Железное кольцо! Детство! Часть четвёртая!

   Сознание то возвращалось ко мне, то вновь исчезало. Я слышала хоть и смутно, но слышала приглушённые голоса моих мучителей. Всё моё тело болело со страшной силой, болели даже все внутренности. Во рту перетекала какая-то липкая и противная субстанция, попадая прямо в горло, мешая мне дышать. Через наполненные слезами ресницы, я смутно различала каких-то существ, похожих на злых индейцев, раскрашенных синей краской. Они все были в наколкох! Наколки были на руках, ногах, животе, синие, в общем по всем этим безобразным, смеющимся существам.
   
   Я не понимала, что их заставляло ещё возиться с моим бесчувственным и израненным телом, я только продолжала ощущать движение чего-то большого и упругого внизу живота. Они продолжали меня насиловать, не смотря на то, что я умерла. Потом до меня донёсся голос одного из них. Он был самым крупным из них, прокуренным и пьяным.
   
   Ну что стоите? Давайте, натягивайте на неё тряпьё и в камыши! Пусть там и ищут! – сказал он и я почувствовала, как меня подхватили сильные руки и стали натягивать на меня трусики, лифчик, а затем блузку и юбку.
   
   Сознание на мгновение вновь меня покинуло. Очнулась я в воде, которая помогла ему вернуться, обдав меня своей прохладой. Я оказалась в камышах, и это не позволило моему телу сразу уйти на дно, иначе я бы захлебнулась, и на этом бы моя жизнь, и мои мучения закончились бы.
   
   А может, так бы было и лучше? – вдруг пронеслось в моей голове, но я собралась с силами и перевернулась вверх лицом, чтобы не захлебнуться. – А как же Полинка? Кто ей поможет в этой жизни?
   
   Эти мысли на какое-то время заставили меня забыть о нестерпимой боли внизу, да и внутри живота, и я заплакала, наконец-то пожалев саму себя.
   
   Потом я услышала, как уезжали две машины, но видеть я их не могла, да к тому же снова стала проваливаться в липкую и жуткую яму.
   
   Уже, перед тем, как совсем потерять сознание, я увидела тётю Аню с Полинкой и ещё двумя какими-то женщинами, которые тут же бросились в воду и вынесли моё бесчувственное тело на берег.
   
   Последнее, что я услышала, было – Изверги! – и я окончательно утонула в этой жуткой яме!
   
   Сколько я находилась без памяти, не знаю. Сознание моё стало ко мне возвращаться постепенно, как будто после тяжёлого сна. Сквозь, не прикрытые до конца ресницы, я видела каких-то людей во всём белом, которые сокрушённо о чём-то разговаривали.
   
   Наконец я стала различать голоса, но тело моё не слушалось меня.
   
   Что наделали, выродки! – услышала я голос мужчины, стоящего возле меня. – Так издеваться над девочкой! Ну что им девок мало? Да только пальчиком помани и сами в машину запрыгнут! Уроды! А вот она останется на всю жизнь без деток. Стрелял бы таких, без суда и следствия!
   
   Я стала хлопать ресницами и пыталась открыть глаза, отчего тот мужчина обрадовался и стал нежно вытирать моё лицо и глаза какой-то салфеткой.
   
   Ну, вот и умница! – вновь услышала я и, наконец-то поняла, что нахожусь в больнице. – Как ты себя чувствуешь, деточка?
   
   Я ничего не ответила, а лишь только заплакала, отвернув голову  в сторону, едва не сорвав трубки, которые торчали в моём носу.
   
   Осторожно, милая! – вновь произнёс мужчина. – Сорвёшь трубки, и тяжело будет дышать! Ты уж потерпи, красавица, и не убивайся. Такое со многими бывает, к сожалению, всякого насмотрелись, а ты, Слава Богу, жива и здорова. В коридоре сестрёнка твоя с бабушкой сидят и ждут, когда ты очнёшься. Так мне что им сказать?
   
   Доктор! – чуть слышно выдавила я из себя. – Я хочу побыть одна, и не хочу, чтобы мои родные видели меня в таком состоянии. Скажите им, что со мной всё хорошо и пусть уезжают домой. Хорошо?
   
   Хорошо, милая! – произнёс доктор и улыбнулся мне. – Какая ты у нас умница!
   
   Потом он повернулся к одной из девушек и произнёс. – Нинок! Садись рядом с ней и ни на секунду не отходи от неё, потом добавь ей ещё глюкозы. Поняла?
   
