Уже второй день в Париже шли проливные дожди. Крупные капли сбивали остатки последней пожелтевшей листвы с деревьев. Скрученные, медного цвета листья платанов как бы нехотя отламывали свои черенки от веток и, покидая их, они, подхваченные порывом ветра, далеко отбрасывались от своего родного дерева, и, тяжёлые и намокшие, шлёпались на мостовую, в холодные и грязные лужи. Вечерние улицы города были пустынны, и только ветер вольготно разгуливал по ним, стучась в окна и двери домов; он залетал в дымоходные трубы и пугал своим заунывным завыванием парижан, заставляя их ёжиться от холода. А ведь был только ноябрь; но казалось, что зима была уже не за горами и она только и ждёт подходящего момента, чтобы приступом взять этот город.
Даже Эжени, никогда не боявшаяся непогоды, куталась в шаль. Однако холодный ветер, настойчиво бивший по стеклу и просачивавшийся в щели рам, не мог заставить девушку отойти от окна. Облокотившись о подоконник и подперев рукой подбородок, девушка наблюдала сквозь забрызганное каплями дождя стекло за разгулявшейся стихией.
И тут она заметила появившийся на улице конный экипаж со скрючившимся кучером на козлах. Напрасно извозчик пытался укрыться от непогоды, кутаясь в свой плащ, - косой дождь давно уже промочил его насквозь. Со спин лошадей и крыши кареты потоком стекали струи воды, а из-под копыт и колёс в разные стороны разлетался настоящий фонтан. Фиакр остановился у подъезда соседнего дома напротив, дверца открылась, и свет, падавший от зажжённых окон первого этажа, осветил фигуру мужчины, лица которого не было видно из-за треуголки на его голове. Придерживая свою шляпу рукой, чтобы ту не унесло порывом ветра, он подал руку своей спутнице. И молодая женщина с подножки кареты ловко перепрыгнула на ступени дома. И тут же ветер, окутавший её, принялся трепать низ подола её шёлкового платья, словно парус корабля, попавшего в шторм. Наконец супружеская пара скрылась за дверями дома, а фиакр отправился дальше на поиски очередного загулявшего прохожего. Улица вновь опустела, и Эжени начало казаться, что и этот экипаж, и та молодая пара были всего лишь призраками, появившимися на мгновенье из ниоткуда и исчезнувшие в никуда.
Прошло уже больше года с тех пор, как Эжени покинула свою родную Нормандию и переехала жить в Париж, в дом мужа её подруги Виолетты де Монтуар. Девушке, поначалу тяжело переживавшей смерть своего названого дяди Поля Вире, в конце концов всё же удалось прийти в себя и начать замечать, что помимо её переживаний, вокруг существует ещё и другая, внешняя жизнь. Да и Париж - это тот город, в котором, кажется, невозможно грустить и скучать. Виолетта же, со своей стороны, старалась как могла отвлечь свою подругу от грустных мыслей. Почти каждый день совершались прогулки по городу, пешком или в экипаже. Мадам де Монтуар старалась показать девушке все красоты этого пышного, величественного, живого, безумного города. А с наступлением зимы и холодов прогулки сменили оперы и театры. Театр Пале-Рояль, Академия музыки, Комеди-Франсэз - в них Эжени, казалась, пересмотрела все театральные постановки того времени, все пьесы Мольера, Корнеля и Расина. А затем вновь пришло лето, и подруги отправились в Нормандию погостить у отца Виолетты, барона д'Ормона.
Ещё издалека, подъезжая к замку Ормон, Эжени с наслаждением кидала взгляды на столь знакомые, родные ей места: на обширные пастбища, луга, казавшиеся красными из-за цветущих маков, на патриархальные фермы, высящиеся на холмах, и синеющие вдали леса. Она следила взглядом за петляющей Сеной, которая то появлялась, то вновь пряталась за ивняковыми зарослями; с наслаждением вслушивалась в трели полевых жаворонков, певших как будто только для неё. Это был край её детства, где она выросла и где, как ей казалось, она прожила свои лучшие годы.
На следующий же день Эжени навестила Адрианну, встретившую девушку с распростёртыми объятьями, поцелуями и со слезами на глазах. Долго Эжени бродила по дому Поля Вире, переходя из одной комнаты в другую и вспоминая все самые счастливые моменты, проведённые в этом доме, ставшим ей родным. Затем она позавтракала вместе с Адрианной, с удовольствием вкушая её нехитрую, деревенскую, но необычайно вкусную еду, закусывая мягким, пушистым хлебом и запивая парным молоком.
После она отправилась на прогулку верхом. И, пустив лошадь вскачь, девушка сама не заметила, как четверть часа спустя оказалась возле деревни Пресаньи-л'Оргейё, возле того самого места, где некогда располагался лагерь бретонских разбойников. Желание воскресить каждый момент из своей жизни и ничего не упустить подсознательно привели Эжени сюда. Спешившись, девушка в задумчивости встала посреди опушки. Ей вспоминались события прошлого лета. Вон там стояла карета Фернана, рядом с ней - телега Танги, где-то здесь, неподалёку разбойники сидели у горевшего костра. Напрасно девушка пыталась найти хоть какие-то следы от кострища - всё давно уже поросло травой.
Странно, но теперь история с бретонскими разбойниками уже не казалась девушке страшной и вызывающей неприятные воспоминания - теперь для неё это было всего лишь очередное приключение. Огорчало её только одно - смерть господина Вире.
Эжени спустилась вниз, к Сене, и стала всматриваться в её тёмные воды, покрытые огромными листьями-лопатами кувшинок и кубышек, словно она пыталась рассмотреть там, под ними, сундуки с награбленными бретонцами драгоценностями. Но, конечно, их там давно уже не было: об этом позаботились Блез и Аэль.
Что стало с этими двумя разбойниками, которых Эжени когда-то пощадила, она не знала. Девушка больше никогда о них не слышала. Бретонские разбойники бесследно исчезли. Их давно уже никто не искал и про них все забыли. И это радовало Эжени: значит, она оказалась права тогда, два года назад, когда позволила Аэлю и Блезу уйти от солдат.
Однако за летом всегда приходит осень, пришла пора и Эжени с Виолеттой возвращаться из Нормандии в Париж. И опять начались прогулки по улицам, походы в театр. Но теперь Эжени это уже не доставляло того прежнего удовольствия, как раньше. Все улицы были давно изъезженны, все дворцы и церкви осмотрены, весь театральный репертуар увиден, и девушка всё больше начала скучать.
Виолетта де Монтуар видела это и старалась теперь по-другому развеять свою подругу. Она стала пытаться ввести её в свой круг общения в надежде, что девушка обзаведётся новыми друзьями. Но из этого не выходило ничего хорошего. Эжени, давно уже отвыкшая бывать в великосветском обществе, чувствовала себя неуютно среди кавалеров и дам, разодетых по самой последней моде, в нарядах из дорогих тканей и украшенных драгоценностями. Они разговаривали на непонятном для неё салонном языке - изысканном и завуалированном; любимой же темой разговоров гостей была жизнь высокопоставленных особ, с которыми когда-то где-то свёл их случай, и теперь они упоминали об этом всякий раз: то они имели честь обедать за одним столом с тем-то министром, то на приёме были представлены брату или сестре короля. Эжени не могла похвастаться такими знакомыми: большинство людей, про которых говорили, она не знала. Если же речь начинали заводить о политических делах, то и здесь девушка не могла поддержать разговор. Эжени было скучно во время этих бесед и она не умела показать, что это было не так. Но и её считали скучной, не обладающей какими-то талантами, необразованной, не умеющей поддерживать беседу или спор, да и вообще говорить о чём-то толково. "Провинциализмом веет от неё за целое лье" - так говорили про Эжени и смотрели на неё свысока, нет, даже не смотрели, а косились, как косятся на комнатную беспородную, несуразную собачонку какой-то мадам.
Это приводило в отчаяние Виолетту. Она так рассчитывала, что милое личико Эжени привлечёт к себе взгляды какого-нибудь холостяка. Однако "неотёсанность" мадемуазель Вире и отсутствие какого-либо приданого не могли к ней привлечь ровным счётом никого.
Эжени не могла не видеть, как воспринимают её в обществе. И она стала отказываться сопровождать Виолетту в её поездках с визитами и посещениях салонов. Когда же гости бывали в доме де Монтуаров, девушка не выходила к обеду.
Ненастный ноябрь со своей непогодой избавил Эжени от всяких ненужных визитов и он как нельзя более подходил к её настроению. Наконец-то она спокойно могла отдаться своим любимым занятиям - чтению книг и беседам с Виолеттой. Однако вскоре уже и это перестало приносить ей удовлетворение. Девушку одолевала тоска. Бесконечная череда дней, где каждый похож на другой, надоедала ей. И когда в минуты одиночества она вдруг начинала задумываться о своём собственном будущем, то и оно тоже казалось ей таким же скучным и пустым.
Иногда, чтобы забыться и отвлечься от грустных дум, она шла в фехтовальный зал и упражнялась там со шпагой в руке до тех пор, пока не начинала валиться с ног от усталости. Но это приносило ей облегчение лишь на время. И Эжени всё чаще стала думать о том: не поспешила ли она с переездом в Париж, не зря ли покинула родную Нормандию? Там девушка не знала, что такое скука, так как каждый её день был наполнен какими-то хлопотами. Оставшись в Нормандии, она по-прежнему была бы гувернанткой при сыне маркизов де Грокуров - маленьком Ги, по которому очень скучала. К тому же подрастала их дочка, которой скоро должно было исполниться полтора года...
Но тут размышления Эжени прервал стук в дверь.
- Войдите, - откликнулась девушка.
Двери отворились, и на пороге Эжени увидела Виолетту. Мадам де Монтуар с недоумением окинула взглядом комнату своей подруги, в которой царил полумрак, так как единственным источником освещения в ней служил ярко пылавший камин.
- Эжени, почему ты сидишь в темноте? - спросила молодая женщина, входя в комнату.
- Развлекаю себя тем, что подглядываю за загулявшими прохожими, - ответила девушка, немного смутившись.
- Опять грустишь? - понимающе кивнула Виолетта.
- Нет. На самом деле я просто немного задумалась.
- И о чём же ты задумалась? - спросила мадам де Монтуар, подсев к девушке и внимательно посмотрев на неё.
- О будущем. О своём будущем, - ответила Эжени, пожимая плечами.
- Вот как! - произнесла Виолетта. Но тут она поёжилась. - Боже, как холодно здесь, у окна. Давай я задёрну шторы. Ты совсем не думаешь о своём здоровье, - и женщина принялась плотно задёргивать шторы. Закончив, она вновь присела на диван. - Ну, и каким же видится тебе твоё будущее, интересно мне знать?
Эжени не спешила отвечать, так как не знала, как подступиться к этой теме, заранее предугадывая негативную реакцию своей старшей подруги.
- Я много размышляла... - неуверенно начала Эжени, - и я решила... я решила вновь пойти в гувернантки.
- Что! Опять в гувернантки! - воскликнула молодая женщина, в недоумении уставившись на девушку. - Уж не ослышалась ли я?! Эжени, но зачем?
- Виолетта, но ведь не могу же я вечно жить в вашем доме, как приживалка при богатой родственнице.
- Ты никакая не приживалка! Ты знаешь, что я тебя очень люблю. И потом, никто и не говорит, что ты будешь вечно жить в этом доме. Рано или поздно ты выйдешь замуж и поселишься в доме своего мужа.
- Ах, Виолетта, ты же знаешь: я бесприданница, - вздохнула девушка.
- Конечно, это всё немного осложняет. Но мы тут решили... Я и Патрик, и мой отец... В общем, если понадобится, мы будем готовы дать твоему будущему мужу деньги, которые послужат за тебя приданым.
- Благодарю тебя, Виолетта, за то, что ты с Патриком и твой отец так печётесь обо мне. Но ведь ты сама понимаешь, что всё равно, это будет не так много. Ну кого я прельщу таким приданым? Разве что сына какого-нибудь лавочника.
- Ни о каком лавочнике не может быть и речи! Лучше уж тогда совсем не выходить замуж, - категорично заявила Виолетта. - Но я уверена, что и среди дворян найдутся молодые люди, которых прельстит твоя красота, твои доброта и ум и безо всякого приданого.
Но Эжени не верила в это и она с сомнением покачала головой.
- Нет, Виолетта, я не буду больше ждать. Да и жизнь светской дамы мне не по нутру. Я уже твёрдо решила вновь пойти в гувернантки, - решительно заявила девушка. - Так, по крайней мере, я буду при деле и у меня не будет повода скучать.
- Так значит, тебе скучно в моём доме и в моём обществе? - обиделась мадам де Монтуар и, надув губки, отвернулась от своей подруги.
- Нет, Виолетта, ты здесь вовсе ни при чём. Но, когда я жила в доме господина Вире, я так привыкла, что каждый мой день насыщен с утра и до самого вечера. Ты должна меня понять.
- Нет, я тебя не понимаю, не понимаю, - развела руками молодая женщина. - И вряд ли когда-нибудь пойму. Я не понимала тебя, когда ты убежала из дома и осталась жить с господином Вире. Но тогда хотя бы ты была маленькой девочкой и у тебя была мачеха, желавшая выдать тебя замуж за распутного де Соммевиля. Но сейчас ты выросла. И я считаю, что тебе пора вернуть себе своё законное имя, съездить наконец в замок к своему отцу и сообщить ему, что ты жива. И тогда ты по праву сможешь рассчитывать на своё приданое. Я думаю, что маркиз де ла Прери, узнав, что его дочь жива, не поскупится.
- Виолетта, но как же я это сделаю? Ведь все думают, что я давно умерла! Меня просто примут за самозванку!
- Это всё твои глупости, которые ты сама себе надумала! Все твои родные только обрадуются, уверяю тебя. Ну неужели ты не хочешь вновь увидеть своих отца и брата?
- Поверь мне, это моё самое горячее желание. Но пока ещё не время, тот час ещё не настал.
- И когда же он, по-твоему, настанет?
- Я не знаю, но не сейчас. Если судьбе будет угодно, она сама меня сведёт с моими братьями, ведь они, по крайне мере, Шарль, тоже живёт здесь, в Париже. Но пока я думаю только об одном - найти себе место гувернантки в хорошей семье.
Мадам де Монтуар с отчаянием посмотрела на свою подругу, осуждающе покачав головой. Однако по решительному виду Эжени она поняла, что сейчас, вероятно, никто и ничто не сможет переубедить девушку.
- Я вижу, что твоё решение непреклонно, - тяжело вздохнув, сказала Виолетта. - Что ж, если ты так решила, то тогда уж будет лучше, если я тебе помогу. Я сама найду тебе хорошую, состоятельную семью, где не будут скупиться на жалование гувернантке.
- Спасибо тебе, Виолетта, - поблагодарила её девушка.
Но молодая женщина, расстроившись, только махнула рукой, как на безнадёжное дело. Как ей было переубедить Эжени, эту упрямицу, что она поступает неправильно и как заставить прислушаться к её советам, мадам де Монтуар не знала.
***
Яркая вспышка молнии первой весенней грозы осветила ночное небо Парижа. И тут же за ней сразу грянул гром, такой сильный, что стёкла в окнах домов задрожали. Гроза шла с запада на восток, постепенно пробираясь от Булонского леса к центру города. И казалось, что она своей тяжелой поступью шагает прямо по крышам особняков квартала Сент-Оноре.
И в одном из домов этого квартал жил маленький мальчик, который проснулся этой ночью ещё задолго до того, как небесная стихия добралась до самого города. Сначала гроза бушевала в предместье Пасси; но постепенно её громовые раскаты становились всё громче и отчётливее. Потом хлынул ливень, неистово барабанивший по черепице крыш, и было понятно, что уснуть этой ночью, пока не пройдёт гроза, будет совершенно невозможно.
Но то, что для любого человека было обыкновенным явлением природы, пятилетнему мальчику совсем таковым не казалось. Он воображал, что это огромный великан шагает по мостовым Парижа, сотрясая своей поступью дома и сверкая огромными глазами, которые вращались и из которых временами вырывались ослепительные столпы света. Великан шёл по улицам и заглядывал в окна каждого дома в поисках одного мальчика, чтобы вытащить его из постели, похитить и съесть. И этим мальчиком был именно он, Доминик.
Уже полчаса ребёнок неподвижно лежал в своей кровати, укрывшись с головой под одеялом, надеясь, что великану всё же не удастся отыскать его. Доминик боялся даже дышать, а его собственное сердечко, казалось ему, сжалось в маленький комочек. Тем временем гроза всё приближалась, а гром гремел всё громче. Малыш не выдержал и заплакал, тихо шепча в подушку: "Мама! Мамочка!". И тут очередная молния пронзила чернильное небо, и грянул гром. Великан был уже совсем близко, ещё один шаг и он найдёт мальчика. Нужно было бежать отсюда и как можно быстрей, к маме, которая, конечно же, защитит его и не отдаст неведомому чудищу.
Выскользнув из постели, ребёнок бросился к двери и вот он уже в тёмном коридоре. Комната матери находилась в самом конце коридора, и малыш уже хотел было броситься бежать к ней со всех ног, но тут, испугавшись, что топот его ног может услышать великан, принялся крадучись, ощупывая пальчиками стену, продвигаться вперёд. Пройдя шагов пятнадцать, малыш вдруг заметил, что в шагах двадцати от него коридор пересекает тонкая, тусклая полоса янтарного света. Доминик замер на месте. Но потом он догадался, что, вероятно, этот свет сочится из комнаты, дверь в которую была приоткрыта. И комната эта была кабинетом его отца. По всей видимости, мужчина тоже не мог уснуть этой ночью и решил немного поработать. Мальчика это обрадовало: ведь отец был сильнее матери и он уж точно не даст его в обиду. Однако ребёнок по-прежнему продолжал пробираться на цыпочках, ведь вдруг это была западня, устроенная великаном. Наконец Доминик добрался до двери и услышал за ней чьи-то голоса. Он сразу узнал их: один из них принадлежал его отцу, а другой - камеристке матери, Франсуазе. Малыш заглянул в дверную щёлку и, как и ожидал, в свете свечей увидел своего отца, сидевшего в кресле. Вид у него был ужасно усталый, и он был, вероятно, чем-то расстроен. За его спиной стояла служанка в одной ночной сорочке. Ласково обнимая мужчину за плечи, она шептала ему какие-то приободряющие слова. Но тот, погружённый в глубокую задумчивость, не слышал её, а только сокрушённо качал головой, размышляя о чём-то своём.
- Господи, что же теперь будет? Меня ведь бросят в Бастилию, повесят, четвертуют, - нервно проговорил мужчина в кулак.
- Не думаю, что вам есть о чём беспокоиться, господин де Бурдон, - успокаивающе проговорила девушка (она, в отличие от своего хозяина, похоже, считала, что совершенно нет причин так сильно переживать за что-то) и ласково провела рукой по его голове. - Сейчас мы избавимся от него, и концы в воду.
- Но ведь рано или поздно его хватятся. Начнут искать. И когда полиция узнает, что в последний раз его видели в моём доме...
- Вы скажете, что не пожелали разговаривать с ним и выпроводили его из дома. Слугам скажите, что он ушёл, а я подтвержу, что видела, как он уехал.
- А те двое? Насколько они надёжны?
- Совершенно надёжны, уверяю вас. Им надо просто заплатить побольше, и они будут немы как рыбы. Да и какое им дело? - пожала плечами Франсуаза. - Им не привыкать.
Однако, как не старалась Франсуаза уверить мужчину, что всё разрешится благополучно, нервное напряжение никак не могло покинуть его, и он то и дело барабанил пальцами по подлокотнику кресла.
- Да разве так и не лучше? Подумайте, ведь всё разом разрешилось. Теперь всё будет ваше, всё, - и глаза камеристки загорелись хищным огоньком, как у кошки, которая заприметила жирную мышь.
- Да, ты, наверное, права, - глухим голосом подтвердил господин де Бурдон. - Он был мне как кость поперёк горла.
И, чтобы избавиться от волнения, мужчина взял в свои ладони руку девушки и принялся поглаживать её. Та сразу же откликнулась и, наклонившись к мужчине, стала целовать его то в щеку, то в шею.
Маленький мальчик, застыв на месте и вцепившись своими пальчиками в дверь, с изумлением наблюдал за своим отцом и служанкой. Он никогда прежде не видел, чтобы какая-нибудь женщина, кроме его матери - мадам де Бурдон, так вольно вела себя с его отцом, позволяя себе целовать его. И их таинственный разговор, из которого Доминик ничего не понял, - всё это пугало его. Мальчик уже совершенно забыл об огромном чудище, преследовавшим его. Затаившись, он следил за отцом и Франсуазой.
Но тут вдруг ребёнок почувствовал, что чья-то крепкая рука схватила его за шиворот сорочки и втолкнула его в комнату. Несомненно, это был великан. Мальчик уже хотел было в ужасе закричать, однако тут же вторая рука чудища в кожаной перчатке зажала ему рот, и ребёнок смог только глухо замычать. Увидев вошедших, господин де Бурдон вскочил с кресла и в изумлении уставился на сына.
- Он подслушивал за дверью, сударь, - объяснил тот, кто удерживал мальчика за шиворот его сорочки.
Подняв глаза наверх, ребёнок увидел, что это был вовсе не великан, а рослый мужчина, закутанный с головы до ног в мокрый от дождя плащ, и в чёрной шляпе. Рядом с ним стоял ещё один, одетый точно так же.
- Доминик, что ты здесь делаешь? Почему не спишь? - набросился с расспросами на сына господин де Бурдон; лицо его покраснело от гнева, а вены на шее вздулись.
Однако мальчик молчал, он не мог произнести ни слова. Никогда ещё он не видел своего отца таким рассерженным. На лице малыша был написан такой испуг, что было совершенно очевидно, что он лишился дара речи. Первой это поняла Франсуаза. Выйдя из-за спины своего хозяина, она подошла к ребёнку и ласково посмотрела на него.
- Доминик, что случилось? - спросила она, садясь перед ним на корточки. - Чего вы испугались? Вам, наверное, приснился страшный сон?
- На улице гроза, она, вероятно, и разбудила мальчика, - предположил мужчина, державший Доминика за рубашку, но уже более слабой хваткой.
- Франсуаза, отведи Доминика в его комнату и уложи спать, - попросил её господин де Бурдон.
- Конечно, - ответила девушка и, взяв за руку ребёнка, который не осмеливался сопротивляться или задавать хоть какие-нибудь вопросы, повела его вон из комнаты.
Когда они вышли, хозяин дома обратился к мужчинам в шляпах:
- Он здесь, - сказал господин де Бурдон, указав на огромный мешок, лежавший в тени стола и трудно различимый из-за полумрака, царившего в комнате.
Мужчины подошли мешку с двух сторон и, подхватив его, понесли вон из комнаты.
Тем временем Франсуаза укладывала маленького Доминика в его кроватку. Заботливо укрыв мальчика одеялом, она сказала:
- Сейчас вы закроете глазки и уснёте. Бояться вам нечего - это всего лишь гроза, господин Доминик. Она скоро пройдёт. А завтра утром, когда вы проснётесь, вам покажется, что всё, что вы видели этой ночью, было всего лишь сном. Это всего лишь сон, - говорила девушка проникновенным голосом, как гипнотизёр на сеансе, пытающийся внушить свои мысли.
Но Доминик не верил ей. Он видел, как Франсуаза целовала его отца, хотя знал, несмотря на то, что был ещё маленьким, что это право принадлежит только его матери; и он видел, как его отец был рассержен, узнав, что сын подслушивает за дверью. А тот чёрный человек в плаще, схвативший его за шиворот? Доминику до сих пор казалось, что он чувствует его крепкую хватку. Разве сможет он всё это забыть и, проснувшись завтра утром, подумать, что всё это было всего лишь сном?
Доминику хотелось, чтобы Франсуаза как можно скорее ушла. И поэтому, закрыв глаза, он стал притворяться, что засыпает. Девушка, поверив ему, удовлетворённо улыбнулась и, напоследок ласково потрепав волосы мальчика, покинула комнату Доминика.
Но, как только дверь за ней захлопнулась, мальчик, одёрнув одеяло, вылез из постели и на цыпочках пробрался к окну. Подставив стул и взобравшись на подоконник, он прильнул к стеклу и, сквозь струившиеся по нему капли дождя, увидел, что во дворе их дома стоит повозка, запряжённая лошадёнкой. Тут двери дома отворились, и появились те самые двое мужчин, так напугавшие мальчика. В руках они несли какой-то большой, длинный, тяжёлый мешок, провисавший посередине. Этот мешок они положили в повозку, сверху прикрыли его рогожей, а затем, взобравшись на передок повозки, поехали прочь.
Из-за лившего дождя и отголосков уходящей грозы не было слышно ни топота копыт лошади, ни стука колёс повозки. И вряд ли кто-либо ещё из проживавших в доме господина де Бурдона, кроме самого его хозяина, его сына и камеристки, знал о визите тех двух странных людей в плащах, которые вынесли из дома что-то большое и тяжёлое и увезли это на своей повозке.
Покинув дом де Бурдона, мужчины направили свою лошадь по безлюдным улицам Парижа в сторону Сены, к Новому мосту. Въехав на мост, они остановили лошадь и принялись внимательно осматриваться, для того чтобы лишний раз убедиться, что вокруг нет ни души. Хотя навряд ли в такую ненастную погоду мог найтись хоть один охотник до ночных прогулок. Наконец мужчины слезли с передка и, взявшись за мешок, стащили его с повозки. Подойдя к перилам мостам, они, ещё раз осмотревшись, подняли свою ношу и швырнули её в Сену. Бултыхнувшись в тёмные воды реки, тяжёлый мешок тут же камнем пошёл ко дну.
- Дельце сделано, - удовлетворённо сказал один из мужчин. - Давненько я за такую лёгкую работу не получал такие деньжищи.
- Ещё бы, такой богатей! - воскликнул второй. - Вероятно, выгодную сделку он с дьяволом совершил.
- Это не наше дело. Поехали скорей отсюда, а то я продрог уже до самых костей.
Пару минут спустя эта повозка уже затерялся среди многочисленных улочек Парижа. Однако, если бы мужчины не поспешили, а остались бы на мосту, то они бы увидели, что спустя минуту после того, как они бросили мешок в Сену, в этом месте реки вода вдруг забурлила, стала пузыриться, а ещё через какое-то время на её поверхности показался какой-то шар. Это была голова человека, отчаянно барахтавшегося в воде и с жадностью глотавшего воздух. Когда его дыхание восстановилось, он, загребая воду лишь одной рукой, медленно поплыл к берегу. Достигнув же наконец берега Сены, мужчина выполз на песок и, откашлянув воду из лёгких, он, находясь в полном бессилии, неподвижно замер на нём.
