На следующий день Эжени с утра ждала вестей от Блеза. Однако совершенно неожиданно о себе напомнил другой человек. После обеда служанка принесла девушке запечатанную записку от графа д'Арвэ.
"Мадемуазель Вире, - писал он ей, - мне совершенно необходимо срочно встретиться с вами. Это касается известного вам дела - у меня есть для вас важные новости. На улице вас ждёт мой экипаж. Он сам к вам подъедет и отвезёт в условленное место. Только непременно возьмите с собой вашего воспитанника, чтобы ни у кого не вызвать подозрений: никто не должен знать о том, что вы отправляетесь на встречу со мной.
Граф д'Арвэ де Ботур, пэр Франции".
"Как всё таинственно", - заметила про себя Эжени, рассматривая записку. Интересно, о чём хотел сообщить ей граф? Что стало ему известно такого важного, что он пожелал так срочно встретиться с ней? Неужели ему удалось узнать, где скрывается Огюст де Бурдон?
Эжени сожгла записку и принялась собираться на прогулку. Девушка сказала мадам де Бурдон, что чувствует себя уже намного лучше, чем вчера (последние несколько дней девушка сказывалась немного больной, чтобы лишний раз не выходить из дома), и поэтому решила отправиться с Домиником на прогулку. Это обрадовало мать мальчика и не вызвало никаких её возражений.
Итак, собравшись, Эжени вместе Домиником, вышла из дома и принялась ждать, когда к ней подъедет экипаж графа д'Арвэ. Уже по привычке, на улице девушка осмотрелась по сторонам в поисках шпиона, однако, похоже, сегодня его не было. Блез должен был вчера проследить за ним, и не было ли отсутствие шпиона сегодня связано именно с этим? Эжени немного огорчало то, что на некоторое время она вынуждена покинуть дом: ведь мог появиться Блез с новостями, а её не будет. Хотя, безусловно, девушка понимала, что то, что сообщит ей граф д'Арвэ, возможно, окажется намного важней того, о чём расскажет ей бретонец.
Экипаж графа д'Арвэ не заставил себя ждать. Как только девушка с мальчиком появились на улице, к ним тут же подъехала карета, запряжённая двойкой лошадей. Однако это была совсем не та карета, что отвозила их домой несколько дней назад от их сиятельства. На её дверце не было графского герба, да и лошади были совсем другие. Вероятно, граф д'Арвэ очень опасался того, что кто-нибудь из семьи де Бурдон прознает о том, что он водит знакомство с гувернанткой их сына.
Когда экипаж остановился возле Эжени, один из запяточных лакеев спрыгнул на землю и, подойдя к девушке, уточнил у неё: она ли мадемуазель Вире. Девушка ответила утвердительно, и слуга, открыв дверцу, попросил её и мальчика сесть в карету. Когда Эжени оказалась внутри кареты, то она, к своему удивлению, обнаружила там вместо графа д'Арвэ совсем другого человека.
- Не пугайтесь, мадемуазель, я здесь всего лишь для того, чтобы обеспечить вашу безопасность, - пояснил незнакомец, заметив замешательство девушки. - Граф д'Арвэ ждёт вас.
Это объяснение удовлетворило Эжени, и она вместе со своим воспитанником уселась на противоположное сиденье. Дверца захлопнулась, и карета тронулась с места.
Однако, вопреки ожиданиям девушки, лошади экипажа повернули не к предместью Сен-Жермен, где жил граф д'Арвэ, а в совершенно противоположную сторону. С беспокойством девушка поглядывала в окошки кареты, не понимая, куда их везут. Эжени вопросительно взглянула на слугу:
- Мы ведь едем не к дому господина д'Арвэ?
- Их сиятельство решили встретиться с вами в другом месте. Такому известному человеку, как граф д'Арвэ, совершенно излишне привлекать к себе внимание.
- Куда же мы едем?
- Не беспокойтесь, мадемуазель, мы скоро уже прибудем, - ответил мужчина.
Однако, чем дальше они ехали, тем больше девушка проявляла беспокойства. Несмотря на то, что Эжени не узнавала улиц, по которым они ехали, однако она понимала, что карета движется куда-то на север, предположительно в предместье Сен-Дени. И тут девушка вспомнила, как Блез спрашивал у неё: не в этом ли предместье живёт Огюст де Бурдон. Неужели их везут в его дом? Но кто ждёт их там: Граф д'Арвэ, которому удалось разыскать своего друга, или сам младший де Бурдон? И не попала ли Эжени в ловушку, устроенную Огюстом де Бурдоном?
Мучимая страшными подозрениями, девушка покосилась на слугу. Несмотря на то, что тот хотел казаться невозмутимым и даже равнодушным, он всю дорогу ни на мгновенье не спускал глаз с пассажиров кареты. Когда же Эжени высовывалась в окно, чтобы понять, где они едут, лицо мужчины становилось напряжённым. Девушке даже казалось, что если бы ей вдруг вздумалось выпрыгнуть из кареты, то их сопровождающий, вцепившись в неё, не позволил бы ей сделать этого. И этот пистолет, висевший у него на поясе, для чего он был нужен слуге?
Тем временем дорога, по которой они ехали, становилась всё хуже, карету всё чаще подбрасывало вверх на ухабах и она всё сильней раскачивалась из стороны в сторону.
- Попросите кучера, чтобы он остановился: мы дальше с вами никуда не поедем, - вдруг попросила Эжени мужчину. - Я передумала встречаться с графом д'Арвэ.
- Это невозможно, мадемуазель, мне приказано доставить вас в определённое место.
- Попросите остановить карету, сейчас же! - потребовала девушка.
Однако мужчина даже и не думал выполнять просьбу Эжени. Тогда девушка высунулась из окна и крикнула кучеру, чтобы он остановил лошадей, но в тот же момент она почувствовала, как её сопровождающий грубо схватил её за плечо и с силой дёрнул её назад.
- Сядьте-ка на место, мадемуазель, иначе случится нечто плохое, - прошипел он у неё над ухом.
И тут девушка почувствовала, что что-то холодное упирается в её шею. Эжени опустила взгляд вниз и увидела, что мужчина держит в руке пистолет. Кулаком свободной левой руки он постучал об стенку кареты и крикнул кучеру:
- Ну-ка, подхлестни лошадей, а то наша гостья разбушевалась.
Теперь у Эжени не осталось никаких сомнений в том, что ни эта карета, ни эти люди не имеют никакого отношения к графу д'Арвэ. Чтобы приободрить и успокоить своего воспитанника, с ужасом следившего за мужчиной, державшим в руке пистолет, она приобняла его. Но это пришлось не по вкусу их стражнику.
- Отсядьте-ка от мальчишки, мадемуазель, - приказал он. - Мне так будет спокойней.
- Мальчик напуган, разве вы не видите? Прошу вас, уберите пистолет. Я обещаю, что не попытаюсь бежать.
- Конечно, не попытаетесь, иначе в его голове будет дырка, - сказал мужчина, и тут он резко схватил Доминика за шиворот и, перетащив его на своё сиденье, усадил рядом с собой. - Так вот будет лучше.
Мальчик тут же ударился в слёзы и принялся испуганно орать, зовя маму.
- А ну заткнись, - пригрозил ему мужчина и зажал его рот своей ладонью.
- Да как вы можете так обращаться с ребёнком? - возмутилась Эжени. - Ему ведь всего пять лет! Вы его испугали до смерти.
- А мне плевать на него и на вас, - равнодушно произнёс мужчина. - У меня приказ вас доставить и всё.
- И кто вам дал такой приказ? Огюст де Бурдон?
- Будете вести себя благоразумно - скоро узнаете. Иначе... - и слуга вновь наставил ствол своего пистолета на девушку.
Досада жгла Эжени оттого, что она так легко попалась в ловушку. И что ещё теперь она могла поделать, кроме как смириться, надеясь на лучшее, и следить за дорогой на тот случай, если им всё-таки удастся бежать. Впрочем, девушка мало верила в это. Хоть Эжени и не была знакома с Огюстом де Бурдоном, она достаточно слышала про него, чтобы понимать, что этот человек предпримет всё, чтобы не допустить подобного. Но только вот зачем она понадобилась Огюсту?
Наконец лошади стали замедлять свой ход, и карета остановилась возле небольшого двухэтажного особняка. Удерживая всё ещё всхлипывавшего Доминика за курточку, мужчина высунулся в окошко, чтобы убедиться, что всё в порядке и на улице нет посторонних людей. Затем он вытолкнул мальчика из кареты и, приказав его гувернантке следовать за ним, сам вылез из кареты.
Эжени повиновалась. "Запяточные лакеи", спрыгнувшие на землю, тут же окружили её и Доминика с двух сторон. И понятное дело, что они не играли больше никакой роли, кроме как дополнительной охраны. И если бы девушке вдруг вздумалось бежать, то они непременно бросились бы за ней следом.
Мужчина потащил сопротивляющегося мальчика в дом, а следом за ним смиренно шла его гувернантка. Пленников отвели в небольшую, скромно обставленную комнату на втором этаже, где из мебели были одна кровать да небольшой столик, на котором стоял таз с кувшином для умывания. Больше в комнате ничего не было. Прислуга вышла, и Эжени услышала два щелчка в замочной скважине, а затем скрежет задвигавшегося засова, прибитого снаружи. В комнате царил полумрак из-за плотно задёрнутых штор. Девушка подошла к окну, чтобы раздвинуть шторы, и тут обнаружила, что все рамы окон были крепко заколочены гвоздями. Явно Огюст де Бурдон тщательно подготовился к их похищению.
Чтобы обдумать положение, в которое попали она и её воспитанник, Эжени уселась на кровать. Заколоченные окна не обрадовали девушку, ведь это значило, что её привезли сюда не для того, чтобы побеседовать с ней, - она и её воспитанник находились в заточении. И если оно продлится слишком долго, то, конечно, ей нужно будет предпринять попытку побега, хотя с Домиником сделать это ей будет и нелегко. Но прежде Эжени нужно было дождаться их похитителя, чтобы понять, ради чего их привезли сюда. Впрочем, девушка предполагала, что Огюст де Бурдон мог вообще не появиться.
Тем временем прошёл час, а может быть, и два, а их похититель так и не дал о себе знать. Эжени думала о родителях мальчика: что будет с ними, когда их сын не вернётся к вечеру домой. Ей жалко было и Доминика, который то и дело всхлипывал, напуганный грубым обращением с ним слуги, и скучал по маме.
Неизвестность томила девушку, ведь нет ничего более гнетущего, чем она. Лучше знать, что тебя ожидает, пусть даже самое плохое, чем находиться в полном неведение. Наконец потеряв терпение, Эжени подошла к двери и прислонилась к ней ухом. Однако в коридорах дома было тихо. Тогда девушка принялась со всей силы колотить кулаком по двери, надеясь, что произведённый ею шум привлечёт хоть чьё-нибудь внимание. Однако, увы, никто не спешил к дверям их комнаты.
- Эй, кто-нибудь! - принялась кричать она. - Я хочу всего лишь знать, зачем нас здесь держат и когда отпустят.
Но и это ей не помогло: дом молчал, словно был пуст. Может быть, девушке стоило разбить окно, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Но когда Эжени с этой мыслью подошла к окну и посмотрела в него, то увидела одного из слуг, - того самого, что был с ней в карете, - расхаживающего по двору, и наверняка с той целью, чтобы не дать пленникам бежать. Нет, днём о побеге даже не стоило и думать. А вот ночью, когда все будут спать...
Не находя себе места, раздражённая Эжени принялась мерить шагами комнату, обдумывая план побега. Однако в конце концов она утомилась и вновь присела на кровать. Чтобы отвлечь себя и ребёнка, девушка стала рассказывать мальчику сказки. Когда же она вновь взглянула в окно, то увидела, что двор лежал в огромной чёрной тени дома. Солнце садилось, начинало вечереть.
Но вот наконец Эжени услышала чьи-то шаги в коридоре, которые приближались к двери их комнаты; в скважину был вставлен ключ, послышался скрежет засова.
Девушка, не зная, кто появится на пороге, вскочила с кровати. Дверь отворилась, и Эжени увидела двух мужчин. Один из них, на боку которого висела шпага, вошёл в комнату, второй, слуга, остался за дверью. Девушка сразу узнала в молодом человеке, с жёсткими чертами лица и светло-голубыми глазами, монаха, караулившего её тогда у отеля "Де Виллар".
- Добрый вечер, мадемуазель Вире. Простите, что из-за меня вам приходится терпеть некоторые неудобства, - с показной любезностью извинился Огюст де Бурдон. - Однако могу вас заверить, что это временно. Поэтому вам не стоит понапрасну тратить свои силы, пытаясь выбить дверь.
- Я всего лишь хотела узнать: зачем нас привезли сюда и почему держат взаперти. Это похищение? - спросила Эжени.
- Вы можете называть это любым словом, каким вам заблагорассудится, - спокойным тоном произнёс мужчина.
- Чего вы от нас хотите?
- От вас, мадемуазель Вире, мне ровным счётом ничего не нужно. Вы оказались в этом месте только потому, что являетесь гувернанткой этого мальчика.
- Неужели он в чём-то виноват перед вами?
- Нет, не он.
- Это гнусно то, что вы затеяли. Ребёнку всего пять лет! Он не может отвечать за поступки своего отца!
- Вы зря так горячитесь: обещаю, с вашего воспитанника не упадёт и волос. Он побудет всего несколько дней в разлуке со своими родителями.
- Когда нас отпустят?
- Это зависит не от меня.
- А от кого же? От его отца?
- Вы задаёте слишком много вопросов, мадемуазель, - раздражённо произнёс Огюст. - Вы хотели знать: зачем вы здесь - я вам ответил. Больше вам знать ничего не нужно.
Но Эжени не унималась.
- Всё дело в этом наследстве, не так ли? Вы готовы на всё, чтобы вернуть состояние вашего отца: обвинить брата в убийстве, похитить ребёнка!
- Я всего лишь хочу вернуть себе то, что полагается мне по праву. Потому что я и только я являюсь законным наследником всего того, что отец приобрёл за долгие годы своей деятельности. Мой старший брат не имеет к этому никакого отношения. Он несколько лет назад решил вести все свои дела самостоятельно, после того, как обвинил нашего отца в том, что тот ущемляет его в его доли. А теперь, когда тот умер, решил прибрать всё к своим рукам!
- Но на стороне вашего брата закон. Он как старший в вашей семье является наследником всего имущества. И предполагать, учитывая, что вы с братом уже долгие годы находитесь в ссоре, что он в порыве благородства уступит всё вам - наивность.
- В завещании, которое Жослен выкрал, мой отец отписывал всё мне, мне и никому другому! - всё больше горячился Огюст.
- Вы видели это завещание или ваш отец говорил о нём?
- Нет, не видел. Но отец не мог не написать его, зная, что иначе всё после его смерти отойдёт к Жослену. Он не мог этого допустить.
- Это лишь ваше предположение, господин де Бурдон. Вы знаете, что граф д'Арвэ и ваш отец дружили, и его сиятельство мне говорил, что он никогда не слышал от него про завещание. Ваш отец чувствовал себя полным сил и собирался прожить ещё долго. Его сразила внезапная смерть.
Молодой человек сделал несколько шагов по комнате, досадуя на себя из-за того, что не смог сдержаться. И обретя прежнее спокойствие, сказал:
- Теперь это не имеет никакого значения. Я получу всё, что мне причитается, независимо оттого, существовало завещание или нет.
- Вы собрались шантажировать брата при помощи малолетнего ребёнка?
- У меня нет другого выхода, мадемуазель, - цинично произнёс Огюст. - Однако, повторяю, вам совершенно не о чем беспокоиться. Я обещаю, что сделаю всё, чтобы пребывание в этом доме не доставляло вам неудобств. Скоро вам принесут ужин и свечи и, если понадобится, на ночь вам могут разжечь камин.
- А вы сможете заменить ему мать? - спросила Эжени, указывая на Доминика.
Тут глаза мужчины снова вспыхнули.
- Ну всё, довольно! Меня утомило ваше обострённое чувство справедливости! Ваше дело быть при мальчике! Больше ни на какие вопросы я отвечать не стану, - и, резко повернувшись, Огюст направился к выходу.
Когда он покинул комнату и дверь за ним захлопнулась, Эжени вновь услышала щелчок закрывавшегося замка и скрежет задвигавшегося засова.
Разговор с Огюстом де Бурдоном огорчил девушку, так как ей стало совершенно понятно, что в ближайшее время ей и Доминику не суждено вернуться домой. Пока два брата не поделят наследство своего отца, её воспитанник не увидит своей матери. Сколько им понадобится времени, чтобы договориться между собой, никто не знал. Оставалось только надеяться, что Жослен де Бурдон, переживающий за сына, не станет упрямиться и примет условия брата.
Расстроенная, девушка вновь присела на кровать рядом со своим воспитанником и прижала Доминика к себе.
- Кто это был? - спросил её мальчик.
- Кто? - переспросила озадаченно Эжени, не зная, что ответить своему воспитаннику.
Как сказать ему, что человек, который устроил их похищение и запер в этом доме, его родной дядя?
- Он знает моего папу? Вы говорили о нём.
- Да, знает, - ответила девушка, поглаживая Доминика по волосам. - У них общие дела.
- Он убьёт нас?
- Нет, нет, что вы, - тут же поспешила успокоить мальчика его гувернантка. - С чего вы взяли? Мы просто погостим у него несколько дней.
- Я видел раньше того человека, который ехал с нами в карете.
- Когда вы его видели, где? - воскликнула изумлённая Эжени.
- У нас дома, он приходил к папе.
- К вашему папе? Когда это было?
- Я не могу сказать, - замотал головой Доминик, пряча свой взгляд, словно он был в чём-то виноват.
Девушка развернула мальчика к себе и умоляюще посмотрела на него.
- Доминик, прошу вас, скажите мне: когда вы его видели. Это очень важно!
- Это было давно, тогда была гроза ночью. Я сильно испугался и хотел пойти к маме. Но увидел, что в комнате папы горят свечи, а дверь была открыта. Я решил пойти к нему, потому что он сильней. А там... - тут мальчик снова замялся: было видно, что ему неприятны эти вспоминания.
- Ну, что там было? Говорите! - не унималась Эжени.
- Папа был не один, там была Франсуаза. Она... она обнимала папу так, как обнимает его мама, и говорила странные слова.
- Какие?
- Я не помню, но папа был очень напуган. А потом появился этот человек. Он схватил меня сзади за сорочку, так же как и сегодня, и хотел убить. Но папа остановил его и велел мне уйти в комнату спать. Но я только притворился, что сплю. Когда Франсуаза ушла, я подошёл к окну и увидел, как этот человек вышел из дома, и с ним был ещё один. Они несли что-то очень большое. Потом положили это на повозку и уехали.
- Вы уверены, что тот человек, которого вы видели тогда и сегодня, один и тот же? - спросила Эжени с большим сомнением: ведь из слов Доминика выходило, что тот слуга служил двум господам, которые ненавидят друг друга.
- Нет, в первый раз я не видел его лица - было темно. Но когда он в карете схватил меня за куртку, я понял, что это он.
- О, нет, нет, успокойтесь, - произнесла девушка. - Это не он. Это два разных человека, просто они оба разозлились на вас и потому были так грубы с вами. - И после некоторой паузы она продолжила: - Вы сказали, что в тот день была гроза. В этом году гроза была всего однажды, в ночь на Пальмовое воскресенье. Значит, это тогда всё случилось?
Мальчик утвердительно кивнул. Всё сходилось. Ведь именно после той ночи, в поведении Доминика Эжени заметила изменения. Но оказалось, он был просто напуган тем человеком, схватившим его за шиворот. Но что стало причиной бессонницы господина де Бурдона? Это не было похоже на свидание с любовницей, хоть Доминик и застал своего отца вместе с Франсуазой, но ведь на любовные свидания не приглашают посторонних людей. Кто был тот человек, что застал мальчика у дверей комнаты отца, и что затем он вынес из дома? И по странному стечению обстоятельств именно в тот же день исчез Огюст. И если бы Эжени своими собственными глазами не видела бы его целым и невредимым, то она, скорее всего, предположила бы, что то большое, что выносили из дома, было телом младшего брата де Бурдона. Но Огюст был жив! Рассказ Доминика не внёс никакой ясности, а напротив, породил ещё больше загадок.
В конце концов бесплодные размышления о братьях де Бурдон и события сегодняшнего дня настолько утомили девушку, что ей уже ни о чём не хотелось думать. Она прилегла на постель и прикрыла глаза: всё равно ей больше ничего не оставалось, как запастись терпением и ждать. Доминик примостился с ней рядом, и вскоре они незаметно для самих себя оба впали в дремоту.
Когда Блез вновь открыл глаза, ему показалось, что он ослеп, так как ничего, кроме тьмы, он перед собой не увидел. Однако постепенно какие-то размытые, серые очертания стали вырисовываться перед ним, и можно было рассмотреть, что он находится в большом помещении, где царил полумрак, и только скупой янтарно-жёлтый свет просачивался между досок, которыми были заколочены маленькие оконца. В помещении пахло прелым сеном и гнилью.
Блез попытался приподняться, но он тут же почувствовал сильную ноющую боль в затылке, а в висках запульсировала кровь. Бретонец остался сидеть и, опустив руки вниз, нащупал, что под ним находится сено. Глаза Блеза всё больше привыкали к темноте, и всё отчётливее перед мужчиной вырисовывались стены какого-то сарая. Неподалёку на полу лежала кормушка, из которой обычно кормят свиней, в углу стояли два колеса от телеги и какие-то жерди. Блез стал вспоминать, как он мог здесь очутиться, и постепенно все события плавно друг за другом всплыли в его памяти - слежка за шпионом Эжени, поджидавшая его засада, драка, разговор с Огюстом де Бурдоном, затем - удар по голове, после которого все воспоминания обрывались. Вероятно, после того, как бретонец потерял сознание, его и оттащили в этот сарай.
Нужно было попытаться выбраться отсюда, сарай вовсе не походил на крепость, из которой невозможно бежать. Блез медленно встал на ноги - голова у него немного кружилась, а ноги плохо слушались, - и всё же он подошёл к окну, и сквозь щель между приколоченных досок увидел крестьянский двор, по которому разгуливали куры. Разглядев в полумраке дверь, он направился к ней и толкнул её. Однако та оказалась запертой. Блез постучался, потом стал пытаться вышибить дверь плечом. Наконец за дверью бретонец услышал женский старческий голос:
- Подождите, сударь, подождите. Сейчас я вам открою, а то вы мне дверь вышибите.
Послышался скрежет отодвигающегося заржавленного засова, и дверь с громким скрипом отворилась. Перед Блезом стояла старуха, которой было лет семьдесят, в рваном сером чепце и с грязным, почти чёрным передником. Бретонец в недоумении взглянул на неё: неужели эта старая карга приставлена ему в стражи? Где же головорезы Огюста де Бурдона? Бретонец ожидал, что вот-вот сейчас кто-нибудь из них выскочит из-за угла, вооружённый до зубов. Блез окинул взглядом двор, однако похоже, что здесь, кроме этой старухи и кур, действительно больше никого не было. Никто его не охранял, никто ему не препятствовал. Отряхнув со своей одежды сено, мужчина прошёл мимо старухи и направился к воротам.
- Мне велено было сказать вам, сударь, что ваш конь пасётся там, на лугу, - услышал у себя за спиной бретонец шамкающий голос старухи.
Не веря своим ушам, Блез обернулся. Что? Его конь, его любимый Гвент был где-то здесь, он не убежал и не попал в руки де Бурдона!
- Там вот, - сказала старуха, указывая своей костлявой рукой чуть левее ворот.
Блезу тут же хотелось броситься к воротам, чтобы убедиться собственными глазами, что Гвент действительно находится там и его не обманывают. Однако всё же прежде он спросил старуху:
- Давно я здесь у вас?
- Вас нынче ночью привезли. Сказали, что вы мертвецки пьяны, а когда проснётесь, будете сильно буянить. Просили не выпускать вас, пока вы совсем не протрезвеете. Да я вижу, что вы уж очухались.
Мужчина глянул на небо, пытаясь определить, который был сейчас час. Золотистое солнце в оранжевой короне стояло низко над горизонтом. Похоже, был вечер, часов шесть или семь. Нужно было спешить, ведь его ждала Эжени с вестями.
