Новогодние развлечения в компании друзей 16

      Ее инстинкт, или шестое чувство, а может быть интуиция – не важно – сигнализировали Софии, которая очень бережно относилась к тем, знакам, которые подавал ее организм. Вот и сейчас, по мере приближения полуночи, она, буквально, не находила себе места. Металась по своей комнате, выходила в коридор, прислушивалась. Иногда она выглядывала в окно, но его так сильно прихватило морозом, что рассмотреть сквозь морозную живопись ничего не удавалось.
- Что же со мной?! - единственные слова, которые смогли прорваться, сквозь чехарду ее мыслей.
    
      Обыск Анжелину застал дома, спящей в теплой постели…
      А что же еще должны делать законопослушные граждане в два часа ночи? Правда, законопослушной, Анжелину можно было считать только в том случае, если забыть о спекуляции, которой она занималась на центральном городском рынке. Можно даже сказать, что и не она вовсе виновата, а это жуткое время. Оправдаться тем, что и кушать хочется сытно, и одеваться красиво. И не только ей, но и всем остальным гражданам. Короче говоря, кроме этой вины, никакой другой она за собой не знала. Но это она не знала, а вот соответствующие, бдящие днем и ночью органы, знали, и мало того, неусыпно приглядывали за деятельностью Анжелины, да и всех других, ей подобных. И вот там, в недрах этой бдящей организации сложилось определенное мнение. Мнение это, в свою очередь, быстро обросло разными серьезными бумагами, протоколами и справками. А потом, все это, вылилось в одну маленькую и невзрачную бумажку. Бумажку, которая дозволяла позднее вторжение и обыск на квартире у Анжелины Форс. Она, то есть Анжелина, с этого момента обвинялась в государственной измене, выраженной в шпионаже в пользу известного иностранного государства. А брать ее пришли ночью, потому, что, именно в тот момент, она, по расчетам бдящих неусыпно органов должна была сидеть за секретным радиопередатчиком…
    
      То, что они застали девушку спящей, нисколько не смутило старшего оперативной группы. Он, просто-напросто решил, что предполагаемый сеанс связи оказался короче, чем обычно. Короткий обыск был более, чем продуктивен. Найдены были несколько книг на иностранном языке. Старший оперативный уполномоченный, именно так и внес это в протокол обыска. А еще были найдены несколько предметов с этикетками на иностранном языке, что тоже говорило явно не в пользу подозреваемой. Конечно, если бы Анжелине задали вопрос: «Откуда у вас это, гражданка?» - Она бы, как матерая шпионка, расплакалась бы и сказала, что совершенно незнакомые люди, на рынке предпочли отказаться от этих предметов в пользу еды. Так, она бы призналась в грехе малом, чтобы скрыть более тяжкий. Но ведь в соответствующих органах сидят далеко не дураки, даже наоборот. Поэтому, никто этот вопрос ей и не стали задавать. Тем более, что по Уставу, в процессе обыска вопросы не задаются. Их задает следователь, в кабинете. Под портретом любимого, но строго вождя. То есть, когда протокол обыска уже подписан понятыми и представителями бдительных структур непосредственно на месте. Все, как записано в Уставе, а Устав, между прочим…
      
      Там же, в Уставе, сказано, что при аресте женщины, пусть даже и шпионки, в оперативную группу обязательно должна входить представительница слабого пола. И таковая имелась в наличие – молодая, симпатичная, а главное, преданная делу, работница органов. Пока Анжелина сумасшедшими от сна глазами смотрела, как сыплются на пол книги, вещи, посуда, равнодушная и холодная сотрудница внимательно смотрела на Анжелину, как бы та, не проглотила яд, чтобы уйти от справедливого возмездия, или не выхватила бы оружие – такое тоже бывает, во время арестов.
 
      А потом, один из сотрудников выдернул на пол ящик комода, где все приличные, да впрочем, и неприличные, как выясняется, граждане, содержат нательное, а ящиком ниже – постельное белье. Но если постельное было обыкновенным, то вот как раз нательное-то послужило более чем веским аргументом того, что проживающая по такому-то адресу Анжелина Форс, (имя и фамилия, кстати говоря, тоже было подозрительным) без сомнения является агентом врага.

