Русский пьедестал

Геометрия  большого города отражалась в геометрии витрин. Архитектура форм из стекла и бетона, укротив дикую природу, заставила её ютиться в строго отведенных местах. Затерявшийся в автомобильных пробках, полдень  задыхался от смога.  Темп, скорость, суета не давали шанса остаться наедине с собой, крепко-накрепко затягивая узел рутины. Бесчисленные потоки информации, стекаясь мутными ручьями в водоворот жизни, смывали возможность воспринимать мир живых красок, сводя к логической схеме расчет каждого прожитого дня. Ограниченное пространство квартир создавало их обитателям маленькие замкнутые мирки, в которых терялось ощущение единства с себе подобными, притуплялись чувства, черствели сердца. Естество городской современности, преклоняясь перед закордонной валютой, возведя её на пьедестал вожделения, тонуло в чужой моде, в чужой музыке, чужих словах и мыслях.  В воображении господствовали виртуальные миры. Искусственные формы, искусственный интеллект, искусственная жизнь…

В зале, вместившем в себя тысячи зрителей, витал дух праздника. Девушки, съехавшиеся на конкурс красоты со всех уголков России, доверив себя элитным визажистам и парикмахерам, наводили последние штрихи блистательной внешности.
Взыскательное жюри, отгородившись от зрительного зала, расположилось перед сценой в уютных креслах за небольшими лакированными столиками. Воздух дышал дорогим парфюмом и ожиданием.
Богемную идиллию зала разрезал долгожданный голос ведущего, известившего всех присутствующих о начале конкурса. Подхваченный волной одобрительных аплодисментов, он поплыл по рядам, растекаясь до самых отдаленных уголков сладковатым туманом предвкушения. Миг, и дефиле красавиц утвердило начало праздника. 
В эти дни ничто не ускользнуло от строгих глаз жюри: ни длинные стройные ноги, ни роскошные волосы, ни вожделенные размеры 90 – 60 – 90. Одна отработанная походка сменяла другую, третью… пятую, уступая место откровенным купальникам, подчеркивающим все достоинства женского тела. Звучала музыка. Прожектора,  заигрывая с девушками,  то касались их лучами света, то бросали им под ноги яркие разноцветные брызги. Сцена жила, дышала, преподнося залу хрупкое женское очарование. Блеск глаз и бижутерии, линии тела и линии костюмов, цвет волос и оттенки нарядов, всё кружилось разноцветным конфетти  на  карнавале изящества. В закулисном волнении обсуждались необходимые тона румян, тональных кремов, длина наложенных ресниц и другие женские хитрости. Закулисные интриги этих дней приоткрыли не одну завесу тайн силиконовых грудей и ног. В калейдоскопе цвета, блеска, форм, рождался в горниле предвзятости образ королевы красоты.  Девушки, претендовавшие на  заветный титул, должны были уметь ходить, говорить, очаровывать. Весь зал, затаив дыхание, следил за каждым жестом, речью красавиц, за мыслями, которые роились в их прелестных головках (хотя, по большому счету, это было не столь важно). Те в свою очередь, завораживая присутствующих пленительными улыбками, умело утаивали, что за всей этой театральной легкостью скрыто долгое время тренировок, бесчисленное количество массажей и расслабляющих ароматических ванн.
И вот, спустя отведенное время, пройдя марафон нелегкого состязания, эта звенящая напряженность зала всем своим существом жаждала красивого финала.  Настал момент, и, взрыв аплодисментов подхватил имя победительницы. Бриллиантовая корона, венчая триумф, коснулась роскошной прически. Слезы… Слезы счастья… Восторженные вспышки фотоаппаратов, нескромные объективы телевизионных камер остановили миг желанного восхождения.  Новая звезда взошла на небосклон богемной красоты. Новая  “ Мисс Россия” ступила на пьедестал славы.

Россия! Широка ты, Русь-Матушка, величава – от южной Астрахани до западного мыса Провидения, от северного Мурманска до восточного города Находка – статна, красива, порой сурова, порой нежна, порой беспомощна, порой сильна. Но всё это ты – Русь! Характер твой самобытен, красота – бесспорна.

