Обыкновенная история

Василий  Середенко:  «Я воевал за свой народ и буду им гордиться…» 

Не самое приятное занятие лежать в августовские дни в больничной палате, тем более, когда твои соседи  - два «молодых» человека, возраст которых перевалил за 90 лет. Попав  в такое окружение, я подумал, что вряд ли мои дела пойдут на поправку. Но эта печальная мысль была ошибочной. Старики оказались очень разными. Федор Афанасьевич, пессимист, все время стонал, жаловался на здоровье, думал о самоубийстве. С таким точно долго не протянешь.  Другой полный антипод – жизнерадостный Василий Емельянович Середенко, худощавый, подтянутый, голубоглазый, добрый человек, проживший на земле 91 год. Правда, медсестры не давали ему больше семидесяти пяти. Здесь, в мостовской больнице, ему сделали сложную операцию. Василий Емельянович  поразил меня тем, что в свои годы, готов был бороться с болезнью до победного конца. Это пробудило во мне желание  узнать о нем как можно больше. В палате я даже получил прозвище «корреспондент»  за то, что задавал много вопросов и записывал беседу на диктофон.  Он говорил и говорил, понимая, что для него наступил тот самый момент истины, когда хочется успеть рассказать о себе все.
Когда изучаешь историю по книгам, то создается лишь общее представление из биографии государства, сухое и обезличенное. Другое дело – история, увиденная глазами конкретного человека – честная и живая. Многое повидал и прочувствовал на своем веку Василий Емельянович.  Несгибаемая воля к жизни, отчетливая речь, феноменальная память сохранили мельчайшие подробности  из биографии потомственного казака, предки которого верой и правдой служили императору и великому русскому народу. Слушая его рассказы о себе и о времени,  я ловил себя на мысли, что ему хотелось поведать кому-то маленькие тайны, которые нельзя хранить в себе. Люди выражают себя в творчестве: снимают фильмы, пишут произведения и картины. Если опубликовать все то, что за свою судьбу пережил Василий Емельянович – получится большая книга мудрости. Он увлеченно рассказывал о далеких днях своего детства, молодости и зрелости. В его словах не было ни капли сожаления, напротив, чувство гордости переполняло его сердце. В каждом ответе этого простого человека на мои вопросы чувствовалось глубокое знание  жизни, ощущение ее смысла. Василий Емельянович оценивал вехи нашей истории, давал свои характеристики бывшим и нынешним руководителям страны, при этом часто повторял: «Тогда я был молодым, но сейчас я вижу все иначе».
В палате постоянно присутствовали его дети: Николай и особенно часто Владимир и Лидия. Навещала своего мужа и Раиса Алексеевна, в браке с которой он прожил 66 лет. Вообще у Василия Емельяновича большая и дружная семья, в которой есть и внуки, и правнуки. Все порядочные и воспитанные. А как любят они старика, как общаются с ним! И всегда на «вы». Сколько культуры в этих простых людях! Где такое увидишь в наших «звездных» актерах и политиках?!
Семья Середенко  - счастливая семья. Она, как мощное дерево с пышной кроной и корнями, глубоко уходящими в матушку-землю. Но многие из нас обычно мало знают о своих близких. И тогда, потеряв корни, мы становимся слабее, ведь наш род походит на покосившееся дерево с редкими ветками, под которыми не спрячешься от солнца. Не бойтесь задавать вопросы своим близким, торопитесь узнавать об их жизни, ведь именно они и есть наша биография, память и живая история. Вокруг столько лжи, что верить можно только самым родным, которые не обманут, не предадут, ведь мы с ними одной крови.
В свои годы Василий Емельянович не теряет чувства юмора. «Папа, Вы дождетесь пока принесут домашнего борща, или поедите больничную уху?» - спрашивает его дочь Лидия. На что он отвечает: «Давай попробую ухи, не понравится, так вылью и съем борща. Чего добру пропадать?»  И уж точно не теряет боевого духа. Так, уже на второй день после операции он просил своих детей приподнять его, а, в конце концов, привязал к спинке кровати простыню и, притягивая ее руками, принимал вертикальное положение без посторонней помощи. На третий день Василий Емельянович сообщил радостную весть: «Слушай, а я уже по коридору марширую суворовским шагом. Поднимаю ногу на сорок сантиметров, как по уставу». 
Во время жизнеутверждающих рассказов и действий Василия Емельяновича  удивительные метаморфозы произошли во взглядах нашего соседа Федора Афанасьевича. Незаметно для себя он переметнулся в стан оптимистов: повеселел, забросил свои унылые разговоры, а в глазах его заблестели искорки надежды и веры в то, что жизнь продолжается.
Родился наш герой 8 марта 1921 года, когда в Советской России вводили НЭП… Впрочем, пусть он сам все расскажет.