      Но если мужчины, входившие в оперативную группу, народ-то, в основном пришедший защищать справедливость непосредственно с полей сражения, то и спроса с них никакого не было. Приподнимая примкнутыми к винтовкам штыками изящные предметы женского туалета, они с трудом представляли, как это будет смотреться на их боевых подругах, да и непонятно на каком месте. Потому что их боевые подруги, были как раз из того числа, для которого веселый матерок, крепкое рукопожатие и быстрое совокупление, при учете, что оружие из рук выпускаться не будет, заменяло страсти, слезы и прочие вражеские штучки.

      А вот юная сотрудница, которую миновали, из-за молодости, сражения и любовь на поле боя, совершенно иначе восприняла эти предметы. Во-первых, она была образованная, и мало того, читала не только прокламации, но и доставшиеся ей в наследство книги из маленькой, но очень изящно подобранной библиотеке. Ей даже не надо было закрывать глаза, чтобы представить, как эти шелковые, разноцветные паутинки могли бы украсить женское, а значит, и ее собственное тело.

      Безусловно, это были порочные мысли, но надо сделать снисхождение. Девица была слишком юна, да еще и воспитание подкачало. В общем, глядя на эти вражеские приманки, представительница органов слегка замечталась и, следовательно, утратила бдительность. Чем поспешила воспользоваться профессиональная шпионка.

      Анжелина сделала шаг, как раз в тот момент, когда старший оперативной группы начал перетряхивать с помощью примкнутого штыка перину на кровати. А шагнула она в беспамятстве по той простой причине, что аккурат, под периной, в матрац были зашиты все ее накопления, то есть заработанные спекуляцией, аж целых четыре тысячи золотых монет. Именно за них и переживала хозяйка. Она даже шаг навстречу сделала и руку вперед вытянула, что бы остановить или защитить…

      Девушка из органов быстро спохватилась, заметила движение, правда, с небольшим опоздание. Мгновенно позабыв про все свои вредные мысли, сотрудница бросилась навстречу Анжелине, чтобы предупредить ее явно противоправные действия. Так они стремительно и двинулись навстречу друг другу, с той лишь разницей, что Анжелина зацепилась ногой за сброшенное с кровати одеяло и уже не столько бежала, сколько падала. В некоторой точке, девушки столкнулись, при чем одна, закрутила другую. Так падение одной, превратилось в падение совместное. А вот бдительный боец отреагировал и быстро, и правильно – пистолет в его руке взметнулся и раздался выстрел. Пуля выпущенная с расстояния менее трех метров прошила навылет юную соратницу и застряла в теле Анжелины…
    
      Дальше показания свидетелей и участников становятся туманными и невнятными. По-видимому, сказывается их неопытность в оперативной работе. С точки же зрения старшего оперативного уполномоченного все выглядело так: «Коварная шпионка воспользовалась минутой, когда все были заняты мероприятием, схватила сотрудницу и, используя ее как щит, бежала, предварительно предательски выстрелив в спину девушки». Докладная именно такого содержания ушла в вышестоящую инстанцию и месяц спустя, была возвращена с резолюцией: «Наградить посмертно». Но это потом…
    
      Огненная спица пронзила тело девушки, лишив ее, даже возможности вскрикнуть. Последнее, что она увидела перед собой испуганное лицо подозреваемой стремительно проносящееся мимо. Дальше – темнота. Долгая и душная, неожиданно кончившаяся громкими криками и какими-то ритмичными, повторяющимися звуками барабана и двух бубнов.

      Боль вернулась, но это была уже иная боль. Девушка с трудом открыла глаза. Прямо перед ней было лицо старухи-ведьмы. Мокрое от пота, размалеванное краской, с глазами, словно задернутыми желтоватой пеленой. Девушке стало страшно, но силы на крик не было, поэтому она просто прикрыла глаза. Вернулись гортанные крики, ритмичный стук бубна, но главное боль – она почему-то начала отступать, освобождая тело…
    
      Ученицы и помощницы ведьмы Агры-Оно вылили на девушку таз с холодной родниковой водой. Это было холодно, и в тоже время приятно. Девушка любила воду и могла подолгу сидеть в ней. Ей даже было не важно, озеро это около дома, или река перед пастбищами. А когда она была маленькой, так ее вполне устраивала и лужа возле дома.
- Все, - раздался скрипучий голос Агры-Оно, - можешь забрать ее, белый человек.
- Благодарю тебя, - девушка узнала голос отца и снова приоткрыла глаза.
      
