Светит Верховине белая луна

Светит Верховине белая луна

Ветер раскачивал и пригибал деревья, как стебли. Вихревые потоки переплетали их ветки и закручивали стволы "восьмерками". Всполохи молний то чертили горизонт, то мощно его освещали, на несколько секунд ослепляя наблюдателя.
Створка окна, сложенная братом из нескольких кусков стекла, звякала, визжала и вибрировала, казалось, даже под напором света. Ветер был такой силы, что гудели горы, и этот гул заглушал даже раскаты грома.
Утром посыпала снежная крупа, но крупно дробленная, она барабанила по шиферной крыше и ударялась по касательной об оконное стекло. А ветер и дальше безумствовал в сумасшедшей пляске - то ли тарантелла, то ли танец с саблями. Снежное лезвие кромсало равнину, вздымая и закручивая сверкающую снежную пыль.
Метелица, метель - по-новоселицки "мЭтэль", с ударением на первом слоге.

***
Тетя на этот день заказала молебен в память об умерших и во здравие живущих. Читать псалтырь пригласили десятерых сельчан, среди которых вдова и незамужняя женщина, а также десятилетний мальчик - несмотря на столь юный возраст, опытный помощник священника.
Молебен, который у нас по созвучию с псалтырем называется "савтыря", проводится на дому без участия священника. Чтецов именуют здесь дяками, реже - читальниками.  Весь ритуал занимает около шести-семи часов с небольшими чайно-кофейными перерывами и завершается общим ужином для всех, кто приглашен на это действо.
В тётин дом собралось не менее полусотни сельчан - родственники, соседи, близкие люди из соседних сел. Из третьего села дети привезли даже весьма преклонных лет родную сестру деда Михайла - мужа тёти Гафии. Она не виделась с братом уже несколько лет. Из Киева специально по такому случаю прибыл зять Мыкола, из Ужгорода - Мария Федоровна, супруга дяди Ивана, родного брата Гафии, из Свалявы добралась рейсовыми автобусами и я, приходящаяся тете Гафии родной племянницей.
Савтырю здесь воспринимают как большое семейное торжество, имеющее социальную значимость и объединяющий посыл. С утра приходят две-три сельские поварихи и готовят угощения. Спиртное на савытрях не полагается, о неуместности алкоголя в контексте духовного служения постоянно напоминает местный священник греко-католической церкви. Но еды на ужин после молебна традиционно готовят вдоволь. Из разносолов, поскольку день не постный, - куриный бульон с лапшой, картофель с гуляшем, белая фасоль с квашенной капустой и шкварками, котлеты, отбивные, домашняя колбаса, шпик, салтисон, всевозможные салаты, голубцы и много сладкого. Над десертами накануне колдовала  Юля, внучка тети Гафии. Её нарядным пирожным с кремом из домашних масла и сметаны, пирогам с творожной, ореховой и ягодной начинкой отведено почетное место в холодной кладовке. А еще - соки, компоты, лимонад, минеральная вода и фрукты.
 На савтыри обычно приходят с детьми. Подрастающее поколение здесь воспитывают в духе уважения к церкви и церковным обрядам. "Отче наш" знают все с двухлетнего возраста. Но я никогда не наблюдала в Новоселице принуждения к религии. Вот и на этой савтыре запомнилась беседа двух братьев об истории церкви в селе, о его религиозных истоках. При том, что сейчас главенствующая церковь в сельской общине греко-католическая, коренные жители помнят, что первоначалие в Новоселице за православной и что меняются они местами в зависимости от политического строя в государстве, да и государства приходят и уходят, потому-то здесь не видят особых различий в ритуалах - Бога в душе хранит верующий человек, а не служители, подчиняющиеся той или иной епархии. 
В смежных комнатах заполнены все сидячие места (брат принес несколько длинных лавочек и все имеющиеся на хозяйстве стулья и табуретки). Лавки обязательно накрывают домоткаными покрывалами, сидения стульев и табуреток Вера, жена брата, точно так же украсила нарядными накидками, их у нее в шкафу заготовлен целый ворох специально для таких случаев.
Поскольку савтыря длится долго, распорядок для слушателей свободный. Многие приглашенные отлучаются - надо вовремя корову подоить, поухаживать за другой домашней живностью.
Но сегодня вольных слушателей немного. Перепоручили обязанности оставшимся дома членам семьи, чтобы лишний раз не бегать с грунка на грунок в снежной круговерти.
С половины савтыри я тихонько увильнула в выделенную мне "келью"на втором этаже, там слышны песнопения и речитативы чтецов, а из окна можно наблюдать снежную завирюху.
Мэтэль - благо для села, земля должна напитаться влагой и отдохнуть под снежной периной, чтобы можно было рассчитывать на хороший урожай картофеля, до сих пор остающегося в верховинских семьях "первым хлебом".