Бретонец бросился туда, где, по словам старухи, должен был находиться его конь. И, оказавшись за воротами, он неподалёку действительно увидел силуэт вороной лошади, пасущейся на лугу. Блез поспешил к ней. Ещё издалека рядом с конём бретонец приметил мальчишку лет восьми-девяти, который, сидя в траве, ковырял землю каким-то длинным железным прутом. Когда мужчина приблизился к нему, то, к своему удивлению, он увидел, что этим прутом была шпага. И ни чья-нибудь, а его шпага, то есть та, что одолжил ему господин Жербер.
- Откуда она у тебя? - спросил Блез мальчишку, подойдя к нему.
- Мне дядя дал и сказал, чтоб я отдал её господину по имени Лантье.
- Я Лантье, отдай её мне.
Мальчик тут же послушно протянул шпагу мужчине и, посмотрев на него, сказал:
- Мне сказали, что вы мне заплатите за то, что я стерёг вашу шпагу и вашего коня.
Не возражая, Блез полез в свой карман, надеясь отыскать в нём хоть какую-нибудь монету. К счастью, там завалялись несколько су. Бретонец протянул их мальчишке, который, получив деньги, тут же подскочил со своего места и бросился бежать в сторону деревни.
Пристегнув шпагу к поясу, Блез направился к Гвенту. Конь, услышав шаги приближавшегося к нему человека, поднял голову и, узнав своего хозяина, радостно заржал. Подойдя к Гвенту, мужчина принялся ласково трепать его шею и гладить по переносице, радуясь тому, что он вновь видит своего верного друга. Ведь, честно говоря, бретонец уже и не надеялся увидеть Гвента когда-либо ещё. Если бы это случилось, то это была бы чувствительная потеря для Блеза. Ведь по сути дела, после того, как Аэль уплыл в Новую Францию, этот конь, не раз спасавший его в трудную минуту, остался единственным другом бретонца.
Очевидно, Гвент тоже был рад вновь увидеть хозяина. Изогнув шею, он принялся хватать зубами одежду Блеза: то за обшлага его камзола, то за его полы, словно таким образом пытался удержать мужчину подле себя, боясь, как бы тот вновь куда-нибудь не исчез.
Что за чудеса творились с ним? Думал бретонец. Его не убили, вернули ему его коня и шпагу. Может, он всё ещё спит и ему снится сказочный сон?
Блез вскочил в седло Гвента и огляделся: перед ним, в четверти лье от него, возвышался холм Монмартра с его мельницами. Нужно было спешить. Но тут перед мужчиной встала дилемма. Его ждали два человека - Эжени, ожидавшая от него известий, и его патрон, - к кому из них ему отправиться первым? Однако предположив, что, вероятно, господин Жербер будет более обеспокоен его исчезновением, ведь бретонец должен был приехать к нему ещё утром, мужчина решил сначала отправиться к нему. Что же касалось девушки, то Блез надеялся, что она не будет слишком сильно встревожена его отсутствием, ведь он обещал навестить её только в том случае, если ему станет что-либо известно. Блез стукнул Гвента ногами по бокам и направил его в сторону Парижа.
Господин Жербер встретил Блеза обеспокоенным, и бретонцу почти с порога пришлось объяснять причину своей столь долгой задержки. Он поведал своему патрону о его стычке с Огюстом де Бурдоном, а также о том, что пробыл без сознания, после удара по голове, почти целые сутки.
Поспешно обсудив с господином де Жербером последние нюансы своей поездки в Бретань, которая должна была состояться через пару дней, Блез отправился к дому де Бурдонов. Несмотря на то, что, по сути дела, слежка за шпионом Огюста ничего не дала бретонцу и ему ничего не удалось выяснить, он всё же решил навестить девушку, хотя бы для того, чтобы сообщить ей, что вскоре, к его сожалению, он должен уехать в Бретань и больше не сможет ей помогать. Как бы ни хотелось Блезу остаться в Париже, отказаться от поездки или перенести её на более поздний срок было невозможно: место в почтовой карете было уже зарезервировано, и он вынужден был оставить Эжени одну в Париже, так и не сумев ничем ей помочь. И это огорчало его. Впрочем, слова Огюста де Бурдона о том, что он не собирается причинять девушке ничего дурного, немного успокаивали его.
Итак, попрощавшись со своим патроном, Блез отправился на улицу Сент-Оноре. Спешившись у ворот дома де Бурдона, бретонец быстрыми шагами пересёк двор, который был пуст, и, так как время для визитов давно уже прошло, вошёл в дом через чёрный ход, использовавшийся прислугой. В коридоре дома царили тишина и полумрак. Блез осторожно стал пробираться по нему, надеясь встретить хоть кого-нибудь из прислуги, пока его не обнаружил кто-нибудь из хозяев дома и его не приняли за вора. Наконец он увидел, что в одном из помещений горят свечи, и оттуда доносились женские голоса:
- Уже ужин остыл, а мадам всё не велит подавать.
- Она совсем от рук отбилась. Гуляет, сколько ей вздумается. Словно она не понимает, что мадам очень волнуется, когда она задерживается у этой своей аристократки.
Когда бретонец поравнялся с этим помещением, он увидел, что это была кухня, и там за столом сидят три женщины. Одна из них, по всей видимости, была кухаркой, а две другие - служанками, которые, в отличие от своих господ, не страдали отсутствием аппетита, так как за обе щёки уплетали суп. Однако, увидев внезапно появившегося в дверях незнакомца, они застыли с ложками в руках, в изумлении уставившись на него.
- Вы кто? - спросила кухарка.
- Простите, что помешал вам, - извинился бретонец. - Но мне необходимо увидеться с мадемуазель Эжени Вире, гувернанткой сына мадам де Бурдон. Прошу вас, сообщите ей, что её ждёт Блез Лантье.
- Её ещё нет, - ответила одна из служанок (которая была не кто иной, как Франсуаза), с любопытством окидывая взглядом незнакомца с головы до ног.
- Где же она?
- Она отправилась на прогулку с сыном мадам и до сих пор не вернулась, - пояснила кухарка.
- Как всегда заболталась со своей подружкой - мадам де Монтуар. Она совсем не думает о времени, - зло добавила Франсуаза.
- Но зачем вам понадобилась мадемуазель Вире? - поинтересовалась кухарка у Блеза.
- Она должна была ждать меня, - ответил бретонец, удивлённый тем, что Эжени, несмотря на его предостережение, не дождалась его и всё же решила отправиться вместе со своим воспитанником на прогулку.
- А вы кто, её любовник? - язвительно спросила камеристка.
- Франсуаза! - резко одёрнула кухарка девушку, отставляя от неё тарелку с супом. - Я думаю, что мадам надо сообщить, что гувернантку спрашивает некий господин. Поэтому отправляйся-ка ты к мадам и доложи, что здесь мадемуазель Эжени ждёт... э, как ваше имя?
- Блез Лантье.
- Господин Блез Лантье, - повторила женщина.
Недовольно сверкнув глазами, камеристка всё же встала из-за стола и направилась вон из кухни. Однако, проходя мимо мужчины, она кокетливо ему улыбнулась.
Когда служанка исчезла из вида, Блез, в сердце которого зародилась тревога, так как он понимал, что задержка Эжени не случайна и наверняка что-то случилось, обратился к кухарке:
- Как я понял, Эжени отправилась на прогулку вместе с сыном мадам де Бурдон. Но ведь уже поздно, как могли отпустить их в такое время?
- Мадемуазель Эжени ушла ещё днём. В последнее время она частенько стала возвращаться довольно поздно. Правда, сегодня уж это ни в какие ворота не лезет - девятый час пошёл. Мадам места себе не находит, каждые пять минут выбегает на лестницу и спрашивает, не вернулась ли мадемуазель Вире.
- А что за мадам де Монтуар, которую упомянула служанка?
- А-а, это давняя подруга мадемуазель Вире. Она часто у неё бывает.
Но наконец вернулась Франсуаза.
- Вас просят пройти в гостиную, сударь, - манерно доложила она Блезу. - Я вас провожу.
Зайдя в гостиную, бретонец увидел там молодую женщину, нервно расхаживавшую из угла в угол - по всей видимости, она не находила себе места, - и её огромные серьги в ушах раскачивались в такт её движениям. Лицо же её выражало крайнюю обеспокоенность.
- Добрый вечер, мадам, - поклонился Блез хозяйке дома.
Но мадам де Бурдон было не до церемоний в эту минуту и потому она сходу спросила мужчину:
- Мне сказали, вы хотите видеть мадемуазель Вире и что она должна была ждать вас.
- Да, мадам, - подтвердил бретонец.
- Но она до сих пор ещё не вернулась с прогулки с моим сыном.
- Мне уже сообщила об этом ваша прислуга, мадам. И я, как и вы, очень встревожен долгим отсутствием мадемуазель Эжени. У нас была договорённость с ней, что я навещу её сегодня и ожидал, что она будет ждать меня.
- Не понимаю, что могло их так задержать. Неужели с ними могло произойти какое-то несчастье!
- Мадемуазель Эжени говорила мне, что она обычно гуляет вместе со своим воспитанником по Елисейским Полям или в Булонском лесу. Я думаю, что вам, мадам, следовало бы отправить туда прислугу.
- Я отправила человека в дом мадам де Монтуар, это давняя знакомая мадемуазель Эжени. Я знаю, что они довольно часто встречаются во время прогулок в тех местах, которые вы назвали. Возможно, что мадемуазель Эжени просто заболталась.
- Мадам де Бурдон, увы, но я думаю, что всё намного серьёзней, чем вы предполагаете. Вы знали, что за мадемуазель Эжени установили слежку?
- Слежку? - изумилась женщина. - В первый раз это слышу! Но кому это понадобилось?
- Брату вашего мужа, Огюсту де Бурдон.
- Огюсту?! Значит, он всё же жив! Слава богу! - выдохнула женщина с облегчением, сложив перед собой руки, словно в молитве.
- А вы сомневались в этом, мадам? - спросил Блез, внимательно посмотрев на собеседницу.
- Нет, конечно же, нет. Я знала, что все эти обвинения в адрес моего мужа - лишь домыслы его злопыхателей. Я ни на минуту не сомневалась в том, что мой муж ни в чём не виноват. Но я не понимаю, зачем Огюсту понадобилось следить за нашей гувернанткой?
- Я слышал много не очень лестных отзывов о брате вашего мужа. Он любыми путями старается вернуть себе состояние своего отца, которое ушло у него буквально из-под носа. И я думаю, что он следил за мадемуазель Эжени неспроста, он что-то затеял.
- Не понимаю, почему же мадемуазель Эжени ничего не сказала об этом ни мне, ни моему мужу, - недоумевала мадам де Бурдон.
- Вероятно, она не успела. О том, что за ней следит именно господин Огюст, она узнала совсем недавно. Его по описанию узнал граф д'Арвэ. Вы знаете этого человека?
- Конечно, мне ли его не знать! - и глаза женщины загорелись недобрым огоньком. - Ведь это именно он первым выдвинул обвинение против моего мужа. Но разве мадемуазель Эжени с ним знакома?
- Насколько мне известно со слов Эжени, граф обратился к ней, когда пытался выяснить обстоятельства исчезновения своего друга.
- Конечно, граф д'Арвэ должно быть очень сильно обеспокоен исчезновением Огюста, ведь это рушит все его планы. Видите ли, брат моего мужа занимается контрабандой. Без крупных взяток таможенникам в портах и своих людей этот груз невозможно было бы не погрузить на судно, не разгрузить его. А граф д'Арвэ - этот могущественный вельможа, близкий ко двору, с огромными связями - как раз тот человек, который может всё уладить. Безусловно, всё это делается небескорыстно с его стороны. Когда же Огюст исчез, самым простым для графа оказалось - обвинить во всём моего мужа. Но ведь теперь граф знает, что Огюст жив! Почему он не расскажет об этом полиции? Почему моего мужа по-прежнему подозревают в совершении преступления? - вопрошала мадам де Бурдон, глядя на Блеза, словно он был способен всё ей объяснить.
- Я думаю, что господину де Бурдону следует поговорить с графом д'Арвэ и потребовать, чтобы тот рассказал полиции всё, что ему теперь известно, - посоветовал бретонец. - Но скажите, где живёт брат вашего мужа, не в предместье ли Сен-Дени?
- Да, где-то там, я точно не знаю. Но уверяю вас, что Огюст в течение всего этого месяца ни разу не появлялся там. Его дом обыскивала полиция, прислугу опрашивали. И если бы Огюст появился там, то кто-нибудь сообщил бы об этом.
- Разве можно полагаться на прислугу? Она скажет всё, что прикажет ей её хозяин. Вероятно, господину Огюсту очень выгодно, чтобы его считали умершим, чтобы никто не мешал ему осуществлять его замысел. Есть предположение, что господин Огюст поначалу скрывался в одном из монастырей. А для того, чтобы его никто не мог узнать, ходил по городу, одетый в монашескую рясу.
Тут мать Доминика встрепенулась.
- Да, да! Я сама видела несколько раз около нашего дома некоего монаха. Он был в рясе монаха-августинца. Правда, его лица я ни разу не видела: его капюшон всегда был низко надвинут на глаза. Но теперь я не сомневаюсь, что это был именно Огюст. И выходит, он действительно следил за нашим домом и за гувернанткой!
- Я думаю, что господина Огюста интересует не столько ваша гувернантка, мадам, сколько ваш сын. Ведь для вас и вашего мужа Доминик - самое уязвимое место.
- О, боже! - воскликнула женщина, и в её глазах отобразился ужас. - Но неужели он осмелится причинить вред ребёнку? - и мадам де Бурдон с отчаянием посмотрела на Блеза, надеясь, что хотя бы он скажет какие-то утешительные слова или опровергнет её предположение.
- Боюсь, мадам, что господин Огюст настроен решительно. Я думаю, вам лучше меня известно, на что способен этот человек.
Женщина охнула, прикрыла руками лицо, искажённое переживанием, и, присев на одно из кресел, стоявших в гостиной, беззвучно заплакала.
- Мадам, простите, но нельзя медлить, - обратился к ней Блез. - Нужно немедленно отправляться в Шатле и рассказать всё генерал-лейтенанту полиции. Пусть он направит солдат в предместье в Сен-Дени, пусть они ещё раз обыщут дом господина Огюста. Я уверен, что он сейчас там.
- Да, да, конечно, вы правы, - сказала женщина. - Но прежде нужно всё рассказать моему мужу, - и, вытерев слёзы и немного успокоившись, она взяла в руку колокольчик, чтобы вызвать прислугу.
Явилась Франсуаза. Она была бледна и необычайно взволнована, хоть и старалась скрыть это всеми силами. Очевидно, камеристка подслушивала под дверью, и известие о том, что Огюст жив, стало для неё совершенной неожиданностью, ведь она была уверена, что брат господина де Бурдона мёртв. Франсуаза своими собственными глазами видела его труп с раной в груди! Как же он мог воскреснуть? Или, и вправду, он воплощение самого дьявола?
- Франсуаза, попроси моего мужа явиться сюда, в гостиную, - попросила её мать Доминика.
- Да, мадам.
И служанка стремглав поспешила в кабинет господина де Бурдона, чтобы рассказать хозяину дома всё, что она подслушала через замочную скважину.
- И почему мой муж не послушал меня? - досадовала мадам де Бурдон. - Я ведь говорила ему, что лучше пойти на примирение с Огюстом. Огюст ужасный человек. Его жадность безмерна.
- Но не более безмерна, чем у вашего мужа, мадам, - заметил Блез. - Согласитесь, всего этого не случилось бы, если бы ваш муж не был так же ослеплён деньгами, как и его брат.
- Но мой муж получил наследство согласно закону, - попыталась было оправдать своего супруга мадам де Бурдон.
- Согласно какому закону, мадам? Совести? Впрочем, я не имею никакого права осуждать вашего мужа, так как сам до недавнего времени поклонялся тому же богу, что и он.
Но тут их разговор прервал стук в дверь. Но это была не Франсуаза, а лакей, который доложил, что приехала мадам де Монтуар.
- Она привезла моего сына и гувернантку? - с надеждой спросила мать Доминика у слуги, вскакивая с места и готовая тотчас же броситься в переднюю, чтобы обнять вернувшегося сына.
- Нет, мадам де Монтуар прибыла одна, - к большому разочарованию хозяйки дома ответил слуга.
- Пригласите её сюда, Жан-Клод, - упавшим голосом сказала мать Доминика.
Спустя полминуты в гостиную вошла молодая женщина, со светлыми, пепельного оттенка волосами, и её лицо было встревожено не меньше, чем у хозяйки дома.
- Мадам де Бурдон, ко мне приехал ваш слуга и сообщил, что Эжени, несмотря на столь поздний час, до сих пор не вернулась с прогулки с вашим сыном.
- К сожалению, это так, мадам, - подавленным тоном подтвердила хозяйка дома. - И мы не знаем, что уже и думать, куда они запропастились. Я надеялась, что она задержалась у вас, и поэтому решила вас побеспокоить.
- Ну что вы говорите, какое беспокойство? Но, увы, сегодня я не виделась с Эжени.
- Боже мой! - воскликнула мадам де Бурдон и взглянула на Блеза: неужели он окажется прав.
Тем временем господин де Бурдон, выслушав невероятный рассказ своей любовницы о том, что его брат, оказывается, жив и, более того, как-то причастен к пропаже Доминика, тут же поспешил вниз, в гостиную. Увидев, мадам де Монтуар, он поприветствовал её.
- Жослен, мадам де Монтуар сказала мне, что она не виделась сегодня с мадемуазель Вире, - с отчаянием заявила его жена, заламывая руки.
- Но где же Эжени могла так задержаться? - спросила Виолетта.
Мадам де Бурдон, находясь в большом замешательстве, посмотрела на подругу Эжени: стоило ли посвящать её во все семейные тайны и рассказывать ей про Огюста. Но хозяин дома, пока его жена не сболтнула лишнего, опередил её. Он давно уже приметил молодого человека, скромно стоявшего в углу гостиной, и обратился к нему:
- Это вы - господин Лантье? Мне сказали, что вы знакомы с мадемуазель Вире и можете знать, где она.
- У меня есть лишь предположение, господин де Бурдон, - ответил Блез.
Тем временем Виолетта, с удивлением услышав, что в гостиной, оказывается, находится кто-то ещё, обернулась и увидела незнакомого ей мужчину. Подруга Эжени не заметила его, когда она, взволнованная судьбой девушки, вошла в комнату и принялась общаться с хозяйкой дома.
- Простите, но кто вы и откуда вы знаете мадемуазель Эжени? - с настороженностью спросила мадам де Монтуар у бретонца, внимательно разглядывая его.
- Я её друг, - ответил мужчина.
- Друг? - недоверчиво переспросила Виолетта. - Я не слышала от Эжени, что в Париже у неё есть друзья-мужчины. Как ваше имя?
- Блез Лантье.
- Простите, но я никогда не слышала вашего имени из уст своей подруги. Господин де Бурдон, я не думаю, что этому человеку стоить доверять. Если бы Эжени была знакома с ним, то, я уверена, она непременно рассказала бы мне о господине Лантье.
- Я не так давно знаком с Эжени и, конечно, не могу называться её близким другом, но поверьте мне, господин де Бурдон, то, что я могу вам сообщить, может оказаться очень важным, - пояснил Блез.
- Мадам де Монтуар, я думаю, что в наших обстоятельствах любая информация может нам пригодиться, и мы просто обязаны выслушать господина Лантье, - заступилась за Блеза мадам де Бурдон.
- Жеральдина, мадам де Монтуар, я хочу переговорить с господином Лантье наедине, - заявил господин де Бурдон.
- Конечно, дорогой, - понимающе закивала его жена и, извиняюще взглянув на подругу Эжени и одновременно взглядом призывая её за собой, направилась к дверям.
Когда женщины покинули гостиную, господин Жербер сделал несколько шагов по комнате, словно раздумывая, с чего начать разговор. Он был мрачнее тучи и походил на человека, которого выбили из колеи.
- Господин Лантье, так уж получилось, что служанка слышала весь ваш разговор с моей женой и передала его мне, - несколько смущённо признался хозяин дома. - Я избавлю вас от труда повторять свои слова вновь, но скажите, всё, что вы рассказали несколько минут назад моей жене, всё это правда?
- Да, правда. Ваш брат жив, и я видел его собственными глазами. Я следил за ним, чтобы выяснить, где он скрывается. Но господину Огюсту удалось разоблачить меня. Когда я спросил его, зачем он следит за мадемуазель Эжени, он ответил, что его интересует не она. Теперь я понимаю, что он имел в виду вашего сына.
- Вы думаете, что Огюст - сейчас в своём доме в Сен-Дени?
- Повторюсь, я могу лишь предполагать. Но я думаю, что не лишне будет проверить это.
- Вы, безусловно, правы. Я сейчас же отправляюсь в Шатле. Я потребую, чтобы к его дому привели целый полк солдат! Он пожалеет, что со мной связался! - и мужчина решительно направился к двери.
- Я с вами, господин де Бурдон, - сказал Блез.
- Что ж, отлично. Вы расскажите всё полиции.
Эжени услышала скрип открывающейся двери, открыла глаза и увидела, что в комнату, в которой её и Доминика запер Огюст де Бурдон, вошли двое слуг. Один из них, в котором Эжени узнала шпиона, следившего за ней последние дни, нёс в руках два канделябра с зажжёнными свечами, другой слуга держал поднос с блюдом. Слуги поставили своим ноши на стол, и тот, что принёс блюдо, обратился к девушке:
- Ваш ужин, мадемуазель. Просим прощения, что принесли его так поздно, но когда мы заходили к вам ранее, вы и мальчик спали. И мы решили не беспокоить вас.
Эжени взглянула в окно и увидела, что уже давно наступили сумерки, а комната освещалась только посредством принесённых свечей. Слуги вышли, вновь заперев пленников на ключ.
Девушка подошла к столу, подняла крышку и увидела на блюде жареного цыплёнка, который был совершенно холодным и неаппетитным на вид.
- Доминик, у нас есть возможность поужинать холодным цыплёнком, - обратилась она к своему воспитаннику.
Но мальчик отрицательно мотнул головой, давая понять, что есть ему совсем не хочется, и спросил, когда приедет за ним его мама. Гувернантке пришлось ответить, что, скорее всего, в ближайшее время он не увидит её и ему придётся в разлуке с ней провести в этом доме несколько дней.
- Доминик, вам надо поесть. Ведь время обеда давно уже прошло, - пыталась настоять Эжени.
- Не хочу, - упрямо заявил мальчик, насупившись.
Чтобы подать пример своему воспитаннику, девушка отломила ножку цыплёнка и принялась с наигранным аппетитом есть её. Однако у неё самой хватило сил проглотить лишь два куска. Положив ножку на блюдо и вытерев жирные руки об скатерть, так как Огюст не позаботился снабдить их салфетками, Эжени подошла к двери и принялась колотить по ней кулаком.
Через минуту кто-то подошёл к двери и спросил:
- Что угодно мадемуазель?
- Ваш господин за кого нас принимает: за крестьян, которые могут есть холодную курицу руками без столовых приборов, а после трапезы вытирать руки об собственную одежду? - начала гневную отповедь Эжени. - Доминик - сын дворянина. И господин Огюст обещал, что мы ни в чём не будем испытывать неудобств. Или он позабыл об этом? Мальчик не желает есть холодную курицу, пусть принесут ему сладостей.
- Хорошо, мадемуазель, я передам вашу просьбу господину де Бурдону.
Девушка вернулась к своему воспитаннику.
- Ну, вот, Доминик, сейчас вам принесут чего-нибудь сладкого - пирожные или мусс, ведь вы их так любите, - ласково сказала Эжени, надеясь, что уж от сладостей мальчик отказаться не сможет.
Но Доминик, вопреки её ожиданиям, вновь отрицательно закачал головой.
- Я не хочу. - И снова жалобно спросил: - Когда за мной придёт мама и заберёт меня отсюда? Я хочу домой.
- Доминик, - сказала Эжени, - нужно немного потерпеть. Сейчас ваша мама не может прийти за вами.
- Но я хочу домой, - упрямо повторял мальчик, и из его глаз потекли слёзы. - Мне надоело быть здесь. Почему за мной никто не приходит? Неужели про меня забыли?
Слёзы уже ручьём текли из его глаз. Эжени прижала Доминика к себе и стала ласково гладить его по голове, надеясь, успокоить его. Но он по-прежнему продолжал всхлипывать и всё время повторял: "Я хочу к маме! Пусть она придёт за мной". У Эжени сердце кровью обливалось, но она не знала, что ей делать, как ей заставить перестать плакать мальчика. Однако, поразмышляв с минуту, она вдруг сказала, осенённая одной мыслью:
- Подождите, Доминик. Кажется, я кое-что придумала.