О детстве

Родился в Псебае. Мой прадед Ванька был солдатом Севастопольского полка, а потом стал приписным казаком. А мое потомство происходит от запорожских казаков. Я по сей день живу на старом месте. Мать вышла замуж в 1919 году, когда отец пришел с деникинского фронта. Во время отступления Деникина, отец не захотел уходить с ним за границу, а вернулся на родину, потому что здесь у него было все. По рассказу матери, он пришел домой, но через некоторое время его забрали большевики, подержали недолго и отпустили. В 1920 году на Кубани действовал генерал Фостиков. Его офицеры пришли к отцу и раненого увели в повстанческую армию. А потом их расколотили красноармейцы. По возвращении домой он был расстрелян большевиками. Спустя годы Емельяна Ивановича Середенко 1889 года рождения реабилитировали.
Детство до 1930 года у меня было очень хорошее. У меня дед, отец матери, служил в Петербурге, был офицером и зажиточным казаком. Дед служил, а бабка управляла в Псебае большим хозяйством. Дед из Петербурга присылал жалование. В 1930-ом году его раскулачили и сослали. В школу я не ходил, образование до седьмого класса я получил от деда. Два года пас телят в колхозе, а потом посмотрели, что я грамотный, и назначили учетчиком в бригаду. Работа была трудная. Надо было обработать 380 га, посчитать трудодни. Я не захотел такой работы, бросил. Мало платили там. Ушел коров доить. У меня руки были сильные. Коров было 20-25, но доились 15-18 и давали по 120 л молока. Вот этим я занимался два года до армии.

О революции
   
Со слов  матери,  мой дед хоть и служил при царе, но к царской власти не очень хорошо относился, а к советской – еще хуже. У моего дедушки было пять братьев. Один из них Тимоха учился в псебайской приходской школе, окончил ее с золотой медалью. Когда дедушка служил в Петербурге, он его устроил в кадетский корпус. К 1917 году, к этой заварухе, Тимоха был студентом. Он принял участие в революции. Когда дед узнал об этом, то сказал матери, что если встретит Тимоху, оторвет ему голову. Семья разделилась.
Как я отношусь к революции? Я человек не очень образованный, но считаю, что не надо было революцию делать. Мы людей свели друг с другом. А сколько их погибло! Брат пошел на брата, мы перерезали друг друга в этой революции. А чего мы добились сейчас? Мы людей разрознили, у нас сейчас людей нет. Мы сейчас на грани вымирания. Но революция ведь не просто так созрела. Значит, были какие-то недостатки, люди голодали.  Я прочитал много книг и знаю, что царское правительство тоже не больно любило народ, помещики угнетали крестьян, капиталисты эксплуатировали рабочих.

Служба в армии

Как я встретил войну? Слушай, я тебе вот что скажу: меня к войне готовили. Тогда у нас была хорошая допризывная подготовка:  ДОСААФ, ОСАВИАХИМ, нам выдавали значки ГТО (готов к труду и обороне).
В Мостовском комиссаром тогда был Цветиков, который служил раньше в деникинской армии  с моим отцом. Уже тогда были перебежчики.  Цветиков предлагал отцу бежать в Красную армию. Но отец был предан царю, не согласился, а Цветиков все же перешел на сторону большевиков. В начале 1940 года комиссар приехал к моей маме в Псебай и спросил, чем я занимаюсь. «Коров доит на ферме», - ответила мать.  «А сколько он будет коров доить? Надо ему образование давать». Цветиков  вызвал меня к себе в военкомат и предложил идти добровольцем в Красную Армию. Он обратился ко мне со словами: «Ты не смотри на то, что твоего отца расстреляли. Надо Родину защищать!»   
В то время в нас воспитывали веру в Сталина. Когда объявляли кого-нибудь врагом народа, мы не сомневались, что он действительно враг. Но прошло много времени, и я понял, что Сталин расстрелял немало невинных людей, в том числе и хороших офицеров: Блюхера, например, и других командиров. Поэтому в начале войны мы несли большие потери.
В мае 1940 года меня определили в полковую школу города Боброва Воронежской области. Там я проучился шесть месяцев. Потом нас распределили по дивизиям и полкам. Я попал в воинскую часть 1863, которая находилась в Боброве. Меня определили в конную разведку.  Там же мы обучали молодых бойцов. Политическую работу нам не доверяли, ей занимались политруки.
В 1941 году, 1 мая, нашу часть вывели на площадь в Боброве для участия в демонстрации. Вернувшись, мы пообедали, а потом нас повезли на вокзал, где погрузили в пустые вагоны и отправили в Западную Украину, Станиславскую область, город  Долина, что на венгерской границе. На площади, куда нас привезли, стоял памятник великому русскому полководцу генералу Брусилову. Недалеко от площади находился лесок, где мы и расположились. Нам было поручено заниматься разведкой. В то время много было шпионов, каждую ночь приходилось восстанавливать уничтоженную ими связь. Здесь нас также учили саперному делу, подрывать мосты и железные дороги на случай отступления. До войны оставалось две недели.