***
Со времени моего последнего приезда в Новоселицу тут мало что изменилось.
Так же не ходит в село по выходным рейсовый автобус из Межгорья.
Так же битком набитый он прибывает сюда в пятницу и отправляется в семь часов утра в понедельник, выезжая из села тяжко и с опаской - дорога здесь из месяца в месяц становится все более похожей на полигон для танково-тракторных учений.
Так же с интонациями благодарности и едва заметной добродушной иронией (не научился, мол, воровать) здесь говорят об одном из сельских председателей, который два десятка лет тому назад, единственный из всех бывших, сумел добиться ремонта главной сельской улицы, о чем еще года три тому напоминали редкие островки асфальта между ухабами и рытвинами.
Так же визжит в рабочий день бензопила в Ялынке и подвывает в центре села пилорама.
 Так же тетя Гафия по воскресеньям не завтракает, собираясь в церковь, а после богослужения покупает в центральном магазине круглые паляницы новоселицкого хлеба, испеченного в сельской пекарне и пахнущего угольками остывающей ватры из еловника.
 По-прежнему Могда Тереш, жена еще одного моего двоюродного брата, участковая медсестра, бегает в ночь с субботы на воскресенье по вызовам к заболевшим ребятишкам и поднимает с постели сердобольного односельчанина, который без лишних разговоров о возросшей цене горючего согласится среди ночи сесть за руль собственной колымаги, приобретенной лет десять тому назад после удачных заработков в Чехии, и отвезет больного в районную больницу. На "скорую помощь" из Межгорья рассчитывать нельзя, время здесь имеет стабильную цену спасенной жизни и возвращенного здоровья.
Все так же эпизодически работает в Новоселице мобильная связь.
И так же регулярно исчезает электричество и зажигаются свечи в окнах деревянных хижин, и кажется, что горы по ночам благодушно щурятся подслеповатыми и чуть насмешливыми глазами.

 ***
И тем не менее, что-то в Новоселице за истекшие полгода изменилось. Эти перемены невидимы для чужих, но я их отметила еще по дороге в салоне рейсового автобуса из Межгорья. Я ведь тут могу показаться "чужой" до тех пор, пока кто-то не завяжет со мной разговор.
Автобус был наполнен до отказа "пэтеушниками", которых здесь называют "бурсаками", и учащимися медицинского училища, а также всех возрастов женщинами, которые везут в райцентр молоко и возвращаются оттуда с покупками из того ассортимента, что не найдешь в сельской "крамнице". Но в нем не было мужчин в возрасте от двадцати до шестидесяти.
 Наши с киевлянином Мыколой места, обозначенные в билетах, конечно же, были заняты. Но оказалось, что дородная веселая тетка, заметившая "чужих" на посадочной площадке, заняла для нас два других. И когда я присела рядом, она безотлагательно выяснила у меня интересующий её вопрос: "А вы чья будете? А, из Чорынив, значит, на савтырю к родичам? Там и встретимся", - сообщила радостно не столько мне, сколько всем присутствующим в автобусе.  Мы действительно следующий день провели с Анной Черничко вместе, на тетиной кухне. Анну попросили исполнить обязанности главной кухарки, а меня выделили ей в подспорье.
По дороге Анна рассказала мне главные сельские новости. О том, что накануне вечером был сильный ветер, потом исчез свет, позже тушили пожар у соседа. Замкнуло электропроводку на кухне, где оставался включенным холодильник, стена прогорела насквозь, шифер над этой частью дома растрескался, хорошо, что сосед ночью вставал по нужде, заметил возгорание и вовремя достучался до хозяина с хозяйкой, которые спали в комнатушке, устроенной в чердачном помещении, прямо над горящей кухней. Пожарного расчета со времен расформирования колхоза в селе не осталось. Если где-то что-то горит, тушить приходится ведрами с водой. Этим погорельцам повезло, их хозяйство стоит над речкой, поэтому удалось спасти большую часть дома. А кухню летом отстроят. Если хозяина не заберут на АТО.

