконтрольные населённые пункты, разведка встретила на обгорелых развалинах одноногого старика из соседнего села. Он на санях приехал за дровами, да и так посмотреть, может в погребах или подвалах осталось, что-либо съестное.

      Дедок, оказался разговорчивым, и рассказал разведчикам, что их уже ищут, и вся округа предупреждена. И потому, как только кто повстречает неместных, то должны доложить, за умолчание расстрел, а за помощь десантникам всю семью сожгут в избе.
   
      Полицаи сейчас устраивают провокации, засылая своего человека в деревню для проверки благонадёжности населения. И уже две избы с народом спалили в Акимовке и Никольском. Для десантников это была не новость, они и сами имели жёсткие указания «общения» с местным населением.

      В Белоруссии и климат и почвы не располагают к обильному урожаю, как сказал поэт: «Трудно свой хлеб добывал человек». А потому и солидарен труженик «трудных» мест был с тем, кому трудно, и не взирая на жестокость фашистов, посильную помощь народ партизанам оказывал.

      На Украине, где природа благосклонна к земледельцу, да к тому же, попавших в плен красноармейцев-украинцев фашисты отпускали по домам, значительная часть  населения лояльно относилось к оккупантам.  И там уж диверсантам даже на молчаливое сочувствие рассчитывать не приходилось.
        Даже если, местные жители желали оказать помощь десантникам или партизанам, то им грозило «пристальное внимание» соседей, и как результат виселица.

        Потому-то в таких жёстких условиях  заброшенным диверсантам, а  затем, если им удалось «акклиматизироваться» и преобразоваться в партизан, общаться с местным населением было не безопасно. Вследствие чего, взаимоотношения десантников с селянами были весьма жёсткими, то есть соответствовали военному времени. В следствие чего, общение десантников с местным населением регламентировалось жёстким приказом без нюансов, лояльны селяне, не лояльны - всё едино: «молчи».

      Встреченный  дедок- балагур поведал десантникам свои воспоминания.
      - Я, ребята, воюю, как себя помню, бил всяких супостатов: турка на Чёрном море, когда ещё совсем молодой был, потом японца на Тихом океане.
       Ну, если честно, то япошки нам всыпали, как следует. И германца тоже бил. Да вот незадача, потерял  в последней баталии  ногу. Я ж, дорогие мои, четырёх «Георгиев» получил, последнего, в госпитале сам император-Николай Второй мне пожаловал.
      Рассказ ветерана развеселил разведчиков.
      - Ну, ты древний, геройский дед, может и Наполеона здесь у речки раздолбал?
      - Нет, ребята, врать не буду, трошки родиться не успел, а то бы и ему досталось.
      Наши края- родина партизанщины, испокон веку наш народ здесь супостатов бьёт. Вот послушать стариков, они расскажут, как гоняли по болотам: ляха, шведа, француза, германца и всё мы белорусы. Места у нас суровые, тяжёлые для жизни, потому и народ крепкий.

      Разведчики ещё расспросили местного ветерана «сражения при Березине», обо всём, что их интересовало, а затем повели бедолагу на другой конец деревни, чтобы не на глазах парня «исполнить приказ». Ведь такой балагур не умолчит об их встрече, а по инструкции ему "молчать" положено.
 
       Мифодия оставили на санях, так как проводник разведчикам был ещё нужен, да к тому же они лошадь решили увести к землянке на мясо. Своё продовольствие десантники растеряли, спасаясь от карателей, а из сообщения деда, да они и сами знали, что кормить их никто не будет, напротив, как только кто повстречается, сразу сдаст полиции.

         Парень, увидев возвращавшихся разведчиков без дедка, понял, что его черёд, следующий и хлестанул лошадь кнутом. Стрельбы вдогонку не последовало, обнаруживать себя десантники не стали. Мифодий окольными путями добрался  с той лошадью до скитов.





                4

          Ту зиму беженцы кое-как пережили, и дедова лошадь многим спасла жизнь, хотя с голода умерло очень много народа, особенно пожилых и детей. Летом стало полегче, на островах в непроходимых болотах разводили даже огородики, сажали картошку да брюкву.

          Болота пополнялись жителями и уже огромные, некогда необитаемые пространства, непригодные для жизни человека, заселялись спасшимися от заживосожения. Но так как «манны небесной» для русского человека не предусмотрено,  многие из них были обречены на голодную, холодную смерть.
 
       А уж, как началась «Рельсовая война», болота  перенаселились беженцами, что для советского командования было благо. В "партизанские районы",  недоступные фашистам, можно было без потерь десантировать диверсионные отряды, и их там было немало, а назывались они «партизаны». «Болотное» население обеспечивало им кое- какой «тыл».

       Немецкие оккупанты всех болотных обитателей называло «партизанами». Они понимали, что наличие такого «партизанского тыла», хотя и состоящего в основном из женщин и детей, является большим подспорьем для подрывной деятельности диверсантов. А потому фашисты, сняв с фронта боевые части, бросили их на уничтожение «болотных» обитателей.
 
        Кольцо карателей сжималось, толпы людей метались в окружении, в плен никого не брали, артиллерия и авиация перемалывали человеческую плоть.
       Партизанское командование разработало план выхода из окружения. Мобилизовав все имеющиеся вооружённые силы, решили прорвать окружение боевыми отрядами, а гражданское население, всех, кто мог, и только тех, «кто мог»  двигаться на максимальной скорости, вывести через «Прорыв» в «свободные» болота. Чего, чего, а болот свободных в Белоруссии много.

       Мифодий вёл под уздцы, запряжённую в гружёную телегу, лошадь.  Лесная дорога, вследствие мягкого грунта и многовековой эксплуатации, опустилась более чем на метр ниже уровня откосов, образовав одноколейную канаву. Люди непрерывным потоком, пригнувшись, бежали по этому коридору, крышей которому были визжащие осколки и пули.

       Вдруг на дорогу перед Мифодием, с впереди-идущей, телеги  упал мальчик, лет шести-семи, с перебитыми ногами. Ребёнок, молча, не взирая на страшные раны, смотрел на него полными слёз глазами, одет он был по городскому, в пальто.
       Коновод знал приказ: «Остановка-расстрел». Да и обстановка кромешного ада визжала осколками: «промедление смерти подобно».
 
      Мифодию предстояло пройти и провести лошадь по раненному ребёнку, хотя уж видно было, что он не жилец, но всё же ещё сквозь слёзы смотрел на мир кусочек жизни, лежащий на лесной дороге.
       Парень на бегу нагнулся, одной рукой держа напуганную лошадь, готовую куда угодно вырваться из этого ада, другой ухватил мальчишку на груди за пальто и вынес его на борт дорожной канавы, большего для раненного ребёнка он сделать ничего не мог.

       И уже много лет спустя, вспоминая «Прорыв», Мифодий всегда видел слёзы в глазах того молчащего, раненного мальчика и корил себя за то, что не смог ему помочь, хотя умом и понимал, что в тот момент спасти раненного ребёнка могла только срочная операция.

       Давно была встреча с тем человеком, который на классном собрании в преддверии дня "Победы",  рассказывал в классе  о «Прорыве», и я, к сожалению,  забыл как его звали, а потому назвал бывшего мальчишку-партизана старым русским именем. Но поступок настоящего русского мужика, на момент событий ему было лет двенадцать-тринадцать, который даже по жесточайшему приказу не смог наступить на раненного ребёнка, живёт в памяти моей.

       Сколько крови и слёз было пролито на берегах его родной реки Березины? Наполеон, спасая свою «шкуру», бросил армию на погибель в снегах и болотах у этой водной преграды, о чём, из поколения в поколение, рассказывали старожилы и тот дедок, встреченный на пепелище деревни.
 
       Но новые «наполеоны», жаждущие человеческой крови, вновь приходят к этим берегам, а человечество, вместо осуждения и «осинового кола», что заслуживают эти «сильные личности», ставит им памятники и преклоняется пред ними, наперекор «Заповедям Господним».





                5
               
        Война - сатанинское занятие, где по воле душегубов- «сильных личностей»: наполеонов; гитлеров; сталинов  мужика-пахаря превращают в «зверя». Не всех, конечно. Не смог же Мифодий наступить на раненного мальчика. А вот разведчики в сгоревшей деревне по отношению к случайно встреченному одноногому деду, выполнили «приказ».
      Вернутся ли они в человеческий образ, или исполнение, «приказа» будет новой программой их жизни, если вдруг кто-то из них  к «зверству» генетически предрасположен? И кто же будет виноват, что возможно хоть один  из тех десантников, превращённый войной в «зверя», и им останется до конца дней своих?

         Нет, не тем «личностям» человечество ставит памятники и возводит в ранг героев, достойных не замечая, а то и презирая.
        Вот случай, к сожалению, единственный по масштабам содеянного, за всю историю цивилизации. Своею волею, для чего Господь и дал её  человеку, да к тому же, видно и вразумил Он его на благое дело,  полководец спас от истребления  около двух миллионов мужиков-пахарей, которых сам когда-то вывел на поле брани.
         Сегодня телевизор сообщает иное количество спасённых,  им жизней, но это не столь важно
       Фридрих фон Паулюс сдал в плен триста тысяч немецких солдат, не выполнив приказ кровавого нелюдя: «Воевать до последнего..».
       К сожалению, соотношение потерь воюющих сторон, в той войне, было один к пяти, не в нашу пользу. Следовательно,  немецкий полководец своей сдачей спас не менее полутора миллиона красноармейцев, которым надлежало погибнуть, уничтожая противника.
 
     Но до сих пор деяние этого человека, совершившего самый ЧЕЛОВЕЧНЫЙ поступок, не оценило человечество. А шкурно мыслящее, авторы «общественного мнения» не могут взять в свой меркантильный ум, как это без личной выгоды можно отважиться на такое деяние. Им ближе по духу кровавые вожди- стяжатели «исторической славы», уроды человеческие, претендующих на роль «кумиров человечества», про которых,  ещё в девятнадцатом веке сказал Александр Сергеевич:

           Мы все глядим в Наполеоны
           Двуногих тварей миллионы,
           Предпочитая всех нулями,
           А единицами себя.

      А потому, эти «единицы», являясь лидерами человечества, то есть «нулей» по их понятиям, ввергают народы в кровопролитие.

       В Хатыни есть уникальный памятник, обвиняющий кровожадных «наполеонов-гитлеров». Квадрат земли разделён на четыре части-квадраты, в трёх из них растут берёзы, символизируя жизнь, а в четвёртом горит «Вечный огонь». То есть каждый четвёртый белорус сгорел в пламени войны. Большинство  погибших гражданское население-заложники, уничтоженные фашистами «в ответ» на диверсии партизан.

        Когда горела деревня Ивана Петровича, под Юхновом, у деревни Колодези, в лютую стужу, в глубоком снегу, командир лыжного отряда, раненный в обе ноги и правую руку, помнил о приказе Сталина  «В плен не сдаваться, если ранен и не можешь сражаться, должен застрелиться».
          Молодой офицер, лёжа на заснеженном поле, устланном телами  бойцов его отряда, перед неминуемой смертью либо от пули, или от потери крови вспоминал свою Олесю, которой к тому времени уже не было в живых.

        Она и  жители его родной деревни, заплатили своими жизнями за взрыв моста. И только ветер разносил их не погребённый прах по окрестным полям. Но Олеся продолжала жить  в душе Ивана, и прошла с ним, помогая в трудную минуту, по всем дорогам войны.

        Истекая кровью, раненный лейтенант физически не мог выполнить приказ Главнокомандующего. Весь его отряд лежал рядом, на том же, простреливаемом из немецких пулемётов, поле, посланный на верную гибель некомпетентными командирами, выполняющие такие же, как они сами, бестолковые, а то и просто вздорные приказы.

        После пулемётного побоища, фашисты пошли добивать раненных, «выполнять приказ Сталина», но Иван Петрович лежал в глубоком снегу,  «фрицы» снег не любили и боялись, а потому до него не дошли. И только под утро  его подобрали санитары. Затем госпиталь и снова бои, госпиталь, и так до 45. За это время родственники получили на него две похоронки. Но он выжил, и уж после войны «испытали» на нём атомную бомбу, и снова остался жив, видно природа ему несколько жизней отмерила.





                6
      И вот Иван Петрович уже пенсионер, внуков пора нянчить, но для этого сначала нужны дети, и они с женой решили усыновить ребёнка. После долгой чиновничьей волокиты в их квартире появился ребёнок, а с ним и новые заботы. Первый год пролетел в жуткой суете, ребёнок был слабенький, а родители, не взирая на возраст, неопытные.

        Жизненный опыт у них был большой, но не тот, что нужен для воспитания малыша. И потому, как только появилась возможность, девочку передали на воспитание няне, на целую неделю с проживанием. И только по выходным родители развлекались со «своим» ребёнком.
          Как же иначе, ведь у матери «докторская работа» и так уже была отложена на год. А увлекающаяся натура отца не могла сидеть на месте, он мечтал побывать не Северном полюсе и готовил туда экспедицию.

         Время шло, к восьмому классу дочку нужно было забирать из школы, так как она к этому времени совратила всех мальчиков, проявлявших к ней интерес. Видно гены родной мамы и нянькино воспитание к этому моменту, дали свои «плоды».
          Об успеваемости здесь говорить излишне, но восьмой класс выпускной, и школа с облегчением вздохнула, передав своё чадо на воспитание в ПТУ. Но и кулинар из любвеобильной ученицы не получился.

         Как пришла дочка в семью, так из неё и исчезла, оставив престарелых родителей у «разбитого корыта», но. Но и блудные дети, порой, возвращаются домой, и с ней тоже случилось, в связи со сложностями жизни.
         Инна подарила родителям то, чего им так не хватало – внучку. Так уж получилось, ведь всё, что не от Бога когда–нибудь надоедает человеку, даже богатство, власть, безделье и он пытается, что-то изменить в своей жизни и жить по «Заповедям».

