Поступок

                АНАТОЛИЙ МУЗИС

                П О С Т У П О К
                (рассказ геолога)
                .....................................
                1984г.

                О нравственном подвиге, об увлеченности,
                о трудностях и испытаниях,  выпавших на
                долю исследователей, предварявших стро-
                ительство  Байкало-Амурской  магистрали.

   Мой приятель, Иван Нюкжин - геолог. Дома у него много красивых камней, це- 
лая коллекция.  Те,  что поменьше  расставлены вдоль стен  комнаты на узеньких
стеклянных полочках, вечером их подсвечивает настольная лампа; те, что поболь-
ше стоят на шкафах, серванте, лежат на письменном столе. Камни отполированы
и притягивают глаз разноцветьем и узорчатостью. На них можно смотреть беско-
нечно, как на огонь костра.
   В коллекции есть образцы байкальского нефрита,  темно-зеленого, с разводами,
подобными  окаменевшей  зелени  лесных озер;  колымские  сердолики,  кроваво-
красные, тревожные, и оранжевые теплые, как весеннее солнце; тиманские агаты,
дымчато-голубые, с кристаллами кварца, словно узоры на окне в морозную зиму;
уральская яшма,  кирпично-красная с бирюзовыми  прожилками;  армянский чер-
но-красный обсидиан,  полосчатый,  будто в ночное небо взвиваются желто-крас-
ные языки огня.
   И среди этих ярких, удивительных,  неповторимых камней,  каждый из которых
мог составить честь минералогического музея, один, с виду ни чем не примечате-
льный. Обыкновенный, не отполированный обломок жильного кварца. Правда, в
нем поблескивают включения пирита, о которых так и хочется сказать: "Золото!". -2-
Но пирит всего лишь железистый минерал. А лежит обломок кварца на самой вид-
ной полочке, среди самых красивых камней. И полочка - над письменным столом,
то-есть все время перед глазами.
   Мы не виделись с Иваном около десяти лет. Его лоб стал более выпуклым, а во-
лосы на висках седыми. Только брови оставались по-прежнему густыми и темны-
ми.  Синий спортивный костюм  уже не мог  скрыть того,  что называют "животи-
ком". Мягко облекая неприятную округлость, он делал Ивана похожим на тех му-
жчин-бодрячков,  которых показывают  в телевизионной передаче  "Если хочешь
быть здоров".
   А ведь я помнил его долговязым подростком,  там, на Урале, куда во время вой-
ны эвакуировали семьи наших родителей.  Мы вместе учились,  дружили и было
нам по 12-14 лет. Уже тогда он заинтересованно разглядывал пеструю речную га-
льку.  И если ему  попадались обломки  зеленоватого цвета  или кварц  с золотис-
тым пиритом,  начинал говорить о "малахитовых пещерах"  и "золотоносных рос-
сыпях", мешая, как я сейчас понимаю,  в одну кучу рассказы Бажова и Джека Ло-
дона.
   А потом была работа  в изыскательской партии коллектором,  то есть техником
по надзору  за коллекциями образцов  горных пород и кернов,  и миловидная сту-
дентка-практикантка Нина.  Иван уехал  с ней в Москву.  Там он учился на вечер-
нем отделении Университета  и продолжал работать  в геологических экспедици-
ях. Стал специалистом. Защитил кандидатскую.
   А Нина,  из миловидной  студентки  превратилась в пухленькую  привлекатель-
ную женщину,  у которой интерес к странствиям вскоре пропал.  Возможно, при-
чиной тому послужило рождение сына.  Но так или иначе,  она ушла из геологии
в химическую промышленность.  И одно время казалось,  что жизнь  повела их в
разные стороны.  Ан, нет!  Сосуществовало у них и что-то общее, и что-то у каж-
дого свое.  А в семье всегда  было как-то особенно  свободно и тепло.  Вот и сей-
час,  она смотрела телепередачу  в соседней комнате  и наши мужские разговоры
ее ничуть не интересовали.
   А я хлебнул в семейной жизни всякого  и меня тянуло сюда,  может быть по ко- -3-
нтрасту, а может быть подсознательно, в ожидании, что Иван как-нибудь ненаро-
ком откроет секрет  стабильности  и незыблемости  семейного счастья.  Но Иван
о семье не говорил.  И поскольку он смотрел  на обломок кварца,  я,  без всякого
умысла, спросил:
   - А этот камень здесь зачем?