Русская глубинка жила своей глубинной нетронутой жизнью. Проселочные дороги,  покосившиеся одинокие домишки, деревянные церковки около немноголюдных селений - всё это скрылось от столичных глаз где-то в глухих болотистых лесах.
 Судьба  на несколько дней позвала нас,  троих неисправимых романтиков, далеких от деревенского быта горожан, в эти первозданные места под Тверью, скорее всего не случайно. Еще не освободившись от впечатлений богемного праздника, мы вспоминали эпизоды его недолгой жизни, в которых еще звучала музыка, ослепляли улыбки, покоряло изящество…
Проселочные дороги, предложенные нам судьбой, уводя от звенящего салонного великолепия, вели нас в другой мир.  Встретившись нам в океане жизни могучим айсбергом, мир русской глубинки предстал на поверхности этого океана великим исполином, скрыв  в водах бытия большую часть своей глубинной сути.

Она вышла нам навстречу грациозная и статная одновременно. Привычно цыкнув на двух, хрипло лаявших на нас  “кавказцев”, она, улыбнувшись, отворила  калитку:
-  Проходите, не бойтесь, они у меня смирные. 
Её глаза, в которых отражалась зелень  лесов, смотрели на нас приветливо.
-  Говорят, Вы молоком торгуете? -  спросили мы.
-  Да, - опять улыбнулась хозяйка, грациозно откинув рукой непослушную прядь соломенных волос, - у меня не только молочко, творожок хороший есть, сметанка, маслице. А если желаете, и мясо найдется.
-  И молоко можно, и творожок, и сметанку, - согласились мы.
-  Подождите, я сейчас принесу, - сказала женщина и легкой походкой быстро исчезла в глубине двора.
Мы покосились на притихших около своих будок кавказских овчарок, огляделись по сторонам. Большой двор, огороженный бревенчатым невысоким частоколом, вмещал в себя целый мир, в центре которого стоял дом. Не очень новый, не очень богатый, он притягивал к себе, возникшим ниоткуда ощущением уютного домашнего очага. Вдалеке виднелись какие-то постройки, а за изгородью копошились беспечные куры. За забором около двора, в сочной зелени травы, не проявляя к нам никакого интереса, пасся молоденький бычок. Это одинокое подворье  со всех сторон обнимал дремучий лес. Глушь.
 Улыбчивая хозяйка не заставила себя долго ждать и через пару минут появилась перед нами с маслом, сметаной и молоком. На вид ей было около тридцати. Она была красива настоящей русской красотой – с высокой грудью, стройными сильными ногами, которые брали силу от матушки-земли.
-    Извините, что заставила вас ждать, - улыбнулась женщина.
- Как Вы со всем  этим хозяйством управляетесь?
- Да как?.. Обычно. Жить-то надо. Муж на лесопилке, а я вот по дому, - она обвела женственным движением руки свои владения, - вот ваше молочко, берите.
 Налетевший ветерок, снова растрепал непослушную прядь её золотистых волос. Заигрывая с ней, он пригладил к телу  легкую юбку. Она стояла перед нами, словно нагая, улыбчивая и легкая, а за спиной у неё было целое хозяйство – семья, скотина, куры. На её женских плечах была жизнь…