Первые лучи восходящего солнца застали Париж мокрым и грязным. Ранним прохожим приходилось проявлять всю свою сноровку, чтобы не промочить ноги. Все улицы превратились в одну огромную лужу, в которой отражались промокшие и оттого потемневшие стены домов. Однако дождь вместе с грозой ещё в предрассветные часы окончательно покинул город. Небо расчистилось от облаков, и пылающее солнце медленно вставало за ещё голым Венсеннским лесом.
Был конец марта, и весна только-только начала вступать в свои права. Однако молоденькая травка зеленела уже во всех палисадниках, а почки кустов и деревьев, набухая, становились всё тучнее. Но по утрам было ещё довольно прохладно, и прачкам, ходившим на Сену полоскать бельё в ранние часы, приходилось кутаться в свои платки.
Три женщины разного возраста с полными корзинами белья спускались вниз, к реке, медленно ступая по тяжёлому, мокрому песку. И их сабо проваливались в песок больше, чем наполовину. Поставив свои тяжёлые корзины у самой воды, женщины принялись полоскать бельё, болтая между собой. И вдруг одна из них, самая старшая, отжимая простынь и случайно кинув взгляд в сторону, вниз по реке, вскрикнула:
- Ой, сестрицы, смотрите, что это там такое?
Остальные две женщины, оторвавшись от своего занятия, повернули головы туда, куда им указывала их товарка. И они увидели, что, действительно, в шагах пятидесяти от них нечто большое и тёмное лежит на берегу у самой воды.
- Да это бревно, - предположила одна из них.
- Нет, не похоже на бревно, - возразила та, что была постарше.
- Надо глянуть поближе, - и, бросив бельё в корзину, женщина направилась к тому предмету.
Однако, проделав всего с десяток шагов, она остановилась и, оглянувшись, растерянно посмотрела на своих товарок:
- Сестрицы, да это никак утопленник.
Самая младшая из прачек, совсем ещё юная девушка, тут же вскрикнула в испуге, прижав руки к груди, а затем перекрестилась.
- Сходи, позови кого-нибудь, - обратилась к ней старшая.
И девушка тут же стремглав кинулась наверх. Завидев издалека монаха, она кинулась к нему, с отчаянием призывая его:
- Святой отец, Святой отец!
Монах обернулся:
- Да, дочь моя.
- Святой отец, там, на берегу реки, - говорила девушка, сильно волнуясь, - кажется, там утопленник.
- Где? - тут же обеспокоенно спросил монах.
- Там вот, - и прачка указала в сторону того места, где лежал предполагаемый утопленник.
- Отведи меня к нему.
Спустившись к Сене, монах бесстрашно направился к тому самому предполагаемому утопленнику, который так напугал прачек. Приблизившись к нему, монах убедился, что прачки не ошиблись, это действительно был человек, мужчина. Он лежал ничком на песке, и только голова его была повёрнута набок. И по бледности его лица можно было не сомневаться, что человек был мёртв. Однако он совсем не был опухшим, как бывают утопленники. Хотя, судя по тому, что и его одежда, и его волосы были все в тине, можно было не сомневаться, что какое-то время он всё же провёл в воде, а не был сброшен с набережной. На всякий случай монах взял утопленника за руку, которая оказалась совсем не одеревеневшей, и перевернул его на спину. И здесь он услышал слабый, еле слышный стон. Человек был ещё жив. Смертельная же бледность его объяснялась, скорее всего, тем, что он потерял много крови. Вся его одежда в области левого предплечья была бурой от запёкшейся крови.
- Он жив, Слава Богу, пока ещё жив! - крикнул монах прачкам, - Скорее зовите на помощь!
Когда мужчина открыл глаза, то обнаружил себя лежащим на жёсткой кровати в небольшой комнате с серыми стенами и маленьким окном, через которое слабо пробивался мягкий, золотистый свет наступавшего вечера. Никакой мебели, кроме небольшого стола, на котором лежала толстая книга в кожаном переплёте, и двух стульев, в комнате больше не было. И один из стульев был занят. Рядом с кроватью на нём сидел мужчина в чёрном балахоне. Скрючившись и свесив голову на грудь, он дремал. Единственным украшением этой скромной комнаты служило распятье Христа, висевшее над кроватью. В золотистом свете уходящего дня, казалось, оно было отлито из золота.
Мужчина приподнял голову, чтобы осмотреться получше и наконец понять, где он находится. Но его собственная голова показалась ему такой тяжёлой, словно она была чугунным горшком, до краёв наполненным водой, в ушах же его зазвенело, загудело, взгляд поплыл, и всё перед его глазами заволокло белой пеленой, и мужчине пришлось вновь опустить голову на подушку и прикрыть глаза. Однако ожидаемого им облегчения не наступило. Напротив, теперь мужчине начало казаться, что кровать под ним стала раскачиваться, словно он находился в каюте корабля, попавшего в шторм. Затем корабль начал тонуть, и мужчина оказался в воде. Холодная и склизкая, она обволакивала его всего, стало трудно дышать, он задыхался. Мужчина вновь открыл глаза и глубоко вдохнул, глотая воздух. Однако тут же острая боль пронзила его предплечье, как будто туда воткнули острый кинжал. Затем левую сторону его груди начало что-то сдавливать, словно теперь на неё положили тяжёлый камень, который был к тому же раскалён докрасна и жёг с нестерпимой силой.
Застонав от боли, мужчина отвернул рукой край одеяла, чтобы убедить самого себя, что нет никаких ни камня, ни кинжала. И тут он увидел, что он раздет, а его левое предплечье перевязано. Сквозь повязку, как раз в том самом месте, где жжение ощущалось сильнее всего, проступало большое кровавое пятно.
- Проклятье, - выдохнул мужчина.
От звуков, производимых несостоявшимся утопленником, мужчина в чёрном балахоне проснулся. Увидев, что его гость пришёл в себя, он воскликнул:
- Слава Иисусу и Деве Марии, вы очнулись! - и, наклонившись над мужчиной, участливо спросил его: - Как вы себя чувствуете?
- Словно в преисподней, - ответил тот сдавленным, еле слышным голосом. Было видно, что говорить ему давалось с большим трудом.
- Господь с вами, - перекрестился хозяин комнаты: - Вы находитесь в монастыре.
- В монастыре? - изумился гость.
- Да, в монастыре Малых Августинцев, я брат Стефан.
- Августинцев? Значит, сам Господь спас меня. Но как я здесь оказался?
- Вас нашли сегодняшним утром на берегу Сены. Вы были полуживым. И вас принесли сюда, в монастырь. Лекарь, осмотревший вас, сказал, что вы ранены в плечо. В вас стреляли, скорее всего, из пистолета, а затем, вероятно, оглушили ударом по голове и бросили в реку, подумав, наверное, что вы мертвы. Вас кто-то хотел убить. Но вас чудом вынесло на берег, что и спасло вам жизнь.
- Так вот почему мне всё кажется, что я тону, что я задыхаюсь, захлёбываясь водой.
- Вы знаете, кто хотел вас убить? - спросил брат Стефан.
Тут раненый мужчина вновь прикрыл веки, пытаясь вспомнить, что с ним случилось и кто с ним так поступил. Молчал он долго, и постепенно его лицо становилось всё мрачней. Наконец он открыл глаза и, посмотрев на монаха, произнёс, отрицательно качая головой:
- Нет, я ничего не помню. Ничего. Даже своего имени и кто я такой.
Тут же сострадание отобразилось на лице монаха-августинца, и он попытался приободрить незнакомца:
- Ничего, ничего, так иногда бывает. Я уверен, память постепенно к вам вернётся. Я и братья, мы будем постоянно молиться об этом и о вашем здравии. Быть может, вы хотите есть или пить, я принесу всё, что нужно.
- Немного воды или вина.
- Я принесу разбавленного кагора, - сказал брат Стефан. - И ещё я должен всё рассказать нашему настоятелю, брату Иерониму.
Когда монах покинул келью, раненый мужчина перевёл свой взгляд на распятье, висевшие над ним, и произнёс:
- Спасибо, Господи, что сохранил мне жизнь. Но позволь мне отомстить самому.
Над Парижем с самого утра стоял перезвон колоколов всех церквей города и, конечно же, главного собора - Нотр-Дама. Был светлый праздник Пасхи, и все горожане, надев свои самые лучшие наряды, устремились в церкви на праздничную мессу. Казалось, что и сама природа радуется этому дню: над городом стояло чистое, голубое небо, солнце ласково бросало свои лучи на нежную распускавшуюся зелень деревьев и кустов - всё было пронизано ощущением Великого праздника.
Семья де Бурдон в этом году решила прослушать утреннюю мессу в Нотр-Дам-де-Пари. Это был самый большой собор Парижа, и глава семьи предположил, что в нём не будет так тесно, как было в прошлом году в Сен-Жермен-Оксерруа только из-за того, что на службе присутствовал кто-то из членов королевской семьи. Но, как только де Бурдоны вошли в Нотр-Дам, то поняли, что ошиблись. Здесь было прихожан не меньше, чем в других церквях. И им с большим трудом удалось подыскать место в задних рядах для себя, их сына Доминика и его гувернантки, мадемуазель Вире.
Но, несмотря ни на что, Эжени всегда любила в такие праздники бывать в церкви. Её совсем не смущала толпа народа, находившаяся вокруг, она просто не замечала её. Всё казалось ей в этот день волшебным: и торжественные звуки органа, взлетавшие к своду собора, и мозаичный свет витражных окон, и чистые голоса хора, и само действо, производимое священниками. Временами Эжени прикрывала глаза, и в эти минуты ей казалось, что она совершенно одна и никого нет рядом, есть только она и божественная музыка. После, когда девушка покидала церковь, ещё долго на душе у неё оставалось ощущение теплоты и какого-то света, как будто она, да и весь мир вместе с ней, очистился от скверны.
Правда, не на этот раз. Просто Эжени давно уже заприметила в толпе свою подругу Виолетту де Монтуар, которая также приехала в Нотр-Дам на мессу вместе со своим мужем. И девушке теперь не терпелось пообщаться с подругой.
Но вот и эта месса подходила к своему концу. Священник отпустил последние благословения и наконец произнёс: "Ite, missa est". И народ хлынул из собора. Но де Бурдонам пришлось ещё долго ждать, пока Нотр-Дам опустеет хотя бы на половину и они смогли бы покинуть свои места. Трудней всего приходилось Доминику, который был совсем не так терпелив, как его родители и гувернантка. Ему давно уже хотелось покинуть это переполненное людьми место и где ему было скучно, и поскорее оказаться на улице, где был яркий, солнечный свет и тепло. Эжени же больше всего опасалась, что Виолетта, не заметив её, покинет собор и им не удастся даже поздравить друга с праздником. Однако, привстав со своего места, Эжени всё же удалось привлечь внимание подруги, когда та оказалась неподалёку. Мадам де Монтуар, улыбнувшись, приветственно ей кивнула и дала знак, что будет ждать её возле собора.
Но наконец большая часть прихожан покинула собор, и де Бурдоны с Эжени смогли выбраться со своих мест и направиться к выходу. Дневной свет, обрушившийся на Эжени, как только она оказалась за дверьми Нотр-Дама, показался ей слишком ярким после полумрака собора, и девушке даже на несколько мгновений пришлось зажмурить глаза. Когда она вновь их открыла, то, к своему большому удивлению, увидела, что господин де Бурдон направляется к попрошайкам, в огромном количестве собравшимся на паперти собора. Это было странным потому, что отец Доминика прежде никогда не отличался щедростью. Обычно он равнодушно проходил мимо попрошаек и оборванцев, даже не замечая их. Но в этот день, видно, торжественная литургия заставила расчувствоваться даже его, потому что на пожертвования он не скупился. Он просто осыпал монетами счастливых нищих, только и успевавших подставлять свои грязные, заскорузлые ладони.
Девушка тоже решила раздать несколько су и, вынув из кармана монеты, она вместе с Домиником направилась к попрошайкам. Тут же какая-то скрюченная беззубая старуха в лохмотьях подошла к Эжени и, вцепившись в её платье, зашепелявила жалобным тоном:
- Подай, Христа ради, девица-красавица.
Эжени сунула ей монетку. Но тут девушка почувствовала, как Доминик дёргает её за руку.
- А можно я? - робко спросил он гувернантку.
- Конечно же, - ответила Эжени и дала ему одно су.
Мальчик, взяв пальчиками монету, тут же принял торжественный вид, словно ему предстояло выполнить важную миссию, и протянул су старухе. Та умильно заулыбалась, открывая свой рот, в котором торчала лишь пара гнилых зубов.
- Ах ты, мой ангел, пожалел старуху, - елейным голосом проговорила та.
Когда наконец кошелёк господина де Бурдона опустел, и родители Доминика направились к карете, Эжени обратилась к матери своего воспитанника:
- Мадам де Бурдон, сегодня такая чудесная погода. Позвольте нам с Домиником погулять ещё немного. К тому же сегодня повсюду будут праздничные представления.
Мать Доминика, улыбнувшись, понятливо закивала головой. Она сама уже давно заприметила Виолетту де Монтуар, поджидавшую Эжени, и понимала, что гувернантке не терпится пообщаться со своей подругой, с которой давно не виделась.
- Конечно, конечно, мадемуазель Вире, - ответила мадам де Бурдон. - Можете гулять хоть целый день. Я думаю, что прогулка на свежем воздухе пойдёт только на пользу Доминику.
Эжени поблагодарила мадам за понимание и, довольная, вместе со своим воспитанником, направилась к Виолетте. Они сели в экипаж де Монтуаров и поехали в сторону Елисейских Полей.
Однако только спустя полчаса им удалось добраться до Полей из-за невероятного столпотворения, творившегося на улицах. Сент-Оноре, ведущая к Елисейским Полям, к тому же была запружена каретами, которым было не так просто разъехаться друг с другом. Но наконец показались и Елисейские Поля. Но там людей оказалось ещё больше: всем хотелось поглазеть на выступление уличных театров, на кукольный театр, канатоходцев, акробатов, силачей.
Эжени с Домиником и Виолетта, оставленные Патриком де Монтуаром, отправились гулять от площадки к площадке, стараясь ничего не пропустить, и покупая по пути праздничные пасхальные кексы и печенья в виде зайчиков и колокольчиков у вездесущих торговок. Так провели они вместе несколько часов, бродя по Елисейским Полям. И наконец, довольные, но усталые, решили, что пора им возвращаться домой. О том, чтобы поймать фиакр и попытаться доехать на нём до дома, не могло идти и речи. И подруги решили дойти до улицы Сент-Оноре, на которой жили де Бурдоны, пешком. К тому же стояла великолепная погода; воздух был наполнен тем неповторимым ароматом свежей, распускающейся зелени и смолистых почек, какой бывает только весной и которым, казалось, невозможно было надышаться. И потому, несмотря на усталость, совсем не хотелось возвращаться домой.
- Ну как, Доминик, вам понравилось всё, что вы видели сегодня? - спросила Виолетта у мальчика, когда они от Елисейских Полей направились в сторону Сент-Оноре.
Воспитанник Эжени утвердительно кивнул.
- А мне показалось, что вы были не очень-то веселы. Может быть, вы устали, и нам лучше всё-таки взять фиакр? - спросила его молодая женщина.
Но мальчик энергично замотал головой и очень уверенно ответил, что совсем не устал.
- Тогда скажите, что понравилось вам больше всего? - продолжала допытываться мадам де Монтуар.
- Собачки, - ответил Доминик, вспомнив итальянских скоморохов, у которых маленькие лохматые собачки прыгали через кольца и ловили предметы.
- А ловкие канатоходцы и жонглёры, неужели они вам не понравились?
- Понравились, - вновь кивнул Доминик.
- Тогда улыбнитесь, а то вы скоро совсем разучитесь смеяться.
- Ах, Виолетта, он такой уже последние несколько дней, - вздохнула Эжени. - Он вдруг стал таким тихим и неразговорчивым. Не понимаю, что с ним случилось. Я пыталась выяснить, отчего он стал грустить. Но когда я спрашиваю его об этом, Доминик лишь мотает головой, прячет глаза и становится совсем молчаливым. Словно он знает какую-то страшную тайну, которую не расскажет ни за что на свете.
- Но что же могло с ним случится? Может, он заболел?
- Не думаю, - отрицательно покачала головой Эжени. - Мне кажется, что это как-то связано с его отцом. Потому что господин де Бурдон в эти последние дни тоже как будто находится не в своей тарелке, словно он чувствует за собой вину перед сыном. Знаешь, такие люди, как господин де Бурдон, всё время заняты какими-то делами. И их то не бывает дома с утра до вечера, то они всё время сидят, запершись в своём кабинете. Они не замечают, как у них рождаются дети, как они растут, как взрослеют. Они начинают воспринимать их как людей лишь тогда, когда те становятся взрослыми, то есть равными им, и по праву могут считаться наследниками. Вот и господин де Бурдон так же относился к своему сыну. Ему было довольно, что воспитанием Доминика занимается его мать и гувернантка. Он был уверен, что с его сыном всё в порядке и он доволен жизнью, потому что, если бы это было не так, то ему доложили бы об этом. И лишь когда он случайно встречался с Домиником в комнатах дома, то начинал интересоваться им. А мальчик, не привыкший часто общаться с отцом, на его вопросы всегда отвечал только, что у него всё хорошо. Хотя, на самом деле он, может, желал бы рассказать своему отцу гораздо больше. Но господину де Бурдону было вполне достаточно и этого краткого ответа, потому что в следующую секунду он думал уже о своих делах. Но в эти последние дни всё совершенно переменилось. Господин де Бурдон вдруг стал таким заботливым по отношению к Доминику. Теперь он всё время необычайно ласков с ним, задаривает его новыми игрушками и сладостями, которые мальчик так любит. Каждый вечер перед сном заходит в его комнату, чтобы пожелать сыну сладких снов, чего раньше не случалось. А началось всё это в утро Пальмового Воскресенья, когда господин де Бурдон вдруг совершенно неожиданно заглянул в детскую, чтобы проведать Доминика. Но мне показалось, что такая внезапная забота его отца не очень обрадовала мальчика. Он всё время молчал, насупившись, и смотрел на отца исподлобья. Как не пытался господин де Бурдон ласковыми словами переменить настроение мальчика, ему это не удалось. Затем этим же утром проведать Доминика зашла и Франсуаза - камеристка мадам де Бурдон, и тоже пыталась развеселить мальчика. Но вышло только ещё хуже: он вовсе от неё отвернулся и не проронил ни слова, словно оглох. И теперь всякий раз, встречаясь с Франсуазой, он шарахается от неё, словно она прокажённая.
- Эжени, я не думаю, что тебе есть о чём особо беспокоиться, - успокаивающе сказала Виолетта. - Просто, мне кажется, что господин де Бурдон вдруг осознал, что раньше не уделял должного внимания своему сыну и теперь чувствует за это свою вину и пытается наверстать упущенное.
- Да, но если бы это было так, то это должно было только обрадовать Доминика. Но мальчик ведёт себя совершенно по-другому. Он не особо радуется подаркам отца, словно обижается на него за что-то. Нет, я думаю, что всё намного серьёзней. Ты видела, сколько милостыни господин де Бурдон раздал сегодня нищим? Раньше он не кинул бы и денье.
- Ах, Эжени, ты всегда всё воспринимаешь слишком близко к сердцу и тебе мерещится проблема там, где её нет. Я уверена, что в скором времени всё образуется. Доминик простит своего отца и станет таким же весёлым, как и прежде, - обнадёживающе сказала Виолетта.
Тем временем подруги за разговорами сами не заметили, как вышли на улицу Сент-Оноре. И здесь повсюду расхаживали торговки со своими лотками, призывая горожан покупать их сладости:
- Покупайте пасхальные кексы, печенье! Два су! Покупайте кексы, печенье!
Но тут Эжени и Виолетта услышали, как вдруг одна из торговок заорала во всё горло:
- Ах ты, негодник! Держите, его держите! Он стащил у меня кексы!
Девушки обернулись и увидели, что им навстречу бежит мальчишка лет девяти-десяти. В руках он держал кексы, штуки три, крепко прижимая их к своей груди, словно это было самое ценное, что у него имелось. Парижский люд, не разобравшись в чём дело, однако услышав призыв держать кого-то, готов был хватать кого угодно, лишь бы негодяй получил по заслугам. Поэтому перед мальчишкой тут же выросла стена и, как не пытался он увернуться, его всё же крепко схватили за шиворот. Воришка же, не теряясь, тут же принялся с неимоверной скоростью поглощать один из кексов, откусывать от него куски и проглатывая их, не жуя, как голодная собака. Когда разъярённая торговка, запыхаясь, подлетела к мальчишке, то он начал запихивать себе в рот уже второй.
- Ух, паршивец! Опять ты! - узнала торговка воришку и отвесила ему увесистый подзатыльник. - Будешь знать, как воровать у меня! Сейчас позову-ка я патруль. Они отведут тебя куда следует. Конец моему терпенью!
Однако мальчишка, не обращая никакого внимания ни на торговку, отчитывавшую его, ни на мужчину, трясшего его за шиворот, продолжал уплетать за обе щёки украденные кексы. Опешив от такой наглости, женщина вырвала последний кекс у мальчишки. Однако, что с ним делать дальше, она не представляла, так как кекс был помят и испачкана грязными руками мальчугана. Злобно сверкнув глазами, она готова была отвесить воришке очередной подзатыльник и действительно позвать патруль.
Здесь Эжени не выдержала и подошла к торговке.
- Мадам, мальчик украл у вас всего лишь кексы. Он голоден, разве вы этого не видите?
- Ну и что, они денег стоят! - возразила женщина, неприязненно покосившись на Эжени.
- Но сегодня ведь праздник, Пасха, - пыталась засовестить девушка торговку.
- На всех нищих не напасёшься! Он не в первый раз у меня ворует! Мы все от него страдаем, - и женщина обвела взглядом других торговок, которые, заслышав крики, обступили их широким кругом.
Одни из них сурово взирали на мальчишку, другим было жалко его, но они не решались признаться в этом открыто и заступиться за него.
- Сколько стоят ваши кексы? - спросила Эжени.
- Он украл их три, на шесть су.
Девушка достала мелочь из своего кармана и протянула деньги торговке.
- Возьмите.
- Зря вы, мадемуазель, заступаетесь за него, - осуждающе произнесла торговка, беря деньги. И, покачав головой, добавила: - Всё равно из него ничего путного не выйдет, - и, развернувшись, она пошла прочь.
Но Эжени пропустила слова женщины мимо ушей. Она посмотрела на мужчину, по-прежнему державшего мальчугана за шиворот его блузки.
- Ну же, отпустите его, - потребовала девушка.
Мужчина, пожал плечами и разжал пальцы. Воришка же, почувствовав, что хватка руки мужчины ослабла, тут же бросился наутёк, даже не поблагодарив свою заступницу.
Эжени вернулась к Виолетте и Доминику.
- Узнаю прежнюю Эжени, - произнесла Виолетта. - Тебе всё время нужно кого-то защищать.
- А кто это был? - вдруг раздался тихий, испуганный голос Доминика.
Эжени и Виолетта посмотрели на мальчика, который, не на шутку испугавшись, следил за удалявшимся прочь мужчиной, трясшего всего лишь полминуты назад маленького воришку за шиворот.
- Один злой дядя, - ответила Эжени.
- А зачем он схватил мальчика? Он хотел его убить? - продолжал расспрашивать Доминик.
- Нет, ну что вы! Просто этот мальчик немного провинился. Он сделал то, чего не должен был делать.
- Он шалил?
- Да, немножко. А вы, что же, испугались? - и, наклонившись к мальчику, Эжени заглянула в его большие, прозрачные глаза, в которых всё ещё был страх.
- Похоже, что Доминика сильно напугала эта торговка и тот мужчина, - пояснила Виолетта. - Он просто оцепенел от страха, словно это схватили его, а не того оборванца. Я пыталась отвести его подальше, но он застыл на месте и всё следил за вами и мальчишкой.
- Доминик, не переживайте, - ласково обратилась девушка к малышу и погладила его по волосам. - Вы же видели: того мальчика отпустили, и он убежал. Его просто немного поругали.
Но, похоже, что недавняя сцена произвела слишком глубокое впечатление на Доминика, и он никак не мог отойти от неё.
- Эжени, я думаю, нам лучше как можно быстрей уйти отсюда. Давай свернём на ту улицу, - предложила Виолетта.
Девушка согласилась со своей подругой, и они свернули в проулок, несмотря на то, что теперь им приходилось делать крюк, чтобы дойти до дома де Бурдонов. Но для Эжени душевное спокойствие её воспитанника было дороже.
Пройдя эту улицу до конца, подруги вышли на другой перекрёсток, на котором Виолетта увидела свободный фиакр.
- Ох, Эжени, прошу, прости меня, но я, наверное, дальше отправлюсь на фиакре, - извиняющим тоном обратилась мадам де Монтуар к своей подруге. - Я так устала, что меня уже ноги не держат.
- Конечно, Виолетта, - понимающе сказала Эжени. - Тем более что дом господина де Бурдона уже совсем недалеко отсюда.
Виолетта подозвала к себе жестом извозчика и принялась прощаться со своей подругой.
- Когда же мы теперь увидимся? - спросила она Эжени.
- Не знаю, - пожала плечами девушка. - Но обещаю, что как только у меня появится возможность, я дам тебе знать.
- Хорошо, - одобрительно закивала головой молодая женщина и, расцеловав Эжени в обе щёки, стала садиться в подъехавший экипаж.
Затем Виолетта через окошко протянула руку подруге, чтобы окончательно с ней попрощаться, но увидела, что Эжени вовсе на неё не смотрит. Взгляд девушки был устремлён в другую сторону, и выражение её лица было встревоженным.
- Эжени, что случилось? - обеспокоенно спросила её мадам де Монтуар. - Ты так побледнела, словно приведение увидела.
- Можно сказать и так, - проговорила девушка, всё ещё глядя в ту сторону.
- Ты кого-то увидела?
- Один человек, который только что свернул за угол той улицы, показался мне знакомым.