   Подобно всем не сведущим в геологии людям, я называл обломки горных пород
"камнями". Иван поправил меня:
   - Не "камень",  "образец".
   - Ну, образец, - согласился я.
   Форма признания была грубоватой, но Иван не отреагировал. Его глаза прикры-
вали полуопущенные веки. Жесткий рот поддерживал снизу такой же жесткий по-
дбородок. Обломок кварца как будто завораживал Ивана.
   Наконец, он как-то странно тихо сказал:
   - Я взял его на Малом БАМе у Нагорного тоннеля.
   - Тем и примечателен, что из Нагорного тоннеля? - переспросил я.
   - Не только...
   Иван прислушался к тому, что делалось за стеной, подошел к двери и прикрыл
ее. Голоса и музыка стихли.
   - Более двадцати лет назад мы вели изыскания в Якутии вдоль Неверского тра-
кта, - сказал он и пояснил. - Его зовут еще "Якутский тракт", или "АЯМ", то есть
Амуро-Якутская магистраль.  Большей частью он пролегает  в зоне вечной мерз-
лоты  и не имеет  твердого покрытия.  Зато по сторонам  множество горных вые-
мок, откуда берут грунт для укрепления дороги. Их и предстояло обследовать на -4-
участке тракта от Томота до Нагорного.
   Но случилось так, что нас подвела техника. Выражаясь языком шофера: "поле-
тел" коленчатый вал. Поломка произошла около Алдана. Один из опорных пунк-
тов на АЯМе.  Крупный центр  золотодобывающей  промышленности.  Казалось,
где как не в Алдане достать коленчатый вал. Особенно такому пробивному мало-
му, как наш шофер Олег. Но, нет! Даже через своих собратьев-шоферов "достать"
коленвал ему не удалось.  Я тоже обошел  несколько  ремонтных  мастерских и с
тем же результатом. Один старый завгар объяснил ситуацию популярно:
   - Говорят. "Деньги, как талант.  Когда их нет, так-таки нет!" И коленчатый вал.
Он здесь дороже денег.
   Пришлось телеграфировать на базу экспедиции в поселок Тындинский. Но по-
ка там раскачались, пока нашли, пока доставили - лето кончилось! Сначала зача-
стили дожди и на вершинах гор лег снежок.  А потом наступил всем хорошо зна-
комый промежуток  погожего времени.  Последние восемь-десять дней,  за кото-
рыми  - непогодь,  снег,  конец полевых работ.  Но эти восемь-десять дней - небо
синее-синее, безоблачное. Солнце, как латунный диск. На него даже смотреть не
больно.А холодно по-зимнему, особенно когда ветер с гор.
   Обстановку понимали все: и техник-коллектор Юра,  молодой высокий баскет-
болист со стрижкой "бобрик",  впервые попавший в экспедицию,  восторженный,
трудолюбивый и исполнительный,  хотя иногда и невпопад;  и шофер Олег, быв-
ший  таксист и мотогонщик,  с травмами и переломами,  залеченными,  а потому
забытыми, охотник и рыболов, весельчак и жизнелюб, особенно когда дело каса-
лось женщин.
   В эти последние погожие дни, а работы предстояло выполнить немалые, мы ра-
ботали как слаженный механизм.  Перегон... Остановка... Раскопки... Отбор обра-  -5-
зцов...  Замерзающими на ветру пальцами,  я вел записи в дневнике.  Потом опять
перегон, расчистка, опробование, описание...
   Горные выемки  на гранитных массивах  обнажали перед нами  разрезы красно-
бурых дресвяников  и кирпично-красных глин.  Выветрелые метаморфизованные
породы чаровали лиловыми, зелеными, бурыми узорами, завихрениями слоев, ли-
нзочками и пропластками.  Реликты молодых осадочных пород  выглядели песка-
ми,  желтовато-оранжевыми,  слабо уплотненными.  Они накапливались  десятки,
сотни миллионов лет, в другие эпохи, при другом климате, но сейчас объединяли-
сь единым понятием - строительные материалы!
   Когда кончался день, а осенние дни, к сожалению, короткие, я засыпал, едва ус-
пев проглотить ужин.  Жили мы  там же,  где и работали  -  в машине  "ГАЗ-66" с
крытым кузовом.  Спали, когда в фургоне,  а когда в палатке, в спальных мешках,
разумеется.  Питались тоже когда как.  В населенных  пунктах заходили  в столо-
вую; если ночевали вдали от поселков, разводили костер и готовили кашу или ма-
кароны, заправленные мясной тушенкой.