Начало войны

Поздно вечером, 21 июня, когда мы легли спать, поступил приказ срочно ехать в часть. Находилась она километрах в тридцати от штаба. По приезду мы снова улеглись на койки. Наступило воскресенье,  22 июня, а в этот день подъем был позже обычного. Старший сержант, выйдя из палатки, увидел два летящих самолета. Он вернулся и доложил лейтенанту, что пролетели самолеты с черными крестами. А лейтенант ответил: «Да, кто их пустит?!» Самолеты развернулись  и через некоторое время начали бомбить. Так началась война. Нас по тревоге повезли на заставу, которой командовал генерал Жлоба. Простояли мы там около недели. Нам пришлось сражаться не с немцами, а с их союзниками венграми. На передовой я не был, так как находился в штабе, но знаю, наши хорошо поколотили этих мадьяров. Потом пришел приказ отступать. Как стали отступать, как начали терять своих ребят!  Отступали аж до самой Винницы, где заняли оборону на небольшой высотке. «Пощипали» мы там немножко немцев. Отбили у них две машины: одну со снарядами, другую -  с канистрами бензина. Тогда я уже был не при штабе, а минометчиком в пехотной роте. Мы понесли большие потери, и донесения возить уже стало  попросту некому и некуда.

Вера в победу

Когда немец подошел к Москве нам ничего не сообщали. Лишь отбросив  фашистов от столицы, эту весть разнесли по всем фронтам. Ничего мы до этого не знали. Тогда мы впервые почувствовали, что чего-то стоим. Вначале мы еще не умели воевать, к тому же не хватало техники. Немец нас окружал танками. Он проходил за час 60 километров, а нам это расстояние пешком приходилось идти сутки. Я не могу сказать о наших офицерах ни плохого, ни хорошего, потому что у Гитлера уже был опыт, он захватил пол-Европы. Но особенно солдатский дух воспрял, когда мы узнали о победе под Сталинградом. Тогда мы почувствовали себя непобедимыми.

