Секс-символ Федька и его девки

      Упрятав седые волосы под видавший виды некогда роскошный пуховый платок, Петровна бросила на себя мимолётный взгляд в зеркало,  согласилась с тем, что красота - страшная сила, и вышла на улицу попугать ею соседку, а заодно и снег расчистить возле ограды.   Только разве соседку этим испугаешь? Соседка - Петровне ровесница, у неё у самой этой "красоты", хоть вёдрами отчерпывай.
    Вон она, согнулась вопросительным знаком, держится за лопату  и делает вид, что снег отгребает. Ага, как бы не так! Огрёбщица хренова! Кабы не лопата, которая её поддерживает, так свалилась бы уже давно, немочь радикулитная!

 - Ну, и чего ты выскочила? Чего мои предписания нарушаешь?
 Мне что, делать нечего, чтобы через день да каждый день  Таньке-дуре припарки делать? - с места в карьер понеслась Петровна.


 -Привет, Валюха! Да вот  полегчало малость, я и решила хоть немного размяться. Снег вот убрать... - начала оправдываться семидесятилетняя Танька.

 - Марш в избу, - перебила её Петровна.

 - Валь, можно я чуть-чуть на улице постою, и так уже почти неделю без свежего воздуха, - робко попросила соседка.

  - Ладно, постой, - сменила гнев на милость Петровна. - Вроде сегодня потеплело. Да лопату-то оставь, я и сама справлюсь.

    Петровна расчистила дорожку, ведущую от её калитки к калитке соседки, отёрла выступивший на лбу пот и прислонилась к забору.

 - Валь, а у тебя ведь давление шандарахнуло, - с тревогой  в голосе произнесла Татьяна. - Смотри-ка, на щеках свёкольный румянец выступил.

    Петровна и сама почувствовала, что давление подскочило, и даже знала, насколько - слишком большим был  стаж её гипертонии, чтобы ошибиться. Но она не хотела расстраивать подругу  и нарочито беспечно отмахнулась.

 - Да нет, это я от волнения зарделась - Федьку увидела, секс-символа нашего.   Видишь, с вёдрами вышагивает? К твоему колодцу направляется.

    Фёдор был их ровесником. Все они родились в этой деревне, дружили с малых лет и почти не расставались. Даже после школы учились в одном и том же городе, только в разных учебных заведениях, а потом опять вернулись в родные пенаты. Петровна - врачом общей практики, Татьяна - учителем физики, а Фёдор - автомехаником. Тогда здесь было большое село со средней школой, с больницей, с автопарком. А теперь от всего этого осталось только три дома. Нет, домов здесь, конечно,  больше, но  дым из печных труб только над их тремя поднимается. Остальные стоят заколоченными - разъехались люди  искать лучшей доли.
    А Татьяна, Петровна и Фёдор  остались, сообща решив, что старое дерево нигде не приживётся. Так и живут, размеренно и неторопливо, помогая друг другу и незлобиво подшучивая над своей старостью.

     Фёдор поставил вёдра, откашлялся, сдвинул набекрень облезлую ондатровую шапку и пробасил:
 - Здорово, девки! Как жизнь молодая?
 И, как всегда, улыбка до ушей.

    Этому приветствию более полувека. А что касается улыбки, так чего Федьке рот до ушей не растягивать, коль у него все тридцать два зуба на месте? Хотя нет, один-то ему выбили, когда он на Светку Ремезову глаз положил. Зачем в драку лез, дурак, зубом рисковал,  если Светка и так по нему с ума сходила? Красавец был.

    Нет больше Светки, уже девять лет Фёдор вдовствует. Дети  к себе забрать хотели, но он не поехал, всё отшучивался, на кого, мол, своих девок брошу?   Сын даже заматерился на него и обозвал секс-символом. Теперь и Петровна с Татьяной его так называют. Правда, за глаза. Если в глаза, так он сильно обижается и грозится их бросить.
 Это он так, сгоряча грозится. Федька же понимает, что "девкам" без него - хана. Кто им пенсию привезёт, если почта в соседнем селе? Кто их продуктами затарит? Дров наколет? Ответственный он, Федька, в делах житейских.

    Но сын не оставил своей глупой затеи забрать отца в город и подключил к атаке "тяжёлую артиллерию" - Дашку с Игорем, любимых  внуков Федькиных, значит. Только Федька  не такие атаки в баталиях с руководством  отбивал, отбил и эту.  Сказал, как отрезал:
 - Здесь родился, здесь сгодился, здесь и помирать буду!


