Новые рассказы из цикла Быль

Как я чуть не стал миллионером.
Здравствуйте, дорогие товарищи. Вы меня не знаете, но я всё равно вам расскажу, как я чуть не сделался миллионером, то есть – капиталистом. Интересно? Сейчас всё, и без утайки.
Зовут меня Зайцевым. Не потому что боязливый такой, а просто Зайцевым. Фамилия такая получилась. Жили мы как все, а потом начались девяностые годы и мир словно перевернулся, то есть на голову стал, в смысле – вверх тормашками.
При советской власти жилось нормально, хотя и во многом скудновато, а тут всякая катавасия затеялась, заводы закрываться стали и многие прочие предприятия. Но я не об этом.
Новые русские политики, в основном молодёжь, их так и звали – младореформаторы, решили создавать у нас класс собственников, для чего придумали специальные купоны- ваучеры, на которых типографским способом начертано «приватизационный чек».
Их главный приватизатор, Чубайс сказал мне как-то по телевизору, что новые собственники имеют право на часть народного достояния, что, мол, заслужили своей гражданской принадлежностью и как наследники труда предков. С этим его предложением я согласился и ему прямо в телевизор это сказал. Чубайс благосклонно кивнул и продолжал, что эту часть полагающегося добра и благ и будет отображать этот самый ваучер, который чек.
До этого мне Чубайс как-то не поглянулся, рыжий да ещё вила хитрого. Но, понимаешь, умные и правильные речи произносит, да ещё с телевизора мне прямо в глаза уставился, разве что не кланяется и в гости не приглашает.
Много чего Чубайс тогда говорил, но я для себя запомнил только самое главное, и ещё, что эквивалент полагающейся мне собственности равен двум «Волгам». Это в которых с шиком катаются, а не через которые плывут, а по тебе с крутояра из пулемёта долбят. Это две существенные разницы, сами понимаете.
Видимо, Чубайс это не только со мной посредством телевизора сообщался, потому как и прочие собственниками стать вознамерились. А что, имеют право. Вот только кто работать станет, если все владеть да совладеть будут. Недотумкал я тут, на потом отложил.
Где эти самые чеки будущим капиталистам выдают? Где, как не в Сберкассе, ну, в той самой, где наши вклады заморозили до лучших времён. Дорога известная. Собрался и жену  с собой прихватил. Два человека, два ваучера, складываем, четыре «Волги» получаются. Как с куста. Попутно для одной место на заднем дворе приметил, а остальные в дело определим, как это у капиталистов полагается.
Подождите, никак в дверь кто стучит. Нет, показалось.
Пришли мы в сберкассу, а там очередь, какие раньше за колготками, колбасой либо шампунем выстраивались. Оказалось, что за чеками чубайсовскими. Эвон сколько капиталистов у нас в скором времени будет. Да тогда одними только «Волгами» все улицы перезагораживают, это не считая тех, кто на «Москвичах» или «Запорожцах» по улицам пылят. Немного приуныл, но очередь двигается быстро и скоро впереди уже замерцало наше светлое частное будущее.
Нет, это окошко светилось, где упитанные девицы нас чеками оделяли. В паспорт отметку сделали, что получил свою российскую долю на участие в дележе. Ага. И денежку попросили. Четвертной, за то, что меня счастьем оделили. Ну, на это дело никаких денег не жалко, вплоть до четвертного. А за два ваучера, это уже полсотни получилось. Это уже жальчее. Но – пережили.
Домой пришли, на эти бумажки смотрим, любуемся. Раньше мы ведь не знали, что нам что-то от Родины полагается, кроме бесплатной медицины, образования, жилья, работы, курортов- санаториев и далее, по мелочи. А тут – конкретно. Можно сказать – две «Волги».
Положили мы чеки в шкатулочку, где раньше родители облигации госзайма держали, пока те не повыцвели, да не затрухлявели. По несколько раз на день подходили, чтобы полюбоваться. Я тайком от жены на фотографии себе цилиндр нарисовал и «Волгу» позади. Вышло убедительно.
Месяца так через два меня огорошили, и тоже с телевизора, что надо эти чеки в дело пускать. Оказывается на «Волги» их обменивать не собираются. С одной стороны – хорошо, заторов на улицах меньше будет, а с другой… Ухо надо держать востро. Капиталисты, собственники, конкуренция. Я начал опасаться за ту часть, которая мне полагается по гражданственности. На всякий случай шкатулку на антресоли сховать сообразил.