Девушка взяла подушку, сняла с неё наволочку, скрутила её жгутом, а затем сунула её под одеяло.
- Доминик, когда к нам опять придёт дядя, я накину на него тот жгут, а вы в это время должны будете подойти к дяде и вынуть его шпагу из ножен. Вы сделаете, как я прошу, не испугаетесь?
Доминик отрицательно замотал головой.
- Не испугаюсь, - пообещал он, вытирая слёзы.
Эжени улыбнулась и сказала:
- Молодец. Мы выберемся с вами отсюда, обещаю.
Минут через двадцать девушка вновь услышала всё те же шаги по коридору, приближавшиеся к их двери. Эжени напряглась, а сердце её гулко забилось в груди. А если слуга придёт не один, а если с ним опять будет кто-то ещё? Тогда её план провалится.
Два щелчка в замочной скважине, и дверь отворилась. В комнату вошёл тот же слуга, что приносил цыплёнка, и на этот раз он был один. В руках у него была тарелка с пирожными с кремом из взбитых сливок.
- Сладости для мальчика, мадемуазель, - сказал мужчина, ставя тарелку на стол. - Господин де Бурдон приносит вам свои извинения за то, что курицу вам не подогрели.
И, взяв со стола блюдо с цыплёнком, слуга направился к двери. Воспользовавшись тем моментом, что мужчина наконец повернулся к ней спиной, девушка вытащила из-под одеяла заранее приготовленный жгут и, соскочив со своего места, в одно мгновенье оказалась подле мужчины и, накинув ему жгут сзади на шею, принялась душить его, чтобы слуга не мог позвать на помощь. Девушка бросила взгляд на Доминика. Мальчик подбежал к мужчине и двумя ручонками вытащил из ножен его шпагу.
- Поищите в его кармане ключ, - попросила Эжени Доминика.
Несмотря на то, что слуга всеми силами пытался освободиться от сдавливавшего его шею хомута, мальчик храбро сунул руку в карман его куртки и вытащил ключ от двери. Девушка, дождавшись, когда мужчина ослабеет и начнёт терять сознание, отпустила жгут и со всей силы оттолкнула слугу от себя. Затем, взяв шпагу у мальчика, она вместе со свои воспитанником кинулась к двери. Оказавшись в коридоре, Эжени заперла дверь на засов и на ключ. А затем уже оглянулась: нет ли кого ещё в коридоре. Но он был пуст. Выставив перед собой шпагу, а другой рукой придерживая рядом с собой мальчика, девушка принялась осторожно пробираться по коридору к лестнице.
Однако стоило ей и мальчику преодолеть первые ступени лестницы, как они услышали стук и крики. Это слуга, отдышавшийся, колотил по запертой двери и хриплым голосом звал хозяина дома:
- Господин де Бурдон! Девчонка бежала! Господин де Бурдон!
Нужно было спешить, пока крики мужчины не переполошили остальную прислугу: соблюдать осторожность не имело уже никакого смысла. И поэтому девушка стремглав побежала вниз по лестнице, таща за собой Доминика, который как мог поспешал за гувернанткой на своих коротеньких ножках. Однако, когда лестница закончилась, и они оказались в передней, беглецы увидели у дверей двух слуг, которые с большим изумлением таращили на них глаза. Не раздумывая, мужчины вытащили свои шпаги и направились к Эжени.
- Вот так-так! Смотри-ка, они сбежать от нас решили! А ну-ка иди сюда, красотка, - произнёс один из них, приближаясь к девушке и угрожая ей клинком своей шпаги.
Эжени, загораживая собой Доминика, приготовилась дать отпор. Её теперь никто не мог остановить, даже если бы ей навстречу выскочил бы десяток головорезов. Девушка первой сделала выпад в сторону противника, и тот, не ожидая этого, отпрянул назад, поставив защиту. Завязался поединок. Мужчина уступал Эжени и в быстроте, и разнообразии приёмов, и поэтому ей, хоть и понемногу, маленькими шажочками, но удавалось продвигаться вперёд, к дверям. Второй из слуг, ожидавший, что его товарищу в одно мгновенье удастся разделаться с беглянкой, поначалу с любопытством и чуть ли не посмеиваясь наблюдал за ходом их поединка. Однако, когда он сообразил, что девушка владеет шпагой ничуть не хуже, чем заядлый дуэлянт, отскочил к дверям и преградил ей путь. Наконец Эжени удалось ранить своего противника в правую руку, и тот, выругавшись, отступил в сторону. Но к ней тут же подлетел второй слуга. До дверей оставался всего какой-то десяток шагов, свобода была так близка, и с тем большим отчаянием девушка атаковала противника. Однако в пылу борьбы Эжени не услышала топота шагов, поспешно спускающихся по лестнице.
- Вы что, два остолопа, с девчонкой справиться не можете?! - послышался чей-то гневный голос.
Девушка оглянулась и увидела Огюста де Бурдона. Обнажая на ходу свою шпагу, он подлетел к сражавшимся, отпихнул своего слугу в сторону и встал перед девушкой в стойку. Глаза Огюста пылали таким яростным огнём, что это должно было в несколько раз преумножить его силы.
И девушка это тут же почувствовала, когда он набросился на неё, обрушивая один удар за другим. Безусловно, обучаясь фехтованию с малолетства, Огюст оказался намного лучшим фехтовальщиком, чем его слуги. И Эжени, уже немного подуставшая в поединке с двумя мужчинами, начала сдавать. К тому же отсутствие долгое время практики тоже давало о себе знать.
Доминик, всё это время прятавшийся за спиной своей гувернантки, не отступал от неё ни на шаг. И девушке приходилось заботиться о том, чтобы никто не мог приблизиться к нему. И это также ограничивало её возможности.
Огюст тоже понимал, что девушка сильна, пока мальчик находится при ней. И поэтому он всеми силами старался оттеснить девушку от ребёнка, загоняя её в угол. Он приказал своим слугам обступить мадемуазель Вире с двух сторон и при первой же возможности хватать мальчика. Тем временем девушка начинала уставать всё больше: она не выдерживала бешеного напора Огюста. В какой-то момент она пропустила удар, и Огюст уткнул кончик своей шпаги в грудь девушки, а Доминик был схвачен.
- Отнесите его наверх, - приказал мужчина.
И слуга понёс сопротивляющегося и ревущего во всё горло ребёнка к лестнице.
Девушка, признавая своё поражение, с отчаянием швырнула шпагу на пол, которая теперь была ей не нужна. Теперь пусть с ней, Эжени, делают что хотят, лишь бы её не разлучали с её воспитанником.
Но тут совершенно неожиданно распахнулась парадная дверь, и в дом влетел тот самый слуга, что прогуливался во дворе под окнами пленников. Лицо его выражало крайнее волнение.
- Господин де Бурдон! - заорал он, увидев в передней хозяина дома. - Там, по улице к вашему дому приближается конный отряд полиции! И среди них, кажется, есть ваш брат.
- Что? Проклятье! - воскликнул Огюст. - Немедленно все - к потайному ходу! И девчонку тащите туда же вместе с мальчишкой!
Двое слуг тут же подлетели к Эжени и, схватив её за руки, потащили её туда, куда указал их хозяин. Но разве сейчас, когда полиция была так близко, неужели девушка позволит схватить себя и тащить, как тряпичную куклу? Нет, она постарается продержаться здесь, в передней, до тех пор, пока полиция не переступит порог этого дома и не освободит её и Доминика. И Эжени принялась сопротивляться, она извивалась, как уж, била слуг ногами. Но всё было тщетно, мужчины крепко держали её в своих руках, словно клещами, и, ни на что не обращая внимания, тащили к коридору. Поняв, что вырваться ей не удастся, Эжени закричала, призывая на помощь, надеясь, что полицейский отряд уже недалеко от дома и её услышат. Однако её уже втащили в коридор, и вели к какой-то комнате, откуда, по всей видимости, и начинался потайной ход.
Впереди себя девушка слышала рёв Доминика, призывавшего маму. Затем он стал приглушённым, а потом и вовсе неслышным. Видно, мальчика уже затащили в подвал. Позади себя Эжени слышала шаги Огюста и его голос, подгонявший слуг. Наконец они очутились в полумраке комнаты, освещаемой только тусклым светом единственной свечи. Однако Эжени заметила, что в одной из стен зияла чёрная дыра. Слуги подтащили девушку к этой дыре и впихнули её внутрь. Эжени почувствовала под ногами ступени лестницы и, не сопротивляясь, так как это было уже бессмысленно, стала спускаться. Тем более что где-то внизу она опять услышала плач Доминика, а позади себя - стук захлопывающейся двери и скрежет задвигающихся засовов. Это Огюст, который шёл последним, запирал замки двери потайного хода. Освободившись от рук, которые более её уже не держали, девушка поспешила вниз по лестнице к Доминику: ведь мальчик, потеряв из виду свою гувернантку, был, наверное, окончательно испуган.
Когда лестница закончилась, Эжени очутилась в небольшой комнате, вдоль стены которой стояли два дивана с подушками, также там были стол и комод. Собственно, это помещение было прекрасно подготовлено для того, чтобы можно было находиться в нём в течение долгого времени. И вероятно, им не раз пользовались для этих целей.
И посреди этой комнаты стоял плачущий Доминик, который уже больше никого не интересовал. Эжени подошла к мальчику и принялась утешать его. Увидев свою гувернантку, Доминик обнял её за ноги и уткнул своё лицо в юбки девушки, чтобы больше не видеть лиц злых дядек.
Постепенно в комнате становилось всё светлей: слуги зажигали многочисленные жирандоли, висевшие на стенах. Огюст же стоял в дальнем углу помещения и вполголоса переговаривался с одним из слуг: вероятно, они обсуждали план своих действий. И когда наконец мужчина закончил переговоры, Эжени решилась спросить его:
- И что вы намерены делать дальше?
- В своё время вы всё узнаете, - холодно ответил Огюст.
- Мне кажется, я имею право знать, к чему мне готовиться. Если вы решили пробыть в этом подвале достаточно долгое время, то, может быть, я захочу лечь поспать.
- Это будет самым благоразумным решением с вашей стороны, мадемуазель Вире, потому что, пока полиция обыскивает мой дом, я не могу предпринимать никаких шагов.
- А вам не кажется, господин де Бурдон, что этот момент - самая подходящая возможность для того, чтобы поговорить с вашим братом о наследстве? Ведь он сейчас находится здесь вместе с полицией.
Тут глаза Огюста сверкнули, поймав отблеск свечей.
- Вы что, с ума сошли?! - воскликнул он. - Да меня тут же схватят и посадят в Бастилию по обвинению в похищении малолетнего ребёнка!
- А на что вы рассчитывали, заманивая нас в свою ловушку? Что ваш брат будет вам благодарен за это?
- Я собирался разговаривать с Жосленом с глазу на глаз, без красных мундиров.
- Но ему ничего не помешает выдвинуть обвинение против вас потом.
- Он не посмеет, - уверенно заявил Огюст, ехидно ухмыльнувшись. - Потому что у меня против него есть козырь. И он знает об этом. Вы что думаете, - говорил младший де Бурдон, приближаясь к пленнице, - что обвинения против моего брата в том, что он покушался на мою жизнь, беспочвенны? Что это всего лишь один из пунктов моего хитроумного плана? Нет, мадемуазель, он и вправду хотел убить меня. Накануне того вечера, когда я исчез, я пришёл в его дом для того, чтобы в последний раз поговорить с ним о наследстве и настоять, чтобы Жослен вернул всё, завещанное мне отцом. Но брат не захотел меня слушать, он нашёл способ отделаться от меня самым лёгким, как он посчитал, путём - убив меня. В своём кабинете, в одном из ящиков комода, он хранил заряженный пистолет. И он выстрелил из него, целясь мне прямо в сердце. Но, на его несчастье, он промахнулся, потому что я успел слегка уклониться в сторону, и пуля попала немного левее и выше, задев лишь предплечье. Взгляните вот сюда.
И Огюст, расстегнув верхние пуговицы своего полукафтана, обнажил левое плечо. И тут девушка увидела на его коже круглый, красно-багровый след от ранения, вокруг которого был венец из чёрных точек от пороха. Это говорило о том, что выстрел был произведён с довольно близкого расстояния. Впрочем, рана его уже достаточно зажила за это время, ведь она совершенно не мешала Огюсту фехтовать. Тем временем мужчина продолжил:
- Получив это ранение, я, от испытываемой боли и значительной кровопотери, упал в обморок. Моё дыхание было настолько слабым, что Жослен, вероятно, решил, что я умер. Он дождался ночи и с помощью каких-то головорезов, меня, завернутого в мешок, вынес из дома. Потом те двое кинули меня в Сену. К тому времени я, к счастью, уже пришёл в себя и, очутившись в воде, нашёл в себе силы выбраться из мешка и кое-как добраться до берега. Но как только я почувствовал под собой песок, то тут же вновь потерял сознание. Там, на берегу реки ранним утром меня нашли прачки. Они позвали проходившего мимо монаха августинского монастыря - вот так я оказался у них. Когда я очнулся в одной из келий, то сразу вспомнил всё, что случилось со мной накануне, но предпочёл сделать вид, что потерял память, потому что у меня уже был план мести моему братцу. Я понимал, что Жослен добровольно никогда не вернёт мне наследство, зато ради жизни своего сына, он сделает всё, что бы я его не попросил. Я стал следить за вами, чтобы подыскать удобный момент для похищения мальчика. Так как моя собственная одежда пришла в негодность, мне разрешили носить рясу, что оказалось как нельзя кстати - это позволило мне быть неузнаваемым. Ну вот, теперь вы всё знаете. И как видите, мадемуазель Вире, мы с моим братом квиты. Поэтому я не думаю, что он посмеет обвинить меня хоть в чём-то, иначе ему грозит обвинение гораздо большее, и свидетелей у меня достаточно.
Теперь наконец для Эжени всё встало на свои места. Но девушка не сочувствовала ни Огюсту, которого чуть не убили; ни старшему де Бурдону, наверняка не находившему сейчас себе места из-за пропавшего сына. Каждый из братьев стоил друг друга. Эжени было жалко только Доминика, который не был ни в чём виноват, однако стал разменной монетой в распрях между двумя братьями.
Что же будет дальше - ответ на этот вопрос, девушка понимала, она не узнает раньше, чем полиция не обыщет весь дом Огюста. Она очень надеялась, что им всё-таки удастся обнаружить потайной ход. Жослен де Бурдон должен был знать о его существовании в доме своего брата.
Тем временем Огюст, давая понять, что его беседа с пленницей окончена, повернулся к ней спиной, поднял с пола один из ящиков, стоявших в углу, поставил его на стол и открыл крышку. В ящике оказались пистолеты. Доставая их по одному, мужчина принялся осматривать оружие и, если оно того требовало, чистил. К чему готовился Огюст - к осаде? Ожидал, что вот-вот дверь потайного входа взломают? Девушка, присевшая вместе со своим воспитанником на диван, поглядывала украдкой на мужчину - но на его лице царило спокойствие. Эжени старалась прислушиваться к тому, что творилось наверху, над ними. Но ничего не было слышно: ни топота солдатских сапог, ни скрежета взламываемых замков. Неужели солдаты никак не могут обнаружить потайной ход или они даже и не догадываются о его существовании?
Наконец через какое-то время, - Эжени не могла точно сказать какое, но ей казалось, что прошла целая вечность, - она услышала скрип открывающейся двери, затем звук шагов, спускавшихся по лестнице. Девушка в надежде, что это кто-то из солдат наконец обнаружил потайной ход и её и Доминика сейчас освободят, уже была готова вскрикнуть от радости. Огюст тоже поднял голову, с некоторым напряжением ожидая, кто сейчас вынырнет из темноты, однако нельзя было сказать, что им овладела паника. Но, к огромному разочарованию девушки, появился не солдат, а всего лишь один из слуг Огюста.
- Ну, что? - спросил его младший де Бурдон.
- Полиция покинула дом. Но по настоянию вашего брата оставили караул у входа.
- Это не важно, - сказал Огюст. - Нужно проверить выход из подземелья у монастыря Сен-Дени. Пошли туда кого-нибудь. Потом наймёшь крепкую дорожную карету с выносливыми лошадьми и ещё две верховых. Пусть они ожидают нас в полночь у монастыря. В моём кабинете возьмёшь все бумаги и принесёшь мне сюда. И подготовь дорожный сундук, одежду и прочее.
Пообещав, что всё будет исполнено, слуга ушёл. Слова Огюста о том, что следует приготовить крепкую дорожную карету с выносливыми лошадьми, насторожили девушку: уж не собирается ли Огюст предпринять какое-то долгое путешествие. А что же будет с нею и Домиником: неужели он оставит их здесь, в заточении?
- Вы собираетесь уезжать? - решила подтвердить свою догадку Эжени.
- Да, мы покидаем Париж. И вы с вашим воспитанником, разумеется, поедете вместе со мной.
- И куда же?
- Вам не всё ли равно? Это не изменит вашего нынешнего положения.
- Значит, в скором времени вы не собираетесь вступать в переговоры со своим братом?
- Пока у меня другие планы.
- А вы подумали о мальчике? Неужели вы думаете, что он ещё сколько-то сможет пробыть в разлуке со своими родителями? Он уже сейчас отказывается есть. Что будет с ним, если вы его куда-то увезёте из Парижа?
- Мадемуазель Вире, вы должны как-то уговорит своего воспитанника есть. Иначе, - угрожающе произнёс Огюст, приближаясь к своим пленникам, - я сам впихаю ему в глотку ту самую курицу, от которой он отказался. Если же он ест одни лишь пирожные, значит, я буду кормить его одними пирожными!
Несмотря на то, что Огюст всё больше распалялся, Эжени решила выяснить всё до конца.
- Но всё же, когда вы собираетесь вести переговоры с братом?
- Я вижу, что он ещё не готов к переговорам. Наивный, он полагал, что может решить всё с помощью полиции. Но теперь я хочу, чтобы он испил всю свою чашу страданий до дна. Пусть так же мучается, зная, что его сын находится в моей полной власти, как мучился я, когда ныла моя рана от его пули, когда я не мог закрыть глаза и уснуть, от того, что мне казалось, что я опять тону. Пусть он узнает, что со мной шутки плохи. И если ему нужно время, чтобы осознать это, то я ему дам его.
- Вы чудовище! - сказала девушка, с ненавистью смотря на младшего де Бурдона, ей хотелось вцепиться руками в лицо мужчины и порвать его.
- Я чудовище? - вдруг усмехнулся Огюст. - Да если бы я был чудовищем, то вашего друга, этого Лантье, сейчас уже не было бы в живых.
- Что с ним? - спросила Эжени, вскакивая с дивана.
Теперь девушка не сомневалась в том, что если сейчас она услышит от Огюста, что Блезу причинили какой-то существенный вред, то уж точно не сможет себя сдержать. Она вцепится в этого злодея и задушит его собственными руками.
- Успокойтесь, мадемуазель, с ним всё в порядке, - охладил её пыл мужчина. - Разве что у него немного побаливает голова после удара от одного из моих слуг. Я мог бы убить его, но решил пощадить. Ведь он, в сущности, ни в чём не виноват передо мной, он просто исполнял ваше поручение. К тому же он храбрец и достойный противник, а таких людей я уважаю. Более того, скажу вам, я вернул ему всё, что было при нём, прекрасно понимая, что после того, как он придёт в себя, он, скорее всего, отправится в дом моего брата, чтобы рассказать обо всём вам. И, как я полагаю, это именно ему я обязан тем, что Жослен примчался сюда вместе с полицией. Мой брат сам бы никогда до этого не додумался, ведь он был уверен, что я мёртв, а моё тело покоится на дне Сены. Кстати, ваш друг, Лантье, случайно, не бретонец? Я в его голосе уловил характерный выговор.
- Да, бретонец, - подтвердила девушка.
- А вы сами когда-нибудь бывали в Бретани?
- Нет.
- Что ж, теперь у вас появится прекрасная возможность побывать на родине вашего друга. Потому что мы отправляемся ни куда-нибудь, а именно - в Бретань.
- В Бретань?! Так далеко?! - воскликнула Эжени.
Но Огюст не обратил никакого внимания на её реплику, так как уже повернулся к девушке спиной. Разговор был окончен. Мужчина вернулся к своему ящику с пистолетами и продолжил осмотр оружия.
А Эжени осталась наедине со своими размышлениями. А подумать ей было о чём. Бретань - эта провинция стала роковой для неё. Блез был бретонцем, и Огюсту де Бурдону вдруг почему-то вздумалось отправиться именно туда. Эжени предоставлялась возможность побывать на родине Блеза, но едва ли у неё были причины радоваться этому. Ей, безусловно, было бы любопытно взглянуть на край, откуда Блез был родом, если бы не те обстоятельства, при которых это путешествие будет совершаться. И всё же предстоящая встреча с Бретанью взволновала её.
В то время как Эжени вела спор с младшим братом де Бурдоном, старший вместе с полицейскими солдатами обыскивал его дом. Жослен де Бурдон сам лично заглядывал в каждую комнату, в каждый чулан. Однако, к большому разочарованию, никого, кроме слуг, в доме так и не обнаружили. Допрашиваемые же слуги все как один твердили, что не видели своего хозяина с кануна Пальмового воскресенья, когда тот исчез. Когда же один из солдат заметил в одной из господских комнат разобранную постель и ужин, стоявший на столе и так и не съеденный пленниками, слуги ответили, что это, должно быть, служанки, воспользовавшись отсутствием хозяина, решили попировать, но не успели, так как им помешали. Но, конечно же, этому никто не поверил.
Жослен де Бурдон был уверен, что его брат вместе с пленниками скрылся через потайной ход, о существовании которого он догадывался, но не знал, где его искать. Отец Доминика настоял направить все силы солдат именно на обнаружение потайного хода. Однако ни его тщательный поиск, ни допрос слуг ни к чему не привели - потайной ход так и не был обнаружен.
Это приводило в отчаяние Жослена де Бурдона, так как он знал наверняка, что Огюст, если ему удастся выбраться из собственного дома, не останется в Париже. Отец Доминика вообще был удивлён тем, что его брат до сих пор не покинул столицу, так как в скором времени в порт Бреста ожидалось прибытие нескольких кораблей из Индии с товаром. И Огюст, всегда ведший все свои дела самостоятельно, наверняка отправится в Бретань, чтобы проследить за выгрузкой.
Когда об этом услышал Блез, он спросил с изумлением:
- Уж не о кораблях "Дюранде" и "Бомбее" вы говорите?
- Да, именно, - подтвердил де Бурдон.
- Я тоже их жду. Их прибытие ожидается примерно через десять дней. И я также отправляюсь в Брест, чтобы принять груз.
Потухшие было глаза господина де Бурдона вновь загорелись.
- Вы тоже будете в Бресте?! Замечательно! Прошу вас, господин Лантье, я вас просто умоляю: попытайтесь разыскать там Огюста и моего сына, если он, конечно, возьмёт его с собой.
- Где ваш брат может остановиться в Бресте? - спросил бретонец.
- Он, скорее всего, остановится не в Бресте, а в своём доме у деревушки Ле-Конке. Там, на берегу океана, на отшибе, стоит его двухэтажный гранитный дом.
- Но Ле-Конке находится в лье от Бреста!
- Это вполне в духе Огюста: селиться в безлюдной местности, в домах с потайными ходами, чтобы быть в недосягаемости ото всех. Он всегда был осторожен и мнителен, - пояснил де Бурдон. - Вы знаете эти места?
- Я слышал о них. Это ведь недалеко от мыса Сен-Матьё?
- Верно. Но когда вы собираетесь ехать в Бретань?
- Послезавтра. Я еду в почтовой карете, место уже оплачено.
- Господин Лантье, прошу вас, если вы не найдёте Огюста в Бресте, узнайте, нет ли его в Ле-Конке, - попросил де Бурдон. - Это просто идеальное место, чтобы держать там заложников. Обещаю, я перед вами в долгу не останусь.
- Не слишком ли поздно вы решили проявить свою щедрость? - с горечью заметил Блез. - Не беспокойтесь, господин де Бурдон, если Эжени и ваш сын в Бретани, я их обязательно найду и сделаю всё возможное, чтобы ускорить их возвращение домой.
Шёл третий день заточения Эжени и её воспитанника в доме Огюста де Бурдона на берегу Атлантического океана.