   "Девки" тоже его не бросают. Ведь уедь они, без них совсем один он останется, Федька... секс-символ.

 - Здорово, Федь, - в один голос произнесли соседки.
 - Вы не забыли, какой сегодня день?
 - Да нет, помним. Суббота. И баня сегодня Валюхина, - ответила Татьяна.
 

   Баня у каждого из них  имелась своя, но в целях экономии дров топили только  одну. Две недели назад банились у Фёдора, прошлую субботу - у Татьяны, сегодня будут у Петровны.  Как всегда, Фёдор наносит воды и дров, раскочегарит  "теплодарку", а Петровна с Татьяной тем временем наведут порядок в его доме: подбелят печь, вычистят посуду и вымоют пол.
   Завершив субботние хлопоты выпечкой плюшек и хлеба, подруги отправятся смывать с себя грехи недельные, а Фёдор поедет на своей "Лайбе-копейке"  в соседнее село за продуктами. Село недалеко, всего в семи километрах, дорога всегда хорошая - "чёрные" лесорубы постоянно мимо их домов ездят, утрамбовывают.
     Потом  и он пойдёт мыться-париться. "Девкам"-то пар вреден, потому как у одной - радикулит, а у другой - давление. Они только моются.

        После бани - корпоративчик, коллективное чаепитие с домашней выпечкой и вареньем. Чай у них настоян на мяте и кипрее, невероятно вкусен и ароматен. Магазинскую заварку они считают вредной пылью.

   - Ох, и мастерица же ты, Танька, плюшки печь! - зажмурившись от удовольствия, басит Фёдор.

  Татьяна бросает на Петровну торжествующий взгляд.

 -  А мой хлеб чего не хвалишь? - встрепенулась Петровна. - Или он после Танькиных плюшек нехорош стал?
  И обиженно пробурчала:
  - Кстати, не забудь свою буханку забрать.

 - Валька, не бузи, твой хлеб хоть сейчас на выставку. Сама ведь знаешь, - примирил подруг  "секс-символ". - Дай-ка, лучше Колькину гитару.

    Николай, муж Петровны, умер через год после того, как Игорька, сына их единственного, в цинковом гробу привезли из Чечни. Не смог он смириться с этим, тосковал-тосковал да и зачах. Так и лежат они теперь рядышком.


    Фёдор проверяет настрой, подтягивает чуть ослабевшую третью струну, потом бьёт "восьмёркой" по всем семи и запевает:

           Журавли улетели, журавли улетели,
           Опустели, умолкли и затихли поля.
           Лишь оставила стая им среди бурь и метелей
           Одного с перебитым крылом журавля.

   Татьяна вытирает набежавшую слезу. Она вспоминает своего Сергея, вспоминает, как эту песню он, Николай и Фёдор пели втроём под аккомпанемент двух гитар. Сергей не умел играть на этом инструменте. Он вообще ни на чём не играл. Он только пел.
 А теперь вот их половинки ушли на тот свет, дети разъехались и остались в забытой людьми и Богом деревушке только три человека: она, Валюха да Фёдька.
 

   Петровна, облокотившись о край стола, тоже вспоминает то время, когда они были молоды и дружили семьями. Сына вспоминает. Мужа.
 
                ***


   Хорошо, что Таньку в город не увезли, хорошо, что Федька  тоже здесь остался,
размышляла Петровна, проводив друзей. 
   Да и что им в городе делать, если для него они - обыкновенные старики? Кто их там молодыми-то знавал?  Как нас отделить друг от дружки, ведь мы за столько уж лет почти срослись? И потом, если дети да внуки сами к ним летом наведываются, тогда за каким лешим Таньке и Федьке  куда-то уезжать?  Им  и здесь хорошо.

    Электричество есть? Есть.  Сотовая связь - тоже. А телевизор столько каналов показывает, что и дня не хватит, все перещёлкать. Даже интернет работает лучше, чем в соседнем селе. Федька  ноутбук купил, сказал, что будет на сайте знакомств  женихов своим "девкам" подыскивать...

    Вспомнив про ноутбук, Петровна улыбнулась, но тут же сдвинула брови,  увидев на столе забытый Фёдором свежеиспечённый хлеб.

   "Вот пень старый, голова, как дуршлаг. Ладно, завтра занесу, когда пойдём с Танькой к нему в лото играть. Заодно наказ дам дрожжей купить, а то всё из памяти вылетает. С хлебом-то в руках про дрожжи, поди, не забуду... "