Тут мне по телевизору верный путь предложили – покупать предприятие. Денег у меня нет. В телевизор я сказал, а что было, в Сберкассе застудили, то есть заморозили. Не беда, отвечают, у вас на руках ваучеры должны быть. Имеются, конечно. Но ведь, опасаюсь, что на предприятие не хватит. Разве что на крошечную мастерскую, шиномонтаж какой. Это я ещё на свою «Волгу» рассчитываю. Леший с ней, со второй. Но, ежели мастерская, то тогда и первой не будет. Выбирать надо?!
Кажись, стучат! Нет, снова показалось.
Но заботой нас со всех сторон окружают. Это я про тех, молодых реформаторов. Сообразили они, что мы, россияне простые, что всю жизнь на профсоюз да партию вкалывая, жилку предпринимательскую чуток надорвали. Что помочь нам надо бы. Вот они и, Чубайсом наученные, нашли достаточно предприимчивых людей, которые согласны были за нас наши проблемы решить, то есть взять эти самые чеки, для презервати…  преврати… эти ваучеры, и сложивши в достаточном количестве, купить самые лучшие предприятия, которые будут работать и нам, их собственникам, прибыль приносить. Дивиденды называются. Слово мне понравилось. Я его даже на отдельную бумажку выписал, чтобы знать, что мне полагается.
Задумался я, в какой же инвестиционный фонд мне ваучеры свои нести. Ответственное ведь, сами понимаете, дело. А тут сосед прибегает, и говорит, что свой ваучер уже отдал и ему дивиденд уже выделен, по итогам проделанной работы.
Батюшки! Заработало! И это в то время, пока я раздумьями себя мучаю. Что с теми федеральными фондами, ещё неизвестно, а этот наш, местный, то есть вроде как и подконтрольный. «Вятинвестфонд» прозывается.
Собрались мы с супружницей и полетели туда на крыльях надежды. Что мы тоже успеем туда прописаться и на дивиденд за уже проделанную работу претендовать.
Пришли. А там снова очередь – мама дорогая! Знать работает народный телефон об особом благополучии наших местных доброхотов. И снова мы в очередь записались. Отстояли её. Отдали наше право на часть народного достояния и заплатили опять же по четверному – полсотни на двоих. Что это, по сравнению с будущей благодатью капиталистической бытности.
Девушка, что у нас чеки на капитализм забрала, спрашивает, мол, сами за дивидендами ходить будете? Или как? Я на очередь покосился и про варианты спрашиваю. Есть вариант, сообщила улыбчивая девушка, которая умеет разглядеть будущего миллионера. Это завести счёт в банке, на который и будут аккуратно капать полагающиеся нам денежки. Это даже лучше, чем в очередях стоять. Согласились.
Пришлось снова лететь в Сберкассу и открывать счёт. Положили первую лепту – сто рублей, которые начнут богатством прирастать. Помчались обратно, отдавать номер счёта. Снова что-то там заплатили, после чего домой отправились.
Никак стучат? Нет.
Да что там рассказывать. Ждём сейчас этих дивидендов, десять лет уже, нет – пятнадцать, пожалуй. Сколько же там этих дивидендов скопилось – уму непостижимо. Разве это можно, сосчитать всё разом. Вот, ждать приходится.
Перечитывал тут книжку старую, Ильфа и Петрова. «Золотой телёнок» называется. Про великого комбинатора Бендера и подпольного миллионера Корейко. Вот ведь жулики. Как народ облапошивают. И находятся ведь дураки, верят им!
Кажись всё же действительно стучат. Пойду открывать. Это ко мне с негосударственного пенсионного фонда зайти обещались. Хотят сделать мою старость максимально комфортной. Вот ведь народ какой добрый. Сам я ни за что бы не догадался. Что можно вот так, предприимчиво, только доверься Эх-ма, горя б, не ума, то есть наоборот…


Часы.
Приятель мой частенько рассказывает разные забавные истории, которые, дабы не пропадали бесследно, мы решили изложить вот так, на бумаге, или электронно, как уж получится. Рассказывать буду я, но с его подробных слов и от его имени.
