12. Чёрная Палочка. В чёрном
***
1.
Шкаф предлагает чёрное.
Соглашусь, пожалуй.
Юбка села, блузка тесновата, но сойдёт.
Причёска пусть в вольном стиле.
Глаза Клеопатры на месте, мозоли заклеены.
Осталось влезть в туфли, и вперёд!
О, великий инквизитор, мои пятки!
Теперь главное тихо и быстро запереть дверь.
Ну, же, замок, давай, пока Люська не выскочила.
Предательские каблуки, как я забыла!
Вниз, скорей вниз.
Пролёт, другой.
Спасительная ручка подъездной двери.
– Когда деньги вернёшь, шалава?! – несётся в спину.
Поздно, mon cher, я уже на улице.
2.
Гардеробная предлагает отдаться чёрному – уйти в привычную хандру, с её химерами, бесцельным блужданием по незнакомым улицам, нескончаемым возвращением в несбыточное вчера.
Соглашаюсь, в отместку Максу, этому чертову эгоисту, который считает, что мир и женщины обязаны вертеться исключительно вокруг него ныне и присно, и во веки веков, аминь.
На вдохе втискиваюсь в узкую юбку, стесняющую движения, заставляющую мельчить шаг, отбрасывать ненужную суету и вспоминать бабку, с её вечным «выпрямись, а то к доске привяжу».
В пару к юбке идёт блузка, приятно холодящая, изысканная, требующая строгой прически, потому укладываю волосы, придирчиво всматриваюсь в зеркало и, убедившись – всё, как и должно быть, начинаю рисовать глаза.
Это требует времени, но, к счастью, всему когда-то приходит конец, даже заклейке кровоточащих мозолей, бороться с которыми в моём случае возможно лишь посредством длительного заточения в четырёх стенах и полным освобождением от тирании туфель.
Великий Инквизитор, ты бы согласился – лишь им, купленным три дня назад и легкомысленно одетым в умопомрачительную июльскую жару, уступает в своей изощрённости знаменитый испанский сапог.
Мои больные, истерзанные пятки вопиют к состраданию, взывают к человечности, молят о пощаде, но приходится отказать им и в такой малости и тащиться вон из раскалённой квартиры в душную городскую полночь.
Самое неприятное, что может сейчас случится – встреча с соседкой Люськой, пристяжной дверного глазка, законно требующей вернуть одолженные три месяца назад деньги, но где ж их взять, родная?
Ну, же, замок, давай закрывайся, пока фурия не выскочила из засады, не принялась славить на весь подъезд мою совесть, мой чудесный род, и обмороженные глаза, в которые что ни попади… не будем о грустном.
Удивительно, но замок проявляет такт, закрывшись с первой попытки, даже без угроз сменить его к такой матери, вырвав с корнем, как только протрезвеет дядя Вася.
Предательские каблуки, как же я могла забыть об их подлом свойстве – громко цокать, да ещё когда в подъезде стоит такая иезуитская тишина?
Вниз, как можно скорей, забыв про бабкины нравоучения, мозоли и мешающую узость юбки, бегом туда, к спасительному выходу из человеческого термитника, пока за спиной не раздалось «когда деньги вернёшь» и прочая, и прочая.
Пролёт, другой, только бы не сломать каблук, не споткнуться, не покатиться кубарем, искалечив всё, что можно и нельзя на этой бесконечной выщербленной лестнице.
Наконец спасительная подъездная дверь распахивается, впуская совершенно неожиданный дождь, но это уже неважно, потому что в сумке есть зонт и до остановки всего ничего – рукой подать, а в спину таки летит неизбежное «когда деньги вернёшь, сволочь, сколько я могу ждать?»
Поздно, mon cher, я уже на улице, твои вопли гасятся расстоянием, отдаляются, затихают, но продолжают звучать, теперь уже в голове, пронзительным шоу Фредди Меркьюри, которое непременно должно продолжаться…
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215013100189
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/01/31/189
Свидетельство о публикации №215020601897