- Что за человек? - поинтересовалась Виолетта и высунулась из окошка кареты, чтобы увидеть таинственного незнакомца.
Но Эжени не спешила отвечать.
- Неужели он здесь, в Париже? - только и проговорила она, словно высказав свою мысль вслух.
- Да кто же он? - нетерпеливо спросила Виолетта.
Но девушка вдруг отрицательно замотала головой.
- Нет, нет, не может быть, чтобы он был здесь. Мне, наверное, показалось.
- Ты уверена? На тебе лица нет.
- Пустяки, наверняка я обозналась, - успокаивающе произнесла Эжени. - Что ж, давай наконец прощаться. Кучер уже заждался.
- Прощайте, Доминик, - обратилась к мальчику Виолетта, - и обещайте мне, что будете почаще улыбаться.
Тот в ответ кивнул. Эжени помахала рукой своей подруге, и фиакр тронулся с места. Когда же он отъехал, девушка ещё раз бросила взгляд на тут улицу, где ей померещилась фигура человека, заставившая её встревожиться. Но понятное дело, что больше она его не увидела, его и след простыл.
В Святой праздник Пасхи не только соборы и церкви привлекали к себе нищих, но также и аббатства, и монастыри, в том числе и монастырь Малых Августинцев. В этот день двери его были открыты для всех обездоленных, и в трапезной любой желающий мог отведать нехитрой монастырской еды. И нищие со всей округи не преминули воспользоваться случаем наесться до икоты. Вся трапезная монастыря была забита бедняками, бродягами и калеками в грязной, рваной одежде; сидя за столами, они ложками хлебали похлёбку или кашу и закусывали хлебом. Те, кому не хватило места за столами, ели стоя, прислонясь к стене или опустившись на корточки. Ели молча, стараясь как можно быстрее насытить свои голодные желудки, и оттого в трапезной стояло непрерывное чавканье и стук оловянных ложек по дну мисок. Одни, доев свой хлеб, тщательно смахивали со стола крошки, другие шли за второй или третьей порцией.
Брат Стефан и его помощник, дежурившие в трапезной, только и успевали наливать похлёбку в миски да накладывать кашу. Рядом с ними стоял мужчина, тот самый, которого неделю назад прачки нашли на берегу Сены, а монахи-августинцы приютили у себя до тех пор, пока не затянется его рана. Он раздавал хлеб. Уже прошло несколько часов, а нищие всё шли и шли непрерывной чередой.
Наконец в трапезную вошёл настоятель монастыря, брат Иероним, и, сделав знак рукой, он подозвал к себе мужчину, помогавшего монахам в раздаче трапезы.
- Я думаю, что вы уже устали, брат Огюст, - сказал настоятель, когда мужчина подошёл к нему. - Вам нужно отдохнуть.
Именем "Огюст" незнакомец, потерявший память, назвал себя сам в честь святого, который покровительствовал монахам-августинцам, приютившим и лечившим его.
- Да, немного, - согласился мужчина с братом Иеронимом.
- Я пришлю вам замену. Наверное, вам ещё преждевременно проводить столько времени на ногах.
- На самом деле, я чувствую себя уже гораздо лучше, чем в прежние дни, брат Иероним, - сказал Огюст. - Ко мне возвращаются мои силы.
- Несомненно в этом проявляется большая милость Господа нашего по отношению к вам. Брат Стефан говорил мне, что вам уже намного лучше, и ваша рана затягивается намного быстрей, чем ожидалось. Однако, я считаю, что вам всё же необходимо беречь себя. Как ваша память? Вам удалось что-нибудь вспомнить?
- Почти ничего, - поник головой Огюст. - Передо мной мелькают какие-то смутные образы, какие-то комнаты в доме. Но кто эти люди и что это за дом, я вспомнить не могу. Я даже не могу вспомнить, кто я.
- Ничего. Бог даст, память к вам вернётся, - в утешение проговорил брат Иероним.
- Меня постоянно преследует видение одной улицы, я даже чётко вижу дома на ней. И мне кажется, что если бы я увидел её наяву, то узнал бы. Может быть, на ней находится дом, в котором я жил. Я думаю, что как только мне станет гораздо лучше и моя рана совсем затянется, мне стоит прогуляться по улицам города. Может быть, я увижу ту улицу и тот дом, и это поспособствует возвращению моей памяти.
- Это очень хорошая идея, - одобрительно закивал головой брат Иероним, но потом всё же с настороженностью спросил: - Но не боитесь ли вы повстречать у того дома людей, которые помышляли убить вас? Ведь они могут воспользоваться потерей вами памяти и попытаться причинить вам вред ещё раз.
- Я думал об этом, брат Иероним. И поэтому решил, - осторожно начал Огюст, - если вы только позволите, остаться в монашеской рясе. Ведь кто будет искать человека в монахе?
- От меня вам не будет препятствий. Делайте, как считаете нужным. И Бог вам в помощь, - благословил брат Иероним.
Огюст поклонился настоятелю и направился в сторону своей кельи.
Уже почти четыре месяца Эжени состояла гувернанткой при сыне супругов де Бурдонов. Виолетта выполнила обещание, данное подруге. Через своих знакомых она узнала о семье де Бурдон, которые нуждались в услугах няни, и помогла девушке устроиться в их дом. Де Бурдоны не были знатны и не имели никаких громких титулов, но они были очень богаты и предлагали хорошее жалование. Свой нынешний дом на улице Сент-Оноре господин де Бурдон построил по своему собственному проекту всего лишь несколько лет назад. Своим богатством он был обязан копям изумрудов и аметистов в Юго-Восточной Африке, которыми владел, и своим кораблям, доставлявшим по морю драгоценную руду из африканских стран во Францию. Однако, несмотря на своё богатство, супруги не вели никакой светской жизни, так как не являлись потомственными дворянами, а только патентованными. Глава семьи был полностью поглощён своими торговыми делами и, как уже замечала Эжени, его часто не бывало дома. Его жена, родом из мещан, хоть была и молода - ей было двадцать восемь лет, - без мужа никуда не выходила. Изредка её навещали подруги - супруги таких же дельцов, как и её муж, или она отправлялась бродить по модным магазинам или ювелирным лавкам, чтобы прикупить очередную безделицу, которая была ей совершенно не нужна, потому что у неё и так всего было вдоволь. Мадам де Бурдон делала это и от скуки и оттого, что совершенно не была стеснена в средствах и могла себе позволить всё. Также часто у неё бывали портнихи, которые шили ей роскошные платья, или обивщики и мебельщики, постоянно обновлявшие интерьер в комнатах и мебель. Мадам де Бурдон была совершенно довольна своей жизнью и своим мужем, и поэтому они никогда не ссорились. Она никогда не вмешивалась в дела мужа, и не задавалась вопросом, действительно ли, когда её супруга нет дома, он занят своими делами или же проводит время у любовницы.
У матери Доминика был спокойный, добрый нрав, она полностью доверяла своей гувернантке и не вмешивалась в её работу, как не вмешивалась в дела мужа. Она видела, что её сын был весел, он отлично ладил со своей воспитательницей, которая была к нему очень внимательна, и этого ей было достаточно. Что касалось господина де Бурдона, то Эжени видела его так же часто, как тот своего сына, то есть только тогда, когда он приходил навестить Доминика и узнать, всё ли у него хорошо. Господин де Бурдон так же, как и его жена, полностью переложил воспитание мальчика на плечи гувернантки и доверял ей во всём.
Супруги де Бурдон, когда Эжени появилась в их доме, достаточно быстро поняли, что мадемуазель Вире была довольно высокого происхождения. Она была хорошо образована и очень прилично одевалась для гувернантки. (В этом, конечно же, была заслуга Виолетты, портниха которой пошила для подруги множество красивых платьев, когда та жила ещё в её доме.) Де Бурдоны были совершенно не против, чтобы гувернантка их сына носила такие наряды, какими не побрезговала бы всякая парижская модница. Наоборот, это ещё больше поднимало престиж их семьи в глазах остальных. То, что подругой девушки являлась знатная дама - мадам де Монтуар, тоже говорило о многом. И де Бурдоны, решив, что, скорее всего, мадемуазель Вире была дочерью какого-нибудь обедневшего дворянина, вынужденная жить своим собственным трудом, посчитали должным увеличить жалование Эжени против прежнего. Благодаря всему этому жизнь Эжени в доме де Бурдонов была совершенно не трудна.
Единственным человеком, который так и не принял новую жилицу, была камеристка мадам де Бурдон - Франсуаза. Это была надменная, высокомерная девица, полагавшая, что статус камеристки хозяйки дома возвышает её над другими слугами. Своё положение она считала особым, позволявшим ей свысока смотреть на остальную прислугу и быть дерзкой. Франсуаза знала, что она красива, и не преминула воспользоваться возможностью стать любовницей господина де Бурдона, что прибавило ей заносчивости ещё больше. Так было до тех пор, пока в доме не появилась мадемуазель Вире. Франсуаза невзлюбила её сразу, как только увидела, так как поняла, что новая гувернантка - молодая, достаточно симпатичная девушка - может стать ей потенциальной соперницей. Благосклонность же хозяев к Эжени и увеличение ей жалования вызвали в камеристке только зависть и заставили ревновать её. Больше всего Франсуаза опасалась, что господин де Бурдон переключит своё внимание на эту девицу. Но, быстро поняв, что её статусу любовницы самого хозяина ничего не угрожает, камеристка успокоилась. Однако это ничуть не убавило её ненависти к гувернантке. Та ведь носила такие красивые платья и водила дружбу с благородной особой из высшего света!
Ещё Эжени знала, что у господина де Бурдона есть младший брат, но она никогда не видела его. Братья были в ссоре уже несколько лет и не общались друг с другом. Насколько девушке было известно из разговоров прислуги, причиной их раздора стали торговые дела. Они не смогли что-то поделить или в чём-то договориться и предпочли вести свои дела каждый по отдельности. Копи, приобретённые ещё их отцом, братья поделили пополам. Ссора между ними была настолько сильной, что вот уже на протяжении долгих лет они так и не смогли помириться. Смерть же их отца ещё больше усугубила дело.
Глава семьи, господин де Бурдон, когда братья рассорились, остался на стороне своего младшего сына и во всём поддерживал его, так как считал его более способным и расторопным в коммерческих делах. И разумеется, он желал после своей смерти всё своё имущество оставить своему младшему отпрыску. Однако этому не суждено было осуществиться, так как пару месяцев тому назад старый де Бурдон совершенно неожиданно скончался от апоплексического удара, так и не успев написать завещания. И теперь всё, чем владел господин де Бурдон, перешло в руки его старшего сына, Жослена. А владел он немалым - копями драгоценных камней в Юго-Восточной Африке, акциями кампании "Инд д'Ор", замком в Анжу и приличным счётом в банке. Вполне понятно, что младший сын господина де Бурдона, проведший последние годы рядом с отцом, занимавшийся его делами и считавший, что всё, чем владел его отец, наполовину принадлежит уже и ему, был омрачён смертью отца, ведь тот умер, так и не оставив никакого завещания, и теперь всё совершенно несправедливо, хоть и законно, уплывало в руки Жослена. Напрасно молодой человек требовал, что бы старший брат вернул ему всё, что, как он считал, причитается ему по праву. Жослен де Бурдон твёрдо стоял на своём и не собирался уступать брату ни сантима. Ни уговоры адвоката, ни письменные угрозы младшего брата на него не действовали.
Эжени вспомнила про брата отца Доминика не случайно. (А было это на следующий день после Пасхи.) Девушка, пока её воспитанник, сидя за столом в своей комнате, увлечённо рисовал на листке грифельной палочкой, размышляла над вчерашним днём; вернее, она пыталась понять, что же могло случиться между господином де Бурдоном и его сыном. И когда она вспомнила, как накануне мальчик испугался торговку, ругавшего маленького воришку (хотя Доминик до этого не отличался трусливостью), то поняла, что её воспитанник просто припомнил, как когда-то таким же образом и его отчитывали за непослушание. Возможно, что господин де Бурдон накричал на своего сына из-за совершённой им провинности, и с тех пор мальчик держит обиду на отца. Но когда это могло случиться, ведь Эжени постоянно находится при мальчике и не отлучается от него? И в тот день, в канун Пальмового воскресенья она тоже была всё время при нём. Эжени не видит своего воспитанника только ночью. Но неужели мальчик мог натворить что-то ночью, ведь он должен был спать? Хотя ведь именно на следующее утро произошла перемена с господином де Бурдоном, и он стал необыкновенно ласков с сыном. Но что Доминик мог сотворить такого, чтобы отец так отчитал его?
Эжени пыталась во всех подробностях вспомнить тот день - канун Пальмового воскресенья. И вот тут-то в её памяти и всплыл младший брат господина де Бурдона. Так совпало, что именно в тот день совершенно неожиданно молодой человек посетил их дом. Это вызвало большой переполох, потому что до того дня он здесь никогда не бывал. Даже мадам де Бурдон, всегда казавшаяся Эжени спокойной, была встревожена этим визитом; слуги шептались по углам, строя предположения, чем всё это закончится, так как камердинер, который проводил младшего де Бурдона в кабинет хозяина, сказал, что молодой человек имел очень решительный вид. Несомненно целью визита молодого де Бурдона была ещё одна попытка уговорить своего старшего брата вернуть ему имущество их отца. Братья заперлись в кабинете и очень долго беседовали друг с другом. Но сколько именно по времени, Эжени не могла сказать, потому что она не видела, как младший де Бурдон покинул дом. Она поняла, что он ушёл только тогда, когда из дома уехал сам хозяин. Где-то через час господин де Бурдон вернулся и заперся у себя в кабинете до самого позднего вечера, даже не выйдя к ужину. Видно, переговоры с братом настолько измотали господина де Бурдона, что у него уже ни на что не осталось сил. И не удивительно, что после этого он сорвался на мальчика, когда тот подвернулся под его горячую руку.
Эжени подумала, что, наверное, ей стоит поговорить с мадам де Бурдон о Доминике. Наверняка мальчик с матерью будет более откровенен и расскажет ей, за что он держит обиду на своего отца. Девушка очень надеялась, что мадам де Бурдон удастся уговорить Доминика не обижаться на отца.
Эжени взглянула на своего воспитанника и увидела, что он закончил рисовать. Девушка встала и подошла к мальчику, чтобы посмотреть его рисунок. Склонившись над листом бумаги, она увидела, что с него на неё смотрит какое-то огромное чудище, наподобие горгульи, с пёсьей головой и большими, круглыми глазами, из которых вырывались столпы огня. Сзади у чудища развивался чёрный плащ.
- Доминик, кого вы нарисовали? - спросила девушка у своего воспитанника.
- Великана, - ответил мальчик.
- А почему у него вырывается огонь из глаз?
- Чтобы лучше видеть, потому что он любит бродить по ночам, когда темно и все спят. У него глаза горят, как факелы. Он очень большой и когда идёт по улице, то всё дрожит.
- Где вы его видели, во сне?
- Нет, не во сне. Я слышал, как он ходил по улице, чтобы найти меня и съесть. И хоть Франсуаза и сказала, что это была гроза и молнии, я знаю, что это был великан. Франсуаза всегда обманывает, я ей не верю.
- С чего вы взяли, что Франсуаза обманывает? - спросила Эжени. - Скорее всего, это действительно была гроза.
- Нет, не гроза, - упрямо замотал головой мальчик.
Чудовище, жившее в воображении ребёнка, не понравилось его гувернантке. Мальчику необходимо было развеяться, и самый лучший способ - это прогулка на свежем воздухе. Эжени сказала Доминику, что они отправляются гулять, и принялась одевать его. Но тут она услышала, что с громким грохотом во двор въезжает конный экипаж. Постёгиваемая любопытством, - а вдруг это вновь явился младший брат господина де Бурдона, - Эжени подошла окну и посмотрела в него.
У подъезда дома остановился роскошный экипаж, запряжённый четвёркой вороных лошадей. Сама карета была украшена кистями и отделана позолотой, а на её козлах сидел сытый кучер в добротной ливрее. Несомненно хозяин этого экипажа должен был быть чрезвычайно богатым и важным человеком. Но являлся ли таковым младший де Бурдон?
Запяточный слуга спрыгнул на землю, открыл дверцу, затем ловко откинул подножку, и из кареты вылез мужчина. Эжени не видела его лица из-за пышного, пепельного цвета парика и треуголки, богато отороченной по краю белыми страусовыми перьями, однако определённо можно было сказать, что это был не младший брат господина де Бурдона. Гость обладал грузной фигурой, движения его были медленными, отчего можно было сделать вывод, что он был намного старше младшего де Бурдона, которому, как слышала девушка, было всего двадцать шесть лет. Слуга де Бурдонов, вышедший встретить гостя, почтительно поклонился ему - вероятно, и его впечатлил роскошный экипаж и сам господин.
Опираясь на трость, мужчина вошёл в дом, а Эжени вернулась к своему воспитаннику. Одев мальчика, девушка накинула на свои плечи платок, на голову надела соломенную шляпу и, прежде чем отправиться на прогулку, прихватила с собой любимую игрушку Доминика - деревянную лошадку, а для себя - корзину, в которой лежали томик стихов Пьера де Ронсара и плед. Когда наконец они вышли в коридор, то девушка увидела, что у кабинета господина де Бурдона, спиной к ним, стоит Франсуаза и, прислонив ухо к двери, подслушивает. Камеристка была так увлечена своим занятием, что даже не услышала, что в коридоре кто-то появился. Девушка сделала несколько шагов в сторону служанки, а затем громко, чтобы та её услышала, обратилась к ней:
- Франсуаза, как ты думаешь, что скажет господин де Бурдон, если узнает, что ты подслушивала под дверью его кабинета?
Вздрогнув, камеристка обернулась. Однако, увидев, что это была всего лишь гувернантка, а не мадам де Бурдон, злобно сверкнула глазами и, ничего не ответив, быстрыми шагами пошла прочь. Эжени и Доминик продолжили свой путь дальше, однако, когда они поравнялись с дверью кабинета господина де Бурдона, девушка сама не удержалась, чтобы не остановиться, подойти к двери и прислушаться, о чём же разговаривают отец Доминика и его важный гость. Разговор проходил на повышенных тонах, однако никаких слов, кроме одного - "нет", которое то и дело повторял господин де Бурдон, разобрать было нельзя. Прислонить же ухо к двери, как это сделала Франсуаза, Эжени не решилась, ведь в любой момент в коридоре мог кто-нибудь появиться.
Когда Эжени вместе со своим воспитанником вышли во двор дома и проходили мимо кареты гостя, девушка ещё раз, уже более пристально, оглянула её и увидела на дверце кареты герб с графской короной, венчавшей его.
Оказавшись на улице, Эжени направилась в сторону Елисейских Полей. Однако, отойдя от дома всего на несколько десятков шагов, девушка услышала, как следом за ними тронулся конный экипаж. Обернувшись, Эжени увидела ту самую четвёрку вороных холёных коней, что были впряжены в карету гостя господина де Бурдона. Видно, граф покинул дом де Бурдонов сразу же следом за девушкой.
Эжени шла по улице Сент-Оноре вместе со своим воспитанником не торопясь, и карета графа давно должна была обогнать их, однако, вопреки этому, та всё ещё по-прежнему плелась за ними. Не могло быть, чтобы четыре рослых жеребца имели столь медленный ход, и девушка из любопытства снова обернулась. Карета следовала за ними на расстоянии двадцати шагов, и явно её хозяин никуда не тропился. Девушке показалось это странным: уж не преследует ли их граф. Чтобы проверить своё нелепое, как ей самой показалось, предположение, Эжени свернула в один из проулков. Однако, пройдя немного вперёд, она услышала, как экипаж заворачивает вслед за ними в этот же самый проулок. Девушка вновь обернулась - те же самые вороные кони. Теперь сомнений не было никаких: гость де Бурдона преследует их. Но зачем это понадобилось неизвестному графу?
Эжени всё это не нравилось и она решила избавиться от своего преследователя, и поэтому, как только девушка заметила свободный фиакр, села в него вместе с Домиником и попросила извозчика ехать как можно быстрей в сторону Булонского леса, пообещав заплатить ему сверх меры. Кучер стегнул кнутом, и сухопарая лошадка, запряжённая в фиакр, резко рванула с места. Высунувшись в окно, девушка обернулась, чтобы посмотреть, как же поведёт себя кучер графского экипажа, и увидела, что тот тоже взмахнул кнутом, заставляя своих лошадей перейти в галоп, и графский экипаж помчался вслед за уносящимся от него прочь фиакром.
Однако всё же на подъезде к Булонскому лесу лёгкому фиакру удалось оторваться от громоздкого экипажа графа. Эжени вместе с Домиником вылезла из фиакра, расплатилась, не скупясь, с извозчиком и направилась к Булонскому лесу. Но прежде, чем её и мальчика скрыли бы деревья, девушка ещё раз обернулась посмотреть: не нагнал ли её граф. Однако четвёрки вороных коней нигде не было видно. Выдохнув с облегчением, Эжени поспешила вместе со своим воспитанником в лес, чтобы побыстрее скрыться от посторонних глаз среди деревьев.
Несмотря на то, что почки на деревьях только начали распускаться, и деревья ещё по-прежнему стояли голыми, кустарники уже зеленели, радуя глаз своими молодыми, сочными, нежными листочками, пропускавшими сквозь себя солнечные лучи. Лес был полон народа: здесь было много таких же гувернанток, как и Эжени, со своими воспитанниками; молодые влюблённые пары неторопливо прогуливались по аллеям, нежно воркуя друг с другом; дамы, держа над головой шёлковые зонтики, выгуливали своих породистых собак; мужчины катались на лошадях, демонстрируя ловкость в верховой езде.
Но Эжени хотелось уединиться и поэтому, свернув с центральной аллеи, она углубилась в лес. Вскоре девушка приметила купу кустарников лещины и бузины, возле которых можно было прекрасно устроиться, и направилась к ним. Под их ветвями Эжени расстелила на траве тёплый плед и сказала Доминику, что он может поиграть со своей лошадкой, а сама села на плед и, сдвинув соломенную шляпу на затылок, подставила своё лицо под ласковые, тёплые лучи весеннего солнца.
Правда, через некоторое время девушке начало казаться, что стало припекать, и она вновь надвинула шляпу на лоб и, взяв книгу, принялась читать, одним глазом наблюдая за Домиником. Мальчик, увлечённый игрой, бегал по всей лужайке, изображая из себя кавалериста королевской гвардии в атаке с неприятелем. Подобранная веточка в его руке играла роль то хлыста, то сабли.
В конце концов мальчик так увлёкся, что стал убегать от гувернантки всё дальше. И когда девушка в очередной раз оторвала глаза от книги, она не увидела своего воспитанника. Бросив книгу, Эжени вскочила на ноги, но тут же успокоилась, услышав голос Доминика, раздававшийся за кустами. Девушка обошла кусты и увидела мальчика, который с громкими криками "иго-го" бегал по тропинке с лошадкой в руке.
- Доминик! - окликнула девушка своего воспитанника. - Нельзя так далеко убегать, вы можете заблудиться. Подойдите ко мне.
- Но я играю, - возразил мальчик, подходя к гувернантке.
- Давайте вернёмся на поляну. Мне кажется, что ваша лошадка немножко устала. Ей нужно отдохнуть и немного поесть.
- Хорошо, - согласился Доминик. - Я дам ей травы.
Девушка взяла мальчика за руку и повела его обратно, к тому месту, где были оставлены плед и книга.
Но когда они обогнули кусты, Эжени в изумлении застыла на месте, потому что рядом с оставленным ею пледом стоял невысокого роста мужчина в сером, расшитым серебром камзоле, в треуголке, отороченной белыми перьями и в пепельного цвета парике. В одной руке он держал чёрную трость с янтарным набалдашником, а в другой - раскрытую книгу, ту самую, которую читала Эжени.
Как только незнакомец увидел, что его заметили, он тут же опустил взгляд в книгу и принялся декламировать с напускным выражением:
Вздыхатель вечный твой, я третий год в плену
У этих милых глаз, но в сердце нет печали,
Лишь беды старости порою докучали
По волосам моим рассыпав седину.
И если я бледнеть и тосковать начну,
Ты вспомни, как легко, как ласково вначале
Любую боль мою глаза твои смягчали:
Тифон за краткий нрав боготворил жену.
- Великолепные стихи, не правда ли? - спросил мужчина, захлопывая томик стихов. - Не вы ли, очаровательная мадемуазель, позабыли здесь свою книгу?
- Да, она моя, - ответила Эжени, с любопытством рассматривая незнакомца: девушке показалось, что она уже видела сегодня и этот камзол, и этот парик, и эту трость.
- "Я третий год в плену у этих милых глаз"... Позвольте-ка мне, мадемуазель, рассмотреть ваши глаза, какого они цвета, - сказал мужчина, приближаясь к девушке. Затем, прищурившись, он произнёс: - Кажется, они серые с коричневыми крапинками. Глаза у вас красивые, и поэтому я, по примеру моего любимейшего поэта де Ронсара, тоже готов плениться ими.
Чем больше этот странный мужчина говорил, тем меньше Эжени понимала, чего он хотел от неё. Хотя, было похоже, что это был просто престарелый дамский угодник, решивший в Булонском лесу подыскать себе очередную содержанку. Заметив недобрый огонёк в глазах девушки, мужчина сказал, словно опомнившись:
- Ах, простите, я не представился. Граф д'Арвэ де Ботур, пэр Франции, - и, незаметно сунув книгу Эжени в свой карман, он приподнял кончик своей треуголки и слегка поклонился. - А вы, как я полагаю, нянюшка этого очаровательного малыша, - и мужчина указал тростью на Доминика, который, вцепившись в руку гувернантки, с любопытством рассматривал незнакомца.
- Да. Но не могли бы их сиятельство сказать, чем я удостоила их внимание? - строго спросила девушка, желая побыстрей отделаться от докучливого господина.
Граф, изобразив возмущение на своём лице, высокомерно и наставительно произнёс:
- Мадемуазель, где вас учили манерам? Перед вами дворянин, пэр Франции! Извольте быть более почтительной со мной!
- Простите, ваше сиятельство, - тут же опомнилась Эжени.
Девушка уже и позабыла, что для графа, не знавшем о её происхождении, она всего лишь обыкновенная гувернантка. И Эжени почтительно присела в реверансе.
- Ладно, ладно, я пошутил, - тут же примирительно произнёс мужчина. - И всё же я хотел бы, чтобы вы назвали мне своё имя, чтобы знать, как к вам обращаться.