Про свою поездку в Португалию я вам уже как-то докладывал. Про один вопиющий случай, про который рассказывать – и смех, и грех. Но что было, то было. Были и другие истории. Расскажу ещё про одну.
Но сначала, перед поездкой, с нами вели беседу товарищи из органов. Полагалось так раньше. Сурово заглядывая мне прямо в душу через глаза, данный товарищ всё допытывался, с какой целью я решил посетить мир зарубежного капитала? И вопросы свои формулировал так, что я сам начал сомневаться в себе. И вправду, чего это я… Глаза у меня бегать стали самым воровским образом. Пот выступил и руки мелкой дрожью вибрировали. Сразу видно, что дело здесь нечисто. «Товарищ» приободрился и к себе папку придвинул, на которой «Дело» написано, и чистый листок оттуда достал.
«Сверху, мол, пиши. Явка с повинной. Крупными буквами. И это молодец ты, что за ум сразу взялся».
Как он мне про ум высказался, так у меня сразу какая машинка в голове сработала. Не в чем мне говорю сознаваться, так как я ещё там не был. В первый раз ещё только собираюсь. Погляжу, и только тогда, в случае чего, писать буду. Ну, в смысле очерка, журналист я или кто?
Товарищ на меня ещё раз сурово посмотрел и «дело» с сожалением отодвинул. До поры, надо полагать, до времени. А мне разъяснил, что бдительность, она советского человека больше всего красит и не надо забывать, что там – мир проклятого капитала, от которого бациллу потребительства подцепить, это раз плюнуть. А там уж дело пойдёт и за лишнюю копеечку, то есть цент или шиллинг, продашь всё, что только покупают.
Пока суд да дело, добрались мы до Португалии на самолёте. Лететь по над Европой, это всё равно, что в Сочи скататься или там в Юрмалу, чуть дальше. Это мне раз в Благовещенск надо было лететь, так почти как до Луны, столько же по времени. Но про это в другой раз.
Прилетели мы и нас в отеле разместили. Всех разбили по парам, но не в том смысле, в каком вы сразу подумали, в аморальном, а с учётом бдительности. Каждого ведь предупредили, чтобы за товарищем приглядывал. Ты, мол, за него в ответе, а он, соответственно, за тебя. Так и приглядывали, прищурясь, словно сквозь планку прицела.
Но это только в первый день заезда, а потом познакомились, освоились и успокоились, свои ведь ребята, советские. Со мной поселился репортёр из центрального органа, то есть из московской «Правды».
У каждого из нас была своя программа. Минимум и максимум, как это и положено в диалектике марксизма и ленинизма, с поправкой на собственные интересы. Программа минимум у всех нас была убедиться своими глазами в том, что Запад активно разлагается, а максимум уж как личная фантазия расположит. Я лично решил распробовать все сорта пива, до которых моя рука дотянется. Как позже выяснилось, у соседа моего был тоже свой максимум, но он о нём помалкивал – присматривался ко мне.
Признаться, во мне дремлет потребительская и предпринимательская жилка. То есть она конкретно имеется, но дремлет, за невостребованностью. А тут вроде как бы и проснулась. Наверное, мой приятель, то есть сосед по отельному номеру почуял это, потому как мне признался, что привёз с собой часы. На продажу. И показал мне. Хорошие добротные часы. «Командирские», с красной звёздочкой и кожаным ремешком. Не новые, но в хорошем состоянии.
«Помоги, мол, говорит, продать их, а то у меня рука не подымается, и язык не шевелится». Как же, журналист, а языком не владеет. Непорядок это. Надо помочь человеку, тем более – соседу.
Настроил я себя на предпринимательский, то есть коммерческий режим. Направился к дежурному по этажу, а сам часы в руке держу. Ну, сейчас начнётся! Но тут меня сосед мой за плечо цапает.
«Только не здесь. Умоляю! А вдруг увидит кто?».
Головой я по сторонам повертел. Дежурный есть, я есть, сосед мой в лице изменившийся есть. И всё. Но азарт как бы и снизился.
Пошли делать коммерцию в другом месте. Народу праздного – жуть. И каждый из них, если по внешнему виду судить, местными эскудами (я их про себя паскудами называл, потому как их было до обидного мало, конкретно у меня, то есть в размере личного обменного фонда) просто набит, скоро через край сыпаться будут. И остаётся только людей удивить, а от удивления они легче с денежками своими расстаются. Это моё личное наблюдение, не раз между прочим проверенное. Я же говорил про врождённые таланты.
