Книга и её Писатель

В дверь пос­ту­чали, и Илья Пет­ро­вич Гон­чар­ский, ди­рек­тор ти­пог­ра­фии, отор­вал гла­за от све­жей га­зеты и поп­ро­сил вой­ти.

– Здравс­твуй­те, – ра­душ­но улы­ба­ющий­ся мо­лодой че­ловек во­шёл в не­боль­шой ка­бинет, прик­ры­вая плот­но за со­бой дверь. Он про­шёл к сто­лу Ильи Пет­ро­вича и снял с пле­ча сум­ку.

– Прос­ти­те? – из-под оч­ков гля­нув на неж­данно­го гос­тя, Гон­чар­ский да­же прив­стал со сту­ла.

Навс­тре­чу ему бы­ла про­тяну­та мла­дая ла­донь, что­бы по­жать ру­ку.

– Здравс­твуй­те, – ещё раз пов­то­рил юно­ша и кив­нул.

– Вы что-то хо­тели? – муж­чи­на вып­ря­мил­ся, ог­ля­дев ко­рич­не­вого от­тенка кос­тюм мо­лодо­го че­лове­ка и, сов­сем неп­ро­из­воль­но, от­тя­нул свой пид­жак чуть вниз и про­вёл паль­ца­ми по гус­тым усам.

– Я хо­тел по­гово­рить с Ва­ми, ре­дак­тор. Вот, дер­жи­те.

В ру­ки Илья Пет­ро­вич по­лучил тол­стую кни­гу, на мес­те име­ни ав­то­ра ко­торо­го бы­ло лишь три бук­вы: «С. О. Н».

– Что это?

– Это? Моё твор­чес­тво, – мо­лодой че­ловек взял  и сел по­сере­дине ка­бине­та, сло­жив ру­ки на ко­лени.

– Вы хо­тите пе­чатать­ся?

– Нет, что Вы. Я дал Вам кни­гу сов­сем для дру­гого.

– Но Вы не пред­ста­вились.

– А раз­ве кни­га – не хо­роший до­кумент, по­казы­ва­ющий лич­ность? Это пас­порт пи­сате­ля.

– Ни­чего, кро­ме ини­ци­алов, я не ви­жу, су­дарь, – Илья Пет­ро­вич Гон­чар­ский вновь уди­вил­ся, при­сажи­ва­ясь на своё мес­то и всмат­ри­ва­ясь в пе­реп­лёт кни­ги.

– А Вы не по об­ложке смот­ри­те, Вы заг­ля­ните внутрь.

Ди­рек­тор про­чис­тил гор­ло, от­кры­вая пер­вые стра­ницы и быс­тро про­бегая по стро­кам гла­зами.

– Сер­гей Оле­гович Нев­ский?

– Ни­колай Оси­пович Се­рый, – с той же улыб­кой поп­ра­вил мо­лодой юно­ша, кив­нув.

– Но как же… тут на­писа­но.

– Это всё ещё об­ложка, Илья Пет­ро­вич. Всё ещё пер­вое впе­чат­ле­ние.

Кни­га зак­ры­лась в ру­ках ди­рек­то­ра ти­пог­ра­фии, и тот, нем­но­го воз­му­щён­но, спро­сил:

– О чём Вы хо­тели по­гово­рить, Ни­колай Оси­пович?

– О кни­ге и её пи­сате­ле, сэр.

– Прос­ти­те, но… я очень за­нят.

– Не­уже­ли Вам не ин­те­рес­но знать, что Вы пе­чата­ете и че­му да­ёте жизнь? Это ведь прак­ти­чес­ки Вы яв­ля­етесь тем, кто при­нима­ет рож­де­ние каж­до­го рас­ска­за.

– Вы, Ни­колай Оси­пович, го­вори­те так, слов­но кни­га – жи­вая.

– А раз­ве нет?

Илья Пет­ро­вич сно­ва за­мол­чал, смот­ря на юно­шу, как на то­го, кто был «нем­но­го не в ду­хе».

– Прос­ти­те, ко­неч­но. Но Ва­ши ре­чи нас­толь уж крас­но­речи­вы, что я мо­гу по­думать, буд­то Вы…

– Буд­то я? – спро­сил Ни­колай, ког­да Илья Пет­ро­вич за­мол­чал.

– Су­мас­шедший.

Мо­лодой пи­сатель рас­сме­ял­ся, мах­нув ру­кой.

– Каж­дый су­мас­шедший – ге­ний, каж­дый ге­ний – пи­сатель сво­ей собс­твен­ной ис­то­рии.

– Стой­те-стой­те. Это ж что Вы сей­час, всех ве­ликих пи­сате­лей су­мас­шедши­ми наз­ва­ли?

– Я наз­вал их ге­ни­ями. А су­мас­шедши­ми их наз­ва­ли Вы, – улыб­ка юно­ши ста­ла ещё бо­лее ра­душ­на, и как буд­то с со­жале­ни­ем он пос­мотрел на ди­рек­то­ра ти­пог­ра­фии.

– Лад­но, я слу­шаю. Что Вы хо­тели ска­зать? – су­хо бур­кнул Илья Пет­ро­вич, от­кла­дывая кни­гу.