Освобождение Европы

Первая страна, которую я освобождал, была Польша . У города Апостолов нам надо было взять высоту. Кругом лежало множество трупов. На этот участок, который мы должны были захватить, пригнали полк штрафников. Оказались они здесь  за то, что командир полка оскорбил командующего. Штрафникам, по слухам, удалось взять эту высоту с малыми потерями. После и мы взяли этот город без больших потерь.
После Польши была Молдавия. Множество боев там провели. Потом Румыния, Венгрия. Взяли Будапешт, затем нас перекинули в Болгарию. Шел уже 44-й год. В Молдавии, в отличие от нашей территории, мы не голодали. Однажды командир, увидев пастуха со стадом овец, сразу же приказал их конфисковать и накормить солдат. Сами молдаване хреново жили, это я честно скажу. Одевались они плохо. Вот у Гитлера румынская армия была, так она вообще никуда не годилась. Это потом они стали нашими союзниками, прогнав своего короля. Румынские солдаты были очень осторожными, в отличие от наших. Наши – сорви голова, лезут, куда просят и не просят. В Румынии народ жил тоже плохо, лачуги у них были паскудные. А вот в Венгрию когда вошли, то увидели, что люди там живут зажиточно. Венгры были сплоченные, к нам относились недружелюбно. Ночью мы не могли по одному ходить: обязательно кого-нибудь убивали из наших. Выбив немца из Венгрии, мы заняли оборону и принялись собирать трофеи. У меня была бутыль объемом три литра, с нею я отправился искать вино. С собой взял только пистолет. Смотрю, выскочила мадьярка. Я ей крикнул. Она перепугалась. Мы знали, как попросить вино по-венгерски. Я ей говорю: «Вино». Она повела меня. Мы пришли на большой склад. Там стояли две бочки вина. Вообще-то нам запрещали брать вино, потому что им часто травили русских солдат. Она подает мне кружку, а я ей: «Пей первой». Она немного выпила, а я не стал и, налив вино в бутыль, отнес нашим. Венгры - очень красивые люди, но злые. Вот болгары -  это наши. Как только вступили туда, они нас: «Братушки, братушки».  Австрийцы тоже люди положительные. Хотя и враги, но относились к русским хорошо. И мы к ним нормально. Когда война закончилась, даже вышел приказ  – ни в коем случае у австрийцев не мародерничать. Раньше, находясь в других странах, солдаты позволяли себе всякие нехорошие дела, вольности. Тогда я считал, что все союзники Гитлера – враги, хотя теперь понимаю, что они боролись за свое существование, как и мы. Это была война.

Голод -  не тетка

Как-то мы и немцы находились в полукилометре друг от друга. Заняли оборону. Рыли вручную траншеи в рост человека, для офицеров делали блиндажи. Солдаты находились в окопах. И дождь идет, и снег идет – все в окопах. Когда нас утюжили танки, спасали эти окопы.  Шел 1942 год. Кормежка в это время, в отличие от 41-го, была плохая. Начнем спрашивать: «А почему ужина нет?»  Да, немец, говорят, налетел и разбомбил нашу кухню. А если и привозили, например, борща, так там была одна вода. Конечно, как такую армию накормишь?! Это я сейчас понимаю, а тогда не понимал. Итак, между нашей и немецкой линиями обороны лежала убитая лошадь.  У меня был друг, беспризорник, моего возраста.  Лежим мы в окопе и смотрим на эту лошадь. От нас до нее было метров двести – триста. Ползти же за линию обороны считалось дезертирством, могли расстрелять. Я терпел, терпел – не вытерпел. Жрать-то хочется! Я пополз к этой лошади. Она замерзшая была. Отрезал ей ногу, приполз в окоп и с жадностью ел это сырое, мороженое мясо, да  с таким аппетитом! Что ты там, господи?! Мы всем взводом съели мясо, а утром меня на гауптвахту посадили. Вот так! Пришел старший политрук читать мораль, а потом усмехнулся и говорит: «Да, голод -  не тетка».  А мораль читать надо. Но как ее ни читай, все равно всю лошадь съели.

О плене

В плен не так просто попасть. Если немец разбивал какой-нибудь полк, здоровые люди успевали уйти, а больные и раненые оставались в окружении. А иной раз просто не было возможности избежать плена. Как таких людей можно называть «врагами народа»? Ведь они не по своей воле сдавались, не пришли, не сказали: «Гитлер, возьми нас к себе!». Я думаю, что люди, попавшие в плен, не предатели. Все, кто не считал себя виновными,  рано или поздно возвращались на Родину, а предатели оставались за границей.

День Победы

Войну я закончил в Австрии. В ста двадцати километрах от Вены мы встретились с американцами. По договору Вену разбили на 4 сектора: американскую, английскую, французскую и советскую. Через нашу зону проезжали американские и английские автомобили. Мы удивлялись этим машинам.  Во время войны американцы помогали нам техникой и продовольствием. Война заканчивалась, а нас продолжали муштровать, чтобы показать американцам, что у нас сильная армия. Мы так усердно занимались, что они действительно удивлялись.
День Победы я встретил в Австрии. Это была такая радость! Все стреляли в воздух из винтовок, подкидывали шапки, танцевали, кувыркались. Но было среди нас и много дураков. В австрийских погребах хранилось много древесного спирта. Когда пришло известие об окончании войны, наши солдаты решили отметить праздник и сдуру напились этого древесного спирта:  у кого руки отнялись, кто ослеп, а кто и умер. Наши командиры и полковники даже выводили части за город, чтобы избежать этих безобразий. Сам я не пил, берег себя. А вообще, Австрия культурная страна, даже по сравнению с Германией. Везде у них порядок в городах, все ухожено и покрашено.