В этих селигерских местах всё, дышало добротой, русским гостеприимством, особой, неповторимой нигде одухотворенностью. Понять, познать эту духовность, можно было, только прикоснувшись к ней. 
Село Оковцы осталось немного в стороне. Обычные деревянные подмостки длинной нескончаемой лентой стелились сквозь заросли леса куда-то в неизвестность, а мы, доверив себя их выносливым спинам, шли навстречу тайне.  Ступив с подмостков на узкую тропинку, мы, пройдя через арку красных кирпичных ворот, оказались на большой солнечной поляне. Кругом никого, только вдалеке одиноко ютилась маленькая белокаменная церковка.
 Тишина. Речка Пырошня, затерявшаяся в реликтовых лесах,  сделав крутой изгиб, бережно обнимала поляну.  На другом, крутом берегу реки шумел могучий лес. Он бережно  расступился здесь перед чем-то по-детски чистым и уязвимым.  Затаив дыхание, мы, слившись с этой первозданной чистотой, доверили себя той же тропинке.  Она неспешно вела нас через всю поляну куда-то к реке, как ни странно минуя церковку.  Тропинка остановилась лишь около трехметрового бетонного колодца, увенчанного серебряным куполом. Внутри этого творения рук человеческих хрустальной прозрачностью недр предстал нашему взору вышедший из-под земли родник. На металлическом ограждении мы прочли: “Просьба соблюдать достойное поведение и чистоту на святом месте, денег в святой ключ не кидать, купаться только в купальне”.
Низко плывущие облака касались рваными подолами макушек вековых сосен. Солнце, заигрывая с ключевой, звонко журчащей  водой, разливалось солнечными брызгами по деревянному настилу купальни, взволнованно дрожа отблесками света на деревянных, срубленных из толстых тесаных бревен скамейках. Те, в свою очередь обступив купальню с двух сторон, готовы были предоставить свои крепкие деревянные спины каждому, кто приходил к источнику.
Кустодиевской пышности женщина сидела на услужливой деревянной скамейке в глубине купальни, глядя вслед своим неторопливым мыслям, плывущим рваными облаками над макушками вековых сосен. Она была одета в давно забытую одежду – длинное темное платье, не предполагавшее никакого фасона, косынку и пенсионного возраста башмаки. Её лицо, с белой, по-детски нежной кожей дышало жизнью, которая торжествовала в её пышном теле, отражаясь на щеках ровным здоровым румянцем. К ней неприменимо было понятие возраста. Она вызывала откровенный интерес, притягивая к себе наше внимание. Гладкое без единой морщинки лицо и неповторимая акварель здорового румянца сочетались в ней так естественно, так гармонично, что не нужно было ей ни салонного макияжа, ни элитных  модельеров, ни модных имиджмейкеров. Она была естественной – пышной, жизнеутверждающей русской женщиной, русской красавицей.
- Добрый день, - поздоровались мы.
- Здравствуйте, - ответила она чистым грудным голосом. - Вы купаться пришли? Купайтесь, пока народу мало.
- Холодная вода в источнике?
- Холодная. Зимой и летом выше четырех градусов не поднимается.
- А вы часто в источнике купаетесь? – с замиранием духа спросили мы её.
- Каждый день – утром и вечером, - спокойно ответила женщина, - источник этот целебный, от недугов исцеляет -  Святой Источник. Силу он дает. Искупаешься -  и будто заново родился. Живая в нем вода. Живет красивая легенда, что забил он здесь, на Пырошенском городище на месте явления  двух чудотворных икон. Вышел из-под земли с глубины девятисот метров, и чудеса стали случаться, люди от болезней исцеляться, - голос женщины звучал напевно, протяжно, спокойно, словно журчание Оковецкого ключа.  И вы, если хотите омолодиться, обязательно в ключе искупайтесь. Только не торопитесь входить в воду. Не  бойтесь холода -  из земли сила.  Трижды омыть себя надо. С головой окунайтесь в чудотворную воду.  Говорите первый раз: “Во имя Отца!”, окунаясь, второй раз, говорите: “Во имя Сына!”,  третий раз: “Во имя Святого Духа!”
Ощущение объятий Оковецкого  Святого Источника, объятий во имя веры, во имя  жизни,  во имя русской духовности и чистоты, которое нам довелось испытать, купаясь в его первозданных водах, не забудется никогда. Его холодные чистые воды, обжигая тело, бескорыстно и безвозмездно давали нам силу – силу духа, силу жизни, силу русского характера, силу русской, ни с чем не сравнимой красоты.