 ***
Стою у окошка, подпевающего метели, и размышляю над удивившим меня "Чорыны". От отца мне приходилось слышать сельское прозвище моего деда - Череняк. Тогда еще задумывалась о его происхождении от известного русинского "черленяк"-  в переводе на русский "краснощекий", или очень близко по смыслу - "здоровяк", "пышущий здоровьем человек". Но "чорыны" впервые мной услышанное, показалось более аутентичным и архаичным.  Уже дома я пороюсь в этимологических словарях, Интернете - и найду подтверждение своей версии о том, что слова "черный" и "червленый" - этимологически родственные. Более того, я задаюсь вопросом: а разве новоселицкое  "чорын" не созвучно с русским "корень" (русинское "коріня")? Не нужно и в этимологические словари заглядывать, дабы понять,  что черенок с корнем близки по значению.
С десяток лет тому назад Петр Скунць - мой добрый друг и выдающийся закарпатский поэт, впоследствии ставший лауреатом Шевченковской премии, также уроженец Межгорского района, - поинтересовался, знаю ли я сельское прозвище моего рода.  Услышав ответ, отметил, что прозвище хорошее.  И добавил: хорошее тем, что нейтрально, не несет в себе негативного смыслового оттенка, что в сельской общине очень важно, поскольку прозвище - это своеобразная социальная характеристика рода и его предназначения в мирской жизни. Уже тогда Петр Николаевич считывал этимологию прозвища от русского "черенок" - не от "красный" или "черный", как это делала я . И будь черенок посадочным материалом, той частью растения, которой предстоит пустить корни, или же рукояткой любого инструмента, - по какому-то высшему смыслу к нему всегда применим эпитет "крепкий". Потому что без этого определения черенок перестает быть черенком.

 ***
На крепость и выживаемость испытываю себя каждый раз, когда представляется случай выбраться в Новоселицу из привычной мне пресновато-рафинированной, с душком затхлости среды моей Свалявы.
 Нельзя сказать, что верховинское село остается Землей Санникова на закарпатской планете, веяния цивилизации достигают и этих межгорных островов, все еще хранящих архаику патриархального уклада с натуральным хозяйством. Впрочем, уже, конечно, полунатуральным. Спутниковые "тарелки" на стенах приземистых рубленных хижин и последней модели планшеты в руках сельской детворы здесь понемногу начинают становиться привычным атрибутом коммуникации с остальным миром. Коров по большей части уже не выгоняют ежедневно на пастбище, содержат на привязи в хлеву - так домашние кормилицы дают побольше молока. Но сено для них все так же приходится заготавливать - косить, сушить, складывать в копну, чтобы в подходящее время конной упряжью свезти на зиму в просторное  бойище, пристроенное к хлеву. Дрова все так же нужны для отопления, и поленница у каждого дома - непременное свидетельство не остывающего и надежного очага. Хотя в быту, безусловно, уже давно используются всевозможные электроприборы, но дрова - это дешевле и надежнее, тем паче при систематических перебоях с подачей электричества.
Людям, живущим в горах, до глубокой старости приходится много ходить пешком, тем более в селе, растянутом между горами на четырнадцать километров. При большом количестве личных автомобилей и мотоциклов, приобретенных сельчанами-гастарбайтерами, эти средства передвижения годятся лишь для центральной сельской улицы, вдоль которой расположена третья часть дворовых хозяйств, остальные - на верхотуре, к ним можно добраться исключительно пешим ходом или конной упряжью, да и то лишь в сухое лето, которое длится недолго.
Я еще помню те времена, когда сено заготавливали на высокогорье Солыщ, в нескольких километрах от села, и лесная дорога, ведущая к тем сенокосам, была хоть и крутой, но с относительно ровным, утрамбованным грунтово-каменным полотном. Сейчас же она превратилась в многокилометровый овраг, глубина которого в отдельных местах достигает человеческого роста. По дну его можно кое-как пешим ходом подниматься вверх, но спускаться вниз совершенно невозможно, поскольку каменный поток опасно скользит под ногами и в любой момент он может попросту опрокинуть ходока лицом на острые камни. Приходится искать едва обозначенную тропку, протоптанную особливо настырными грибниками, в густом еловнике. Не уверена, что хотя бы раз в день по ней кто-то проходит - иные отрезки в несколько метров доводилось преодолевать ползком под колючими бесхвойными ветками, извиваясь при этом между стволов елей почти что змеей, чтобы не наткнуться глазом на торчащие тут и там острые сучья.