Моя демобилизация

Демобилизовали меня в третьей очереди, в 1946 году. Выдали десять метров материи, 10 кг муки и 5 кг сахара, 2 банки консервов и сто сигарет, а также семь с половиной тысяч рублей. Командир роты подарил мне серую офицерскую шинель. Он хоть был и младше меня на два года, а называл «сынком». Выданные деньги не были такими уж большими, к тому же я их еще и проиграл… В очко. 
Всех демобилизованных собрали вместе в одном помещении. Днем казначей выдал деньги, и вечером часть солдат собралась играть в очко. Я никогда в очко не играл, а ребята мне говорят: «Василий, садись играть!». А я им отвечаю, что никогда в карты не играл. «Научим! Или струсил?» Скрипя душой, сел. Ну, научат, так пусть научат. Они учили, учили, и я проиграл эти деньги. Лежу ночью и думаю: а с чем же я поеду домой? Утром пошел в штаб полка. Там дежурил знакомый лейтенант. «Середенко, а ты чего пришел?» «Хочу к командиру полка обратиться». Командир поинтересовался: «А ты что, хочешь сверхсрочно остаться служить?» Я опустил глаза и сказал, что мне нужно ехать домой, а денег нет. «Как так нет?! Вам же казначей выдал?!». «Выдать-то выдал, да я их в очко проиграл».  Да, как он взбесился, ногами затопал: «Да я вас, мерзавцев, всех, кто играл в очко, могу оставить еще служить на год!» Заорал на дежурного и приказал привести всех этих «мерзавцев» в штаб. Привели всех и построили. Командир обратился к нам: «Ведь я воевал с вами, а вы обобрали своего товарища! С чем же он поедет домой?». Отчитал мораль и приказал вызвать казначея. Казначей снова выдал мне деньги, а вечером ребята собрались и на выигранные у меня деньги купили вина. С тех пор на деньги я не играю.

После войны
   
Прибыл я в Псебай в июне 1946-го. Месяц отгулял, а потом меня вызвали в военно-учетный стол. Сказали, устраивайся на работу, иначе будешь лес рубить. В Псебае  в то время организовывался гипсовый рудник. Туда меня и устроили. Сначала работали кирками и лопатами, потом стали гипс взрывать. Платили хорошо. Пять лет там проработал. Познакомился с будущей женой. У нее было пять сестер и два брата. Ее мать умерла, и она осталась самой старшей в семье. Мне тогда было 26 лет, по улицам шляться уже не тянуло, хотелось создать семью. Я посоветовался с матерью. Она согласилась.
Работа на руднике было тяжелой, нужно было набить ежедневно камня  10 т и погрузить в машины. Платили за это 18 р, 20 к.. Бывало, грузили и по 20 т, чтобы больше заработать. Сначала нас подвозили до рудника, а потом перестали. От Псебая до него было шесть километров. Я уволился.
В то время рядом со мной жил лесничий. В 1951 году в наших местах стали строить зубропарк, вот он-то и предложил мне принять участие в его строительстве.  Я согласился. Заповедник находился в горах, в девяноста километрах от Псебая. Красивое место. На надо было огородить сто гектаров. Три месяца строили. Наступил 1952 год, работа закончилась, и пора было увольняться. Наша контора находилась в Майкопе. Когда я пришел за расчетом, мне предложили поработать егерем. Это означало, что нужно переезжать в лес. К тому времени я обзавелся хатой, купил корову, к тому же у меня было двое детей: Лида и Николай. Надо было посоветоваться с женой Раей. Она сказала: «Ты так наработался, столько камня перетаскал, поедем в лес, хоть отдохнешь на свежем воздухе».         