Инна, устав от блудного существования, решила остепениться. Внешние данные у неё были великолепные, и ей не составило труда окрутить наивного, доброго парня.
         А семья всё – равно не состоялась, так как играть роль заботливой жены и матери ей быстро наскучило. Но оставлять ребёнка отцу и подвергаться осуждению общества она не желала.

        И потому мать-кукушка отвезла внучку деду с бабкой, которые, и она это знала, к ней никаких претензий предъявлять не будут, а наоборот будут только рады. Так оно и получилось, и её престарелые родители взялись с энтузиазмом исправлять ошибки своей прежней педагогической деятельности. В их жизни появился смысл.
        Со временем мозги, перекошенные  жидовско-большевистским воспитанием, даже у отъявленных коммунистов начали возвращаться на место.
        Иван Петрович с супругой и на седьмом десятке жизни, помнили слова Николая Островского, с детства вдолбленные в их сознание: «Жизнь человеку даётся один раз и прожить её надо так, чтобы не жёг позор за мелкое подленькое прошлое. И чтобы, умирая, мог сказать: «Вся жизнь и все силы отданы самому главному – борьбе за счастье человечества».

        Под первой частью этого высказывания они и сейчас бы подписались, а затем «Возлюби ближнего» и не надо борьбы, живи по заповедям Господним, и тогда всё человечество на тебя не будет в обиде.   
       И кто же им теперь ближе внучки, для которой они вновь и отец, и мать?

       Видно внучка удалась в отца, только внешность была от матери. Всё внимание, которым была обделена Инна, весь житейский опыт и душевная забота свалились на внучку. Дед с бабкой носили бы её на руках, но только огромным усилием воли командир Красной армии сдерживал эти порывы. Девочка блюла  Христовы заповеди, и вдруг.

        Вдруг в московских парках и близлежащих лесах появился серийный насильник-убийца, и девочки не стало. Совсем не стало. Бабушка была убита этим горем, но дед, как энергичная личность не мог с тем смириться.
         Иван Петрович - крестьянский сын полагал, что за всё в этой жизни отвечает Мужик, и уничтожение подонка - для него последняя задача его бытия на этом свете. Старый солдат начал своё расследование, но здоровья на исполнение данного замысла у него уже, увы, недостаточно было.

        Кроме Ивана Петровича в семьях, погибших девушек, были ещё четыре мужика, лет по сорок-сорок пять, но отцы, убитые горем, не разделяли  намерений крестьянского сына, полагая, что преступников должна ловить милиция.
         И тут, в связи с гибелью восьмой жертвы, увеличился коллектив родителей погибших девушек, появились две мамы - две сестры, молодые, физически крепкие женщины, согласные с его взглядами на эту ситуацию.

        Ивану Петровичу обидно было за мужиков, он крестьянский сын не мог понять, как за короткий срок, разница в его возрасте с теми отцами примерно сорок лет, то есть  всего два поколения. «И за эти два поколения русский мужик превратился в «европейского, меркантильного мужчину», вот что сделало советско-жидовское воспитание в центральной части страны.
 
       На Кавказе да и в Сибири не только отцы, все родственники и соседи поднялись бы на поиски насильника. Веру там коммунисты не осилили, а Вера семью сохранила и родственные узы. Вера-религия всегда являлось сдерживающей силой проявления любого греха.

         А что стало в Стране Советов, после разгрома религии? Главный Жид Советского Союза Каганович Лазарь Моисеевич, когда взорвали памятный храм Христа Спаителя, построенный к сто летнему юбилею Бородинской битвы, с пошлым восторгом провозгласил:"Задрали подол матушке России".
 
        Устранение религии от воспитания подрастающего поколения, где мужчина и женщина две равноценные половинки, а вместе одно целое, но имеющий каждый свои функции и обязанности, Советское государство устроило "выравнивание полов", что противоестественно, то есть утопизм.

          Советское государство не только религию устранило от воспитания подрастающего поколения, но Мужика-учителя "выгнало" мизерной зарплатой из школы.
         Советско-женская школа с возложенной на неё задачей "справилась", в результате вместо мужика-северянина, испокон веку жившего на Русской равнине, получился меркантильный сурогат-женственный мужчина.

     Ведь те отцы погибших девушек-это послевоенное поколение, вдовьих и матерей-одиночек детей. А женщина, как правило, даже будь она "семи пядей во лбу" Мужика не воспитает, она способна творить из мальчишек "женственных мужчин", то есть подкоблучников или эгоистов.

      Мужиков-учителей в школ почти не осталось. Только в Суворовских и Ремесленных училищах мальчишки общались с мужиками: командирами и мастерами, но не всем ребятам доводится там учиться.
    Без Мужика, Мужика не вырастишь, но и воспитывающий Мужик должен быть и сам Мужиком.

      Потому-то  все тяготы Советской действительности опять свалились на женщину, а уж про русскую бабу, ещё Некрасов сказал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Оно, конечно, хорошо, что баба осталась «русской», но за мужика обидно, ведь отвечать за всё в жизни всё-равно  должен Мужик.

        Коммунистическое воспитание выдавливало «русский дух» из русского мужика, и к сожалению, результат очевиден. Такие выводы сделал старый полковник после беседы с отцами погибших девушек. Ведь и Ивану Петровичу- ровеснику революции той же коммунистической «погремушкой» по мозгам досталось здорово, но крестьянский «фундамент», заложенный родной белорусской деревней, сохранил в нём русский дух.




                7

        Трио приступило к подготовке операции «Найти и уничтожить», но и остальные семьи, потерявшие детей,  помогали им как могли.
        Для бывшего командира диверсионного лыжного отряда образца 1941-го года стояла задача по уничтожению врага, но нынче отряд его состоял всего из трёх человек: его и двух отчаянных женщин. Они разработали стратегию и тактику действий по поиску и уничтожению преступника, только уничтожению, передавать его в «руки правосудия» не было даже мысли.

        Да и кому нужно такое правосудие, при котором насильникам и убийцам дают незначительные сроки, а затем выпускают за «примерное поведение» досрочно. В результате, подонки, искалечившие или убившие человека, неоднократно посещают тюрьмы по одной и той же статье.

        Старый командир имел большой опыт партизанской и диверсионной борьбы в тылу врага. Он усердно обучал своих «бойцов»: ориентированию на местности, обустройству ночлега в зимнем лесу и, конечно же, приёмам рукопашного боя. Причём ему приходилось быть объектом, на котором отрабатывались эти приёмы, уж доставалось ему от девчонок, как следует.
       И только когда, по мнению командира, «бойцы» освоили в полном объёме все навыки диверсионной подготовки, началась «охота». К этому моменту сёстры по лыжам и самбо могли выполнить норму «Мастера спорта».

        «Всё девочки, считаю, что вы готовы, большего мне вам дать нечего, пора начинать»- сказал в завершении, прохождения «диверсионного курса» Иван Петрович.
        «Как всегда перед наступлением в любой армии все молятся. И в Красной армии молились, но потихоньку, скрытно. Молились: беспартийные и коммунисты, православные и правоверные, буддисты и католики, язычники и староверы – все молились своим богам. Все молились своим богам по обе стороны линии раздора, все хотели жить».

        Но, не взирая на их молитвы, чья-то злая воля сводила обывателя – труженика с той и другой стороны на поле боя, и рубят и режут они друг друга на славу и потеху тем, кто был над ними и стравливал их, используя разные религии, обычаи жизни, достаток.

«Мы по своей воле вышли на «тропу войны» и дело наше считаем правым, поэтому нам молиться нужно обязательно. Наверное, даже исповедаться необходимо. Возможно, священник не одобрит наших намерений, ведь мы нарушаем заповедь: «Не убий». Но полагаю, Силы небесные не будут к нам слишком строги, если, мы не мести ради, а для прекращения подлых убийств и насилия, возьмём в руки оружие.

          Ведь война на защиту Отечества благословляется, а современные законы нашего государства  не позволяет нам рассчитаться с этим подлецом, но души невинно убиенных, полагаю, просят нас об этом».-С таким напутствием обратился к своим бойцам командир лыжного отряда образца 1941 года.

         Из своей военной практики полковник знал: для того, чтобы победить врага, нужно знать его психологию, уметь моделировать его поведение, следовательно, предугадывать его действия.
      Ведь на войне противник был солдат, и он тоже был солдат, а потому  поведение врага было предсказуемо. Но  здесь враг непонятный, что осложняло борьбу с ним. Потому-то сначала нужно было понять, откуда они такие уроды  рода человеческого, появляются на Свет Белый.




                8
        В Советском союзе, особенно в центральной его части, люди, родившиеся до войны, в большинстве своём далее деда, про которого ещё могли что-то рассказать родители, не знали своей родословной. Вся европейская часть страна была «Иванами, родства не помнящими», или не хотевших помнить.

        Революция обрубила «корни» многих фамилий, и для большинства в Сталинское время вспоминать дореволюционных родственников было опасно. Так как существовала статья уголовного кодекса: «Родственник врага народа», по которой давали большие срока заключения, вплоть до расстрела, расстреливали даже детей.

       К «врагам народа» не относились только люмпен-пролетарии и деревенская беднота- «комбеды», которых в процентном отношении к населению дореволюционной России, было не значительное количество. А по сути это был деревенский «мусор» и пролетарско-анархистское отребье, поднятое на уровень национальных героев марксистско-жидовскими последователями, захватившими власть в стране.   

      Марксисты в большинстве своём – представители агрессивно циничной части "обездоленной нации". Эта нация  в отличи от их бывших соседей, разбросанных по свету, имела общность на уровне государственность, но "государство" то не имело территории, то есть яйцо без скорлупы.

        И это аморфное образование растекаясь, проникала и утверждалась везде, в за счёт железной дисциплины, воспитанной сорокалетним маршированием ополчений по пустынному бездорожью. Эта АМЁБА для "проникновения и утверждения" использовала циничную практику применяемую ещё с доисторических времён.

        В Святом писании описаны случаи "проникновения и утверждения" АМЁБЫ в чужом обиталище. Сороколетне-пустынно-муштрованное, супер дисциплинированное ополчение имело разведку, которая скрытно проникала в город. Там она "находила блудниц и иных негодных людей" и с помощью этого человеческого мусора, вскрывала ночью городские ворота, город порабощался. В благодарность за содеянную подлость "негодные люди" становились наместниками-правителями марионеточного государства, руководила которым "обездоленная нация". Что и произошло в России.

         Ещё раз обратимся к Святому писанию: "Неуверовавшие иудеи (жиды-погонялы обездоленной нации), собрав с площади некоторых негодных людей (безродный человеческий мусор, чьими руками можно творить любые подлости) возмущали город."

 


         Так вот, "Неуверовавшие иудеи"-Марксисты-атеисты, собрав из-под российских подворотен "негодных людей"-пролетарское отребье и деревенский мусор, возглавив их, устроили переворот – революцию в России. Их поддержало обманутое обещанием «земли и свободы» крестьянство.

         Кто ещё из аборигенов России по «идейным соображениям» примкнул к  революцио нному  движению?               
      Почитайте классиков советского реализма, начнём с А. М. Горького, с его романа «Мать». Главный герой – Павел Власов, сын алкоголика и вообще анти социального элемента, изображён розовым и пушистым. Далее: Хохол, Наташа, Весовщиков – так же дети, как сейчас принято называть, из неблагополучных семей, у последнего, отец уголовник-вор, они все розово-пушистые. Но как говорит русская мудрость: «От худого семени не жди доброго племени», и  ещё: «Яблоко от яблони недалеко падает».

    В других произведениях Советской литературы тоже самое, в "Поднятой  целине" Шолохова М.А. герои не лучше, Макар Нагульный психически больной человек-зомби-коммунист, которому, «Если партия прикажет, то «баб и ребятишков, он слезами обливаться будет, но расстреляет». Все эти герои и им подобные, раскрашены авторами в розовые тона, были образцом для подражания в Советской стране.
 
        Ещё советский герой, которого навязывала коммунистическая пропаганда народу «Павлик Морозов»,  но не взирая на усиленное вдалбливание в детские души этого «светлого образа», остался он в памяти народной, как нечесть, сатана.
        И даже для злостного склочника и ябедника кликуха: "Павлик Морозов" была обидной.
 
     И как бы не навязывали советскому человеку "Советских героев"-"негодных людей", по определению Святого писания,  наследственность северянина тому препятствовала.
        Генеральный секретарь КПСС, окончивший только два класса церковно-приходской школы, заявил: «Генетика- продажная девка капитализма», чем надолго отлучил советского человека от учения Менделя. Но жизнь опровергла его бред, смотрите по фактам, и это не единичные, случайные  примеры, а закономерность, которую все знают.

       Сталин, и сменивший его Хрущёв красно-кровавые строители «Светлого будущего» достигли значительного материально-технического уровня промышленности, но цена за то была: концлагеря, «психушки», тотальный алкоголизм, развал семьи, деградация  и вымирание населения.
           Коммунисты за материальные успехи платили здоровьем, жизнями, душами, как нынче принято говорить «менталитетом» русского человека.
        Дети же этих вождей, и многих их соратников сбежали к главному  врагу коммунистов.

     Вот оказывается где «идейная крыша» наших коммунистических вождей. Наследственность вождизма дала себя знать. Дочь Сталина и сын Хрущёва и тд, граждане Соединённых Штатов Америки. Понятие Родина для этих, алчно жаждущих власти, уродов рода человеческого пустой звук. Да и, что спросить с человеческого мусора - той пены, которую подняла «волна революции», возглавляемая  тщеславно-закомплексованными вождями, которых курировали избранно-циничные комиссары.

       По законам той «революции»  интеллектуальная и трудовая элита России была расстреляна, как «враги народа». А их семьи, в основном стариков, женщин и детей, вожди, памятуя о наследственности, уничтожали варварскими методами, дабы  предотвратить возможность появления интеллектуально сильных потомков и запугать уцелевших. Потому-то и после Сталина, Хрущёва  и т.д., никто не пытался искать свои «корни», так как система-то осталась та же, да к тому же произошёл разрыв памяти.