- Мадемуазель Вире.
- Ну вот, наконец-то мы и познакомились. Что ж, надо признаться, нелегко было найти вас в этих дебрях Булонского леса. Вы так ловко спрятались. Но вас выдал этот мальчик. Он с такими громкими криками бегал по дорожке, что я не мог их не услышать.
- Так это вы преследовали нас в карете? - догадалась девушка, что граф д'Арвэ и гость господина де Бурдона - это один и тот же человек.
- Простите, что напугал вас, - извинился мужчина.
- Нет, не напугали. Но зачем вы нас преследовали?
- Просто я хотел поговорить с вами об очень важном для меня деле. Но вам так ловко удалось скрыться от меня. Скажите, вы убегаете от всех мужчин, желающих подвести вас?
Девушка смутилась, не зная, что и ответить. И она всё ещё по-прежнему терялась в догадках, о чём этот важный граф мог желать поговорить с ней? Тот же, не дождавшись ответа, продолжил:
- Будь я помоложе, я бы, конечно, припустился за вами с совсем другой целью. Но мои волосы, так же как и бедного поэта, давно уже покрыла седина, и поэтому я могу вести с вами разговор только о делах. Мне, конечно же, в первую очередь следовало сказать вам, что Антуан де Бурдон, то есть дедушка этого очаровательного мальчугана, был моим другом. Увы, как вы наверняка знаете, два месяца назад мой дорогой друг безвременно почил, оставив всех близких его друзей и родных в горе, но, прежде всего, его младшего сына Огюста, который помогал ему вести все его дела. Полагаю, что у его старшего сына Жослена гораздо меньше повода горевать, ведь в результате смерти своего отца он стал наследником внушительного состояния. Вам ведь всё это известно? - и мужчина вопросительно посмотрел на Эжени.
- Да, я это знаю, - кивнула девушка.
- К сожалению, так случилось, что Антуан де Бурдон умер, не успев составить завещания. И всё то, что он собирался передать в руки своего младшего сына, теперь отошло к старшему, по закону, но вопреки воле моего друга. Это стало настоящим ударом для Огюста, и он до сих пор никак не может смириться с тем, что наследство их отца несправедливо перешло к его старшему брату. Видите ли, впрочем, вы это тоже наверняка знаете, братья уже очень давно не ладят друг с другом. И когда Жослен прибрал всё к своим рукам, это не могло не взбесить Огюста. И теперь он пытается заверить всех, что завещание существовало и в нём их отец отписывал всё ему, то есть Огюсту. Однако его вероломный старший брат якобы выкрал завещание и уничтожил его, чтобы завладеть наследством отцам. Но я, если честно, хоть и считаю Огюста таким же своим другом, каким был для меня его отец, не верю в существование завещания. По крайней мере, сам Антуан никогда не говорил мне о нём. Но, может быть, я и ошибаюсь, и завещание всё же было. Вы слышали что-нибудь о нём, мадемуазель Вире?
- Нет, я ничего не слышала, - отрицательно мотнула головой девушка.
- Так я и думал. Завещания не могло быть, потому что Антуан собирался пожить ещё немного. Ведь ему было всего пятьдесят восемь лет и он чувствовал себя совершенно бодрым и здоровым, когда его внезапно сразил апоплексический удар. Но Огюст по-прежнему настаивает на своём и уверяет всех, что завещание существовало. Он был так твёрдо настроен вернуть себе состояние отца во что бы то ни стало, что когда я узнал, что он собирается отправиться в дом к своему брату Жослену, то обеспокоился. Я опасался, что Огюст предпримет какие-то слишком решительные меры, чтобы осуществить своё намерение. Однако всё случилось с точностью наоборот. Жослен де Бурдон живёт и здравствует, как я самолично убедился час назад, Огюст же, напротив, исчез.
- Исчез? - изумилась Эжени.
- Да. С тех пор как он покинул свой дом, чтобы посетить брата, его никто не видел. Его слуги сказали мне, что он так и не вернулся домой после встречи с Жосленом де Бурдоном. Само собой разумеющееся, что его исчезновение всех встревожило. И меня в том числе. И я опасаюсь, что случилось что-то ужасное. Жослен де Бурдон, прекрасно зная характер своего брата, мог предпринять какие-то упреждающие меры против него. Поэтому мне бы и хотелось выяснить у вас: посещал ли дом вашего господина Огюст в тот день, как долго он в нём пробыл и, покидая его, был ли он в полном здравии. Чтобы вы могли вспомнить тот день, я скажу вам, что это было двадцать восьмого марта, в канун Пальмового воскресенья.
Теперь Эжени всё стало понятно. Этот граф, показавшийся ей сначала немного чудаковатым, просто хотел разузнать об Огюсте де Бурдоне. И девушка решила, что если она расскажет всё, что она знала, то это никаким образом не повредит отцу её воспитанника. Впрочем, знала она совсем немного.
- К сожалению, ваше сиятельство, я не многим могу помочь вам, - начала с извинения Эжени. - В тот день младший брат господина де Бурдона действительно посещал его, но я не видела, ни как он приехал, ни как уезжал. О том, что это был именно господин Огюст, я узнала от слуг. Его визит оказался из ряда вон выходящим событием, ведь раньше младший брат господина никогда не бывал у нас, и все слуги только это и обсуждали.
- Но вы можете, по крайней мере, сказать, как долго Огюст беседовал со своим братом?
- Я ведь уже говорила вам, ваше сиятельство, я не видела, как господин Огюст покидал дом. Я поняла, что он, ушёл только тогда, когда уехал господин де Бурдон.
- Что-что? Значит, после того, как Жослен де Бурдон простился со своим братом, он уехал вслед за ним?
- Выходит, что так. Однако, господин граф, не лучше ли вам было расспросить обо всём нашего привратника Симона. Он наверняка бы с точностью вам рассказал, кто и когда посещал господина де Бурдона.
- Навряд ли мой разговор с привратником мог бы остаться в тайне. Мне кажется, что вы более способны держать язык за зубами. И потом, я очень надеялся, что вы сможете рассказать мне гораздо больше, ведь вы же были в доме, когда братья разговаривали друг с другом.
- Увы, господин граф, я не слышала их разговора, потому что, прежде всего, моя первейшая обязанность в доме - быть постоянно при моём воспитаннике. Подслушивать же за господами не входит в мои привычки.
- Однако вы снова начинаете мне дерзить, мадемуазель, - строго произнёс граф. - Лучше скажите-ка мне, после того, как Жослен де Бурдон уехал вслед за своим братом, как долго он отсутствовал?
- Час или немного более.
- Как раз то время, какое бы понадобилось, чтобы поквитаться с братом, - проговорил граф вполголоса, как бы размышляя вслух.
- Что вы хотите этим сказать, ваше сиятельство? Что господин де Бурдон убил своего собственного брата? - изумилась Эжени.
- Вас это удивляет? Прежде всего они были врагами, о кровных же узах они давно уже позабыли. Однако, всё же я очень надеюсь, что до убийства дело не дошло. Возможно, что Жослен де Бурдон нанял каких-нибудь головорезов, чтобы они проучили Огюста, и они его просто избили, или держат его где-нибудь взаперти, чтобы он не мешался под ногами. Не хочу я думать, что моего друга больше нет в живых. Но скажите мне, когда ваш господин вернулся в тот день домой, заметили ли вы в нём какие-нибудь перемены, может быть, он был очень зол или, напротив, растерян?
Конечно, Эжени заметила перемены, она об этом только и думала всю эту последнюю неделю. Но девушка связывала эти перемены в господине де Бурдоне с его взаимоотношениями с Домиником. Немного поразмыслив, Эжени решила не говорить об этом графу д'Арвэ, ведь он мог истолковать всё превратно, и это могло бы навредить господину де Бурдону.
- Нет, я не заметила никаких перемен, - отрицательно замотала головой девушка.
- Вы уверены? - и граф проницательным взглядом своих ярко-голубых глаз внимательно посмотрел на Эжени, ведь он заметил, что она дала ответ не сразу.
- Уверена. К тому же, я думаю, что господин де Бурдон совершенно не способен на убийство своего брата.
- Ох, мадемуазель Вире, вы ещё слишком молоды и не знаете, на что только способен человек, чтобы нажиться, какие порой страсти разыгрываются между людьми, когда дело касается наследства. Самые близкие родственники начинают ненавидеть друг друга, травят ядами!
- Ваше сиятельство, но если вы подозреваете, что с господином Огюстом что-то случилось, то вам, наверное, следовало бы обратиться к шефу полиции.
- Я уже был в Шатле, и надеюсь, что в очень скором времени Жослена де Бурдона вызовут туда на допрос. Однако, мадемуазель Вире, очень вас прошу, если вам станет что-либо известно об Огюсте, немедленно сообщите мне. Любую информацию, даже если вам она покажется маловажной. Я живу на улице Вожирар, неподалёку от Люксембургского дворца. И можете не сомневаться, ваши труды будут оценены по достоинству.
- Хорошо, ваше сиятельство, если мне станет что-либо известно, я вам сообщу.
Тут граф достал из кармана несколько крупных монет и протянул их девушке.
- Это вам за вашу помощь мне сегодня.
Но Эжени не протянула руки, чтобы взять деньги.
- Это излишне, ваше сиятельство. Я всего лишь хотела помочь вам, - сказала она.
- Возьмите, мадемуазель Вире, - настойчиво произнёс мужчина. - Здесь немалые деньги. И вы получите ещё больше, если постараетесь для меня.
- Постараюсь? - вскинула брови девушка. - То есть, вы намекаете на то, что я должна начать шпионить за своим господином?
- Безусловно, ваши услуги будут оценены по достоинству, - не моргнув глазом произнёс вельможа. - Поверьте, я не поскуплюсь.
- Нет, господин граф, - твёрдо сказала девушка. - Для меня это неприемлемо. Пока господин де Бурдон платит мне жалование, я не буду за ним шпионить.
- Неужели это жалование так велико, что вы отказываетесь от поощрений, которые могут достаться вам совершенно ни за что?
- Я не жалуюсь, ваше сиятельство.
- Что же, видимо, мне больше ничего не остаётся, как отнестись к вам с уважением и пожалеть, что ваши принципы, которые, безусловно, делают вам честь, мне сослужили плохую службу, - с досадой произнёс мужчина, пряча деньги обратно в свой карман. - На этом, я думаю, нам стоит закончить наш разговор, мадемуазель Вире. Надеюсь, что мы ещё увидимся с вами. До встречи, - и, развернувшись на каблуках, господин д'Арвэ, собрался было уходить, как услышал голос Эжени, остановивший его:
- Ваше сиятельство, а книга?
- Что, какая книга? - обернулся мужчина и с недоумением посмотрел на девушку.
- Моя книга. Вы положили её себе в карман.
- Неужели? Ах да! Но разве вы не одолжили мне её почитать?
Господин д'Арвэ опять превратился в чудаковатого вельможу, каким Эжени увидела его вначале.
- Простите, но нет, - ответила девушка.
- Очень жаль, - разочарованно вздохнул мужчина и полез в карман за книгой. - Держите, - сказал он, протягивая Эжени томик стихов, - и всего хорошего, - и важной походкой, опираясь на свою трость, он зашагал прочь.
Ещё какое-то время после того, как граф скрылся за деревьями, Эжени и её воспитанник смотрели ему вслед: такое сильное впечатление произвёл на них господин д'Арвэ.
- Кто это был? - спросил Доминик, потянув свою гувернантку за руку.
- Один очень знатный вельможа, пэр Франции.
- Вельможа? Значит, он служит королю?
- Да, - кивнула девушка.
- Когда я вырасту, тоже стану вельможей или... офицером, чтобы сражаться за короля и скакать на лошади. - И тут, крепко прижав к себе свою игрушечную лошадку, Доминик спросил Эжени: - А когда мы покатаемся на вашей лошадке? Вы обещали, - заканючил мальчик. - Она такая красивая.
Это было правдой. Девушка давно уже обещала своему воспитаннику покатать его на Муетте. Ещё с тех пор, как Доминик увидел её однажды, когда вместе со своей гувернанткой гостил у де Монтуаров и Эжени повела его в конюшню, чтобы показать ему свою лошадь, зная, что мальчик обожает этих животных. Проехаться хоть раз верхом было его самым заветным желанием.
- Хорошо. Завтра, если ваша матушка не станет возражать, я покатаю вас на Муетте, - пообещала девушка.
- Правда?! - радостно воскликнул Доминик. - Ура! Ура! Ура! - запрыгал он на месте, предвкушая завтрашний день.
Затем мальчик опять принялся играть со своей игрушкой, бегая ещё быстрее и крича ещё громче, а Эжени присела на плед. Однако читать стихи она больше не могла. Девушка думала о своём разговоре с графом д'Арвэ и новости, которую он сообщил ей: то, что Огюст де Бурдон исчез. Исчез в тот же день, когда посетил дом своего брата. Эжени очень хотелось надеяться, что это - какое-то недоразумение, что Огюст просто уехал из Парижа, никого не поставив в известность. Однако факты складывались против Жослена де Бурдона. В тот день, после того, как он вернулся домой, он заперся в своём кабинете до позднего вечера. Находясь во взвинченном состоянии, отругал за что-то своего сына. А на следующий день мучился угрызениями совести. И, может, он чувствовал свою вину не только перед Домиником...
Эжени вспомнила вчерашний день: какой щедрой рукой господин де Бурдон раздавал нищим содержимое своего кошелька. Так поступают кающиеся грешники... Но неужели господин де Бурдон действительно смог решиться на то, чтобы избавиться от своего брата? Однако у Эжени эта мысль никак не укладывалась в голове. Конечно, Жослен де Бурдон был ловким дельцом, он знал, что нужно делать, чтобы стать ещё богаче. Но он не был прохвостом, и уж тем более бездушным циником. Впрочем, может быть, Эжени ещё недостаточно хорошо его знала, чтобы с уверенностью судить о нём.
Граф д'Арвэ не обманул. Не следующий же день за господином де Бурдоном явились судебные приставы и увезли его на допрос в Шатле. Однако пробыл он там недолго и спустя два часа вернулся домой. О чём он разговаривал с лейтенантом полиции, никто не знал, но после посещения Шатле настроение де Бурдона стало ещё мрачней. И любой человек, который подозревал бы в нём преступника, взглянув на него, с уверенностью бы заключил: виновен. Ведь вряд ли огорчение Жослена де Бурдона могло быть связано с тем, что он узнал о том, что его младший брат исчез.
Но неужели всё, о чём говорил граф д'Арвэ Эжени накануне днём, было правдой? Это очень огорчало девушку: ей не хотелось верить в то, что отец Доминика - преступник. Ведь если его уличат в этом, то господину де Бурдону грозит Бастилия. Нет, девушка пеклась, конечно же, не об отце своего воспитанника, а о самом мальчике. Безусловно, он очень огорчится, когда узнает правду и будет переживать за отца.
Все эти размышления и переживания никак не давали Эжени покоя, и она понимала, что ей просто необходимо отвлечься. К тому же вчера девушка пообещала Доминику покатать его на Муетте. И поэтому было самое время отправиться на прогулку.
Надо ли говорить, что мальчик пришёл в полный восторг, когда конюх де Монтуаров вывел из конюшни во двор лошадь Эжени. Казалось, что и Муетта, давно застоявшаяся и оттого немного располневшая, тоже радовалась, что наконец её вывели на свежий воздух. Она жадно втягивала в себя ноздрями весенний воздух тёплого вечера и нетерпеливо гарцевала на месте. Эжени села в седло, затем конюх подсадил Доминика, и они отправились на прогулку по улицам Парижа.
Мальчик, оказавшись на огромной, как ему показалось, высоте, с любопытством рассматривал головы прохожих, - их шляпы и чепцы, - находившиеся теперь внизу; то наоборот, задирал свою голову вверх и заглядывал в окна домов. Иногда он просил ехать быстрее, и тогда Эжени пускала Муетту рысью; иногда медленнее, если он хотел рассмотреть что-нибудь занятное. Так они катались довольно долго и не заметили, как начало вечереть. Пора было возвращаться домой. Но Доминик тут же запротестовал: ему не хотелось расставаться с Муеттой, которую он уже успел полюбить. И только слова девушки о том, что его родители будут волноваться, что их так долго нет, и в другой раз они могут не отпустить его на прогулку, заставили мальчика смириться. Напоследок Доминик попросил гувернантку разрешить ему проехаться в седле одному: ему очень хотелось самостоятельно управлять лошадью, как это делают настоящие всадники. Эжени согласилась, но предупредила, что идти они будут только шагом и она будет придерживать его за ногу, чтобы он не выпал из седла, так как ножки мальчика не доставали до стремени.
И, спешившись, девушка вложила в ладошки Доминика повод уздечки, однако всё же сама не выпуская его из руки, другой рукой она крепко держала своего воспитанника за ногу. И неторопливым шагом они пошли вперёд, в сторону улицы Сент-Оноре. Вскоре они вышли на один из перекрёстков, тот самый, где Эжени и Виолетта прощались друг с другом в Пасхальное Воскресенье, и где девушка заметила фигуру человека, показавшегося ей знакомым.
На перекрёстке Эжени невольно остановилась и повернула голову в сторону той улицы, где она видела того человека. Девушка стала рассматривать прохожих, словно ожидала вновь увидеть среди них своего знакомого. Но действительно ли тогда она видела именно его или ей просто померещилось? Эжени теперь не могла с уверенностью ответить на этот вопрос. Девушке казалось невероятным, что бы он мог быть здесь, в Париже. Ведь для этого надо было быть слишком уверенным в себе, дерзким и наглым. Впрочем, разве он таковым и не был?
Но если всё-таки это был он, то что же он мог делать на этой улице? Проезжал ли он просто мимо, или был у кого-то в гостях, или сам жил где-то поблизости?
Эта улица манила, тянула к себе девушку и поэтому, потянув лошадь за повод, Эжени решительно свернула на неё. Идя по этой улице неторопливым шагом, девушка рассматривала особняки, построенные здесь не так уж давно, - самому старому дому навряд ли было больше пятидесяти лет, - статуи, украшавшие их фасады; и было видно, что жили в этих домах отнюдь не бедные люди. Съём даже небольших апартаментов в любом особняке на этой улице обходился бы в баснословную цену. Поэтому жить тот человек здесь не мог, как, впрочем, и быть знакомым хотя бы с одним из жильцов этих роскошных особняков, которые большей частью своей были богатые буржуа и дворяне.
Нет, скорее всего, Эжени просто обозналась. Поэтому, пройдя лишь половину улицы, девушка развернула Муетту и пошла назад. Но тут, когда они проходили мимо одного из домов, Эжени увидела через кованые прутья ворот, что во дворе этого дома мелькнул чей-то силуэт. Какой-то мужчина скрылся за одной из его дверей. И, сама не зная почему, Эжени остановилась и принялась рассматривать этот двор сквозь прутья решётки, хоть он и был самым обыкновенным и ничем не примечательным.
И только когда девушка услышала, что из конюшни этого дома выводят лошадь, она отпрянула от ворот и поспешным шагом продолжила свой путь. И её сердце почему-то учащённо забилось, как у маленькой девочки, пойманной за подсматриванием в замочную скважину. Но вот вскоре до Эжени донёсся лязг отворяющихся ворот того дома и стук копыт лошади.
Девушка обернулась. Она не могла не обернуться - необъяснимое любопытство владело ею. И она увидела вороного, сухопарого коня с ослепительно белой звёздочкой во лбу, двигавшегося прямо неё. Но кто же был хозяином этого коня? - вопрошала себя девушка, потому что ей показалось, что раньше она уже видела этого вороного, восточных кровей жеребца. И когда Эжени перевела свой взгляд на всадника, её глаза расширились от ужаса, и она тут же отвернулась, потому что узнала мужчину, восседавшего в седле этого жеребца.
Теперь девушка только слышала, как он приближается к ней всё ближе. Но что если за те несколько мгновений, что Эжени рассматривала его, мужчина тоже успел узнать её? С замиранием сердца девушка ждала, когда он поравняется с нею. Но всадник на вороном коне, проскакав всего в двух шагах от Эжени, проехал мимо, даже не бросив на неё взгляда, словно её и не было здесь, на этой улице. Девушка подняла голову и увидела, что он удаляется от неё. Остановившись, она перевела дух, мысленно вознося молитвы Богу за то, что хозяин вороного жеребца не узнал её. Однако сердце Эжени, никак не успокаивавшееся, по-прежнему гулко стучалось об стенки её груди. И, несмотря на то, что всадник довольно скоро затерялся в толпе и девушка больше не могла его видеть, у неё не было сил ни сделать хоть один шаг, ни заставить себя перевести свой взгляд на что-то другое.
Увы, к сожалению Эжени, она не обозналась. Тогда, в Пасхальный день девушка действительно видела именно его. Хоть и прошло уже почти два года с их последней встречи, черты лица того мужчины Эжени запомнила на всю оставшуюся жизнь. Правда, он изменил свою причёску: его некогда длинные, тёмно-русые волосы теперь были коротко подстрижены; да и не было на нём той старой, потёртой куртки - вместо неё он был одет в добротный, каштанового цвета камзол. Но его уверенный взгляд и его вороной конь остались при нём. Сомнений теперь не было никаких - это был Блез, один из бретонских разбойников. Но что он делает здесь, в Париже? Почему не прячется от полицейских ищеек в дремучих лесах своей родной Бретани? И что он мог делать в том доме? Неужели он не бросил своё ремесло и по-прежнему обманным путём проникает в дома богатых людей, чтобы обворовывать их? И, обернувшись, Эжени опять посмотрела на тот дом, словно он мог дать ей ответ.
- Почему мы снова остановились? Почему мы не едем дальше? - тут услышала у себя за спиной девушка нетерпеливый голос своего воспитанника.
- Подождите, Доминик, нам нужно вернуться к тому красивому дому. Я хочу ещё раз взглянуть на него.
- Но зачем?
- Он мне понравился, и я хочу узнать, кто в нём живёт, - ответила Эжени, сама ещё смутно представляя, что мог бы дать ей осмотр того дома.
И, развернув Муетту, девушка опять направилась к дому, который только что покинул бретонец. Остановившись у его ворот, Эжени принялась внимательно оглядывать двор, надеясь увидеть кого-нибудь из слуг. Однако двор был пуст. Ну неужели ей придётся уйти несолоно хлебавши, так ничего и не выяснив? Нет, девушка была настроена слишком решительно и поэтому она толкнула рукой ворота, которые оказались незапертыми, и вошла во двор. И тут же дверь чёрного хода отворилась, и показался привратник.
- Добрый вечер, мадемуазель, - поприветствовал он девушку, подбежав к ней. - Вы желаете видеть господина Жербера?
- Господин Жербер - хозяин этого дома? - спросила девушка у слуги.
- Да, мадемуазель.
- Скажите, а сдаёт ли ваш господин комнаты?
- Сдаёт комнаты? - презрительно поморщился слуга и высокомерно добавил: - Моему господину это ни к чему. Он и так достаточно богат.
- Просто вы к его имени не добавили никакого титула, - пояснила Эжени.
- Поверьте мне, господин Жербер настолько богат, что он может купить себе с десяток титулов всяких баронов и графов, если захочет. Но ему это ни к чему, его и так все уважают.
Девушка поняла, что этот господин Жербер был мещанином, который наверняка разбогател на торговле, так же как и господин де Бурдон, однако по какой-то причине не желавший покупать себе титул.
Что ж, богатый человек, живший в роскошном доме, был прекрасной приманкой для разбойника, желавшего обчистить его. Однако всё же Эжени видела, что Блез посещал этот дом не тайком, значит, он должен был быть знаком с его хозяином.
- А не скажите ли вы мне: мужчина, который только что покинул этот дом, кто он? Мне показалось, что я его знаю, но не могу припомнить его имени.
- Это господин Лантье, помощник господина Жербера, - ответил слуга.
- Помощник? - несколько удивилась девушка. - И как давно он является помощником господина Жербера?
- Что-то около года.
Вот как! Оказывается, Блез давно знаком с хозяином дома и он посещает его вовсе не с целью ограбить. Всё, что услышала только что девушка, показалось ей слишком невероятным, и ей хотелось услышать подтверждение этим словам.
- Как я понимаю, господин Жербер сейчас дома? - спросила Эжени.
- Желаете, чтобы о вас доложили? - поинтересовался привратник.
- Да. Скажите господину Жерберу, что с ним хочет поговорить мадемуазель Вире о господине Лантье.
- Хорошо, мадемуазель, я передам вашу просьбу, - сказал мужчина, кивнув, и скрылся в доме.
Однако довольно скоро он вернулся и сообщил:
- Я передал камердинеру господина Жербера вашу просьбу - о вас доложат. Разрешите вам помочь, - и мужчина указал на Доминика, сидевшего в седле лошади.
Слуга помог мальчику слезть с Муетты, а затем повёл лошадь в конюшню. Тут из парадного входа дома показался другой слуга.
- Мадемуазель Вире? - удостоверился он у девушки. - Прошу вас, проходите в дом.
И Эжени вместе с мальчиком поднялась по ступенькам в дом. Оказавшись в передней, девушка чуть не ахнула, поражённая роскошным убранством дома. Стены его были обиты великолепными шёлковыми обоями, у лестницы с золочёными перилами стояли скульптуры в восточном стиле, изображавшие неведомых Эжени животных, на полу - роскошные ковры и огромные фарфоровые расписные вазы. Конечно, отделать так свой дом мог только человек, который раньше жил весьма скромно, а потом вдруг сильно разбогател.
Однако девушке и Доминику не удалось более тщательно рассмотреть занятный интерьер, так как появился камердинер и очень учтиво пригласил гостей пройти в гостиную. С некоторым волнением в сердце девушка последовала за слугой: ведь сейчас она увидит человека, который знает Блеза и, возможно, кое что расскажет о нём, и, самое главное, ответит ей на вопрос: что делает бретонец в Париже. Остановившись перед дверями гостиной, камердинер отворил их и доложил:
- Мадемуазель Вире.
Эжени и Доминик вошли в комнату и увидели мужчину лет сорока, слегка полноватого. Господин Жербер с нескрываемым любопытством разглядывал столь внезапных гостей. Очевидно, он был заинтригован тем, что кто-то пожелал поговорить с ним о Лантье. Разглядев, что мадемуазель Вире оказалась молодой, симпатичной девушкой, а вместе с ней был очаровательный малыш, он приветливо заулыбался и сделал им пригласительный жест присаживаться на софу.