Лесничество

В лесничестве надо было ловить браконьеров, охранять Кавказский биосферный заповедник. Четыре раза в месяц по пять дней требовалось выезжать в лес и там ночевать. У каждого лесника был свой обход, нужно было проверять границы заповедника. Территория заповедника огромна и  равна площади Швейцарии. Заповедник был полувоенный и  делился на четыре лесничества в соответствии со сторонами света. Правила в нем были суровыми: если я встречал человека с ружьем, и он по моему приказу не бросал оружие, то я имел право стрелять.
В 1952 году в заповеднике начал действовать зубропарк. Во время войны зубров оставалось всего семь голов. Их тайно сохранили от фашистов. А когда немцы отступили, зубров начали разводить. Нам поручили отогнать этих животных в зубропарк. Места там потрясающей красоты. Большая поляна, куда мы гнали зубров, находилась  на месте слияния трех рек Малой Лабы, Ачипсты, Умпыр. Зубры – это не обычный скот. Они упрямые, дикие, сильные и могут напасть на людей. В операции участвовало 25 человек. Специально для перегона  мы построили мост через реку Умпыр. Но вместо того, чтобы идти по мосту, зубры начали спокойно переходить реку вброд. Двадцать восемь голов пригнали мы на алоусские поляны. Когда я ушел из заповедника, их было уже полторы тысячи.
Заботиться о зубрах оказалось не так-то просто: нужно было заготавливать сено, сажать свеклу, которую они тоже любили. Как-то раз  приехал к нам новый научный сотрудник, немец. Голодный с дороги, а столовой у нас там не было. Меня попросили накрыть стол. Мы сомневались, кормить ли приезжего мясом. Что он подумает? Вроде бы от браконьеров заповедник защищаем, а сами мясо едим. Но начальник сказал: «Бог с ним, давай уже мясо, Василий». А мясо было дикой свиньи. Как раз за столом заговорили о том, что пора уже косить сено для зубров – тонн двадцать пять. Так мы не только зубрам, еще и оленям сено косили. А немец и удивился: «Какой дурак косит для диких животных сено? Они же сами должны заботиться о себе, добывать пропитание, накапливать жир?» Вскоре из Майкопа пришел приказ – сено не заготавливать. Мы были очень рады, что нас избавили от этой тяжелой работы.
В заповеднике также занимались наукой. Лесникам поручали вести наблюдения за животным миром и ежемесячно писать отчеты. Для нас это было обузой, ведь в нашу задачу входило ловить браконьеров, охранять заповедник. Иногда мы писали в отчетах правду, а иногда занимались отписками, то есть попросту что-нибудь выдумывали
Несколько раз к нам приезжал министр обороны СССР, маршал Гречко. В заповеднике был построен домик для него. Здесь он охотился на туров, которых мы для него сгоняли. Специальные люди потом разделывали туши, заворачивали в мешки, и министр увозил их в Москву.
В лесничестве я проработал двадцать лет.

О смерти Сталина

 Когда Сталин умер, я был на кордоне «Третья рота». Там как раз в палатках жили геологи, а у них был радиоприемник. Уходя на работу, они оставляли его мне. Как-то утром моя жена Рая включила радио. Там передали, что умер Сталин. Я выскочил из дому и сообщил геологам об этом известии. «Да ты что?!» - сказали они и кинулись в дом. Никто не плакал, может только какой геолог. Я был и рад, и не рад. Когда воевали, то идя в бой, одни кричали «За Родину!», другие – «За  Сталина!», а третьи – «За черта рябого!». Тесть мой приехал на кордон и говорит: «Сталин умер, может быть, легче станет?»

Хрущев

Я был в заповеднике, выполнял все приказы, и мне было все равно, кто был в Кремле: Хрущев, или не Хрущев! Надо было детей воспитывать. А что мне сильно нужен был тот Хрущев? Он мне, как зайцу стоп-сигнал.

Гагарин

О Гагарине мы узнали по радио. Отнеслись к этому с восторгом.  У нас был там баптист один, Жора. Когда Гагарин уже вернулся из космоса, этот богомол и говорит: «Емельянович, а ты знаешь, что Гагарин облучился? Теперь ему долго не жить». Вот чудак! Мы радовались, когда наши создали атомную бомбу, чтобы американцы нас не тормошили. Мы гордились тем, что наша страна поднимается.

Брежнев

Когда пришел Брежнев на престол,  как-то все немного рухнуло, стало не так строго. Нам не положено было мясо есть, а мы ведь ели. Вырос достаток. При Хрущеве ели кукурузу, а здесь колхозы стали зерно получать.  Люди немного вздохнули, почувствовали себя свободными.