       Это в дореволюционной деревне все знали о каждой семье и её прородителях на протяжении многих поколений, добро и зло всё на виду. Добро поощрялось «Миром», а зло презиралось и изгонялось, что не устраивало Революционную власть, вышедшую из «подполья» - обиталища «крыс». «Из грязи – в князи». И потому ответить на вопрос: «Откуда они-эти "серийные"...?» Можно, только рассмотрев не более трёх поколений. Начнём.




                9               
         В 1900 году в Тульской губернии недалеко от станции Мордвес в деревне Афонино в семье бедняка Никиты Квашнина родился сын Павел – седьмой ребёнок.
        Семья жила впроголодь в плохонькой избушке, основная ценность в которой была КВАШНЯ, с постоянной закваской. Но муки у Квашниных  до весны никогда не хватало и вымерли бы они давно, если бы, не сердобольные соседи. У тех и солнце, и дождь – всё вовремя, не то, что у бедолаги Никиты.

        Но в конце 18-го  года и Квашнину «улыбнулось счастье», стал он председателем «Комитета бедноты», какой никакой, а начальник. А уж  как началось «Грабь награбленное» Квашниным дом под железом достался, да не пустой. Целый год проедали добро «лавочника – мироеда»,  когда пропили железо с крыши, снова перебрались в свою развалюху.
   
        Недолго горевали Квашнины, началась коллективизация, и кому же быть председателем колхоза, как не секретарю «комитета бедноты», да и партийный он был в тот момент. К этому времени   Никита стал дедом, а его Пашка  имел сына Никиту. Павел Никитич служил в Красной армии, там он вступил в партию и дослужился до пом-ком взвода, и служил бы далее, уж очень ему это нравилось – «начальник».

       Но  демобилизовали его из армии, выгнали за жестокое обращение с подчинёнными. Квашнины шибким умом и трудолюбием не отличались, зато рука у них была «тяжёлая». Вернувшись в колхоз, командир Красной армии, коммунист стал секретарём парторганизации, и опять «начальник», и опять можно не работать.
               
       В июле 41 года Павла Квашнина призвали на службу, как командира Красной армии и политработника, он стал политруком роты и получил первое офицерское звание.
         Политруки, только в советском кино, поднимали солдат в атаку и кричали: «За Родину! За Сталина!», а  в боевых условиях их место «работы» был штаб. Ведь они же были «глаза и уши» Партии, и крикнуть: «За Родину! За Сталина»,-они могли только со штабного порога. Политруки бдили за моральным духом солдат и офицеров с помощью своих стукачей.

        И всё–таки Квашнина аж на пороге штаба, ранило шальным осколком, легко, но за то он получил орден и звезду на погоны, так как штабной писарь был в его подчинении.
         После госпиталя, курсы «повышения» и перевод во вновь сформированную структуру «Особый отдел». Здесь не надо было готовить доклады, чего он делать так и не научился, не надо было разъяснять «линию Партии»,  которая и для него самого была «тёмным лесом», тут нужно было только спрашивать и карать.

        Служба шла хорошо, и на погонах сияло «созвездие». Павел Никитович Квашнин – капитан «Особого отдела» был прикомандирован к полковому госпиталю для выяснения процентного количества «самострелов». А так же ему вменялось наведение порядка в определении годности к прохождению дальнейшей службы легкораненых, после окончания курса лечения в госпитале.
 
       В подчинении у него был только «расстрельный» взвод, и жилось ему вольготно – это ж не передовая. Его все боялись, даже полковник – командир госпиталя, правда и Квашнин  его обходил стороной, потихоньку собирал на полковника  компромат, но отношений не обострял. Зато с медперсоналом был строг, врачи, медсёстры, санитары ходили у него «по струнке».

        При поступлении вновь прибывших с поля боя,  дежурная медсестра должна была легко раненых в руку или ногу рядового состава, присылать в его палатку. А там его ребята уже знали, что с ними делать.

        С раненых срывали погоны, награды, выгребали карманы, и если были вещмешки, затем выводили к оврагу, где и расстреливали, как дезертиров – членовредителей. Капитан никогда не только не слушал, но и не позволял рта открыть солдату, пытавшемуся объясниться, он здесь был «царь и бог», всё знал наперёд, и никому не верил.

       Каждый человек в жизни является для себя «эталоном» физическим и моральным для «измерения» окружающей среды. Исходя из своего роста, он судит о росте соседа, высок или мал, относительно кого? - Его. И иные параметры человека и человечности определяются таким же образом.

       У честного и доброго человека весь Мир «розовый», а подлец, встречающийся на его пути, – это частный случай, исключение из доброго правила. И как бы добряка не трепала действительность, сквозь «розовые очки» даже нехороший человек, кажется не таким уж и плохим.
       Добрый человек живёт среди честных людей, пусть даже в иллюзорном мире, но это благожелательный мир.

       Подлец, же со своим мрачным взглядом на действительность, живёт в агрессивном окружении и соответственно к нему относится. У него не может быть друзей, есть только нужные люди, общающееся он с ними на условиях рынка – «ты мне, - я столько же тебе».

       И потому  для Квашнина неверие людям было сутью его жизни. И не он один, вся страна жила, вернее ей навязывали тотальную подозрительность, неверие людям и было кому.
       Иосиф Виссарионович не верил никому из своих приближённых, компания у него собралась отпетых человеконенавистников, и головы там летели не рядового состава, а маршальско-генеральские.
   
       «Пауки в банке» жрали друг друга, заражая порочной практикой православного и правоверного человека, и, конечно, находилось «дерьмо» рьяно подражающее «Отцу народов» и его кодле.
       Таким и был Квашнин. Свою команду он отбирал тщательно, у каждого в «личном деле» обязательно должно быть словосочетание – «Комитет бедноты». Дети «комбедов»- это хроническая лень и  набор самых гнусных качеств, он сам был таким.

       На Руси есть такая пословица: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». В сложных климатических условиях России – в зоне «рискованного земледелия» крестьянин не застрахован от засухи, наводнения, морозов, пожаров и иных стихийных бедствий, а следовательно и  от «сумы».
         Но для труженика, эта «чёрная полоса» его жизни, которую он стремится преодолеть с помощью  родственников, соседей и добрых людей, которых было немало среди трудового крестьянства.

А «комбеды», как правило, состояли из хронических любителей «сумы», может и не любителей, но людей, смирившихся, не пытающихся от неё избавиться.
        Их не угнетало положение «как дерьмо в проруби», они паразитировали на естественной доброте трудового крестьянства.
       Халява и попрошайничество суть комбедовщины, по тому-то они первые откликнулись на лозунг:"Каждому по потребностям!".
         И до сих пор по всей стране стоят памятники тому халявному лозунгу -«дедушка, клинышком бородка, с протянутой рукой».

        Команда Квашнина-приверженцы того лозунга, а потому они сплошные халявщики, в большинстве своём ленивы и тупы, да к тому же все на «крючке» у капитана. Он на них мог рассчитывать, потому что от него зависело их благополучие и жизнь, но и его жизнь зависела от команды, которую держал особист в «ежовых рукавицах».
Но всему приходит конец, а уж сытой и развратной жизни, тем паче да на войне.
       Привезли партию раненых, дежурная сестра «рассортировала» их и отправила легкораненых и одного не шибко контуженного со сломанной рукой к капитану.
        Контуженный был разжалованный в рядовые, старший лейтенант, командир роты. Разжаловали его за то, что он отказался гнать днём на пулемёты в чистое поле своих солдат,  выполнив тот приказ по темноте, обойдя врага с фланга.

       За несвоевременное выполнение приказа, хотя в том не было никакой необходимости, а то была очевидная, откровенная блажь очередного проверяющего-халявщика «с верху». Как результат, ком роты лишился погон. И уже рядовым пехоты попал он в окопы к штрафникам, где их передовые позиции мешали прорыву фашистов.

       «Фрицы» всячески пытались выбить красноармейцев с занимаемого плацдарма. Звено истребителей гоняло наших солдат по окопам, рядом с которыми росла огромная берёза, мешавшая безнаказанному расстрелу, но потери были большие.
        Разжалованный старлей выскочил из окопа к берёзе, взялся за неё руками и скомандовал: «Все за мной!».
 
       Солдаты выстроились за ним в затылок с противоположной стороны от заходящего на них самолёта, пули расщепляли берёзу, рыли землю у ног солдат, и только. Взбесившиеся лётчики потеряли над собой контроль, и самый рьяный решил всё–таки достать солдат, но зацепив крылом за макушку дерева,  врезался в землю.

       После неудачного авиа налёта, начался миномётный обстрел, бывшего комроты взрывом подбросило и хорошо приложило о спасительную берёзу так, что, ему показалось, он слышал, как хрустнули кости его руки. Но, не взирая на боль, разжалованный офицер возглавил оборону, после гибели командира.
         В передышке между атаками, используя «Ромвелевский» тесак, снятый у фашиста, приспособил его как шину для сломанной руки, засунув его вместе с ножнами в рукав шинели, обмотал сверху лямкой от вещмешка.

          Разжалованный  старлей до конца боя руководил обороной, с одной рукой был вторым номером пулемётчика. И только когда была отбита последняя атака, отправился к санинструктору. Тот осмотрел его руку, наложил дополнительную шину-планку от снарядного ящика. Старший лейтенант не хотел расставаться с тесаком, выручившему его во время боя, вдвоём они обмотали обе «шины», той же лямкой, одели сверху шинель, и санитар после перевязки отправил офицера в госпиталь.

        Квашнин, хотя и имел чин  капитана, но звание своё получил за усердие, а сам он был неграмотным, злым и не шибко умным человеком, но с непомерным гонором.
        И все офицеры, даже, только что прибывшие из училища, лейтенанты, не говоря ни слова, давали ему понять, кто он и где его место. И по тому, когда в его руки попадал, разжалованный за какую либо провинность, боевой офицер, на нём уж Павел Никитович вымещал всю свою ненависть к боевым офицерам. Особист не отказывал себе в удовольствии лично того расстрелять.

       Не повезло разжалованному комроты, попытки объясниться  капитан пресёк мощным ударом в зубы, рука у Квашнина была тяжёлая. Затем капитан ногами стал избивать, упавшего, штрафника. Кровь из разбитого лица бывшего комроты смешалась с пролитой в бою.
       Особист топтал человека, приговаривая: «Дезертиров и штрафников он готов душить голыми руками», утомившись, отошёл.
       Старший лейтенант знал этого капитана, по фронту о нём шла дурная слава.

      Превозмогая боль, раненый офицер встал, выплюнул зубы, улыбнулся и сказал: «Видели бы сейчас фашисты, как расправляются с теми, с кем им не удалось справиться, они бы тебе железный крест пожаловали». Квашнин побагровел от злобы и кинулся к пошатывающемуся, прислонившемуся к дереву, полуживому человеку.

      Капитан знал, что перед ним беззащитные, раненные люди, не могущие оказать сопротивление, они уже обысканы и избиты его людьми, которые стоят вокруг и ждут команды «Фас». Топтать человека и упиваться своей властью над ним, для этой своры подонков верх блаженства.

       Никаких неожиданностей от этих бедолаг, раненных и измотанных в бою, да к тому же избитых и истоптанных «квашнинской» командой  уже не может быть. Но на этот раз, даже их «поганый покровитель»  отвернулся от Квашнина, видно такая мразь, и ему опротивела.

        Когда капитан приблизился к шатающемуся старшему лейтенанту, тот выхватил из рукава тесак, ножны, которого служили шиной для сломанной руки, и всадил его по самую рукоятку в перевешивающее через ремень брюхо, со словами: «Вот тебе фашистский, железный крест, за твои заслуги».     
    
       Налетевшая «расстрельная свора» могла бы насмерть растоптать непокорного, но старшина Перекупенко крикнул: «Отставить», ведь надо кого-то судить за гибель капитана, о которой мечтал старшина, дабы ему был свободный путь к "звёздам".

       Квашнин был жив, соратники бегом притащили его на операционный стол, благо госпиталь рядом. А попал он к женщине – хирургу, над которой когда-то надругался, шантажируя её доносом собственного изготовления, в этих делах он был мастер.

      И вот Паша лежит перед ней «в чём мать родила» и истекает кровью. Видно задето было лёгкое, потому сказать ничего он не мог, только хрипел: «Спаси! Спаси!» В глазах страх и мольба. Как эти же глаза, всего пятнадцать минут назад, кривила презрительная ухмылка, когда он топтал раненого в бою солдата.

       Лёжа на операционном столе, истекая кровью, Квашнин перебирал всю сою жизнь и пытался разобраться:"Почему ему ещё утром сильному и здоровому пришёл конец? Кто это всё подстроил?
      Конечно старшина Перекупенко, он метил на его место, он «из кожи лез вон» проявляя свою преданность «делу Партии», и везде козырял цитатами Ленина, Сталина. Теперь он мою гибель свалит на помком взвода Захарова, с которым они не в ладах, получит звезду на погон и будет здесь начальником.

         Да не только старшина, но и майор Райхер – начальник «Особого отдела» дивизии чувствовал, что я ему «в затылок дышу», он меня и спровадил на «курорт» - в этот госпиталь навести порядок. Сам, поди, надеялся, что я со спиртом и бабами на чём-нибудь погорю. Ан вот как вышло, ему-то всё равно избавился от конкурента, и ладно.
Учитель-то у нас у всех один, но видно плохой из меня ученик получился, лень квашнинская да жадность подвела. А Перекупенко с Райхером далеко пойдут, и кто из них кому глотку перегрызёт неизвестно.

         Учитель-то жида мордовского осилил, и Льва Бронштейна, уж, на что речист был, почище Геббельса, и то сожрал. И всех Зиновьевых – Бухариных – Каменевых перестрелял – это кто сверху и рядом были. И молодняк прореживал вовремя, Ежёво – Ягодноые свары устраивал, Блюхер – Тухачевские разборки. Он всё время на чеку, вся страна его, а он не расслабляется и всё чужими руками, как наши главные революционеры.
 
