Две вдовы

     За что ты, Сыне Божий, попустил
меня ему таково больно убить тому?
Я веть за вдовы Твое стал! Кто даст
судию между мною и Тобою?.. А я первое
- грешен... Увы мне!..

                Ник. Коняев.
                Аввакумов костер.



     Устинья Поликарповна перекрестилась на иконку висящую над входом на кладбище, и со склоненной долу головой медленно побрела к могилке Ерофея - второго своего мужа. Станичный погост был невелик и вскоре она уже выпалывала сорняки, бойко поднявшиеся на могильном холмике, потом детскими грабельками разрыхлила землю и высадила принесенные с собой цветы. Вытерев тряпочкой крест, она присела на вкопанную здесь же скамейку и тяжело вздохнула.
     - Лежишь, мучитель, - негромко заговорила она. - Успокоился, наконец. А я вот все брожу, топчу грешную землю. Ох, не хотелось бы снова к тебе попасть, ох, не хотелось! Сколь лет пробежало, как ты упокоился, а я все не отойду - не дает память забыть твои "ласки" да кулаки... Да Бог с тобой, чай и там своевольничаешь...
     Она посидела еще немного, повздыхала, встала и побрела к другой могиле, где лежал ее первый муж.
     Эту могилу она обиходила особенно тщательно: за железной оградкой стоял простенький бетонный памятник с фотографией еще не старого мужчины довольно приятной наружности. На ней особенно выделялись глаза, источавшие тоску и даже, как показалось Устинье Поликарповне, укор ей.
     Перекрестившись, она вошла в оградку и тихо проговорила:
     - Я это, Сёмушка. Пришла вот проведать тебя, родимого...   
     Из глаз ее непроизвольно брызнули слёзы и она была вынуждена присесть на скамейку рядом с памятником. Положив руку на шершавый бетон, она смотрела на изображение своего первого возлюбленного и плакала, плакала, вытирая слёзы уголком головного платка.
     Слегка успокоившись, она стала протирать памятник тряпкой, а протерев фотографию, поцеловала ее. Оглядев могилку, он пробормотала:
     - Никак сынишка приходил, обиходил. Вишь, как оно вышло: родной сын, а с матерью не общается. Вот что я натворила - и ты всю жизнь маялся, и сын отрёкся от матери, к внукам меня не допускают и болтаюсь я одна, никому не нужная, брошенная всеми...
     Она снова села на скамью и затихла, погрузившись в прошлое. От тяжелых дум ее отвлек чей-то чужой женский голос:
     - Извините, пожалуйста. У вас не найдется тряпочки протереть памятник? Собиралась, собиралась, а свою забыла. Волновалась, видно...
     Устинья Поликарповна подняла голову: у оградки стояла пожилая женщина примерно ее лет, скорее всего, учительница или из других образованных людей.
     - Тряпочки не найдется? - повторила она, видя, что та, к кому она обращалась еще не отошла от воспоминаний. - Свою дома забыла.
     - Да, вот возьмите, - Устинья Поликарповна встала и передала, предварительно встряхнув, тряпицу. И снова села, положив руку на памятник.
     Через какое-то время незнакомка вернулась и, возвращая ей тряпку, спросила:
     - Муж?
     В ответ та только кивнула головой.    
     - Молодой еще, - продолжила женщина, глядя на фотографию на памятнике. - Болел?
     Вместо ответа Устинья Поликарповна подвинулась на край скамьи, словно приглашая присесть незнакомку. А когда та пристроилась рядом, ошарашила ее:
     - Я его убила...
     Та изумленно и даже встревоженно спросила:
     - Как это?
     - Дура потому что... А как он любил меня, как любил! Слова грубого ни разу не слышала от него, баловал, как только мог. А я... Появился у нас парень - кудрявый, веселый, все девки на него заглядывались. А он ко мне прилип - цветы, колечки дарил. Я и потеряла голову. Бросила мужа и сына, к нему ушла. Годика два нормально жили, дочку ему родила. Потом он словно с цепи сорвался - начал пить, гулять да и меня поколачивать. А дочка подросла, пятнадцатый годок ей шел, он к ней пристал, еле отбили.