   Так мы доехали  до поселка Нагорный.  Свое название он  получил вероятно по-
тому, что стоял "на горе",  то есть на перевале Станового хребта. Шоферы "АЯМа"
могли здесь пообедать, переждать непогоду,  получить нехитрую техническую по-
мощь. А для нас Нагорный обозначал конечный пункт маршрута. До Тындинского
оставалось еще свыше  ста километров,  но уже без работы.  Их предстояло только
проехать.
   Следует сказать,  что мы прилично устали. Отрезок тракта,  рассчитанный на ме-
сяц,  мы прошли за неделю.  Прошли с полной  отдачей сил,  без скидок  на погоду.
Напряжение,  в котором держал  нас маршрут,  довело меня до изнеможения.  Мои
помощники были рядом, я их почти не видел.  Автомашина воспринималась только  -6-
как движение, только как ночлег. Еда не имела ни вкуса, ни запаха. Она была необ-
ходима лишь как автомашине бензин.
   И вот Нагорный!  Столовая. Чистое просторное помещение с деревянными стола-
ми. У двери рукомойник и потускневшее зеркало.  Из его глубины смотрел на меня
незнакомый человек с запавшими глазами,  в измызганной телогрейке, всклокочен-
ный,  почерневший,  заросший густой щетиной.  Еще бы!  Мы неделю не только не
брились, почти не умывались. Не прикасались к гребешку. Юра качался от усталос-
ти. Я заметил, как он споткнулся, переступая порог столовой. Олег выглядел значи-
тельно лучше. Сухой, жилистый,  подвижный, он разве что осунулся немного. А ве-
дь ему доставалось больше всех.  Он и копал, и помогал в отборе проб, и вел маши-
ну, в то время как я и Юра могли немного передохнуть.
   - Но самое трудное позади,  - думал я.  -  Впереди Тындинский.  Баня!  Мы знаем,
где лежат припасенные для нас березовые веники. Залезем на полок, будем хлеста-
ть друг друга, пока не станем краснокожими, как индейцы. Пока вся грязь, пот, ус-
талость не покинут тело и мы снова почувствуем себя молодыми, здоровыми, пол-
ными сил. Потом чистое белье, чистая одежда. Парикмахерская. Письма. И ужин с
друзьями...  В экспедиции поддерживалась добрая традиция:  встречать полевиков,
как бойцов, вернувшихся с фронта.
   А пока, жирные щи со свежей капустой;  тушеное мясо с картошкой,  заправлен-
ные густой подливой;  компот из сухофруктов, по-столовски жидковат. Но, ничего,
скоро Тындинский!
   Мы приехали в Нагорный  около часу дня  и около двух часов пополудни готовы
были к выезду.  Засветло до Тындинского не добраться,  но там,  у поселка, дорога
уже относительно хорошая. Можно ехать и в темноте.  Главное, спуститься со Ста-
нового хребта,  который в сторону  Амурской области  открывается  довольно кру-
тым склоном.  Дорога здесь петляет "серпантином",  с одной стороны жмется к ска- -7-
лам,  в которых местами и прорублена,  с другой  -  за вереницей белых столбиков,
обрыв.  Но еще светло.  Солнечно.  И времени вполне достаточно.  Ведь только два
часа пополудни.
   Мы заняли свои места. Олег включил зажигание, машина рывком взяла с места и
покатилась, набирая скорость. Поселок остался позади. Напряжение кончилось. Не
надо вести наблюдение. Не надо держать в памяти маршрут. Там, в Тындинском, я
снова посмотрю карты, перечитаю записи, что-то исправлю, что-то дополню. При-
дут какие-то выводы и обобщения. А пока - отдых. Только ощущение движения. И
полное удовлетворение... Я отключился.
   И вдруг у меня возникло чувство, что машина неуправляема. Я словно очнулся и
увидел: Олег сидит, навалясь грудью на руль. Казалось, он хочет разглядеть что-то
там, впереди, но его широко открытые глаза ничего не видели. А руки? Они не дер-
жали "баранку", а держались за нее.
   И все-таки нельзя было сказать, что Олег не вел машину.  Он следовал по дороге,
четко повторяя ее изгибы. И там, где встречались выбоины или поперечные рытви-
ны, он, профессионально отработанным движением, рывком поворачивал руль влево-
вправо и машина, легко подскакивая,  продолжала стремиться вперед. Только ее
скорость превышала обычную. Скорость Олег не контролировал. Он тоже отключи-
лся!
