Случай в доме отдыха

В санатории, доме отдыха или другом таком же казенном месте хмельная компания отмечает какое - то событие. Действие происходит в небольшой комнате, где участники сабантуя с трудом помещаются.

Сумерки. В центре комнаты круглый стол под зеленой плюшевой скатертью, уставленный бутылками. Действующих лиц, видимых отчетливо, трое: высокий худой (Янковский, молодые годы), назовём его Александром. Избито имя, а лучшего не найти.

Па, привет! Это я , навсегда твоя Электра. Электра. Из тех, которые никогда, пока живы, не забудут твоего лица. Лица, где протяжная вертикальная морщина, родившаяся в наружном углу наполненного небесным сиянием родного глаза, пока ещё едва наметившаяся, стекает ниточкой пенсне от виска к срединной точке любимой колюче - узнаваемо – обожаемо небритой (о, заросшей уже к обеду после утреннего бритья барханными колючками) щеки.

Молодая стройная, как же без неё, родная сестричка Инки Уховой. Стоп. Не все знают Инку Ухову. Ну, это клон Софи Лорен, только наших корней. Обозначим, как есть, «Инна».
И рыжий толстяк с громким голосом. Подойдет любой из толпящихся утром возле пивной. Пусть его зовут Сабуров. Пётр Сабуров.

В самом разгаре возлияния Александр вдруг вспоминает, что у него сегодня особенная ночь. Ночь перед казнью. Завтра - тот самый день, когда его должны убить, связавшегося по молодости и дурости с какой - то бандой. О чём – то он там побился об заклад, пари проиграл, а ставкой жизнь была. Удалось устроить отсрочку приговора, этой ночью срок истекает. Дело давнее, те и сами этого не помнят, конечно. А все-таки. А вдруг.

Сообщение встречается дружным хохотом. Приговоренный - всеобщий любимец, дела у него идут суперово, он бодр, весел, и не помышляет ни о какой близкой расплате. Тем не менее в такое интересно поиграть. После недолгого обсуждения все соглашаются с тем, что если это последняя его ночь, то её нужно провести настолько хорошо, насколько возможно. А что может бать лучше ночи любви?

Глаза пирующих устремляются с самыми разными выражениями в сторону Инки. Она, хоть и хмельная, потупляется. Принимается заплетать в косу бахрому скатерти. Белые пальцы заметно подрагивают. Да ладно вам.

А то мы не знаем. Народ, уходим.

Гремят отодвигаемые стулья, шуршат и шлёпают шаги удаляющихся ног. Будущих любовников оставляют вдвоем, предварительно снабдив дружескими напутствиями, протагониста же крепко и неоднократно заключают в прощальные объятия.

Все убираются вон. Хлопает дверь. Голоса доносятся уже снаружи, с веранды. Безымянный персонаж в лучших традициях алкогольного юмора выдает каламбур о последней ночи, обернувшейся для кого - то первой, что немедленно становится поводом для очередного тоста.

Он и она медленно приближаются друг к другу. В наступившей тишине слышно, наконец, что за музыка льется из приемника: это «Кармен сюита» Безе - Щедрина.

Александр вдохновенно сдергивает со стола скатерть, оборачивается ею как тогой и под бурные аккорды импровизирует, попадая точно в такт, танец победителя - нечто среднее между фламенко и пляской вождя племени туарегов. Описав круг по периметру комнаты, он оказывается перед любимой, которая к нему приникает.

Далее они движутся уже вдвоем в нежнейшем из всех разновидностей вальса. Кармен - сюита весьма уместно затаивает дыхание, добравшись до своей срединной лирической части, кружащейся на цыпочках. Которая, помнишь, потом и вовсе заваливается в обморок?

А сейчас предлагаю полюбоваться запрокинутым лицом Иннесы. Вот оно: нежные черты молодой женщины медленно принимают выражение экстатического блаженства. Её правая рука обхватывает затылок героя, да так и застывает.

Между тем зеленая скатерть, потемневшая от пролитого вина, неторопливо сползает с его плеча, открывая белую рубашку с расползающимся кроваво - красным пятном. Заметившая это девушка улыбается и прижимается к любимому еще сильней.

Он ее осторожно отстраняет; Обоюдное сияние - вот какие мы теперь оба грязные - у нее по блузке тоже расползается багровая пульсирующая клякса.

А вот и наша компания. Возлияние продолжается. По теплой атмосфере, царящей на веранде, чувствуется, что выпито к тому времени уже немало. Кто - то невидимый бренчит на гитаре, напевая вполголоса. Что он поёт?  "- Безобразная Эльза, королева флирта..." Слабая лампа, одетая в самодельный абажур из листа газеты разгоняет по углам тени; силуэты виноградных листьев, приникших к деревянной решетке, проступают в темноте.

