Доброхотка

-И-у-же-у-ё-же-ы-гы –о-у…
Этот потусторонний басистый голос на выдохе  и жуткий глаз, смотрящий на меня через увеличительную лупу,  могли бы свести с ума любого.
Я отшатнулась. Хотя куда можно отшатнуться на узкой лестничной площадке?

Безумный старик, внешность которого совсем стерлась из моей памяти. Остался только этот его нутряной «желудочный» голос и увеличенный в несколько раз глаз, смотрящий на меня из лупы.
Куда можно отшатнуться? Как не сталкиваться с тем, кто живёт с тобой на одной лестничной площадке?

Однокомнатная квартира рядом с нашей долго пустовала. Там были прописаны невидимые жильцы, приезжающие на день-другой раз в полгода.  Одна стена моей детской комнаты была общей  со стеной этой загадочной квартиры. Нельзя было назвать эту квартиру «нехорошей». Но по вечерам, когда мутные, тёмные тополя шумели за окном и начинали выстукивать сбивчивый ритм первые тяжелые капли дождя, пространство за стенкой словно бы оживало, резонировало с ночным мраком, впуская в себя  нечто, что не имело названия в моей детской голове, но существование которого для меня было абсолютно реальным.

Квартира пустовала несколько лет. Но однажды туда заселилась худенькая старушка в платочке.
Стоит сказать, что старушек в подъезде у нас было предостаточно. Они собирались птичьими стайками на скамейке у входа, как на бесплатном аттракционе, где артистом был любой человек, проходящий мимо.  Я всегда слегка опасалась этой экзаменационной скамейки на выходе и приветливо здоровалась со всеми сразу. Бабушки меня любили и частенько угощали конфетами.
Так вот, новая старушка в их компанию не вписалась. Она практически не выходила во двор. А если и выходила на скамью, то бабушек тотчас же словно ветром сдувало.
Когда я спрашивала про новую старушку у мамы, мама хмурилась, нервничала. Но по её отрывистым разговором с папой я потихоньку начала собирать мозаику.

Что удалось узнать? Старушка жила крайне скромно. Питалась лишь консервами, света нажигала «на две копейки», не включая ни чайник, ни электрическую плиту. У старушки были взрослые дети: сын и дочь. Дочь я видела лишь один раз. Это была женщина с измученным, измятым лицом. Как-то он прошла привидением сквозь меня, неся в себе тревожную неизбывную торопливость.
- Она очень больна. У неё отказывают почки, - так мама мне объяснила редкое появление старушкиной дочери.
- Кроме того, что она сама болеет, ещё болен и её сын. Всё его тело покрылось фурункулами. И врачи не могут ему помочь. Так что ей сейчас не до своей матери.

Я должна была испытывать сочувствие к старушке. Но почему-то в моём детском отзывчивом сердце его не было. Я смотрела на бабушек на скамейке, я улыбалась им и понимала, что даже «самая злая» из них «бабка Лизка», как звали её дети – просто само ясно солнышко, по сравнению с той, что жила в соседней с  нами квартире. Почему? Я не могла себе это объяснить.

Но однажды, когда я пришла из школы, со мной случилась настоящая истерика. Я ощутила присутствие «чужого» в квартире.
- Мама, кто к нам приходил?
- Соседка. Мне её стало жаль. С ней никто не общается. И я её позвала. Передала ей пирожков, варенья.
- Мама!!!- я закричала. – Зачем? Не надо! Ей нельзя!
- Ты что? Что с тобой, доча, успокойся?
- Нельзя! Нельзя!  Куда она проходила?
- Да никуда. Только за порог. Пить чай отказалась.
Я побежала в ванную, схватила ведро, налила в него воды, вышвырнула входной коврик на лестничную площадку. Всё остальное пространство коридора я залила водой. Я плакала и собирала воду шваброй, вернее, вывозила её наружу, в подъезд. Слёзы бессилия текли по щекам, словно в мою квартиру вторглась смерть.
- Мама, мама! Никогда не пускай её к нам. Никогда!!!
- Успокойся. Ничего страшного не произошло.
- Нет! Нет! Не вздумай!!!

Гораздо позже, когда я стала взрослой и наблюдала подобные «взрослые» истерики у детей, я  понимала, что ребёнок кричит о том, чего не видит взрослый. Взрослый больше знает, ребёнок больше чувствует. А ведь чувство – это зрение мозга.
Само по себе, без чувства, знание – это как зрение с мутным хрусталиком. И только чувство, как идеальная линза, может помочь увидеть то микроскопическое, но очень важное, что не увидит ум.

- Мама, обещай мне, что никогда!
Я ещё всхлипывала. Всхлипы становились всё тише и тише. Но вернуть того, что безвозвратно изменилось, я уже не могла. Что-то страшное перешагнуло за наш порог, зацепилось там. И уже никакими усилиями его нельзя было оттуда убрать.

 А потом, через месяц  я увидела этот глаз в лупе, и услышала это утробное бормотание на лестничной клетке.
-И-у-же-у-ё-же-ы-гы –о-у…
Глаз в лупе напугал меня не так сильно. Но всё же было неприятно. Как будто вместо человека на меня смотрело некое животное.
- Это её сын, - сказала мне мама. – Он когда-то был врачом. А потом сошёл с ума. Его выпускают из психбольницы домой на несколько дней раз в год.
- Разве врач может стать таким?
- А что? И с врачами такое бывает. Вот. Сошел с ума. А раньше был очень хорошим врачом, даже зав. отделением.
- Но не бывает же всё просто так. Получается, что у этой бабки все больны. И дети, и внук. Есть же какая-то причина.
- Причина? – мама посмотрела на меня так, словно решая, стоит мне говорить или нет.
- Она была доносчицей. Она доносила на людей во времена репрессий. «Помогала власти». Очень много людских жизней на её совести.

Мозаика сошлась. Последний камешек лёг в центр пятиконечной красной звезды.

«Пятиконечная звезда напоминает человека с вытянутыми в стороны руками и расставленными ногами, наподобие рисунков Леонардо да Винчи. С развитием гуманизма и атеизма звезда начала означать просто человеческую личность, как новую высшую ценность новой эпохи.»

«Перевернутая  звезда с двумя лучами кверху — один из главных символов сатанистов. Такая пентаграмма означает Тартар или ад, место, куда заключены падшие ангелы.»

Я не всё понимаю в этом мире, но тогда я поняла нечто важное.

Ум, не отягощенный Чувством, не различит,  перевёрнута звезда или нет. Чувство – идеальная линза для ума.