Мужчине удалось вывести под покровом ночи своих пленников из Парижа. В полночь младший де Бурдон, сопровождаемый своими двумя слугами, вывел пленников по подземному ходу за пределы городской стены столицы у кладбища Сен-Лазар. Там, как и ожидалось, их ждала дорожная карета и две верховые лошади для слуг-стражей. А дальше началось их изнурительное путешествие в самую западную провинцию французского королевства. Спали всего по несколько часов в сутки, днём были лишь небольшие перерывы, чтобы лошади могли хоть немного отдохнуть, а путешественники перекусить трактирной едой, приносимой слугами. Сама же карета, в которой передвигались Огюст, Эжени и Доминик, и близко не приближалась ни к одному хоть какому-нибудь маломальскому селению: дороги выбирались безлюдные, ночевали в лесах. Большую часть времени шторки на окнах были задвинуты, и пленники толком даже не могли рассмотреть менявшийся за окнами пейзаж чужих земель. К концу этого более чем недельного путешествия Эжени и Доминик были так изнурены, что, как только их отвели в комнату в бретонском доме Огюста, они тут же завалились спать и проспали около суток.
Доминика и Эжени поместили в одной комнате: Огюст не решился разлучить ребёнка с его гувернанткой, несмотря на то, что, похоже, мальчик уже смирился со своей участью и больше не ревел целыми днями напролёт, и не звал свою маму. Путешествие мальчику показалось бесконечным, и он был уверен, что его увезли на другой конец земли, где живут только сказочные герои. Впрочем, он был не так-то далёк от истины: Бретань славилась своими легендами. Смирился Доминик и с тем, что ещё не скоро увидит своих родителей, если вообще когда-нибудь их увидит. Огюста он считал злым волшебником, похитившим его, чтобы досадить его папе, и поэтому боялся его. Он боялся говорить при нём и даже поднимать на него глаза, и это при том, что во время всего их путешествия Огюст почти не отходил от пленников ни на шаг. Доминик просто сжался в маленький комочек, чтобы стать по возможности как можно менее заметным, и спрятался в воображаемую норку, словно мышка.
Отошёл Доминик только на вторые сутки нахождения в доме своего дяди. Надо сказать, что Огюст сделал всё, чтобы пребывание пленников в его доме было как можно более комфортным. У них была удобная кровать с балдахином, им позволили по приезду принять ванну, и даже выстирали их одежду. Два раза в день, утром и вечером, слуга разжигал камин (несмотря на май, в Бретани оказалось слишком сыро для этого времени года, и часто шли дожди). Еду приносили три раза в день. И Эжени с Домиником смогли перепробовать все морские деликатесы, которыми так славилась Бретань. К тому же всё это было наисвежайшим, так как покупалось у местных рыбаков сразу же после улова. Всевозможные виды морских рыб, ракообразные, креветки, устрицы, морские гребешки - всё это приносилось каждый день в изобилии под различными соусами или в виде ухи. Доминику больше всего понравились лангустины: мальчик любил проводить пальчиками по их панцирю и щёлкать их длинными клешнями. И пленники были от всего этого в восторге, потому что разнообразие в еде, хоть и немного, но развеивало их подавленное настроение.
Огюст не отказывал пленникам ни в чём, кроме, разумеется, возможности покидать их комнату. Когда Эжени попросила принести им какие-нибудь книги, слуга тут же притащил их целую кипу, хотя большим разнообразием жанров они и не отличались: хозяин дома явно тяготел к философии. Среди книг была также и Библия, которая, вероятно, должна была призвать пленников к смирению. Когда девушка попросила бумагу и перо с чернилами для того, чтобы Доминик мог рисовать, принесли и их. Вероятно, Огюст очень боялся доставить пленникам хоть какие-то неудобства, опасаясь, как бы его брат потом не обвинил его в плохом обращении с его сыном.
Однако вчера днём хозяин дома, к удивлению девушки, вдруг покинул его. К вечеру он не вернулся и к полудню сегодняшнего дня его всё ещё не было. Но отсутствие Огюста не вызвало никакого беспокойства у слуг, значит, это было ожидаемо. Девушка припомнила, что в разговоре со слугами младший де Бурдон упоминал город Брест, у него там были какие-то дела, и вполне возможно, что он отправился именно туда. Мысль о том, что ей больше не приходится спать под одной крышей с их похитителем позволила Эжени чувствовать себя хоть немного более свободной.
Чтобы не пропустить момент возвращения хозяина домой, Эжени сидела у открытого окна и временами поглядывала в него. В этом доме рамы окон не были заколочены, а по двору не ходил стражник со шпагой в руке, так как Огюст прекрасно понимал, что пленница вряд ли решится на побег при отсутствии хоть одного ливра в кармане. К тому же девушка мало представляла, в какой части Бретани они находятся и есть ли по близости города. Местного языка она не знала, поэтому даже не могла бы расспросить об этом. Побег при данных обстоятельствах был бы безумием.
Поэтому всё, что оставалось Эжени - это сидеть у окна и рассматривать расстилавшийся перед ней пейзаж, впрочем, довольно однообразный. Зелёная пустошь тянулась далеко вдаль, и только у горизонта темнела роща. Местами кое-где торчали одинокие полукустарниковые деревья да волнами бежали дроковые заросли, раскрашивавшие ланды фиолетовым цветом. Изредка стадо овец забредало сюда, чтобы пощипать низкорослую жёсткую траву с привкусом соли. Только оно и вносило какое-то разнообразие в унылый пейзаж бретонских ланд. Да ещё чайки, постоянно кружившие над домом. Широко раскинув крылья и поймав мощную воздушную струю, они то взлетали вверх, то опускались вниз, как будто покачиваясь на волнах, то застывали на месте. И беспрестанно кричали, порой так надрывно и жалостливо, словно это они, а не Эжени, наблюдавшая за ними, находились в заточении.
В два предыдущих дня стояла неприветливая, штормовая погода. Огромные, грозные серые тучи с большой скоростью проносились по стальному, застланному пеленой небу. Временами они выжимали из себя косой дождь, и тогда воздух начинал пахнуть морем особенно сильно. Иногда порывы ветра доносили шум волн, разбивавшихся о прибрежные камни. Но самого океана не было видно. Эжени могла только догадываться, что он был где-то неподалеку. Увы, окна комнаты девушки выходили на восток, и она могла только рисовать в своём воображении картины бушующего океана и пенистые волны, бьющиеся о гранитные камни. Впрочем, сделать это девушке было нелегко: она ведь никогда в своей жизни не видела океана. Даже во время их путешествия по Бретани ей ни разу не удалось его увидеть. Она только улавливала его морской запах, пахнувший водорослями и солью, и так необычайно будораживший её. Этот запах был новый для Эжени, и он ей очень нравился.
Но сегодня наконец погода наладилась, ветер разогнал неприветливые тучи и позволил солнцу вступить в свои права.
- Доминик, - обратилась девушка к своему воспитаннику, который, сидя за столом, рисовал пером на листе бумаги свою матушку в красивом, пышном платье, - вы слышите этот звук, звук волн, разбивающихся об камни?
Мальчик кивнул и спросил:
- Это море?
- Нет, это океан. Он намного больше моря. Он настолько большой, что мог бы затопить целый континент.
У Доминика были свои понятия о размерах и поэтому он спросил с сомнением:
- Даже больше, чем Франция?
- Намного больше. Он такой огромный, что для того, чтобы пересечь его, если плыть на корабле, понадобилось бы несколько недель.
Глаза мальчика расширились от удивления: ему с трудом верилось, что такое возможно.
- А вы знаете, что находится по ту сторону океана? - спросила Эжени у своего воспитанника.
- Индия, - уверенно ответил мальчик, ведь именно туда плавали корабли его отца.
- Нет, там находится Америка, - поправила девушка.
- Америка! - воскликнул Доминик, безусловно, он и об этой стране слышал от своего отца.
- Давайте я вам нарисую, где она.
Мальчик тут же вскочил со своего стула и с листком бумаги и пером подбежал к гувернантке. Девушка положила лист на широкий подоконник и принялась изображать два континента - Европу и Северную Америку, такими, какими она их запомнила, изучая книги о путешествиях из библиотеки Поля Вире. А между ними лежал океан, заштрихованный чернилами.
- Это Франция, - сказала Эжени, указывая на очерченный ею пятиугольником контур страны. - Вот это - столица нашего королевства - Париж. А это - Бретань. Сейчас мы где-то здесь, на берегу Атлантического океана. Из бретонских городов-портов отправляются торговые корабли в долгое плаванье к берегам Америки и Индии.
- А кто живёт в Америке?
- Там живут такие же люди, как и мы.
- А у них есть король?
- Америкой владеют разные королевства. У каждого из них есть свой большой клок земли.
- И даже у нашего короля?
- Да. Вотчина нашего короля называется Новой Францией.
- А что дальше за Америкой - край земли?
- Нет, потом там начинается другой океан, он называется Тихим.
- А дальше?
- Маньчжурия. Там правит хан.
- А ещё дальше? - не унимался мальчик.
- Индия.
- Индия? - опять с сомнением проговорил Доминик: он не думал, что она находится так далеко. - А где же - край земли?
- Края земли нет. Потому что земля круглая, как этот апельсин.
И Эжени взяла с тарелки, на которой лежала горка апельсинов, один из фруктов и повертела его в руках.
- Такого не может быть, - тут же с уверенностью произнёс мальчик, отрицательно замотав головой. Он готов был поверить во что угодно, но только не в это. - Ведь тогда вся вода из океана бы вылилась.
- Её держит у земли неведомая сила.
- А как же люди там, на обратной стороне, они что, ходят вниз головой? - и мальчик задорно рассмеялся: ему показалось это забавным.
- Получается, что так. Но они об этом не знают. Они думают, что это мы ходим вниз головой. Мы вообще кажемся им странными, потому что там люди чёрные или жёлтые. А мы для них слишком бледные и некрасивые.
Это Доминику показалось ещё забавнее, и он уже во всю хохотал. Однако мальчик воспринимал всё это лишь как сказку, небылицу, выдуманную его гувернанткой.
- Когда я вырасту, то стану моряком и поплыву на корабле в Америку, - сказал Доминик, вероятно, вознамерившийся самолично проверить слова гувернантки о том, что люди на другом краю земли имеют такого удивительного цвета кожу.
- Но вы же хотели быть кавалеристом и служить королю, - напомнила девушка своему воспитаннику.
- Нет, - несколько смущённо замотал головой мальчик. - Теперь я хочу плавать на корабле - это интересней.
- Конечно, и вы обязательно откроете новые земли, где живут животные, которых раньше никто никогда не видел: например, гигантских кузнечиков или летающих кошек с огромными крыльями.
- Нет, там будут летающие лошади. А ещё там будут огромные слоны, которые своим хоботом смогут доставать до неба. Это для того, чтобы, когда начинается дождь, они могли бы им раздвигать тучи, - продолжал фантазировать Доминик.
А Эжени тем временем решила съесть апельсин. Но вдруг движения её пальцев, счищавших кожуру с фрукта, замедлились. Потому что девушка, которая всё это время одним глазом поглядывала в окно, вдруг заметила в поле своего зрения новый персонаж. Это был мужчина, но не Огюст де Бурдон или кто-то из его слуг, а бретонский рыбак в огромной соломенной шляпе и с такого же размера корзиной в руках, полной рыбы.
Обогнув каменную ограду, он неторопливой походкой направлялся прямо к дому. Вероятно, этот рыбак намеривался продать свой улов хозяину дома. Остановившись у чёрного входа и поставив корзину на землю, мужчина громко постучал в дверь. Ожидая, когда появится кто-нибудь из прислуги, рыбак, отступив пару шагов назад и задрав голову вверх, принялся разглядывать дом, словно бы его архитектура показалась ему занятной.
Эжени даже не думала привлекать к себе внимания этого мужчины и звать на помощь, так как вряд ли тот понимал по-французски. Да даже если б и понимал, чем он мог бы помочь пленникам? Девушка больше поглядывала на него из любопытства, при этом продолжая чистить апельсин. Рыбак оказался молодым мужчиной, с небритым, заросшим трёхдневной щетиной лицом. Однако, чем больше Эжени разглядывала его лицо, тем всё больше ей казалось, что она уже где-то видела этого рыбака. Чтобы рассмотреть его получше, пленница высунулась из окна, и наконец их глаза встретились. И Эжени могла поклясться, что взгляд мужчины заметно оживился, когда он увидел её. Девушка принялась ещё пристальней всматриваться в черты его лица, пытаясь понять, где она могла раньше видеть этого рыбака. И тут её мозг пронзила невероятная догадка. Ей показалась, что она узнала его. Ведь это же был Блез! Но Эжени тут же оборвала эту мысль. Нет, это её воображение выдает желаемое за действительное. Откуда здесь было взяться Блезу? Как он мог узнать, что Огюст увёз своих пленников именно сюда? Да даже если бы Блез и узнал, то вряд ли он предпринял бы это многодневное путешествие только ради того, чтобы убедиться в этом. Нет, ей просто показалось. Вероятно, все бретонцы похожи друг на друга.
Однако тем временем дверь дома отворилась, и на пороге показалась одна из служанок. Мужчина заговорил с ней по-бретонски, указывая на рыбу. Женщина кивнула и снова скрылась. И так как рыбак остался стоять на месте, Эжени поняла, что служанка, вероятно, отправилась на кухню осведомиться: нуждаются ли они в свежей рыбе. Как только дверь за мужчиной захлопнулась, он тут же снова задрал голову вверх и приподнял шляпу, вероятно, для того, чтобы пленница могла получше рассмотреть его лицо. И теперь у Эжени не осталось никаких сомнений - это точно был Блез. Она радостно заулыбалась. А бретонец, сунув руку в карман своей куртки, достал оттуда небольшой свёрток.
Но тут вновь появилась служанка, на этот раз с корзиной в руках. Она указала пальцем на рыбу Блеза и протянула ему деньги. Бретонец переложил из своей корзины в её четыре скумбрии. А потом, указывая на оставшуюся рыбу, принялся в чём-то уговаривать служанку. Но та решительно замотала головой, показывая тем, что больше рыбы им не требуется и, подняв свою корзину, захлопнула перед носом Блеза дверь.
Тот поднял свою ношу и сделал вид, что собирается уходить. Однако, проделав с десяток неторопливых шагов, он остановился и принялся внимательно осматриваться: не наблюдает ли кто за ним? Однако, похоже, никто не проявлял к бретонцу ни малейшего интереса. Поставив корзину, Блез подошёл к окну, возле которого стояла Эжени, вновь достал свой небольшой свёрточек из кармана и жестом стал показывать девушке, что попытается добросить его до окна, а та должна постараться поймать его.
Эжени понимающе кивнула и выставила руки из окна, приготовившись ловить свёрток. Блез размахнулся и швырнул его в окно, а девушка ловко подхватила его руками. Это оказался небольшой камешек, к которому верёвкой была привязана записка. Эжени вытащила её и, развернув, принялась читать: "Жди меня сегодня ночью, за полночь. Я попытаюсь освободить вас".
Девушка заулыбалась. Неужели они сегодня ночью наконец станут свободными? И она взглянула на Доминика, который был порядком заинтригован летающей записочкой из окна. Взобравшись на стул, он стал с любопытством рассматривать незнакомца, караулившего их под окном.
- Кто это? - спросил мальчик.
- Это Блез. Вы его не узнаёте? Помните, две недели назад мы повстречали его на улице в Париже? Вам тогда понравился его вороной конь.
Однако Доминику было трудно узнать в этом бородатом рыбаке хозяина Гвента.
- Он приехал, чтобы освободить нас и мы смогли бы вернуться домой. Сегодня ночью он постарается сделать это, - пояснила девушка.
"Ура!" - радостно воскликнул мальчик и захлопал в ладоши. Эжени тем временем одобрительно кивнула Блезу. Тот помахал ей рукой и, подняв свою ношу, пошёл прочь как ни в чём не бывало.
Девушка взглянула на солнце - оно стояло в зените. Ещё двенадцать часов. Двенадцать долгих, утомительных часов, пока не вернётся Блез, чтобы освободить их из плена Огюста. Как бретонец собирался это сделать, Эжени не представляла. Но она не сомневалась, что это у него получится. Оставалось только молиться, чтобы за это время вдруг не возвратился Огюст для того, чтобы перевести пленников в другое место.
Солнце, как заставить тебя катиться по небосводу скорее? Чтобы побыстрее наступил вечер, а за ним - ночь. Но это было невозможно. И Эжени в очередной раз должна была призвать к себе терпение. Однако определённо теперь на душе у неё было легче и радостней.
Наконец наступило время обеда. И Эжени обрадовалась, когда служанка внесла блюдо, на котором лежали сготовленные куски скумбрии под луковым соусом, той самой скумбрии, которую несколько часов назад приносил Блез. Девушка с большим удовольствием пообедала рыбой. И не только потому, что ей необходимо было набраться сил перед предстоящим побегом, но и потому, что это была скумбрия от Блеза. Конечно же, бретонец не сам ловил рыбу, а, вероятней всего, купил её у какого-нибудь местного рыбака, однако девушке было приятно осознавать, что Блез имел к ней отношение.
Затем медленной поступью наступил вечер. И так как в дальнейшем пленникам предстояло провести бессонную ночь, Эжени решила пораньше уложить своего воспитанника спать, хотя тому вовсе и не хотелось укладываться в постель. Доминик всё время спрашивал, когда за ними придёт господин Блез и долго ли им ещё осталось ждать: мальчик боялся пропустить тот момент, когда появится бретонец. Но девушка пообещала своему воспитаннику, что она будет всё время сидеть у окна, не смыкая глаз, и караулить Блеза, и как только тот появится, то она тут же разбудит Доминика. А если он немного поспит, то это будет только лучше, так как время тогда для него пролетит быстрей.
Когда её воспитанник наконец уснул, Эжени, как и обещала, уселась у окна, хотя до полуночи было ещё много времени и солнце только село за горизонт, а мягкие сиреневые сумерки неторопливо опускались на бретонские ланды. Девушка зажгла свечи и поставила подсвечник на подоконник, чтобы Блез в темноте смог сразу отыскать окна их комнаты, и села читать.
Однако книга была скучной, и Эжени с трудом улавливала её смысл. Она то и дело сбивалась и начинала думать о Блезе. Ей казалось, что это был удивительный человек. Несмотря на то, что в последнее время их отношения значительно улучшились, Эжени всё же недоумевала, почему бретонец решился проделать это утомительное путешествие из Парижа в Бретань. Неужели только ради того, чтобы вытащить её и Доминика из лап Огюста де Бурдона? Какое ему было дело до девушки и её воспитанника, почему он помогает им? И Эжени решила, что обязательно спросит его об этом, когда они окажутся на свободе.
Девушка размышляла, прикрыв веки, и сама не заметила, как задремала. Когда она вновь открыла глаза, то с изумлением увидела, что уже наступила ночь. Взошла луна, холодная и белая, как кусок каррарского мрамора, она высоко стояла над горизонтом, освещая под собой внизу каждую травинку, и мягким опаловым светом просачивалась сквозь окно в комнату.
Эжени запаниковала: сколько времени прошло с тех пор, как она уснула? Может быть, была уже глубокая ночь? И Блез, приезжавший, но так и не дождавшийся её под окном, давно уже уехал, разочарованный. Сердце девушки тревожно застучало в груди, и Эжени с надеждой взглянула на свечи. Однако те сгорели всего на четверть. Значит, времени прошло не так много.
Девушка с облегчением выдохнула, однако, на всякий случай, выглянула в окно: вдруг Блез решил прийти пораньше и уже ждёт её. Но двор был пуст и тих. Только ветер слегка колебал ветви кустарников, иногда раздавался крик ночных птиц да доносилось шуршание океанских волн.
Успокоившись, Эжени вновь уселась в кресло. Однако ночной воздух приморской Бретани был слишком свежим и влажным, и девушка вскоре начала чувствовать, что дрогнет. Эжени решила укутаться пледом, служившее пленникам вторым одеялом. Она осторожно стянула его с кровати, на которой спал Доминик, и, завернувшись в него, уселась у окна.
Прошло несколько минут, и вдруг девушке показалось, что она услышала какой-то шорох. Эжени тут же встрепенулась и выглянула в окно. Большая чёрная тень осторожно передвигалась по двору. Присмотревшись, девушка различила в ней силуэт человека. И этим человеком мог быть только Блез, так как среди ночи больше было некому красться с такой осторожностью. Приблизившись к дому, он посмотрел вверх, на окно, светившее жёлтым светом свечей.
Обрадовавшись появлению бретонца, Эжени замахала ему рукой. Затем, сделав знак, чтобы он немного подождал её, она направилась к кровати будить Доминика. Мальчик спросонья никак не мог понять, что случилось, и с трудом продирал глаза.
- Доминик, вставайте, за нами пришёл Блез, - пояснила гувернантка.
Этого мальчику хватило, чтобы тут же вскочить с постели. Он оглядел комнату, думая, что мужчина находится в ней.
- Он ждёт нас на улице, - пояснила Эжени, увидев недоумённый взгляд своего воспитанника.
Затем девушка вновь высунулась в окно, чтобы получить указания от бретонца, как им действовать, ведь она не знала, каким образом тот собирался вызволять их. Но Эжени предполагала, что мужчина, вскрыв замок входной двери, проникнет в дом. Однако, вопреки её ожиданиям, она увидела в руках Блеза моток толстой канатной верёвки с большим чугунным крюком, привязанным на конце. Эжени поняла, что бретонец хочет зацепить крюк за карниз их окна и поэтому вместе с Домиником отошла вглубь комнаты. А Блез тем временем принялся раскручивать конец верёвки у себя над головой, чтобы попытаться добросить крюк до окна девушки. Первый бросок - и неудача. Второй, третий - но всё безрезультатно, крюку никак не удавалось зацепиться за карниз. Тогда девушке пришло на ум воспользоваться кочергой: она попытается ею зацепить крюк. Взяв кочергу, девушка показала её Блезу. Тот одобрительно кивнул и принялся раскручивать верёвку. Девушка выставила кочергу из окна настолько далеко, насколько это было возможно, и подцепила её согнутым концом взмывший в небо крюк. Подтащив его к себе, Эжени зацепила крюк за выступ карниза и дёрнула, проверяя его крепость, не соскользнёт ли он под тяжестью человека. Но, похоже, крюк надёжно держался за карниз, и опасаться было нечего.
Взявшись за верёвку и упираясь в стену ногами, где это было возможно, Блез стал медленно взбираться вверх. И спустя пару минут его голова уже возвышалась над карнизом.
- Посади мальчика мне на плечи, - тяжело дыша, сказал бретонец Эжени.
Девушка помогла своему воспитаннику взобраться на подоконник. Но когда мальчик взглянул вниз, он, испугавшись высоты, отшатнулся от окна. Ему, малышу, показалось, что уж слишком высоко они находятся от земли: он боялся не удержаться, сорваться вниз и разбиться.
- Мне страшно, я боюсь, - чуть ли не хныча обратился Доминик к гувернантке.
- Вам нечего бояться, Доминик. Держитесь только покрепче за куртку Блеза. Он сильный, он выдержит вас, и вы сами не заметите, как окажитесь внизу, - приободряла девушка мальчика, говоря вполголоса. - Ну.
Но Доминик всё ещё с сомнением поглядывал вниз, боясь подходить к краю подоконника.
- Не смотрите вниз, доверьтесь Блезу. Если вы сейчас не решитесь, у нас потом не будет другой возможности выбраться отсюда. И тогда кто знает, когда вы сможете вернуться домой и увидеть маму.
Слово "мама" волшебным образом подействовало на мальчика. Большего всего на свете Доминик хотел вернуться домой. И, словно отправляясь на казнь, малыш подошёл к краю и опустился на четвереньки.
- Я буду вас держать, - сказала Эжени, беря его за ворот курточки.
Блез тем времени повернулся спиной к мальчику, чтобы тому было удобней взобраться на него. И, преодолевая свой страх перед высотой, с замиранием сердца Доминик переместился на плечи бретонца.