- Добрый вечер, господин Жербер. Прошу простить меня за то, что побеспокоила вас, но я не отниму у вас много времени, - начала с извинений и заверений Эжени.
- О нет, нет, вам не за что извиняться, уверяю вас, - любезно ответил мужчина. - У меня нет сейчас никаких неотложных дел. Напротив, я рад вас видеть, ведь мне сказали, что вы хотите поговорить со мной о Лантье... Но вы с ним немножко разминулись: буквально пару минут назад он покинул мой дом.
- Да, я видела, как он уезжал, именно это и стало причиной моего визита к вам.
- Вы хорошо знаете его? Вы бретонка? Но вы совсем не похожи на бретонку, - скороговоркой проговорил мужчина сразу три предложения словно одно.
Впрочем, господин Жербер вообще производил впечатление очень энергичного, подвижного человека.
- Нет, я не бретонка, - ответила Эжени.
- Так вы познакомились с ним в Париже? Надо сказать, это несколько удивительно для меня: Лантье ведёт здесь такой замкнутый образ жизни. Хотя, впрочем, кто же устоит перед такой очаровательной девушкой!
- Нет, я познакомилась с ним в Нормандии, - ответила Эжени и, сделав паузу, она посмотрела на господина Жербера, ожидая его реакции: знал ли тот что-нибудь о похождениях бретонца в Нормандии.
Но господин Жербер изобразил удивление:
- В Нормандии, он бывал там? Ах, впрочем, наверное, в Сен-Мало!
- Нет, я из Вернона.
Мужчина хмыкнул, а потом сказал, присаживаясь на стул:
- Вы должны мне всё рассказать. Я об этом ничего не знаю. Но прежде позвольте мне угостить вас чаем. Вы любите чай, мадемуазель Вире?
- Мне не так часто доводилось пить его.
- И наверняка скверного качества, - уверенно произнёс хозяин дома. - Но сейчас вы отведаете лучший цейлонский чай, который я привожу на своих собственных судах, - и господин Жербер позвонил в колокольчик.
Появившемуся лакею он дал распоряжение принести чай на три персоны и восточные сладости, а затем, переведя своё внимание на Доминика, поинтересовался, как его зовут:
- Доминик Бурдон, - тихим голосом ответил мальчик, немного смущаясь незнакомца.
- Бурдон? - переспросил господин Жербер. - Я знаю одного де Бурдона. Не назовёте ли вы, мадемуазель, полное имя отца этого мальчика, ведь вы же, как я понимаю, являетесь его гувернанткой?
- Жослен де Бурдон, - ответила Эжени.
- Я так и думал, так и думал!
- Вы знакомы с господином де Бурдоном?
- Конечно, я ведь должен знать своих конкурентов. Ведь я занимаюсь поставками товаров из Юго-Восточной Азии, вхожу в Ост-Индскую кампанию и владею несколькими кораблями. До не так недавнего времени де Бурдон был моим конкурентом, я ведь тоже когда-то занимался золотодобычей и драгоценными камнями. Но теперь меня больше привлекают чай и пряности. И, к счастью отца этого мальчика, мы перестали быть соперниками. Если я не ошибаюсь, де Бурдон до сих пор владеет несколькими аметистовыми и изумрудными копями?
Эжени в ответ утвердительно кивнула.
- Я слышал, сейчас у де Бурдона дела идут как нельзя хорошо.
Но девушка предпочла дипломатично-нейтральный ответ:
- Я мало что знаю о делах своего господина.
Но тут их беседу прервала молоденькая служанка, вошедшая с подносом в руках, на котором стоял высокий серебряный чайник в виде слона, три чашки и большая расписная тарелка с какими-то сладостями. Поставив поднос на стол, служанка принялась разливать чай, а затем, присев, удалилась.
- Прошу вас пройти к столу и угощаться, - сделал пригласительный жест хлебосольный хозяин. - Здесь шакер-пури, пахлава, парваду, - пояснил он, указывая на печенье. - Их приготовила моя кухарка. Рецепты этих сладостей я привёз из Османской империи. Там, как нигде, умеют готовить сладкое.
Эжени и Доминик не смогли отказаться от предложенного угощения: слишком аппетитный вид оно имело. И так ароматно пахло. К тому же до этого им не приходилось есть ничего подобного. Мальчик, обожавший всё сладкое, набил печеньем свой рот, наслаждаясь их приятным, ореховым вкусом. А Эжени была поражена их нежностью. Хозяин дома несколько минут с большим удовлетворением наблюдал, как гости уплетают угощение, запивая его чаем, и не спешил задавать им вопросы. Однако его всё же распирало от любопытства, и он наконец решился:
- Итак, мадемуазель, вы обещались рассказать мне, как вы познакомились с Лантье и как давно его знаете, - напомнил он Эжени.
- Нас столкнула судьба совершенно случайным образом около двух лет назад, но обстоятельства этого знакомства были для меня не самыми приятными. Поэтому, господин Жербер, моё желание увидеться с вами было вызвано прежде всего тем, что я хотела предостеречь вас - вам не стоит доверять Лантье всецело, будьте предусмотрительны. Это очень умный и хитрый человек, он может обмануть вас, предать.
- Предать, Лантье? Признаюсь, я очень удивлён вашими словами, мадемуазель Вире, - растерянно произнёс Жербер. - Я не могу даже представить, чем Лантье мог так досадить вам, что вы так плохо о нём отзываетесь. Но я, зная его вот уже целый год, могу сказать о нём только самые замечательные слова. Он ни разу не дал мне повода усомниться в себе. Наоборот, я бы сказал, что мне редко приходилось видеть столь честного, старательного и трудолюбивого человека. В этом Лантье выгодно отличается от многих моих работников. И я, напротив, всегда считал, что мне повезло, что я нанял его на работу.
- Неужели он сдержал слово? - в задумчивости проговорила девушка, как бы самой себе.
- Простите, что вы сказали? - спросил Жербер, наклоняясь к своей собеседнице.
- Нет, ничего, просто мысли вслух. Мне кажется, что мы с вами говорим о двух совершенно разных людях.
- Но не могли бы вы, мадемуазель, всё-таки поведать мне, в чём же Лантье провинился перед вами.
Но девушка не спешила отвечать. Она задумалась: стоило ли рассказывать господину Жерберу о том, что Блез - бывший разбойник. Как поведёт себя торговец, когда узнает, что доверил свои дела человеку, который ранее занимался грабежами? Он может распрощаться с Блезом или, того хуже, сдать его полиции. Но ведь из слов господина Жербера следовало, что бретонец теперь ведёт вполне добропорядочную жизнь и зарабатывает себе на хлеб честным трудом. Эжени не хотелось вредить Блезу: некогда она дала ему шанс начать новую жизнь, и он использовал его - он сдержал своё обещание, данное ей два года назад. И сейчас, рассказав о нём всю правду, она могла бы погубить Блеза. Безусловно, он этого не заслуживал. И поэтому девушка решила ничего не говорить.
- Господин Жербер, - сказала она, - я вижу, что Блез, то есть Лантье, он изменился. Вы сказали о нём столько хороших слов. Мой же рассказ о нём может навредить ему, заставить вас в нём сомневаться. Поэтому, я думаю, будет лучше, если прошлое останется в прошлом.
- Жаль, - разочарованно вздохнул мужчина, - Я уже был готов выслушать душещипательную историю.
Однако всё же в душе господин Жербер был уверен, что не услышит ничего действительно серьёзного. Красивые девушки так легко обижаются, когда считаю, что их не оценили по достоинству.
- Господин Жербер, но я прошу вас рассказать мне о Лантье. Помогите мне развеять мою предубеждённость против него. Вы сказали, что он работает на вас. Но что это за работа? - спросила Эжени.
- Он мой помощник в делах. Я уже говорил, что занимаюсь торговлей, владею несколькими судами. Около года назад Лантье нанялся в мою контору в Бресте клерком. Он один из тех немногих бретонцев, которые могут писать и по-бретонски, и по-французски. Оценив его пытливый ум и старательность, я перевёл его поближе к себе, в Париж, и посвятил его во все свои дела. И теперь, можно сказать, он моя правая рука: он следит за отправкой и прибытием кораблей, разгрузкой товаров, ведёт счета. Поэтому он довольно часто бывает в Бретани. К тому же он скупает у меня акции Луизианской кампании, которые я купил когда-то очень давно. Я хочу побыстрей от них избавиться и сосредоточиться на Востоке. А вот Лантье очень заинтересовался Новой Францией. Он видит за ней большое будущее. И мечтает о том, чтобы организовать свою собственную кампанию, которая торговала бы с ней. Но, правда, для этого нужны огромные средства, которых у Лантье, разумеется, нет. Ведь порой для того, чтобы построить корабль, нужно продать дом. Но Лантье так целеустремлён и так дерзок в своих планах, что его не останавливает и это. Его можно понять: он провёл своё детство в ужасающей бедности, из которой пытался выбраться любыми путями. Его упорство и его ум позволяют рассчитывать на гораздо большее. И я всеми силами его поддерживаю. Это я посоветовал ему скупать акции Луизианской кампании: они приносят неплохой доход. Но если честно, я удивлён, что у Лантье имеются средства даже на это. Да, я плачу ему хорошее жалование, но этого недостаточно, чтобы скупать акции, если учесть, что, живя здесь, в Париже, он вынужден снимать комнату в отеле. Для этого нужны ещё какие-то дополнительные доходы... - но тут Жербер прервал свой монолог и внимательно посмотрел на Эжени. - Подождите, подождите, мадемуазель, у вас сейчас такой вид, словно вы знаете, откуда у Лантье эти средства.
Девушка замялась, не зная, что отвечать.
- Ведь вы знаете, не правда ли? - и мужчина впился глазами в свою собеседницу.
- Я могу лишь предполагать, - неуверенно ответила Эжени, пряча свой взгляд на дне чайной чашки.
Хотя, конечно же, девушка знала, откуда у бретонца были деньги на скупку акций. Эжени ни капли не сомневалась в том, что к исчезновению всего награбленного бретонскими разбойниками со дна реки Сены приложил руку Блез вместе со своим другом Аэлем. Точно никто не знал, во сколько можно было оценить содержимое сундуков, в которых хранились похищенное золото и драгоценности, но безусловно, речь шла о внушительной сумме. И даже если все деньги были поделены поровну между друзьями, всё равно этого было вполне достаточно, чтобы жить безбедно в Бретани в течение нескольких лет и ни в чём не знать нужды. Но бретонцу, по-видимому, этого было мало и он желал разбогатеть ещё больше. Жербер был прав: Блезу нельзя было отказать в честолюбии и упорстве.
- И вы, безусловно, мне не скажите, откуда у Лантье такие средства? - предположил мужчина, продолжая разговор.
- Господин Жербер, если я решила ничего не говорить о Лантье, то не скажу и этого, - отрицательно закачала головой Эжени.
- Ваша скрытность, мадемуазель, может соперничать со скрытностью Лантье. Хоть вы и держите на него обиду, однако его тайн раскрывать вы не желаете. Это делает честь вашему благородству. Я могу лишь развести руками. И мне даже удивительно, что вы на него за что-то обижены. Но, скорее всего, тут замешаны какие-то сердечные дела, не так ли? - и мужчина, хитро прищурив глаза, взглянул на девушку.
- О, нет, вы ошибаетесь, - улыбнулась Эжени: даже сама мысль об этом ей казалась смешной и нелепой. - Просто моё мнение о Лантье изменилось в лучшую сторону благодаря вашим хвалебным словам в его адрес, - пояснила Эжени.
- Поверьте, он того заслуживает. Это замечательный молодой человек. Может быть, когда-то он раз и оступился, но с кем не бывает. Я уверен, он многого добьётся. И я стараюсь помогать ему, как могу. Когда он переехал в Париж, то я даже предложил ему комнату в своём доме, чтобы он не тратился на отель. Но Лантье отказался. Его бретонская кровь слишком сильно в нём говорит: он стремится к независимости во всём. Боюсь, рано или поздно, из-за этого я его потеряю. Как только он накопит средства достаточные для того, чтобы вести дела самостоятельно, он уйдёт от меня, я это знаю. И мне придётся искать другого помощника, - вздохнул Жербер.
Но Эжени теперь волновал другой вопрос. Раз она вспомнила про Аэля, то ей хотелось бы знать и про него: что с ним стало и где он сейчас. Девушка помнила, что Блез и Аэль были друзьями, по крайней мере, они старались держаться вместе. И ещё она помнила, что Аэль очень хотел побывать в Париже. И раз его друг сейчас здесь, то можно было предположить, что Аэль тоже живёт в этом городе. Однако пошёл ли он по пути своего товарища, нашёл ли в себе силы стать честным человеком, живущим своим трудом, или, как и прежде, промышляет воровством и грабежами? Эжени подумала, что, может быть, господин Жербер слышал что-нибудь о нём от Блеза. И поэтому она решила спросить об этом хозяина дома:
- Господин Жербер, скажите, Лантье упоминал когда-нибудь в разговоре имя своего друга Аэля?
- Аэля? - переспросил мужчина. - Нет, я никогда не слышал о нём. Он тоже бретонец, судя по имени?
- Да. Это молодой человек, на пару лет младше Лантье. Они когда-то очень дружили, и поэтому я уверена, что он тоже должен быть здесь, в Париже. Он так мечтал об этом городе.
Но Жербер отрицательно закачал головой.
- Нет, нет, я ничего не слышал от Лантье про его друзей. Я уже говорил вам, что он живёт здесь очень замкнутой жизнью. У него нет в Париже ни друзей, ни знакомых. Лантье предпочитает исключительно деловые отношения и общается только с теми людьми, которые могут быть ему полезны. У него нет даже любовницы, я уж не говорю про жену и детей. Надо сказать, поначалу меня это удивляло: он довольно хорош собой и достойный молодой человек. И я объяснял его нежелание жениться его характером. Но однажды я узнал его маленькую тайну, и вот как это вышло. Признаюсь, с первых же месяцев нашего знакомства Лантье возбуждал во мне интерес. Но он почти ничего про себя не рассказывал. Всё, что я узнал от него, так это то, что он рос в многодетной семье, а его отец был рыбаком. Подростком он ушёл из дома и долго скитался по Бретани в поисках счастья. Однако в наших разговорах Лантье никогда не упоминал женщин. Но вот как-то раз мне удалось провернуть очень удачную сделку и я предложил Лантье по этому поводу распить бутылку отличного винца. Сначала он отказывался, словно почувствовав, что я кое-что затеял. Это было правдой - сделка была лишь поводом напоить его. Но другого способа развязать его язык я не видел. В конце концов после того, как я сделал вид, что очень сильно обиделся на него из-за того, что он отказался разделить мой успех, он согласился. Надо признаться, мне пришлось влить в него порядочно вина, прежде чем он начал откровенничать со мной. Понятное дело, я начал издалека, но наконец мы коснулись темы женщин. И я спросил его: почему в свои двадцать восемь лет он до сих пор не женился. И тут-то он мне поведал трогательную историю о своей первой любви. Я сейчас вам её расскажу. Будучи ещё мальчиком, он был влюблён в одну девушку, свою соседку. Она была старше его, кажется, года на три, и не обращала на него никакого внимания. Лантье был для неё лишь босоногим соседским мальчишкой. Тогда как она была очень красивой (по крайней мере, на вкус Лантье), стройной, обворожительной девушкой. У неё были чёрные, как смоль, волосы и такого же цвета глаза. Все мальчишки их деревни были влюблены в неё, и она могла выбрать в женихи себе любого. Однако с её красотой нужен ли ей был сын рыбака? Она вела себя как королева и никого близко к себе не подпускала. Очевидно, ожидала, когда за ней приедет её сказочный принц. И вот однажды, когда ей уже минуло восемнадцать лет, в корчме их деревни остановился один богатый горожанин. Он вскружил девушке голову и, пообещав ей жениться на ней, уговорил бежать вместе с ним из отчего дома. Тщеславная девушка, конечно, ни минуты не сомневалась, что тот негодяй женится на ней. Но он лишь сделал её своей любовницей, а потом, когда она ему надоела, прогнал прочь. Конечно, о том, чтобы ей после этого возвращаться в деревню, не могло быть и речи - она была опозорена. Но Лантье так сильно был влюблён в неё, что для него это не имело никакого значения. Поэтому, когда несколько лет спустя он покинул свою деревню, Лантье попытался найти её, надеясь, что теперь-то, когда все от неё отвернулись, она бросится к нему в объятьях. Но как же он был наивен тогда! Эта девушка сделалась содержанкой уже другого богатея, а затем след её и вовсе затерялся. Лантье мне признался, что потом долго ещё, когда он видел девушку, похожую на его зазнобу, у него от волнения начинало учащённо биться сердце. И все женщины, которые у него впоследствии были, походили на неё: стройные, жгучие брюнетки с карими глазами. Впрочем, в Бретани отыскать такую девушку не так уж и сложно. Может, именно поэтому Лантье и не оценил вас по достоинству - вы на неё совсем не похожи.
- Ох, поверьте, господин Жербер, я ничуть этим не расстроена, - заметила Эжени.
- Но согласитесь, трогательная история. Мне кажется, что Лантье до сих пор не потерял надежду однажды встретить ту девушку. - И, вытерев платком со своего лба пот, который выступил у него после выпитой чашки горячего чая, господин Жербер продолжил: - Вы видели мою служанку Кати, которая приносила нам чай? Бедняжка, она влюблена в Лантье. Всякий раз, когда он бывает у меня в доме, она под любым предлогом старается заглянуть в мой кабинет, чтобы взглянуть на него хоть одним глазком, и бывает счастлива, когда её просят подать нам чай. Но, увы, её чувство безответно. Лантье её просто не замечает. Да и дело ли такому человеку, как он, жениться на служанке. Пусть он и сын бедняка, но я считаю, он достоин лучшей партии. Ему необходима выгодная невеста, с хорошим приданым, которое поспособствовало бы в осуществлении его замыслов. Дочь богатого лавочника или мелкого дельца вполне бы ему подошла.
Но Эжени было безразлично личное счастье Блеза. Всё, что она хотела знать, она узнала, и ей пора было с Домиником собираться домой.
- Господин Жербер, благодарю вас за гостеприимство и вашу откровенность, но уже довольно поздно, и родители Доминика могут начать волноваться. Нам пора возвращаться домой.
- Конечно, конечно, я всё понимаю. Извините, что я задержал вас своей болтовнёй.
- Напротив, вы мне очень помогли. Однако я хотела бы попросить вас: пожалуйста, не говорите Лантье о моём визите к вам, пусть это останется тайной. Я уверена, что он не очень обрадуется, когда узнает, что вы были так откровенны со мной.
- Вынужден согласится с вами, мадемуазель Вире, - закивал головой Жербер. - Вам не о чем беспокоиться: я не скажу Лантье о вас ни слова.
- Ещё раз благодарю вас за всё, господин Жербер.
И Эжени и Доминик, попрощавшись с мужчиной, отправились домой. На улицы Парижа уже надвигались сумерки и поэтому о том, чтобы возвращать Муетту в конюшню де Монтуаров не могло быть и речи, надо было спешить домой. Наверняка супруги де Бурдон давно уже себе места не находят, обеспокоенные долгим отсутствием их сына и его гувернантки. Придётся Эжени немного соврать и сказать, что это Доминик никак не хотел возвращаться домой, прося покатать его на лошади ещё и ещё. Самому же мальчику девушка строго-настрого запретила рассказывать родителям о том, что они были в гостях у господина Жербера, так же как прежде об их встрече с графом д'Арвэ.
Новость о том, что Блез тоже теперь живёт в Париже, не давала Эжени покоя. Дома господина де Бурдона и Жербера находились на слишком близком расстоянии друг от друга, и девушка опасалась, что когда-нибудь она столкнётся с Блезом лицом к лицу, и тот, безусловно, узнает её. Как поведёт себя бретонец при встрече с ней? Конечно, он не обрадуется, увидев её, ведь Эжени была единственной, если не брать в расчёт Аэля, кто знала о его прошлом, которое он наверняка тщательно скрывал ото всех. Более того, Блез, вероятно, считает её виновной в смерти своих друзей. Не появится ли у него желание отомстить ей?
Правда, рассказ Жербера о Блезе немного успокоил девушку: похоже, бретонец действительно переменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Однако всё ли знал Жербер о своём помощнике? Блез вполне мог вести двойную жизнь: быть предельно честным в делах со своим патроном, чтобы не попасть впросак, и одновременно продолжать заниматься разбойничьим ремеслом на стороне.
Но ещё больше Эжени волновала судьба Аэля. Она была уверена, что он тоже здесь, в Париже. Но чем сейчас он промышляет себе на жизнь? Девушке очень хотелось выяснить это. Но сделать это она могла только одним способом - проследив за Блезом. Он один мог привести её к Аэлю.
Однако следить за бретонцем было очень опасно - девушка ясно отдавала себе в этом отчёт. Эжени, конечно, предпочла бы вовсе никогда не встречаться с ним. Но как ещё она могла бы узнать что-либо про Аэля? И, поразмыслив немного, Эжени всё же решилась на этот шаг. Но, чтобы Блез не смог узнать её, она переоденется в мужской костюм. Итак, девушка решилась - она проследит за бретонцем. Всё равно ей надо было возвращать Муетту в конюшню де Монтуаров - вот она и воспользуется случаем.
Была половина седьмого вечера, когда Эжени остановилась перед домом своей подруги. Предупредив прислугу, чтобы о ней не докладывали хозяйке дома, она проникла в комнату, в которой когда-то жила и где до сих пор хранились её вещи. Не только мужская одежда, которую она надевала, когда упражнялась в фехтовании, но и шпага Поля Вире. Сложив всё это в мешок, Эжени через чёрный ход вышла во двор, и далее, заведя Муетту в конюшню, принялась там переодеваться. Проворными движениями расшнуровав себя и скинув своё платье, девушка стала натягивать на ноги кюлоты, затем сапоги. Потом она надела на себя камзол, на голову водрузила мужской парик и шляпу, а руки затянула в перчатки. И последний штрих её маскарадного одеяния - шпага на боку. Теперь девушку никто не должен был узнать. Своё платье Эжени сунула в мешок и запрятала его под сено. Затем она переседлала Муетту, заменив дамское седло мужским. И, проверив напоследок, легко ли шпага вынимается из ножен, - с Блезом следовало быть всегда на чеку, - девушка покинула конюшню. По расчётам Эжени, она должна была оказаться у дома господина Жербера около семи часов: приблизительно в это время вчера она столкнулась с Блезом. Возможно, что и сегодня именно в этот же час он покинет дом своего патрона.
Выехав на улицу, на которой она вчера встретилась с Блезом, Эжени проехала чуть дальше дома господина Жербера и, остановив Муетту, принялась ждать. И опять, как и вчера, девушка почувствовала, что ею начало овладевать необъяснимое волнение, хотя, как она считала, ей нечего было опасаться, ведь она была переодета в мужской костюм, и Блез не должен был узнать её. Однако пережитые два года назад моменты встреч с бретонцем оставили в её памяти слишком сильный след, и Эжени не могла чувствовать себя в безопасности, когда знала, что он, возможно, где-то поблизости.
Девушке недолго пришлось ждать. Вскоре она заметила у ворот дома господина Жербера промелькнувшую фигуру привратника, который подошёл к ним, чтобы отворить их. Эжени вся напряглась, ожидая, кто же выедет из этих ворот. Привратник поклонился кому-то, и наконец Эжени увидела всадника на вороном тонконогом коне. Выехав на улицу, он повернул своего жеребца направо и поехал в сторону острова Ситэ. За те несколько мгновений, что Эжени видела его лицо, она смогла узнать в нём Блеза. Девушка подобрала повод, сжала ногами бока Муетты и отправилась следом за бретонцем.
Выехав к Сене, Блез пересёк Королевский мост и, свернув на бульвар Сен-Жермен, остановился возле одного трактира. Спешившись и привязав своего жеребца к коновязи, бретонец вошёл в трактир. Похоже, Блезу просто захотелось поужинать. Однако вполне могло быть, что мужчина назначил здесь кому-нибудь встречу и, может быть, даже Аэлю. Поэтому Эжени, следившая за бретонцем, неторопливо подъехала к трактиру и, заглянув в одно из окон, стала пытаться отыскать среди посетителей Блеза. У неё не ушло на это много времени: бретонца легко было узнать по его обнажённой голове, на которой не было не только шляпы, но и парика. Выбрав себе укромное местечко, где ему никто не смог бы помешать, бретонец сидел за столом и ждал, когда ему принесут его ужин. Сидел Блез совершенно один, склонив голову, и тут девушка заметила, что перед ним на столе были разложены какие-то бумаги, которые он тщательно изучал. Это позволило девушке совершенно спокойно наблюдать за Блезом, не опасаясь быть замеченной им. Когда же ему принесли заказанное им блюдо, он так же, не отрывая глаз от бумаг, принялся поглощать свой ужин.
Предположив, что сегодня у бретонца навряд ли с кем-либо была назначена встреча, Эжени отъехала от окна. Так как у дверей трактира была некоторая толкотня, да и фиакры сновали туда-сюда по улице, девушке пришлось немного посторониться. И так получилась, что Эжени оказалась рядом с вороным жеребцом Блеза. Предположив, что трапеза мужчины наверняка затянется надолго, девушка спешилась и подошла к Гвенту. Заскучавший было конь, встрепенулся и, повернув голову, во лбу которого белела звездочка, принялся с любопытством рассматривать Эжени. И тут он сделал шаг в сторону девушки, вытянул шею и дотронулся до её руки своими мягкими губами, словно таким образом он хотел поприветствовать Эжени.
- Неужели ты узнал меня? - проговорила девушка и, положив руку на его переносицу, принялась поглаживать коня.
Жеребец доверчиво подставил свою морду под ладонь девушки и прикрыл глаза от удовольствия.
- Ты совсем не похож на своего хозяина, - тихо произнесла Эжени, обращаясь к коню. - Слишком добрый и доверчивый.
Затем, перенеся свою руку на шею жеребца, она принялась поглаживать его, любуясь идеальными статями животного. Шерсть его лоснилась от тщательного ухода, и Эжени было приятно проводить по ней ладонью.