   А машина  стремительно катилась  по наклонному полотну дороги.  Что-то в ней
дребезжало, хлюпало. Мотор, захлебываясь, не успевал за вращением колес.
   Я подумал: - Надо сказать Олегу, чтобы сбросил скорость...
   Но впереди  открывался  очередной  поворот.  Дорога уходила  вправо за черные
скалы, а перед поворотом нарисовался  небольшой деревянный  мостик через рыт-
вину.  И я еще подумал,  что нехорошо на повороте говорить под руку. Вот повер- -8-
нем, тогда... Машина вкатилась на мостик и стало видно: он не перекрывает рыт-
вину полностью. За последней доской оставалась небольшая борозда. Пустяковина.
Такие встречались нам не один раз. Олег автоматически рванул руль: влево-вправо. 
Но тут колесо попало в борозду и его "повело". Отчаянным рывком Олег вырвал ма-
шину из рытвины, однако дорога уже уходила в сторону, а мы продолжали ехать
прямо.
   - Держитесь! - глухо и как-то отрешенно сказал Олег.
   - Вижу! - ответил я, также негромко и спокойно.
   "Вижу!"  В этом емком слове заключалось как раз то, что я хотел видеть. Обрыв.
Свободный взлет. И неминуемое падение. Я закрыл глаза.
   Когда я их открыл,  машина стояла неподвижно  на небольшом "пятачке" придо-
рожной площадки, кабиной к тракту,  который возвышался над нами метра на два.
Первое, что бросилось в глаза - край дороги с белыми столбиками.  Но стояли они
справа и в их неровном ряду зияла рваная брешь.  В следующее мгновение я разг-
лядел, что кабина слева от меня смята почти до руля и услышал крики Олега. Его
или выбросило при падении,  или он выбросился сам,  все-таки профессионал. Он
лежал где-то в стороне, невидимый мне, и кричал, что сломал ребро. Точных слов
не помню.  Повторяю, я не видел его.  Но зато заметил,  что левый угол радиатора
тоже сильно смят, совсем сплющен, и подумал, что мотор может сейчас взорвать-
ся. Потом, доктор спрашивал:  терял ли я сознание?  Не помню. Знаю только,  что
закрыл глаза и открыл их.  И увидел брешь в веренице столбиков,  смятую кабину,
сплющенный радиатор, ощутил крошево битого стекла за воротом свитера, на ко-
ленях, на сидении. Но сколько времени прошло с момента падения? Мне казалось
- мгновение. И я думал о моторе: сейчас взорвется!
   Левой рукой я сжимал полевую сумку. В ней лежали карты, дневники, докумен- -9-
ты. Правой рукой рванул ручку дверцы. Она распахнулась. Скорей! Выскочить из
кабины и  отбежать подальше!..  Но я сделал  лишь один-два шага  и опустился на
землю.  Небывалая тяжесть  навалилась на меня.  Словно скалы,  что справа от до-
роги, легли на плечи. А со стороны тракта уже торопливо спускались люди. К сча-
стью там проезжала "Волга" с осмотрщиками дорожного участка.
   Говорят, нам повезло.  Говорят, что спуск под Нагорным  один из самых аварий-
ных на "АЯМе" и что аварии здесь нередко заканчиваются  смертельным исходом.
Действительно, нам повезло необычайно.  Как я сейчас себе представляю, машина
сорвалась с полотна дороги, "клюнула" радиатором и ударилась левым углом о зе-
млю. Затем,  опрокидываясь навзничь,  смяла левую сторону кабины, спружинила
металлическими дугами фургона  и снова оказалась на колесах,  крутнув волчком
на сто восемьдесят градусов.  И все произошло на крошечном "пятачке", который
остался после того, как дорогу отодвинули вправо, углубив ее в скалы.
   Надо мной наклонились люди. В странной тишине они смотрели вопросительно-
встревоженными глазами:  жив ли я?  Я был жив,  но не мог пошевелиться. Рядом
оказал Олег. Он прижимал руки к груди и обеспокоенно спрашивал:  что со мной?
Не получив ответа,  он снова стал говорить,  что, вероятно,  сломал ребро. Он уже
бился однажды на мотоциклетных гонках  и чувствует сейчас тоже самое.  Я с тру-
дом спросил: что с Юрой? И вдруг увидел его. Юра стоял за Олегом и также казал-
ся встревоженным. Не за себя.  Он отделался легким испугом. Когда машина опро-
кинулась, его сбросило со спальных мешков, где он дремал, завернувшись в тулуп,
кинуло вверх и в сторону  и снова опустило на мягкие тюфяки  и спальные мешки.