И Блез вместе со своей ношей на плечах принялся медленно спускаться. Наконец они настигли земли, и настал черёд девушки. Эжени подала знак бретонцу, что она спустится сама и ей не нужна его помощь. Но прежде она сбросила вниз плед, который, безусловно, ей пригодится этой прохладной ночью, ведь девушка не знала, насколько долгий путь им предстоит, может быть, им придётся идти всю ночь. Затем, взобравшись на подоконник и ухватившись крепко за верёвку, она стала спускаться. Канатная верёвка неприятно врезалась ей в руки, а длинная юбка мешалась под ногами, и девушке никак не удавалось как следует обвиться вокруг верёвки. Но горячее желание оказаться на свободе помогало преодолеть Эжени все трудности, и она не замечала, как горели её ладони, как на них сдиралась кожа.
Но наконец девушка почувствовала, как сзади её подхватили руки Блеза, и она спрыгнула на землю. Эжени бросила признательный взгляд на бретонца, но словами она поблагодарит его потом, когда они будут далеко от дома, ставшего для неё и её воспитанника местом заточения.
Покинув двор, преодолев невысокую каменную ограду, беглецы следом за Блезом уходили всё дальше в ланды, в ту сторону, где вдалеке темнела роща. Кусты стали попадаться всё чаще, и Блез, махнув рукой на очередную купу кустарников, произнёс наконец первое слово, нарушив тишину, которую так боялась потревожить Эжени:
- Я там оставил двух лошадей. До Бреста пути больше четырёх лье.
Это обрадовало девушку: им не придётся идти пешком, ведь для маленького Доминика это было бы так утомительно.
Эжени оглянулась: дом Огюста де Бурдона теперь был далеко. Его очертания, неосвещённые ни одним окном, сливались с ночною теменью. Их побег остался никем не замеченным, и беглецам было больше нечего опасаться.
Когда путники достигли животных, Эжени, прежде чем сесть в седло лошади, посмотрела на Блеза и сказала:
- Спасибо тебе.
Но бретонец в ответ только слегка кивнул, словно речь шла о каком-то пустяке, не стоящим внимания, и как будто он сам не понимал, какую неоценимую услугу оказал ей и мальчику. В следующее мгновенье он уже был верхом на своей лошади, нетерпеливо загарцевавшей под ним, и, убедившись, что Эжени и Доминик готовы продолжить путь, сжал ногами бока своей лошади.
Всадники направились в сторону рощи, которая была теперь совсем недалеко от них. Но прежде чем въехать в неё, девушка напоследок привстала на стременах и оглянулась: может, ей ещё удастся увидеть там, вдалеке, хотя бы краешек океана. Но, увы, теперь он был слишком далеко, чтобы Эжени смогла увидеть его или расслышать шелест его волн.
- Мы проведём ночь у леса, в заброшенной водяной мельнице, - сообщил Блез Эжени, когда они въехали на узкую лесную тропу. - До утра мы всё равно не сможем попасть в город: ворота будут закрыты.
Проехав рощу, всадники выехали на её опушку, и тут в свете луны перед ними вырисовалась старая мельница с огромным колесом, которое опускалось в овраг.
- Здесь когда-то давно протекала река, но со временем её течение изменилось, и русло пересохло, поэтому мельница давно уже заброшена, - пояснил Блез. - Мы можем переночевать в ней, никем не потревоженные.
- Ты хорошо знаешь эти места. Ты родился где-то здесь неподалёку? - поинтересовалась Эжени.
- Нет, моя деревня находится по другую сторону залива. Но в Бретани, наверное, нет такого места, где бы я не бывал.
Всадники подъехали к мельнице и спешились. Бретонец взялся за ручку двери мельницы, однако ему пришлось приложить немало усилий, чтобы открыть старую, вросшую в землю дверь. Внутри же мельницы стоял отвратительный запах прогнившего пола, муки и соломы. Мешковина, сваленная в углу, была загажена лисьим помётом. Безусловно, это было не самое лучшее место для ночёвки. Однако разве у них был выбор. Провести ночь на улице, на холодной земле, было ещё хуже. Придётся смириться с этим ночлегом.
- Я сейчас соберу сухие ветки. Сверху на них можно будет настелить соломы, а затем - плед, - сказал Блез и вышел.
А Эжени принялась вытаскивать на улицу вонючую мешковину. Когда бретонец вернулся, в его руках была большая охапка хвороста. Он бросил её на пол мельницы, затем накидал сверху трухлявой соломы. Оставалось только постелить плед, и их ночное ложе готово.
- Почему ты всё это делаешь? - спросила Эжени бретонца, наблюдая за ним.
- Чтобы вам с мальчиком было удобней спать, - ответил мужчина.
- Нет, вообще всё. Ты предпринял такое далёкое путешествие из Парижа в Бретань. Неужели всё это ради того, чтобы высвободить нас из плена Огюста?
- Если честно, не только это привело меня в Бретань, - признался Блез. - Прежде всего у меня здесь есть дела. Поездка в Бретань была запланирована задолго до этого. Просто так совпало, что именно в это же время Огюст де Бурдон похитил вас с мальчиком и увёз в Ле-Конке. Я узнал об этом от отца твоего воспитанника, когда на следующий день после слежки за Огюстом пришёл в дом де Бурдонов. Все были переполошены исчезновением мальчика. Я сразу догадался, что это - дело рук Огюста, и сказал об этом. Тогда отец твоего воспитанника предположил, что, скорее всего, Огюст увезёт вас в Бретань. У него здесь те же дела, что и у меня: мы ожидали прибытия в брестский порт двух торговых судов из Индии. Огюст, который ведёт все свои дела сам и никому не доверяет, не мог остаться в Париже. Когда господин де Бурдон узнал о том, что на днях я тоже отправляюсь в Бретань, он попросил меня навестить дом его брата в Ле-Конке. Я пообещал, что сделаю всё возможное, чтобы вызволить вас.
- То есть, если бы у тебя не было бы дел в Бретани, то ты бы не приехал сюда? - спросила девушка.
Блез повернулся к Эжени и внимательно посмотрел на неё. Однако в темноте девушка не могла различить выражения его лица. Но то, что бретонец не спешил с ответом, говорило о том, что он сам не задумывался об этом. Наконец он ответил:
- Приехал бы. - И тут же продолжил как ни в чём не бывало: - Давай сюда свой плед. Здесь вам будет тепло.
- А ты? - спросила Эжени, заметив, что места на импровизированном ложе едва хватит только для неё и Доминика.
- Я проведу ночь на улице. Не беспокойся обо мне: у меня есть огниво, я разведу костёр, - ответил мужчина и вышел из мельницы.
Эжени вместе со своим воспитанником улеглась калачиком на плед, обняв мальчика, чтобы тому было теплей, а сверху укрылась остатками пледа. Девушка закрыла глаза и пожелала уснуть как можно скорей, чтобы эта неуютная ночь прошла незаметно мимо неё и сразу же наступило утро, когда они смогут отправиться в Брест. Так, с закрытыми глазами, Эжени пролежала несколько минут, пока не услышала у себя над головой какой-то шорох. В темноте под самым потолком кто-то шебуршился. Глаза девушки, когда она снова их открыла, уже достаточно привыкли к темноте, и Эжени смогла рассмотреть несколько чёрных грушевидных комочков, висевших под балкой. Это были летучие мыши. Некоторое время они покоились вниз головой, а затем срывались с места и вылетали наружу через довольно широкую щель, настолько широкую, что через неё Эжени был виден даже клочок звёздного неба. Девушке показалось, что этих летучих мышей было бесчисленное количество, так как в эту дыру под крышей постоянно кто-то влетал или вылетал через неё, шурша крыльями.
Эжени покосилась на своего воспитанника: не досаждает ли ему шум, производимый летучими мышами. Но мальчик давно уже спал крепким детским сном. Девушка мысленно позавидовала ему и решила попытаться последовать его примеру. Она снова закрыла глаза и натянула на голову плед. Но тут ей стало казаться, что запахи, пропитывавшие мельницу, усилились в несколько крат. Даже плед, теперь ей казалось, имел прелый запах.
Эжени почувствовала острую потребность вдохнуть глоток свежего воздуха - иначе она задохнётся, - и осторожно, стараясь не разбудить Доминика, она выбралась из-под пледа. Укутав мальчика потеплей, девушка вышла на улицу.
Вокруг царили ночь и тишина. И только всё те же летучие мыши порхали туда-сюда. Эжени вспомнила про Блеза: где он сейчас? Бретонец говорил, что у него есть огниво, значит, он где-то развёл костёр и сидит возле него, и там тепло и уютно. Девушка осмотрелась, надеясь заметить красный огонёк и дым от костра. Однако, его нигде не было видно. Девушка зашла за мельницу, но и там ничего не говорило о том, что где-то поблизости развели костёр. Куда же подевался Блез? Или он лёг спать, не разводя костёр? Девушке хотелось во что бы то ни стало отыскать бретонца, потому что она чувствовала себя очень неуютно одной в этой чужой, незнакомой ей местности глубокой ночью.
Наконец она заметила тропинку, тянувшуюся вдоль оврага, бывшего когда-то руслом реки. И девушка пошла по ней. Изредка до неё доносилось лягушачье кваканье, которое становилось всё громче, и Эжени поняла, что тропинка вела к какому-то водоёму. Вскоре девушка почувствовала запах дыма и услышала характерное потрескивание костра. Эжени обрадовалась этому, и ускорила шаги.
Наконец тропинка вывела девушку из ивняковых зарослей, и перед Эжени открылась чудесная картина. Небольшое озерцо поблёскивало своей рябой поверхностью, ловя скупые лучи бледно-серебристого лунного света. На его же берегу был разведён костёр, возле которого сидел Блез. Услышав позади себя шорох, мужчина обернулся. Его лицо выражало некоторое удивление, вызванное появлением девушки.
- Там летучие мыши, на мельнице, они мешали мне уснуть, - пояснила девушка.
Блез еле заметно кивнул. Эжени подошла к костру и примостилась рядом с бретонцем. У костра было хорошо, тепло и уютно, однако всё же Эжени чувствовала себя неловко. Ей показалось, что Блез был недоволен тем, что она так внезапно прервала его уединение. Но уходить обратно в холодную, вонючую мельницу ей не хотелось и девушка оставалась на месте. Блез сидел, обхватив руками колени, и вглядывался в чернильную гладь озера, на поверхности которого, сбившись в кучу и покачиваясь на волнах, плавала небольшая стая чаек.
Интересно, о чём он думал? Но угадать это девушке совершенно не представлялось возможным. Блез был для неё самым загадочным из всех людей, которых она когда-либо встречала. Мотивы некоторых его поступков были ей не понятны, а он не считал должным объяснять что-либо. И всё же ей не терпелось кое о чём узнать. Как бы Блез не был молчалив, Эжени всё же решила, что он будет не против немного поговорить, раз он не спал, когда она обнаружила его. Может, и его мучила бессонница. И девушка спросила:
- Что случилось после того, как ты отправился следить за Огюстом? Он мне сказал, что чуть не убил тебя.
- Не думаю, что это входило в его планы, - поспешил успокоить бретонец. - Хоть я уверен, что он предполагал, что я буду за ним следить, так как устроил мне западню, в которую я попался, словно несмышлёный младенец. Огюст привёл меня в предместье Сен-Дени, а затем скрылся в одном из домов. Пока я пытался выяснить, что это был за дом, его головорезы окружили меня. Их было четверо вместе с их хозяином, и у меня не было никаких шансов вырваться из их лап. Меня оглушили ударом по голове, отвезли в деревушку на окраине города и заперли там в сарае, где я пробыл без сознания до вечера следующего дня. Как я понимаю, Огюст просто хотел устранить меня на время, чтобы никто не мог помешать ему похитить тебя и мальчика. Но как ему удалось это сделать, он схватил вас на улице? - поинтересовался в свою очередь Блез.
- Нет, он хитростью выманил меня из дома, прислав записку от имени графа д'Арвэ, где написал, что тот якобы хочет встретиться со мной, так как ему стало известно что-то очень важное. Огюст прислал за мной карету и посоветовал мне сказать де Бурдонам, что я отправляюсь с их сыном на прогулку. Мне не показалось это странным, ведь за мной следили. Первое подозрение, что его сиятельство не имеет к этому никакого отношения, меня посетило в карете, когда та поехала не в сторону дома графа, а - в Сен-Дени. Но было уже слишком поздно. Внутри кареты нас сопровождал человек, вооружённый пистолетом, и я не могла ничего поделать. Нас привезли в дом Огюста. Огюст дал мне понять, что мы пробудем у него в плену до тех пор, пока он и его брат не договорятся о наследстве их отца. Но вечером в его дом нагрянула полиция. Нас спрятали в подвале. К сожалению, солдатам не удалось обнаружить потайной ход, по которому нас увели. Они обыскали дом и уехали.
- Я и господин де Бурдон были тогда вместе с ними, - сказал Блез.
- Ты был тогда с ними?! - воскликнула Эжени.
- Да. Когда господин де Бурдон понял, что вас похитил его брат, то отправился в Шатле требовать, чтобы полиция обыскала дом Огюста. Я поехал с ним. Когда полицейские ничего не нашли в доме Огюста, тогда-то де Бурдон и предположил, что его брат, скорее всего, отправился в Бретань.
- Да, той же ночью нас по подземному ходу вывели к монастырю Сен-Дени, где нас уже ждала подготовленная к путешествию карета, - подтвердила девушка. - Но как же я удивилась, увидев тебя сегодня днём. Как ты решился наведаться в дом Огюста здесь, в Бретани, ведь тебя могли узнать?
- Я знал наверняка, что Огюста нет в Ле-Конке, он сейчас в Бресте. Что же касается его слуг, то я надеялся, что в этом облике рыбака, - и бретонец указал на свою трёхдневную щетину, - они меня не признают.
- Я хочу, чтобы ты знал, что я очень благодарна тебе за всё, что ты сделал для меня и Доминика, - с признательностью проговорила Эжени. - Ведь ты рисковал своей жизнью. Хотя вряд ли в твоих глазах я достойна этого. Скажи, что тобой движет на самом деле?
- Наверное, это просто зависть, - пожал плечами бретонец.
- Зависть? - удивилась девушка, услышав такой неожиданный ответ.
- Да. Ты ведь знаешь, кем я был раньше, разбойником. Ещё какие-то два года тому назад я жил совсем другой жизнью, бывшей одной сплошной авантюрой - грабежи, нападения, драки, уход от погони, переезды из города в город, из провинции в провинцию. Каждый день был чем-то наполнен и нёс в себе опасность. Просыпаясь утром, я не был уверен, что вечером увижу закат. Но за долгие годы я к этому так привык, как привычно для белошвейки выполнять свою каждодневную работу. Но потом вдруг всё закончилось, и мне нужно было привыкать к совсем иной жизни, в которой всё размеренно и рассчитано, в которой я знаю, что ждёт меня завтра, и это завтра будет мало отличаться от вчера. Сейчас моя жизнь довольно скучна и однообразна. Единственное, что хоть немного встряхивает меня теперь, так это поездки в Бретань. Со временем я свыкся и с этим. Но вот вдруг появляешься ты, словно вихрь из прошлого. Я уже думал, что забыл свою прежнюю жизнь и она никогда не напомнит о себе, да я старался и не вспоминать. Поэтому, увидев тебя вновь, поначалу не испытал ничего, кроме досады. Ты мне напомнила о гибели моих товарищей, о Фернане. Но это было всего лишь мгновение. Поверь, сейчас я не жалею о том, что та, полная приключениями жизнь сменилась моим нынешним скучным обывательством. Хотя бы потому, что теперь я могу спать спокойно и не вздрагивать при каждом шорохе, опасаясь, что за мной пришли солдаты, потому что теперь мне не снится виселица, на которой меня обязательно бы вздёрнули, как Селавена и Ольера, если бы ты не проявила милосердие. И если я сейчас порой и грущу, так только по тому бесшабашному образу жизни. А потом я увидел того монаха, что шпионил за тобой. И во мне проснулась зависть к тебе, потому что я своим нутром почувствовал, что ты ввязалась в какую-то передрягу. Но только теперь я не буду в ней участвовать, потому что тот монах не имел ко мне никакого отношения. Я должен был проводить тебя, вернуться в свой отель и забыть о тебе и Огюсте де Бурдоне. Но я не смог сделать этого, потому что меня гложило любопытство. Кровь уже бурлила во мне, мне вновь хотелось погонь, схваток, как тогда, два года назад. И я решил проследить за монахом. Мне хотелось стать частью тех приключений, которые ожидали тебя в дальнейшем.
- Но сейчас ты не жалеешь об этом? Ведь это было опасно для тебя.
- Нет, не жалею. Я был уверен в себе. Моя рука ещё довольно сильна и ловка, и она ещё не разучилась держать шпагу за то время, что пересчитывала деньги и ценные бумаги.
Во время всей их беседы Эжени внимательно разглядывала бретонца, словно видела его впервые. Вернее, она видела только левую половину его лица, потому что во время их разговора мужчина почти не поворачивал головы в сторону девушки, он говорил, глядя вдаль, на озеро. И чем больше Эжени смотрела на него и чем больше рассказывал Блез, тем больше ей казалось, что рядом с ней сидит совсем другой человек, которого она никогда не знала раньше, но которого, наконец, стала понимать хоть немного лучше.
- Ты совсем другой, - задумчиво произнесла девушка.
- Теперь ты больше меня не боишься? - усмехнулась левая половина лица бретонца.
- Теперь я бы доверила тебе свою жизнь.
Блез слегка повернулся в сторону Эжени, скользнул по ней взглядом и почти тотчас же отвернулся, так ничего и не сказав.
Помолчали немного, а потом девушка спросила:
- Как ты стал разбойником?
Бретонец опустил голову вниз, словно этот вопрос смутил его.
- Это долгая история, - произнёс он.
- У нас впереди ещё целая ночь.
- Тебе вправду это интересно? - и тут наконец мужчина впервые полностью развернулся к своей собеседнице и посмотрел на неё пристальным взглядом.
- Да, - ответила девушка еле слышно оттого, что у неё вдруг почему-то перехватило дыхание.
- Хорошо, я расскажу, - согласился Блез, вновь отвернувшись к озеру.
Его взгляд тут же стал задумчивым, словно он мгновенно погрузился в прошлое. И, как обычно, по своей привычке, выдержав некоторую паузу, словно собираясь с мыслями, бретонец начал свой рассказ:
- Всё началось с того дня, когда я покинул свою деревню и оказался в Нанте. Я нанялся в порт докером разгружать и нагружать корабли. Эта была тяжёлая работа, на которую нанимали молодых и сильных людей, и поэтому меня сразу взяли. Хотя я мечтал совсем о другом. Мне хотелось устроиться писарем к какому-нибудь торговцу или богатею - тогда мне казалось, что это моя единственная возможность выбиться в люди. Но кому хотелось брать на работу жалкого оборванца, которым я тогда был. Мои заверения, что я умею читать и писать по-французски, только смешили их. Для них я был сыном нищего рыбака, которого, сколько не учи, всё равно он останется невежественным болваном, - и меня отовсюду гнали. Так я проработал докером около двух лет. Пока случайно не повстречался с Аэлем. Он мой троюродный брат, и мы с ним были ещё дружны, когда жили в деревне, в Нанте же мы сдружились ещё сильней. Аэль к тому времени жил в городе уже несколько месяцев и подрабатывал носильщиком и мальчиком на побегушках в гостинице, где ему платили гроши. Однако, к моему тогдашнему удивлению, выглядел он довольно прилично, несравнимо со мной. Но вскоре я узнал тому причину. Однажды, после нескольких тяжёлых для меня трудовых дней - в порт прибыло несколько торговых кораблей, и я работал с утра до вечера не разгибая спины, - Аэль предложил мне посидеть в кабачке, попить пива. За разгрузку мне неплохо заплатили, и мне хотелось наконец расслабиться и хорошенько отдохнуть. Когда мы пришли в кабачок, то он оказался набитый битком матросами, только что сошедшими на берег с прибывших кораблей. Они получили своё довольствие и теперь проматывали его, напиваясь до поросячьего визга, играя в кости и проводя время со шлюхами. Они долгие месяцы были в море и теперь навёрстывали упущенное. В кабачке мы с Аэлем с трудом нашли себе местечко. Попивая пиво, вскоре я заметил, что у моего друга какой-то странный взгляд: он то и дело косился на матросов, и глаза его блестели жадным блеском. Когда же какой-нибудь из матросов доставал свой кошелёк, то Аэль чуть ли не облизывался, как лиса в предвкушении обеда. Несколько раз он выходил на улицу, чтобы "освежиться" и всякий раз вёл себя необычно: начинал заводить разговоры с матросами, обнимался с ними чуть ли не по-братски, словно был с ними знаком, то, наоборот, задевал какого-то ненароком и провоцировал ссору. В конце концов я устал от всего этого, меня клонило ко сну, и я предложил уйти. Аэль стал уговаривать меня остаться ещё ненадолго. Я не согласился и направился к выходу. С неохотой Аэль поплёлся за мной. На улице творилась та же вакханалия, что и в кабаке. Пьяные матросы, горланя песни, шатались по улице, раскачиваясь из стороны в сторону так, словно они были всё ещё на корабле, который штормило. Некоторые уже валялись на земле и громко храпели. Тут Аэль, обернувшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, склонился над одним из матросов и принялся его обшаривать. Когда я с возмущением спросил, что он делает. Он мне ответил: "А как ты думаешь, откуда у меня деньги?". Тогда я всё понял. Когда же мы пришли к нему в комнату, которую он снимал, Аэль вывалил всё содержимое из своей сумки, и я увидел кучу кошельков, и туго набитых деньгами, и тощих. Всех их Аэль вытащил из карманов матросов в тот вечер. Я не осудил его, посчитав, что это его личное дело, каким образом он добывает себе на пропитание. Я только предупредил его, что рано или поздно он может попасться и его отправят на каторгу. Но Аэль на это только беззаботно махнул рукой. Однако постепенно у меня начала появляться зависть к нему. Аэль хорошо одевался, заказывал себе в таверне сытый ужин и у него всегда были деньги. Мне же для того, чтобы заработать хотя бы часть того, что он имел, приходилось гнуть спину в порту с утра до вечера. У меня руки были в мозолях, болела спина, я ходил в замусоленной одежде, берёг каждый денье и проклинал свою работу. Где-то полгода спустя, в один из зимних вечеров, мы, как обычно, с Аэлем сидели в кабачке и пили пиво. Уже несколько дней стояла штормовая погода, работы в порту не было, а значит, у меня не было и денег. Поэтому, уже по обычаю, когда я был на мели, за меня платил Аэль. В тот день в кабачке было много матросов, которые ожидали хорошей погоды, чтобы выйти в море. Аэль высматривал жертвы, а я наблюдал за ним, невольно поддаваясь его азарту. Аэль приметил одного торговца, у которого был пухлый кошелёк. Тот был разодет, как парижский щёголь, и сорил деньгами. Вероятно, он провёл какую-то очень выгодную сделку. Пил тот торгаш очень много, раздаривал луидоры, засовывал гулящим девкам монеты за корсаж. Я прикинул, сколько мне нужно было работать, сколько разгрузить ящиков и тюков, чтобы получить ту сумму, которая находилась в его кошельке, и от которой он так легко избавлялся. И во мне проснулись злость и чувство несправедливости. Ведь этому торгашу не приходилось трудиться в поте лица, чтобы заработать свои деньги, он просто провёл несколько удачных сделок, поставил подписи под несколькими бумажками, кое-кого обманул, обвёл вокруг пальца, - и вот он уже богат! Мне вдруг очень захотелось, чтобы этот кошелёк, из которого так щедро сыпались монеты, оказался у меня. Я взглянул на Аэля, и он всё понял. Подмигнув мне, он направился к столу того купца и, подсев к его кампании, принялся отвлекать их, рассказывая какие-то смешные истории. А я сидел и собирался с духом. Не так просто в первый раз пойти на дело. Больше всего я боялся, что меня поймают, изобьют и бросят в тюрьму. Но наконец я решился и подошёл к тому купцу. Не помню, как я вытащил у него кошелёк, моё сознание было как будто в каком-то тумане, я очнулся только на улице с кошельком за пазухой и с трясущимися от страха руками. Я был уверен, что за мной сейчас же следом выскочит разъярённый купец и меня схватят. Но вместо торгаша появился Аэль. Он похвалил меня, и мы отправились домой. Когда я в своей комнате вытащил тот кошелёк и вывалил из него монеты на стол, то мне показалось, что там было целое состояние. Мной овладело чувство какого-то упоения, даже счастья. Не было никаких угрызений совести, наоборот, мне казалось, что наконец-то восторжествовала справедливость. На следующий день я в первую очередь хорошо отобедал в таверне и купил себе новую приличную одежду. Тогда я впервые почувствовал себя человеком. Не червяком, копошащимся в земле, которого никто не замечает, а человеком. Тех денег мне хватило на несколько месяцев. Я всё же старался экономно их расходовать, так как не был уверен, что я ещё раз отважусь на воровство. А потом деньги закончились. И мне захотелось ещё. И я украл во второй раз. А где - второй, там - и третий. Так я стал вором. Моя работа в порту потеряла всякий смысл, и я ушёл оттуда. Я зажил совсем другой, новой, как мне казалось, жизнью. Удача, которая сопутствовала, вдохновляла меня. Каждый последующий украденный кошелёк возбуждал во мне всё больше азарта, жажду наживы всё больше и больше. Я словно попал в какой-то водоворот. Я вошёл в раж, как игрок, которому везёт в карты, и он играет, играет и не может остановиться. Потому что нет ничего сладостней лёгких денег, которые достаются тебе просто так, почти безо всяких усилий. Когда я сменил одежду, то заметил, что люди стали относиться ко мне более уважительно, девушки, которые до этого не замечали меня, теперь смотрели более благосклонно. Вернуться к прежней жизни я уже не мог. Однажды мы с Аэлем, как обычно, просиживали вечер в таверне. И тут вошла одна знатная, роскошно одетая дама лет сорока. Аэль уже был наслышан о ней и шепнул мне на ухо, что это была вдова, которая очень любила развлекаться с юношами. Обведя взглядом таверну, она заметила нас и подсела за наш стол. Заказав всё самое лучшее, дама сначала молча ела, изучающе поглядывая то на меня, то на Аэля. А потом, показав на меня пальцем, напрямую заявила, что я ей понравился, и предложила мне поехать с ней. Я немного удивился, так как обычно женщины симпатизировали гораздо больше Аэлю, чем мне. У него всегда обаяния было больше, чем у меня. Но я согласился поехать с той женщиной. Она привезла меня в свой дом недалеко от Нанта. Это был великолепный замок, и я впервые увидел там ту роскошь, в которой живут аристократы. У меня захватывало дух от всего этого. Та женщина сначала вымыла меня в горячей ванне с душистой пеной и душистым мылом. Затем я оказался в её будуаре с огромной кроватью, с шёлковым пологом и тончайшими белоснежными простынями, которые я потом долго не мог забыть. И всё это благоухало, и простыни, и эта женщина. Мне казалось, что мне снится какой-то сон, что всё это происходит не со мной. Я провёл с ней ночь, а наутро она дала мне денег и отвезла обратно в город. Я вернулся в свою конуру, которая показалась мне просто убогой по сравнению с дворцом той женщины, простынь на моей кровати - грубой, и везде я видел одну лишь грязь и нищету. Ночами, ложась спать, я всё время вызывал в памяти тот день, проведённый в замке. И мне вновь хотелось оказаться на тех тонких простынях, может, пусть даже в будуаре другой женщины или даже на своей кровати. Но эти простыни не давали мне покоя. Для меня они были символом благополучной, беззаботной жизни. Я просто грезил ими. Глупая мечта, не правда ли?
