Наша жизнь - игра

Когда родился Павел, родители никак не могли определиться с его будущей ролью. Они перерыли горы сценариев, но не пришли к единому мнению – кем в этой жизни будет их первенец. Мать настаивала на отважном и смелом летчике, отец желал видеть в сыне покладистого управленца. Оба спорили до хрипоты, ежедневно доводя себя до повышенного давления и учащенного сердцебиения. Эти споры доставляли соседкам мамы по палате много хлопот. В конце концов постоянные крики надоели даже медицинскому персоналу, который поставил условие: если в течение дня отец с матерью не определятся с ролью сына,  всем отделением роддома они пишут заявку в местный театральный отдел, откуда приходит случайный сценарий будущей жизни Павлика.

Это подействовало. Через час было принято единогласное решение – Паша станет экономистом. Вконец измотанная неопределенностью чужой судьбы  палата  вздохнула с облегчением. К вечеру маме Павлика доставили шестьдесят девять огромных папок со сценарием на каждый год жизни ее сына, а через два дня выписали из больницы. Встречать приехала вся родня. Каждый норовил подержать младенца на руках, считывая восхищение со своих мятых листочков с текстами. Это было явно не по вкусу виновнику торжества: Паша орал  во все горло, пытаясь отогнать от себя навязчивых взрослых. Наконец, подъехали машины, и все стали рассаживаться по местам, предвкушая скорое пиршество и любимые посиделки.

Только молодая мама чувствовала подвох, проснувшийся древний инстинкт говорил ей, что без традиционного праздничного стола и хмельных веселых родичей можно было обойтись, но жизненный сценарий, увы, диктует свои правила.  Отец же ребенка светился от счастья - от того, что стал папой, что жизнь, как ему казалась, удалась и идет по намеченному плану. Сложив все шестьдесят девять папок с Пашиными текстами  в багажник, колонна машин двинулась в сторону дома, сигналя по пути, заставляя прохожих оборачиваться и махать рукой в ответ на радость появления нового человека в их понятном и надежном мире.

Дома вся ватага теть, дядь, бабушек, дедушек, братьев, сестер и племянников равномерно распределилась по небольшой двухкомнатной квартире. Женская половина принялась варить, жарить, кипятить, резать, наливать. Мужская занялась излюбленным обсуждением последних новостей, политических и спортивных обзоров. Паша в это время лежал на диване и глазел вокруг, еще не понимая, но чувствуя, что все происходящее - всерьез и надолго.

Порой ему становилось скучно, и Павел привлекал всеобщее внимание криком, вызывая переполох у мужчин и добрые советы от опытной женской половины дружного коллектива – как лучше успокоить младенца. Впрочем, советы эти не отличались разнообразием, как будто тот, кто писал тетушкам и бабушкам роли, самым бессовестным образом  халтурил и копировал текст, чтобы сэкономить время. Наохавшись и наахавшись, дождавшись, когда Павел уснет, притихшие родственники  проследовали к праздничному столу. Так прошел первый день жизни Павлика в своем доме по написанному сценарию.

                ***

В детском садике Паша очень уставал носить за собой толстый переплет белых листов с указанием всего, что должен сказать в текущем году. Другие дети тоже не отличались любовью к этому бумажному бремени, то и дело забывая свои слова то тут, то там. Скорее из вредности, чем по рассеянности. Воспитатели жаловались родителям, призывая строже приучать ребенка к толстой папке с текстом роли. Но как родители ни старались, любви к этому навязанному грузу ребята не испытывали.

Единственное, чего хотели дети – это играть. В игре зачастую не нужны слова, главное - желание, азарт, искра в детских глазах. И все же когда случалось в забаве что-то сказать, крикнуть, объяснить - приходилось прибегать к ненавистной папке, выискивать сегодняшние листы и читать все, что нужно. Постепенно сценарий становился неотъемлемой частью детских развлечений, и ребята привыкали к тому, что без него невозможно общаться со сверстниками и взрослыми. Наивное желание свободы, игры, импровизации уходило в прошлое, и важный рефлекторный навык держания папки с бумагами под рукой рано или поздно осваивали все малыши.