«Послушай, уважаемый», -- обратился я к ближайшему прохожему на той смеси иностранных языков, которые в памяти всплывали, стимулированные растущей алчностью, -- «посмотри сюда. Я покажу тебе настоящий сувенир, какого ты нигде здесь не увидишь. Эти часы повидали многое и сняты они были с руки героически погибшего под Кандагаром советского командира. Вот тут так и написано – Командирские. Душманы зверски пытали его, но до часов добраться не успели, так как боевые товарищи вырвали тело из рук извергов. Эти часы остались на память и теперь терзают мою душу до такой скорбной степени, что я уже больше не могу нести на себе такой груз моральных терзаний о погибшем товарище. Я готов с ними расстаться, всего за какую-то сотню долларов. Или там фунтов. Или…».
Сам же гадаю, как бы не продешевить. Вон ведь как всё расписал замечательно. Может, половину от тысячи надо было просить, а то и всю. Нас же двое, то есть и мне за деловое посредничество что-то там причитается. И алчность подсказывала, что если расстараться, до личный обменный фонд может существенно пополниться, то есть пива можно выпить гораздо больше, да ещё на какой-нибудь галстук претендовать, с символикой Гарварда, не меньше.
Сосед мой по номеру, бедняга, мается. Он ведь хочет рядом быть, чтобы сразу же валюту у меня забрать, при удачном исходе сделки, пока я к ней, к валюте то есть, не привык. И в то же время ему хотелось очутиться, как можно дальше, чтобы быть не при чём, если нас изобличат, как торгующих Родиной. Такой вот мучительный расклад. У него. А я всего лишь посредник, да ещё  и азартом стимулируемый. То есть мне, получается, гораздо легче. Если я Родину и продаю, то не свою, а «московскоправдную.
Выслушал меня прохожий, а потом на руке показывает роскошный хронометрический агрегат со сверкающим никелированным браслетом. То есть ему наши часы без надобности. Даже как сувенир. И другому не надо. И третьему. Приуныли мы. А потом мне в голову пришла гениальная мысль – найти сувенирную лавку, где наши часы оценят. Надо найти ей.
«Плиз, говорю. Где здесь шип о клок презента- сувенира?».
Наконец мне пальцем указали и мы пошли туда, ускоряя ход движения. Действительно, это был магазин, и часов там было навалом всяческих. На любой вкус и интерес. Завёл я там свою арию варяжского гостя про убитого предательски командира, про скорбных товарищей и душманов, вооружённых кривыми дамасскими кинжалами. Допеть до конца мне не дали, продавец головой замотал, и рукой по сторонам показывает. Мол, свои бы как-то продать. Но стоило мне начать про Афганистан, как он меня за рукав к витрине потянул и показал часы, и тоже «Командирские», с десяток их там пылилось. Эх, кто-то нас явно опередил. Надеюсь, что не из нашей творческой группы.
Отдал я часы москвичу и пошли мы обратно, в самых расстроенных чувствах. Обидно, когда твои планы рушатся, как выстроенный на пляже из песка замок. Вошли в отель и на свой этаж в лифте подниматься стали. А там, вслед за нами, негр какой-то втиснулся. Смотрю, а костюм-то у негра – о-го-го! И галстук, и туфли лаковые. И приветливо нам улыбнулся, ослепительными зубами сверкнув. Явно богатенький клиент.
«Не желаете ли часами обзавестись, с руки павшего в Афганистане героя?».
Это мой сосед, научившись у меня же дрожащим от волнения голосом начал сделку оформлять. Но негр ещё шире улыбается и головой мотнул. Меня обидки взяли, что у меня же инициативу перехватили. Ну, я и сказал, соседу своему.
«Зачем, мол, негру наши часы. Им часы не требуются. Они у себя дома, в Африке то есть, время по солнцу определяет, в пределах ненужной погрешности».
Сказал, да и к выходу потянулся, а негр тот нам в ответ:
«Товарищи, вы из Советского Союза?».
