В очередь, сукины дети...

                «В очередь, сукины дети!.. Ещё парочку!»
                Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

   В советское время я видел три самых монументальных очереди. Это очередь в Мавзолей Ленина, в первый советский «Макдональдс» на Тверской и, конечно же, очередь за водкой, особенно во времена «сухого закона».
   Но, что для русского, точнее – советского человека, какая-то там очередь. Это, скажем к примеру, для немца – погибель. Для нас же – чем хуже, тем лучше, а чем сложнее – тем интереснее. А «сухой закон»? Ну, и что!? Бухали, бухаем и будем бухать! Мы всегда будем бухее всех бухих!
   Я тогда приехал в райцентр в гости к другу. Почему не привез чего-нибудь выпить? Объясняю: у нас тогда по талонам было, не смог отоварить, как назло. 1991 год, весна… А у них вроде раньше свободно, но оказалось – не совсем. А «за встречу» же надо! Нельзя же иначе-то!
   Пошли в винник, чуть ли не единственный на весь райцентр с населением более пятидесяти тысяч. Тогда вино-водочные отделы вынесли из гастрономов, иначе бы весь гастроном вынесли, в смысле разнесли на молекулы. Время 10.30, полчаса до открытия, будний день. Площадь, одна из центральных в городе, центральнее – только у райкома КПСС. Очередь – не очередь, скорее толпа, человек пятьсот, не меньше! Народ угрюмый и разношёрстный. Одни просто маются «с бодуна», другие – как бойцы перед боем, морально готовятся к рукопашной.
   Мы с другом пристроились в хвосте – безнадёга! Вполне может и не достаться. Подошёл местный жучила, забормотал: «Водки на всех не хватит. Точно говорю! Могу взять без очереди? Две цены. Без обмана! Я – Адик. Меня здесь все знают!» «Да, пошёл ты… Самим не хватает!»
   - Заметил? Он уже датый, лабаз еще не открыли.
   Друг, вместо ответа, спрашивает:
   - Сколько берём?
   - А есть выбор?
   - Да. Две или одну?
   - Хоть одну бы урвать!
   - Одну, так одну…         
   10.50. Толпа загомонила и начала кое-как превращаться в некое подобие очереди. Жучки активизировались в поиске доверчивых клиентов. Ближе к дверям вспыхнули и погасли две-три вялые потасовки…
   10.55. Подъехал милицейский уазик, остановился поодаль. Блюстители даже не вышли. Приказали им приехать, они и приехали. Сидят, покуривают. А народ ещё подтягивается…
   10.58. Кто-то из передних стал стучать в массивные оцинкованные двери: «Открывай! Время!». В ответ – тишина…
- Может кто из знакомых впереди стоит, - спохватился друг, - пройдусь, посмотрю.
   11.00. Из какого-то окна чуть слышно донеслись сигналы точного времени. Очередь заволновалась и стала опять превращаться в толпу. Задние принялись напирать на передних, кто-то лез без очереди. Меня поволокло вперёд. Где там мой друг – дружище? Кто-то впереди уже вовсю молотит в двери. Блюстители молча выбрались из машины, но к толпе приближаться не стали.
   11.02. За дверями раздался лязг – сняли засов. Передние стали открывать двери, задние, напирая, им невольно мешали. После ожесточённой борьбы двери всё же открыли, и толпа немедленно хлынула внутрь. Никогда не пойму, как аж добрая треть этой ужасающей очереди почти мгновенно втиснулась в помещение размером где-то пять на шесть, то есть метров тридцать квадратных?! Человек сто пятьдесят – двести!!! Я очутился в самом неприятном месте – в районе входных дверей. С улицы напирают, деваться некуда, а навстречу прут уже первые счастливцы с добычей. И все орут! Матом! Не благим, а самым обыкновенным. А где же мой друг?!
   - Серё-о-о-га! Ты где?!! – ору, что есть мочи.
   - Андрюха! Я здесь!.. – это мне.
   - Куда прёшь, гад… и матом, - это уже не мне.
   Над толпой появляется его рука… вроде его.
   - Деньги у тебя!.. Передавай!.. Уже беру!.. Может две взять? – это опять мне.
   - Конечно ДВЕ!!!.. А как передать?..
   К прилавку даже на танке не пробиться! И тут кто-то добрый: «Давай передам..» Сую в чью-то руку червонцы. А что делать? Деньги вместе с рукой исчезают в толпе. Теснота, толчея, мат! Драки нет. Ударить невозможно! Не размахнуться. Поэтому всё спокойно… только кряхтенье, шарканье ног, ругань и угрозы.
   Есть несколько секунд осмотреться. Передо мной только источающие злобу неистовые мужские затылки. В глубине помещения – массивная стальная решётка, выкрашенная, как и стены, в угрюмый тёмно-зелёный цвет. Прутья приварены часто-часто – руки не втиснуть. Где-то посредине над прилавком маленькое окошко – только просунуть деньги – туда, и бутылку в горизонтальном положении – обратно. Окон нет, лишь входные двери, да дверца за прилавок, через которую, очевидно, спешно сматывается отважный человек, сбрасывающий засов. Под потолком – одинокая лампочка без плафона. Весёлый интерьерчик - ро-ко-ко!..
   Друг орёт:
   - Деньги где?
   - Передал, - ору в ответ.
   - Ага, вот они… - поразительно, дошли!!!, - Это мне… Мои! Спасибо! – дальше матом.
   - Две! Да две! – опять матом.
   - Сдачу! – снова матом, - Всё! Выхожу…
   - Дай пройти! – ещё матом, - Отвали!!!
   Как пробки вылетаем наружу. Уф! Время - 11.16. Бережно укладываем водку в матерчатую сумку с Демисом Руссосом, отряхиваем брюки. Я – ничего, а вот друг –  поглаживает ушибленный бок и слегка прихрамывает. Досталось ему.
   - Ну, ты просто «Летучий голландец», – говорю, - Слонялся вдоль очереди, и вдруг – шмыг!
   - Удачно попал. Как раз с мужиком каким-то разговорился, когда пускать начали. Меня и всосало!
   - Это надо отметить!
   - Ещё как! А ты: «Однууу… однууу…». После такого и двух мало. Пойдем, зажевать чего-нибудь купим, если найдём. А если нет – у меня чуток картошки осталось, сало есть, хлеб… позавчерашний, плесень срежем.
   - Живём!
   У нас жизнь налаживалась. А в ближайшей подворотне двое угрюмых субъектов в трениках аля-adidas и обшарпанных кожанках умело и деловито мутузили нашего недавнего знакомца - жучка Адика...

                Перестройка! Гласность! Плюрализм!