- Но она сбылась? - поинтересовалась Эжени.
- Да, - улыбнулся Блез. - Когда я оказался в Париже, то купил себе такие простыни. Но, как ни странно, я не на много стал счастливее.
- Но неужели за всё то время, что ты промышлял воровством, тебя ни разу не ловили?
- Ловили, несколько раз. Но хозяева кошельков предпочитают сами разделываться с ворами. Заточение в тюрьму им кажется слишком мягким наказанием. Им нравится собственноручно вершить правосудие и более действенно. Поймав вора, они хватают его мёртвой хваткой и кричат: "Вор! Бейте его, бейте!". Прохожие никогда не упустят случая надавать тумаков преступнику. Они набрасываются на него, как разъярённые звери, и колотят до тех пор, пока пойманный вор не начинает захлёбываться собственной кровью и терять сознание. Потом его скидывают в помойную яму, где он, может, сдохнет, что к лучшему, а может, и нет. Несколько раз так избивали и меня, почти до полусмерти, на мне не оставалось ни одного живого места. Утром, когда я приходил в себя в такой яме, у меня хватало сил только выбраться из неё и отползти в какое-нибудь укромное место, где я потом лежал ещё долгие часы, чтобы собраться с силами. Но однажды я был пойман одним добропорядочным буржуа, который честно позвал солдат, чтобы меня арестовали. Меня кинули в тюрьму. Аэлю пришлось собрать приличный выкуп для того, чтобы тюремщик помог мне бежать. Однажды уходя, он как будто забыл запереть замок камеры, и я бежал. Это заключение послужило мне уроком на несколько месяцев. Какое-то время я не мог воровать, у меня начинали дрожать руки, когда я вспоминал о тех днях, проведённых в тюрьме. Я предпочёл бы, чтобы меня избили, чем снова оказаться там. Но вскоре деньги закончились. Я думал, что мне делать. Но вернуться в порт для меня было равносильно очутиться на каторге. Я пытался заняться одним, другим, но нигде не чувствовал удовлетворения. Везде платили мало, а драли с работника по семь шкур. А я уже привык к совсем другой жизни. И я снова стал воровать. Однажды в таверну заглянул один заезжий дворянин с товарищами. Это был Фернан и его банда. Они пили вино, и вскоре начали пьянеть. Их кошельки нам показались достаточно толстыми, вероятно, они были только после дела, и мы решили их стибрить. Осуществив задуманное, мы с Аэлем вышли на улицу и, ничего не подозревая, отправились домой. Однако нам не удалось далеко уйти: только мы свернули в соседний проулок, как нас нагнали люди Фернана. Подкравшись незаметно, словно кошки, они подскочили к нам и приставили к нашим горлам нож. Честно говоря, тогда я решил, что это наш конец. Но оказалось, что Фернан просто решил попугать нас немного. Он потребовал вернуть их кошельки, потом нас немного поколотили для острастки. А после Фернан предложил нам выбор. Он похвалил наши ловкие руки и сказал, что ему нужны такие молодцы, как мы (оказалось, что недавно он потерял нескольких своих человек), а если мы не согласимся вступить в его банду - нас прирежут. Что мы могли выбрать в ту минуту? Так мы оказались в банде Фернана. Он научил нас фехтовать, стрелять, ездить верхом, ну и всему тому, что должен уметь делать разбойник с большой дороги. Тогда я считал своей большой удачей, что жизнь свела меня с ним. Но потом Фернан взял в банду ещё одного человека - Танги. Он был бежавшим каторжником, жестоким и беспощадным. Для него убить человека - это было словно прихлопнуть комара. Я не обрадовался его появлению. Я был грабителем, но не убийцей. Если мы раньше и убивали, то только по необходимости, когда нашим жизням угрожали, когда была погоня. Танги же убивал людей, словно охотник дичь. Половина банды восстала против Танги. Но Фернан вступился за него. Он сам в последний год очень ожесточился, всё время был не в духе, словно ему самому всё это уже осточертело, но дороги назад для него уже не было. Я предчувствовал, что появление этого Танги принесёт нам одни несчастья. И я всё чаще стал задумываться о том, чтобы покинуть банду. Поэтому, когда я тогда говорил тебе о том, что собирался начать новую жизнь - это было правдой. Но я хотел уходить вместе с Аэлем, ведь он мой друг. Однако, когда я начал уговаривать его, высказывая свои опасения по поводу Танги, Аэль ответил, что я просто превратился в трусливого зайца и дрожу за свою шкуру. Да и куда мне было идти: вернуться в родную деревню или в Нант? Чем бы я смог там заниматься? Я смалодушничал и остался.
- Но ведь потом ты нашёл себе занятие, - возразила Эжени.
- Тогда уже было совсем другое дело. Из банды никого, кроме меня и Аэля, не осталось в живых, и всё награбленное за эти годы досталось нам. Это было огромное состояние, мы могли несколько лет жить беззаботной жизнью. Мы перебрались в Брест. Я легко устроился в одну торговую контору клерком, так как, приодевшись, выдавал себя за сына буржуа. Но вот Аэль предпочёл покинуть Францию и отправиться за океан, где его никто не знает, где нет полицейских, охотящихся за ним. Он очень тяжело переживал смерть Фернана и остальных наших товарищей. Его мучили ночные кошмары, ему повсюду мерещились солдаты, от любого шороха он вздрагивал, думая, что это пришли по его душу. И он решил уехать как можно дальше.
- Почему ты не отправился вместе с ним в Новую Францию? - спросила девушка. - Ты не боялся, что тебя тоже могут поймать?
- Никто, кроме тебя, не знал, что я разбойник. Все налёты мы совершали в повязанных на лицах платками. В Нанте, может, кто-то ещё и помнит, что я некогда был вором, но я уже много лет не бывал в том городе. К тому же дела в Бретани у меня пошли слишком хорошо. И бросать всё ради чего-то неизвестного и начинать всё с начала мне не хотелось.
- Да, теперь ты стал одним из тех, кого сам когда-то грабил и, может даже, ненавидел - торгашом, - заметила Эжени.
- Что поделать, если из всех законных способов разбогатеть торговля - один из самых быстрых.
- А как же обман, надувательство партнёров и конкуренция, без которых не обходится торговля? - напомнила Эжени собственные же слова бретонца.
- Мой патрон, господин Жербер, на которого я работаю, на редкость честный и порядочный человек. Он считает, что для торговца репутация - самое важное. И он очень дорожит ею. Поэтому мне не приходится делать того, за что мне могло бы быть стыдно. Я начал новую жизнь, Эжени, и поверь, в ней нет лжи и неблаговидных поступков, - горячо проговорил бретонец. - Пусть я и искренне не раскаиваюсь в своём прошлом, но его нет и в моей теперешней жизни.
Наступила небольшая пауза. Очевидно, Блеза задели сомнения Эжени в его безупречности. Было видно его горячее желание стать совсем другим человеком и отделаться от своего прошлого. Девушка решила переключить его внимание на другую тему и после некоторого молчания спросила:
- Это правда, что Фернан был дворянином?
- Да, - ответил уже успокоившийся мужчина.
- Что же его побудило стать разбойником?
- Когда Фернан вступил в наследство, ему не досталось ничего, кроме старого, разрушающегося замка. Его отец проиграл всё своё состояние в карты. Фернан тоже был пристрастен к этой игре и ему думалось, что он уж точно сможет вернуть хотя бы часть своего состояния этим же образом. Но ему также не везло, а его долги только росли. Скрываясь от кредиторов, он уехал в Париж пытать там своё счастье. Там он научился шулерствовать, и вскоре на некоторое время его дела пошли на лад. Но в Париже и своих шулеров хватает, его быстро выжили. Фернану всё-таки удалось скопить немного денег, играя на постоялых дворах с приезжими, не знавшими о дурной репутации Фернана. Однако дела имения вскоре заставили его вернуться в Бретань. По дороге домой на него напали разбойники. Фернану удалось отбиться от них: при нём всегда были шпага, нож, пистолет, которыми он отлично владел. При его жизни картёжника - это было необходимостью. Проигравшие ему большие суммы денег нередко совершали на него покушение, чтобы не выплачивать долг. Фернан давно уже привык к тому, что на него время от времени нападали из-за угла, пытались проткнуть шпагой или застрелить, и всегда был готов к опасности. Поэтому он смело вступил в схватку с напавшими на него грабителями. Двоих он убил, а остальные еле ноги унесли. Вернувшись домой, Фернан быстро промотал всё, что у него было, и вновь остался без денег. Тогда он вспомнил тех разбойников и решил, что их ремесло не такой уж плохой способ поправить своё состояние. Постепенно он набрал банду. Но, даже когда он разбогател на столько, что смог бы выкупить все заложенные когда-то его отцом земли и вернуться в круг своего общения, он не бросил разбоя. Похоже, ему уже было наплевать на это и на замок. Он до сих пор, заброшенный и поросший мхом и кустарником, стоит подле Лорьяна. Несколько раз мне приходилось бывать в нём, когда мы укрывались там от солдат, шедших по нашему следу. Мы жили в замке по нескольку недель, пока всё не утихомиривалось и солдат не отзывали из округа. Несмотря на то, что замок был запущен и на всём там лежал толстый слой пыли, у него было одно очень ценное для меня достоинство - огромная библиотека, собранная ещё прадедом Фернана. От нечего делать, я проводил в ней целые дни, разве что не спал там, зачитываясь старинными фолиантами. Все надо мной смеялись тогда и даже дали мне прозвище "крыса". Но именно тогда, зачитываясь философскими трактатами, научными трудами, воспоминаниями путешественников, я понял, что существует другой мир, и он намного шире и предоставляет гораздо больше возможностей, чем я представлял. И, может быть, именно тогда, в библиотеке, ко мне впервые пришла в голову мысль покинуть банду Фернана.
Эжени внимательно слушала Блеза, однако глаза её давно уже слипались, её непреодолимо клонило ко сну. Бретонец вскоре заметил это. Он закончил свой рассказ, снял с себя свою куртку и постелил её на траве. Девушка с удовольствием прилегла на неё и сама не заметила, как уснула, растомлённая теплом, шедшим от костра.
Когда Эжени вновь открыла глаза, было уже светло, воздух дышал чрезвычайной свежестью, а на траве блестела роса. Девушка приподнялась и оглянулась: Блеза рядом с ней не было. Костёр потух, и только ещё зола местами еле тлела. Эжени вспомнила о Доминике. Что с ним: спит ли он ещё или, может, проснувшись и увидев, что рядом с ним нет его гувернантки, отправился на её поиски и заблудился. Эта ужасная мысль заставила девушку подскочить с места и броситься в сторону ивняковых зарослей.
- С мальчиком всё в порядке. Он ещё спит, - услышала у себя за спиной Эжени голос Блеза.
Она обернулась и увидела в золотистых лучах восходившего над озерцом солнца бретонца, стоявшего босиком в воде с завёрнутыми до колен штанами. Нагнувшись, Блез умывался. Рядом с ним стояли лошади, ловя отблески воды на своём теле, и пили воду. Слова бретонца успокоили Эжени, и она направилась к озеру: ей тоже хотелось умыться. Когда девушка нагнулась над водой и увидела своё отражение, то ужаснулась: её волосы были растрёпаны, а шпильки повылазили наружу и болтались. Эжени принялась вынимать их из причёски: пусть уж лучше у неё совсем будут распущены волосы, чем взлохмаченная голова. Пригладив волосы рукой, Эжени взяла пригоршню воды и сполоснула лицо. Вода оказалась ледяной. И как только Блез мог стоять в ней по колено?
Тем временем бретонец вывел лошадей из озера и, натянув на ноги сапоги, сказал:
- Я схожу за мальчиком.
Спустя несколько минут всадники отправились в путь, направившись в сторону Бреста. Они выехали на открытую местность, и Эжени увидела вдалеке отдельно стоявшие фермы, обнесённые каменной стеной и вспаханные вокруг них поля. Однако постепенно пейзаж начал меняться, земля становилась всё более каменистой, а трава приобрела голубоватый оттенок. Наконец через полчаса езды по бретонским ландам Эжени увидела вдалеке сквозь сероватую дымку крепостные стены Бреста. Но самым главным было не это, а то, что девушка вновь учуяла запах океана, до неё всё отчётливее стал доноситься шум прибоя и крик чаек. Неужели она скоро увидит его?
Наконец синяя полоса, намного темней, чем небо, появилась на горизонте. Сомнений быть не могло - это был океан. Эжени не выдержала, подстегнула свою лошадь и поскакала вперёд. Вот он наконец, океан, большой и волнующийся, с белыми пенистыми волнами, накатывающими на берег. Подъехав к берегу, девушка спрыгнула с лошади и по камням стала спускаться к воде. Волны, разбиваясь об валуны, торчавшие из воды, окатывали её струями брызг. Но Эжени не обращала на это внимания. Чувство счастья наполняло её, как её лёгкие наполнялись солёным воздухом. Над головой кружились огромные чайки с громкими криками. Они планировали над водой, а потом пикировали в неё, выхватывая клювом рыбу.
Но наконец подъехал Блез, подгоняемый просьбами Доминика. Бретонец помог мальчику слезть с седла своей лошади, и тот с радостными криками тоже бросился к воде.
- Океан! Океан! - полный восторга, кричал Доминик, размахивая руками.
- Это не океан, а всего лишь залив, - поправил Блез. - Когда дымка рассеется, то будет виден другой берег.
Но Эжени и мальчику, похоже, было всё равно океан это или залив, ведь одно было частью другого. Доминик подбежал к гувернантке и, встав рядом, принялся с восхищением смотреть на накатывающие зеленоватые волны. Когда они подбирались к нему слишком близко, он отпрыгивал от них, задорно смеясь, когда отходили, бежал за ними вслед. Затем мальчик решился дотронуться до воды. Соединив вместе ладошки, он зачерпнул её немного и поднёс к носу.
- Пахнет рыбой, - сказал он. - А где Америка, там? - и Доминик указал в синюю даль, над которой висела дымчатая завеса.
- Нет, она там, - ответил Блез, повернув руку мальчика на запад.
- Сколько воды! - продолжал восхищаться Доминик. - Ой, смотрите, лодка!
Действительно, недалеко от берега, ближе к Бресту, плавало какое-то судно, возле которого кружилась огромная стая чаек.
- Это рыбацкий баркас, - уточнил Блез.
Эжени обернулась и посмотрела на бретонца. Ей хотелось знать: разделяет ли он те же чувства, что овладели ею и мальчиком при виде океана. Но Блез задумчиво смотрел куда-то вдаль, полной грудью вдыхая морской воздух и явно наслаждаясь им. Для него вид залива и океана было привычным делом, однако, вероятно, плеск воды, будоражащий морской запах будили в нём воспоминания детства и юности, когда он жил в рыбацкой деревне и рыбачил вместе с отцом, возможно, на таком же баркасе с парусами.
Но Эжени не видела, что несколько мгновений до того, как она обернулась к Блезу, он смотрел на неё. Мужчина любовался ею: ему нравился её искренний восторг при встрече с морской водой, её непосредственное поведение, словно она со своим воспитанником были одногодки, ему нравились её длинные волосы, развивавшиеся на ветру.
Девушка вскочила на один из валунов, погружённый наполовину в воду, и посмотрела вниз. Ей хотелось увидеть дно, а может быть, и рыб, плавающих в заливе. И когда волны в очередной раз откатили, она сквозь прозрачную, зеленоватую воду с обрывками водорослей увидела дно, усеянное мелкой галькой. Мелкие, цветные камешки - красные, бурые, чёрные, с крапинками, зеленоватые от водорослей - слегка колыхались, повинуясь движению волн. Это было завораживающе.
Но пора было продолжать их путь, да и губы Доминика начали синеть, всё-таки порывы ветра на побережье были довольно сильны. С сожалением Эжени и мальчик вернулись к лошадям, и весь свой дальнейший путь до ворот Бреста они то и дело кидали взгляд на залив.
Брест встретил их мощной гранитной стеной - творение Вобана, - которая опоясывала город и подходила вплотную к лагуне. Этот город был надёжным форпостом Французского королевства. За городскими воротами оказались узкие, извилистые, но отличавшиеся чистотой улочки, грубые, гранитные дома. Эжени показалось, что она попала в какой-то каменный лабиринт, и ощущение безграничной свободы, полёта исчезло. Из-за раннего утра улицы были малолюдны, и всадники быстро добрались до центра города, который пересекала широкая река, впадавшая в лагуну. Главная улица, по сути являвшаяся набережной и тянувшаяся вдоль реки, на одном берегу была застроена рядом таверн, кабаков, постоялых дворов и лавок, на другом - тянулась стена Арсенала, заканчивающаяся средневековой башней. А над всем этим возвышался Брестский замок, стоявший на берегу лагуны.
Путники остановились у одной из гостиниц, вывеска которой гласила, что называлась она "Неистовый Ролан". Блез сказал, что в этой гостинице он останавливается постоянно, бывая в Бресте, и он заранее попросил хозяина попридержать для Эжени и её воспитанника комнату. Когда они вошли в гостиницу, на первом этаже, в пивной, никого не было, кроме служанки, подметавшей пол.
- Доброе утро, господин Лантье, - поприветствовала она на бретонском языке Блеза, узнав его.
- Маела, я просил господина Лагадека оставить за мной ещё одну комнату, - обратился к ней Блез.
- Господин Лагадек ещё не появлялся, - ответила девушка, ни на мгновенье не прерывая уборку.
- Придётся подождать немного. Ключи от вашей комнаты у хозяина, - пояснил Блез Эжени, не понявшей ни слова. - Пока я отведу вас к себе, а после, вы сможете позавтракать.
И они поднялись на второй этаж. Комната Блеза оказалась чистенькой и уютной, но довольно скромной, впрочем, как и вся гостиница. Оставив девушку и мальчика, бретонец отправился за водой, чтобы те могли умыться и привести себя в порядок. Вскоре он вернулся с кувшином воды, полотенцем и гребёнкой. Поставив всё это на столик, бретонец сообщил что, как только завтрак будет готов, их позовут. А потом добавил:
- Я посплю немного: две ночи не смыкал глаз.
И, улёгшись на кровать, он отвернулся к стене. Стараясь не шуметь, девушка принялась приводить себя и своего воспитанника в порядок. Затем она расчесала свои длинные, спутавшиеся волосы и, уложив их в пучок, заколола шпильками на затылке. После, пододвинув стулья к окну, которых в комнате было как раз два, девушка и Доминик, усевшись на них, принялись рассматривать набережную, которая начала постепенно оживать и заполняться народом. Мимо них проходили то служанки в кружевных чепцах, спешившие на рынок за покупками, то носильщики с гружёными тачками, то матросы и военные моряки, направлявшиеся к своим кораблям, стоявшим здесь же на рейде с развивающимися флагами. Все эти прохожие были одеты в яркую, разноцветную одежду, что разбавляло унылую картину от однообразных домов, выстроившихся вдоль набережной.
Спустя час тихо постучалась служанка и сказала, что завтрак готов. И Эжени с мальчиком спустились вниз, в пивную, где несколько столов уже были заняты. Подали бараньи рёбрышки, тушёные с фасолью, гречишный хлеб и сидр. Для утра еда, конечно, была тяжеловатой, однако Эжени была рада, что хотя бы не рыба, которую только и ела в последние три дня.
После завтрака хозяин гостиницы, очень приветливый, с живыми, тёмно-карими глазами мужчина, отвёл Эжени и её воспитанника в их комнату. Там, от нечего делать, они вновь уселись у окна и принялись рассматривать прохожих и медленно проплывавшие мимо их гостиницы корабли и рыбацкие баркасы, вызывавшие восхищение у Доминика и укрепившие ещё сильней его желание стать моряком. Около полудня к ним зашёл Блез и сказал, что ему надо уйти на несколько часов по делам и вернётся он, наверное, ближе к вечеру. Бретонец посоветовал девушке не выходить из гостиницы, как бы ей не хотелось прогуляться и посмотреть город. Огюст де Бурдон всё ещё находится в Бресте, и она может столкнуться с ним на улице, тем более что их гостиница находится совсем недалеко от порта. Это вынужденное заточение немного расстраивало Эжени, однако возможная встреча с Огюстом была ей ещё более неприятна. Одно утешало девушку, что вскоре они отправятся домой, в Париж, и Доминик наконец увидит своих родителей, по которым так соскучился.
Блез вернулся в гостиницу к часам семи вечера. Он сообщил, что уже завтра утром Эжени и её воспитанник отправятся в Париж. К счастью, в почтовой карете оказались свободные места.
Затем они поужинали, а после Блез сказал, что если Эжени желает посмотреть город, то они могут отправиться на прогулку. Девушка, конечно, тут же согласилась. Однако перед этим бретонец сообщил, что у него для Эжени есть небольшой подарок и принёс круглую коробку. Когда девушка открыла её, то увидела, что внутри лежала шляпка в виде треуголки с плотной вуалью.
- Я думаю, что под этой вуалью твоё лицо будет надёжно срыто и, если вдруг мы случайно столкнёмся с Огюстом, он не сможет тебя узнать.
- О, благодарю тебя, Блез! - с признательностью произнесла Эжени, доставая шляпку из коробки.
Уложив Доминика спать, несмотря на то, что мальчику очень хотелось пойти вместе с гувернанткой, и, заперев комнату на ключ, Эжени и бретонец отправились на прогулку.
Скромный Брест был совсем не похож на Париж с его роскошными дворцами, архитектурными изысками и вечной суетливостью. Всё в этом портовом городе было размеренно, никто никуда не спешил, словно ни у кого не было никаких дел. Даже разговаривали бретонцы между собой важно и неторопливо. Зато Эжени отметила, что они любили принарядиться, особенно женщины.