Горбачев

А Горбачев дурак! Когда в первый раз я его увидел по телевизору, он что-то говорил и размахивал руками. Ну, какой же царь руками машет? Дурак. Я часто его слушал. Вот, говорит, заводы у нас не годятся. Хорошо, наши заводы плохие, по сравнению с Западом. Я не возражаю. Но ведь после войны мы получили столько хороших станков от немцев. Приведу случай. В 1946 году в Австрии на большом заводе, где выпускали немецкие танки, нас заставили разбирать оборудование. Что мы там: Ванька да Гришка? Не разбирается станок, так мы ломом гайки сбивать. Немец, который 30 лет проработал на заводе, увидев это, стал топать ногами, вызвал генерала, переводчика и сказал, что лучше сам все аккуратно разберет, упакует, документацию предоставит, привезет в Советский Союз и сам установит. Нам поручили только грузить, да носить. Генерал тогда сказал: «Мы же варвары…».       
 У нас колхозы были построены, вся промышленность построена. И мы гордились этим, а Горбач нас обгадил с ног до головы.

Ельцин

Как это так могло случиться, что распалась великая страна? Понятно, что некоторые республики вроде Туркмении и других, нахлебниками были. Но,  выйдя из Союза, они до сих пор ими и остались. Жалко, что разорвали на части наш кровный народ: белорусов, украинцев, русских. Зачем же делали этот договор Ельцин, Шушкевич и Кравчук? Еще Богдан Хмельницкий  присоединил Украину к России, а такое говно разорвало.

Путин

Многие сейчас ругают Путина: то не делает, это…  Но ему сейчас очень трудно руководить. Потому что мы все стали грамотными. Раньше люди были темные, в политике не разбирались. Сказали бы тогда: «Васька, иди туда». И шел, куда скажут, не раздумывая. А нынешнее поколение так не заставишь.

О молодежи

Мне платят пенсию хорошую, я не жалуюсь. Но вот молодежи сейчас плохо. Мой сын точит пилы, получает 15 тысяч.  Что это за зарплата?  А у него дети, дом.
Сегодня телевидение развратило народ. Надо показывать умное, для людей полезное. А что показывают? Про наркоманов, убийц. Зачем молодежи показывают убийства? Мы и так научились людей убивать. Телевизор штука хорошая, но цензура тоже нужна.
Молодежь созревает по времени. Ну почему раньше коноплю сеяли все колхозы, и никто ее не курил? Никогда и не думали об этом. Знали только, что конопля лечебная, из нее масло делали. А сейчас только курят ее. Мак раньше рос повсюду. Мы ели его зернышки. Он помогал от бессонницы. Даже был праздник Маковей, когда люди пекли пампушки, толкли в ступе зернышки мака, мешали с медом и раздавали всем желающим. Сейчас мак превратили в наркотики.

О справедливости

На фронте не было справедливости. После боев подсчитывали потери и спрашивали у оставшихся, кто из них комсомолец, кто коммунист, для награждения орденами и медалями.  Простых не дюже жаловали наградами. Как-то в 1942 году нам выдали бутылки с зажигательной смесью. Я поджег танк. Мне хотели дать орден, ведь уничтожить танк было большим делом. Меня вызвали в политотдел, а те отправили запрос в Мостовский район, чтобы выяснить,  кто я такой, из какого сословия. И вот, только из-за моего происхождения и беспартийности  вместо ордена наградили медалью «За отвагу». Несправедливо…
Расскажу еще историю. В ноябре 1949 года в гипсовом руднике на собрании подводили итоги работы. Директор попросил всех бригадиров остаться. В столовой накрыли стол: водка, закуски. Одного из нас должны были наградить Орденом Трудового Красного Знамени. Наградили члена партии Богородского. Когда все немного подвыпили, он стал хвастаться, что добывает больше всех камня.  А председатель профсоюза говорит: «Это не ты должен носить орден, а Середенко Василий». Тогда и директор наш Иван Кондратьевич с досадой произнес: «Эх, Васенька, я ведь не хозяин. Это там наверху в партийных органах так решили». Какая справедливость?!