И лишь вьючный ящик с походным запасом продуктов совершил свободный полет,  -10-
как в салоне космического корабля,  а затем с некосмической тяжестью  двинул по
плечу. Но выручили тулуп и телогрейка под ним.  Короче говоря,  Юра не постра-
дал, что вдвойне хорошо, так как кому-то следовало остаться, пока из Тындинско-
го не приедет подмена. Иначе мы рисковали лишиться и машины, и вещей, и всех
проб и образцов, которые с таким напряжением собирали по маршруту.
   Иван замолк, заново переживая аварию.  Но новый взрыв  опереточной  какофо-
нии проник  из соседней комнаты.  Иван прислушался  и прикрыл дверь  плотнее.
Звуки затихли, сошли на нет. И он продолжил.
   Сейчас странно даже вспоминать. Разбитый, полуживой, возможно серьезно тра-
вмированный,  я думал о машине,  экспедиционном имуществе,  о том,  как бы не
пропали образцы. И радовался, что пострадал сильнее других. Вернее, что они по-
страдали не столь сильно, как я, а следовательно в главном все благополучно.
   Меня перенесли на дорогу  и уложили на заднее сиденье "Волги".  Кто-то устро-
ил мою голову себе на колени. Олег сел рядом с шофером и мы поехали. Обратно 
в Нагорный. Вместо Тындинского.
   Нагорный считался небольшим притрактовым поселком. По рангу ему не полага-
лось ни больницы, ни поликлиники. Только небольшой фельдшерский пункт, куда
нас и доставили. Но вынуть меня из машины оказалось уже делом более сложным.
Появилась боль.  Стоило прикоснуться ко мне,  как она разливалась по всему телу,
застилая свет в глазах.  И все же меня внесли и положили на жесткую белую куше-
тку. Другой мебели,  не считая стола и табуреток, в комнате не было. Сопровожда-
вшие нас люди уехали.  Олег тоже куда-то отлучился.  Он все еще держался рукой
за грудь, но не стонал. Вероятно, целительное воздействие на него оказало присут-  -11-
ствие симпатичной медсестры. Но тогда было не до шуток.
   Из Чульмана вызвали врача. Чульман располагался в ста километрах к северу от
Нагорного.  Мы проезжали  его по маршруту  и именно оттуда  телеграфировали в
Тындинский, мол, ждите, мы на подходе. Собственно, телеграмму с таким текстом
отправил  Олег  своим приятелям.  Я ограничился  сухим сообщением:  "Проехали
Чульман". Как никак,  геологи народ немного суеверный.  Что значит "ждите", ког-
да ты еще в пути и неизвестно,  что за поворотом.  Вот и "дождались".  Я не преми-
нул напомнить  это Олегу.  Он виновато  пожал плечами,  как будто в действитель-
ности причиной аварии могла стать его телеграмма.  Но сейчас речь не о ней,  речь 
о Чульмане, откуда мы ждали врача.
   Он приехал утром следующего дня.  Мужчина лет тридцати.  Хирург. Руки силь-
ные, как у штангиста. И волосатые. Лицо простое, взгляд властный, командирский.
Не доктор, а офицер-десантник.
   Сначала он  осмотрел Олега,  видимо потому,  что тот первым  попался под руку.
Определил быстро: "Перелома нет,.. ушиб,.. заживет...". Затем подошел ко мне.
   - Сядьте!
   Я попробовал, не смог. Тогда он без предупреждения поднял меня за плечи и по-
садил  на кушетке,  привалив спиной к стене.  Я даже  не успел  вскрикнуть.  А он
уже ощупывал меня, спрашивая:
   - Здесь больно?.. А здесь?..
   Болело везде.  Тогда он  хлопнул меня  по плечу своей  здоровенной  ручищей и
сказал:
   - Ничего! Будешь жить! - и предложил отправиться в больницу, в Чульман.
   - Но почему в Чульман?  - удивился я.  - До Тындинского те же сто километров,  -12-
но там наша экспедиция.
   - Нет, - сказал он. - Тындинский уже Амурская область, а мы в Якутии. Только в
Чульман.
   Я отказался.
   - Тогда, все... - подвел черту доктор, и уехал. Медицина спасовала перед админи-
стративными границами.
