Глава 2

Основной документ, утверждающий личность. По закону граждане обязаны получить паспорт в возрасте четырнадцати лет. По достижении двадцати и сорока пяти лет паспорт подлежит замене. Новые страницы, словно обнуляющие всё, чистые листы, с которых принято начинать понедельники – впрочем, это большое преувеличение. Но меня беспокоит другое: с момента получения первого и второго паспорта проходит всего 6 лет, а дальше – огромная двадцатипятилетняя пропасть. Разве не сильнее меняется за это время человек, чем при переходе «отрочество-юность»? Конечно, было бы хлопотно, если бы установили больше обязательных сроков, всё-таки сомнительное удовольствие – лишний раз пообщаться с государственными органами. Тем не менее, многим женщинам нужно будет поменять паспорт ещё раз, когда они выйдут замуж и возьмут фамилию мужа. Статистика нашёптывает, что основная масса девушек вступает в брак в 20-29 лет. Что ж, выиграно немного времени. А мужчины, наверное, меняются меньше. Не знаю, чем руководствовались создатели закона. Да и зачем об этом думать тем, чей паспорт, полученный в двадцать, действительно прослужит двадцать пять лет? Это мы с тобой – конечно, если ты не захочешь поменять имя, но ведь не захочешь? Я из тех чудиков, которые трепетно относятся к именам и их влиянию на характер. Прости, это, наверное, эгоистично. Может, ты хочешь поменяться или избавиться от чего-нибудь, а я держусь за тебя и блокирую движение. Мы не виделись с моей подругой четыре года, потом случайно пересеклись. Оказалось, она поменяла имя. Немного поговорив, я поняла, что это совсем другой человек. Кто же виноват: новые, неловкие, нескладные звуки имени или четыре года? Или я сама?
Впрочем, есть в этом что-то щадящее, когда увядающий уже человек, разменявший пятый десяток, видит себя на фотографии более молодым, двадцатипяти-, тридцатилетним. Да, оставим всё как есть.
Марта сидит на полу, рядом коробка с документами. Два паспорта.
Чернова Майя Олеговна. Жен. Дата рождения: 27.05.1990. Слева фотография Марты.
Чернова Марта Олеговна. Жен. Дата рождения: 27.03.1996. Фотография Марты.
В комнате беспорядок, перепутаны бумаги, папки, разбросаны старые фотоальбомы, аккуратно сложенные пачки тетрадей развалились. Она так хорошо знает, что где лежит в их доме, без всяких списков, без досадных «Куда я могла это положить?». Только не помнит она ни одного лица, словно информацию стёрли из головы. Школьные групповые фото из года в год, где замерли тридцать одинаковых мышат. Домашние кадры: Олег держит на руках младенца, рядом сияющая Майка. У всех одно и то же лицо. Берёт поздний фотоальбом: выпускной Майи, они стоят с матерью, обе накрашенные, нарядные, в туфлях на каблуках, но почти не улыбаются. Майка и Марта летом у фонтана. Переходит сразу в конец альбома: выпускные фото ещё не распечатаны, поэтому день рождения Майи, когда они гуляли весь день, объелись мороженого в кафе и не заболели потом, а вечером пошли в кино и от души хохотали, а потом Марта вошла во вкус и громко, бесстыдно комментировала вывески, что попадались им по дороге домой. «У тебя послезавтра экзамен», - еле выговорила Майка. – «У меня уже щёки от смеха болят». Ну и что?
Нет, она не могла вспомнить даже лицо сестры, не говоря уже о ком-то ещё. Не осталось ни одного вещественного доказательства, даже документы, даже фотографии убеждали, что это помрачение рассудка.
В таком виде её и застала Майя: бледная, сидит на полу перед ворохом бумаг и фотографий, словно статуя, ссутулилась, даже незаметно, что дышит.
- Что случилось?
Самый родной голос. Голос она помнит, но позабыла лицо. Невероятно. Надо взглянуть, последний шанс. Марта оборачивается и вдруг обретает способность плакать. Никаких последних шансов, всё это ложь и кривляние, и даже она сейчас клоун на сцене, и её просто-напросто обидели, придумали такой способ, чтобы она не смогла возразить.
Майя опускается на колени, слегка касается её плеч, на всякий случай молчит, ждёт, что будет дальше. А дальше будут не слишком успешно подавляемые рыдания, больше похожие на звуки, издаваемые диким животным, чем хрупкой девушкой. Глотки воздуха слишком резкие, но сейчас дыхание нельзя контролировать (да она вообще ничего не может контролировать!), нужно подождать финальной маленькой судороги в горле. После этого будет легче; восстанавливается вкус: облизать губы и почувствовать солёное, то, что осталось от слёз. Осязание: оказывается, тебя кто-то держит, обнимает, прячет. Слух: собственное тяжёлое дыхание. Зрение: возвращается чёткость изображения, будто после долгих попыток выбрали верную настройку экрана телевизора. Стыд: угораздило же меня.