– Ска­жите, что Вы зна­ете о том, как пи­шет­ся кни­га?

– Я слы­шал, ав­то­ры мно­го му­ча­ют­ся с ни­ми. Фан­та­зия, яко­бы, то есть, то нет.

– А са­ми бы Вы на­писа­ли?

– Я не ду­маю, что это уж та-ак слож­но. Да лю­бой мо­жет взять­ся за руч­ку и на­чать пи­сать.

– На­чать-то пи­сать мо­жет каж­дый. А вот за­кон­чить пи­сать – это уже сов­сем иное де­ло.

– То есть, это как дар при­роды – ли­тера­тур­ное приз­ва­ние?

– Пи­сатель­ство – это ведь не ув­ле­чение, Илья Пет­ро­вич. Это про­фес­сия, ко­торая да­ёт­ся с рож­де­ния. И не каж­дый мо­жет быть ею ода­рён.

– И как же пи­сате­ли по­нима­ют, что они мо­гут «на­чать и за­кон­чить»?

– Од­нажды они про­бу­ют се­бя, по­нача­лу это про­ис­хо­дит ещё в шко­ле, на уро­ках рус­ско­го или ли­тера­туры. Они бе­рут в ру­ки пе­ро или руч­ку, пусть то да­же ка­ран­даш, и на­чина­ют пи­сать. У ко­го-то нер­вы зве­нят от нес­коль­ких пред­ло­жений. И фан­та­зия тут же кон­ча­ет­ся. А кто-то сра­зу ду­ма­ет: «Ага, а те­перь я нем­но­го за­вер­ну сю­жет. Вот сю­да». И пи­шут го­раз­до боль­ше. Один раз поп­ро­бу­ешь – и уже яс­но. Смо­жешь ты жить без пись­ма или нет. Пи­сать – это ведь как нар­ко­тик. И каж­дый пи­сатель – нар­ко­ман. Он не мо­жет спо­кой­но ды­шать, по­ка об этом не на­пишет. И у каж­до­го свой нар­ко­тик и своя до­за. Нет по­хожих сти­лей. И ни­ког­да не бу­дет.

– То есть, опять же, кни­га – это как под­пись? – за­ин­те­ресо­ван­но спро­сил Илья Пет­ро­вич.

– Нет-нет, кни­га – это пас­порт. А уже стиль на­писа­ния – это как лич­ная под­пись. И её уже под­де­лать не так и прос­то.

Юно­ша рас­плыл­ся в до­воль­ной улыб­ке.

– Вот ска­жите, чи­тали ли Вы ког­да-ни­будь то, что пе­чата­ете?

– Ко­неч­но же, чи­тал!

– Ну и как, нра­вит­ся?

– Нра­вит­ся.

– То-то же! – пи­сатель удоб­нее усел­ся на сту­ле и вдох­новле­но про­дол­жил: – В каж­дый рас­сказ пи­сатель вкла­дыва­ет час­тичку се­бя. И это не тот слу­чай, где за кап­лю чер­нил пла­тят жизнью. А тот, где кап­ли чер­нил пла­тят за жизнь. В ис­то­рии ос­та­лось мно­го ве­ликих по­этов и пи­сате­лей, но го­раз­до боль­ше в неё не вош­ли.

– Это по­чему же? Кто не хо­чет быть из­вес­тным?

– Да каж­дый пи­сатель не хо­чет, ког­да по­нима­ет, че­го ему это сто­ит. Чем опыт­нее он, тем боль­ше се­бя вкла­дыва­ет в каж­дое сло­во и бук­ву. А пред­став­ля­ете, из­да­вать кни­гу, где ты, хоть и не пря­мым тек­стом, но на­писал все свои чувс­тва? Это как го­лым вый­ти на сце­ну. Пусть дру­гим и нра­вит­ся, но для пи­сате­ля это не так уж и при­ят­но. Слов­но ду­шу чи­та­ют. Эта­кий, как от­кры­тая кни­га!

– А са­ми-то Вы, Ни­колай Оси­пович, из­вес­тны? Не слы­шал я о Вас. И кни­га у Вас… стран­ная. Как она на­зыва­ет­ся?

– Пос­мотри­те, там всё на­писа­но.

– Но тут нет наз­ва­ния!

– Чуть ни­же ини­ци­алов. Глянь­те.

– Тут толь­ко «Бе­зымян­ная»…

– Вер­но.

– Но ведь это не наз­ва­ние. Как же?..

– А вот смот­ри­те, – юно­ша да­же под­тя­нул спи­ну, – все ве­щи, име­ющие име­на, они как бы при­биты к сущ­ности на­шего су­щес­тво­вания. По­думай­те са­ми, у каж­до­го име­ни есть своя лич­ность. А все бе­зымян­ные ве­щи... они ка­кие-то не­ре­аль­ные. Их не су­щес­тву­ет, но они всё же есть. Они не вы­лета­ют из па­мяти, как ог­ромные наз­ва­ния на­подо­бие «Как на­учить­ся вби­вать гвоздь в сте­ну из бе­тон­но­го бло­ка», а ос­та­ют­ся там на­дол­го.