Девушка и Блез совершали прогулку по набережной реки Пенфельд. Они направлялись в сторону залива. Солнце, огромное и пылающее, клонилось к западу, удлиняя тени прохожих и превращая воды реки в жидкое золото. Перед взором Эжени предстал лес мачт с развивавшимися на ветру флагами десятка кораблей, стоявших на рейде и слегка раскачивавшихся на водах волновавшейся лагуны. Это были и военные фрегаты с пушками, гарнизонные и торговые корабли, и шхуны. По краям от них стояли рыбацкие баркасы. Из-за лучей заходившего солнца казалось, что все они были сделаны из меди. А за ними распростёршаяся лагуна ловила лучи янтарного солнца и мягко топила их в своих водах. Закатное небо с тонкими, переломленными облаками, цеплявшимися друг за друга, переливалось всеми оттенками жёлтого, красного и сиреневого, словно оно было выложено мозаикой из полудрагоценных камней - сердолика и яшмы.
Эжени не могла скрыть восхищения от увиденной картины, никогда ещё ей не приходилось видеть такого заката.
- Как красиво! - воскликнула она.
Не отрываясь, она следила за тем, как солнце медленно погружалось в воду. Перед ним плыл парусник с наполненными парусами, казавшимися алыми из-за просвечивавших их лучей солнца. И неизменно в небе кружились кричащие чайки. И Эжени подумала, что эта удивительная, завораживающая, волшебная картина была неплохой наградой ей за всё то, что пережила она во время её вынужденного путешествия в Бретань и пребывание в плену у Огюста.
- Когда-то и для меня было высшим наслаждением сидеть на берегу океана и любоваться закатами и рассветами, хотя я и видел их каждый день. Но всякий раз все они были разными, ни одного похожего. Это из-за ветра, который постоянно гонит облака с места на место. Я смотрел вдаль, а где где-то там, далеко была загадочная Америка, про которую я почти ничего не знал. Но мне казалось, что люди там живут совсем другой жизнью, более счастливой и свободной, - поделился своими воспоминаниями Блез.
- Так значит, всё-таки ты хотел уплыть в Новую Францию?
- Только в детстве. Потом в тавернах я услышал много рассказов об Америке от моряков, побывавших там, и понял, что живут там люди так же, как и здесь. Там тоже есть богачи - плантаторы, и бедняки - землепашцы, и ещё там много, очень много рабов, которых за людей не считают.
- Но о чём же ты мечтаешь сейчас? - спросила девушка, и тут же пояснила свой вопрос: - Ты сказал, что не стал более счастливым, когда исполнилось одно твоё желание. Но что принесло бы тебе счастье?
Мужчина на мгновенье задумался, а потом сказал:
- Поверишь ли, но мне некогда мечтать: у меня всегда столько дел. Передо мной стоят лишь цели, которых я добиваюсь.
- Но ради чего ты их добиваешься?
- Я хотел бы купить дом в Париже, свой собственный большой дом, в котором жили бы я и моя семья.
- Семья? - удивилась Эжени: ведь, кажется, господин Жербер говорил ей, что Блез холост, да и сам бретонец никогда не упоминал о своих родственниках. - Но кто твоя семья?
- Моя будущая жена и дети, - просто пояснил Блез.
Эжени почему-то опять вспомнилась та самая девушка-брюнетка, про которую рассказывал ей господин Жербер, и в которую Блез был безответно влюблён в юности. Увлёкшись мимолётным романом с заезжим богачом, эта девушка покинула родную деревню и сделалась содержанкой. А затем след её затерялся. Но, по уверениям Жербера, Блез до сих пор не может её забыть. Ищет ли бретонец её до сих пор, надеется ли всё ещё встретиться с ней, с этой черноволосой красавицей? А может быть, они уже и встретились. Что Эжени знала о сегодняшней жизни бретонца? Почти ничего - он всегда рассказывает только о своём прошлом. Девушка внимательно смотрела на мужчину, словно пыталась разгадать его тайну. Но Блез, как будто догадавшись, о чём она думает, решил перевести разговор с себя на Эжени:
- Ладно, хватит обо мне. Теперь лучше ты мне расскажи о своих мечтах? - и не менее проницательным взглядом он посмотрел на свою собеседницу, словно для того, чтобы ей и в голову не пришло обманывать его.
Но этот вопрос и саму Эжени застал врасплох. Девушка не привыкла думать о себе, она всегда заботилась о ком-то другом. Ей вполне хватало того, что близкие ей люди здоровы и счастливы. И Эжени сказала об этом Блезу.
- Мне странно это слышать, - несколько удивился мужчина. - Впрочем, вполне от тебя ожидаемо. Но всё же большинство молодых девушек в твоём возрасте мечтают об удачном замужестве. Неужели ты не думаешь об этом?
- Удачное замужество, - с горькой усмешкой произнесла Эжени. - Я не могу даже сметь мечтать об этом. Я ведь сирота, бесприданница, за меня некому дать и одно су. Всё моё приданое - это накопленные деньги, лежащие в шкатулке в комнате для гувернантки в доме господина де Бурдона.
- Но когда я говорил "удачное замужество", то имел в виду не богатого мужа, а человека, с которым ты будешь счастлива, - пояснил Блез.
Эжени смутилась: в данном случае бретонец оказался на голову выше её. Впрочем, в том круге, к которому девушка принадлежала по праву рождения, удачным браком считался только тот, вступив в который, супруги преумножали своё состояние. Никто и не говорил о любви. И Эжени, свыкшаяся с этой мыслью с самого детства, думала, что и все остальные рассуждают точно так же. Но девушка ничего не сказала об этом Блезу. Ей не хотелось, чтобы он знал, что она дочь дворянина. Девушке думалось, что если он узнает об этом, то возненавидит её, как ненавидит всех аристократов.
- Что случилось с твоими родителями, почему ты жила в доме дяди? - поинтересовался бретонец.
- Моя мать умерла, когда мне было восемь лет. Отец заливал своё горе вином, потом он женился. Я была ему не нужна. И я предпочла остаться с дядей.
- Так значит, ты не совсем сирота, твой отец жив.
- Я не видела его много лет. Он ничего обо мне не знает. Но я бы хотела когда-нибудь свидеться с ним вновь - вот моя мечта.
Заметив, как погрустнела Эжени, Блез больше не решился спрашивать её о чём-либо ещё.
Там временем, солнце уже село за горизонт. Подул свежий, прохладный ветер с океана. Пора было возвращаться в гостиницу. Ведь завтра девушке предстояло отправиться в долгое путешествие домой, в Париж.
На следующий день Блез разбудил девушку и Доминика ранним утром, когда ещё только начинало светать. Рассвет был серым из-за тумана, опустившегося на Брест. Розовато-пепельного цвета, он висел над городом, мягко ложась на крыши домов. Над рекой же и лагуной он был плотным, белым и клубящимся, и потому все корабли стояли в порту с брошенными якорями, не рискуя выйти в море.
Улицы из-за раннего часа были пустынны. И только на площади у почтового двора возле потрёпанной кареты, запряжённой низкорослыми бретонскими лошадьми, толпились несколько человек с корзинами и котомками в руках, закутанные в платки и плащи по причине сырого воздуха. Все они ожидали отбытия почтовой кареты.
Блез, несший корзину со снедью, предназначенную для путешественников, и Эжени, державшая за руку своего воспитанника, остановились неподалёку от кареты. Наступил час прощания. Блез, к большому огорчению девушки, вынужден был остаться в Бресте, его здесь задерживали дела. И из-за этого, хоть и ожидаемое отбытие домой, для Эжени оно было немного окрашено грустью. За те два дня, что они провели в Бретани вместе, девушка успела привязаться к бретонцу и она понимала, что ей теперь будет не хватать его, особенно в предстоящей нудной, долгой дороге в обществе незнакомых ей людей.
- Когда ты вернёшься в Париж? - спросила Эжени мужчину.
- Точно не знаю, - пожал он плечами. - Может, дня через три-четыре, а может, через неделю.
И зачем она спросила, когда он вернётся? Не всё равно ли теперь? У них больше не было причин видеться друг с другом. Теперь делом братьев де Бурдонов, девушка надеялась, займётся полиция. И Огюст вряд ли предпримет ещё одну попытку похищения ребёнка. Эжени больше не понадобиться помощь бретонца. И потому, может быть, они больше никогда не увидятся. Если разве что случайно столкнуться когда-нибудь на одной из парижских улиц, спросят друг у друга, как дела, и пойдут каждый своей дорогой.
Наконец кучер, к большой радости Доминика, призвал пассажиров занять свои места. Мальчик, считавший, что чем раньше они отъедут, тем быстрее он увидит своих родителей, в нетерпении потянул девушку за руку к карете, чтобы побыстрей занять в ней место.
- Спасибо тебе, Блез, за всё, что ты сделал для меня и Доминика, - выразила Эжени уже, наверное, двадцатую благодарность мужчине за эти последние два дня.
Но всё равно, ей казалось, что этого мало. Сможет ли она когда-нибудь по достоинству отблагодарить его за ту доброту и внимание, которые он проявил к ней: он высвободил её из заточения Огюста, оплатил её комнату в гостинице и место в почтовой карете, дал с собой денег, чтобы она могла оплатить дорожные расходы.
- До свиданья, Эжени, - произнёс Блез, пожимая на прощанье девушке руку. - Счастливого вам пути.
Эжени кивнула и направилась к карете. Усевшись на свои места вместе с Домиником, который уже успел поведать всем пассажирам, что он едет домой, к маме, она приняла от Блеза корзину со снедью. Дверца кареты захлопнулась, кучер щёлкнул хлыстом, и лошади тронулись. Эжени глянула в окошко кареты, чтобы помахать рукой Блезу, но ничего не увидела, кроме стен домов, окутанных туманом, который опускался всё ниже и ниже и становился всё плотней.
Париж встретил брестскую почтовую карету настоящим весенним теплом, несмотря на то, что было ещё только начало мая. Уже все деревья были покрыты буйной, молодой, нежной листвой. Цвели вишни и кустарники - боярышник и черёмуха. Солнце светило ярко, щедро раздаривая свои тепло и ласку. В Бретани же оно, такое величественное и красивое во время заката, но из-за постоянно свежего ветра, дующего с океана, казалось скупым.
И поэтому у Эжени, когда карета проехала ворота Сент-Оноре, возникло ощущение некоего праздника. Ей казалось, что сама природа радуется их возвращению, а столица ликует. Доминик же то и дело поглядывал в окошко кареты, находясь в нетерпении, когда же они приедут. Однако усталые лошади, как назло, неторопливо плелись по парижской улице. Но вот наконец издалека показался фасад дома де Бурдонов, который Доминик сразу же узнал, и мальчик был готов в любую минуту выскочить из кареты и броситься бегом к своему дому.
Наконец карета остановилась, и Эжени вместе своим непоседливым воспитанником покинули её. И вот - ограда дома, ворота, двор, лестница, дверь, за нею - передняя с застывшими на месте от изумления слугами. Но потом прислуга всё-таки, побросав свои занятия, кидается следом за мальчиком, который стремительно взбирается вверх по лестнице, проскальзывая мимо пытающихся поймать его рук. Мальчику никто не нужен, кроме его мамы, которую он зовёт радостным криками.
Мадам де Бурдон, услышав, что в доме случился какой-то переполох, и, уже не ожидая ничего хорошего, выходит в коридор, чтобы осведомиться, что стряслось на этот раз, и видит, как со всех ног к ней мчится её сын.
- Доминик! Сынок! - восклицает женщина, расставляя в сторону руки, чтобы заключить в объятья малыша, но всё ещё не веря своим глазам, не веря, что перед ней действительно её сын, что это ей не чудится после стольких дней горя и отчаяния.
- Мамочка, я так скучал по вас! - лепечет малыш, пряча своё лицо в юбках мадам де Бурдон.
Эжени не может так быстро последовать за своим воспитанником, потому что её с расспросами окружили слуги. "Где вы пропадали? Что с вами случилось?" - спрашивают они у неё наперебой. Кратко ответив, что они были в плену брата господина де Бурдона, но им удалось освободиться, девушка продолжила свой путь наверх под благодарственные хвалы Господу.
Оказавшись в коридоре второго этажа, Эжени увидела счастливую сцену обнимающихся матери и сына. А за ними стояла Франсуаза. Наконец решив, что об этой радостной вести должен как можно быстрей узнать хозяин дома, камеристка направилась в сторону его кабинета. Это польстит её самолюбию, если господин де Бурдон узнает о том, что его сын вернулся цел и невредим, именно от неё. Но мужчина так же, как и его жена, встревоженный суматохой в доме, сам вышел из кабинета, чтобы узнать, в чём была причина. Увидев жену и сына, он направился к ним, не замечая Франсуазу, спешившую ему навстречу. И только она раскрыла рот, собираясь сообщить своему господину радостное известие, как мужчина отпихнул её от себя в сторону, да ещё с такой силой, что бедная камеристка чуть не отлетела к стене. В этот момент для господина де Бурдона служанка оказалась лишь помехой, так некстати оказавшейся на его пути. Ошарашенная Франсуаза взглядом побитой собаки смотрела вслед своему господину, не понимая, чем она заслужила такое к себе пренебрежение. Но Эжени, следившая за всей этой сценой, была удовлетворена. Она поняла, что камеристка больше ничего не значила для господина де Бурдона.
Пару часов спустя, после сытного обеда, Эжени во всех подробностях изложила супругам де Бурдонам о своих и Доминика злоключениях в Бретани и их спасении. По окончании рассказа гувернантки господин де Бурдон пообещал не только по достоинству вознаградить господина Лантье, когда тот вернётся в Париж, но и возместить все издержки, которые тому пришлось понести. Что же касалось Огюста, то отец Доминика был настроен против него решительно. Несмотря на все заверения Эжени о том, что его младший брат хорошо обращался с его сыном и с него не упало ни единого волоса, господин де Бурдон собирался упечь Огюста в тюрьму.
Однако позже, когда господин де Бурдон остался один, Эжени посчитала должным рассказать ему о том, что знает о его попытке покушения на жизнь младшего брата и о том, что Огюст угрожал рассказать об этом полиции, если его старший брат попытается предпринять против него меры. Это вызвало негодование у Жослена де Бурдона. Несмотря на то, что мужчина считал, что посторонние не должны ничего знать о его делах, он не смог удержаться, чтобы при гувернантке не высказать своего возмущения. Сначала он принялся обзывать Огюста наглым вруном, пытающимся очернить его. Но когда Эжени сообщила, что сама видела рану на теле Огюста и что у младшего де Бурдона есть свидетели - прачки и монах, нашедшие его на берегу Сены на следующее утро, после того, как он исчез, Жослен де Бурдон, оказавшийся припёртым к стене, принялся оправдываться:
- Он первый пытался убить меня, я всего лишь защищался. Что мне оставалось делать, когда он угрожал мне шпагой, требуя от меня несуществующего завещания!
- Но сможете ли вы доказать это, когда вас будут допрашивать в суде? - спросила девушка.
Тут лицо господина де Бурдона, до этого раскрасневшееся от гнева, побледнело. Похоже, только сейчас он начал осознавать, как обстоят дела на самом деле: обвинение в покушении на убийство было намного серьёзней, чем похищение ребёнка, тем более что тому не было нанесено никакого вреда. Мужчина принялся нервно расхаживать по кабинету.
- Так что же мне делать? - наконец растерянно спросил он.
- Всё, что нужно вашему брату, господин де Бурдон, это наследство вашего отца. Если вы его уступите ему, я думаю...
Но мужчина не дал договорить гувернантке.
- Что?! Уступить ему наследство?! - опять вскипятился он. - Которое я получил законным путём. Это после того, как он выкрал у меня сына! Вы понимаете, о чём говорите? Да у меня уже расписан каждый ливр из этих денег. Я уже договорился с людьми, подписал контракты. Если я верну всё Огюсту, то все договоры будут нарушены, со мной больше никто не захочет иметь дела, всё рухнет. Нет, мой брат не получит из этого наследства ни сантима! - решительно заявил Жослен де Бурдон, потрясая в воздухе кулаками.
Похоже, что мысль расстаться с деньгами, с огромным состоянием, которое мужчина уже считал своим, было для господина де Бурдона невозможным. Он был готов сесть в Бастилию, но не уступить брату. Эжени поняла, что переубедить де Бурдона было невозможно, по крайней мере, ей. Но был один человек, которому всё же это было сделать под силу, - графу д'Арвэ. И, раз отец её воспитанника не желал прислушиваться к гувернантке, она решила посоветоваться с мадам де Бурдон.
Мать Доминика была рада любой возможности прекратить тот ад, в котором они жили в течение последнего месяца, и поэтому она благоразумно решила: раз авторитет этого вельможи был настолько высок, то почему бы не попытаться попросить графа д'Арвэ вразумит её мужа. И Эжени пообещала ей, что в ближайшие несколько дней она навестит его сиятельство.
Этим же вечером Эжени послала слугу к Виолетте де Монтуар с запиской, в которой извещала о своём возвращении в Париж и обещала приехать к ней в воскресенье, чтобы рассказать ей всё в подробностях.
Спустя несколько дней Эжени, как и обещала, навестила графа д'Арвэ. Вельможа встретил девушку в своём доме с распростёртыми объятьями. Он очень искренне обрадовался тому, что мадемуазель Вире оказалась цела и невредима и с ней не случилось ничего дурного.
- Мадемуазель Вире, вы не представляете, как я счастлив видеть вас вновь, - говорил граф, пожимая руки девушки. - Однако до меня дошли какие-то нелепые слухи о том, что вас якобы похитили вместе с вашим воспитанником, тем славным мальчиком. Но теперь я вижу, что это не так, вы здесь, в Париже, и очевидно, вас никто не похищал.
- Слухи оказались верными, господин граф. Нас у себя в заточении держал Огюст де Бурдон.
- Так значит, всё-таки это правда, - расстроено произнёс граф. - Но как ему удалось сделать это? И где всё это время он вас прятал? Ведь у его дома, насколько мне известно, несёт службу караул.
Эжени вкратце пересказала свою историю похищения Огюстом де Бурдоном. Граф вознегодовал, услышав, что его друг выманил девушку из дома, написав записку от его имени. Похоже, господин д'Арвэ теперь окончательно разочаровался в этом молодом человеке. Однако у него всё ещё оставалась надежда, что Огюст в конце концов образумился.
- Но всё же он отпустил вас, раз вы здесь, - предположил граф.
- Нет, нам удалось бежать.
- Как? Вы сумели сбежать? От Огюста? Браво! - с восхищением воскликнул д'Арвэ. - Вы удивительная девушка! Вы сделали почти невозможное - сбежали от Огюста, который хитёр как сам чёрт. Но как вам это удалось? Да ещё благополучно вернуться из Бретани в Париж.
- Конечно, самой мне бы это никогда не удалось, к тому же у меня не было средств добраться до Парижа. Мне помогли. Один мой друг, бретонец, он узнал, где я, и помог мне бежать.
- Ваш друг достоин самых лучших похвал, - сказал граф.
- Однако, господин граф, истинной причиной моего визита в вам являлось не желание рассказать вам о моём спасении, я приехала к вам по просьбе мадам де Бурдон. Видите ли, - осторожно начала Эжени, - выяснилось, что обвинения против Жослена де Бурдона были не безосновательны. Исчезновение Огюста было связано именно с тем, что его брат покушался на его жизнь. В тот день в пылу ссоры Жослен де Бурдон ранил брата. Он выстрелил в него из пистолета и попал в ключицу. Затем... - тут девушка запнулась: нелегко ей было рассказывать о поступке отца её воспитанника, понимая, какую реакцию это вызовет у господина д'Арвэ. Но всё же она нашла в себе силы и продолжила: - Затем он, подумав, что его брат мёртв, решил... решил избавиться от трупа и сбросил Огюста, который был в обмороке, в Сену. Там, на берегу реки его подобрал августинский монах. Так Огюст очутился в монастыре.
- Ах вот как! - негодуя воскликнул граф. - И что же, мадам де Бурдон после всего этого осмеливается присылать вас ко мне, чтобы вы просили о моей защите её мужа перед судом! Этого не будет! Можете ей это передать. Если Жослен де Бурдон виноват, то он должен понести наказание, - строго заявил д'Арвэ.
- Но видите ли, господин граф, всё не так просто, - сказала Эжени, надеясь охладить пыл разгорячившегося мужчины. - Господин де Бурдон уверяет, что он всего лишь защищался, Огюст угрожал ему.
Это заставило задуматься вельможу, и он принялся расхаживать по кабинету, потирая рукой свой подбородок. Наконец он сказал:
- Что ж, хорошо зная Огюста, могу предположить, что это правда. Но в таком случае, пусть в степени их вины разбирается судья. Обещаю, что не буду пытаться влиять на его решение в пользу ни одного из братьев.
- Но ведь дело дойдёт до суда только в том случае, если Огюст выдвинет свои обвинения против брата. Но, как я поняла, он намеревается сделать это только в том случае, если его брат не вернёт ему наследство. Если бы Жослен де Бурдон оказался бы более сговорчив и пошёл бы навстречу Огюсту, то можно было бы всё уладить. Разве так не было бы лучше, господин граф? - спросила Эжени, посмотрев на мужчину, надеясь, что он разделяет её мнение. - Ну какая польза оттого, что два брата будут брошены в Бастилию и понесут наказание? Маленький мальчик, ни в чём не повинный, лишится отца. Меня интересует только судьба Доминика, господин граф, и только ради него я обращаюсь к вам с просьбой. Он и так уже довольно много претерпел для своих малых лет.
- Это похвально, что вы так заботитесь о своём воспитаннике, мадемуазель Вире. Из вас выйдет отличная мать. Однако, что же я могу поделать, если вы говорите, что Жослен проявляет упрямство? - пожал плечами д'Арвэ.
- Я уверена, что господин де Бурдон прислушается к вам и вам удастся убедить братьев пойти на мировую друг с другом.
- Убедить Огюста пойти на мировую со своим братом! - с сомнением произнёс господин д'Арвэ. - Это невозможно. Проще заставить петуха не кукарекать по утрам.
- Господин граф, я прошу вас попытаться, - взмолилась Эжени. - Нам больше не на кого надеяться, кроме как на вас.
- Мне, конечно, льстит ваше доверие ко мне, мадемуазель Вире. Но я боюсь, что вы сильно преувеличиваете моё влияние на братьев де Бурдон. Однако, если вы так настаиваете, я попытаюсь переговорить с Жосленом де Бурдоном. В ваших словах всё-таки есть резон, - заметил мужчина.
Тут в двери кабинета постучались, и показался лакей.
- Ваше сиятельство, господин Огюст де Бурдон просит вас принять его, - доложил он.
- Как, Огюст?! Неужели он наконец соизволил объявиться в живых? - воскликнул граф и взглянул на девушку, которая при имени её недавнего заточителя невольно вздрогнула. - Что ж, его визит как нельзя кстати, вы не находите, мадемуазель? Недаром говорят, помянешь чёрта - он и явится. Просите его, Морис.
- Господин граф, на самом деле, мне вовсе не хотелось бы вновь встречаться с Огюстом, - сказала Эжени. - Я предпочла бы уйти.
- Как, вы не хотите посмотреть на выражение его лица, когда он увидит вас у меня? - спросил д'Арвэ. - Впрочем, я вас понимаю. Спрячьтесь вот сюда, - и мужчина открыл дверь, ведущую в соседнюю комнату, которая оказалась небольшой библиотекой.
Только за девушкой закрылась дверь, как вошёл Огюст.
- А, приведение! - с деланным испугом воскликнул граф, увидев вошедшего Огюста, и с театральным жестом отгородился руками от мужчины, отступая от него на несколько шагов назад. Затем, посмотрев на него сквозь растопыренные пальцы, спросил с изумлением: - Как, мой дорогой друг, вы живы? Но по Парижу ходят слухи, что вы разделили участь Авеля.
- Это почти что-то правда, господин граф, - подтвердил Огюст, не уловив ноток иронии в голосе д'Арвэ. - Мой братец чуть не отправил меня к праотцам. Меня выходили монахи, у которых я очутился.
- В любом случае, я рад видеть вас живым. И польщён, что после вашего чудесного выздоровления, моя скромная персона оказалась среди первых, кого вы решили оповестить о том, что нынче вы находитесь в здравии.