Павел дольше всех сопротивлялся этому навыку, зля воспитателей и огорчая родителей. Но однажды в садике, когда сосед по парте сломал его солдатика, Паша ничего не сказал, потому как оставил сценарий в шкафчике, а просто молча стукнул соседу в глаз - Павлика прилюдно отлупили и отправили на целый день в чулан, где он дал себе слово таскать бумажную гирю с собой и больше не оказываться в таком глупом положении.

В школе, куда рано или поздно попадает любой порядочный ребенок, Павел больше всего любил уроки физкультуры. Все общение с педагогом сводилось к выполнению  незамысловатых требований, и это сразу же возвысило физрука над другими учителями. Несмотря на то, что Павлику и привили привычку держать жизненный сценарий под рукой, он все равно недолюбливал его. Среди своих однокашников  он числился молчуном. Учителя же считали его ленивым, не способным даже выразить свои мысли обыкновенным прочтением этих же мыслей в уже подготовленном тексте. Так что физкультура была  отдушиной – можно было не отвечать, можно было молчать весь урок и даже получать хорошие оценки!

Еще Павлику нравилось читать. Конечно, не сценарий, а книги. Читал он с большим удовольствием, а порой с маниакальной одержимостью, проглатывая книгу за один присест. Его удивляло чувство сопереживания, которое появлялось во время чтения. Как гончая, завидевшая зайца, Павел следовал за развитием событий в трепетном ожидании концовки, не особо обращая внимания на литературные излишества и словесные обороты. Его добычей становился финал произведения, который заставлял мальчика в изнеможении откладывать книгу в сторону и переживать в душе все заново и с новой силой.

Как-то раз всем классом их повели на какую-то экскурсию, посвященную какому-то событию, в какой-то музей. Класс в обязательном тюремном порядке построился по двое (мальчик-девочка) и строевым шагом проследовал за необъятным учительским задом по улице. Равномерно окружив своих подопечных, ребят конвоировало еще несколько педагогов, дополнявших картину расстрельной команды. На одном из оживленных перекрестков все сгрудились в кучу в ожидании зеленого светофора и увидели Его.

Он стоял, вальяжно облокотившись об угол здания, держал в руках гитару и, аккомпанируя себе, негромко пел. В шумном уличном гуле Его почти не было слышно, но что-то заставило Павлика обернуться - он удивленно посмотрел на этого человека, не понимая, что с тем не так. Конечно, внешне Он очень выделялся из толпы: длинные волосы, потертые рваные штаны на босу ногу, ироничный взгляд умных глаз, но все это только дополняло нечто возмутительно-притягательное в Нем.

И  тут до Паши дошло: Он  пел без всякого сценария. Это было немыслимо – осмотрев Его с ног до головы, Павел не нашел и намека на толстую папку. В это невозможно поверить! В сторону Незнакомца стали поворачиваться головы других учеников, до которых тоже стал доходить невероятный смысл происходящего. Наконец, длинноволосого увидели учителя, тут же зашипели на детей: «Нечего пялиться на Зрителя!» и потащили их через дорогу, не дожидаясь зеленого. Павел же продолжал стоять как вкопанный, разинув рот и рассматривая того, на чьем месте он так хотел оказаться.

Гитарист заметил Пашу, подмигнул, и произнес (не читая!): «Возможно все, главное верить». Павлик улыбнулся в ответ. Какое-то новое, непонятное чувство зарождалось в душе, как вдруг резкое одергивание и злой учительский бас вернули Пашу на землю - в строй ребят с толстыми бумажными папками. Это детское воспоминание о чужой свободе навсегда осталось в нем, приходило во снах - радостными мгновениями, удивительными картинками, легкостью, полетом, улыбкой.