Однако девушка так увлеклась жеребцом Блеза, что потеряла всякую бдительность. Но если бы она осталась у окна и продолжила наблюдать, то увидела бы, как хозяин Гвента, наскоро поглотив свой ужин, свернул свои бумаги, спрятал их в карман и, расплатившись, направился к выходу из трактира. Оказавшись на улице, он увидел, что некий молодой человек стоит возле его коня и чуть ли не по-хозяйски треплет ему гриву. Конечно же, Блез решил, что это не кто иной, как конокрад проявил интерес к его жеребцу. Осторожно подобравшись к Эжени, переодетой в мужскую одежду, бретонец, желая застигнуть "преступника" врасплох, крепко схватил её за плечо.
- Сударь, не скажите ли вы мне, что вам понадобилось от моей лошади? - строго спросил он, рассчитывая напугать "вора".
Услышав у себя за спиной голос Блеза, который она безошибочно узнала бы из тысячи, и, почувствовав его руку, крепко сжимавшую её плечо, Эжени замерла. Рука девушки медленно соскользнула с холки Гвента, но повернуть голову в сторону мужчины, застигнувшего её врасплох, Эжени была не в силах: она опасалась, что, как только Блез увидит её лицо, то тут же её узнает. В нетерпении бретонец дёрнул девушку за плечо и развернул её к себе. Увидев, что перед ним стоит "юноша", у которого наверняка даже ещё не начали расти усы, а взгляд его перепуган, Блез тут же успокоился.
- Что, лошадка понравилась? - насмешливо спросил он.
Но Эжени смогла в ответ только молча кивнуть. Мужчина уже хотел было отпустить её и убрал руку с плеча девушки, но тут брови его нахмурились, а лицо приняло сосредоточенный вид.
- Ну-ка подождите, сударь, - сказал бретонец, рукой останавливая Эжени, которая уже сделала шаг в сторону Муетты. - Ваше лицо мне знакомо. Где я мог вас раньше видеть?
Девушка пожала плечами, изображая из себя немого. Несколько мгновений светло-карие глаза бретонца тщательно изучали лицо Эжени. Но тут взгляд его потемнел, и вдруг резким движением бретонец сдёрнул с головы девушки парик вместе со шляпой.
- Какого чёрта! - одновременно и гневно, и в изумлении воскликнул Блез, увидев, что под париком у "юноши" скрываются длинные волосы, сколотые шпильками на затылке.
Безусловно, мужчина сразу же узнал племянницу Вире, с которой судьба столкнула его два года назад в Нормандии. Но в тот же самый миг, когда Блез скинул парик с её головы, Эжени отступила назад на пару шагов и, вытащив шпагу из ножен, направила её кончик в сторону груди бретонца.
- Не подходи ко мне, - угрожающе предупредила она.
Но Блез, словно и не замечая шпаги, накинулся с расспросами на девушку:
- Что ты здесь делаешь? В таком виде? Ты следишь за мной?
- Я лишь хотела убедиться, что ты сдержал своё слово, - ответила Эжени.
- Как тебе удалось меня выследить? Откуда ты узнала, что я здесь, в Париже? - в голосе Блеза чувствовалась лёгкая паника.
- Случайно увидела тебя на улице.
- Но что ты тут делаешь? Ах да, - тут же припомнил Блез, - у тебя же здесь живёт подруга, которая дарит тебе красивые платья. Этот наряд она тоже тебе подарила? - спросил бретонец, указывая на камзол, который был надет на девушке.
- Я так оделась, чтобы ты не смог узнать меня.
- И давно ты следишь за мной?
- Всего лишь час.
На лице Блеза тут же появилась саркастическая усмешка.
- Ах, и какая сразу неудача! - с иронией воскликнул он. - Тебя разоблачили! И что ты собираешься делать? Позовёшь патруль?
- Нет, - ответила Эжени: ведь в её планы вовсе не входило разоблачать Блеза.
Девушка только хотела узнать о нём немного больше, чем рассказал ей господин Жербер. О нём и об Аэле. Оснований для того, чтобы звать солдат у девушки не было никаких: похоже, у Блеза не было намерений причинить ей какой-либо вред на виду у всей толпы, которая уже успела собраться возле них в ожидании интересной развязки.
- Послушай, - обратился к Эжени мужчина приглушённым тоном, - оставь меня в покое. Я давно уже не тот, кем был раньше. С прежними делами покончено. У тебя нет причин выслеживать меня, клянусь.
И, отведя рукой от своей груди шпагу девушки, словно это была какая-то детская игрушка, Блез подошёл к своему жеребцу и принялся отвязывать его от коновязи.
- Ты вообще чего-нибудь боишься? - изумлённо спросила Эжени, невольно восхищаясь хладнокровием бретонца.
Конечно, девушка вряд ли была серьезной угрозой для Блеза. Хотя только за один его саркастический тон, она готова была проткнуть его шпагой. Мужчина ничего не ответил на вопрос Эжени, однако, отвязав Гвента, он посмотрел на неё и сказал:
- Знаешь, всё-таки хорошо, что мы встретились. Я наконец-то смогу поблагодарить тебя за жизнь, которую ты мне подарила, - вдруг совершенно неожиданно признался Блез.
Затем бретонец вскочил в седло Гвента и уже было подобрал поводья, чтобы ехать, как его остановила Эжени:
- Постой. Скажи мне, что с Аэлем? Где он?
- Где Аэль? - и Блез, находившийся теперь спиной к девушке, обернулся и удивлённо посмотрел на неё: он не ожидал, что она вспомнит про его товарища.
- Вы ведь были друзьями, не так ли? Вы всегда держались вместе. Он тоже здесь, в Париже? Чем он занимается? - спросила девушка.
- Тебе не о чем беспокоиться. Его давно уже нет во Франции. Он покинул её. Ещё год назад. Он уплыл за океан, в Новую Францию, - ответил бретонец.
- В Новую Францию? - это новость оказалась несколько неожиданной для девушки. - Почему же ты не отправился вместе с ним?
Блез в раздумьях смотрел на Эжени, словно подбирал слова, чтобы ответить. Но, так ничего и не сказав, отвернулся.
- Прощай, - только и бросил он и так сильно ударил пятками по бокам своего жеребца, что тот чуть ли не встал на дыбы и с места вскачь бросился вперёд по улице в сторону бульвара Сен-Мишель, заставляя прохожих прижиматься к стенам домов.
А девушка, оставшись одна, ещё долго смотрела вслед бретонцу, пока тот не затерялся среди толпы. Зеваки давно уже разошлись, а Эжени, находясь в задумчивости, всё ещё стояла рядом с Муеттой. Больше всего девушка была поражена фразой, которую сказал ей бывший разбойник: что он, оказывается, был благодарен ей за жизнь, которую она ему подарила. Вот как всё оказалось! Эжени-то думала, что Блез захочет убить её, чтобы отомстить за смерть своих друзей. А на самом деле, он был ей благодарен.
Но почему всё же Блез не уплыл вместе со своим другом в Новую Францию? Там он был бы в полной безопасности, никто бы не преследовал его. Здесь же он на это рассчитывать не мог. Ведь если бы Эжени вздумалось обратиться в полицию и рассказать, кем Блез является на самом деле, то он тут же был бы схвачен и брошен в Консьержери. Однако Блез не ответил ей на вопрос, почему он решил остаться во Франции. И в ту минуту, когда он в задумчивости смотрел на неё, девушке показалось, что он вспомнил свою первую любовь - прекрасную, черноволосую бретонку, которая так запала в его сердце и которую, возможно, он всё ещё надеялся найти. Но в следующее же мгновенье Эжени отбросила от себя эту мысль. Она была уверена, что этот хладнокровный, хитрый бретонец не мог быть настолько сентиментален, чтобы до сих пор вздыхать, вспоминая свою юношескую любовь, случившуюся около пятнадцати лет назад. Просто у Блеза были какие-то свои планы и он не считал, что должен делиться ими с кем бы то ни было.
Что ж, история с бывшим разбойником была завершена. Девушка больше не собиралась за ним следить: она была разоблачена, да и не было в этом никакого смысла. Эжени поверила бретонцу: он действительно покончил со своим преступным прошлым. Аэль же теперь - в Новой Франции. Последняя страница этой повести была перевёрнута. Блез сказал ей "прощай", и это было самое подходящее слово для завершения их встречи. "Прощай", - мысленно повторила про себя Эжени. Больше они никогда не увидятся.
Тем временем господин де Бурдон с каждым днём становился всё мрачней. Теперь он больше не посещал комнату Доминика, чтобы пожелать сыну добрых сновидений на ночь, больше не задаривал его игрушками и сладостями, мальчик его почти не видел. Мадам де Бурдон, давно заметившая, что настроение её мужа становится день ото дня всё хуже, также ходила невесёлая. Она, как и все, наверняка думала, что причина мрачного настроения её мужа в том, что его подозревают в убийстве его брата, хотя этому и не было никаких доказательств, и после того допроса в Шатле полиция больше его не беспокоила. Но господин де Бурдон теперь отдалился от всех, даже его любовница Франсуаза лишилась его внимания, отчего камеристка стала ещё более злой и желчной.
Эжени делилась всем этим со своей подругой Виолеттой во время их прогулки по Елисейским Полям, где девушки теперь часто встречались с тех пор, как установилась тёплая, почти летняя погода. Эжени со своим воспитанником Домиником и мадам де Монтуар под шёлковыми зонтиками медленно прохаживались по дорожкам Елисейских Полей и болтали между собой. Но Эжени заметила, что сегодня её старшая подруга была чем-то озабочена: слушала она её в пол-уха и отвечала невпопад, но одновременно проявляла и какое-то нетерпение. Было очевидно, что молодую женщину тяготила какая-то своя забота, которой она никак не решалась поделиться. И тогда Эжени подумала, что не лучше ли ей спросить напрямую у подруги, что её беспокоило:
- Виолетта, что с тобой? Ты сама не своя.
- Что? - вышла из задумчивости мадам де Монтуар. - Ах, нет, нет, ничего. Всё в порядке. - Однако после долгой паузы она всё же произнесла: - Вернее... - но тут же опять замялась.
- Ну, так что же? - приободряюще спросила Эжени.
Виолетта как-то виновато улыбнулась и сказала:
- Просто... есть одна новость. Правда, я ещё ни в чём не уверена.
Девушка была заинтригована, что же могло случиться такого в спокойной и размеренной жизни её подруги, мадам де Монтуар. Ведь если раньше что-то и всколыхивало её ровно течение, так этому виной была Эжени, с которой постоянно что-то приключалось. Но наконец Виолетта продолжила несмело:
- Ты знаешь, как долго мы ждали этого с Патриком, целых пять лет. И вот наконец, мне кажется, что я...
- Ты беременна?! - вдруг догадалась Эжени, о чём хотела ей поведать Виолетта.
- Да, - смущённо подтвердила молодая женщина. - Но это всё ещё не точно.
Лёгкий румянец залил её щёки, и она испуганно принялась озираться, не слышал ли кто слов Эжени: уж слишком громко, как ей показалось, произнесла их её подруга. Но Эжени, в отличие от Виолетты, не чувствовала никакого смущения. Напротив, она была так рада, что готова была заключить свою подругу в объятья. И она бы сделала это, если бы они не находились в людном месте.
- Ох, я так за тебя рада! За тебя и за Патрика! Но как он? Что он сказал, когда узнал?
- О, Патрик очень счастлив! Когда я ему сказала, что есть подозрения, то он ни одного мгновенья не сомневался, что причина моих недомоганий именно в этом. Он принялся кружить меня по комнате, целовать! Он сразу стал таким заботливым. Я так счастлива, Эжени! - с сияющим лицом восклицала молодая женщина.
- Я ничуть не сомневаюсь в том, что ты счастлива, - вторила ей девушка радостной улыбкой. - Когда же должен появиться малыш?
- Мы думаем, что в декабре, - и мадам де Монтуар опять закраснелась.
- Виолетта, это просто замечательная весть. Я тебя поздравляю, - и Эжени дружески пожала руку молодой женщины. - Я уверена, ты будешь прекрасной матерью. По-моему, нет ничего чудесней, чем появление на свет крохотного, беззащитного существа, плоть от плоти твоей, которого ты будешь любить больше всего на свете. Я до сих пор с трепетом вспоминаю тот момент, когда впервые взяла на руки новорождённую девочку мадам де Грокур. Сейчас ей должно быть уже два года. Но тогда она была такой крошечной, такой хрупкой, похожей на ангелочка. Глаза её удивлённо смотрели по сторонам, словно она не понимала, куда она попала и зачем её вытащили из уютной утробы матери на этот божий свет, - углубилась в воспоминания девушка, невольно улыбаясь.
Всё остальное время подруги только и обсуждали предстоящее событие, ожидавшееся в начале зимы. Эжени вспоминала мадам де Грокур и её малышку. А Виолетта говорила, что раз Эжени так любит детей, то ей самой пора выходить замуж, чтобы она наконец смогла обзавестись своим собственным чадом.
Новость, сообщённая Виолеттой, так взволновала и обрадовала Эжени, что все события последнего времени, связанные и с господином де Бурдоном, и его братом Огюстом, и с Блезом, померкли по сравнению с нею. Через восемь месяцев её подруга станет матерью, родив долгожданного первенца - и что теперь может быть важнее этого. Эжени уже рисовала в своём воображении эту крохотную малютку и как она будет нянчить её. Ах, побыстрей бы прошли эти долгие восемь месяцев!
Настроение у девушки было приподнятым, в самом разгаре была весна, и хотелось гулять, гулять и гулять по улицам Парижа и не думать ни о чём плохом. Да и как можно было грустить, когда всё вокруг оживало, расцветало с приходом тёплой погоды. Когда каждый день город менялся и становился всё зеленей, когда платаны, раскрывая свои почки, распрямляли нежно-зелёные листья, а в палисадниках зацветали первоцветы.
Эжени вместе с Домиником выходила на прогулку каждый день. Если девушка знала, что в этот день Виолетта не будет ждать её на Елисейских Полях или в Булонском лесу, то она и её воспитанник просто бродили по улицам, наблюдая за кипевшей вокруг них жизнью. Но теперь их прогулки никогда не случались вблизи дома господина Жербера, то есть там, где Эжени могла бы повстречать Блеза. Теперь они больше гуляли по набережной Сены, воды которой в эту пору словно зеркало отражали лучи слишком яркого весеннего солнца, и на реку невозможно было смотреть, не сощурив глаза до узких щёлочек.
Иногда Эжени и Доминик прогуливались в окрестностях набережной. Вот и в этот раз девушка и её воспитанник, перейдя по мосту на другой берег Сены, бродили по узким улочкам Латинского квартала. По пути они зашли в кондитерскую, где Эжени купила Доминику большой леденец. Когда же от леденца осталась одна палочка, а мальчик, утомлённый прогулкой, повис на руке гувернантки, девушка повернула домой. Но на обратном пути Эжени решила заглянуть в несколько галантерейных лавок: ей надо было купить тонкие чулки и присмотреть кружева на новое летнее платье.
Покинув одну из лавок и сунув в сумочку купленные чулки, Эжени собралась уже было идти дальше, как вдруг среди толпы приметила тонконого вороного жеребца. Девушка теперь всегда невольно обращала внимание на всех всадников верхом на вороных лошадях и всякий раз выдыхала с облегчением, когда видела, что это был не Блез. Но, увы, ни на этот раз. Потому что в седле этого жеребца сидел именно бретонец и двигался он прямо навстречу Эжени. Девушке хотелось во что бы то ни стало избежать очередной встречи с Блезом и поэтому, дёрнув Доминика за руку, она кинулась обратно в галантерейную лавку. Встреченная там удивлённым взглядом продавщицы, Эжени сказала ей, что забыла присмотреть себе кружева. Продавщица достала с полки образцы кружева и принялась демонстрировать их девушке. Однако до них ли было сейчас Эжени, когда она думала только о бретонце. Девушка то и дело бросала взгляд на дверь, словно ожидая, что она вот-вот отворится и в лавку войдёт Блез. "Надеюсь, он не заметил меня. Господи, неужели мне теперь суждено постоянно встречаться с ним на улицах?" - досадовала про себя девушка. Так и не выбрав себе кружева, Эжени через несколько минут покинула лавку: Блез должен был давно уже проехать эту улицу.
Но, оказавшись на улице, девушка на всякий случай ещё раз осмотрелась: но ни бретонца, ни его вороного жеребца она нигде не увидела. Выдохнув с облегчением, Эжени направилась в сторону набережной. Однако девушка и её воспитанник успели сделать лишь с два десятка шагов, как вдруг услышали у себя за спиной топот лошади, стремительно приближавшейся к ним, а затем голос Блеза:
- Ваша настойчивость, мадемуазель, поразительна.
Эжени обернулась и увидела бретонца верхом на своём жеребце. На лице мужчины были написаны и гнев, и презрение, и масса ещё каких-то чувств. Наверняка он решил, когда увидел девушку, что она вновь устроила за ним слежку. И когда Эжени стремительно бросилась в лавку, то это лишь подтвердило его подозрение: девушка не хотела быть замеченной им. Чтобы разоблачить её, бретонец заехал за угол улицы и дождался, когда Эжени покинет лавку.
- Я не следила за тобой. Поверь, я оказалась здесь совершенно случайно. Я просто гуляю со своим воспитанником! - принялась оправдываться девушка.
- Неужели? Совершенно случайно? - с сомнением произнёс бретонец. - Однако та прыть, с которой ты бросилась в лавку, говорит об обратном.
- Я не хотела, чтобы ты меня заметил, потому что знала, что ты мне не поверишь.
- Конечно, трудно поверить в то, что человек, встречи с которым ты хочешь избежать, то и дело попадается тебе под ноги!
- Твоё дело: верить или нет. А мне пора идти. Пойдёмте, Доминик, - и Эжени хотела было вновь продолжить свой путь, но тут Блез, спешившись, остановил её, положив свою руку ей на плечо.
- Подожди. Как бы то ни было, случайно ты здесь оказалась или нет, но я хочу поговорить с тобой.
- Поговорить? Со мной? - удивлённо вскинула брови девушка. - О чём же?
- Я хочу рассказать о себе, о своей жизни теперь.
Вот как! Скрытный бретонец, о котором ничего толком не знал даже господин Жербер, его патрон, вдруг пожелал исповедаться! И кому?! Эжени, к которой, по меньшей мере, он должен был испытывать неприязнь. Девушке показалось это подозрительным, где-то здесь был подвох.
- Я не хочу ничего про тебя знать, - сказала Эжени.
- Я прошу, для меня это очень важно, - настаивал мужчина и он сделал шаг в сторону девушки.
Эжени показалось, что сейчас бретонец схватит её за руку и потащит за собой. Поэтому девушка принялась отступать от него, пятясь назад.
- Оставь меня в покое! Я не желаю с тобой ни о чём разговаривать! - почти кричала она, и в её интонации слышались и раздражённость настойчивостью Блеза, и надежда на то, что повышенный тон её голоса поможет верней донести её слова.
Но в следующее мгновенье выражение лица мужчины вдруг переменилось: на нём отразился испуг.
- Осторожно! - крикнул он и бросился к девушке, чтобы схватить её.
Но Эжени уже сама услышала позади себя стук копыт лошадей, их ржание, а также грохот останавливающегося экипажа. Оборачиваться, чтобы понять, что происходит у неё за спиной, не было времени, девушка резко подалась вперёд, одновременно загораживая собою Доминика. Но тут же она почувствовала, что что-то удерживает её, а затем она услышала треск рвущейся ткани её платья.
Эжени обернулась и увидела, что позади неё стоит карета, запряжённая двойкой лошадей, а на её козлах сидит разгневанный кучер. Когда же девушка глянула вниз, на дорогу, то увидела, что одно из колёс наехало на подол её платья, отчего оно и порвалось, когда она рванулась вперёд.
- Эй, мадемуазель, что-то я ещё не слышал о новой моде ходить по улице спиной вперёд! - кричал кучер Эжени, лошади которого чуть не задавили её.
Когда экипаж отъехал в сторону, Блез поднял с земли оторванный кусок ткани подола и протянул его девушке со словами:
- Какое невезение. Уже второй раз при встрече со мной у тебя рвётся платье.
Эжени смерила бретонца испепеляющим взглядом - на сегодня ей уже хватит насмешек - и, выдернув из его руки кусок ткани, повернулась к мужчине спиной, переключив своё внимание на мальчика.
- Доминик, как вы? С вами всё в порядке? - взволнованно расспрашивала гувернантка.
Но, судя по тому, как мальчик растерянно хлопал глазами, он даже толком не понял, что произошло. Доминик только утвердительно кивнул, подтверждая, что с ними ничего не случилось. Убедившись, что её воспитанник цел и невредим, девушка взяла его за руку, и они продолжили свой путь.
- Ты так и пойдёшь в порванном платье на виду у прохожих? - услышала у себя за спиной Эжени голос Блеза, следовавшего за ней следом.
- Кажется, тебе не должно быть до этого никакого дела, - буркнула девушка.
- Послушай, я живу недалеко отсюда, в одном из отелей. Там служанка пришьёт тебе кусок оторванного платья.
Что? Уж не сошёл ли бретонец с ума? Неужели он думает, что она отправится вместе с ним отель, в котором он живёт! Об этом не могло быть и речи.
- Не беспокойся, я сейчас найму какой-нибудь фиакр, и моего позора никто не увидит, - ответила девушка.
- Эжени, не упрямься, я прошу, пойдём со мной. Служанка починит твоё платье, а я кое-что тебе расскажу.
Но девушка не слушала мужчину, она всё так же упрямо продолжала идти по улице, не обращая внимания на бретонца, продолжавшего её уговаривать. В то время как Доминик то и дело поглядывал на коня Блеза, который ему очень понравился. Наконец мальчик не выдержал и закапризничал, потянув за руку свою гувернантку:
- Мамзель Вире, я устал, я не хочу больше идти пешком, - и он с большой надеждой посмотрел на Гвента.
- Сейчас я попробую найти свободный фиакр, - пообещала ему Эжени.
Но тут вдруг Блез подхватил Доминика под мышки и усадил его в седло своего жеребца.
- Блез, что ты делаешь? - испуганно вскрикнула девушка. - Сними мальчика с лошади. Немедленно!
Но теперь бретонец не слушал Эжени. Он взял под уздцы Гвента и собрался идти. Девушка, вцепившись в руку Блеза, продолжала требовать, чтобы он снял мальчика с седла. Но, вскоре поняв, что от мужчины она добиться ничего не сможет, обратилась к своему воспитаннику:
- Доминик, слезайте с лошади. Нам нужно идти домой. Спрыгивайте, я вас подхвачу.
Но мальчик продолжал оставаться в седле. Он лишь скорчил недовольную мину. Доминик был так рад, что оказался верхом на лошади, что слезать с неё ему было совсем неохота.
- Эжени, ну чего ты боишься? - обратился к девушке Блез. - Клянусь, у меня нет дурных намерений ни против тебя, ни тем более против мальчика. Я всего лишь хочу, чтобы ты пошла вместе со мной.
Видно, девушке придётся смириться: если уж заупрямился Доминик, что она могла поделать. И если действительно Блез всего лишь хочет поговорить с ней, то в этом не было ничего опасного.
- Хорошо. Где твой отель? - буркнула девушка к величайшему удовольствию Доминика.
- На соседней улице, - ответил бретонец.
Воспитанник Эжени тут же приосанился и, крепко вцепившись в переднюю луку седла, принялся горделиво посматривать вниз на прохожих.
"И почему в моих схватках с Блезом победителем всегда остаётся он?" - спрашивала сама себя девушка. Если бы ей вздумалось задать этот вопрос бретонцу, он ответил бы просто: ты - женщина, а я - мужчина. А мужчина по сути своей должен быть сильнее женщины. У женщины есть шанс одержать верх над мужчиной только тогда, когда тот влюблён в неё: тогда он становится рабом женщины и выполняет все её прихоти.
Во время всего их недолгого пути до отеля Эжени с Блезом не перемолвились ни единым словом. У девушки не было никакого желания разговаривать с наглым бретонцем: слишком уж сильно она разозлилась на него.
Отель "Де Виллар", в котором жил Блез, оказался довольно приличным - с чистенькими, уютными комнатами. Рассадив Эжени и Доминика на стульях в своей комнате, бретонец отправился за служанкой. Впрочем, если бы Эжени дали нитку с иголкой, она вполне смогла бы починить своё платье и сама. Вскоре Блез вернулся вместе с молоденькой девушкой, робко бросавшей взгляды то на постояльца, то на незнакомку в порванном платье. Присев рядом с Эжени на табуретку, служанка принялась пришивать оторванный кусок подола.
Тем временем гувернантка Доминика ждала, когда же бретонец начнёт рассказывать историю своей жизни, как он ей обещал. Однако в течение всего времени, что служанка штопала её платье, мужчина не проронил ни слова. Он, стоя у окна и скрестив руки на груди, сосредоточенно смотрел на улицу, и временами его лицо становилось хмурым.
Блез отошёл от окна только тогда, когда служанка закончила свою работу, чтобы поблагодарить её и заплатить ей за труд. Девушка, взяв монету из рук мужчины, скромно опустила глаза, когда тот посмотрел на неё, и тут же румянец залил её щёки. Когда же она покидала комнату, то напоследок бросила взгляд на незнакомку, которой только что штопала платье. И Эжени показалось, что это был взгляд ревнивой женщины. Определённо Блез пользовался успехом у молоденьких служанок.
Когда же служанка закрыла за собой дверь, бретонец вновь вернулся к окну и принялся опять что-то высматривать на улице.
- Ну, так что же ты хотел мне рассказать? - нетерпеливо спросила Эжени.
И только тут наконец Блез повернулся лицом к своей гостье, словно только сейчас заметил её присутствие в комнате.
- Прежде, чем я начну, я хочу, чтобы ты ответила мне на один вопрос. У тебя есть сообщники? - спросил бретонец.
- У меня? Сообщники? О чём ты говоришь? - изумилась девушка. - Конечно же, нет.