      Я же попал в «малинник» - бабы, спирт и под началом «три человека» и быстро зажрался. На это и рассчитывал Райхер, боялся он моего комбедовского происхождения, и всё правильно рассчитал, как «Отец и учитель», всё чужими руками.
      И ведь диву даёшься, хоть я и неграмотный, но понимаю, что игра идёт жуткая, это же надо такую страну перевернули с ног на голову, пообещав: «От каждого по способности, каждому по потребности».
           Нужно быть абсолютным бараном, чтобы в это поверить, у меня такие  потребности, что всего Мира не хватит их удовлетворить. А что тогда достанется Перекупенко и Райхеру, у них потребности ничуть не меньше моих. Вот он – «Отец народов»  отстреливал всех, кто рот разевал на его потребности, а я прозевал и меня «отстреляли».

        Но как народ не поймёт, «Наша Партия» - стая хищников, зубами отстаивающая свои потребности, и здесь же стадо баранов, то есть, тот же народ, упёртые своими способностями в чужие потребности. Это же надо такое придумать: «Блок коммунистов и беспартийных» - это какие же пустые головы должны быть, чтобы воспринять этот лозунг – «Объединение волчьей стаи со стадом баранов».

        Будучи полит работником, Квашнин не мог взять в толк, как ЭТИ бредовые идеи «овладевают массами», может все прикидываются «сознательными». На лекциях, слушая ораторов с огромными звёздами на петлицах, он давался диву, какую ахинею те несли под бурные аплодисменты.
   
       И вдруг! Всё: власть; погоны; звёзды; награды; исчезло!!! Всё это куда-то делось, он хрипит и даже сказать ничего не может, да к тому же, он сейчас может умереть. Ведь всего-то, не более четверти часа прошло, когда он мог стереть в порошок всех своих недоброжелателей. И  вдруг!

     На операционном столе перед врачом лежал раненный человек, нуждающийся  в помощи. От её действия или бездействия зависит его жизнь, но он же, тот подлец, который искалечил жизнь этой женщине, и она нарушила «клятву Гиппократа»,  дала ему возможность умереть, и госпиталь вздохнул с облегчением.

        В своё время с облегчением вздохнула страна и перекрестилась, когда дали умереть «Отцу народов», конечно, не вся страна, а только та, что была беспаспортная, да за колючей проволокой.
        Города же, объедавшие нищее крестьянство, и жившие в относительной сытости, бились головой о стены.
       Я-автор, проживавший на Пятницкой улице, такого не видел, хотя слышал, что кто-то, где-то плакал, заливался слезами, но и эта, раздуваемая партийной пропагандой, истерика скоро закончилась.

Старшему лейтенанту наложили шины и снова суд. Оказалось, что и остальные раненые, с ним прибывшие, не были «самострелами». Все они совершили подвиг – малыми силами, с толковым командиром остановили врага на важном участке фронта, их представили к наградам. Ком-роты восстановили в звании, разбившийся немецкий  истребитель записали на его счёт.
        А Квашнина объявили немецким шпионом и «бумагу» отослали по месту жительства, его «расстрельную» команду отправили на передовую.

       В рядах особистов начался ропот - «честь мундира была запятнана» и через некоторое время дело капитана пересмотрели, суды были в ведении «особых отделов». И новая «бумага» отправилась по месту жительства Квашнина - «Погиб, героически защищая Родину».





                10
       Первая «бумага» пришла в Мордвес к военкому, он переправил её в Афоньковский сельсовет с припиской: «Принять соответствующие меры к семье «врага народа», немецкого шпиона – Квашнина».
          Мать  с пятью детьми зимой выгнали из дома, и они скитались по сараям. Помогать им никто не имел права, иначе того обвинят в пособничестве «врагу», и его со всей семьёй ждёт та же участь.
 
        Так выбивалась из сознания русского человека заповедь «Возлюби ближнего». На глазах всей деревни погибают дети, выброшенные властью на улицу, на мороз, а сердобольным грозят, с их детьми сделать то же самое, и грозят те же «квашнины» - комбедовцы, ведь у них власть.

         Семья солдата была заложницей  у советского командования. Отвлечёмся от личности Квашнина, «бумага» из «Особого отдела» для любого солдата и его семьи могла быть смертным приговором, при чём солдата расстреливали, а семья погибала лютой- голодной, холодной смертью.
 
      И потому, из деревни Афонино и близлежащих населённых пунктов, до которых дошёл «слух», уже в течение первой недели, после оглашения «первой бумаги» на фронт полетели письма, с рассказами о «событии».

        Матери, обеспокоенные  за свои семьи, информировали главу семьи о случившемся, как бы и в их адрес не пришла такая «бумага». Советское руководство таким образом укрепляло воинскую дисциплину, зацепив на крючок страха и солдата, и его семью.               
       Вторая «бумага» спасла от полной гибели семью Квашниных, к её приходу в живых остались жена, старший сын Никита и две сестры двойняшки. Они вернулись в дом, от колхоза им выдали корову.
       Но не «бумага» спасла Квашниных, до неё  в деревне, в сараях они все загнулись бы от холода и голода. Это Никита увёл семью в лес, нашёл блиндаж с печкой и занялся «промыслом», к которому он пристрастился,  как только из деревни выбили немцев.

      Война у них в округе была всего-то два дня, и фашистов погнали на запад. Трупы  с поля боя никто  не убирал, похоронная команда собрала оружие и документы, а похороны погибших поручили сельсовету. Красноармейцев похоронили в неглубокой «братской» могиле, морозы были сильные, земля как камень, да силы только женские. А уж на немцев и этих сил не хватило, хоронили их в окопах, воронках, как придётся, засыпая снегом.

        Этим и воспользовался Никита, он откапывал немцев, приволакивал  в избу, пока их семью ещё не выгнали по первой «бумаге», отогревал трупы, раздевал до нога. Одеждой пользовалась вся семья, да на станцию «добытчик» носил, менял её  на продукты. Если труп находился далеко, да в сапогах, у ближайших сапог не было даже у красноармейцев, Никита отрубал ноги и приносил домой для отогрева, сапоги дорого ценились.
 
      Односельчане и раньше не жаловали вниманием Квашниных, теперь же относились к ним с брезгливой боязнью. Но однажды Никита перепугал всех старух деревни, за что и получил прозвище – «Антихрист». Он очередного «фрица», принесённого с поля боя, отогрел, раздел до нижнего белья, затем вытащил на мороз, положил на спину, руки по швам, ноги согнул в коленях.

        А поутру, привязав за шею верёвку окоченевшему трупу, вытащил эти «санки» на горку и начал кататься. Его поддержали несколько оболтусов, но, получив от матерей оплеухи, они разбежались. После такой забавы многие в деревне, особенно, старушки обходили Квашниных, а при виде Антихриста перекрестившись, старались уйти с дороги. И потому, когда пришла первая «бумага», народ у колодца говорил: «Это кара небесная».

       Помотавшись по сараям и потеряв младших детей, семья Квашниных ушла в лес, здесь жилось им не хуже чем в деревне, промысел оставался тем же, зато не было косых взглядов и молчаливого осуждения соседей. Только худой блиндаж нужно было топить постоянно, зато дров навалом и  рядом. За печкой следили сестрёнки двойняшки. Никита на ночь у дежурной отбирал тёплую одежду, чтобы та не заснула и постоянно топила печь, так как он основной добытчик и должен выспаться.

      После второй «бумаги», вернувшись в избу, Квашнины, за «геройского» папу, от колхоза  получили корову, которую сразу же зарезали. Квашнины стали богатеями, нешуточное дело полтора центнера мяса в голодное-то время. Вскорости после возвращения в деревню, Никите исполнилось шестнадцать, и его призвали на «трудовой фронт» в организацию «Мостостроительный поезд».

       Здесь о его прошлом никто ничего не знал, да и в то время люди о себе много не рассказывали, так как доносительство являлось проявлением лояльности человека к власти. И по тому «Антихрист» остался в деревне, в воспоминаниях у колодца.





                11
      «Мостостроительный поезд» мостов не строил, основная задача этой «конторы» -ремонт железнодорожных путей. Работа оная очень тяжёлая: приходилось таскать рельсы, шпалы, выполнять земляные работы. Но кормёжка на «трудовом фронте» была «слабая», зато дисциплина «железная». Мысли Никиты были направлены на поиски возможности избавиться от этого «фронта», убежать нельзя, посадят, а то и расстрелять могут, как дезертира.

       Сосед по нарам, пришёл однажды из самоволки и рассказал ему, что договорился с продавщицей из магазина – молодой бездетной вдовой, зайти к ней завтра после обеда, ночью нельзя, так как они на казарменном положении.
 
      Самовольщик  попросил Никиту: «Если его хватятся на работе, сказать: «Только что был здесь». На следующий день, втихаря, зарыв лопату в насыпь, парень посетил вдовушку, а вернувшись, не обнаружил лопаты на месте. Это Антихрист выследил его и перепрятал лопату. На вечерней поверке командир взвода доложил о полном наличии людей и пропаже лопаты.

       На следующий же день из ближайшей воинской части приехал особист в сопровождении трёх солдат. Разбирательство было недолгим. Выстроили вдоль путей весь личный состав «Мостопоезда», вызвали троих покрепче парней и приказали им рыть могилу недалеко от насыпи.

       Строй стоял, смотрел, на роющую, «похоронную команду» и потихоньку перешёптывался: «Дескать, пугают, страху на нас нагоняют». Когда могила была готова, к ней подвели провинившегося, «могильщики» отходя в строй, подшучивали: «Мол, они старались и соломки постелили».

         Трое солдат с винтовками стали напротив осуждённого, и вдруг все поняли, что это всё по настоящему. Воцарила гробовая тишина, ребята испугались, кто-то всхлипнул. Офицер зачитал приговор: «За потерю оружия на поле боя – расстрел! У вас оружие – лом, лопата. За потерю своего «оружия» такой-то, такой-то в военное время – расстрел!»
         Но надежда ещё оставалась, парень на пригорке у свежее вырытой могилы, как загнанный заяц озирался вокруг и ждал, когда этот спектакль закончится.
       
         Солдаты подняли винтовки, и прозвучала команда: «Пли». Выстрелы разорвали тишину, весь строй ахнул, ребята до конца не верили, что за лопату расстреляют парня. Стая грачей, сидевшая на гнёздах, на старых тополях, с криком закружилась над деревьями.
 
       Через некоторое время Никита наведался к той вдовушке, она и его приняла. Она и лопату ту злосчастную сменяла ему на хлеб, а ведь догадывалась, что лопата «та самая», и что из-за Никиты расстреляли того парня. Но чужая беда не тронула библейского Жида, и он за то поплатился, и вдовушку ждала та же участь.

     Мостопоезд продвигался к фронту, и вот уже слышна канонада. Никита знал, что ближе к фронту должны быть «трофеи». Он договорился со своим начальством, чтобы его отпустили на «добычу».

      Подлецов в тылу было достаточно, потому как они всеми правдами, а вернее неправдами оставались в тылу. Никита, не смотря на свою молодость, чуял «тухлый» запах подонков, потому, что сам был такой. А, как известно, «Рыбак рыбака видит из далека».

        Мостопоезд-это всё-таки не фронт, и начальник участка железной дороги Москва-Горький Назар Рушинский, сына своего Сашку пристроил мастером в этот поезд, по случаю «липовой» грыжи, которая освобождала военнообязанного Александра Назаровича от фронта. С ним-то Квашнин и договорился о свободном перемещении в дневное время, за что обещал ценное вознаграждение.

        Никита не обманул надежды Александра Назаровича и дал ему вперёд откуп золотом, за перевод его в «похоронную команду». Она квартировала неподалёку, с «тухлым» командиром её он тоже договорился. В «команде» служил москвич, падающий в обморок при виде мертвецов, а потому мечтавший поменять место службы. Все участники этой сделки были «с душком», кроме москаля, который предпочёл тяжёлые шпалы, общению с покойниками.

       До призыва на срочную службу в армию Квашнин трудился в «похоронной команде», и этот «здоровый» коллектив принял его в ряды Коммунистической партии (большевиков). Призванный на службу  в армию, молодой коммунист находил ребят «с тухлятинкой», которые с удовольствием слушали его гнусные рассказы по технологии добычи золота у мертвецов.
         Почему-то пакостным людям очень хочется, чтобы и окружающие знали об их мерзостях, по видимому, ищут «родственные» души, дабы в «дерьме» не быть в одиночестве.
       Антихрист и в армии нашёл «своё место», «достучался» до старшего сержанта, остался на сверхсрочную службу, и вроде живи не тужи. Он мимо всякой работы, как уж между камней, но с солдата срочника «шкуру» готов был спустить за уклонение от службы.
        Хрущёв, вскорости, после назначения его на высокую должность, начал чистить армию от неграмотных командиров, которых много развелось в конце и особенно после войны. И пришлось Квашнину ехать в свою деревню.

        В послевоенной деревне мужики - большой дефицит, но приезд Никиты никого не обрадовал, люди помнили «Антихриста». Девок и молодых вдов в Афонине, как и по всей стране было много, но никого не мог Никита сосватать. Деревня испокон веков знает всех своих жителей, и с поганой семьёй никто не хочет родниться.

        И только подруга матери-Самогонщицы согласилась на уговоры. Самогон Квашнина не гнала, за это жёстко наказывали, а эта кличка к ней прилипла за её тёмные дела с травами, так как конопля и мак в то время обильно произрастали на заброшенных огородах.
       Подруга Самогонщицы согласилась стать Квашниной, она была намного старше Никиты. «Молодуха» Квашнина через год после  женитьбы родила сына-Славу, но отец его так и не увидел. Не выдержав презрения односельчан, ещё до рождения сына, Антихрист покинул семью.




                12

      Подался Никита на Севера, на Белое море, на Соловецкие острова. Работа на островах сезонная и брали на неё всех, кто только согласен жить в палатках и сутками работать. Заработки по тем временам были неплохие, и при желании, и везении за сезон, можно было заработать на  мечту любого советского автолюбителя - автомобиль «Москвич».