                ***

До вступительных экзаменов в экономический институт оставалось три часа, но родители торопили Павла в страхе, что их ненаглядное чадо может опоздать туда, куда, честно сказать, с радостью бы вообще не являлось. Отец с матерью устроили не шуточную суматоху по поводу очередного жизненного шага сына. Строго-настрого запретив  родителям приходить на экзамены, чтобы подержать, вырвавшись, наконец, на улицу, Павлик отправился бродить в городской сад - место, где он всегда собирался с мыслями перед важным событием. Топча тропинки и поглядывая на небо, он убил полчаса и уже собирался отправиться в институт, как вдруг увидел на скамейке девушку в шляпе с широкими полями, белом сарафане и огромных солнцезащитных очках. Она держала в руках такой же экономический учебник, по которому готовился Павел, и внимательно читала его никчемное содержание. Паше захотелось познакомиться. Он уселся на ближайшую скамейку, достал свое пособие и стал думать, как начать разговор. Перебирая в уме возможные варианты, он не заметил, как незнакомка встала и ушла. Обескураженный Павел поплелся в институт. Сдаваться…

Гам абитуриентов в общем коридоре был прямо пропорционален их уверенности в себе. Волнение и страх заставляли быть веселее, общительней и громче, чем того требовали правила этикета.  Из этого возбужденного столпотворения Пашу выделяли хладнокровие и отчужденность. Памятником безразличия смотрелся он на фоне суетливых товарищей.

Однако маска равнодушия вмиг слетела, когда мимо прошла девушка из парка в своей необычной шляпке. Павлик инстинктивно двинулся в ее сторону, но тут же одернул себя: что ей сказать он не знал, а пугать невыносимо скучными сценарными фразами не хотел. Подумав, он решил проследить за ней, следуя на безопасном расстоянии. В Павле проснулся охотничий азарт, который вел его до выхода из здания и оборвался на ступенях института, где девушку ожидал высокий, статный мужчина неопределенного возраста в дорогом костюме. Они поцеловались, мужчина что-то сказал, и Прекрасная Незнакомка (так стал называть ее Павел) весело рассмеялась. Эта ничем не примечательная сцена заставила Пашу выпучить глаза и замереть от удивления. Впрочем, нездоровое любопытство к паре испытывали и ожидавшие на скамейках абитуриенты с родителями, неодобрительно косясь и переговариваясь между собой.

Мужчина говорил. Не читал свой текст, а просто говорил. От него исходила свобода, властность и непоколебимая уверенность в себе. Он походил на героя романа или криминальной хроники. Незнакомка, словно включенная настольная лампочка, источала вокруг себя свет. Никакого сценария в ее руках Павел тоже не обнаружил. Она громко и весело смеялась, потом без слов нежно взяла мужскую руку в свою ладошку и повела его к машине. Павел растерянно стоял, пока автомобиль не скрылся за поворотом, и медленно побрел домой, сжимая в руках постылые бумажные  наручники своей расписанной жизни.

                ***

Результаты экзамена были, конечно, положительны, и Паша стал студентом. В первый же день он настроил против себя всех однокурсников нежеланием разговаривать вообще. Павел мрачно косился на не в меру любопытных и болтливых сотоварищей, которые задавали ему любезные вопросы первого знакомства. Выразив им свое молчаливое «фи», Паша ушел со второй пары. Он надеялся встретить своего доброго ангела, которого не видел со дня вступительных экзаменов. Известное выражение «кто ищет, тот найдет» приобрело черты удивительной незнакомки буквально через несколько минут. Она сидела в студенческой кафешке, читая какую-то огромную книгу. Вокруг было не пробиться, а возле нее пустовало несколько свободных стульев. Словно девушку окружало некое волшебное поле, которое защищало от биомассы студентов. Паша немного помялся у свободного стула, не решаясь сесть, полистал сценарий в поисках нужных слов. Незнакомка неожиданно посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и сказала оторопевшему Павлику:
-Привет. Присаживайся. Я буду рада твоей компании.

Паша удивлено замер, несколько раз хлопнул вмиг ставшими пудовыми ресницами и, словно мартышка перед удавом, плавно опустился на стул. Она мило улыбнулась и контрольным предложением в голову окончательно добила Павла:
- Меня зовут Света. Буду рада знакомству.

Потом, бродя по городским улицам, Паша со стыдом вспоминал свое  нелепое испуганное мычание в ответ на эти самые замечательные слова. Его щеки горели, когда вновь и вновь он мысленно обращался к глупостям и несуразицам, что делал в общении со своей … любимой. Да-да, любимой.. Это слово он уже несколько часов, смакуя, произносил про себя, и внутри разливалось новое необыкновенное крылатое счастье...