На чистом ведь нашем языке сказал, с небольшим несущественным акцентом. Ну, думаю, всё. Начинается. Сейчас нас будут на провокации раскручивать. Мой московский товарищ тоже заметно оробел. Негр тогда это всё увидел и ещё шире улыбку свою оскалил:
«Я, мол, тоже в Москве учился, в университете, и имею с того самые прекрасные воспоминания, через что хочу угостить своих русских друзей в баре при отеле».
Здесь то есть, и никуда ехать не надо, где нас фотографировать начнут в оголённом виде, когда виски накачают дармовым.
«Не надо, пискнул мой московский сосед, нам очень некогда».
«А мне есть куда. Я согласен».
Это я решил отметить таким образом нашу несостоявшуюся коммерческую операцию».
«Ну, если так».
Короче, негр тот нас пивом напоил, и гамбургерами угостил, а потом ещё пивом, и каким-то бурбоном, а когда прощаться стали, сказал, что хочет презентовать своим новым русским друзьям маленький презент».
«Не надо». Это мой сосед.
«Надо», это уже я, у которого, напомню, коммерческая жилка дремлет, но так, вполглаза.
Негр достал из кармана бумажник и вытащил оттуда две купюры. В долларах. Не много, конечно, но день явно прожит не зря. Отдал мне, улыбнулся как-то по-голливудски и ушёл по своим негритянским делам.   
«Отдавай мне половину, заявил мне московский сосед».
Он же сам отказывался, но спорить я не стал, одну купюру отдал ему, а вторую оставил себе. И снова мы ехали в лифте, к себе в номер, а я думал, чего это негр с нами так по-дружески поступил. Может, и в самом деле его у нас столь хорошо привечали. Если так, то всё в порядке.
Но могло быть и так, что выслушав фразу про Африку и ненужные там часы, он, самым деликатным образом, расставил все приоритеты таким образом, чтобы показать нам, кто здесь на самом деле негр, а кто нет. Так-то вот…


Прикол.
Эту занимательную историю мне тоже рассказал мой приятель, с хорошим чувством юмора. Я постарался передать её почти без изменений, оттого и рассказываю от его лица.
Люблю я всяческие шутки и приколы. Потому для меня праздник Первого апреля главный в году. Потому как я на этом празднике самый главный. В смысле, главный приколист в любой компании. Вот только выдумывать каждый раз новые шутки бывает не так уж легко, как это со стороны выглядит. В том и фокус.
«У вас вся спина белая». Над этим давно уже никто не потешается. Надо выдумывать что-то новое. А тут коммерческие времена в стране наступили и для таких затей открылся целый магазин. Я таких несколько обнаружил. «Пустячок». «Шалун». И «Вам сюда».
Когда я внутрь заглянул, глаза мои разбежались. Чего там только не было. И ручка, брызжущая чернилами, которые в скором времени обесцвечиваются. И подушка, если опуститься на которую, издающая неприличный звук. И имитации всякие разные, начиная от пластмассовых фекалий и до будто бы отрезанного пальца. Много чего там было. Теперь можно не мучаться в раздумьях, а зайти спокойно и выбрать.
Но ведь шутка солидного человека и должна быть солидной, а не какая-нибудь там… ну, вы меня понимаете.
Постояв с полчасика у прилавка, я остановил свой выбор на удостоверении сотрудника ЦРУ. Выглядит солидно – кожаная обложка, на которой эмблема этого шпионского ведомства и надпись золотом – ЦРУ. Внутри, всё как полагается, только нет фамилии и вместо фотографии – чёрный блестящий квадратик, под которым «честно» написано, что фотография, в виду особой секретности владельца удостоверения проявляется только в инфракрасном свете.
Впрочем, тут же подсказал шустренький продавец, можно поверх квадратика прилепить свою фотографию подходящего размера и вида, а фамилия и прочие инициалы можно вписать тут же, и самым каллиграфическим почерком. Что он тут же и сделал.
Вооружившись этой «первоапрельской шуткой», я в назначенный день вышел из дома и отправился на работу. Когда я вошёл в автобус, то понял, что вот прямо сейчас озадачу кондукторшу. Солидный человек солидно шутит. А чтобы шутка сыграла в полной мере, надо принять самый солидный вид.