   Хорошо, Сергей Иванович! – произнесла Нина, мягким, певучим голосом и устроилась на стул возле меня. Она принялась гладить мои волосы своей нежной рукой, отчего у меня снова выступили слёзы на глазах, вспомнив своё детство, когда моя мама, вот так же, гладила меня по головке, но, к сожалению, моей мамы уже не было. После того, как её отвезли в больницу с отравлением, она уже не вернулась. Похоронили её возле отца и всё! Они ушли оба, не оставив нам с сестрёнкой ничего, кроме горечи, боли и уничтоженного детства.
   
   Я постепенно стала засыпать, но слова доктора о тех уродах, что их надо стрелять без суда и следствия, плотно засели в моём мозгу. Я вспомнила про тот немецкий автомат, который мой дед хранил под стеной своего дома, в подвале. Решимости мне было не занимать, и с этим настроем я и уснула.
   
   На следующее утро ко мне пришёл следователь прокуратуры и стал задавать вопросы по поводу насилия надо мной. Он мне почему-то сразу не понравился. Был он какой-то весь слащавый, да и вопросы задавал такие, что мне становилось плохо от них.
   
   Скажи мне, Лариса Ивановна! – спросил он у меня, усаживаясь рядом с кроватью на стул. – Как вы, такая молоденькая и хорошенькая, оказались в компании подвыпивших, молодых людей? Что, захотелось повеселиться?
   
   Я смотрела на это мерзкое лицо, которое постоянно почему-то улыбалось, и думала лишь об одном, плюнуть ему в это самое лицо, но трубки не позволяли мне этого сделать.
   
   Ну что лупаешь глазёнками? – вновь произнёс он. – Сказать нечего? А теперь на жизнь жалуешься, да себя, небось, жалеешь! Голова дана человеку, чтобы она думала, деточка! Вот тебе и наука на будущее, будешь знать с кем водиться!
   
   Я, дяденька, смотрю и поражаюсь! – промолвила я и, чуть помолчав, добавила. – Видно у вас очень здорово голова работает, раз занимаете такой пост. Всё-таки следователь! – и слегка усмехнулась, отчего засмеялась и медсестра, стоящая возле окна моей палаты.
   
   Следователь поднялся, зло посмотрел на медсестру, а затем на меня, и вышел из палаты, хлопнув от злости дверью.
   
   Какая ты умница, Ларисочка! – обрадовалась медсестра и, усевшись возле меня, снова погладила по голове. – Вот козёл! Вместо того, чтобы расспросить об этой трагедии, так он тебя же и обвиняет. Такова вот действительность нашей жизни. С блатными никто не желает связываться, им же легче обвинить во всём беззащитную девочку! Вот гады!
   
   В это время, в палату, в сопровождении доктора вошла Нина Михайловна в моём белом костюме, отчего у меня на сердце стало тепло. Она попросила медсестру выйти из палаты и посмотреть за тем, чтобы никто не смог их потревожить, пока они с доктором не побеседуют со мной.
   
   Девочка моя! – присев ко мне на кровать, произнесла она, поглаживая меня по голове. – Ты, главное, выбрось дурные мысли из головы и ни о чём не думай. Тётка твоя молодчина, сообразила и позвонила мне, про визитку ты же ей сказала!
   
   И ещё! – чуть подумав, сказала она. – Следаку ничего не говори, а то только хуже будет. Он такая сволочь, всё перевернёт и сделает тебя виновной во всех грехах. Вдобавок скажет блатным, что ты их помнишь, а это для тебя и твоих близких, будет смертный приговор. Поняла? Говори, что ничего не помнишь, и как в озере оказалась, тоже не помнишь!
   
   Потом она подошла к доктору, что-то шепнула ему на ухо и тот удалился из палаты, оставив нас одних.
   
   Ты мне скажи хоть что-нибудь, а я ими займусь! Хоть какую-нибудь примету, прозвище, или что-то такое, что тебе запомнилось! – наклонившись ко мне, тихо произнесла она. – Поверь! Я их достану!
   
   Знаете, Нина Михайловна! – начала я и положила свою руку ей на ногу. – Они все были в плавках, пьяные и в наколках. Наколки были по всему телу, даже на ногах и руках. Я, когда их увидела, то быстро отправила Полинку, а сама осталась. Если бы я побежала с ней, то они бы нас догнали, и тогда бы они и Полинку угробили, это точно! Когда они надо мной издевались, я только и думала, чтобы она добежала до дома, пока не потеряла сознание. Я до сих пор не могу понять, почему они снова меня одели, и лишь потом бросили в озеро. Благо упала на камыши, что меня и спасло. На открытой воде я бы точно утонула бы.
   
   Так! Наколки! Ну, это, девочка моя, мало! – задумчиво произнесла Нина Михайловна. – У них сейчас у всех наколки, даже на своих поганых членах пишут всякие пошлости. Вот хоть бы что-то конкретное, но я всё равно узнаю, кто в этот день был на озере, и мои парни их обязательно вычислят.
   