   И все же я был ему благодарен.  Во-первых, за то, что приехал. Ведь мог сказать
из Чульмана: "Везите в больницу". Во-вторых, за надежду: "Будешь жить!". В кон-
це концов это самое главное. И даже то, что он уехал, не наложив никаких повязок,
тоже воспринималось как добрый знак:  значит и в самом деле - ничего страшного.
   На медпункте имелся телефон.  Он стоял на полочке над кушеткой.  Говорить мо-
жно было прижимая трубку ухом к подушке и придерживая правой рукой. Но не в
этом заключалась главная трудность.  Дозвониться из Якутии в Амурскую область
оказалось не просто,  хотя мы находились на их границе.  Связь идет по схеме: На-
горный-Алдан-Якутск-Благовещенск-Тындинский. А по прямой, повторяю, немно-
гим  более  ста километров.  И все же  я дозвонился.  Там ахнули!  Первый  вопрос:
"Есть пострадавшие?". Выслушав ответ, на том конце провода успокоились. Види-
мо решили,  что поскольку "пострадавший" может говорить по телефону, то после-
дствия аварии не следует преувеличивать. А я лежал на кушетке навзничь и мог по-
шевелить только правой рукой. И головой, если поворачивал ее все той же рукой.
   Иван поднял правую руку с растопыренной пятерней,  положил на затылок,  обх-
ватил его пальцами и осторожно повернул голову:  направо-налево. Одновременно
он как бы прислушивался: что делается за дверью? Там все было спокойно.
   - Начальник экспедиции,  - продолжал Иван,  - сказал,  что пришлет за нами вер-
толет,  а к машине  немедленно  выедут механик  и люди,  которые подменят Юру. -13-
Он там дежурил уже вторые сутки.  И действительно,  вечером, они все - Юра, ме-
ханик и новый шофер - стояли около кушетки. В их взглядах также читалось выра-
жение тревоги. Вероятно, в действительности все выглядело хуже, чем представля-
лось по телефонному разговору.
   А вертолет не прилетел.  Те самые восемь дней  хорошей погоды  кончились как
раз с приездом доктора. Словно вместе с ним, с севера надвинулись низкие мохна-
тые тучи, начались дожди.  Нагорный затянуло облачностью.  О том, чтобы выеха-
ть в Тындинский на машине "ГАЗ-67",  не было и речи.  Я не мог сидеть.Начались
новые  телефонные  переговоры,  из  которых  выяснилось,  что  прислать  машину
"Скорой помощи" из Тындинского невозможно по той же причине:  Нагорный это
уже Якутия!
   Но, что нельзя сделать по закону, можно сделать по-совести. Начальство догово-
рилось с главврачем Тындинской больници: им выделяли "рафик" из автопарка эк-
спедиции, а они предоставляли в наше распоряжение машину "Скорой помощи".
   И вот, "Скорая", хотя и не такая уж скорая, стоит у крыльца фельдшерского пун-
кта.
   Однако мое положение  вновь осложнилось.  Ощущение одеревенелости прошло
и любое прикосновение отзывалось буквально судорогой боли. Даже когда доктор-
"десантник" посадил меня на кушетке, боль не чувствовалась так остро, как сейчас.
Санитары со Скорой", здоровые мужики в белых халатах поверх телогреек, стояли
переминаясь с ноги на ногу.  Им бы, как доктор:  р-раз, и я на носилках. Но они не
решались. И тут я увидел: Олег шепчет что-то на ухо медсестре, доверительно, как
своему человеку. Та кивнула и сказала санитарам:
   - Подождите. Я сделаю обезболивающий...
   Сестра, как сестра. Белый халат, белая шапочка.  Раньше я не рассматривал ее. А  -14-
теперь, когда она наклонилась ко мне,  вдруг увидел: она красивая! То была совер-
шенно неповторимая  красота,  присущая в  здешних местах  детям от  смешанных
браков, особенно девушкам. Стройность фигуры, правильный овал лица, нос, губы,
брови, идеальные по европейским стандартам, и черные с восточным скосом глаза,
аспидные волосы,  эффектно заплетенные в тугую косу,  смуглое лицо. И улыбка -
свободного, раскрепощенного человека,  не русского и не якута,  а как сейчас при-
нято говорить: "представитель новой исторической общности - Советский народ".
   Вот такой она и запомнилась мне.
   А укол показался мне прикосновением волшебной палочки.  Боль исчезла.  Руки,
ноги,  все тело - расслабились.  Казалось,  я проснулся,  стряхну сейчас последние
остатки дремы, потянусь и встану. Но, нет, меня, наоборот, потянуло ко сну. Ведь
я практически не спал  почти трое суток.  Малейшее движение  отзывалось прони-
зывающей болью.  А сейчас стало так мягко, так тепло,  я бы даже сказал - уютно.
