Любовь к мудрости

Мудр тот, кто знает не многое, а нужное.
Эсхил

     Известно, что дословно с древнегреческого «философия» означает любовь к мудрости. Однако, о какой любви и о какой мудрости так давно идет речь? Видимо, сами философы, не понимая этого до конца, так и не пояснили, хотя бы для себя, что же следует считать основным предметом философии. Не договорившись об этом еще в далеком прошлом, они затем не раз брались и отрицать существование такого предмета, и  безуспешно искать ответы на множество других, не менее важных, на их взгляд, вопросов. Однако, так и не решив окончательно, что же из себя представляет философия, теперь, судя по всему, предлагается под такими понятиями как «любовь», «мудрость» понимать каждому свое. Каждому предлагают иметь только свою любовь и свою мудрость, как это сложилось еще во времена немецкого философа Шопенгауэра, который, толи от большой «любви», толи от большой «мудрости», называл своего коллегу - «бездарный шарлатан Гегель». Неудивительно, что с тех пор становилось всё труднее понимать, каким образом философствование предоставляет возможность любому человеку полюбить нечто, называемое «мудрость». Из немецкой классической философии так и останется непонятным то, для чего испытывать такое запредельное чувство, как любовь, если мудростью достаточно просто овладеть. Философию, созданную западной и, прежде всего, немецкой культурой мышления, трудно переоценить; но надо признать, что любовь она отвергала за ненадобностью или, в лучшем случае, придавала ей прикладной характер. Немецкие философы любви чурались, поскольку она как элемент, достойный серьезного внимания, как необходимое понятие, в их философские системы не вписывалась. Поэтому там содержатся интересные для истории философии догадки, предположения о том, что означает основной предмет в  таком удивительном  для человека занятии как  философствование. Долго перебирая разных «кандидатов и кандидаток» на роль своего основного предмета, немецкая классическая философия страстно стремилась овладеть мудростью.  Но, как и любая другая рациональная страсть, она каждый раз только изменяла предмету своего очередного вожделения, а поэтому  любовь в немецкой классической философии отсутствует. Позже это отразилось на различных достижениях науки, техники  и  определило направления их использования. «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». И хотя эта фраза принадлежит И. В. Мичурину, она в полной мере отражает ту неуёмную страсть обладания властью над природой, которую получил человек от немецкой классической философии.

     В настоящее время движение философской мысли продолжается как процесс и результат взаимодействия массы разрозненных взглядов, споров, разногласий. Безусловно, и такое неупорядоченное движение приносит свой положительный результат. В этом движении есть своя логика, история, что создает картину напряженной интеллектуальной жизни многих поколений, их преемственность. Однако, оно продолжается по инерции и порождает, как и прежде, исключительно образы, связанные со страстным желанием человека завладеть некой «чашей Грааля».  Её мифический образ по-прежнему влечет к себе культурой мышления прошлого,  когда человек безуспешно пытался соединить в единое целое свой дух авантюризма, приключений, неупорядоченную игру фантазии и зарождающуюся науку. В этом стремлении осталось всё и, в том числе, осколки мифологии, мистики и религии. Оно является символом высокомерия человека, желанием его «Я» возвыситься над ВСЕМ. Являясь носителем примитивного мировоззрения и, во многом, ущербной философии, он продолжает считать, что только избранные могут обладать исключительными знаниями. Всякий недостойный, приблизившийся к святыне, будет наказан, а ее тайна вот-вот откроется лишь самым мудрым и самым достойным. Никого не смущает, что предназначение философии так и остается неопределенным, в то время как её «чаша» уже до краев переполнена такими философскими идеями, которые, в конечном счете, сводятся к тому, что   жизнь человека радостна, но, увы, лишь для тех, кто не познал её. Но на таком архаичном фундаменте может существовать исключительно рациональный, рафинированный образ философии, где так и будет отсутствовать «одна, но пламенная страсть» - любовь к мудрости.

Все согласны с тем, что наука вышла из философии. Но еще до их расставания, в далеком прошлом, и у философии, и у науки основной предмет был один – движение, изменение, развитие ВСЕГО. Наука нашла собственный инструментарий, который стал применяться для исследования отдельных частей, фрагментов, элементов, взаимодействий ВСЕГО. Научный инструментарий придал качественно новый импульс научно-техническому прогрессу, который стал двигателем  развития всей цивилизации. Там, где прогресс был особенно глубоким и интенсивным, жизнь людей изменилась качественно. В отличие от разнообразных фундаментальных и прикладных наук философия осталась в одиночестве, а свой инструментарий познания ВСЕГО ей усовершенствовать так и не удалось. И понятно почему.  Для философии, в отличие от науки, ВСЁ – это действительно ВСЁ, а не только части, фрагменты, элементы, взаимодействия. Колоссальные усилия, предпринятые разными философскими школами, изменить ситуацию не могли, поскольку это требовало от философии усовершенствовать свой инструментарий. Для этого нужны были новые знания об окружающем Мире и их переосмысление. Таких научных знаний долгое время не былое, но они постепенно накапливались с самых разных направлений. Философия перешла в своеобразный режим «ожидания», наблюдения, интерпретации  успехов, которые приносил научно-технический прогресс. 