      Отец стоял на коленях перед странным ложем, выпиленным из ствола старой секвойи, сваленной ударом молнии несколько десятков лет назад. Девушка попробовала улыбнуться, ей даже показалось, что она в силах сказать несколько слов, но отец, положил на ее лицо ладонь.
- Не сейчас, дочка. Ты пока слаба. Дома. Дома мы поговорим.
- Папочка, - все-таки выговорила девушка, и губы ее коснулись обветренной руки отца.
- Благодарю тебя, от всего сердца, - отец снова обратился к старухе.
- Не надо мистер. Хотя твои братья и говорят, что мы дикари – мы можем понять отношения между отцом и ребенком.
- Да. Я знаю, что ты Агры-Оно не берешь денег за свою работу.
- Деньги – зло белого мира, - пробормотала старуха.
- Я согласен с тобой. Но я хочу, чтобы ты сказала вождю и все твоим соплеменникам. Мистер Дикси, его дочь и его люди всегда будут рады видеть чероки на его земле.
- Я запомню и передам твои слова.
- И еще. Там где горы граничат с лесом, прямо около водопада. Ты знаешь, где это?
- Да.
- Так вот, если чероки пожелают, то они смогут жить там. Пусть там стоит их жилье, пусть там они сеют свои огороды или пусть охотятся. А если захотят, я могу построить им дома, или школу. Пусть вождь скажет, что нужно.
- У белого человека большое сердце. Агры-Оно все скажет как надо…

      Сокровище, ценнее которого нет в мире, именно так, отец поднял на руки дочь и поддерживаемый с обеих сторон слугами, вышел из жилища старухи. Повозка, в которой были уложены несколько перин и несколько оседланных лошадей ждали их около родника. Девочка со всеми мыслимыми предосторожностями была уложена на перины, после чего медленным шагом, позволив лошадям идти с той скоростью, которую они сами выберут, процессия тронулась в сторону дома.

      Еще две недели девочка лежала не поднимаясь. Старая няня проводила около ее постели ночь, а весь день рядом был отец. Правда, они зря волновались, с каждым днем девочке становилось все лучше и лучше. К концу недели она уже самостоятельно кушала. А в середине недели привычно начала капризничать относительно еды. Няня добродушно улыбалась, гладила девочку по голове и уговаривала покушать. А потом наступил момент, когда девочка пожелала подняться. Отец бережно поддерживал ее, а она делала шаги. Это было так трогательно, что старая няня прослезилась. Еще неделя и молодая хозяйка уже бегала по дому, шумела, разбрасывала любимые предметы и привычно препиралась с няней. Но случились с ней и перемены. Бывает побегает, пошумит, а потом подойдет к няне, обнимет ее поцелует ее в щеку и попросит:
- Нянечка, добрая моя, прости меня.
- Ну что ты, сердечко мое, - старая негритянка млела от такой нежности и торопилась поднести к глазам платок.
- Нянечка, пойдем, посмотрим на маму.
- Конечно, пойдем, солнышко.
- А ты мне расскажи еще про нее?
- Расскажу, все что помню, расскажу…

      И обнявшись, шли они в коридор, где по стенам висели портреты предков и родственников. Там, между бабушкой и ее сестрой, висел портрет очаровательной красавицы – матери девочки. Примостившись на скамеечке, как раз напротив портрета девочка слушала рассказы старой няни. Смеялась, плакала, но чаще – грустила. А иногда, она приходила сюда одна, садилась и разговаривала с…
    
      Сер Дункан О’Тул был настолько любезен, хотя Тед про себя назвал это «настолько надоедлив», что не покинул их до тех пор, пока лично не показал каждому его комнату. Максу и Теду ничего не оставалось, как поблагодарить хозяина и войти в дверь предоставленных им апартаментов. 
- Прошу вас, отдыхайте. Все, что вы обнаружите в комнатах специально предоставлено для вас. Пользуйтесь и не стесняйтесь.
- Да-да, конечно, - поочередно кивали головами гости, и каждый проклинал хозяина на свой собственный манер.