Можно потянуться,  повернуться на бок,  закрыть глаза не опасаясь, что их тут же
придется открыть... А меня уже клали на носилки. И опять я не почувствовал ника-
кой боли. Несли к машине, заботливо укрывая дежурным тулупом.
   Потом сто двадцать километров до Тындинского. Я их не видел и не чувствовал.
Я летел на мягком, удобном, добром облаке и это "облако" наконец опустилось пе-
ред старенькой, деревянной двухэтажной Тындинской больницей.
   Иван снова умолк.  Рассказ  увел его  в глубь  воспоминаний,  куда-то в сторону
Ведь разговор начался с камня, но так еще и не пришел к нему.
   И словно угадывая мои мысли, он сказал:
   - Да... С тех пор прошло немало времени. Тогда я отлежал семнадцать дней. Но и  -15-
потом тело долго болело, особенно шея. И сейчас не могу повернуть голову налево
полностью, разворачиваюсь как волк, всем корпусом.  Однако понемногу все забы-
лось, ушло в прошлое.  Только неизменно тянуло к тому обрыву, хотелось посмот-
реть на свою "судьбу".
   И такой случай представился. Началось строительство Байкало-Амурской магис-
трали. Особенно интенсивно его вели как раз там, где пролегал наш маршрут. Это
был так называемый "Малый БАМ", железнодорожная линия субпараллельная Не-
верскому тракту. Она открывала Южно-Якутским углям выход к Транссибу. В ра-
йоне Нагорного строили тоннель и экспедиция направляла группу геологов на его
осмотр. Кроме того, в связи со строительством БАМа, появились новые придорож-
ные карьеры, которые также следовало посмотреть.
   В Тынду, так теперь назывался город, возникший на месте поселка Тындинский,
я прилетел через Благовещенск.  Новенький аэровокзал источал запах свежего со-
снового дерева. В коридорах, в зале ожидания, на площадке, отделенной барьером
от взлетного поля,  толпились люди.  А самолеты - "ИЛ-14" и маленькие "АН-2" -
садились и взлетали  с такой частотой и поспешностью,  словно только  и думали,
как бы поскорее освободить место.
   В город  вело  обновленное  асфальтированное шоссе.  Даже тайга  по сторонам,
как и раньше густая и темная, почему-то показалась иной, прирученной.
   Но еще больше удивляла Тында. Город отличался от поселка,  как большой раз-
ворошенный  муравейник  отличается  от обыкновенной кочки.  Люди заполняли
улицы, дощатых тротуаров им явно не хватало. Настойчиво тесня людскую толпу,
сновали машину.  Господствовали тяжелые самосвалы.  Мелькали юркие "козлы"
и малогабаритные "рафики".  Пыхтели переполненные автобусы.  Они, автобусы,
поразили меня, пожалуй, больше всего:  Тында разрослась настолько, что не мо-  -16-
гла уже обойтись без автобуса!
   А Тында не просто "разрослась".  У подножья сопок  поднялись белые девятиэ-
тажные корпуса,  не отличимые от московских,  ленинградских,  новосибирских
новостроек.  Рядом отстроились современные магазины  и новенький клуб-кино-
театр, куда, к слову, не так легко достать билеты. За черту города уводили трубы
будущей канализации  и трубы будущей теплоцентрали.  Здесь же теснились жи-
лые вагончики,  дощатые бараки, сараи, склады,  похожие на ангары - одним сло-
вом, "шанхай".
   База экспедиции стояла в гуще стройки обреченным островом. По плану ей вы-
делили новый участок, в тайге, ближе к аэропорту.  А здесь всем деревянным по-
стройкам предстояло сгинуть,  чтобы белостенные  высотные дома  могли выйти
от сопок  к центру Тынды  по обе стороны тракта.  Я уже не говорю о том,  что у
реки, где раньше было раздольное купанье, теперь ничего не стоило запутаться в
множестве железнодорожных путей и разъездов. Тепловозы толкали по ним и то-
варные и пассажирские вагоны. И где-то, еще не рассмотренный мною, строился
железнодорожный вокзал. Из притрактового поселка Тында превращалась в "сто-
лицу" БАМа, город с сорокатысячным населением.