   Нина Михайловна! – схватив её за руку, перебила я. – Вспомнила! Один из них кого-то назвал Шмелём, а тот его ещё за это ударил и цыкнул, чтобы рот закрыл.
   
   Ну, вот видишь, какая ты умница! – воскликнула Нина Михайловна и поцеловала меня в лоб. – Знаю я этого урку, он под Писарем ходит и свою команду отморозков имеет. Это как раз они бабок на рынке и трусят. Ничего святого!
   
   Потом она поднялась и, подойдя к окну, стала с кем-то разговаривать по телефону. Из разговора я поняла лишь только то, что она давала кому-то команду, кого-то пробить, и узнать их места сборищ и попоек.
   
   Поговорив по телефону, она снова уселась ко мне на кровать и сказала. – Ты только не волнуйся, но я узнала, что твою сестрёнку хотят забрать органы опеки. Если ты не против, то я оформлю над ней опекунство, и заберу её в город, а ты, после того, как закончишь школу, тоже переедешь к нам. С работой у тебя проблем не будет. И ещё! Я дала команду и тебе привезут современную, электрическую, швейную машинку и оверлок, чтобы ты не мучилась, работая на своей. Заказы тебе будет привозить мой человек, он будет снабжать тебя всем необходимым, и оплачивать работу. Так что выздоравливай и трудись, это помогает забыть про боль. Когда работаешь, то и плохое быстро забываешь!
   
   А как же с Полиной! – чуть не плача, спросила я, и даже попыталась приподняться. – Её что, у меня забирают?
   
   Лариса! – нетерпеливо перебила меня Нина Михайловна. – Органы опеки обязаны отреагировать на несовершеннолетнюю, оставшуюся без родителей. И вот, чтобы её не забрали в детский дом, а затем не отдали бы в чужую семью, я и договорилась с ними, что опекуном буду я. Что тебя не устраивает?
   
   Ну что вы, Нина Михайловна! – заплакала я. – Да я понимаю и благодарна вам за неё, но а как же я буду без неё?
   
   Ничего страшного! Один год побудешь, да и приезжать она будет каждую неделю к вам. Это же не на край света ехать! – ответила Нина Михайловна и улыбнулась. – Так уж получается, но теперь я буду вашей мамой. Не против?
   
   Я ничего не ответила, а только крепко сжала её руку. Слёзы комом застряли в горле, и я стала задыхаться, после чего Нина Михайловна позвала доктора и медсестру. Посмотрев на меня, доктор выпроводил Нину Михайловну из палаты, но она успела помахать мне рукой и скрылась за дверью, оставив целый пакет с продуктами возле моей тумбочки.
   
   После того, как она ушла, мне стало как-то хорошо, и по детски, радостно, хоть я уже давно была не маленькой, беззаботной, девочкой. От неё исходило теплом, заботой и домашним уютом. Глаза выражали искреннюю любовь к ближнему, коими для неё стали мы с Полинкой.
   
   Медсестра сделала мне какой-то укол, и я стала засыпать, радуясь тому, что вновь у нас с сестрёнкой будет мама. Мама, которая будет заботиться о Полинке. После того, как я услышала от доктора, что никогда уже не смогу родить ребёнка, я окончательно поняла, что жизнь моя полностью принадлежит моей сестрёнке, и я решила, что во что бы то ни стало, сделаю из неё человека, даже если мне будет суждено стать на панель. Я дала себе слово, что выучу её и сделаю достойным человеком.
   
   Жизнь, штука многообразная, имеющая массу своих углов и закаулков, а не та, которая отложилась в моём сознании из рассказа моих родителей по поводу Полины, что купили её в чистом поле, на котором росло множество цветов с разноцветными бабочками. Где всегда было тепло и яркое солнце на голубом небе.
   
   То, что это чепуха, я поняла уже давно, когда полностью окунулась с головой в болото повседневной серости, смрада и безграничной печали, тоски и страха за наше будущее. Когда уходили из жизни, постоянно пьющие родители, от которых мы не испытали того родительского внимания, в котором мы, практически, с Полиной не знали материнской любви, то кроме горького осадка в моей душе, мы не испытали больше ничего. И если бы не тётя Аня, то, возможно, нас бы уже давно не было. Мы бы умерли или от голода, или от холода, а скорее всего и от того, и от другого. Я давно разучилась плакать по-детски, взвалив на свои, ещё не окрепшие, плечики, обязанности мамы для Полины, а сейчас, почувствовав тепло этой чужой, но такой родной для меня, женщины, я не выдержала и заплакала. В груди моей приятно растекалось тепло, которое стало согревать самые отдалённые и сокровенные уголки моей души.
   
   Я уже почти спала, когда до меня донёсся голос медсестры, которая обращалась к доктору.
   
