Письмо из санбата

             Глава администрации сельсовета вошёл в заброшенное помещение -  зал бракосочетаний – это просторная комната, заставленная вдоль стен стульями, в правом крыле которой стоит большой лакированный стол. В левом крыле зала стоят шкафы, заполненные амбарными книгами, журналами учётов, скоросшивателями и различными папками. Зал бракосочетаний стал ненужным, потому что  населения в поселке осталось чуть больше тысячи человек, браки перестали регистрироваться, да и полномочия всех сельсоветов в части актов гражданского состояния забрал районный  отдел ЗАГС, в связи с выдвинутой правительством оптимизацией.
           Всё в зале было покрыто слоем пыли: пол, подоконники, стол, стулья, шкафы и материалы, хранящиеся на полках.
            Иван Алексеевич, прошёлся по залу вдоль стен, подошёл к одному окну, потом к другому, посмотрел на улицу, через грязные стёкла. Сделав полукруг, подошёл к шкафам, взял с полки журнал, сдул с него пыль. В носу неприятно защекотало. Захотелось чхнуть, и Иван Алексеевич, быстро потёр тыльной стороной кулака кончик носа, но это не помогло, он чхнул.
         На журнале было написано: «Сельсоветский учёт. Алфавитная книга хозяйств  Зеленинского сельсовета Колываньского района, 1952 -1954 годы». Иван Алексеевич просмотрел записи и, поставив журнал на прежнее место, стал открывать дверки шкафов. На одной полке он увидел папку, на которой было написано: «Материалы по без вести пропавшим». Иван Алексеевич взял папку, прошёл в свой кабинет. Усевшись в своё рабочее кресло, положил перед собой на стол папку, развязав тесёмки, раскрыл и увидел листки бумаги, исписанные ещё чернильными ручками и простым карандашом.
       На одном потёртом листке было написано: «Письмо из санбата. 31.01.1942г. Русиной Марии Петровне.
Пишет вам муж Фёдор Васильевич и посылает вам свой мужеский красноармейский  фронтовой пламенный привет и желаю вам, Маня, всево хорошего вашей жизни и здоровья. Типер  пасылаю по привету своим деткам: дочке Зине и сыночку Васе, и желаю Вам, детки милые, всего хорошего вашей детской жизни и так же вашем учении и желаю вам, Зина и Вася, учиться только на хорошо и на отлично. Типер пасылаю вам, родная мама, Ольга Андреевна, свой сыновний красноармейский фронтовой привет и желаю вам, мама, всего хорошего вашей жизни и здоровья.           Типер, многоуважаемая моя семья:  жена Мария и детки:  Зина и Вася, и мать Ольга А.,  пишу  я вам сейчас о своём положении, так как меня 26 ч. в 8 часу вечера января 42 г. ранилы в груть, под левую сиску, в мякот,  и по грудной клетки прошла пуля  и захватила внутрь. Шла кровь из раны минут пять, а потом перестала. Но дорогая моя семья, я сам себя чуствую  очин крепким. Скоро я апять, ден через пять пайду в свою часть сражаца с нимецкими акупантами. Дорогая моя семья, прошу обо мне не беспокоица, о моём здоровье. Здоровье моё, конечно пока неплохое. А эта рана для меня пустяки. И ежели я останусь, дорогая моя семья, приду с этими ранами домой, то считайте меня счесливыми, такими же и себя. Тепер, Маня, я вам писал в том, что я послал денег 100 руб в третий раз, но пока не пришла почта, но ни знаю, все получили  ли денги, которые я посылал вперёт, 150 руб. У меня сейчас имеется денег  200 руб. Хочу послать ищо рублей 100. А 15 февраля получу ещё 115 рублей. Возможно, пошлю 200 рублей. Из них дайте моей сестре Анне Е. 100 рублей, а если пошлю 100 руб, то отдайте ей все. Пускай Аня меня поминает со своими детками.