      Никиту «Москвич»-то прельщал, а вот «каторжная» работа -нет. Определили его в бригаду на остров Муксулма. Жили водорослидобытчики в бараках, построенных заключёнными и для заключенных в «Соловецкий лагерь особого назначения» - короче «СЛОН». Бригада, как на всех сезонных производствах, в отдалённых районах страны, состояла из бичей, лишь начальник участка был местный.

        Квашнин прибыл на острова, когда сезон уже начался, и бригада сдала часть собранных водорослей, получив немалый аванс. Всегда, после получения денег, мужики закупали сначала продукты на месяц, чтобы не голодать в случае возникновения очередного запоя. Но по какой-то причине в магазин не привезли водку, и бригада пока обходилась чайком, а неиспользованная часть аванса ждала своего «запойного» часа.

       Не пропитые деньги лежали где -попало: в тумбочках, в карманах одежды, даже в банке на подоконнике, прятать их куда-либо не было принято. Никиту такое положение вещей удивило, в такой компании он никогда ещё не был.

        Квашнин не мог понять этих бичей, которые сутками работали как проклятые, не обращая внимания на неустроенность быта, и деньги, полученные ими за каторжный труд, не представляли для них большой ценности. Они легко с ними расставались, пропивая со случайной компанией, или отдавали кому-либо в долг, на необходимые нужды, но без всяких гарантий возврата.
      Вокруг Никиты было немало, как ему казалось, «шальных» денег, но как их взять, единственная мысль, терзала его и не давала покоя.

Квашнина работать поставили в пару с весёлым мужиком по кличке «Боцман». Тот любил «подкалывать» и разыгрывать товарищей.
       В бараке, в котором обитала бригада, работала женщина-«комендант общежития», так называлась её должность, но она была и уборщицей, и истопником.
 
       Её сын-Глеб, парень, лет четырнадцати, постоянно помогал матери во всём. Отец его, тоже звался Глебом, десять лет отсидевший в лагерях, сломанный морально и физически, спившийся и уже не подлежащий восстановлению человек. Мотался он по островам, прося любого встречного о похмелье. Мать с сыном пытались вытащить его из «алкогольной ямы», но безуспешно.

      Попал Глеб – глава семейства на острова до рождения сына, в сталинские ещё времена. Молодого специалиста  Архангельский историко-краеведческий музей командировал на Соловецкий архипелаг, для организации своего филиала. Глеб приехал со своей женой, только что окончившей школу. Молодая семья поселилась у «местных» жителей, бездетной семьи отставного смотрителя маяка.
 
       Местных жителей, то есть аборигенов- островитян, вообще, наверное, никогда и не было, острова заселяли пришлые люди. Сначала здесь поселились монахи, они построили Соловецкий монастырь. Затем большевики разогнали их,  кого и расстреляли, а из монастыря сделали первый в истории нашей страны концентрационный лагерь- СЛОН.
 
      В 39 году, всех гражданских с архипелага выселили. С началом Финской войны, острова превратились в военно-морскую базу. И потому на островах жили «местные жители» -гражданские, отставные по возрасту специалисты, то есть бывшие специ, командированные сюда на работу в разные годы.

       Молодой краевед по крохам собирал, засекреченную историю архипелага, а, раскопав вопиющие факты большевистской жестокости, поделился ими со своим приятелем- замполитом воинской части, и как результат – Колыма – десять лет.

       Беременная жена осталась на попечение стариков, у которых молодая семья снимали угол. Хотя жену с родившемся сыном полагалось выслать, как родственников "врага народа" (и мужа, и папы), но дед с бабкой «грудью» встали на их защиту. Ведь молодая мама сама осталась сиротой после войны. И покуда старики были живы, у них была дочь и внук, в котором дед души не чаял.
      От того деда Глеб Глебычу досталось ружьё не старинное, но очень старое и изношенное, оно часто давало осечку из-за слабой пружины, а уж разброс дроби был такой, что только за спину стрелку не залетали дробины.

      Глеб младший, любивший романы Фенимора Куппера, считавший себя бывалым охотником, ценил оружие и  спал бы с ружьём. Но оное недопустимо, так как у истинного охотника оружие должно было быть, в боевом снаряжении и находиться под рукой.  Старенькая «Тулка» висела на гвозде, вбитом в стену, в тёмном углу котельной, там же хранились и боеприпасы, которые ему дарили заезжие охотники.

        Боцман подкалывал всех, но особенно доставалось Глебу с его ружьём. «Ты мне из своей «берданки» с двадцати пяти шагов в голую задницу не попадёшь»,- так обычно приветствовал весёлый бич молодого охотника- «Соколиное перо», как ласково, по отечески, с некоторым оттенком иронии называли парня водороследобытчики.
      
        Однажды, когда море штормило неделю, и народ изнывал от безделья, а водки в магазине не было, Боцман решил устроить представление. В тайне ото всех, он перезарядил ружьё Глеба патроном, из которого высыпал дробь, заменив её песком, предположив, что двадцать пять метров песок не пролетит. После чего стал подсмеиваться над парнем, доведя его до слёз. Глеб не выдержал насмешек и согласился на стрельбу по мягкому месту Боцмана, с двадцати пяти шагов.

        Вся бригада, смеясь и подшучивая над обоими участниками представления, высыпала на пустырь за барак. Боцман демонстративно спустил штаны, и, виляя голым задом, по возможности делая большие шаги, на всякий случай, путаясь в спущенных штанах, пошёл на свою позицию.
 
      Глеба трясло от обиды, он смотрел, как от него удаляются белые ягодицы «мишени». В своём оружие он был уверен, и решил посмотреть номер дроби патрона, каким было заряжено ружьё. Вытащил патрон из патронника, глянул, на верхнем картонном пыже номер «0». Это же почти картечь, ему весь зад разнесёт. Достал из кармана дробовой патрон с номером «10», на самую мелкую птицу и перезарядил своё оружие.

       Внимание зрителей занимал Боцман со своими выкрутасами и прибаутками, упивавшийся своей хитростью. Всем было весело, и никто не обратил внимания на перезарядку, даже «мишень», а зря.
        Отсчитав двадцать пять шагов, Боцман нагнулся, выставив свой голый зад на обозрение народа. Мужики в замкнутом мужском коллективе грубеют, и потому шутки у них соответствующие.

Глеб знал, что ружьё его  бьёт очень не кучно – рассыпает дробь по сторонам, и потому целил на пол метра выше согнутой фигуры, чтобы основная масса заряда прошла над «мишенью».

        Грохнул выстрел, чайки сорвались с ближайших камней и закружили над взвившемся, к небесам Боцманом. Его дикий вопль испугал пернатых, и стая косо ушла в сторону моря. Когда бич приземлился, грохнул взрыв хохота. Всем, ну очень, понравился спектакль, мужики ржали, держась за животы, катаясь по траве.
 
        Только Боцману было не до веселья, он, недобро вспоминая предков Глеба по женской линии, с кулаками бросился на него, запутался в спущенных штанах. «Ты, что, Гад, сделал?» - кричал Боцман, пытаясь вырваться из рук хохочущих зрителей, которые успели его перехватить на пути к стрелку.

      Они его успокаивали: «Ты же сам того хотел, чего к парню лезешь?» «Так я ему пустой патрон зарядил»,- оправдывался пострадавший. На что ему резонно возражали мужики, в объятьях которых, он находился: «Этого в условиях отстрела не было оговорено. Так Что... Он и так, наверное, пожалел твой зад.
        Не расстраивайся, мы сейчас повторим отстрел, но с другим зарядом».

Глеб обескуражено бормотал: «Я посмотрел патрон, дробь «нулёвка», ведь от него одни бы штаны остались. Вот и перезарядил на самую мелкую, что у меня была, да взял повыше, чтобы весь заряд над ним прошёл».
        Мужики опять смеются: «Вот это ты, Глеб, зря, надо было целить в самое «яблочко», вот тогда бы уж точно, он на тебя с кулаками не полез».
 
      Народ ещё долго пересказывал увиденное, каждый на свой лад со смехом и всякими весёлыми добавлениями, и короткий эпизод превращался в весёлую историю, где трудно было понять, что правда, а что вымысел. Смех и весёлые разговоры долго ещё звучали на пустыре.

Бригадир, пришедший из конторы, пропустивший  «представление», подойдя к Глебу, укорял его: «В человека стрелять никогда нельзя, даже в такого шебутного, как наш Боцман».
      А Боцмана отругал за «весёлое приключение», предупредив: «Следующий раз, если у весельчака появится желание проверить бой ружья, то Бугор влепит ему картечный дуплет в мягкое место с любого расстояния».





13) СТР.-20.               
      Никита ждал улучшения погоды, так как в шторм катер, осуществлявший связь с материком, отгонялся в затишье за острова, а другого средства сообщения с "большой землёй" не было. Шторм закончился, засветило солнце, уставшая от безделья бригада приступила к промыслу.

Пропажу «непропитых» денег поутру никто не заметил и народ отправился на работу. Cудно, на котором Боцман с Никитой вышли на промысел, называлось «карбас», и имело оно водоизмещение одну тонну.
        Квашнин всеми мыслями был уже на материке, но раннеутренний рейс катера, который связывал острова с большой землёй, отменили.

       Никита успел до подъёма бригады прибежать с пирса в барак и бросить рюкзак под койку. Чтобы не вызвать подозрения, он пошёл с мужиками на промысел. Но душа его была не на месте.
       Квашнин чувствовал, что «мышеловка» захлопнулась, и только неопределённый отрезок времени отделяет его от расплаты.
               
       Забыл Никита, где бывает халявный «сыр». Нет, нет, забыть-то он не забыл, но полагал себя хитрее «мышки». Ему казалось, что он всё хорошо рассчитал: напоил «Тройным» одеколоном старшего Глеба, сунул ему в карман чей-то пустой кошелёк, а сам с деньгами утром, до подъёма бригады, полагал отплыть в город Кемь на катере.

       Катер ранним утром  должен был пойти на материк, о чём Квашнин осведомился заранее, но катер не пошёл, чего не мог предвидеть похититель бригадных, «шальных денег». Никита не знал здешних порядков, вернее беспорядков, и всё рухнуло.

       Острова самостоятельно покинуть, то есть вплавь, и при этом остаться живым, нет никакой возможности, так как температура воды в море в июле месяце достигает плюс восемь градусов Цельсия. И, хотя расстояние от Соловков до материка в три раза меньше чем ширина Ла-Манша, и тот пролив неоднократно здоровые мужики переплывали, но там тёплая Атлантика, а у нас  Северный Ледовитый океан, в коем и получаса не проживёшь.

       Потому-то, с подписанной Вождём мирового пролетариата «бумаги», началось здесь создание первого в стране  коммунистического концентрационного лагеря, для уничтожения лучших людей России, ведь никуда бедолаги от сюда не денутся, если только на корм крабам.

Но Квашнины далее «своего носа» видеть ничего не могли, да и не хотели.  Потому-то Никита никаких дополнительных вариантов не предусмотрел. А ведь бригада имела свой флот: моторные и гребные карбасы. На моторе, в ночь можно было уйти незамеченным, да и на вёслах, усердно потрудившись, реально, дочерпать до материка.
      Но Квашнин выбрал самый простой и лёгкий способ бегства, на катере, а простое не всегда лучше. Но даже  и в этом случае был выход, ушёл бы он в лес, отсиделся сутки, двое, а затем ночью угнал бы любой карбас, так как они не охранялись. Не  сообразило комбедовское отродье, это же думать надо да предвидеть возможные неожиданности.

       Участок для добычи водорослей у бригады, в которой работал Никита, находился между островами, и во время прилива и отлива в мелководном проливе было сильное течение. Это место называлось «Чёртовы ворота», карбас здесь крепился на два якоря, с носа и кормы, чтобы буруны не мотали посудину.
        Боцман командовал, Никита как автомат исполнял приказания и всё ждал. И дождался. Он услышал, что к ним приближается моторный карбас с бригадиром и ещё тремя мужиками.
 
       Боцман, увидев, их сказал: «Что-то случилось?». Квашнин знал, что случилось, он только не знал, что делать. Деньги жгли его грудь, если бы они сейчас исчезли, но… Но, придя с пристани, от неушедшего, катера, он успел только бросить рюкзак под кровать и сел завтракать с бригадой, а деньги выбросить духу не хватило – жадность не позволила, и Боцман, так некстати, потащил его на промысел.

        Лодка подошла борт в борт, мужики зачалились руками, старшой перешагнул в их карбас: «Давай деньги!» Никита засуетился: «Я их не брал, это наверно Глеб». Квашнин был не хилого телосложения, но бригадир, на то и Бугор, чтобы любому мог объяснить законы свободной жизни, которые, хотя, и не писаны, но выполняются строго.
      Никита, описав в воздухе дугу, плюхнулся в холодные воды Белого моря. Свёрток, завёрнутый в плёнку, выпал из-под робы и поплыл вдоль борта, Боцман успел поймать его, развернул. «Ба, денежки?».

Ворюга, тем временем, подгрёб к берегу, выбрался из воды и побежал к бараку. Все мужики погрузились в моторку, зацепили второй карбас на буксир и направились к причалу. Когда бригада подходила к бараку, Квашнин, скинув робу и ухватив рюкзак, выбегал из двери.

Били его основательно, каждый желал принять участие в этом мероприятие, «а уж если, каждый по разу, то вся морда в крови».
        На Руси воров никогда не жаловали, и били их всегда смертным боем, за нарушение заповеди Господней.

       Но сейчас, когда телеведущий цитирует Карамзина: «Воруют», фраза вырвана из контекста, и относится-то она к чиновникам, а эти жидовские кликуши мажут грязью всю Россию. Замки в деревнях  у сельских жителей появились только при Советской власти, при жидовской власти.               
       Сердобольная комендантша, знавшая суть дела, всё равно позвонила в больницу, Никиту забрали.