Рыжий сгорбился на стуле. Подает реплику про отсутствующих любовников. Ему отзываются скабрёзной шуточкой, неизбежной в таком случае и разговор съезжает к следующей теме. Буров, молча ерзая, не принимает участия в беседе. Поднимается. Скрипя половицами, расхаживает . Нервно машет рукой -"Пошел ты!"- в ответ на дружелюбное подтрунивание. Не выдерживает. Буркнув что-то о нашей Иннуле, которую Шурик совсем затрахал, бросается к телефону - автомату. (Устроители сна консервативны в своих привычках. Нечего не поделать. Мобильная связь до них пока ещё не дошла. Все вопросы к ним.)

Слышится "тикондерога"накручиваемого диска; щелчок соединения. Страдалец с напряженным лицом неотчетливо произносит в трубку несколько вопросов, мелькают слова "палка" и "шлюха", выслушивает с опущенной головой ответ и, подняв на притихших зрителей глаза, сообщает:

-"Говорит, третий раз встает. Кто встает?"

Реплика встречается на веранде раскатом хохота.

…Пылающая красота страстного желания, небесная голубизна насыщения, упругость кожи, бронза волос...Золото утра на моих веках.

Первое, что он увидел, прежде чем вспомнил своё имя - испещренный подробными складками носовой платок, сохнущий под потолком на провисшей тесемке. Белый в синих подтеках теней. Вокруг него реяли в утреннем луче мириады неизвестных галактик, в просторечьи банально называемые «пылинками». Фантастически подробный в своей сюрреалистичности. Подумалось почему–то : «Вот он и будет последним, что вспомню в смертную мою минуту; с этой его голубой полосочкой по краю.»

Седьмой час утра. Александр бодро вышагивает по шпалам, направляясь на станцию встречать жену. Она должна приехать сегодня утром. Желтый свет недавно вставшего солнца заливает уже выгоревшую траву, склоны холмов по обе стороны железной дороги, сосны на их вершинах и отзывчиво сверкающие рельсы.

Инка, успевшая переодеться во все чистое, направляется по своим важным делам.

Возлюбленный мой прекрасней всех царей израилевых, вздохнет он - рушатся горы, вздрогнет ресницами - опрокидываются фараоновы колесницы. Тряхнет головой - разбегаются облака, обнажается небо. Его профиль - чекан души моей. Голос его рыку льва подобен, шелесту дождя по листве, флейте в ночи долгожданной. Бедра его - две атласные кобылицы, бурые медведицы с мохнатою шкурой. Когда своей прихрамывающей поступью несется он впереди фаланги на враже-скую конницу, оттого, что ботинок натер ногу, никто никогда не догадается, что в доспехах прячется мальчик, сбежавший с уроков, с могучим отполированным бивнем, ему совершенно не нужным, а в кустах горько плачет Марта, уколовшая иголкой палец, вышивая ему кисет, ему совершенно не нужный, оттого, что он курит Приму.

…Прекрасней всех царей израилевых...Как никакой другой возлюблен не будет... …Дыхание - дуновению ветра. Рыку ястреба. Шепоту немого, пляске безногого, сверканию темноты, слепоте зрячего; пониманью непониманья.

Опершись о ствол спиной и перегородив дорожку ногами сидит неопохмелившийся Петя Буров. Заметив Инку, выдает залп табуированной лексики. Девушка молча пробует перешагнуть через его ноги. Он ловит ее за руку.

- Пусти, скотина!

- Вот шпокну тебя сейчас, тогда пущу. Все целочку из себя строила, ****ина!

Инка лепит ему плюху. Петруха в ответ – мощный хук правой в подреберье. Яростная драка не на жизнь, а на смерть. Треск рвущейся материи, оба валятся в кусты. Рев, визг, глухие удары. Рычанье. Камера отъезжает в средний план, давая нам возможность понаблюдать за качающимися ветками и медленно распрямляющимися травами.

Вдалеке показался поезд. Шурик спрыгнул с путей, уступая ему дорогу, и теперь вышагивает по полосе отчуждения. Шум приближающегося состава нарастает. -День за днем, день за днем, товарняк - порожняком.

С верху из под сосны за этой картиной с удовлетворением наблюдают, кроме нас с тобой, еще двое. Бандиты довольны - все идет по плану. Бык словит кайф. Только что, правильно рассчитав время, они побывали внизу и положили там кое - что. За все нужно платить. Когда товарняк поравняется с чуваком, поезд сойдет с рельс, погребя под собой эту маленькую фигурку, что так прикольно ковыляет сейчас там, внизу.