Мужчина опять выдержал паузу, обдумывая ответ Эжени. Но, по всей видимости, он пришёлся ему не по вкусу, потому что морщины, хмурившие его лоб, так и не разгладились. Однако Блез всё же сказал:
- Ну, хорошо. - И, сделав несколько шагов по комнате, он продолжил: - Эжени, я хочу, как бы это ни было трудным для тебя, чтобы ты поверила мне, моим словам, которые я сейчас скажу. Для меня это очень важно, потому что я хочу чувствовать себя свободным и не бояться, что когда-нибудь в мою дверь постучатся солдаты, чтобы арестовать меня. Я давно покончил с прежним образом жизни. Теперь я стараюсь, по мере возможности, жить честно. Я больше не живу разбоем, воровством или какими-то другими неблаговидными делами, клянусь тебе в этом. И дело даже не в том обещании, которое я дал тебе два года назад, когда был в плену в доме твоего дяди. На самом деле, я сам давно уже понимал, что пора заканчивать с тем образом жизни, который я вёл. Но, увы, не всегда легко сделать то, о чём думаешь. Но когда наша банда прекратила своё существование, моих товарищей вздёрнули на виселице, а я и Аэль лишь благодаря тебе остались в живых, то я воспринял это как шанс начать свою жизнь заново, с чистого листа. Я попробовал и у меня получилось. Я вернулся в Бретань, брался за любую работу. Потом мне повезло: я встретил человека, который поверил в меня и через некоторое время пригласил в Париж. То, чем я сейчас занимаюсь - абсолютно честный труд.
- Я всё это знаю, Блез, - спокойным тоном произнесла Эжени. - Ты являешься помощником одного торговца, который занимается торговлей с Юго-Восточной Азией.
Когда Блез услышал это, его глаза вспыхнули огоньком. Он в упор посмотрел на девушку.
- Откуда тебе это стало известно? Значит, всё-таки я не ошибся: ты шпионка! - и его лицо презрительно поморщилось. - Говори, ты работаешь на полицию? - вопрошал он, подойдя почти вплотную к девушке.
- Я не шпионка, Блез. Ведь если бы это было так, то ты давно бы уже коротал свои дни в застенках Консьержери! - возразила Эжени. - Мне всё это стало известно совершенно случайно.
- Случайно? У тебя на любой вопрос - один ответ, что всё это случайно. Случайно увидела меня на улице, случайно узнала про мои дела! Разве так бывает? - горячился Блез. - И в Нормандии тогда ты тоже совершенно случайно оказалась на пути Фернана?
- Но это правда! - воскликнула Эжени.
Хотя была ли уж её совесть совершенно чиста? Ведь она не могла сказать положа руку на сердце, что к истории с разбойниками не имеет никакого отношения. Ведь это она выследила и убила Танги, ведь именно благодаря ей большая часть бретонских бандитов была изловлена. Да, встреча с Фернаном была лишь стечением обстоятельств. Но не было ли и это воплощением её тайных желаний?
- Я не верю тебе, - замотал головой Блез. - Если уж не ты, то твой дядька наверняка служил в полиции. Вот почему тогда в лесу мы встретили тебя в сопровождении двух солдат, ты ведь была с ними заодно. Так кто же ты на самом деле?
- Эти солдаты сопровождали меня в замок Ормон, куда я отправилась после того, как ты сбежал, - принялась оправдываться девушка. - Мой дядя и капитан драгун очень опасались, что я по дороге могу натолкнуться на разбойников, и как позже выяснилось, не без оснований, поэтому и поручили охранять меня эти двум солдатам.
- Но ведь именно оттуда, из этого замка драгуны и отправились на облаву на наш лагерь. Я сам видел, как солдаты выезжали из его ворот: мы в это время с Аэлем наблюдали за ними из леса. Почему же ты ехала именно в тот замок?
- Потому что владелец этого замка, барон д'Ормон - отец той самой подруги, что привозила мне красивые платья из Парижа. И на тот момент этот замок был самым безопасным местом для меня. Что же касается того, откуда я узнала, что ты являешься помощником торговца, то об этом мне сам рассказал твой патрон, господин Жербер, - решила наконец признаться Эжени. - Всё и вправду вышло совершенно случайно. В первый раз я увидела тебя в Париже в Пасхальный день. Я возвращалась с подругой с праздничных гуляний, и случайно увидела тебя на перекрёстке улиц. Я тогда ещё не была уверена, что это был действительно ты. Мне было легче убедить себя, что я обозналась, чем осознать то, что живу с тобой в одном городе. Однако на следующий день во время прогулки с Домиником я невольно опять вышла к тем местам. Тогда-то я и увидела, как ты выезжаешь из дома господина Жербера на своём вороном коне. Ничего не зная о тебе, чем ты сейчас занимаешься, я решила выяснить это у человека, дом которого ты только что покинул. Так я познакомилась с господином Жербером, который, надо признаться, встретил меня очень любезно и ответил мне на все мои вопросы о тебе. Поначалу я думала убедить господина Жербера, чтобы он держал с тобой ухо востро. Но твой патрон наговорил столько хвалебных слов о тебе, что я поняла, что это излишне. Господин Жербер сумел убедить меня, что ты совершенно переменился и мне больше нечего опасаться. И можешь не беспокоиться: я ничего не рассказала про тебя твоему патрону, он не знает, что ты бывший разбойник.
- Но господин Жербер не обмолвился о тебе ни единым словом, - сказал Блез, выслушав рассказ Эжени.
- Это я попросила его ничего не говорить тебе. Я не хотела, чтобы ты знал, что я тоже живу здесь, в Париже, предположив, что это не обрадует тебя.
И только тут девушка почувствовала, что напряжение, владевшее всё это время мужчиной, начало постепенно спадать. Блез облегчённо выдохнул, словно тяжёлый камень свалился с его плеч и, прикрыв глаза, отвернулся от девушки. Затем он медленно вновь подошёл к окну и, взглянув в него, застыл в задумчивости. Мужчине нужно было время, чтобы осознать всё то, что он только что услышал.
Девушка же, решив, что Блез сказал ей уже всё, что хотел, и ей можно было уходить, - бретонца необходимо было оставить наедине с собой и со своими мыслями, - обратилась к своему воспитаннику, который всё это время сидел рядом с ней на стуле и почти что уснул со скуки:
- Доминик, нам пора домой, - тронула она мальчика за руку.
Но Блез тут же вновь обернулся и жестом остановил Эжени:
- Нет, подожди. Скажи мне, ты водишь дружбу с монахами?
- С монахами? Что за нелепый вопрос? - устало вздохнула девушка и, пожав плечами, ответила: - Нет. С чего ты взял?
- Тогда, кто тот человек, что ошивается всё это время, что мы находимся в отеле, под его окнами?
Девушку удивило, что бретонец заинтересовался каким-то монахом. Похоже, ему уже везде мерещатся шпионы, и он готов их подозревать даже в монахах. Но теперь ей стало понятно, почему всё это время бретонец стоял возле окна и высматривал там кого-то. Но что же это был за монах, так заинтересовавший Блеза? Из любопытства Эжени решила взглянуть на этого таинственного монаха и подошла к окну.
- Осторожно смотри, чтобы он не заметил, что за ним наблюдают, - предупредил её Блез.
Девушка, не дойдя до окна одного шага, остановилась и, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, выглянула в него. И действительно, на противоположной стороне улицы, она увидела монаха в чёрной рясе, который, низко опустив голову и с надвинутым на глаза капюшоном, медленно мерил шагами булыжную мостовую; в руках у него были чётки, которые он перебирал, читая молитву.
- Ты знаешь его? - посмотрел вопрошающе Блез на девушку.
- Я не вижу его лица из-за капюшона, - ответила Эжени. - Но похоже, что это просто какой-то монах. Почему ты решил, что он может иметь ко мне какое-то отношение?
- Потому что он следит за тобой.
- Что? Следит за мной? - изумилась девушка. - Это нелепость. Зачем какому-то монаху следить за мной?
- Я приметил его ещё у лавки, когда мы с тобой разговаривали. Он стоял в шагах двадцати от нас и не сводил с тебя глаз. Когда же мы отправились в отель, он последовал за нами и, как видишь, дожидается тебя до сих пор. Странно, что ты не обратила на него внимание.
- Мне было не до монахов в ту минуту.
- Сначала я подумал, что это твой сообщник, решив, что у вас обоих страсть к переодеваниям. Но раз ты говоришь, что у тебя их нет...
- Клянусь, у меня нет сообщников. Я сама нахожусь в полном недоумении: зачем понадобилось этому монаху следить за нами. Но, может быть, этого человека интересуешь ты, а не я. Возможно, что господин Жербер, после моего разговора с ним, начал сомневаться в тебе и решил последить за тобой.
Услышав это предположение, Блез на какое-то время задумался, но потом всё же с твёрдой уверенностью ответил:
- Нет, не думаю, что этот человек приставлен ко мне господином Жербером. Если бы господин Жербер начал не доверять мне, я бы это почувствовал. Но я не заметил с его стороны никаких перемен по отношению ко мне. Больше же за мной следить некому. Только ты знаешь о моём прошлом и лишь ты одна могла рассказать что-то обо мне полиции.
Но Эжени опять принялась уверять бретонца, что она не собиралась никому выдавать его. И было совершенно непонятно, почему этот монах следит за кем-то из них. Может быть, Блез ошибся, может быть, этот монах просто поджидает кого-то другого?
Подогретая недоумением и любопытством девушка ещё раз взглянула в окно, и тут, в это самое мгновенье таинственный монах, словно почувствовав, что за ним наблюдают, поднял голову и стал взглядом скользить по окнам отеля. Блез тут же отпрянул назад и показал жестом девушке, чтобы она сделала то же самое. Однако пару тех мгновений, что Эжени видела лицо монаха, ей хватило, чтобы хорошенько рассмотреть его. Впрочем, ясности это не прибавило: она была совершенно уверена, что этот человек ей незнаком.
- Ты узнала его? - спросил её Блез.
- Нет, - отрицательно мотнула головой девушка. - Хотя подожди... - и она на мгновенье задумалась. - Я сейчас припоминаю, что прежде видела уже одного монаха, похожего на этого и фигурой, и ростом, не так давно.
- Когда это было?
- Несколько дней назад, на Елисейских Полях. Я там часто гуляю с Домиником и со своей подругой.
Это открытие, сделанное ею самой, несколько обескуражило Эжени, потому что получалось так, что этот монах следил всё-таки за нею.
- Что ж, по крайней мере, хотя бы одно нам удалось выяснить - монах всё же шпионит за тобой, а не за мной. Теперь осталось понять почему. У тебя есть какие-нибудь догадки?
Девушка, к этому времени совершенно позабыв, что она находится в комнате бретонца, которого ещё несколько дней назад считала опасным человеком или, по крайней мере, тем, с кем лишний раз ей лучше не встречаться, снова села на стул и задумалась.
Впрочем, предположений, кому понадобилось за ней следить, у Эжени было не много. Интуиция ей подсказывала, что это могло быть как-то связано с отцом её воспитанника и его дядей. Но кому понадобилось следить за ней? В голову девушке приходило имя только одного человека, который мог приставить к ней шпиона, это - граф д'Арвэ. Хотя бы потому, что он мог решить, что гувернантка Доминика де Бурдона на самом деле знает гораздо больше, чем говорит, и надеялся кое-что выведать с её помощью.
- Так ты знаешь причину, по которой этот монах устроил за тобой слежку? - вывел из задумчивости Эжени вопрошающий голос Блеза: мужчина заметил по выражению её лица, что та пришла к какому-то выводу.
- Я могу лишь предполагать, - ответила она.
- Так почему же?
- Есть один человек, который не так давно сильно заинтересовался отцом моего воспитанника. Он подозревает его в совершении преступления. И, вероятно, этот человек решил, что я могу что-то знать, ведь слуги часто бывают в курсе всех дел своих господ. Но, безусловно, это не он сам шпионит за мной, а кто-то из его слуг.
- Это может быть опасным для тебя?
- Нет, конечно же, нет, - отрицательно замотала головой девушка. - Я ведь, на самом деле, ничего не знаю. Господин де Бурдон никогда и ни с кем не обсуждает своих дел, даже со своей женой. Если же он принимает каких-то важных людей, то запирается с ними в своём кабинете.
- Но в каком именно преступлении подозревается отец твоего воспитанника? - спросил Блез.
- Прости, но я не могу тебе этого сказать. Это семейное дело. Да и к тому же, зачем тебе это знать? Ты узнал, что хотел. Убедился, что за тобой никто не шпионит. И должен остаться доволен. Зачем тебе знать что-то большее?
- Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.
- Помочь? Мне?
Эжени в изумлении взглянула на бретонца: уж не ослышалась ли она? Этот человек, бывший преступник, предлагает свою помощь ей, той, которую он должен считать виновной в гибели его товарищей, той, кого он должен был ненавидеть. Неужели за эти почти два года Блез мог настолько перемениться? Или всё это было лишь притворством? Безусловно, бретонцу было выгодно, чтобы девушка думала о нём как можно лучше. Поэтому насколько сейчас он был искренен с ней? Но, как бы там ни было, Эжени не собиралась впутывать в историю с братьями де Бурдон Блеза. Ведь вряд ли ей угрожала какая-то серьёзная опасность. Тем более она уже знала, что ей надо делать.
- Нет, благодарю тебя, Блез, - отрицательно замотала головой девушка. - Но я не думаю, что мне может понадобиться твоя помощь. И прости, мне уже пора, - сказала она, поднимаясь со стула.
Эжени подошла к кровати, чтобы разбудить Доминика, который во время их долгого разговора незаметно перебрался на неё и давным-давно уснул, свернувшись калачиком. Но Блез опередил девушку: он осторожно взял на руки спящего ребёнка, который, промычав что-то во сне, так и не проснулся.
- Я отнесу его вниз, - сказал Блез. - И советую тебе взять фиакр: вам необходимо избавиться от преследователя.
Эжени, соглашаясь, кивнула - здесь она спорить с бретонцем не могла, - и они покинули комнату. Когда же они вышли из отеля на улицу, девушка не смогла удержаться, чтобы краем глаза не взглянуть на монаха, давно уже находившегося в нетерпеливом ожидании. Как только он заметил Эжени и Блеза, выходивших из дверей отеля, то тут же замер на месте и, опустив голову, принялся делать вид, что усиленно молится, перебирая чётки.
Блез помог Эжени и Доминику усесться в один из фиакров, во множестве толкущихся подле отеля, а затем, протянув монету извозчику, попросил его ехать побыстрей. Таинственный монах же, как только лошади тронулись, хотел было броситься за фиакром вдогонку. Однако кучер, исполняя просьбу Блеза, несколько раз щёлкнул кнутом по спинам лошадей, и те резвой рысью понеслись прочь. Монах, поняв всю бесполезность погони, остановился. Блез, оставшийся на улице наблюдать за преследователем Эжени, увидел, как тот, постояв на месте несколько мгновений в задумчивости, поспешными шагами направился в сторону Нового моста. Бретонец тут же бросился в конюшню, где его ждал всё ещё не расседланный Гвент.
Когда Блез верхом на своём жеребце выехал на бульвар Сен-Жермен, то увидел, что мужчина в чёрной рясе по-прежнему всё ещё идёт по этой улице. Блез приблизился к монаху на расстояние в пятьдесят шагов и подсел к нему на "хвост". Так они дошли до моста Сен-Мишель, пересекли его, затем - Ситэ, после монах свернул на улицу Сен-Дени и продолжил свой путь. Всё это время он шёл ровным шагом, никуда не сворачивая и опустив голову, словно боялся, что его может кто-то узнать.
Постепенно улицы квартала Сен-Дени становились всё уже, всё грязней и малолюдней. Встретить в этой части города верховую лошадь было редкостью и поэтому прохожие, большей своей частью ремесленники, с некоторым удивлением поглядывали на хорошо одетого всадника. Тем временем монах начал замедлять свои шаги и несколько раз поднимал голову, словно прислушивался к тому, что происходит у него за спиной. Должно быть стук копыт лошади Блеза, хотя тот и ехал на достаточном отдалении от мужчины в рясе, наконец привлёк и его. И тут монах внезапно остановился и застыл посреди улицы, словно остолбенев.
Бретонец тут же натянул поводья уздечки своего коня, хотя и понимал уже, что был обнаружен. Монах же вдруг, резко развернувшись, пошёл обратно, прямо навстречу своему преследователю.
Для Блеза это стало полной неожиданностью. Что ему теперь было делать? Продолжать ехать дальше как ни в чём не бывало или оставаться на месте? Но и то и другое было теперь бессмысленно: было очевидным, что его разоблачили. Тем не менее Блез подковырнул шпорой Гвента и поехал навстречу монаху, надеясь хотя бы разглядеть его хорошенько, когда тот приблизится к нему вплотную.
Однако монах продолжал идти, всё так же низко опустив голову, и свисавший над его лбом капюшон не позволял рассмотреть его лица. И даже когда мужчины наконец поравнялись друг с другом, монах так и не поднял головы, словно его совершенно не интересовало происходящее вокруг него и он был полностью погружён в свои раздумья.
Разминувшись с таинственным незнакомцем, Блез остановился, развернул своего коня и продолжил преследовать монаха, который двигался теперь в обратном направлении, к центру города. Но тут вдруг монах, скользнув в один из переулков, исчез. Бретонец тут же пришпорил своего жеребца, однако, когда он доехал до переулка, то монаха там не увидел. Блез проехал весь проулок и выехал на соседнюю улицу Сен-Мартен. Но и там его не было. Тогда бретонец принялся объезжать все соседние улицы и переулки, всё ещё надеясь натолкнуться на мужчину в рясе. Однако тот бесследно исчез, словно растворившись в воздухе.
Поняв, что он безнадёжно упустил монаха, Блез выругался, досадуя на свою неудачу, и решил возвращаться в отель.
Эжени знала, что ей надо было делать. Если этот мужчина, замаскированный в рясу монаха и следивший за ней, - шпион графа д'Арвэ, то девушка посчитала, что самым лучшим будет отправиться к вельможе и спросить его: зачем тому понадобилось устанавливать за ней слежку. Конечно же, граф д'Арвэ мог и не признаться, что это именно он подослал к ней шпиона, и притвориться, что не имеет к этому никакого отношения. Но, по крайней мере, он хотя бы поймёт, что его затея не удалась. Если же этот псевдомонах не имел никакого отношения к господину графу, то девушке тем более необходимо было сообщить его сиятельству, что за ней установилась слежка, ведь тот просил её сообщать обо всём, что могло бы стать достойным его внимания. Может быть, у мужчины будут какие-то свои предположения, кто же мог приставить к гувернантке господина де Бурдона шпиона.
Поэтому на следующий же день, отправляясь с Домиником на очередную прогулку, Эжени решила нанести визит графу д'Арвэ. Покинув дом вместе со своим воспитанником и оказавшись на улице, девушка первым делом принялась искать глазами вчерашнего загадочного монаха. Однако, вопреки её ожиданиям, она его не увидела. Никто не стоял у дома господина де Бурдона и не караулил её. Но может быть, её вчерашний преследователь где-нибудь прячется? И Эжени стоило немного прогуляться по улицам, чтобы псевдомонах, если он по-прежнему всё ещё следит за ней, проявил себя. И с напускной беззаботностью девушка вместе с Домиником отправилась в сторону сада Тюильри.
Прошло минут двадцать, девушка и её воспитанник уже пересекли площадь Тюильри и направлялись к Королевскому мосту, однако никакого монаха до сих пор Эжени так и не приметила. Поэтому девушка уже начала было думать: а не померещилось ли всё-таки вчера Блезу, что тот монах следил именно за ней.
Однако вскоре Эжени стало казаться, что в поле её зрения всё время попадает один и тот же человек - высокий, в широкополой шляпе и закутанный в чёрный, до пола плащ, какой был в моде лет двадцать назад, в период расцвета придворных интриг. На боку же, из-под плаща, у него оттопыривался кончик шпаги. Уж не новый ли шпион был теперь приставлен к ней? Чтобы проверить своё предположение, девушка стала останавливаться возле каждой лавки и, делая вид, будто бы она рассматривает витрины, на самом деле косила взглядом по сторонам. И вскоре убедилась, что тот мужчина действительно следовал за ней по пятам. Когда Эжени останавливалась у очередной лавки, то он тоже замирал на месте, даже не пытаясь сделать вид, что в этот тёплый весенний день он просто прогуливается по улицам - мужчина в упор смотрел на девушку. Но был ли это её вчерашний преследователь, который сегодня решил почему-то не наряжаться в рясу, или теперь за ней шпионит кто-то другой? Эжени боялась прямо посмотреть на мужчину, опасаясь выдать себя. Наконец девушка решилась зайти в парфюмерный магазин и, понюхав несколько склянок, предложенных ей торговцем, она, прежде чем покинуть магазин, через окно взглянула на мужчину в длинном плаще. Увидев его лицо, девушка поняла, что это был совершенно другой человек. Да и фигура, теперь она заметила, у её нового преследователя была намного плотней, чем у псевдомонаха.
Что же, теперь наступало время графа д'Арвэ попробовать объяснить Эжени: кто же устроил за ней слежку. И девушка не спеша, чтобы её преследователь без труда поспевал за ней, направилась в сторону квартала Сен-Жермен, где жил господин д'Арвэ. Встретившись с графом, она покажет ему увязавшийся за ней "хвост" и посмотрит, что скажет ей по этому поводу достопочтенный вельможа.
Спросив у извозчика, какой из домов на улице Вожирар принадлежит графу д'Арвэ, девушка направилась к указанному особняку. Это оказался самый большой и по виду самый величественный дом на этой улице. Постояв несколько мгновений перед его роскошным фасадом и полюбовавшись великолепной лепкой и скульптурами, украшавшими его, Эжени наконец подошла к воротам. Те оказались заперты, однако во дворе тут же появился привратник, который, сдержанно поприветствовав девушку, спросил, что ей угодно. Эжени, уточнив, не ошиблась ли она адресом, назвала своё имя и сказала, что желает видеть его сиятельство. Услышав, что визитёршу зовут мадемуазель Эжени Вире, выражение лица привратника с важно-напыщенного тут же переменилось на услужливо-вежливое. И он сообщил, что его сиятельство наказал ему, что если явится одна мадемуазель, которая назовётся именем Вире, то он должен незамедлительно доложить о ней.
- Вам очень повезло, мадемуазель Вире, - говорил привратник, сопровождая девушку и её воспитанника до дверей парадного входа. - Обычно в это время их сиятельство находятся в Версале, но сегодня дома его задержали какие-то дела.
Слуга в роскошной ливрее проводил девушку и Доминика в гостиную и оставил их там ждать хозяина дома. Но Эжени и мальчик не успели даже толком рассмотреть великолепную коллекцию графа фигурок различных животных, привезённых, вероятно, из экспедиций в далёкие страны (они успели заметить чёрные деревянные фигурки каких-то неведомых им животных, золочёных слонов, и ещё там было множество всего другого), как вошёл хозяин дома.
- Мадемуазель Вире, как я рад снова видеть вас, - искренне обрадовался граф д'Арвэ девушке, целуя ей руку. - И вас тоже, молодой человек, - сказал он, наклоняясь к Доминику. - Надеюсь, вас привели в мой дом добрые вести.
- Не совсем так, господин граф, - начала Эжени. - С тех пор, как мы виделись с вами в последний раз, я не узнала больше, чем мне было известно. И всё-таки мне есть кое-что сказать вам.
- Я весь во внимании.
- Господин граф, не могли бы вы взглянуть в окно и посмотреть на улицу. Возможно, что там вы увидите человека, который вам знаком.
Граф д'Арвэ, вероятно, решивший, что речь идёт о его друге Огюсте де Бурдоне, тут же кинулся к окну. Однако, внимательно изучив улицу, он с разочарованием спросил у девушки:
- Где он? Там нет никого. Вы вздумали шутки шутить надо мной, мадемуазель!
Девушка тоже подошла к окну и увидела своего преследователя, околачивавшегося возле дома господина д'Арвэ. Однако хозяин дома, растерянно водивший взглядом по улице, совершенно не замечал этого мужчину, словно его там и не было.
- Господин граф, я прошу вас внимательно рассмотреть вон того человека, - указала девушка на мужчину в чёрном плаще. - Возможно, что вы его знаете.
Граф д'Арвэ бросил мимолётный взгляд на преследователя Эжени и сказал раздражённо:
- Вы что же думаете, мадемуазель, что я вожу знакомство с чьей-то прислугой?
- Дело в том, господин граф, что этот человек следит за мной, - пояснила девушка, внимательно наблюдая за реакцией вельможи.
Но тот удивлённо вскинул вверх брови, и его лицо приобрело выражение живого интереса.
- Следит за вами? Вы в этом уверены? - спросил господин д'Арвэ.
- Совершенно уверена. Он шёл следом за нами всю дорогу. А сейчас, как вы видите, поджидает, когда я покину ваш дом.
- Это интересно. Кому же понадобилось следить за вами? - растерянно спросил граф.
- Я надеялась, что вы поможете ответить мне на этот вопрос. Честно говоря, я думала, что это ваш человек.
Граф рассмеялся.
- Вы решили, что я устроил за вами слежку и явились ко мне, чтобы сказать мне об этом?
- Да, господин граф. А что ещё я могла подумать и сделать?
- Однако вы смелы, мадемуазель. Но, уверяю вас, я и не думал следить за вами. Но вам не приходило в голову, что это ваш хозяин мог приставить за вами "хвост"? - спросил граф. - Очевидно, вы знаете гораздо больше, чем пытаетесь меня уверить.
- Клянусь вам, господин граф, мне ничего неизвестно. И я нахожусь в полном недоумении, зачем кому-то понадобилось следить за мной.
- Вы сообщали господину де Бурдону о нашей встрече?
- Он об этом ничего не знает, - ответила Эжени.
- Тогда действительно всё это странно, - и мужчина принялся в задумчивости расхаживать по комнате. Спустя минуту он посмотрел на девушку и спросил её: - Скажите, вы приметили этого человека только сегодня или он уже не в первый раз шпионит за вами?
- Очевидно, за мной следят не в первый раз. Но вчера это был совершенно другой человек - монах в чёрной рясе.
- Монах?! Это ещё интересней. Вы заинтриговываете меня, мадемуазель, с каждой минутой всё сильней.
И граф опять стал расхаживать по комнате. Потом он подошёл к окну и вновь посмотрел на мужчину в длинном плаще, который, откровенно скучая, стоял, прислонившись к стене соседнего дома. На этот раз вельможа задержал свой взгляд на нём дольше, чем в первый раз.
- Чёрт побери, мне кажется, что я уже где-то видел эту физиономию, - вдруг признался граф. - Но где я мог его встречать? - недоумённо пожал плечами мужчина и посмотрел на девушку, как будто она могла дать ему ответ на этот вопрос. - Неужели за вами устроил слежку человек, которого я могу знать? Вы не могли бы, мадемуазель, описать мне внешность того монаха, если вам, конечно, удалось его рассмотреть.