- На самом деле, я всего час назад прибыл из Бретани и сразу отправился к вам, потому что вы остались одним из немногих, на кого я могу положиться. Я явился к вам, господин граф, требовать правосудия.
- Ну что за день у меня сегодня: все являются ко мне требовать от меня правосудия. От кого же вы хотите, чтобы я защитил вас?
- Мой брат пытался убить меня, и я хочу, чтобы он понёс самое строгое наказание.
- Как, вы жаждете мести собственному брату? Неужели вам совсем не жаль его? И это сейчас, когда у него случилось такое несчастье. У него пропал сын, говорят, что его похитили. Вот уже около трёх недель никто не знает, где он. Возможно, его уже нет в живых.
- Как? - это новость ошарашила Огюста. Он, вероятно, был уверен, что Эжени с мальчиком после побега уже вернулись в Париж, и у него невольно вырвалось: - Разве они ещё не вернулись?
- Не вернулись откуда? Вы что-то об этом знаете? - продолжал играть свою роль граф.
- Я? Нет, я ничего не знаю, просто слышал что-то, - ответил Огюст, явно нервничая. - На самом деле, мне нет до этого никакого дела.
- Конечно, вас ведь интересует только наследство вашего отца. И ради того, чтобы заполучить его, вы готовы на всё, не так ли? Я считал вас своим другом, господин Огюст, и порядочным человеком, таким же, каким был ваш отец. Но вы оказались интриганом, - с разочарованием сказал граф. - Вы ввели всех в заблуждение, в том числе и меня, бесследно исчезнув и приказ прислуге говорить, что она вас не видела. Но разве я не заслужил вашего доверия?
- Простите, граф, что ввёл вас в заблуждение, но того требовали обстоятельства.
- Конечно, ведь вы опасались, что я помешаю вам осуществить ваш план похищения пятилетнего ребёнка. Не отпирайтесь, я всё знаю. И, вероятно, вы догадываетесь, от кого. Я вас обманул. На ваше счастье, Огюст, мадемуазель Вире вместе с мальчиком благополучно добралась до Парижа. Более того, она находится сейчас здесь, в моём доме и слышит весь наш разговор.
Граф д'Арвэ с наслаждением следил за меняющимся выражением лица молодого де Бурдона от деланного хладнокровия к замешательству.
- Я думаю, вам приятно будет вновь увидеться с ней, - и мужчина, подойдя к двери библиотеки, открыл её. - Мадемуазель Вире, прошу вас, выйдите к нам.
Эжени, совершенно не ожидавшая, что д'Арвэ выдаст её, растерялась. Нерешительными шагами она вышла из библиотеки, встречаемая ледяным взглядом Огюста. Девушке казалось, что если бы он был способен убить её взглядом, то она тут же повалился бы замертво.
- Я уверен, вы никак не ожидали, что храбрая мадемуазель Вире, сможет обвести вас вокруг пальца, и вы наверняка до сих пор ломаете голову, как ей удалось сбежать из вашего дома в Ле-Конке, - сказал граф, обращаясь к молодому человеку. - Однако пусть это останется нашей маленькой тайной.
- Вы думаете, я не догадываюсь, кто ей помог? Мои слуги доложили мне, что видели вашего Лантье в порту. - И со злобой взглянув на девушку, Огюст прошипел как змея: - Зря я не прикончил его тогда, когда он был у меня в руках.
- Ну всё, довольно угроз, - строго оборвал его граф. - Я как погляжу, господин Огюст, вы уж меньше всего нуждаетесь в моей защите. Вам следовало прийти в мой дом вовсе не для этого, а за советом, как вам лучше поступить. И раз уж вы опоздали на нашу встречу с мадемуазель Вире, то мы приняли решение, уж извините, без вас.
- Какое решение? - с подозрением спросил мужчина.
- Мы решили обойтись без полиции. Вы не выдвигаете своих обвинений против брата, а он в ответ - против вас и делает вид, что запамятовал, что отправил своего сына в деревню вместе с гувернанткой. В добавок ко всему этому, Жослен передаёт вам половину наследства вашего отца.
- Что, всего половину?! - возмутился Огюст. - Мне не нужна половина, ни три четверти, ни девять десятых. Мне нужно всё! Всё! Я не уступлю своему брату ни единого су!
Тут уже сам граф д'Арвэ потерял свою невозмутимость.
- Но вам по закону не полагается и этого, господин Огюст, - возразил он.
- По закону мой брат должен гнить в Бастилии, потому что он убийца и вор!
- Но и вам место там же!
- Отлично! Но я не уступлю.
С господина д'Арвэ уже пот со лба лился градом.
- Вы с вашим братом - два упрямца! И стоите один другого. Если бы не мадемуазель Вире, которая умоляет меня именем сына вашего брата, я не ударил бы ради вас обоих и палец о палец. Но раз уж я пообещал, что выступлю между вами мировым судьёй, мне приходится держать своё слово. Я хочу услышать от вас, господин Огюст, вот что: если мне удастся договориться с вашим братом о передаче вам наследства вашего отца, то сможете ли вы пообещать, что больше не будете иметь к Жослену никаких претензией?
- Меня вполне удовлетворит получение наследства.
И девушке показалось, что Огюст произнёс эти слова с некоторым облегчением. Конечно же, всем хотелось, чтобы это дело завершилось как можно скорее и без судебных тяжб.
- В таком случае, по рукам. У нас с вами больше нет тем для разговоров, господин Огюст. Как только переговоры с вашим братом закончатся, вам дадут знать. Вы можете идти, - холодно сказал граф. - Мадемуазель Вире, - повернулся мужчина к девушке, - как только позволят мои дела, я обещаю, что навещу господина де Бурдона.
- Но кто такой этот Блез Лантье? - спросила Виолетта де Монтуар, выслушав рассказ Эжени о её похищении Огюстом де Бурдоном, когда её подруга навестила её в воскресный день. - Он назвался твоим другом, но ты мне никогда не рассказывала про него.
Это было самое сложное для Эжени: придумать историю её знакомства с бретонцем, ведь о том, чтобы рассказать правду, не могло быть и речи. Виолетта была уверена, что все бретонские разбойники понесли своё наказание, и о том, что благодаря великодушию её подруги двоим из них удалось избежать правосудия, она, разумеется, не знала. Да и как Эжени могла признаться мадам де Монтуар, что водит знакомство с бывшим грабителем, ведь именно по вине банды Фернана погиб господин Вире, её названый дядя.
Эжени предполагала заранее, что её подруга будет интересоваться историей появления бретонца в жизни девушки. И после некоторых раздумий она не придумала ничего лучшего, как сказать Виолетте, что Блез просто-напросто её ухажёр, что она познакомилась с ним совершенно случайно на улице во время прогулки с Домиником.
- Он дворянин? - поинтересовалась Виолетта.
- Нет, - несмело ответила девушка, отводя глаза. - Он занимается торговлей. Служит у одного человека, купца, очень богатого, такого же богатого, как господин де Бурдон.
- Эжени, ну как ты могла принимать ухаживания человека, который не является дворянином? Зачем ты внушаешь ему напрасные надежды?
- Он ведь не знает, что я дворянка, я для него всего лишь гувернантка.
- Надеюсь, что в следующий раз, когда этот Лантье вздумает оказывать тебе знаки внимания, ты рассеешь его заблуждения, - наставительно произнесла Виолетта.
- Конечно, - с лёгкостью согласилась девушка, ведь она даже не была уверена, что когда-либо встретиться с бретонцем вновь.
- Я рада, Эжени, что ты наконец стала прислушиваться к моим словам, - удовлетворённо произнесла Виолетта. - И вообще, тебе пора кончать со своей ролью гувернантки, совершенно недостойной тебя, а то так к тебе и будут клеиться всякие торгаши. Надеюсь, что в скором времени ты распрощаешься с семьёй де Бурдон. Я ведь как чувствовала, что ничего хорошего не выйдет из того, что ты опять подашься в гувернантки. Ты прослужила в семье де Бурдонов всего пять месяцев и чуть не стала жертвой интриг двух братьев, которые никак не поделят наследство отца!
- Но я уверена, что скоро всё уладится.
- В любом случае, тебе там не место. Пора тебе уже задумываться о собственных детях. Хватит нянчить чужих! Но как найти достойного мужа, когда ты носишь платье гувернантки!
- Но, Виолетта, как же я сейчас смогу уйти от де Бурдонов? - возразила Эжени. - Они ведь решат, что это из-за всех этих событий. И потом, Доминик, он так ко мне привязался.
- Ах, Эжени, - всплеснула руками Виолетта, - ты неисправима. Невозможно чувствовать ответственность за весь мир и пытаться помочь всем и каждому. Доминику найдут новую гувернантку, к тому же у него есть мать. А тебе пора начать думать о себе, о своём счастье. И потом, ты ведь знаешь, что вскоре я на всё лето уезжаю в деревню, к отцу. Я вынуждена буду поехать одна, потому что Патрик остаётся при дворе. И там мне будет так не хватать тебя. Ну неужели ты не хочешь поехать вместе со мной в Нормандию? Ты сможешь увидеться со своей дорогой Адрианной. Да и мой папа будет очень рад видеть тебя. Прошу тебя, Эжени, соглашайся. Мне сейчас в моём положении так нужны чьи-либо забота и поддержка, - и она умоляюще посмотрела на девушку.
Мадам де Монтуар знала, как подействовать на свою подругу. Как только Виолетта упомянула о Нормандии, глаза девушки сразу же загорелись. Однако Эжени всё же постаралась сдержать свои эмоции и лишь только сказала:
- Ну хорошо, Виолетта, я обещаю подумать.
Но её старшая подруга уже всё решила за девушку, она тут же довольно улыбнулась и сказала:
- А когда мы вернёмся из Нормандии, я обещаю начать поиски для тебя достойного жениха. Сейчас круг наших знакомств сильно расширился благодаря тому месту, которое теперь Патрик занимает при дворе. У меня уже давно на примете есть несколько молодых людей, которым ты сможешь понравиться даже с тем небольшим приданым, что мы даём за тебя.
Эжени уже смирилась с тем, что стремление выдать её замуж давно стало у Виолетты навязчивой идеей. Все разговоры, которые подруги заводили между собой, в конце концов сводились к этой теме. Но разве можно осуждать человека за то, что он желает другому счастья? Поэтому девушка лишь покорно улыбнулась. Может быть, Виолетта была и права. Хватит приключений, пора подумать и о себе, ведь об этом же самом говорил ей и Блез.
Вот уже целый час господин де Бурдон, граф д'Арвэ и нотариус, сидели запершись в кабинете в доме торговца. Осталось совсем немного, чтобы история с наследством двух братьев наконец завершилась, - обговорить последние детали и подписать бумаги. Так как братья де Бурдоны категорически отказывались встречаться друг с другом, посредником между ними выступал граф д'Арвэ.
Его сиятельству пришлось приложить немало усилий, чтобы в конце концов убедить старшего из де Бурдонов отказаться от наследства в пользу своего младшего брата. Первый визит графа в его дом ничего не дал: Жослен де Бурдон продолжал упорствовать. Но все понимали, что купец просто не хочет так быстро сдаваться и легко уступать брату. Хотя отец Доминика не меньше, чем остальные, понимал, что если граф д'Арвэ пожелает и что стоит ему шепнуть одно только слово королю, как завтра же за ним придут солдаты, чтобы арестовать его. Поэтому в следующий визит к нему могущественного вельможи де Бурдон был уже готов поделиться частью наследства с братом - он принялся торговаться. Но, безусловно, это не устраивало Огюста. Понадобился третий визит графа д'Арвэ, чтобы наконец отец Доминика согласился подписать полную отказную.
На все переговоры ушло около трёх недель, май подходил к своему завершению, а это значило, что и дни пребывания Эжени в доме де Бурдонов тоже были сочтены. Разговор с Виолеттой де Монтуар заставил призадуматься девушку. И Эжени всё же решилась последовать совету своей подруги и оставить место гувернантки в доме де Бурдонов. Девушка попросила рассчитать её, как только для Доминика найдут новую гувернантку. И вот сегодня вечером должна была прибыть новая воспитательница.
Все вещи Эжени были уже перевезены в дом де Монтуаров, и девушке оставалось только получить расчёт. Но Эжени не спешила с этим. Как она могла уйти, когда мужчины ещё не покинули кабинет господина де Бурдона. Девушке хотелось удостовериться, что всё прошло благополучно. Конечно, теперь, когда она не являлась гувернанткой Доминика, её это должно было мало волновать, но девушке хотелось покинуть дом де Бурдонов со спокойным сердцем. Чтобы не пропустить момент, когда мужчины будут выходить из кабинета, она оставила приоткрытой дверь своей комнаты.
Но вот наконец в коридоре послышались шаги и голоса мужчин. Не удержавшись от любопытства, Эжени глянула в оставленную ею щёлку в проёме двери и увидела двух мужчин - графа д'Арвэ и нотариуса, державшего под мышкой папку с бумагами. Девушка надеялась, что по их разговору она узнает, насколько успешно всё завершилось. Хотя довольное лицо вельможи и так говорило само за себя. Тем временем граф, проходивший мимо, сумел разглядеть в щели проёма двери, хоть та была и небольшой, любопытствующее лицо Эжени.
- О, мадемуазель Вире! - обрадовано воскликнул граф, несмотря на то, что девушка, как только увидела, что её заметили, отпрянула от двери.
Граф смело толкнул тростью дверь в комнату и вошёл.
- Ну зачем же вы прячетесь от меня, мадемуазель Вире? Ведь вам же любопытно узнать, как всё завершилось.
- Надеюсь, что благополучно, господин граф, - сказала Эжени, немного смутившись.
- Да, де Бурдон подписал все бумаги. Однако я слышал, что семью де Бурдон ждёт ещё одно огорчение: вы как будто бы покидаете их. Это правда?
- Да, верно, - подтвердила девушка.
Мужчина понимающе закивал головой, а потом спросил:
- Вы уже подыскали себе новое место?
- Пока это не входит в мои планы, господин граф. Видите ли, одна моя близкая подруга готовится стать матерью и она хочет, чтобы всё это волнительное для неё время я была рядом с ней.
- И вы опять будете о ком-то заботиться, - заметил господин д'Арвэ. - Когда же вы собираетесь распрощаться с де Бурдонами?
- Сегодня. Все мои вещи уже собраны. Мне осталось только получить расчёт. Я ухожу прямо за вами.
- Ах, ну в таком случае, я смогу подвезти вас, мадемуазель!
- О, нет, господин граф, мне вовсе не хотелось бы утруждать вас. Тем более что вам окажется совершенно не по пути.
- Ерунда, сегодня прекрасный денёк. Дел до вечера у меня не предвидится. Поэтому почему бы мне не подвезти очаровательную девушку.
Эжени улыбнулась комплименту мужчины, но всё же предупредила:
- Но, в таком случае, господин граф, вам придётся какое-то время подождать меня.
- Вам не следует за меня беспокоиться. Уверяю вас, меня это нисколько не затруднит. Я буду ждать вас у дома, в своём экипаже. Кто знает, мадемуазель, когда вам ещё доведётся прокатиться в карете пэра Франции, - сказал господин д'Арвэ.
Далее мужчина покинул комнату девушки и последовал за нотариусом, направлявшемуся к выходу из дома. А Эжени отправилась к мадам де Бурдон с просьбой рассчитать её.
Девушка шла по коридору бельэтажа и прислушивалась к непривычной тишине, стоявшей в доме; казалось, что он замер и находится в глубокой задумчивости. Даже слуги по своему обычаю не сновали туда-сюда, и оттого Эжени отчётливо слышала каждый свой шаг, ступая по покрытому ковром полу. Остановившись около комнаты хозяйки дома, девушка постучалась.
- Войдите, - отозвался женский голос.
Эжени вошла в комнату. Мадам де Бурдон стояла у конторки и писала письмо.
- Простите, мадам, что помешала вам, - извинилась девушка. - Но граф д'Арвэ оказался столь любезен, что предложил довезти меня до дома де Монтуаров, поэтому я хотела бы попросить у вас позволения мне уйти прямо сейчас.
На лице матери Доминика отразилось некоторое огорчение, но она постаралась не подать виду.
- Ничего страшного, мадемуазель Эжени, - сказала она, откладывая перо. - Конечно же, если вы желаете, то можете идти прямо сейчас. Но подождите одну минуту, я сейчас принесу вам ваше жалование.
- Да, мадам, - кивнула девушка.
И мадам де Бурдон вышла. Эжени, оставшись в комнате одна, присела на стул возле трюмо и принялась ждать. Она бессмысленно водила глазами по комнате, залитой ярким солнечным светом, и вдруг заметила, что на соседней стене, отделанной шёлковыми обоями, отражались сотни разноцветных солнечных зайчиков. Это было завораживающе, но что было тому причиной? Эжени перевела взгляд на столик трельяжа и увидела роскошное колье из изумрудов и бриллиантов, лежавшее, словно змейка, поверх шкатулки. Это его драгоценные камни ловили своими гранями лучи солнца и, преломляя их через себя, отражали их на стене комнаты. Колье представляло собой великолепную работу ювелира, и Эжени, не удержавшись, взяла его в руки. Камни тут же заискрились ещё сильней, переливаясь всеми цветами радуги. Несомненно изумруды и бриллианты, из которых было сделано это колье, были добыты из африканских копий, принадлежавших де Бурдону.
"Так это из-за вас два брата чуть не поубивали друг друга, а маленький мальчик пережил несколько дней кошмара", - подумала про себя Эжени.
И эти камни, красивые, убийственно красивые камни, уже не казались девушке столь великолепными. Ведь это были всего лишь стёкла, цветные, прозрачные стёкла. И ужасно холодные. Такие холодные, что девушке стало казаться, что у неё заломило пальцы. И она поспешила вернуть колье на столик. И оно, словно безжизненный трупик какого-то зверька, покорно приняло ту позу, в которую положила его девушка.
Мадам де Бурдон вернулась, держа в руках два кожаных мешочка.
- Мадемуазель Эжени, здесь вот, в этом мешочке ваше жалование, - сказала мать Доминика, протягивая бывшей гувернантке один из мешочков. - Этот же, - мадам указала на второй, - предназначается господину Лантье. Мой муж обещал отблагодарить его, но из-за всех этих событий так и не успел сделать этого. Поэтому прошу вас передать его господину Лантье и поблагодарить его от нашего имени. Мы очень признательны ему за то, что он, проявив мужество, помог нашему сыну и вам высвободиться из рук Огюста. Вы не представляете, сколько хвалебных слов я услышала из уст Доминика об этом молодом человеке. Надеюсь, что эта сумма окажется достойным вознаграждением за его поступок, - говорила женщина, немного волнуясь.
- Не беспокойтесь, мадам де Бурдон, я всё передам господину Лантье, - пообещала Эжени, принимая мешочек.
- Также мы бы хотели поблагодарить и вас, мадемуазель Эжени, и выразить своё сожаление, что вы покидаете нас, - и мадам де Бурдон с надеждой посмотрела на девушку: вдруг та ещё переменит своё решение.
Но Эжени была настроена твёрдо и, как бы ей не было тяжело разлучаться со своим воспитанником, к которому успела так привыкнуть, она не собиралась идти на попятную.
Попрощавшись с мадам де Бурдон и захватив корзину со своими вещами, Эжени покинула дом, в котором провела последние пять месяцев своей жизни.
Как и обещал граф д'Арвэ, его карета стояла у дома де Бурдонов, поджидая девушку. Лакей, спрыгнув с запяток, открыл дверцу, и Эжени села в карету.
- Итак, мадемуазель, куда мы едем? - спросил её граф д'Арвэ.
- На улицу Сент-Антуан, к дому де Монтуаров.
- Де Монтуаров? - удивился граф. - Мне знакомо это имя. И вы хотите сказать, что водите знакомство с мадам де Монтуар?
- Да, это моя близкая подруга.
Хмыкнув, мужчина повторил адрес кучеру, и карета тронулась.
- Какие у вас хорошие друзья, мадемуазель Вире, мадам де Монтуар, граф д'Арвэ де Ботур, - сказал вельможа. - Ведь я могу называться вашим другом?
- О да, конечно! - подтвердила Эжени, однако удивившись тому, что такой влиятельный человек спрашивает разрешение на дружбу у гувернантки.
- Я хочу, чтобы вы знали, что вы всегда можете рассчитывать на меня, если вдруг вам понадобится какая-нибудь помощь. У меня огромные связи, с моим мнением считаются при дворе.
- Благодарю вас, господин граф.
- Впрочем, я надеюсь, что в ближайшее время моя помощь вам не понадобится. К тому же у вас есть ещё один замечательный друг, тот бретонец, господин э-э... Запамятовал, как его зовут.
- Блез Лантье.
- Да, он. Мне будет трудно соперничать с ним, ведь он, безусловно, у вас в приоритете. Итак, мадемуазель, как я понял, вы будете жить в доме своей подруги? - поинтересовался граф д'Арвэ.
- Нет, на лето мы уезжаем в Нормандию, откуда я и мадам де Монтуар родом.
- Что ж, это прекрасно, там чудесный воздух. Но, мадемуазель Вире, неужели в ваши дальнейшие планы не входит замужество?
- Замужество? Но почему вы спрашиваете об этом?
- Как? Разве ваш отважный бретонец, этот Лантье, он ещё не сделал вам предложение руки и сердца?
- Вы ошибаетесь, господин граф, Блез всего лишь мой друг.
- Друг? Не может этого быть. Вы хотите уверить меня, что он проделал всё это путешествие из Парижа в Бретань только из-за дружеских чувств к вам?
- Нет, не только. У него в Бретани были свои дела.
- Да? - разочарованно протянул мужчина, постукивая ладонью по набалдашнику своей трости. - Ну что ж, как вам будет угодно. Друг так друг. Думайте так, если вам так нравится. Но в таком случае, ваш Лантье - сумасшедший! - Но он тут же добавил: - Впрочем, может, так оно и к лучшему. Ведь тогда у меня остаются шансы стать отцом ваших детей.
Услышав подобное, Эжени округлила глаза и посмотрела на мужчину, испытывая при этом огромное смущение. Неужели граф говорит всерьёз? Но, увидев его смеющиеся глаза, она успокоилась: вельможа оставался верен себе.
- Конечно же, я шучу. Ведь я уже как двадцать пять лет женат, хоть и не видел свою жену, наверное, уже лет десять. Она живёт в нашем родовом замке в Орлеане. Мой отец женил меня в двадцать лет, не спрашивая моего согласия, желаю ли я, чтобы выбранная им невеста, стала моей женой. Увы, у нас, у потомков древних и знатных родов, мало выбора в делах, касающихся женитьбы, мы вынуждены подчиняться воле наших отцов. Вы, простые девушки, не отягощённые титулами и фамильными состояниями, находитесь в этом смысле в гораздо более выгодном положении. Вы можете выбирать себе мужа по сердцу.
Эжени внутренне улыбнулась, представив себе, как сильно удивился бы граф, если бы узнал, что девушка, бывшая гувернантка, сидевшая сейчас рядом с ним, - дочь маркиз де ла Прери, потомка одного из древнейших нормандских родов.
Тем временем карета выехала на улицу Сент-Антуан, и Эжени уточнила, как найти дом де Монтуар. Наконец лошади, проехав ещё немного, остановились.
- Ну вот и пришла пора нам с вами расставаться. И оттого мне грустно, - произнёс граф, вздыхая. - Но всё же я надеюсь, мадемуазель Вире, мы с вами ещё когда-нибудь свидимся. Но, конечно, при более благоприятных обстоятельствах.
Лакей, спрыгнувший с запяток, отворил дверцу кареты, откинул подножку и подал руку девушке, чтобы та могла сойти. Девушка взяла свою корзину и вылезла из кареты. Напоследок, повернувшись к графу, она поблагодарила его за то, что тот подвёз её:
- Спасибо вам, господин граф.
- Прощайте, мадемуазель, всего хорошего, - сказал вельможа.
Лакей закрыл дверцу кареты, кучер взмахнул кнутом, и четвёрка вороных лошадей тронулась с места. Эжени смотрела вслед удалявшейся карете до тех пор, пока та не скрылась из виду. Всё-таки граф д'Арвэ де Ботур был удивительным человеком. Затем Эжени подошла к двери дома де Монтуаров и постучалась.
Эжени и таинственный монах. Книга 2. Часть 2
© Copyright: Флоранс Ардан, 2015
Свидетельство о публикации №215020402057
Свидетельство о публикации №215020402057
Рецензии