Неподалеку от места событий замерла в столбняке пока еще не знакомая нам женщина. Это жена Александра Аня. Она приехала ранним, поездом, собираясь сделать сюрприз мужу, и шла по дороге к санаторию, когда увидела двух негодяев, закладывающих взрывчатку на путях. (В этом месте у меня самой поперёк лица начинает скользить кривая ухмылка. Сюровость подобной концентрации возможна только во сне; а предъявленный текст и есть раскадровка короткометражки в стиле Годара, я и не спорю.)

Сейчас она видит вдалеке мужа, узнает его по обезьяньей разболтанной перевалочке и, судя по её рукам, взлетевшим к губам в жесте отчаяния, в этот момент понимает все, что должно вот - вот произойти.

Состав, полностью взяв на себя полномочия судьбы, неотвратимо движется навстречу нашему герою-любовнику. Внезапно, перекрывая грохот поезда, раздается женский крик, переходящий в ультразвук:

-"Аааааааа! Помогите! Ааааааааааа!"

Звук той пронизывающей вибрации, который иногда можно услышать на детской площадке. Может, слышали? Когда совсем маленькая девочка верещит во всю мощь юных связок – диапазон на октаву выше самого сильного сопрано - и кажется невероятным, что человеческое существо может издавать подобные вибрации своим несовершенным голосовым аппаратом.

Шураня длинным заячьим прыжком сигает вбок и принимается бежать по склону вверх; от его скоростного пролета трава и земля сливаются в сплошные полосы. Скачками и зигзагами в прямоугольнике экрана проносятся: разбитая бутылка; краб, засушенный возле муравейника; развилка тропинки - он успевает выбрать нужный рукав - но она снова раздваивается, и опять, и опять...Песок набивается в ботинки, в волосы, в глаза.

Одновременно с этим фантастическим бегом, этим крабом, стоящим в глазах, сквозь него - всплывает недавний разговор с женой:

« - Разве можно так жить, как ты живешь? Какой пример ты подаешь ребенку? Она же насмотрится на тебя, и тоже будет целыми днями в постели валяться, книжки читать. А сейчас так нельзя, понимаешь, нельзя! Иногда нужно уметь Заставить себя делать то, что не хочется, человек должен трудиться. Думаешь, Мне нравится на работу каждое утро в метро, в автобусы эти кошмарные… Пойми, я не могу больше так, я не железная, нельзя жить с мюзик – холлом; создал семью – тяни, соответствуй, а нет – труби в рог и объявляй о роспуске полка. Звыняйтэ - не смог, не справился, так хотя – бы честно. И не морочь никому головы. Подписался быть защитой и опорой – защищай и подпирай…»

И дальше, дальше в таком же духе такое же правильное и отчаянное. Отчаянье человека, доведённого до последней черты. За которой дальше только – пустота. Чернота. Аннигиляция.

«- Молодец, Лялька! Делай, как я. Делай только то, что хочется, и не нужно того, чего не хочется, а если ничего не хочется, то и не нужно ничего делать.»

А крик о помощи все звенит, не прекращаясь.

...Аня с чемоданом в руке идет по тропинке. Русоволосая в светлой одежде. Вдруг останавливается, заметив что-то, темнеющее в траве. Близоруко щурясь, старается рассмотреть то, что привлекло ее внимание. Это Инна.

Она плоско лежит в траве, вытянув руки вдоль тела. На ней черная футболка с оторванным рукавом и такого - же цвета разодранные брюки. Ноги немного согнуты в коленях и лежат неестественно. Лица не видно. По ее позе трудно определить жива она или нет.

Аня ставит чемодан. Медленно приближается, все укорачивая шаг. И вглядывается, вглядывается...


                * * *

Это было давно и неправда. Откопала вот из загашников. Привиделось когда-то нечто вроде короткометажки странной. Если кого - нибудь эта моя безделица развлечёт, буду рада.

                * * *

"Случай в доме отдыха" должен дать по меньше мере пару побегов. Но этой ночью уже на них не было сил. СлаБогу, что вообще я Эту свою давнюю запись довела сегодня до ума. Висела, и канючила, и скулила. Ось. Видчепылась вона, наконец, вид мэнэ. Мораль сей басни, как сами можете догадаться, романтически назидательная. Любовь и смерть всегда вдвоём и всё такое.

                ///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\

Иллюстрация автора


 ©Моя сестра Жаба