О советских выборах

Работал я на гипсовом руднике честно. Нас было восемь бригад, 64 человека. В один из осенних дней 1949 года прибежал мастер и попросил не расходиться - будет предвыборное собрание. Вот подъехала машина, оттуда крикнули: «Середенко, садись в «бобик», тебя директор вызывает». В кабинете директора оказались я и еще один передовик производства. Приехали представительные люди, и директор сказал: «Васенька, тебе выпала честь выбрать депутата в Верховный Совет». «А кого мы будем выбирать, Иван Кондратьевич? Тебя, что ли?» Он как засмеется. «Мы тебе дадим инструкцию, а как будет собрание, ты ее и зачитаешь». На собрании было  человек триста. Поднялся я на трибуну и говорю: «Товарищи, мне, как стахановцу, выпала честь выдвинуть кандидатом в депутаты  Верховного Совета прокурора Краснодарского края Михайлова». Вот тебе и выборы…

О Боге и вере

Вот придавило меня сегодня, я и говорю «Господи, да помоги!». А если глубоко заглянуть в душу и вдуматься, все это дурман. Никакого Бога нет. Он придуман для того, чтоб мы боялись, каялись, были послушными. А в сердцах, конечно, Богу можно помолиться и дома, и в церкви, на улице. Если он есть. Я никогда Бога не ругал, но никогда его и не видел. Когда приспичит, я верю. А если с научной, и человеческой точки зрения разобраться, то все не так. Мне тесть приносил старую Библию. Прочитай, говорит, какое-то откровение там. Я прочитал и понял, что все написано для того, чтобы люди были покорными. Там все пророки были еврейские. Значит евреи боги, а остальной народ -  рабы. Вот как про это думать? К примеру, мусульмане - божественные люди, в Аллаха верят, молятся в мечети.  А потом какой-нибудь охламон из них взрывает людей. Какое это богопослушание, когда ты совершаешь убийство? Или, вот, те девушки: им бы детей рожать, а они на себя мины вешают и убивают других. Какое же это богопослушание? 

Жизнь продолжается

Я когда в больницу попал, не хотел жить, как тот дед, который сейчас лежит напротив и стонет. Такие страшные боли я испытывал, да в такие годы. Я просил: «Господи, ну ведь у нас врачи – умные люди. Почему не сделать таблетку, чтоб человек выпил и спокойно умер?» А сейчас я немножечко очапался. И хочется еще пожить. Я тебе все напрямую говорю, как на душе. Как попу причащаются, так и я тебе о всей своей жизни, о грехах рассказываю.

О детях

Дети мной довольны, я их учил, помогал им. Среднему сыну отдал дом. Дочь приехала из Сибири, хотели дом в Славянске купить, а денег нет. Я им выслал денег. Я не заметил, как быстро выросли, повзрослели, разлетелись в разные стороны мои дети, но знаю, они все хорошие.

О России

Еще мой тесть предсказывал приход Горбачева, всю эту разруху, говорил, что Россия будет до тех пор страдать, пока не придет к власти женщина-царица. Новому поколению нужна женщина. А когда это будет, тесть и сам не знал. Мы не верили ему, думали, что это сказки, прибаутки. А оно все сбылось. Матушка-Земля – кормилица, а люди – ее дети. Если царицей будет женщина, разве даст она свой народ, детей своих в обиду? Хоть я человек малограмотный, но я общался с умными людьми и много чего слышал от них. Я и сам не дремал: интересовался немного политикой.
Может, когда-нибудь люди наши образумятся. Вся мелкота отомрет. Дай Бог, чтобы люди наплодили детей, и чтоб наша Русь процветала. Ведь мы, русские, ничего не значим сейчас, нас никто не уважает. Хотя Сталин и был грузином, но наш русский народ уважали. Почему в царское время Россию уважали? Потому что она была сильная. А потом пришли негодяи и развалили нашу империю. Я не одобряю Ленина. Разве можно было такую империю развалить? Разве нельзя было сделать как-то по-иному, чтоб люди жили в мире, не совершали братоубийство? А что получилось? А тут еще эта проклятая война, в которой мы потеряли прекрасных, молодых людей.      Я не любил советскую власть, но я любил свой народ. Я воевал за свой народ. И буду гордиться нашим народом, дай Бог ему жизни.

P. S.

Я предчувствовал, что расставание с Василием Емельяновичем будет трудным. Уходя, я пожал руку Федору Афанасьевичу и пожелал ему быстрого выздоровления. «Спасибо, сынок!» – услышал я в ответ. Затем подошел к койке, на которой сидел Василий Емельянович, и обнял его. Слеза скатилась по моей щеке. «Эх, сынок, вот бы поговорить с тобой еще три дня. Без тебя будет скучно», - сказал он на прощание. Это были слова человека, который за эти несколько дней стал для меня близким и дорогим, образцом мужества, стойкости, верности, любви к семье и своему народу.  Если есть Бог, то пусть дарует нашим старикам достойную жизнь без болезней.