Неделя пролетела словно выстрел – быстро и неумолимо. Каждый день они встречались у входа в институт и гуляли  несколько часов в парке. За это время Павлик научился курить, слушать пение птиц, всматриваться в облака, различать направление ветра и аромат Светиных духов, глупо улыбаться, плевать в цель с двух метров и многим другим прекрасным и нелепым вещам.

Света много рассказывала, смеялась, делилась тайнами, мечтала, напевала. Все это давалось ей без видимых усилий, что для Павла, который не мог выдавить из себя ни звука, не заглянув в сценарий, казалось невероятным. Его мучило чувство неполноценности. Дома, запершись в комнате, каждый вечер Паша сидел перед зеркалом в попытках сказать что-то спонтанно, но только сотрясал воздух невнятным  мычанием. Наконец, он решил искренне написать обо всем, что его волновало, и во время очередной прогулки передал записку Свете. Прочитав, она с улыбкой сказала:

- Я научу тебя…

Следующие несколько недель запомнились Паше, как череда неразборчивых отрывистых бессвязных звуков, которые он старательно, под руководством любимого учителя, издавал, повторял, тренировал. Со стороны эта картина очень напоминала общение логопеда с маленьким ребенком. На занятиях Паша доводил себя до такой степени изнеможения, что порой не мог пережевывать пищу, заставляя родителей с волнением переглядываться за столом и интересоваться его здоровьем. Наконец, в начале октября  результат свалился на него словно долгожданный выигрыш в лотерею. Он выдавил из себя слово «разукрашка». Радость на Светином лице была прямо пропорциональна испугу на Пашином. Казалось, этим, сказанным без сценария словом, он перешел грань, отделявщую добропорядочный мир от беспорядочного хаоса.  Павлу тут же стали чудиться выскакивающие из кустов милиционеры со свистками и дубинками, но вместо этого он услышал от Светы:

- Я хочу пригласить тебя кое-куда вечером, не бери сценарий.

Они встретились в девять вечера около метро. Света была как никогда обворожительна, и у Паши мелькнула  мысль: "Может быть сегодня… Если все получится… Он ей напишет… Или скажет… Если опять же все получится..." Они сели в вагон поезда и через пару остановок вышли. Света всю дорогу молчала, только загадочная улыбка блуждала на её лице. Девятиэтажка, к которой они направились, находилась недалеко от станции. Поднявшись на четвертый этаж, Света позвонила в дверь. Старый замок щелкнул, и они проскочили в полумрак неизвестности. Кто-то поздоровался и попросил не обращать внимания на отсутствие электричества - отключили за неуплату. Паша принялся озираться по сторонам в поисках того, кто открыл им дверь, но никого не увидел. Они пошли на  шум и оказались в компании разношерстной, странно одетой публики. В комнате горели свечи, картину дополняло несколько гитар, множество пустых бутылок, там и сям валялись тюбики с краской, рисунки. С появлением Светы компания радостно вскрикнула, но увидев Павла - все замолчали в недоумении. Вместо приветствия Светлана указала на Пашу рукой и коротко сказала:

- Актер. Научился разговаривать.

Зрители  (а это были именно они) загалдели. Павлик не на шутку смутился и в поисках поддержки посмотрел на Свету. Она ободряюще улыбнулась, села на свободное место и сказала:

- Ну, скажи.

Паша неуверенно помялся с ноги на ногу в наступившем молчании, кашлянул, собрался с силами, закрыл глаза и с волнением в голосе произнес:

- Разукрашка.

Кухня взревела от восторга. Все принялись поздравлять Свету, которая только устало улыбалась и кивала. Кто-то схватил Павлика за руку, подал стакан с какой-то отвратительно пахнущей мутной жидкостью со словами: «Молодец, старичок. Еще повоюем». Полупьяная девица стала громко кричать ему прямо в ухо:

- А ни кто ж не верил… Все думали, что нельзя вас без сценария… Ни словечка… Невозможно… Даже поспорили! Ты ж теперь как мост между зрительским залом и сценой. В смысле жизнью… и там, и там…

Павел странно посмотрел на девушку, залпом выпил всю дрянь в стакане, и, не глядя на Свету, вышел, сгорая от стыда и отвращения. И здесь он был дрессированной, перспективной мартышкой.

Его никто не остановил.