Мы из крестьян

   Иностранцев в нашем институте немного. Двое чехов – Иван и Милон, шестеро болгар – Люси, Диди, Ваня (именно Ваня,  девушка), Пламен и два парня, имен которых не помню. Еще несколько немцев из ГДР, два-три землячества арабских и африканских стран, и самое многочисленное, но незаметное объединение – вьетнамское.
   Примечательно, что практически все иностранные студенты происходят «из крестьян»,  беднейшего общественного класса, остальные, надо думать, из рабочих.  Иван и Милон (ударение на и) почти что свои ребята, только в период зимних хоккейных битв мы неожиданно обнаруживаем их в стане противника. 

   Однажды на площадке второго этажа  наблюдалась умилительная картина: поверженные в споре (советская команда побила чехов 2:1), Иван и Милон, тонкие, точно ивовые прутики, тащили на спинах на четвертый этаж двоих наших веселых и основательно увесистых парнишек из геофизического корпуса. Высыпавшие из красного уголка на лестницу зрители подбадривали проигравших утешительными возгласами.
   Трудно представить такую картину, например, с горбоносым арабом Фарухом или негром Тони из братского Конго в виде действующих лиц.
   
   Арабы совсем другие, хотя тоже все поголовно «из крестьян». Фарух, например, первое образование получил в Кембридже, а в Советский Союз приехал, как он выражался, из любопытства. Болтали, что папа его настоящий миллиардер, живая империалистическая акула.   
 Однажды на Крымской практике  наши ребята вместе с немногочисленными арабскими товарищами что-то где-то нарушили и очень-очень всерьез. Шестеро немедленно были отчислены. Естественно, наши. На следующий день вся группа в полном составе не вышла из палаток для построения на рабочую линейку.
   Успокаивать интернациональное возмущение была отправлена преподавательница русского языка, маленькая, полтора метра ростом, Инга Владимировна. Она выбрала в собеседники Фаруха, очень долго и эмоционально что-то ему объясняла, активно жестикулируя, а он с глубочайшим вниманием слушал, наклонив, в знак уважения, голову в белой с обручем накидке. Убедившись, что женщина закончила речь и замолчала, выждав для верности еще несколько мгновений, Фарух убедительно и мягко, как несмышленому ребенку, объяснил:

- Мадам…мы – бастуем.

  Для советского человека, родившегося и выросшего в Союзе нерушимом, слово забастовка имело настолько нездешний или глубоко ушедший в дореволюционное прошлое смысл, что учительница растерялась, вернулась к пославшим и убедила всех, что дружественные арабские товарищи скорее покинут институт, чем позволят исключить из него своих русских друзей. В результате всех отругали, строго предупредили, простили и отправили по запланированным маршрутам в район Бахчисарая.

   Конголезец Тони однажды показал свою гимназическую фотокарточку и, когда мы заинтересовались бледнолицыми его одноклассниками, с удовольствием представил каждого, в том числе волоокую дочь французского военного атташе, сына какого-то посланника, ушастого генеральского отпрыска, одинаковых, как два крепких дуба, близнецов промышленника из Великобритании и кого-то там еще в том же духе. Увлекшись, рассказывал, как отец часто ездил по странам с дипломатической миссией. На вопрос «КТО же у него папа?» ответил мило, легко и не задумываясь – крестьянин. Ну да, ну да, в этом, конечно, не было никакого сомнения. Папа развозил по разным странам выращенные им бананы.    

   С болгарами мы часто спорим, иногда даже ссоримся, доказывая, чей язык лучше и чей мелодичнее  и старше. 

- ну, разве можно назвать вашим русским шипящим словом чудесный весенний цветок? Ландыш-ш-ш-ш…
- а по-вашему как?
- у нас это момина сълза – девичья слёзка
- ага, грубятина с твердым знаком, очень смешно.
А вот чудо-юдо как будет по-вашему?
- стращно!

И мы вместе хохочем.

   Вьетнамцы – это загадка. Маленькие, непроницаемые, укрытые от нас вечно блуждающей, какой-то светлой и слегка даже хмельной (хотя не пьют) улыбкой.

Помню, как однажды ругала двух качавшихся и едва стоявших на ногах маленьких вьетнамчиков, большая вахтерша баба Таня. Их пытались прикрыть собою и провести в корпус улыбающиеся мерцающими улыбками, словно пришельцы с Луны, маленькие товарищи.  Впервые в жизни мы видели этих удивительно примерных студентов навеселе. А они все, одетые, как школьники, в шапках с ушками, а девушки с помпончиками, и от этого казавшиеся совсем беззащитными и маленькими, тихонько повторяли и повторяли, пока наконец до нас не дошел смысл произносимого слова:

- ПА-БЕ-ТА-ДА!!!

Ничего же себе. Победа! Это они радуются, что победили американцев. А нам так же все равно, как, наверное, каким-нибудь швейцарцам в 1945 году…

   Вьетнамцы в наших глазах часто смешны в своей фанатичной недалекости. Один маленький однажды сосредоточенно ходил по вестибюлю, многократно повторяя по-русски:

- магма, магма, аллювий, делювий…магма, магма.

Пробегающие иногда снисходительно спрашивали, чего это с ним?

- Эй, ты чего? Может, передохнешь?

А маленький, серьезный, похожий на пятиклассника, вьетнамец надзвездно улыбался.   

- Вам можьна адыхать, вы уже пошти пастроить коммунизм. Нам нелза.

   Длинноногий араб в клетчатом шарфе, как у О. Бендера, мчится через вестибюль, и его шарф опутывает голову и плечи маленького зубрилки. Они кружатся друг вокруг друга, как две юлы – большая и маленькая. Нам смешно, так смешно, как может быть только в двадцать лет…

   Вьетнамцы не пропускают лекций, не опаздывают на занятия, никогда не списывают с готовых проектов и не пользуются шпаргалками. За их обучение платит разрушенная многолетней войной страна, и они об этом хорошо помнят. Никому не приходит в голову их за это уважать – народ смеется. Не смеется разве что ленинская стипендиатка Зина. И то не от души, а потому что «так надо».

 Грубая Валька в революционные праздники навещает рабочую комнату общежития, где дружными рядами сидят одинаковые маленькие человечки, включает радиоприемник и командует:

- Все встали! Звучит гимн Советской страны!

И они встают, серьезно слушают до конца, искренне верят, что все советские студенты поступают именно так, и Валькиного издевательства, как Робинзонов Пятница, просто не понимают. Потом по команде снова садятся и продолжают учиться, учиться и учиться…

   Сейчас я думаю, что из них выросли отличные специалисты-геологи, закончившие наш институт…вполне возможно – лучше нас. 

   Так или иначе, мы живем каким-то разноцветно дружным миром. Приятно видеть, как немец Пауль общается с конголезцем Тони на русском языке, а пробегающая болгарка Диди машет рукой и кричит: Ребят, привет,  «Риголетто» открылось! «Риголетто» - это общажная забегаловка, столовка, не лучшая в районе, но на территории студенческого городка. У Диди смешно получается Риголетто через «ы». И кто опять научил???

   Где то сейчас наши крестьянские коллеги, братья по Альма матер? Наверное, солидные лысоватые обладатели толстых черных кейсов и глубоких директорских кресел.

- Эй, коллеги, как там насчет санкций? Участвуете?

Привет из России!