***
В воскресение - на следующий после савтыри день и хозяева, и гости спят дольше обычного. Не потому что после савтыри, а потому что выходной. Я, кажется, проснулась раньше всех - от того, что в комнате слишком жарко. И хочется сразу же вдохнуть морозца. На кухне в эмалированном чайнике остался холодный кофе, пью его на крыльце и смотрю на светлеющий восток и на пронзительно черное небо прямо над собой. Оно усеяно пульсирующими разноцветными звездами. Увы, но мне пока не удалось встретить человека, который также способен без телескопа различать оттенки удаленных от Земли светил и видеть тончайшую паутину из летящих в пространстве разнонаправленных цветных лучей. Что ж, вполне возможно, что подобная дальнозоркость и вовсе не обязательна для хорошей жизни на этой планете. Осознание своей исключительности никогда не добавляет мне чувства защищенности. Мне кажется, что с раннего детства я ощущала, что мне предстоит пребывать в одиночестве - из-за способности видеть то, что скрыто от других, из-за какого-то странного устройства моего зрения.

И все же до сих пор живу с уверенностью, что во времени, отпущенном мне, в пространстве, мне доступном, обязательно живет еще хотя бы один такой же зоркий человек, который так же, как это замечаю я, видит, что цветные лучи пересекаются на темном фоне не по вселенскому произволу, но по закону мироздания, не нами созданному, а потому и не понимаемому, и до сих пор не разгаданному нами.

Но этот глобальный закон мы должны соблюдать, у меня в этом нет никаких сомнений.

Если посмотреть в бездонное небо, покажется ли там лишней, не к месту хоть одна звезда? Почему же мы - те, которые из рода homo sapiens - полагаем, что на земле есть лишние люди, которых можно уничтожить, не дожидаясь физического окончания времени, отпущенного им на здешнюю жизнь?! Наш земной мир ведь так похож на звездное многообразие Космоса. Есть ли у нас данные о том, что звезды убивают друг друга сознательно?!

***
Да, конечно, я - исключительна. Но ты, мой читатель, разве ты не исключителен?! Разве никогда не было у тебя ощущения, что жить в этот мир ты призван как особенный, отличающийся от других человек? Отличающийся хотя бы тем, что осознаешь свое неразрывное родство со всем родом человеческим? Не чувствуешь его, не интуитивно угадываешь, не соглашаешься с чужими утверждениями, а именно осознаешь самостоятельно - доверяя глазам своим и способности узнавать.

Когда тётин дом гудел в хлопотном преддверии савтыри, когда смешивались в нем голоса людей, приглашенных помочь на кухне и по хозяйству, когда за нарезкой сала для приготовления фасоли с капустой, кручением голубцов, доставкой дров из поленницы и во время перекуров на крыльце завязывались беседы на всевозможные темы, мое сознание выхватывало из этой мирно галдящей рабочей суеты обрывки чужих бесед.  О войне и отношении к ней в том числе, о правых и виноватых в украинском гражданском противостоянии, о наличии или отсутствии внешнего агрессора в развитии конфликта на нашей земле. Как же иной раз хотелось встрять, одернуть говорящего, оспорить высказанное им! 

Но слов убеждающих у меня не находилось. Зато было осознание того, что категоричностью и безаппеляционностью мне не удастся убедить никого и ни в чем. Ведь каждый доверяет лишь собственным глазам, ушам, своей способности мыслить и своему жизненному опыту.

А чем напитаны наши глаза и уши, если мы смотрим одни и те же телеканалы, слышим одних и тех же ораторов и комментаторов? Как нас приучают мыслить, если нам на протяжение тысячелетий навязывают как аксиому утверждение, что право - всегда за большинством, а убеждения единиц всегда ошибочны, ведь они не совпадают с убеждениями большинства? Какой жизненный опыт нас заставляют испытывать, если поддерживают того, кто не спорит с так называемым общественным мнением, но отказывают в понимании тому, кто сторонится толпы, видя в ней лишь грубую силу, но не разум?

***
И вместе с тем именно отдельные индивиды полагают, что имеют право направлять в нужном им русле общественное мнение, создавать его по собственному произволу, преследуя цели никак не духовные, не общечеловеческие, но сугубо эгоцентристские. Слава, богатство, известность, владение умами - это те цели, ради достижения которых происходят революции, развязываются войны, уничтожаются народы.
Эгоцентрист смотрит на мир как бы из центра круга, наподобие того, который Хома очертил вокруг себя, полагая, что весь мир вертится вокруг него. Гоголевский Хома погибает не от внешнего воздействия, его убивает его собственный страх. Так же и эгоцентрики, претендующие на роль пупа Вселенной, ведут борьбу с препятствиями, которые сами же для себя (и других) создают, и проигрывают в сражениях с "внешними угрозами", рождающимися в их эгоцентрическом сознании.
Человек же, ощущающий свою единичность, уникальность собственной жизни, видит мир как совокупность разнообразия и тождества таких же самобытных единиц. И для такого человека не важно, где он находится - в центре или на периферии, поскольку мир, состоящий из отличающихся и в то же время похожих единиц, узнаваем для него прежде всего посредством себя самого, а потому не чужд ему, а скорее даже родственен.