– Вы хо­тите ска­зать, что наз­ва­ли так кни­гу толь­ко из-за это­го свой­ства?

– Да. Та­ким об­ра­зом, её ник­то да­же прис­во­ить се­бе не смо­жет. «Я про­читал бе­зымян­ную кни­гу», – но не бред ли, Илья Пет­ро­вич? По­это­му лю­ди бу­дут в тай­не, в глу­бинах сво­его сер­дца дер­жать сам смысл кни­ги, а не её наз­ва­ние. И по об­ложке уже су­дить они не мо­гут.

– А раз­ве кни­га мо­жет быть не прис­во­ена? Ведь она всё рав­но при­над­ле­жит сво­ему пи­сате­лю.

– Ан нет, кни­га, мой до­рогой, – это от­дель­ная ис­то­рия жиз­ни, а то и вов­се от­дель­ная жизнь. Она ни­кому не при­над­ле­жит. Она мо­жет толь­ко лю­бить сво­его ав­то­ра. Но есть и кни­ги, ко­торые ока­зыва­ют не­доб­ро­жела­тель­ный эф­фект на чи­тате­ля. Та­кие кни­ги пы­та­ют­ся за­быть сво­их пи­сате­лей, ведь им оди­ноко. Лю­ди их не лю­бят, лю­ди их бо­ят­ся. А что мо­жет быть пе­чаль­нее?

– Как ин­те­рес­но, – удив­лённо про­шеп­тал Илья Пет­ро­вич, про­чищая гор­ло. – А как на Ваш взгляд, че­го до­бива­ет­ся пи­сатель от сво­ей ра­боты, ес­ли не из­вес­тнос­ти?

– Он хо­чет, что­бы каж­дый чи­татель не был чи­тате­лем.

– А кем же тог­да?

– Он хо­чет, что­бы каж­дый чи­татель его был зри­телем. Нас­то­ящим зри­телем. По­тому опыт­ный пи­сатель не на­вязы­ва­ет сво­его воз­раста для пер­со­нажей, внеш­ности или че­го-то ещё из фи­зичес­ких свой­ств. Всё это, плав­но рас­кры­вая ха­рак­тер, зри­тель до­думы­ва­ет сам.

– Как буд­то смот­ря фильм?

– Луч­ше. Он по­мога­ет каж­до­му сво­ему зри­телю по­чувс­тво­вать се­бя в ро­ли ре­жис­сё­ра. И чем лег­че на­писа­но про­из­ве­дение, тем при­ят­нее его чи­тать.

– И сно­ва вер­нёмся к ста­рому. По­чему кни­га – это всё-та­ки пас­порт? Ведь она не по­казы­ва­ет ни воз­раста, ни­чего.

– По­тому что, про­читав её, мож­но по­нять, сколь­ко лет ав­то­ру, ка­кого он по­ла и внеш­ности.

– Но как же… иног­да и со­чине­ние ма­лень­ко­го ре­бён­ка мож­но при­нять за ра­боту под­рос­тка.

– Вы опять ни­чего не по­няли, Илья Пет­ро­вич. Воз­раст, пол и внеш­ность не фи­зичес­кие. А та­кие, ка­кими хо­чет об­ла­дать пи­сатель. Где-то в глу­бине. Я ведь уже го­ворил, что каж­дый вкла­дыва­ет час­тичку се­бя.

– По­учи­тель­но…

Вновь по­вис­ла ти­шина, и юно­ша, гля­нув на ча­сы, при­под­нялся.

– Мне уже по­ра. Ско­ро при­будет мой по­езд.

– Вы ещё вер­нё­тесь?

– Ко­неч­но! Пи­сатель не уме­ет ухо­дить нав­сегда. Ра­но или поз­дно он воз­вра­ща­ет­ся, в кни­гах или в па­мяти.

– Вот, Ва­ша кни­га.

– Нет-нет! Ос­тавь­те её се­бе. Она Вам при­годит­ся.

Юно­ша ото­шёл к две­ри, на миг за­дер­жавшись и обер­нувшись.

– И ещё, Илья Пет­ро­вич. Кни­ги пи­шут­ся не для то­го, что­бы за­раба­тывать день­ги. А для то­го, что­бы де­лать лю­дей счас­тли­выми. Все­го доб­ро­го! Ког­да-ни­будь я вер­нусь сно­ва. И мы по­гово­рим о ка­ких-ни­будь ме­лочах. Про­щай­те.

Илья Пет­ро­вич, наб­лю­дая, как зак­ры­лась дверь, за­дум­чи­во от­крыл кни­гу, пе­релис­тнул стра­ницу на «Про­лог» и на­чал чи­тать:

«Твоя жизнь на­чина­ет­ся не с кри­ка бо­ли, а с кри­ка ра­дос­ти, что ты по­явил­ся на свет. И каж­дое твоё чте­ние но­вой кни­ги на­чина­ет­ся с но­вого рож­де­ния. И каж­дая твоя кни­га – про­житый то­бою опыт. А я, как один из пи­сате­лей, по­могу те­бе ро­дить­ся на свет».