   Сергей Иванович! – донеслось до меня откуда-то издалека. – Ну и что теперь будет с этой девочкой?
   
   Тише, Нина! – отозвался Сергей Иванович. – Может, она ещё не спит,
 и всё слышит?
   
   Да вы что! – усмехнулась Нина. – Я ей вколола такой запас прочности, что и мужик бы отрубился.
   
   Потом послышался какой-то шорох, и слабый ветерок, обдал моё лицо. Я ни на что не реагировала и это обстоятельство полностью их успокоило.
   
   Ну а что хорошего с ней может быть, да и девочкой её, сестрёнкой? – услышала я снова голос доктора. – Ты же сама знаешь, чем она занимается, да и кто она такая! Девчата смазливые, фигуристые, а значит будут выполнять то, что и положено в подобных случаях. Ты знаешь, сколько сейчас педофилов, которые будут платить огромные деньги за её сестрёнку? Я как подумаю об этом, то плохо становится. И главное, что на неё нет управы! Милиция сама к ней обращается, да и платит она им, местное начальство давно под ней, а про блатных вообще не хочу говорить. А с виду, видишь, порядочная, мягкая и добрая! Просто леди!
   
   Потом он чертыхнулся, и я услышала, как закрылась дверь в палате. Через некоторое время я полностью погрузилась в мягкое пространство и отключилась.
   
   Когда проснулась, была уже ночь. В палате никого не было. Трубки у меня тоже сняли, и я могла хоть как-то ворочаться в своей постели.
   
   За окном горел фонарь, и в палате от него было даже светло. Открыв глаза, я ощутила облегчение, только внизу живота что-то жгло и щипало, а во рту, вернее сбоку, была разорвана губа, вероятно от той палки, которую мне засунули в рот те извращенцы, очень сильно саднило. Я дотронулась до этого места, и меня тут же обожгла довольно неприятная боль.
   
   Через некоторое время сознание моё стало возвращаться ко мне, и я вспомнил весь разговор Сергея Ивановича с Ниной!
   
   Так вот он, какой этот аленький цветочек! – вспомнила я выражение из известной сказки. – А вдруг они наговаривают на добрую и милую женщину, которой я поверила всем своим сердцем, чтобы украсть наше, с Полиной, счастье? – продолжала думать я, не подавая признаков жизни.
   
   Мне так хотелось, чтобы моя сказка продолжалась, и чтобы конец её был добрым и счастливым, что я пыталась отгонять от себя эти мысли, но Полина не давала мне покоя. Если всё то, что я слышала, правда, то её могут начать использовать для своих целей в любой момент, а это будет крах всем моим мечтам и стараниям.
   
   Мой маленький мозг, не привыкший решать подобные задачи, не находил ни каких решений. Он лишь будоражил моё сознание, выбивая меня из равновесия и, причиняя мне душевную боль. В этот миг я была одна на всём белом свете, и мне было не к кому обратиться за помощью.
   
   Не выдержав психической нагрузки, я уткнулась в подушку, и разрыдалась, но мозги всё больше и больше разрывали мою душу на части, что, в итоге, привело меня в шоковое состояние, и я потеряла сознание.
   
   Очнулась я, именно очнулась, уже под утро. В больнице ещё было тихо, но за окном начинало светать. Фонарь за окном погас, и палата погрузилась в сумерки, которые с каждой минутой растворялись в наступающем новом дне.
   
   Ко мне снова стали возвращаться те же мысли о нашем, с Полиной, будущем. Оно явно зашло в тупик с высоченными стенами, и как из этого тупика выйти, я пока не знала, но я точно знала, что непременно найду решение, даже если мне придётся пойти на убийство. Я знала, что сделаю это ради своей сестрёнки, и увезу её в Москву, где легко затеряться. А дальше выйду замуж за кого угодно, сменю фамилию, заодно поменяю фамилию и Полинке.
   
   Но для того, чтобы это осуществить, необходимо было вырвать её из цепких рук такой нежной, и хорошенькой, новой мамы. Это была задача, которую я никак не могла решить.
   
   Говорить, находясь в моей ситуации, нельзя было ни с кем, доверять никому нельзя, это я усвоила крепко. Если Нина Михайловна говорила мне не говорить ничего следователю, значит, на это были свои причины, о которых я не знала. Скорее всего она сама была связана с этими бандитами, а может быть и нет, но следователю я тоже не верила, исходя из тех вопросов, которые он задавал мне. И главное, как он их задавал! Я вновь вспомнила про тайник своего дедушки, но как его содержимое применить, я ещё не знала. То, что оно пригодится, я была уверена на все сто!

                06.02.2015 год.


Продолжение! http://www.proza.ru/2015/02/07/1515!