     Устинья Поликарповна помолчала, а потом продолжила:
     - Пьяный замерз он в сугробе. Да я и не жалела вовсе. Помучил он меня, ничего доброго вспомнить о нем не могла. А дочка подросла, вышла замуж и уехала. Пишет изредка, а приезжать не хочет - до сих пор не может забыть, как к ней отец приставал.
     - А Сёма, - она глянула на фотографию, - все ждал меня, сына воспитывал. Сынишка вырос, женился, детишек завел, а с матерью общаться не хочет - считает, что предала его с отцом. Вот из-за меня Сёмушка и надорвал сердце - инфаркт, врачи приехали поздно...
     - А что же сын, до сих пор не простил? Вы - все-таки мать, а не чужой человек? - спросила женщина.
     - Не простил, - вздохнула Устинья Поликарповна. - Пришла я на похороны, а он прогнал меня - сказал, что это я отца убила. Он так любил меня, каждую свободную минуту сядет перед моей карточкой, сидит и вздыхает. А я... Ради чего я его предала? Ради какого-то алкоголика!
     Я сейчас ежедневно бога молю, чтобы он там, на небесах, простил меня, дуру окаянную, да принял, когда к богу уйду. Скорей бы уж...
     Незнакомка положила руку на плечо собеседницы и сказала:
     - Не корите себя, не мучайтесь. Не напрасно же говорят: " Жизнь прожить - не поле перейти". Сложная эта штука - жизнь, а мы все - не ангелы.
     - Это конечно, - вздохнула Устинья Поликарповна. - Да только как это все из сердца убрать, как научиться спать спокойно, когда прошлое вылезает наружу и не дает покоя ни днем, ни ночью?
     Женщины надолго замолчали, наблюдая, как недалеко от них кого-то хоронили.
     - Вот еще кого-то не стало, - проговорила незнакомка. - Еще кто-то унес собой свое горе...
     После того, как похоронная процессия ушла, Устинья Поликарповна спросила:
     - У вам здесь тоже муж похоронен?
     - Да, - коротко ответила та. - И кажется, я тоже помогла уйти ему раньше времени.
     - Как это? - удивилась Устинья Поликарповна.
     - Тоже глупостей наделала. Молодая была, красивая, бойкая. Жила, как хотела. Откровенно говоря, и погуливала, думая, что муж ничего не узнает...
     Незнакомка замолчала, видимо, переживая прошлое. Потом, успокоившись, продолжила:
     - Долго это продолжалось. Сначала я детей не хотела. Боялась, что роды испортят мне фигуру. В результате вышло так, что рожать уже больше не могла. Так и осталась бездетной. А муж все чаще хватался за сердце. Я-то думала, что он устает на работе. А он, оказывается, о всех моих выкрутасах знал, но держал в себе, ни разу не попрекнул меня. И только перед самой смертью он улыбнулся и попросил: "Когда умру, прежде чем класть в гроб, сбей все рога, что ты мне наставила". Он все знал и держал в сердце. Вот и выходит, что сердце его не выдержало из-за меня. Умер в пятьдесят девять, а мог бы жить и жить.
     - Вот она, наша дурная молодость, и отыгрывается теперь, - поддержала ее Устинья Поликарповна.
     - Кстати, меня Еленой Сергеевной зовут, - представилась незнакомка. - Темнеть начинает, пора идти домой. Вы где живете?
     - На улице Первухина.
     - Так нам по пути, - сказала Елена Сергеевна. - Пойду попрощаюсь со своим Василием.
     По дороге с кладбища шли две несчастные пожилые женщины, каждая из которых испортила себе жизнь и теперь горько оплакивающие свою глупую молодость.
     - Заходите чайку попить, - пригласила Елена Сергеевна, когда они подошли к ее дому. - Вместе все-таки легче нести в себе груз прошлого.
     - Обязательно приду, - согласилась Устинья Поликарповна. - В следующий раз, сейчас полежать хочу, устала...
     - Ну, вы теперь знаете, где я живу. Непременно приходите
     Попрощавшись, женщины разошлись, чтобы уединиться в своем домишке вместе со своим несчастьем...