      А хозяин не скрылся с глаз то тех пор, пока за гостями не закрылась дверь. Каждого в комнате ожидали растопленный камин, столик с богатейшим выбором напитков и несколько дорогих сигар, каждая из которых была упакована в отдельную стеклянную колбу, а все вместе они стояли в специальной деревянной подставке, в которую же была вмонтирована зажигалка.
- Черт возьми, - пробормотал Тед, - выпивая первый бокал и вскрывая сигару, - кто он, наш хозяин. Нефтяной магнат, или грабитель банков, или в самом деле…

      И вино, и сигары были отменно хороши. Тед развалился в кресле и прикрыл глаза. Все волнения последних часов, холод, физическая усталость, даже, в какой-то момент, страх – все это медленно начало отходить, он даже и не почувствовал, как…
    
      Макс обнаружил в своей комнате не менее богатый выбор напитков, и был не менее щедро одарен сигарами. Наверное, он и устал не менее, чем Тед, но его рука не потянулась к угощениям. Закрыв за собой дверь, он подошел к камину, и какое-то время стоял возле него, периодически вытягивая руки к огню, периодически, так и не согрев их, прятал за отворот мундира. Мысли его тянулись медленно и бессвязно, а иногда, на него потоком текли воспоминания, тоже несвязные, но от них становилось просто невыносимо…

      Он оглянул – его пистолет и сабля лежали на столе. Некоторое время он рассматривал оружие, как выход, но потом отказался от него и повернулся к огню. Действительно, человек жив, пока жива его надежда.
- Куда же, нас несет, Господи, - пробормотал Макс.

      За дверью послышался шум, неожиданно она распахнулась и в комнату вбежала, незнакомая женщина, но по тому, что осталось от ее костюма, можно было предположить, что она фрейлина императрицы.
- Они там! - прокричала она, - они за мной…

      И рухнула на пол. Макс даже не сразу сообразил, что ему следует делать. А тем временем, в коридоре, действительно послышались шаги. Макс перешагнув через женщину, бросился к оружию, но поздно. Слишком поздно. Дверь вторично распахнулась – на пороге появились мятежники.
- Именем народа…
    
      Дальше и не надо было продолжать. Что могло ожидать его, офицера королевской кавалерии, попавшего в руки мятежников – тюрьма, скорый суд и однозначный приговор, приведение которого в исполнение, будет вопросом очень малого промежутка времени.
    
      Дорогу в тюрьму Макс отлично знал. Слишком часто, он препровождал туда заключенных. Он даже дружил с начальником тюрьмы. Его, как ни странно скорые реформы не коснулись. Ему оставили и пост, и квартиру, даже жалованье, хотя и сделали его несколько меньше. Он же и встретил Макса на пороге своего мрачного хозяйства. Увидел, узнал и страшно побледнел, а потом, едва не разрыдался…
      
- Максимилиан, Боже мой, как же так, - забормотал старый тюремщик прямо с порога камеры, в которую сам же его и определил.
- Не успел. Большинство моих солдат перешло на сторону мятежников. Я попытался спрятаться во дворце, но увы…, - Макс вздохнул и оглянулся, испытывая невыразимую тоску, - я столько раз бывал в этих стенах. Столько раз… Может быть, это расплата…
- Что ты говоришь, - тюремщик подошел ближе, - те, кого ты привозил, были преступниками. Заговорщиками, пытавшимися свергнуть нашего императора. Ты солдат…
- Стоило смениться власти, я поменялся с ними ролями. Такой вот странный юмор у нашей жизни…

      Макс смолк, размышляя, по-видимому, над превратностями судьбы.
- Максимилиан, мне надо идти, та женщина, которую привезли с тобой. Ей тоже надо найти место, - прервал размышления старого знакомого тюремщик.
- Так много заключенных, - вяло поинтересовался Макс.
- Да. Привозят каждый день, сплошным потоком. Правда и увозят тоже, каждый день. Но привозят все равно больше.
- Я понимаю, - кивнул Макс.
- Я устрою ее, и тут же приду. Принесу что-нибудь поесть. У меня, - старик грустно рассмеялся, - осталось кое-что из запасов для особых заключенных.
- Буду рад увидеть тебя, старик…
    
      Прошла еще неделя, теперь комната, в которой томилась Анна, была прямо-таки увешена изображениями бродяги. На стенах – сплошным ковром, на предметах мебели, а еще, на молельном столике. Даже на столе для еды и на полу. Было время, когда ее чуть ли тошнило от этого изображения. Несколько десятков эскизов она содрала со стены и отправила в маленький, дымящий камин. Анна ожидала, что за эту выходку художник побьет ее, но тот только рассмеялся, словно предвидел это. А потом что-то изменилось, Анна даже и не поняла, что именно. Она заинтересовалась лицом этого бродяги. Оно было и отталкивающим и притягательным одновременно. Бывали моменты, когда она останавливалась перед каким-нибудь эскизом и пыталась понять, что же так изменило ее отношение к нему.

