Счастье - тётя Катя приехала!

          (Быль)

                Посвящается Г.И. Арсановой

Подруги, Галя и Людмила,  живут в разных концах Москвы, а им уже сильно за семьдесят. Да  и со здоровьем – не слава Богу. Так что не виделись уже немало лет. Но им кажется, что не так уж и много – время-то летит быстро: месяцы, как дни, годы, как месяцы. А уж о днях и неделях и говорить нечего – просто мелькают. Поэтому и по телефону общаются редко.
А тут пришлось позвонить по необходимости: сообщить о смерти их сослуживицы, известие о чём пришло к Людмиле с Камчатки (они все оттрубили там немалые годы).
Погорились, и уж, коль случилось пообщаться, поговорили о разном. И в разговоре случайно наткнулись на слово «счастье». По какому поводу, неважно, это сразу же вылетело из головы, но слово это почему-то вдруг побудило Людмилу спросить у Галины, помнит ли она о своём самом счастливом жизненном обстоятельстве. И Галя рассказала:
- Счастий было много, но каждое из них было лишь небольшой частью главного моего счастья, которое называется у меня «тётя Катя приехала». Это произошло в то время, когда мне было девять лет. Тогда была война. Мы жили в деревне в худой избёнке с промёрзшими стенами. Моя мама лежала в больнице, и была уже при смерти. И нам сказали, чтобы мы забрали её домой, иначе она здесь быстро умрёт.  Её привезли домой. Она потеряла много крови и была очень слаба, а  волосы на голове просто шевелились от множества вшей. Волосы были длинные-предлинные и густые-прегустые. Мама и говорит, помой мне доченька голову, иначе я умру от того, что со мной творится. А в доме только я одна, и никто, кроме меня сделать этого не может. А я не знаю, как это делается, не умею,  и очень боюсь этого. Но ведь  всё равно надо.
Кое-как растопила печь, в огромной кастрюле согрела воду – мама мне всё подсказывала. Помогла маме сесть на табурет, поставила возле него тазик Мама  опустила  ноги в тазик и склонила над ним голову. И я пришла в полное отчаяние от безысходной необходимости и полного неумения делать то, что нужно: намочить и намылить волосы и мыть-мыть их, поливая водой. А у меня будто руки не мои и голова ничего не соображает. И растерянность, и отчаяние.  До слёз, до полного ужаса от предстоящего. Мама потом рассказывала: она чувствовала,   как на её руки капали мои горячие слёзы.
И тут раздаётся стук в дверь. Это так неожиданно и так в самую спасительную для меня минуту (просто невероятно!) приехала тётя Катя. И она, конечно, спасла меня. Никогда потом  большего счастья я не испытывала. Все последующие счастья я оценивала как  одну сотую или тысячную долю этого моего главного счастья.
- Ой, Галка, послушай,  у меня тоже было нечто похожее. В те же времена. Мы только вернулись из эвакуации домой. Мне тоже было девять лет. Ещё никак не придём в нормальное состояние: голодуха, нищета, убогость быта и всей жизни, и вши, конечно. Но в городе уже открылся кинотеатр, и показывают фильмы о бывшей мирной красивой жизни. А мы всё никак не можем избавиться от вшей.
И дома у нас практиковался ритуал борьбы с этим наваждением. Он в частности состоял в том, что  мама расстилала на полу одеяльце. Я садилась на него, вытянув ноги,  и клала себе на них подушку. Мама же ложилась головой на эту подушку, и я должна была искать и уничтожать у неё в голове вшей и гнид. А волос у неё на голове была тьма-тьмущая, не перебрать их и за сутки! Работа  очень противная  и нудная, и так хотелось вместо этого попасть на какой-нибудь прекрасный кинофильм.
Чтобы поощрить во мне старание и тщательность,   мама платила мне за одну гниду одну копейку, а за вошь три копейки. Как только я набирала сумму, достаточную для покупки билета в кино, я сразу же бросала это занятие, как говорится, на полуслове и бежала в кинотеатр – он был недалеко от  дома. И там – погружение в блаженство  иной жизни.
И подруги хохотали от своих воспоминаний и рассказов, так как они снова испытывали некогда пережитые мгновения счастья, не только возможного, но и неизбежного для них даже в самые нелёгкие времена. Вот такие у нас подружки!
А вы говорите: санкции, санкции, санкции...