- Да, могу. Это молодой человек, немного выше среднего роста. О его телосложении мне трудно судить, ведь ряса скрывала его формы, но мне показалось, что он довольно худощав. У него тонкий, прямой нос, который называют римским и тонкие, поджатые губы.
- А глаза? Какого цвета у него глаза? - взволнованно спросил граф д'Арвэ.
- Точно не могу сказать, но какие-то светлые, очень светлые.
- Голубые, светло-голубые глаза, словно лёд, - уверенно произнёс вельможа.
- Так вы знаете этого человека?
- Вы описали мне портрет Огюста де Бурдона.
- Так, значит, сам младший де Бурдон следил за мной! - воскликнула поражённая девушка.
- И это хорошая новость, с одной стороны, значит, он жив. С другой, зачем ему понадобилось следить за вами? Ведь этот человек на улице, - теперь я вспомнил, где его видел, - один из слуг Огюста. Что же он затеял? Какую игру? Сначала исчез, а теперь разгуливает по городу, переодевшись в монашескую рясу. Прислуге приказал говорить всем, что их хозяин исчез и они не знают, где он. Даже меня они ввели в заблуждение, - негодовал вельможа. - Понятное дело, что Огюсту выгодно, чтобы все думали, что он мёртв, ведь он не может не знать, что его брата обвиняют в его убийстве. Но водить и меня за нос - это уже слишком!
- И всё же мне не понятно, зачем ему понадобилось шпионить за мной? - недоумевала Эжени. - Ведь я не имею никакого отношения к делу о наследстве.
- Похоже, Огюст затеял какую-то игру. И это очень опасная игра. Не нравится мне всё это. Не нравится мне, что Огюст устроил за вами слежку. Поэтому я вас прошу, мадемуазель Вире, все эти дни, пока дело с братьями не прояснится, постарайтесь без особой надобности не выходить на улицу. Но если вдруг у вас появятся какие-то важные вести для меня, в таком случае пошлите ко мне кого-нибудь с запиской, и я пришлю за вами экипаж с хорошей охраной. И вообще, если вам понадобится любая помощь, можете без стеснений обращаться ко мне, я с удовольствием буду рад помочь вам.
- Благодарю вас, господин граф. Я постараюсь быть осторожной. Но скажите, насколько Огюст де Бурдон может быть опасен?
- Он очень умный, очень отчаянный, очень упрямый и очень скрытный.
- И всё же вы называете его своим другом.
- Я дружил с его отцом. С Огюстом де Бурдоном меня связывают больше деловые отношения, общие интересы. И я всегда предполагал, что если он вступит в наследство, то начнёт вести свои дела очень круто. Однако прошу простить меня, мадемуазель, - сказал граф д'Арвэ после некоторой паузы, - меня ждёт король, мне нужно ехать в Версаль. Я сейчас скажу, чтобы заложили мою карету, она отвезёт вас: я не могу позволить, чтобы этот головорез со шпагой на боку преследовал вас и дальше. Бог знает, что Огюст затеял.
Граф позвонил в колокольчик и отдал распоряжение появившемуся слуге. Через десять минут тот вернулся и доложил, что карета готова. Прощаясь, граф ещё раз попросил девушку проявлять осторожность и обращаться к нему с любыми трудностями.
- Увы, сегодня мой экипаж сможет довезти вас только до Тюильри - никто не должен видеть, что вы разъезжаете в карете с моими гербами. И надеюсь, что этот разговор, как и предыдущий, останется в тайне и не дойдёт до ушей Жослена де Бурдона, - сказал граф д'Арвэ.
- Безусловно, господин граф, - пообещала девушка.
Далее она попрощалась с хозяином дома и вместе Домиником в сопровождении лакея вышла на улицу, где её уже поджидал роскошный экипаж графа. Эжени и мальчик сели на мягкие сиденья кареты, обитые бархатом, и девушка выдохнула с облегчением. Несмотря на все предостережения графа д'Арвэ против Огюста де Бурдона, она всё же была рада, что тот был жив. Ведь это значило, что отец Доминика ни в чём не виноват, он не убийца, и его не заключат в Бастилию.
Через пять дней Блезу предстоял отъезд в Бретань: прибывали корабли с товаром, и он должен был проследить за их разгрузкой. Поэтому все эти дни бретонец вместе со своим патроном, господином Жербером, занимался подготовкой к этой поездке. Однако вдруг, совершенно неожиданно, вопреки его воле, в размеренную жизнь Блеза ворвалась Эжени. И если ещё пару дней назад эта настырная девчонка не вызывала у бретонца никаких других чувств, кроме как раздражения, из-за того, что она постоянно попадалась ему под ноги, тем самым вызывая в его памяти не самые приятные моменты его жизни, то теперь почему-то мысль о том, что за ней следит некий человек, взволновала Блеза, хотя он и понимал, что ему должно было быть до этого мало дела.
Бретонец убедился в том, что тот псевдомонах не был сообщником Эжени и следил вовсе не за ним, однако на его душе от этого не стало спокойней. Таинственный незнакомец, по какой-то причине устроивший за девушкой слежку, внушал Блезу тревогу - слишком недобрым у него был взгляд. И хоть Эжени и пыталась уверить бретонца в том, что ей не грозит никакая опасность, он всё же своим звериным чутьём, развившимся у него за те долгие годы, что он был разбойником, чувствовал, что от этого человека не стоит ждать ничего хорошего. К тому же Блез понял, что этот псевдомонах - человек не робкого десятка, когда на улице, догадавшись, что за ним следят, он развернулся и пошёл прямо навстречу своему преследователю, не опасаясь, что тот мог просто сбить его с ног и затоптать своей лошадью.
Кто был этот отчаянный "монах" и зачем он следил за Эжени - эти вопросы не давали Блезу покоя. Из разговора с девушкой бретонец понял, что этот человек был как-то связан с отцом её воспитанника, господином де Бурдоном, которого подозревают в совершении какого-то преступления. И Блез, предположив, что об этом что-нибудь может знать господин Жербер, решил расспросить его. Его патрон был достаточно общительным и любопытным человеком и наверняка во время своей беседы с Эжени он интересовался её жизнью. Может быть, во время их разговора он мог случайно узнать то, что сейчас очень хотел бы выведать Блез.
Все бумаги были подготовлены, тщательно перепроверены, и Блез, аккуратно сложив их стопкой, перевязал бечёвкой. Можно было отправляться домой, но, вместо этого, Блез посмотрел на своего патрона и спросил его:
- Господин Жербер, знакомо ли вам имя Эжени Вире?
Услышав имя своей недавней гостьи, господин Жербер сначала вздрогнул, но потом улыбнулся.
- Ах, так значит, вы всё-таки встретились с ней? Простите, я не рассказал вам о том, что несколько дней назад я беседовал с ней о вас. Но мадемуазель Вире очень просила меня держать наш разговор в тайне. Мне показалось, что она немного обижена на вас.
- Это всё в прошлом. Нам удалось разрешить с ней все недоразумения.
- Я рад это слышать, - искренне обрадовался господин Жербер. - Вы оба - замечательные молодые люди и между вами не должно быть никаких ссор.
- Наверное, вы правы, господин Жербер. Но я хочу поговорить с вами не о мадемуазель Эжени, а господине де Бурдоне, отце её маленького воспитанника. Наверняка вы что-то знаете о нём.
- Вы правы, я его очень хорошо знаю. Он такой же делец, как и я, и когда-то у нас были общие интересы. Ведь он тоже занимается торговлей с Юго-Восточной Азией. Но я, как вы знаете, отдал своё предпочтение пряностям и чаю, и поэтому теперь мы не пересекаемся. Но почему вы вдруг заинтересовались им? Уж не намерены ли вы переметнуться от меня к нему, расслышав о его богатстве? - настороженно спросил господин Жербер.
- Не беспокойтесь, господин Жербер, у меня и в мыслях этого не было. Всё дело в Эжени. Видите ли, у этой девушки есть удивительная способность впутываться в неприятные ситуации. И боюсь, что сейчас она снова может попасть в один переплёт. Я узнал от неё, что господина де Бурдона подозревают в каком-то преступлении, но не знаю в каком.
- Увы, это правда, - вздохнул патрон Блеза. - Но, насколько мне известно, официальное обвинение против него не выдвинуто, иначе его давно заключили бы под стражу.
- И всё же, в чём его обвиняют?
- Это довольно запутанная история, Лантье. Она началась ещё два месяца назад, когда скончался старший де Бурдон - отец двух братьев. Он умер, не оставив никакого завещания. Однако его младший сын, Огюст де Бурдон, принялся уверять всех, что завещание существовало и в нём их отец отписывал якобы всё ему. Но старший брат, то есть отец воспитанника мадемуазель Вире, как будто бы выкрал завещание и уничтожил его. Братья, и так никогда не ладившие между собой, насмерть рассорились друг с другом. Огюст требовал от брата, чтобы тот вернул всё нажитое их отцом состояние ему. Но, ясное дело, что Жослен не собирался уступать ему и сантима, так как считал, что он вступил в наследство по закону, и не обязан ни с кем делиться. Однако месяц назад младший отпрыск де Бурдонов вдруг внезапно исчез. И последним, кто видел его, был как раз его старший брат, к которому в тот день Огюст явился домой, чтобы в очередной раз поговорить о наследстве. После этого он и исчез. Так, по крайней мере, уверяет один человек, очень высокопоставленный чиновник, приближённый к королю, который, по несчастью для старшего де Бурдона, является другом его младшего брата. Насколько мне известно, именно он первым выдвинул обвинение в адрес Жослена де Бурдона. Его даже вызывали на допрос в Шатле. Но, так как трупа нет, а де Бурдон отвергает все обвинения, он пока на свободе.
- Значит, этот высокопоставленный чиновник подозревает де Бурдона в убийстве брата? Но причём здесь может быть Эжени? Зачем за ней устраивать слежку? - недоумевал Блез.
- За мадемуазель Вире установили слежку? - обеспокоенно спросил господин Жербер.
- Да, какой-то человек, переодевшись в монашескую рясу, шпионит за ней.
Купец хмыкнул и после некоторых размышлений высказал свои предположения:
- Возможно, что этот вельможа решил, что мадемуазель Вире что-то известно. Прислуге свойственно сплетничать и подслушивать разговоры господ. А, может, он думает, что гувернантка сына де Бурдона является его любовницей или сообщницей, хотя я сам, безусловно, очень сильно сомневаюсь, что это так. Но что сама мадемуазель Вире говорит об этом?
- Она мне сказала то же самое, что и вы, но заверила, что ей ничего неизвестно о делах её господина. Что за человек этот Жослен де Бурдон? Как вы считаете, он вправду мог попытаться избавиться от своего брата?
- О, Лантье, когда речь заходит о таких суммах, любой способен потерять голову. Не знаю, как бы я поступил, если бы вдруг на меня свалилось миллионное наследство, а потом кто-нибудь вздумал отобрать его у меня. Но если серьёзно, я никогда не слышал ничего дурного о Жослене де Бурдоне. Он считается довольно честным и уважаемым человеком, с которым можно иметь дело. Зато вот у его братца репутация гораздо хуже. В делах он неистов и азартен. Чтобы добыть лишний ливр, он готов был пуститься в любую авантюру. Он даже не брезговал заниматься перевозкой чернокожих рабов в Америку, - презрительно поморщился господин Жербер. - Все могли бы предполагать, что скорее Огюст способен что-то предпринять против старшего брата, чем наоборот.
После всего услышанного Блез на несколько минут крепко задумался. Он, сидя за столом и подперев рукой подбородок, размышлял, какие выводы можно сделать из рассказа его патрона и как всё это может касаться Эжени. Наконец медленно, словно размышляя вслух, бретонец произнёс:
- Я всё-таки склонен думать, что старший де Бурдон никого не убивал. Это всего лишь какая-то закулисная игра, затеянная его младшим братом и тем высокопоставленным вельможей. Они хотят сломить де Бурдона, заставить плясать его под их дудку. Огюст, затаившись, лишь выжидает удобный момент, когда он сможет внезапно нанести своему брату удар. Но пока, похоже, он лишь ищет путь, его уязвимое место.
- Если вы окажетесь правы, Лантье, то Жослену де Бурдону несдобровать. Если тот могущественный вельможа, у которого огромные полномочия, и Огюст объединятся против него, то его раздавят, задушат, - и господин Жербер сжал свою руку в кулак, имитируя удушающий жест. - Его прихлопнут как комара, не оставив после него и мокрого места.
От этих слов Блез помрачнел.
- Я боюсь, как бы они не втянули в свою игру Эжени. Её ведь могут разменять как пешку, - и бретонец, словно прося помощи, взглянул на своего патрона.
- Вам необходимо предупредить эту славную девушку, чтобы она была осторожной, держала ухо востро.
- Да, вы правы, я должен её предупредить, прямо сейчас, - согласился Блез, вставая со своего места. - Я отправляюсь к ней. Но прежде, господин Жербер, вы не могли одолжить мне вашу шпагу?
- Вы умеете фехтовать? - с некоторым удивлением спросил буржуа.
- В своё время мне пришлось взять несколько уроков.
- Тогда, конечно, я одолжу её вам. Поезжайте, Лантье. Вы знаете, где находится дом Жослена де Бурдона? На улице Сент-Оноре.
Попрощавшись с патроном, Блез направился в конюшню за своим жеребцом Гвентом. Разыскав на улице Сент-Оноре нужный ему дом, Блез остановился перед ним. Спешившись, он заглянул во двор и увидел слугу, подметавшего двор метлой. Блез расспросил его о гувернантке хозяйского сына и попросил его, чтобы ей передали, что он ждёт её внизу. Слуга велел бретонцу подождать у чёрного входа и ушёл. Спустя пару минут он вернулся вместе с Эжени, на лице которой было написано крайнее недоумение. Она до последнего сомневалась, что, выйдя во двор, увидит именно Блеза.
- Здравствуй, Блез. Зачем ты пришёл сюда? - спросила девушка.
- Хочу поговорить с тобой кое о чём для тебя очень важном.
- О чём же?
Бретонец покосился на слугу, продолжившего своё занятие, и сказал вполголоса:
- Нас никто не должен слышать. Ты можешь со мной немного прогуляться? Кажется, того монаха нет сегодня.
- Теперь за мной следит другой человек, - шепнула девушка.
Когда Блез и Эжени вышли за ворота, девушка покосилась на слугу Огюста, стоявшего, прислонившись к стене дома, в шагах тридцати от них.
- Видишь того мужчину, закутанного в чёрный плащ и в шляпе? Это он, - процедила Эжени сквозь зубы.
Тем временем преследователь девушки, заметив её, тут же отделился от стены и пошёл следом за Блезом и Эжени прихрамывающей походкой. Видно, его ноги затекли от многочасового стояния на одном месте.
- Тебе надо быть осторожной. Ты знаешь, что человек, устроивший за тобой слежку, очень опасен? - негромким голосом, чтобы его не услышал их преследователь, спросил Блез девушку.
- Он опасен не для меня, а для господина де Бурдона, - поправила Эжени бретонца.
- Я узнал, что отца твоего воспитанника обвиняют в убийстве его собственного брата. Но я в это не поверил. Я уверен, что Огюст де Бурдон жив.
- Откуда ты это узнал? - девушка изумлённо посмотрела на бретонца.
- Мне об этом рассказал господин Жербер. Он хорошо знает братьев де Бурдон и на что способен каждый из них. Услышав всю эту историю, я пришёл к выводу, что против отца твоего воспитанника готовится заговор. Но тебя могут использовать как орудие для воплощения их коварного плана.
- Каким же образом? Ты думаешь, что я марионетка, которую можно дёргать за ниточки?
- Я не знаю как. Но раз они следят за тобой - за тобой, а не за господином де Бурдоном, - заметил Блез, - значит, это неспроста.
- Но кого ты имеешь в виду, говоря "они"?
- Младшего брата де Бурдона и того очень знатного вельможу. Я уверен, что они действуют сообща, ведь они дружат.
- Здесь ты ошибаешься, Блез. Огюст де Бурдон действует в одиночку. Ты прав в том, что он жив. Отец моего воспитанника действительно не убивал его. Но тот вельможа не является его сообщником.
- Почему ты с такой уверенностью говоришь об этом? Ты ведь сама сказала мне, что слежку за тобой устроил тот самый вельможа.
- Да, я не сомневалась в этом. Потому что на кого ещё я могла подумать, когда все считали, что Огюста де Бурдона нет в живых? Поэтому на следующий день после нашей с тобой встречи я нанесла визит этому вельможе с целью сообщить ему, что его шпиона обнаружили и его план провалился. Но он заверил меня, что не имеет к этому никакого отношения. Тогда я указала ему на своего преследователя, и тот узнал в нём слугу Огюста. Когда же я описала ему внешность монаха, вельможа признал в нём самого Огюста. Поверь мне, этот дворянин был сам крайне удивлён тем, что младший де Бурдон устроил за мной слежку.
- Что ещё рассказал тебе этот дворянин? - спросил Блез.
- Граф д'Арвэ сам ничего не знает. Он, как и мы, может лишь строить догадки, - с долей сожаления произнесла Эжени.
- А ты не знаешь, где живёт Огюст де Бурдон? Не в предместье ли Сен-Дени?
- До исчезновения Огюста я мало что знала о нём. Я даже никогда не видела его прежде, вот почему я не признала его в монахе. Но почему ты решил, что он должен жить именно там?
- Просто в тот день, после того, как мы распрощались с тобой возле отеля, я отправился следить за этим монахом. И он привёл меня в предместье Сен-Дени. Правда, в конце концов он всё же заметил, что я слежу за ним и, шмыгнув в проулок, бесследно исчез.
- Ты следил за ним? Но зачем? Неужели ты мне не поверил, что этот монах не мой сообщник? - нахмурилась девушка.
- Мне просто хотелось выяснить: действительно ли тот человек был монахом. Я больше беспокоился за тебя, поверь.
- Ты беспокоился за меня? - недоверчиво спросила Эжени, взглянув на бретонца, в его глаза.
- Я не знаю, как это назвать, - пожал плечами Блез. - Но, наверное, я просто хочу искупить свою вину, хотя бы перед тобой. Позволь мне помочь тебе.
- Но как ты можешь помочь мне? Убьёшь Огюста? - и девушка покосилась на шпагу, висевшую на боку у бретонца.
- Нет, я всего лишь хочу проследить за его слугой, чтобы выяснить, где прячется сам Огюст. Его необходимо разоблачить прежде, чем он начнёт воплощать свой коварный план в действие.
- Ты вправду сделаешь это для меня?
- Мне это будет нетрудно, - сказал мужчина. - Завтра, если мне удастся что-нибудь выяснить, я сообщу тебе. А сейчас, попрощавшись с тобой, я сделаю вид, будто бы отправляюсь в отель, а затем вернусь и прослежу за этим человеком.
- Спасибо тебе, Блез, - искренне поблагодарила девушка бретонца.
Но тот лишь сказал:
- Потом поблагодаришь, когда всё закончится.
На этом Эжени и бретонец простились, и, как и сказал Блез, он сделал вид, будто бы собирается возвращаться в свой отель. Однако, доехав до Вандомской площади, он спрятался за угол одного из домов и остался ждать, когда слуга Огюста закончит свою вахту.
Тем временем солнце, большое и золотистое, начало опускаться за дома, и улица, на которой находился бретонец, полностью оказалась в тени. Дома, стоявшие на противоположной стороне площади, приобрели медный оттенок, а их окна ловили огненные всполохи лучей заходившего солнца и полыхали так ярко, что казалось, что в комнатах был пожар.
Увлёкшись игрой красок, Блез чуть не пропустил мужчину в чёрном плаще, пересекавшего площадь. Недолго простоял слуга Огюста под окнами особняка де Бурдонов, справедливо решив, что гувернантка Доминика вряд ли сегодня ещё раз выйдет из дома. Шёл мужчина быстро, размашистыми шагами, словно старался как можно быстрей добраться до дома. Блез подстегнул своего жеребца и поехал следом за мужчиной.
Как бретонец и предполагал, слуга Огюста, достигнув улицы Сен-Дени, свернул на неё. И теперь не оставалось никаких сомнений, что убежище младшего брата из де Бурдонов находилось именно в этом предместье.
На этот раз Блез постарается проявить гораздо больше осторожности, чем в прошлый раз, чтобы не упустить шпиона. И если тот приведёт его к логову Огюста, то на следующий день, ранним утром Блез отправится к Эжени, чтобы сообщить ей о его местонахождении. Дальше девушка сама будет решать: говорить ли ей об этом своему хозяину или графу д'Арвэ.
Тем временем слуга Огюста де Бурдона продолжал свой путь и, казалось, не догадывался о том, что за ним увязался "хвост". Мужчины уже достигли того места, где в прошлый раз Огюст, переодетый монахом, вдруг остановился и, развернувшись, направился навстречу своему преследователю. Поэтому здесь Блез невольно попридержал Гвента. Однако на этот раз ничего подобного не случилось, мужчина в плаще спокойно продолжал свой путь, который, как теперь становилось всё ясней, лежал на Монмартр. Вот уже впереди показались ворота Сен-Дени, а после них начинался лабиринт узких, грязных улочек предместья, где не было ни одного фонаря, а окна освещались тусклым пламенем свечей. И из-за всё более сгущавшихся сине-сиреневых сумерек следить за мужчиной становилось всё трудней: его тёмный силуэт сливался со стенами домов, а шаги заглушал лай собак. Неожиданно выныривавшие из тени домов прохожие заставляли Блеза всякий раз прикасаться к эфесу своей шпаги, подозревая в каждом из них Огюста де Бурдона.
Наконец мужчина, преследуемый Блезом, остановился возле какого-то дома и постучал в дверь. Та открылась, и мужчина исчез за дверью. Бретонец остановился и выждал несколько минут, предположив, что, возможно, слуга Огюста ещё появится. Но вскоре Блез понял, что этот дом был конечной целью пути мужчины. Бретонец решил подъехать к дому поближе, чтобы получше рассмотреть его, а может быть даже, и заглянуть в его окна. Однако когда он приблизился к нему, то увидел, что все окна в доме были плотно задёрнуты шторами. Сам двухэтажный дом мало походил на жильё человека, занимающегося торговлей с заморскими странами, скорее, он мог бы служить убежищем для какого-нибудь преступника.
Но тут вдруг Блез услышал позади себя какой-то шорох, а затем звук шагов. Обернувшись, мужчина увидел, что из-за дома выскользнули две тени и, остановившись посреди узкой улочки, перегородили её. Догадавшись, что всё это неспроста, бретонец, пятками ударив своего коня по бокам, направил его вперёд по улице. Однако и здесь наперерез ему выскочили ещё двое мужчин. Один из них смело бросился под копыта жеребца и, схватив его за повод уздечки, остановил его. Гвент попытался встать на дыбы, однако сильная рука сумела удержать его.
Блез вынул из ножен свою шпагу и, замахнувшись, сверху плашмя ударил ею по мужчине, удерживающего жеребца. Но слуга Огюста успел вовремя отскочить в сторону. И, вытащив свой длинный нож, он вновь стал пытаться приблизиться к жеребцу, вероятно, желая ранить коня. Чтобы уберечь своего любимца от удара, Блез решил спешиться. Очутившись на земле, он выставил перед собой шпагу, приготовившись дать отпор. Бретонец видел в тусклом свете сумерек, что у каждого из четверых, окружавших его, в руках блестело лезвие либо ножа, либо шпаги, и он понимал, что шансов выйти из этой передряги целым и невредимым у него почти нет. Однако сдаваться он не собирался. Ему несколько раз уже удавалось обмануть смерть, кто знает, может, ему повезёт и на этот раз.
- Бросайте вашу шпагу, сударь. Вы же видите, что окружены со всех сторон - сопротивление бесполезно, - обратился к нему один из мужчин.
Но бретонец не шелохнулся. Тогда тот же мужчина, который был, по всей видимости, главным среди нападавших, кивнул одному из своих людей, и тот со шпагой в руке атаковал Блеза. Однако противник бретонца оказался не очень сильным соперником, и Блез с лёгкостью отражал все его удары. Наконец бретонцу удалось ранить его в бедро.
- Ну всё, довольно, Жак! - остановил поединок главный, понимая, что он может лишиться одного из своих людей. - Послушайте, сударь, вам не причинят вреда, обещаю. Я лишь хочу кое-что выяснить.
- Что? - спросил Блез, не выпуская шпаги из руки, однако позволив своему раненому сопернику отступить назад.
- Вы смелый человек: ради женщины рискуете своей жизнью. Кем приходится вам мадемуазель Вире, отвечайте, сестрой, любовницей?
- Мы просто знакомы.
- Просто знакомы? - с сомнением повторил мужчина. - И вы проявляете такое рвение ради женщины, которая для вас ничто!
- У меня тоже есть к вам вопрос. Зачем вы шпионите за мадемуазель Вире? - спросил бретонец.
- Это не ваше дело, - резко произнёс мужчина. - Мой совет вам: не лезьте, если хотите остаться в живых.
- Я сам решу, что мне делать.
Но тут главарь подал еле заметный знак, и все трое его сообщников тут же подскочили к бретонцу. Один из них выбил из его руки шпагу, другой, накинувшись на него сзади, обхватил локтем его шею и принялся душить Блеза. А третий из нападавших приложил лезвие своего ножа к горлу бретонца возле сонной артерии. Теперь Блез даже не мог дёрнуться в сторону, не рискуя быть пораненным.
- Ваше упрямство ни к чему - оно лишь способно навредить вам, - сказал главарь, вплотную подойдя к бретонцу. - Я могу вас успокоить - ваши опасения беспочвенны. Я не собираюсь причинять мадемуазель Вире ничего дурного. Собственно даже, не она меня интересует. А теперь, сударь, назовите ваше имя и сословие.
- Блез Лантье, простолюдин, - ответил бретонец хриплым голосом, так как рука слуги Огюста сжимала его горло.
- Простолюдин? - переспросил мужчина. - Это с каких пор простолюдинам дозволено носить шпагу?
- Ваши люди, полагаю, тоже не дворяне, Огюст де Бурдон, - огрызнулся Блез.
- Что ж, вы правы. И порой их методы бывают слишком грубы.
И тут бретонец почувствовал, как нечто тяжёлое обрушилось на его голову, из глаз посыпались искры, ноги стали подкашиваться, и наступила тьма.
Эжени и таинственный монах. Книга 2. Часть 1
© Copyright: Флоранс Ардан, 2015
Свидетельство о публикации №215020401437
Свидетельство о публикации №215020401437
Рецензии