   Но на праздное любопытство времени не оставалось. На следующий день наша
группа отправилась  к Нагорному тоннелю.  Мы ехали довольно  быстро и почти
приблизились к перевалу,  как вдруг машина остановилась.  Дорога в пути почти
не просматривалась.  Из-за нещадной пыли полог над задним бортом кузова при-
ходилось держать опущенным  и я не мог определить наше местоположение. Од-
нако,  когда мы вылезли на дорогу,  то увидели железнодорожную  эстакаду и ря-
дом большой бело-голубой щит с надписью:  "БАМ. ВСЕСОЮЗНАЯ УДАРНАЯ
СТРОЙКА.   СТАНЦИЯ   Н А Г О Р Н А Я".   В нижней части щита сообщалось, -17-
что стройку вел "СМП-577". Строительно-монтажный поезд  -  577.
   Мы рассматривали эстакаду и надпись на щите, а шофер спросил:
   - Здесь?
   И поворот, и площадка-"пятачок" походили на место аварии.  Но дорога казала-
сь шире и ровнее,  отсутствовал  мосток,  о который  мы споткнулись.  А главное,
уклон автомобильной дороги и обрыв не казались такими страшными.
   - Здесь? - повторил вопрос шофер.
   Все смотрели на меня так, словно я опять попал в аварию.
   Я пожал плечами.
   - Похоже. Надо осмотреться...
   Было решено, что на обратном пути мы еще раз остановимся у щита, а пока про-
должим путь к тоннелю. Он находился несколько в стороне от Нагорного.
   Не берусь судить,  почему именно здесь понадобился тоннель.  Мы почти выеха-
ли на перевал и, похоже, самый трудный участок остался позади.  Правда, тоннель
проходил через голую,  как колено,  гранитную вершину  и зимой доставлял шофе-
рам АЯМа немало огорчений.  Может быть  и железнодорожный путь подвергался
здесь каким-либо опасностям? Так или иначе, здесь строили тоннель.
   Южный портал, с которого мы начали осмотр,  выглядел большой черной дырой.
Нам выдали каски,  и мы вошли  в темный проем,  где тускло  мерцали электричес-
кие "светлячки".  Тоннель начинался серым бетонированным сводчатым потолком
и бетонным пьедесталом, за которыми укрылись и водостоки, и провода электросе-
ти,  и специальные крепления-тюбинги.  А там,  куда бетонная  опалубка не дошла,
начиналась темная сырость, сочащаяся со стен вода, грязь под ногами. Периодиче-
ски из темноты, прижимая нас к стене,  появлялась машина специальной конструк-
ции, приземистая,  с невысоким кузовом.  Я бы сказал:  "самосвал-каракатица". На  -18-
ней вывозили выбранную породу.
   Нас предупредили,  что в забой проходить не разрешается,  а в полутьме,  на сте-
нах,  залитых водой и опутанных электрокабелями,  порода почти не просматрива-
лась.
И тогда мы покинули тоннель и,  следуя за одним из таких самосвалов, прошли на
разгрузочную площадку.  Здесь,  при солнечном свете породы представлялись в са-
мых различных оттенках. Вот тогда я и взял его...
   Иван уже давно держал  обломок кварца на ладони,  словно согревая.  Теперь он
поставил образец  снова на полку,  между колымским "кровавиком"  и нежно-голу-
бым тиманским агатом.
   - Я взял его тогда, - продолжал Иван, - скорее из любви к камню. В память о про-
исшествии надеялся  найти что-нибудь  на месте аварии.  Но "пятачок" оказался за-
сыпанным галькой и обломками пород,  которые привозили, видимо, с Алданского
нагорья из "моих" карьеров.  Выбрать оттуда памятный образец  я не сумел.  И взя-
тый у тоннеля  обломок жильного кварца  обрел для меня новое качество.  Он стал
памятью и о том маршруте,  и о том повороте,  где моя жизнь проверялась на проч-
ность.
   Иван усмехнулся, хотя,  казалось,  усмехаться нечему.  Потом подошел к двери и
открыл ее.  В комнату ворвалась лирическая и трогательная мелодия. Но Иван, сло-
вно опомнившись, настороженно посмотрел на меня и сказал тихо:
   - Ты не проговорись. Она ничего не знает. - И добавил. - И не должна знать.
   И глядя во встревоженные  глаза Ивана,  я подумал: - Там,  под Нагорным,  он не
совершил никакого подвига. Но молчать более двадцати лет, чтобы не обеспокоить
близкого человека?! По-моему, это - Поступок!
   


               
      



                Просьба оставлять комментарии!