Типер, дорогая моя семья, я вам сейчас пишу о том, что от вас получил четыре письма:  были писаны 22 декабря 1942 года и 27 декабря 1942. Я получил 16 января 1942 г. все сразу. Из этих писем узнал кое что у вас новово, тем более узнал своего единственного брата Петра В адрес. Но я, дорогая моя семья,      без остатка прочитал все письма и доволен, и сразу  я вам написал ответ, и написал брату Петру В. и Лежнёву М., Милосердову Михаилу А. и написал куме - Марии Семёновне Гусевой. Но ни знаю, получили вы те письма или нет. Еслив получили, то должны они мне все прислать по ответу. Ещё послал письмо куму Гаврилу Петровичу Свирину.
      Писать больше мне нечева. От этого письма я остаюсь жив и здоров, того и вам желаю. Обо мне, дорогая моя семья, прошу не беспокоиться. Возможно, живой буду, приду домой в скором будущем, возможно к 1 мая 1942 года. С приветом к вам Фёдор Васильевич Русин. 31/1 42 г.
    Вася и Зина, вы как-нибудь мне напишите совмесно письмо от своих лично рук и пошлите мне их. Как я прочитаю и посмотрю, как вы пишите. Зина, мне пиши, я очень был рат твоим словам. Ни знаю, как пишет сынок Вася, хотя бы он словечка два написал. С приветом к вам ваш папа – Фёдор Васильевич Русин. 31/1-42 г.
Алтайский край Колываньский район, Зеленинский с/исполком. Марии Петровне Русиной.
Почтовая полевая станция №349 с/п рота автоматчиков. Русину».
            Иван Алексеевич в один миг прочитал всё письмо, задумался и представил себе палату медсанбата, заставленную металлическими кроватями, на одной из них, в середине комнате, лежит боец Русин с забинтованной грудью и пишет огрызком простого карандаша письмо родным.
Иван Алексеевич задумался: «А может, кто-то писал под диктовку раненого? Да нет! Скорее всего, писал сам! Кто писал – это не важно. Важна суть письма!» 
Иван Алексеевич стал перечитывать: «… меня 26 ч. в 8 часу вечера января 1942 г. ранилы в груть, под левую сиску…»  Это же под сердце, - проговорил Иван Алексеевич, «по грудной клетке прошла пуля, захватила внутрь».
- Это что, значит, проникающее огнестрельное ранение в грудь?
«…Шла кровь из раны минут пять, а потом перестала.»
- Может у него кровоизлияние пошло во внутрь?
«Но, дорогая моя семья, я сам себя чуствую очин крепким…»
- Это хорошо! – подумал Иван Алексеевич и стал читать дальше – «Скоро я опять, ден через пять,
 пойду в свою часть сражаца с немецкими акупантами.»
-Настоящий герой! Может, у него на самом деле была лёгкая рана, касательная. 
«Дорогая моя семья, прошу обо мне не беспокоица, о моём здоровье. Здоровье моё, конечно, пока неплохое. А эта рана для меня пустяки».
- Может, тебе, Фёдор Васильевич, тебе так показалось, что чувствуешь ты себя хорошо, а потом стало тебе плохо  – мелькнуло в голове главы сельсовета.
« И ежели я останусь, дорогая моя семья, приду с этими ранами домой, то считайте меня счесливым, такими же и себя…» - прочитав эти строки, Иван Алексеевич, как ни старался, не выдержал и заплакал, ему  жалко стало своего земляка. - За что русскому человеку такая доля досталась? «Ежели я останусь… приду с этими ранами домой…» Мил человек!  – подумал Иван Алексеевич, но ты же не вернулся домой, судя по этой папке, в которой лежит твоё письмо, какой же ты несчастный и несчастны твои родные: мать, жена и дети! А сколько таких на Руси, и  во всём великом Советском Союзе, было?  - спросил себя Иван Алексеевич и сам ответил – не счесть!  А сколько же безродных пропало без вести в ту страшную войну, от которых не осталось даже такого письма, и ни одной строчечки, ни одного словечка?  Это ужасно!