     Породив науку и затем, пребывая в режиме «ожидания» длительное время, философия постепенно утрачивала свою фертильность, т.е. способность к рождению нового. И нет ничего удивительного в том, что, так и не дождавшись от философии нового слова о своем основном предмете - движении, наука сама позже заговорила об изучении ВСЕГО. Шло время, но оказалось, что наука, как и философия, не обладает таким инструментарием, который позволил бы ей приступить к познанию движения такого необъятного объекта. Тот, который был для науки традиционным и привычным, опирающийся на математику и эксперимент, оказался малоэффективным, а порой и бесполезным. Стало очевидным, что наука без философии не способна решать столь масштабные, амбициозные проекты как познание ВСЕГО. Оставив философию позади, наука достигла громадного прогресса в познании окружающего Мира по частям, но вот синтез ВСЕГО из частей ей одной оказался не под силу.

Развитие философии и науки состоялось благодаря тому, что человек способен выдвигать такие утверждения, которые не требуют доказательства – аксиомы. Конечно, аксиомы в философии и науке формулируются по-разному. Но было время, когда они мало чем отличались, например, понятие точки в математике и воли в философии Шопенгауэра. Это  различие стало заметным, когда наука начала обретать самостоятельность и покидать область философии в ареоле математики. Оставаясь в одиночестве, философия долгое время развивалась экстенсивным образом и по инерции. Каждый философ пытался выстроить свою философскую систему, зачастую только на критике своих оппонентов. В то время, когда наука осваивала новый, интенсивный путь развития, используя для этого математику, дальнейший путь философии оказался проблематичным, отягощенным собственной фертильностью. Всё это усугублялось еще и тем, что в среде философов утвердилось крайне консервативное мнение, что математика в философии не применима. Обособление от науки привело к тому, что в обход философии начали развиваться такие специфические науки как синергетика, теория систем, теория информации и т.п. Однако, и этот обходной маневр науки оказался не совсем удачным, поскольку замыкался решением не всеобщих, а частных проблем. Наиболее «продвинутые» ученые понимали, что без философии проблему развития ВСЕГО решить не удастся, но и изменить, осовременить как-то взаимосвязь философии и науки без математики не получится. Для того чтобы философии «соответствовать», она должна как-то принять в свой инструментарий математику, но, к сожалению, её методологию философы для себя не приемлют до сих пор. Между тем, вхождение математики в философию неизбежно должно состояться. Иной альтернативы для развития и науки, и философии просто нет. Однако, для этого нужна особая синтетическая аксиоматика, которая позволила бы языком, понятным для математики и философии, сформулировать единый образ движения не частностей, а ВСЕГО. Причем, такая аксиоматика должна быть минимальной  и настолько всеобщей, чтобы в своей базисной основе содержать единственную аксиому о движении, в которую придется … поверить. И хотя любая аксиома принимается на веру, тут случай особый. Придется поверить в невероятное, в то, что в единственной аксиоме сосредоточена базисная структура движения ВСЕГО – материи и Духа.
 
Известно, что новые аксиомы в науке приживаются трудно, очень болезненно. В качестве примера достаточно вспомнить  классический случай с аксиомой Н.И.Лобачевского о параллельных прямых. Отличие геометрии Н.И.Лобачевского от привычной, известной со школы евклидовой геометрии в следующем. В евклидовой геометрии через точку проходит только одна прямая, параллельная заранее указанной прямой, а в геометрии Н.И.Лобачевского — много таких прямых. Аксиома о параллельных в версии Евклида превращается в аксиому о параллельных в версии Н.И.Лобачевского, если заменить единственное слово: «нельзя» на слово «можно».  В результате получим, что «через точку, не лежащую на заданной прямой, можно провести более одной прямой, параллельной этой заданной прямой». «Для чего же писать, да еще и печатать, такие нелепые фантазии?...» - возмущались ученые мужи. «Новая геометрия…написана так, что никто из читавших её почти ничего не понял» – утверждали коллеги Н.И.Лобачевского. Труды Н.И.Лобачевского не просто не были признаны современниками, но подверглись прямому поношению. История науки  помнит таких случаев предостаточно, когда научному сообществу было ох как непросто принимать подобные «нелепости».

     Аксиому о базисной структуре движения ВСЕГО, вероятно, принять будет намного труднее. И действительно, разве можно себе вообразить, что за единственной, да к тому же простой, аксиомой  может скрываться  бесконечная сложность движения ВСЕГО – материи и Духа! Разве можно себе представить, что основные физические константы могут «сходиться» и «исходить» из одной  безразмерной константы! Неужели всего лишь единственная аксиома может быть той самой «точкой опоры», о которой говорил еще Архимед - великий физик, математик, философ глубокой древности! Его слова буквально переводимы так: «Дай, где стать, и я поверну Землю». На деле это означает: человек способен перевернуть своё представление о Мире, движении материи и Духа.  «Этого не может быть, потому, что глупость!» - скажут опять возмущенные ученые. «Да это - шарлатанство!» - воскликнут философы. И в такой их реакции не будет ничего удивительного, поскольку наука обычно именно так и воспринимает новое. Что касается философов и иных интеллектуалов, то им следует прочитать внимательно Библию и понять в ней намек на то, чем и почему содержание первой её главы отличается от второй. Это  отличие состоит в том,  что в первой главе Творец создает человека по своему образу и подобию, а во второй главе - из якобы праха земного, иными словами из гнили, тлена, перегнивших останков, грязи. Библия – это история цивилизации, где люди поверили, что созданы не по образу и подобию, а из такого вот праха земного. История этой цивилизации трагична, поскольку начинается с убийства братом брата, а завершается её гибелью, апокалипсисом.   

Творец создал своей премудростью весь МИР и  не может не любить своё творение. Подобная любовь человека к мудрости - это дорога к Творцу, где движение Духа и материи разделяет Гармонию и хаос, Истину и заблуждение, Жизнь и смерть.