       Через день приехавший с материка по случаю «Избиения», участковый пытался выяснить причину случившегося, но в магазин завезли водку, и допросить никого не представлялось возможным.
       Единственно, что понял милиционер из бессвязных речей водороследобытчиков: «Никто не видел, как Квашнин споткнулся и ушибся, но все очень сожалеют, что он такой неловкий».
     Ни комендантша, ни её сын, ни тем более Глеб старший ничего «не видели».

       Через три дня завёрнутого в простыню Никиту похоронили. Такие похороны возмутили всю бригаду. Они его уже простили и где-то в душе раскаивались, что погорячились и очень круто с ним обошлись.
         А главное то, что  потом не оказали ему помощь, ведь это ж-грех, здесь они чувствовали себя виноватыми.

        Тут, конечно, виновата, появившаяся в магазине, водка. Да и мужики не остыли ещё от предъявления претензий Никите по поводу его странного, по их понятиям, неуместного поведения в коллективе.
       
       Но вот уж где бригада была абсолютно единодушна и возмущена так, что похороны были осуществлены без их присутствия,  ведь Квашнин был член их бригады. А особенно искренне возмущало их то, что похоронили его без гроба. И претензии водороследобытчики предъявляли милиционеру, ведущему расследование.

Участковый, как представитель власти, оправдывался: « Дескать, нет у больницы средств на такие расходы». После таких слов бригада взорвалась: «Так что же мы не русские люди, и что же мы на гроб не сбросились бы. Пусть он виноват, с кем не бывает, получил за то. Мы все здесь не без греха.
 
     Вот только не рассчитал народ свою силу, погорячились ребята, в высказывании ему претензий: «Что он, де не прав». Ну, малёк переусердствовали. Каждый хотел своё «слово сказать», да ведь кулаки что кувалды. А ведь кроме кулака никто к нему ничего не прикладывал, это уж, Боже, упаси. Все себя в рамках держали, «лежачего не бить».
    
      Мы же православные, да хоть и Колька Шакиров мусульманин, а всё одно по «закону». Ты попал к людям – веди себя по человечески, и народ уважать тебя будет.
        Но видно слаб здоровьем этот нарушитель порядка оказался. А похоронить всё-равно нужно было по человечески, и на гроб мы бы скинулись»-продолжала возмущаться бригада.
 
       «А что же вы его, даже, не проведали в больнице»,- не сдавался участковый. «Это точно, есть грех – пьяные были, а он поспешил убраться. Мы тоже не ангелы, хрен с ними с деньгами, глядишь, трезвыми были бы один раз, а нам ещё бы раз Боцман с Глебом спектакль устроили, по коллективной заявке трудящихся.
       Не хорошо получилось, не по людски, что же они его как бездомную собаку…»  По сути, он ею и был.
        Всё это, и ещё много чего рассказали мужики участковому, но без протокола  А с протоколом «никто ничего не видел» и точка.
               
       Участковый в душе понимал, что мужики правы, и разделял их возмущение по поводу поведения пострадавшего и его похорон то же. Он так же понимал, что виноват сам Квашнин, и бригада искренне сожалеет, что так всё произошло.
        Так же понимал милиционер, что расследование его ни к чему не приведёт, виноватых он не найдёт, так как все участвовали. А кто убил? Так ведь Квашнин в больнице умер.
 
      И, в конце концов, расследование закончилось формулировкой «Несчастный случай», которая  не совпадала с заключением врачей. Но кого это интересовало, дело закрыто и претензий никто не предъявляет. Так закончил свою жизнь на Соловецких островах  Никита Квашнин.



 
                14
               
         Вячеслав Никитович Квашнин, хотя и никогда своего отца не видел, но в наследство от него получил кличку «Антихрист». Правда, народ от него не шарахался, как от отца, но всё равно сторонился, у деревни крепкая память о «корнях» каждого её жителя.

        Жилось Славику с матерью и бабкой тяжело и материально, и морально, изгоями были они в деревне. Кое-как дотянул восемь классов, далее СПТУ, по окончании которого наследник «комбеда» не получил аттестат, ему выдали справку о том, что он "присутствовал", а тут и армия подоспела.

       В армию Слава шёл с радостью, ему так хотелось вырваться из этого «порочного круга», где на нем висят гнусные дела его предков, да и его тоже.
          В армии его никто не знает, и всё можно начать «с чистого листа». Парень он здоровый, сила есть, а что ещё в там нужно?
Через полгода, после прохождения курса «молодого бойца» и принятия «Присяги», Вячеслав Никитович Квашнин оказывается в Афганистане.

      Все Квашнины до Славика были коммунистами. Никита-секретарь «Комитета бедноты», первый на селе получил партийный билет.  Его сын-Павел пошёл дальше отца, был в армии замполитом, дослужился до капитана.  Внук-Никита, деревенская кличка «Антихрист»,  вступил в комсомол в мостопоезде, рекомендацию ему давал Александр Назарович.

      А уж в «похоронной команде», как только стукнуло ему восемнадцать, подал заявление в партию и был единодушно, принят, этим здоровым, «похоронным» коллективом. На срочную службу в  армию он пришёл уже коммунистом, и сразу, с первых дней его назначили командиром отделения.

      И дальше Никита быстро пошёл по «служебной лестнице», так как замполит в нём души не чаял, потому что знал всё, что делается в части: настроение солдат, предполагаемые самоволки и иные нарушения устава.

       Никита Квашнин был классным «дятлом» до тех пор, пока ему самому, как следует настучали по башке и сломали нескольких рёбер, после чего его перевели в другую часть. Там он стал более осмотрительным, и информацию выдавал, только имея с того прямую выгоду, а не как ранее из интереса к «профессии», или пакости ради.

       И Славик пошёл по стопам своих гнусных предков, хотя  никогда их не видел, вот что значит «кровь», то есть гены, следовательно, наследственность. Но до партии он ещё не дорос, а в комсомол, в СПТУ принимали целыми группами, без разбора, лишь бы количество было, ведь как никак, ВЛКСМ слыла самой «массовой» общественной организацией. Как говорил А.С. Грибоедов: «Числом по более, ценою подешевле».

       Война-жестокое испытание для душ человеческих. Защищая Родину, мужики, каждый защищает свой дом и это их объединяет. Воюя за «идеи сверху», мужики объединяются, как исполнители сложной, смертельно опасной работы, в которой плечо друга есть необходимая,  хотя к сожалению  не  достаточная, но очень нужная составляющая жизни солдата, а иначе «труба».
      
       Моджахеды свалились на Славкин взвод, когда солдаты отдыхали в маленьком ложке. Квашнина сержант отправил в охранение, но  солдат он был недобросовестный и к тому же сильно обидчивый. Выбравшись из ложка, нашёл для себя удобное местечко за большим камнем и привалился к нему. Камень был тёплый, солнце за день его нагрело, от него, как от печки шёл жар. Славка, наверное, задремал.
 
      Обзора из-за камня не было, но это его не беспокоило, подниматься и вести наблюдения он не хотел, так как злился на сержанта, который, и правда, его недолюбливал. Да и все сослуживцы относились к нему не лучшим образом за его сволочной характер.   
 
       Вспомнилась деревня, где от отца ему досталась кликуха «Антихрист» и соответствующее отношение односельчан. Когда его отправляли в армию, стоя за углом клуба, перекуривая, Слава слышал разговор секретаря парткома с председателем колхоза. «Надо машину с утра отрядить, призывника Квашнина на сборный пункт отвезти в Мордвес.» - сказал секретарь. На что ему председатель ответил: «Для такого дерьма на скотном дворе можно взять навозную тачку». Обида на земляков и сослуживцев вспыхнула вновь.

      Вдруг за спиной Вячеслав услышал шум: ругань, выстрелы, крики, поднявшись из-за камня, он сразу понял, что произошло. Ложок начинался у его ног и уходил вниз, расширяясь и углубляясь. Его позиция для наблюдения была очень хорошая и не завались он за камень, а, как положено, вёл бы наблюдение, «духи», ни за что незамеченными не подошли бы, да и ребята расслабились, надеясь на охрану.

       То место, откуда он совсем недавно ушёл с такой неохотой, выполнять приказ сержанта, кипело, там была «мясорубка». Уходя на пост, Квашнин даже не снял гранатомёт, который ему так надоел на переходе, а не снял потому, что сержант сказал: «Сними».
          Вообще-то ноша у него была не самая тяжёлая, тем более по его приличным габаритам. Сержант равномерно нагружал своих солдат, по силам каждого, но злость застила глаза, и Славке всегда казалось, что его перегружают, когда надо нести, и обделяют, когда отдыхают или едят.

       Что делать сейчас? Если бой закончится победой моджахедов, а так бы, наверное и было, ведь они неожиданно, сверху напали на обедающий взвод,  то они его могут найти –плен или прибьют. Если вдруг верх возьмут свои, то ему всё равно «труба», ребята не простят такую охрану.

       Квашнин скинул с плеча гранатомёт и ударил в гущу тел, израсходовав весь боекомплект. Ложок скрылся в огне и дыму, там сдетонировали боеприпасы, находящиеся у солдат, из дыма и огня летели куски человеческих тел. Затем Славик и автоматный боекомплект   разрядил в том же направлении. Когда дым рассеялся, движения не было, там, где минуту назад рубились люди, только стоны и чей-то плач нарушали тишину гор. Медленно осаждалась и рассеивалась пыль, поднятая взрывом.

       Спустившись в распадок, Квашнин поднял автомат «духа», распластавшегося у начала ложка, поставил его на одиночную стрельбу и добил всех и своих, и чужих. Сержанта можно было и не добивать, он и сам истёк бы кровью, так как вместо ног у него было кровавое месиво. Но на данный момент сержант является самым главным его врагом, и Слава влепил ему меж глаз.
 
      Квашнин сел на камень посреди изуродованных тел и задумался. «Получается так, что я один в этой драке победитель, да без царапины? Но такого быть не может, значит опять «труба». Что делать?»
 
       «Победитель» решил не испытывать судьбу и отдал победу моджахедам, для этого он все их трупы и всё оружие скинул в пропасть, да ещё двоих наших солдат бросил туда же, как будто в плен они захвачены. А себе, для полной достоверности, долбанул плашмя прикладом по башке, аж искры из глаз посыпались.
       Таская маджахедов и бросая их в пропасть, Слава вымазался в крови, он задумался:"Как же так, раны нет а гимнастёрка вся красная?" Тогда он выбрал полегче труп нашего бойца и нёс его до плоскогорья, где спрятал в кустах. Квашнин придумал легенду:" Дескать нёс раненного бойца, но боец по дороге  умер и он его спрятал, чтобы не расклевали птицы".

      Возвращаясь в часть и вспоминая о своей расправе над сержантом, Слава  мечтал о такой же расправе с земляками, одноклассниками, учителями - со всеми, кто по его понятиям притеснял и мешал ему жить. Он чувствовал в себе жажду решать чужие судьбы с помощью автомата.

Ротный, осматривая место боя, не поверил Вячеславу, что взвод их погиб, попав в засаду, а Квашнин  контуженный, без сознания провалявшись в расщелине, засыпанный щебёнкой непонятно каким безосколочным, взрывом и остался цел. В такой «мясорубке» побывать и без единой царапины?
       Да уж очень откровенно у всех погибших просматривался «контрольный выстрел», но Вячеслав стоял на своём: «Ничего не помню», а экспертизой в боевых условиях  заниматься некогда, тем более, что маджахеды активизировались.

  В роте их взвод был лучший, да и сержант был земляком ротного, а на войне это как родственник. Ротный был абсолютно уверен, что ребята погибли из-за Квашнина, и за то люто его ненавидел, ждал удобного случая спросить у него с пристрастием и раздавить эту гадину.

Кусок дерьма назвали «Славою». Какой ….. вообще придумал такое имя, это имя заслужить сначала надо, и то не скромно, вызывающе, а тут  подлец – Слава.     
       Квашнин чувствовал, что жизнь его висит на волоске, ротный, да и другие ребята при любой возможности его убьют. И однажды улучив момент, когда духи из миномётов обстреливали их позиции, сломал себе левую руку камнем, как бы упавшим от взрыва с горы.
      
       Если бы со своей сломанной рукой  Квашнин Вячеслав Никитич попал бы в своё время к деду-особисту Квашнину Павлу Никитичу, то валяться ему с прострелянной башкой в овраге, а тут обошлось.
       
        Демобилизовавшись, Вячеслав Никитович домой о том даже не сообщил и проехал мимо своей молодости. Приехав в столицу, устроился в милицию, получил жильё, прописку, вот тут то у него появились «друзья», такие же, как он, с квашнинской закваской.
 
        Их «команда», чувствуя свою безнаказанность, занималась поборами, при возможности насиловали задержанных женщин. И однажды «бандиты в погонах» зарвались. Их выгнали, но без шума, сохраняя «честь мундира», то есть «по собственному желанию»." Куда деваться?.. В охрану, сторожем?". Ведь ничего делать Квашнины не умели.

        Со средствами стало худо. Не даром перешла к Славику папашина кликуха, он оказался достойный продолжатель поганых дел своих предков, лень, жадность и жестокость-это всё, что Квашнин от них унаследовал.
        Девушки от него уходили после первого сближения, мазохистки ему не попадались, а нормальные женщины, от его обращения с ними обходили Славу за километр и других предупреждали. Профессиональные проститутки знали или слышали о его садистских наклонностях и исчезали при появлении Квашнина.

       Но однажды Вячеслав, бродя по глухим аллеям Сокольников, выйдя к Путяевским прудам, столкнулся с   заплаканной девушкой. Она поссорилась со своим другом, и ей хотелось с кем-то поговорить. А тут представительный мужчина проявил к ней внимание и участие. Девушка рассказала все свои печали, и они незаметно углубились в лес. Вот тут-то Слава натешился вволю, да к тому же бесплатно, не зря ему от папы перешла кличка – «Антихрист», он её оправдал.

И после того случая Слава сознательно пошёл на «охоту», а так как он знал милицию изнутри, то спокойно уходил от возмездия. И началась у Квашнина новая жизнь. Охотился он и зимой, и летом, но зимой всё-таки лучше, меньше шансов «засветиться». На снегу следы видны, и можно углубиться в лес так далеко, чтобы чужих следов вообще не было, и не будет никаких неожиданностей. Да и лыжник он неплохой.
    Вот по просеке промелькнула одинокая фигурка. «Ничего девочка. И как они не боятся кататься в одиночку, лихая видно, как та, которую перед Новым годом отловил. Ну что ж – вперёд».