      А потом, она и вовсе привыкла к тому, что это лицо постоянно окружает ее, она даже начала разговаривать с ним, отчасти и из-за того, что художник словно, забыл о ней. Заходил редко, да и то на какие-нибудь минуту-другую. Зайдет, бросит на стол несколько новых эскизов и уходит. Неизменными оставались только ночные кошмары и немая служанка – та приходила регулярно, приносила еду, воду. Поливала из кувшина, когда Анне хотелось вымыться, и уходила…
    
      А потом наступила суббота. В эту ночь ее посетила бессонница. Страшная, с короткими провалами в забытье и с непременным посещением ужасов в эти мгновения беспамятства. Утро Анна встретила издерганной и измотанной, с запавшими глазами и с морщинами, которых никогда у себя не видела. Заглянув в зеркало, она даже не узнала себя. А еще, под утро она поняла, что ждет ее что-то непереносимо страшное. Что-то такое, о чем она очень сильно будет жалеть и, скорее всего, никогда не сможет себя простить. Она твердо решила, как только придет художник, она откажется от денег и попросит отпустить ее. Она даже была согласна на то, чтобы ее избили. Так она провела первую половину дня, в напряженном ожидании и в предчувствии.

      А когда пробили полуденные звоны, прямо с последним ударом, дом огласился страшными криками. Нечеловеческими, в которых, можно было, нет, не услышать, почувствовать нечто, от чего волосы становились дыбом. Продолжались эти крики до следующих звоном. Анна металась по комнате, барабанила в дверь, разбила в кровь лицо, изломала ногти. Чувствовала, как ее рассудок периодически то изменяет ей, то возвращается…

      А потом крики стихли, но Анна этого не заметила, потому, что в ее сознании, они все еще продолжали звучать. Тысячи страшных догадок мелькнули у нее за это время. Увидев, случайно свое отражение, она испугалась самой себя и поспешила отвернуться, но за этот короткий взгляд, успела заметить, что в волосах ее, таких густых и черных, появились серебристые нити седины.

      Она была, буквально в нескольких, совсем коротких, шагах от безумия, когда дверь, наконец, открылась. Анна бросилась в нее сломя голову, пролетела комнату, потом следующую, еще одну, а потом оказалась в помещении, где дневной свет падал через стеклянный потолок. Она зажмурилась и невольно остановилась, а когда снова открыла глаза, то увидела бродягу.

      Тот был распят на кресте.
      Он был еще жив, голова его безвольно перекатывалась с одного плеча на другое. Хриплые стоны срывались и падали вниз, вместе с тяжелыми, черными каплями крови. Обнаженное тело было изогнуто в судороге, страшные, вспученные ребра, втянутый, чуть ли не до самого позвоночника живот и скрещенные ноги, все это ходило ходуном, стучалось о столб, и звук этот отражался в голове Анны, как звон огромного, черного колокола…
 
      Ноги ее подкосились, она упала на пол. Вой, страшный, женский ворвался из ее груди, обломанные ногти царапали тело, раздирали одежду, пытались… Окончательно потерявшись, она подползла к кресту. И двигала ее не сила мышц, а нечто иное. Это нечто преодолевало немощь тела, просто переступало через него, как через труп уличного животного. Сгибало конечности, под невероятными углами, и когда те отказывались служить, поднимало беспомощное тело, и просто бросало вперед. Так Анна оказалась около ног бродяги. Поднялась, перебирая по столбу руками, и левая ее рука дотянулась до ободранной коленной чашечки. Коснулись и соскользнули вниз, напоровшись на страшный и какой-то неимоверно огромный гвоздь с неровной квадратной шляпкой. Не чувствуя боли, руки скользнули ниже, оставляя на желтоватой коже бродяги свежие кровавые следы. Последнее, что она запомнила поджатые пальцы ног с…