         Иван Алексеевич встал со своего кресла, вышел из-за стола и стал ходить по кабинету взад и вперёд, чтобы немного успокоиться. Достав из кармана носовой платок, стал осушать им свои глаза.
Успокоившись, Иван Алексеевич, не стал больше перечитывать письмо с фронта, чтобы снова не заплакать, закрыл папку и положил её на край стола.
Найденное письмо из госпиталя не давало покоя Ивану Алексеевичу. Где бы он был, всё думал про раненного солдата: «Кто такой Русин? Есть ли в Зеленино его родственники, его потомки?»
Первый, кого спросил глава, это был водитель администрации, с которым они поехали смотреть ограждение сельского кладбища.
- Захарыч! А ты знаешь кто такой Русин Фёдор Васильевич?
- Так его же нет в живых, - ответил водитель.
- А ты откуда знаешь? – удивился Иван Алексеевич.
- Как не знать? Это мой родной дядя, матери брат. Он на войне погиб в 1942 –ом.
- А твою маму, не Анна ли звали?
- Анна. А ты откуда знаешь?
- Вот слушай! Недавно я зашёл в сельский архив и в папке нашёл письмо, треугольник свёрнутый…  Ну, ты, наверное, помнишь  раньше, когда конвертов не было или не на что было их купить, так писали письма на различных листках, которые потом сворачивали треугольником, писали на нём адреса:  доставки, обратный, шли на почту, где висел, один такой на всё село, большой металлический ящик с красным гербом СССР и бросали в почтовый ящик этот треугольник без конверта, без  марок. И все письма доходили до адресатов, вот почта тогда работала на совесть, а не за деньги! Бесплатно, можно сказать!   Никакой тогда же связи не было.
Так есть ли, Захарыч, у этого Русина дети, внуки?
- У Фёдора Васильевича была дочь Зина и - сын Василий, но их уже нет в живых.
А вот сын Зины – Андрюха Кирдяпкин, наш сельский фермер, приходится мне племянником.
- Андрей Иванович Кирдяпкин! Так выходит, что он и есть продолжатель рода Русина Фёдора Васильевича. Вот здорово! Как увижу Андрея Ивановича, расскажу ему про письмо, вот обрадуется!   Через столько времени, через семьдесят с лишним лет получить хоть какие-то данные, увидеть написанное дедом письмо, узнать - как он воевал, как был ранен - это очень здорово!
             Через несколько дней Банников увидел возле магазина новенький фермерский УАЗик. Кирдяпкин сидел в автомобиле с открытой водительской дверью, опершись локтём в колено, сидел и курил, видать кого-то ждал. 
- Здорово, Андрей Иванович! Как дела? – веселым тоном спросил Иван Алексеевич.
- Ничего, помаленьку! – без эмоций ответил Кирдяпкин.
- Слушай, Андрей Иванович! Недавно нашёл письмо твоего деда – Русина Фёдора Васильевича, которое он писал из госпиталя в 1942 году… Русин Фёдор Васильевич – это же твой дед?
- Ну! – не мигая, ответил Кирдяпкин, немного подумав, проговорил, - ты бы мне, как глава, лучше бы  грамоту в районе выхлопотал, а то мне скоро на пенсию надо будет оформляться, чтоб хоть какие-то льготы на старости были.
Что-то хотел Иван Алексеевич ещё спросить у Кирдяпкина о его дедушке, но подумав, решил, что не стоит, фермера Кирдяпкина информация о его родном дедушке не интересует.
- Если нужна грамота, Андрей Иванович, то выхлопочем, вы, конечно, заслуживаете грамоту, вы много делаете для села, поэтому в ближайшее время я напишу ходатайство в район, и вы получите грамоту. Не беспокойтесь, всё будет хорошо!
- Вот это другое дело! А то письмо…