***
И мир человека единичного живет своей жизнью, независимо от того, находится ли человек во плоти в ее эпицентре, или душа его уже присела священной индийской стрекозой на черенок лопаты, кем-то оставленной у выкопанной могилы.
Человек единичный знает о себе и о мире очень много, еще даже не родившись. В нем всегда присутствует опыт предыдущих поколений. Другое дело, что не всякий умеет этим опытом пользоваться,  или же открывается он для пытливого ума не сразу, а позже - когда приобретен собственный и есть с чем сравнивать.
Действительно, познание - это процесс сравнивания, в котором для ищущего истину очень важно задавать правильные вопросы, чтобы получить правильные ответы, и таким образом не уравнять, не перепутать причину со следствием.
Отчего дно у реки каменистое? От того, что кто-то с берега булыжников набросал? Это, конечно, возможно, если камни лежат лишь на небольшом отрезке русла. Но никто из живущих даже с помощью катапульт не способен навсегда и на всем протяжении русла даже не очень длинной речушки забросать ее дно камнями от истоков до поймы. Река эти камни унесет силой течения. Отчего дорога на Солыща сделалась каменной рекой? От того, что камни эти оголил человек, не задавшийся правильным вопросом: а что на земле останется после того, как срубить деревья? Вместо этого, одного единственно правильного вопроса взявшийся за топор или бензопилу спрашивал у себя: как попроще доставить срубленное из малопроходимых горных урочищ; как побыстрее продать заготовленную древесину, чтобы купить снова дизельное топливо для трактора, работающего на лесосеке; как за денежную прибыль, ежели таковая будет, приобрести в дом еще один телевизор или дорогущий планшет для отпрыска. Любой из этих и подобных им частных вопросов лишь удаляет нас от единственно правильного ответа.

***
Лишь спустя полгода возвращаюсь к этим заметкам. Перечитываю и удивляюсь тому обстоятельству, что впервые так долго не удавалось завершить начатое. Длительный перерыв в письменных упражнениях связан не с ленью или неорганизованностью, но с неким внутренним препятствием, преодолеть которое оказалось для меня весьма сложно.
Трудности появились после полученного из Москвы обещания о будущей публикации этого эссе в известном российском литературно-общественном издании. Смутила меня в общем-то лестная для провинциального литератора перспектива. А дело в том, что в условиях неутихающего украинско-российского кризиса подобная статья, как мне виделось, могла вызвать в среде моих близких если не противостояние, то уж наверняка разнополюсные мнения о её содержани. Нет никакой тайны в том, что даже представители одной фамилии, одного семейства воспринимают всё еще длящуюся необъявленную войну между двумя славянскими народами с диаметрально противоположных позиций. И попытка отыскать у Чорынив русские корни грозила закончиться неприятием моих изысканий в таком направлении со стороны даже ближайших моих родственников.  Хотя им известно, что у некоторых из нас эти корни имеются, пусть не по линии новоселицкой, но по линии двух невесток покойных деда и бабушки - уроженок Ставропольского и Красноярского краев Российской Федерации, а также моих двоюродных сестер, обретших в замужестве русские фамилии Котова и Короткова . И поскольку наши корни давно срослись и разъединить их, кроме как разрубить, нет никакой иной возможности, полагаю, каждый из нас должен с особой ответственностью относиться к обязанности беречь их в целости и здравии, не прибегать опрометчиво к средствам, которыми может быть нанесен ущерб раскидистому родовому древу. А ведь наряду с русинскими и русскими у многих из Чорынив имеются корни  украинские, румынские, венгерские... Родня наша столь обильна, что я могу и не знать о еще какой-либо национальной подпитке рода.
Самое время с вершины родового дерева обратиться взором к звездам и разноцветным лучам, переплетающимся на небесном своде. Беседуют ли небесные светила о политике Творца? Обременяют ли их связи, определенные свыше? Точно также и ветви дерева - каждая шелестит о своем.  Но сообща отзываются и на ветер, и на солнечное тепло, и на дождевые струи - чтобы питать корни. В данном случае - русинские корни, не оторванные от первоначального, стержневого, определяемого кратким незакрытым слогом-словом "рус".