                15

      Иван Петрович – полковник Генштаба являлся штабом операции. Им были взяты на учёт все московские парки и подмосковные места, посещаемые лыжниками, особое внимание тем из них, где насильник уже совершал преступления.
        Полковник анализировал условия местности: рельеф, растительность, удалённость. Он пришёл к заключению: преступник предпочитает равнину с хвойным подлеском, подальше от людей. Это не весть, какое открытие сократило количество мест, подлежащих проверке.
 
       И о самом насильнике была некоторая информация: «Крупный мужчина-180-185 см., волосы тёмнорусые с сединой, у одной жертвы в кулаке был клок его волос. Известна его группа крови, так как одна из погибших сильно поцарапала душегуба. Приёмом насильник пользовался одним, набрасывал на шею тонкий шнурок и многократно придушивал жертву, потому на шее погибших было несколько следов от удавки. Нападал он обычно сзади, догоняя девушку.

Каждую субботу и воскресение сёстры гоняли по глухим закоулкам популярных лыжных местечек. И однажды за Клавдией погнался мужчина, она его увлекла в глубь леса, подальше от людей. Когда же остановилась в безлюдном глухом месте и обернулась, то вид преследователя вызвал у неё улыбку.

        Молодой, физически крепкий, хорошо сложенный парень, так вымотался, что казалось только лыжные палки удерживают его в вертикальном положении. Он стянул, съехавшую на макушку, лыжную шапочку и утёр ею лицо. На голове у него, как сказала бы Оля: «был взрыв на макаронной фабрике», и волосы не очень тёмные.
       Вид его отнюдь не агрессивный, даже наоборот застенчивый, и уж сильно усталый, Клавдия на последних километрах сбавила скорость, чтобы он совсем не отстал.
        Расстояние между ними 15 – 20 метров, парень остановился, опёрся плечами на палки, по его смущённому, загнанному виду было видно, что не подходит молодой человек на роль насильника, тем более он начал извиняться, и смущёно оправдываться, что, дескать, обознался.
               
        Что делать? Ведь он её очень долго преследовал, может всё-таки «он». «Но увидев, что перед ним не юная девочка, а женщина, отступил… 
      Да к тому же не такая я старая, и выгляжу значительно моложе своих лет. Когда еду в транспорте, да и прохожу мимо парней, такие же, бывает и моложе пристают с вопросом: «Девушка, вы одна?», а тут не приглянулась и ввела в смущение».
               
        Но габариты его подходили под описание преступника, хотя седины не было во взлохмаченных, слипшихся от пота волосах. Да едва ли бы насильник стал смущаться своего вида, и извиняться перед незнакомой женщиной.
       Убегая от него, она была готова к «бою», но его смущённая улыбка и невнятный лепет «обезоружили» её, ведь и у неё мог быть такой сын, если бы…
        Парень развернулся и усталым «утюгом» заскользил по лыжне. Она же пошла по «целине», ей нужно было вымотаться физически, чтобы успокоиться. «Это не он!»

         Время шло, уже середина марта. Иван Петрович начинает обсуждать летний вариант, он сложней зимнего, и сёстры без энтузиазма слушают полковника, их мысли на лыжне. Они не хотят откладывать «охоту» из-за межсезонья, они уверены, что скоро будет «конец».



                16

         Сегодня у Марии «Лосиный остров», она за зиму прошла его вдоль и поперёк, присмотрела укромные места. Снег сегодня плотный, лыжи скользят отлично, погода замечательная, «Мороз и солнце»… Люди семьями вышли на лыжню, да и пешего народа много,  нужно уходить с людных мест в глушь. В глубине леса непролазные буреломы, как в дикой тайге и даже трудно представить, что до Москвы всего 5 -10 километров.

        Вон «он»! Вдалеке на опушке крупный мужчина идёт широким накатом, к людям не приближается, но осматривается. Посмотрим на сколько сердце матери предчувствует. Пойду ему наперерез, но не спугнуть бы откровенностью намерений, надо выйти через лес на просеку пересекающую его путь.

        Он шёл за ней по  следу, догнать бы мог, ведь Марии приходилось торить лыжню, и её скорость была ограничена. А он классный лыжник, здоровья у него достаточно, чтобы за считанные минуты достать эту девчонку. Но Квашнин, как хищник гнал жертву спокойно, уверенный, что она уже его, теперь нужно подальше загнать и умотать её, дабы, не было лишнего сопротивления.

      Хотя без сопротивления тоже не интересно, а сопротивлялись все его жертвы, даже при смерти, из последних сил. К тому же он хотел уйти поглубже в лес, чтобы исключить возможность нечаянной встречи с кем-либо, кто мог помешать их «уединению». В этом планы «хищника» и «жертвы» совпадали, Мария также не желала иметь свидетелей, которые могли помешать её намерениям.
   
       Солнце садилось, на фоне красного диска, прямые стволы сосен казались траурными, чёрными лентами, а вокруг могильная тишина. Лыжня упёрлась в частокол елового подлеска, небольшая поляна имела один вход, вокруг кусты, редкие берёзы и мелкий ельник. Мария остановилась и повернулась к нему лицом.

     Квашнин медленно приближался.   Но, что-то было не так, как всегда, во-первых, это не молоденькая девчонка, как смотрелась сзади по её стройной фигуре. Это была женщина примерно его возраста, симпатичная и явно спортивного телосложения. А во-вторых, и это главное, в глазах её не было страха, данное обстоятельство его озадачило и насторожило.

        Он спросил её: «Ты знаешь, зачем мы сюда пришли?» Без тени испуга она ответила: «Знаю». Такое независимое поведение может быть от глупости или от смелости: «И тебе не страшно в глухом лесу с незнакомым мужчиной?» На что она с какой-то странной, как ему показалось, зловещей улыбкой отвечала: «Так может, я сама этого хотела, и специально завела тебя сюда».
        Она или полная дура, а может сумасшедшая, но я с неё спесь-то сшибу: «Ты не знаешь, с кем имеешь дело, сейчас я тебе расскажу кое-что о себе, и бравада твоя кончится».

          Квашнина  не устраивали обычные, естественные отношения с женщиной, ему нужен был ужас в женских глазах, только тогда он получал свой «кайф». А эта наглая, не только не боялась его, да ещё позволяла, так дерзко с ним разговаривать. Ишь ты. «Это она завела его сюда». Так ведь он же гнал её всю дорогу.

       - Ты слышала о пропаже девчонок в окрестных лесах и парках в последнее время, в ужасных муках покинули «этот свет», уже восемь штук – это моя «работа».
       - А двадцатого ноября, по первому снегу, в Измайловском парке, - это тоже твоя «работа»?
       - В синем спортивном костюме, как у тебя и в такой же вязаной шапочке, да и с тебя ростом, она…- он замялся, замолк, а затем продолжал, растягивая слова,- да и похожа она на тебя.
       - Дочь это моя была.

       - Так что ж тебе надо, и куда ты «козявка» против меня суёшься, у меня росту 187, и весу больше центнера. Я одной рукой из тебя соки сейчас выжимать буду, ты хоть понимаешь, куда вляпалась.
Но, не взирая на его угрозы, страшно ей не было, и ужаса  в её глазах он не заметил. Стояла она спокойно, и холодок пробежал у него по спине. Они стояли друг против друга на расстоянии 5 – 7 метров, солнце уже село и в лесу стало быстро темнеть.

       Страх закрался в его душу: «Почему она его не боится, что от неё можно ждать, да и что она может сделать? Засада? Нет, не  может быть. Они шли по «целине», следов никаких не было, да к тому же, он её гнал, задавая направление. Может она чем вооружена, но чем? На руках перчатки, даже лыжные палки она отставила в сторону.

       Лыжный костюм на ней весь в обтяжку, и было бы видно, если, что-то спрятано в карманах. Рюкзачок маленький за спиной, может там что и есть, но пока снимет…
        Может она каратистка, но на лыжах ногами не помашешь – блефует, а ты мужик сдрефил» - так рассуждая, он достал удавку, намотал её на руки, растянул и с растопыренными руками, чтобы иметь более устрашающий вид, двинулся на неё.

         Мария не шелохнулась и спокойно стояла, как и прежде. Его угрожающая поза её не смутила, и он продолжал медленно надвигаться на неё. Напряжение нарастало. Мария не реагировала на его телодвижения и спокойно стояла, не шелохнувшись, их уже разделяли  2 -3 метра. Ни тени смятения на её лице, также стола она и с ненавистью смотрела ему прямо в глаза.
        Слава автоматически продолжал медленное движение, ему уже ничего не хотелось, он сам ощущал себя «кроликом», идущим в «пасть удава». Но отступать нельзя и отпускать её нельзя. Они оба понимали, что с этой поляны живым уйдёт только один.

           Что за странная дуэль: здоровенный мужчина и хрупкая женщина, в половину этого «бугая».    Ей смерть не страшна, а этот «бугай» весь внутри сжался, съёжился.
       Критические минуты нашей жизни показывают «кто есть кто». В душе Марии гремел гром, сверкали молнии, она нашла садиста, которого сейчас будет уничтожать и ничто её не остановит, даже смерь. Смерть   не страшна! Откуда-то с верху звучали стихи её любимого поэта:

                И первый бешеный скачок
                Мне страшной смертию грозил…
                Но я его предупредил.
                …………………………
                Ко мне он кинулся на грудь;
                Но в горло я успел воткнуть
                И там два раза повернуть
                Моё оружие… Он завыл,…
                ……………………………..
                Упали разом, и во мгле
                Бой продолжался на земле.
                И я был страшен в этот миг;
                Как барс пустынный, зол и дик,...
                М.Ю. Лермонтов.

     Стихи звучали в ночи над полем, предстоящей битвы, Мария ощущала себя барсом, готовым разорвать ничтожество. Квашнин остановился, ему стало жутко, его не боятся. Он как огромный пёс перед маленькой кошкой, что от неё можно ждать.
          Слава «кончился», «сломался», инициатива у неё, она делает шаг навстречу, что ещё более повергает его в недоумение. У него в программе такого пункта нет, а единственная извилина не в состоянии переварить необычную для отработанной ситуации информацию. Долго он собирался с мыслями, а любая нестандартная ситуация требует быстрых решений и действий.








       Вячеслав ощутил жжение в глазах, непроглядная ночь для него наступила мгновенно, он задохнулся каким-то газом. Руками с намотанной на них удавкой он ухватился за лицо и стал тереть глаза.
         Наступив ему на лыжи, она толкнула насильника в плечо, и он рухнул в снег, стал снегом тереть лицо.

        Мария достала из рюкзака тонкую капроновую верёвку, движения её были быстры и точны. Сказалась кропотливая работа Ивана Петровича, он заставлял отрабатывать все действия до автоматизма.
         Они с сестрой порой сердились на старого солдата, считая его занудой, им не терпелось начать действовать. Но сейчас Мария  поняла, насколько был прав Красный командир, как они с сестрой с иронией между собой называли Ивана Петровича.
   
        На конце каждой верёвки был маленький карабин, чтобы не вязать узлов, и смотана она была в клубочек, дабы не запутывалась. Зацепив верёвку наудав за ногу около ступни, Мария быстро двинулась к ближайшему дереву, закрепив ненатянутую верёвку, вернулась к барахтающемуся в снегу насильнику. Добавила ему газа из баллончика, который закреплён у неё на манжете рукава, это было её изобретение, и оно здорово работало.

От дополнительной порции газа Квашнин завыл."Но в горло я успел воткнуть
                И там два раза повернуть
                Моё оружие... Он завыыл,...

      Сидя на снегу, он пригоршнями хватал его и тёр лицо. Но тут Марии нельзя было переборщить, а то и сама могла нахлебаться отравы, у неё и так першило в глотке, и слезились глаза.
 
        Следующей верёвкой зацепила вторую ногу,  нужно было опасаться, чтобы насильник не схватил её. Хотя и этот вариант они в своём сплочённом коллективе предусмотрели и отработали, всё у неё было под рукой и баллончик, и нож. Да и без ножа, она давила бы его голыми руками,  но живым бы он от неё не ушёл.
       Применять нож Марии жутко было самой, по этому она панически боялась прямого контакта, но была уверена, что ежели, потребуется, этого «зверя» зубами загрызёт.
      
          Приёмы защиты и нападения отрабатывались сёстрами друг на друге под руководством инструктора – командира Красной армии. Иногда сам инструктор был объектом отработки приёмов, и тогда доставалось старому полковнику по полной программе. Иван Петрович строго требовал выполнения заданий в полную силу, чтобы быть уверенным в боеспособности своих бойцов.

          Верёвка затянулась у колена, это не очень хорошо, так как он может достать её рукой и потому нужно спешить к противоположной стороне поляны, чтобы растянуть его ноги «в шпагат». Верёвку, перекинув через ствол дерева, Мария тянет что есть силы, Квашнин одной рукой упирается в снег, дабы не завалиться на спину, свободной рукой пытается освободиться, но верёвка прочная и упругая.
      Верёвок у них было предусмотрено с запасом, на случай если насильник сорвёт или  пережит её ножом.
      Мария ещё накидывает петлю на ту же ногу, но около ступни и снова тянет.
    
        Теперь в таком растянутом шпагате он не достанет до растяжек, она это испытала на себе во время тренировок.  Основная задача по обездвиживанию выполнена, но расслабляться нельзя. Она заходит сзади, руками насильник пытается освободить ноги, следующая  петля набрасывается ему через голову, на шею. Слава обоими руками хватается за удавку, но верёвка тонкая и выскальзывает из рук, Марии за клубок тянуть легче.