Когда-то, давным-давно, ещё в конце XII века, на вершине водораздела между Балтикой и Каспием, стоял мощный новгородский город-крепость Березовец. Многие работали здесь на волоке. Рядом был большой посад – Березовский Рядок с торговыми рядами. Но время, этот повелитель судеб, привело город-крепость в упадок, и только большой холм остался на месте некогда могучего городища, да село Березовский рядок рассыпалось немногочисленными горошинами домов вдоль Березовского плеса.
Привыкшие к тому, что  в каждом селении, где нам доводилось побывать, перед нами раскрывалось самобытное естество русской жизни, русской красоты, мы ждали подарка судьбы и на этот раз.
Березовский рядок встретил нас картинами тихой деревенской жизни. Вдалеке виднелась, стоящая посреди луга, словно игрушечная, новенькая церквушка. На возвышении  небольшого пустыря на окраине села расположилась ярмарка из двух заезжих машин, предлагавших немногочисленным покупателям джинсы, зубные щетки, чайники и другую бытовую утварь. Где-то лаяла собака.  Одиноко мычала корова.  Мимо нас, о чем-то непринужденно беседуя, прошли местные мужички.  Где-то, совсем рядом слышался стук молотка.
Дорога, обрываясь у небольшого огорода, расползалась змейками тропинок в разные стороны. Замешкавшись, мы гадали,  по какой идти. Стук молотка вонзался  в воздух редкими тяжелыми ударами, заставляя наши взгляды искать его в пространстве.
 Низкий бревенчатый забор небольшого огорода требовал ремонта, накренившись, словно в изрядном подпитии к дороге. Морщинистые женские руки, прилаживали к забору, потемневшую от времени доску. На вид этим рукам было куда больше шестидесяти, но молоток слушался их, вгоняя гвозди в  изношенное тело забора.
Женщина не отказалась от нашей помощи, и руки её, теперь свободные устремились вверх,  чтобы поправить выбившиеся из-под косынки седые волосы их обладательницы. Морщинистое лицо и набухшие на руках вены бестактно выдавали возраст.
- Спасибо вам большое за помощь, - благодарно улыбнулась нам женщина, когда забор общими усилиями был починен. 
Морщинки на её лице, разливаясь солнечными лучиками, словно засветились.
-    Не на кого мне надеяться, - словно оправдываясь, заговорила женщина, - сколько лет уж одна! Мужа похоронила, дети по городам разъехались. Так и живу. В деревне сейчас трудно, а молодежь трудностей не любит. Выучатся в институтах, а работы нет. Вот и уезжают из деревни. Это нам, старикам ехать некуда, да и незачем. В жизни что главное? Мудрость постичь, мудрость жизни, силу души познать, себя найти. Я нашла. Мои это места. Люблю я их. Вон, на холме, - она показала на высокий холм древнего городища, - могила генерала Шевчука. Он погиб, защищая наши земли, нас,  тогда совсем маленьких  ребятишек.  Память о нем мы должны сберечь, чтобы в памяти детям своим глубину корней наших передать, силу характера.
Её  надтреснутый голос словно приоткрыл душу обычной русской женщины
- Идемте на холм, - засуетилась вдруг она, - покажу я вам обелиск погибшему генералу, места наши с высоты старого городища покажу.
По лугу, местами через гати, повела нас женщина по узкой тропинке к святыням своей земли. Вдруг подумалось: “С чего начинается Родина?”.   Женщина шла, поднимаясь по высокому холму над Березовским Рядком, над старым городищем, над временем. Солнце купало её в дожде золотого света, вплетая ленты лучей в серебро  волос. В золотом тумане, словно видение, образ женщины вдруг превращался  то в розовощекую кустодиевскую барышню у источника, то, словно кадром кинопленки,  на миг представал в облике пышногрудой молочницы.   
На самой вершине холма, куда мы наконец-то поднялись,  устремился к небу обелиск. Женщина, положив полевые цветы, сорванные по дороге, стояла молча, глядя куда-то вдаль. Солнце короной украшало её голову. Пьедесталом ей, пьедесталом отразившемся в ней образе самобытной деревенской красоты  русской женщины служил холм старого городища. 
Вдруг вспомнились “вожделенные” размеры 90-60-90, отработанные походки, заученные слова, брызги света прожекторов, звуки синтетической музыки, блеск богемности.  “Мисс Россия”, - звучало в сознании.
“Мисс” – перед глазами всплыл образ строгой правильной дамочки с пергаментно-бледным аристократическим лицом,  идущей  легкой походкой по туманным лондонским улицам в безупречно сидящем на ней костюмчике и жалеющей о том, что её авто сегодня в ремонте. Хрупкие холеные руки, привыкшие покупать готовые ужины и обеды в супермаркетах, картинно несли дамскую сумочку…   Задрожало миражом видение.   Растаяла мисс. Далеко видно была.
“Россия” – распахнулось слово простором. С высокого холма расстелилось лугом, отразилось в синеве озера облаками, пролилось дождем на деревянные деревенские домики, и полетело, словно вольная птица над лесами и родниками, степями и протоками. Остановилось у родника воды напиться, кровью с молоком в плоть облеклось. Над хуторами поднялось, зазвучало струйками теплого парного молока по ведру под справными женскими руками. Опустилось на могилы, памятью растеклось и замерло, слушая свою душу. Но вдруг всполошилось, оглянулось на чужака заграничного. Восхитилось и, не зная цены себе, подражать решило.
Россия, зачем тебе далекое “мисс”? Оглянись на своих сударушек, в деревнях выросших, на своих лебедушек, в озерах крещеных,  отрезвись от наваждения, оттай душой от вечной мерзлоты городского быта, взойди на пьедестал  самобытностью русской глубинки, утвердись.   Взгляни  снисходительно на мир искусственных красавиц. Пусть  он живет. Но свою  первозданную красоту ни с чем не сравнивай.
Сколько  у тебя таких источников, из-под земли вышедших, что людям силу дают?  Сколько церквей, гимном веры по деревням возведенным? Сколько холмов, хранящих святой памятью могилы предков? В них корни непостижимой иноземцами души русской, русского характера, русской самобытности.