Коротким взглядом она словно сообщает, что теперь всё нормально, но, пожалуйста, не надо об этом спрашивать. Сестра отстраняется, поднимается. Марта наскоро складывает вещи и идёт на кухню мыть клубнику.
- Мы…всегда были такими? – спрашивает Марта непривычно глухим голосом.
- Смотря что ты имеешь в виду.
- Мы ведь… Ну… Одинаковые.
- Я не умею готовить. Ты не умеешь шить. Где одинаковость?
Марта молчит, потому что её снова не понимают.
- Слушай, я хотела тебе сказать.
Что ещё?
- У нас гости сегодня. Гость. Мы с ним на дне рождения познакомились. Артём.
Марта дрожит.
- Почему даже во сне я не могу ничего сделать? Почему всё не может быть хорошо! Как я устала от этого чокнутого кошмара! Разбудите меня уже!
- Да что с тобой такое?! – тоже срывается на крик. – Что с тобой весь день творится, какая муха тебя укусила?
Марта вдруг осознаёт.
- И как я сразу не догадалась. – Лучше бы кричала, чем этот вкрадчивый голос, таким произносят только гадости. – Да, ты намекаешь, чтобы я ушла и не мешала вам.
- Что ты несёшь?
Взгляд Марты недобрый, даже развратный.
 – Я же сказала, что он придёт в гости! И тебе не надо никуда уходить, все вместе посидим. – Её голос уже звучит не так уверенно. Что, если Артём тоже всё истолковал так? Какая же я идиотка.
Марта возится на кухне, нарочно гремит, но всё равно слышит: Май звонит ему и отменяет встречу. Для чего она делает это? То ли успокоить её, то ли усыпить бдительность, и потом, когда-нибудь, как снег на голову?
- Как твоя новая работа? – заходит, как ни в чём не бывало, спрашивает, невозмутимое выражение – её собственного – лица. Это её метод, она всегда после ссор, желая помириться, подходит к Марте и говорит о пустяках.
- Нормально. – Марта так устала, что больше не может бояться людей-клонов. Эмоциональное выгорание. Теперь ещё нужно говорить, ну за что?
Май подходит к ней и обнимает.
- Что тебя так мучает? Скажи мне. Ты можешь мне сказать всё, что угодно.
Не всё. Я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшей. А если я и правда сошла с ума? Нет, нет, почему сразу я? Весь мир, всё устройство, вот кто!
- «Ты единственная для меня, а я единственная для тебя, и никто нам больше не нужен» - помнишь?
Запрещённый приём.
- Май, пойдём гулять, - говорит Марта самым обычным тоном.
Кивает.
- Давай, а куда?
- Не знаю. Я устала.
После обеда они ждут: солнце ещё слишком агрессивно. Как раз хватает времени, чтобы спрятать аккуратно всё то, что Марта утром извлекла из недр стола и шкафа. В любое другое время Майя стала бы рассматривать фотоальбом, но сейчас даже самое естественное движение могло спровоцировать нездоровую реакцию сестры, и Майя невозмутимо складывает их на место.
Марта думает об Артёме. Рано или поздно она всё равно пригласит его. Может быть, когда я буду на работе. А это всё-таки были не близнецы. Теперь-то ясно.
Они выходят и идут куда-то, садятся на трамвай и безмолвно решают доехать до конечной. В салоне сидят люди с лицом Марты, на улице передвигаются люди с лицом Марты. Трамвай медленный, и Май шутит, делает вид, что они спешат, цокает языком, смотрит на часы каждые две минуты – но куда можно спешить субботним летним вечером? Те, кому нужно, решили свои дела утром и днём, а если и есть в этом странном рыжем городе опаздывающие, то разве не очевидно, что все они успеют, их подождут? Кондуктор клюёт носом. Никто не заходит уже, скоро приедем. Фасады некоторых старых зданий нуждаются в ремонте. Резные окна, подоконники, стиль девятнадцатого века и тут же табличка с номером дома и спутниковые тарелки.
Они выходят на конечной, идут параллельно трамвайным рельсам мимо частных домов. Между деревьями есть небольшой участок: видно, как по железнодорожному мосту бесшумно крадётся поезд, и вечернее солнце щедро поливает всё золотом и огнём, желая в глубине души поскорее увидеть, как они будут говорить впервые; но это всё утром, утром, а сейчас время молчать и ждать радости, ждать лучшего, что только может случиться с таким человеком.