      Она спешит, её преимущество: внезапность и неординарность действий, пока имеют успех, но уж очень крупного и сильного «зверя» она повязала.  Верёвка перекинута через стволик небольшой ёлки, теперь можно натягивать до упора, как предусмотрено в плане «найти и уничтожить», но душить «гада» ещё рано, хотя мать и уверена, что перед ней убийца её дочери.  Но всё же...

        Насильник повязан, но до конца ещё не осознаёт своего положения, он грозится, ругается, у него пока и мысли такой нет, что она-эта "козявка" с ним что-то сделает.
          Мария зацепляет руку и растягивает её, затем вторую, после чего переводит дух.
          У  Славы был нож, но в суматохе он им не воспользовался. Иван Петрович предполагал, что у насильника, конечно, будет нож и возможно даже пистолет, и эта возможность была учтена в программе подготовки.

       Квашнин замолчал и понял, что он полностью повязан и его угрозы невыполнимы.
      -Что теперь делать будем с тобой, «Супер мен»?- Спросила Мария, восстанавливая загнанное дыхание,-может милицию позвать. Или тебя, кобла паскудного, для начала  кастрировать надо, чтобы твоё поганое семя не мешало людям жить?

       Чувствуя своё бессилие, он взмолился: «Ради Бога, помилуй!»
      -Что же ты, подлец поганый, только сейчас про Бога вспомнил, а ведь девчонки тебя молили о пощаде, и тоже «Ради Бога», и что ты с ними сделал, как ты откликнулся Сатана на их молитвы?

Да, так оно и было, все молили о пощаде, но это ещё больше возбуждало его, не даром ему в наследство от отца досталась кличка «Антихрист». Теперь он понимая, что кощунственно Анти-Христу просить Христа о помощи, после всех им совершённых злодеяний, но, тем не менее, подонок умолял ради всех Святых простить и пощадить его.
 
       Квашнин помнил и всегда пользовался наставлениями своей бабушки: «Повинись, скажи, что больше не будешь, слезу пусти, унизь себя перед обидчиком, тебя и простят. А уж потом за всё рассчитаешься».

       -Как ты решился на такую подлость?
       -Я  и не решался, это всё они на то меня заводили.
       -И где же тебя первый раз "завели"? 
       -В Сокольниках, летом встретил. Она со своим поругалась. А я ей посочувствовал. А она и на меня попёрла, борзая оказалась. Ну я не стерпел.
       -А дальше как?
       -И дальше так же. И чего они за меня цепляютсь?
       -И я за тебя зацепилась, что ты гнался за мной несколько километров?
       -Ты уж прости меня, дурь какая-то на меня напала. Смотрю девчонка так быстро шпарит, вот думаю: "Догоню иль не догоню". Ну, ты прости меня, я больше не буду. 

         Все ничтожества горазды на покаяннйю слезу.  «Покаянная слеза» Славу всегда спасала в школе за двойки и прогулы, в армии за самоволки и пьянки, на службе в милиции за мародёрство.

       Ведь на то они и подонки, у них нет ничего святого, скверна от них кругом и всем, но свечку поставят и на храм пожертвуют, лишь бы была надежда шкуру свою сохранить. И только шкуру, так как душу-то они уже заложили в банк Сатаны и получают с того жирные проценты, с которых и на свечку и на пожертвование отщипнуть можно.

          Слава продолжал скулить, жалуясь на жизнь.  Мария прервала поток его слёзных воспоминаний о содеянном, в котором он сейчас раскаивался, объясняя свои действия, стечением обстоятельств, состоянием здоровья и всякими причинами, от него не зависящими.

        И ведь в чём-то Слава был прав, если вникнуть в суть проявления в человеке «зверя». Квашнины все, конечно, «дерьмо» в человеческом обличии, но воспитывались бы они в строгих религиозных понятиях жизни, хоть в православных, хоть в правоверных, то таких мерзавцев  не было бы на свете- это раз.

          Трусливы подонки, и возможность совершения ими подлости остановит только страх  возможной расплаты. Они не только людей, но и Ада боятся, а потому и нательный крест на золотой, килограммовой цепи на шее его, и на храм он жертвует не скупясь в надежде, что зачтётся его щедрость.

     Вторым условием, калечащим душу человека и превращающим его в «зверя», является война, пагубно влияет она на слабые душонки, делая из них садистов. Но сейчас «пальму первенства» по превращению человека в «зверя» перехватило телевидение и кино. Виртуальные сцены насилия являются прецедентом для натурального их воплощения.

     Но без гнусной, «комбедовской» наследственности все эти садистские факторы не сработали бы. Советская власть очень постаралась, чтобы на Русской равнине соотношение старорежимных мужиков, некогда составлявших основную массу населения до переворота и «комбедовцев» - мизерного ничтожества, паразитирующего на здоровой части общества, поменялись в количественном соотношение, а потому и халявщиков, и насильников, и разной, алкогольной погани развелось не меринно..

         Что "алкогольной погани развелось не меринно"-очевидный факт. В бытность Хрущёва генсеком в городах, на всех углах понастроили "автопоилки", где за 20 копеек автомат наливал стакан вина-"гнилукшки". Для сравнения, мороженное "Пломбир! в вафельном стаканчике стоило 19 копеек. В Союз со всего Мира везли ВИНО самого низкого качества, но зато нефтеналивными танкерами.

         - Тебя, всё-таки, обязательно надо кастрировать, так как наследственность твоя гнусная, и ежели, тебе доведётся быть отцом, то и дети твои будут такие же пакостные, как и ты. Едва ли ты отличаешься от своих гнусных предков, а потому надо прекратить ваш поганый род.

       Про себя Квашнин отметил, что она права, ведь один его папочка-«Антихрист» чего стоит.
Мария ножом распорола ему ремень на  штанах, и голым задом Квашнин ощутил холод снега, до сознания дошло, с ним могут что-то сделать, разговоры, по-видимому закончились. У Славы  началась истерика, он задёргался на привязи, одежда сбилась, оголив большую часть его тела.

        Насильник извивался, как змея, на которую наступили сапогом, на губах появилась пена, изо рта неслись угрозы, мольба, ругань и душераздирающие вопли. Он был до того гадок и ничтожен, что ей стало противно, но жалости к этому  нелюдю, она не испытывала.

       Конечно, резать его или убивать ножом у неё не было желания, хотя длинными, бессонными ночами, она «рвала зубами» неведомого убийцу своей дочери. А наяву всё не так, и коли, довелось бы пустить в дело нож, был такой вариант, то в самом крайнем случае, ведь живым его отпускать нельзя.

       Мария вытащила из снега его лыжную палку, о дерево разбила пластмассовое кольцо и со всей силы вонзила её в голое брюхо, проткнув паскудника насквозь, как жука булавкой пришпилила к земле. Раздался дикий крик.
      Она быстро накинула рюкзачок, взяла свои палки,  и, не оглядываясь, побежала по лыжне от этого места, слыша за спиной его предсмертные вопли.




   

                17

       Дома встретила Клавдия, по виду сестры она поняла, что «всё кончено». Мария на немой вопрос сестры сказала только: «Всё, конец!». Её трясло, говорить она не могла. Клава раздела, вымыла её, напоила чаем и снотворным и уложила спать, затем оповестила всех о случившемся.

  На утро все родственники погибших девушек собрались в  квартире сестёр. Маша кратко рассказала, без подробностей, так как от воспоминания минувшего дня её начинало трясти. Как она была спокойна в лесу, и никак не могла справиться со своими нервами у себя дома.

К обеду все, кто мог стоять на лыжах, собрались на опушке, Мария осталась дома. Клавдия по рассказам и схеме, нарисованной сестрой, повела их к месту развязки многолетней трагедии. Шли медленно, так как некоторые давно не ходили на лыжах, тяжелее всех шёл командир лыжного диверсионного отряда образца 1941года. Иван Петрович хотел лично убедиться в произошедшем и потому упорно брёл в конце группы.
       Шли долго и подходили к поляне, когда оранжевое солнце вновь покрылось «чёрными, траурными лентами». Стая ворон с криком поднялась с поляны, когда к ней приблизилась молчаливая процессия.
       Увиденное, людей не обрадовало, молча постояли, пока Клавдия снимала верёвки и так же молча пошли назад. Иван Петрович совсем умотался, и Клаве пришлось, его брать на «буксир».
    До транспорта дошли в полной темноте.

        По общей договорённости поручили Ивану Петровичу оповестить милицию о содеянном, для проведения экспертизы. Отставной полковник не подходил на роль убийцы, да и возраст ветерана позволял надеяться, что к нему меньше всего будет претензий и подозрений со стороны «блюстителей порядка». Да и сам он хотел ещё что-то сделать посильное для завершения операции «Найти и уничтожить».

       Экспертиза подтвердила идентичность спермы, крови, волос и отпечатков пальцев, которые насильник оставил на лыже одной из жертв. При обыске в его квартире нашли одежду с замытыми пятнами крови, совпадающие с кровью одной из погибших девушек. Это был тот самый «серийный убийца», которого так безуспешно ловила милиция.
 
       Но дело на том не закончилось, оно ещё долго тянулось. С Ивана Петровича взяли подписку «о не выезде» и таскали на допросы, что бы выяснить, кто же посмел, вопреки Советским законам, прикончить насильника. И только кончина ветерана закрыла «дело».
 
        Командира лыжного, диверсионного отряда образца 1941-ого года хоронили все восемь семей, пострадавших от насильника, были ещё и родственники, и знакомые, но "пострадавшие" провожали в последний путь главу своего  Мира.

        Над могилой Ивана Петровича его жена сказала: «Родные мои, неужели для того, чтобы противостоять злу, мы должны пройти через такие муки, как гибель наших детей. Как дальше жить-то будем без детей, это значит без будущего, тогда можно с дедом сейчас ложиться рядом.

      Иван Петрович как-то заочно полемизируя с Николаем Островским, высказал своё видение  смысла жизни, то есть, не абстрактная "Борьба за счастье всего Человечества!", что пропаведали Коммунисты-это же утопия. А вот конкретное человеческое деяние:" Возлюби ближнего, как самого себя."- о чём говорит заповедь Господняя.
       Коротко: "Изначально, любящие друг друга, родители создают любимых детей, которые их любят, а  затем всё повторяется. Жизнь идёт по кругу, кругу Любви.

      Остаться без детей, без Любви, без будущего нельзя, давайте поддержим "предложение о смысле жизни" Ивана Петровича. Родные мои женщины,  здесь находящихся, кто может родить ребёнка- Надежду и Любовь жизни, сделайте это.   
       Надо нам как прежде на Руси жить Миром, ведь в том Миру всегда были любимые для всего Мира дети, как не угасающая Надежда жизни.

       Ведь после той жестокой войны, выпавшей на долю нашей страны, только всем  Миром мы смогли поднять её из руин. Мне с Иваном тот подъём пришлось испытать на себе, тяжело было жутко, но была вера в "Светлое будущее" и были рядом любящие ближнего и жизнь,  люди, искренне верящие в то возрождение.

      Вам "Слава, Богу!" не довелось испытать тех трудностей, потому я хочу до вас донести суть силы Мира. Ведь мы воочию ощутили сегодня силу Нашего Мира, здесь присутствующего, уничтожив насильника, что не смогла сделать Московская милиция.
      Вот что значит сила Мира-это, объединённая единой целью, воля и энергия каждого. Да полагаю, Всевышний всегда помогает Миру в благих делах.

       Жили мы с Иваном без детей, Государственная гнусная пропаганда долбила по мозгам: "К подвигам наша дорога!". Какие тут дети? Потому население страны вымирало, но мы этого не видели, так как информацию о том пропаганда  умалчивала.
 
       Но со временем мозги начали становиться на место, "подвиги, подвигами", а где же семья, где естество жизни? Мы начали осознавать ущербность бездетного бытия, нам потребовалось естественное общение с ребёнком, к сожалению позднова-то. И опять же к сожалению "призывы к подвигам" ещё не полностью покинули наши
головы, потому и непутёвая дочка у нас выросла.

       Я сейчас перед вами, как на духу, всё без утайки говорю, что было в жизни, ведь вы для меня дети, и тоже совершившие ошибку, вследствие, послевоенной пропаганды: "Пожить для себя, не отягчая, себя родительскими заботами". Как результат того неотягчения, родили по одному ребёнку, из-за всё  той же долбёжки по мозгам:"Не плодить нищету".

      Ко времени появления внучки в нашей семье, у нас уже выработался иммунитет против пропаганды, тогда  мы окончательно поняли, что главное в жизни не подвиг.
      
       Так как подвиг-это экстремальное деяние любящего людей человека, который вырос в любящей семье, по этому совершает он подвиг-"За други своя, живота не жалея". Ведь только любящая семья, в которой есть дети, является опорой и потенциалом силы любимой страны.
       
       Сейчас я призываю нашу большую семью, прошедшую через ужасное горе, родить  детей. Иначе семьи не будет!!!
        Иначе мы все по одиночке станем одинокими, и будем предъявлять к Богу претензии и запоём хором девушек из оперы "Асколдова могила":"И зачем мы горемычные родились на Белый свет!". А по сути нас к тому  готовили, как  ту продвинуто-вымирающую  Европу, которая, заканчивает своё существование в шикарных домах престарелых.

         Но мы-то родились в уникально огромной стране в отличии от западных мини-люксембургов, следовательно для нас:"На Миру и смерть красна." не то что в одноместно-пятизвёздночных люкс-интернатах.
        Мы для того родились, чтобы Жизнь на Земле не кончалась, для того чтобы  ОБЩЕНИЕ между любящими людьми было выше СЫТОСТИ. "Человек выше сытости!"-сказал Алексей Максимович

        К сожалению понимание это пришло к нам с Иваном слишком поздно. Иван Петрович уже ушёл, скоро и мой черёд, так что воспримите мои слова, как завещание.
      А раз мы на данный момент живы, значит:"Вперёд!"
     Нашей семьёй-Нашим Миром вырастим и  поставить Наших детей на ноги, которые должны быть!!! Милые женщины, дети должны быть!!! Ведь только любовь к детям и детская любовь к родителям являются истинными человеческими чувствами.
   Господи, помоги нам».