Теперь представьте себе кондукторшу. Заходит дядька, в дорогом костюме, при ярком галстуке и в совершенно новых штиблетах. В руке держит портфель из толстой свинячьей кожи. И этот весьма достойный с виду гражданин достаёт из кармана солидное удостоверение и распахивает его перед глазами кондукторши, где, среди прочего, чётко написано о праве бесплатного проезда в общественном транспорте. А то, что вместо фотографии – чёрный квадратик…
Я приготовился к тому, что кондукторша остолбенеет, а потом увидит про ЦРУ, вспомнит, какой сегодня день и мы вместе посмеёмся. Я даже начал губы раздвигать для улыбки, но… кондукторша кивнула и отправилась дальше. Я понял, что она мою шутку оценила и подыграла ещё тоньше, чем я от неё ожидал.
Добравшись до работы, я вместо своего привычного удостоверения показал вахтёру «цереушное» и… тоже прошёл на работу. Уже потом мои коллеги разглядели его и повеселились от души. Шутка была оценена. Вечером в автобусе я снова продемонстрировал свой прикол кондукторше, и она безропотно согласилась с тем, что оно является достаточным, чтобы ехать без оплаты.
Уже дома я сообразил, что некоторые люди, затурканные однообразной каждодневной работой, видят то, что привыкли и думают увидеть. Для пробы я ещё и ещё предъявлял своё удостоверение, вклеил туда свою фотографию. Срабатывает! Целый месяц я так катался, пока жена не постирала брюки с забытым там удостоверением. Это судьба. Но!
Но снова приближается следующая торжественная дата. И я снова заглянул в тот же магазинчик. На это раз приобрёл удостоверение Почётного алкоголика России. Там, среди прочих льгот прописано право перехода улицы на красный свет светофора, равно как и переход улицы в том месте, где появится насущная необходимость. Вот скоро его и проверю!


Великолепная пара.
Вообще-то, если так уж разобраться, Василий Васильчиков командировок не любил, со всеми их неожиданностями и неудобицами. Ну их к лешему, ехать куда-то, делать там что-то, вдали от родных пенатов. Но порой приходится, никуда уж от этого не денешься. Тем более, что и командировочные предусмотрены. А это уже кое-что…
Но… можно командировку чем-то разнообразить. К примеру, хорошо посидеть с товарищами. Или ещё как. Но тут надо проявить фантазию и находчивость.
Советский юморист с соответствующей фамилией Задорнов как-то высказал мысль, что никогда западный человек не поймёт радость нашего человека, который купит себе новые ботинки. Советские люди эту шутку понимали и весело смеялись, потому как радость приобретения и, далее, обладания испытывали, и тем большую, чем реже это случалось.
Теперь перехожу собственно к тому происшествию, «героем» которого и сделался Вася Васильчиков.
Началось всё с того, что Василия послали в командировку. Вместе с товарищами. Чем они там занимались, это неважно. Делом были заняты, а всё забавное с ними случилось в часы досуга.
Часы досуга. О с ними связано много приятных воспоминаний. Именно в часы досуга. О работе таких воспоминаний меньше. Я говорю про моменты приятные. Там всё больше смешные. Хотя смешно бывает и в досуг.
Вот и я о том же.
После выполненной работы отправился Василий в магазин. Вроде как на экскурсию. Конечно, в магазинах тогда ничего такого не было, а ходили всё больше просто посмотреть. Для смеха и юморного отношения к жизни. Вот и Василий так же мыслил.
Но в этот раз всё было по-другому. Чего-то работники магазина не доглядели или их заставил кто. Но только на торговой полке Вася углядел ботинки. Мама дорогая! Такие ботинки!! Носы блестели лаком и были остроносы до безобразия, а шнурки завязаны кокетливым бантиком. К тому же раскрас имели комбинированный – низ тёмно-коричневый, а верх светлый, но тоже коричневый. И – из натуральной кожи. Само собой, что импортные, чешские, а то и вовсе германские.
Василий, как ботинки разглядел, так душою сомлел, и больше из рук их не выпускал. Так и мерял, и руки заметно дрожали. Ботинки пришлись впору, тютелька в тютельку, даже как-то на душе суматошно сделалось.
Так ведь не бывает, чтобы зашёл и – раз! купил ляльку.
Товарищи раззавидовались, нет, чтобы вперёд в магазине очутиться, так ведь для смеху шли. Как обычно. А тут такое…
В отместку товарищи начали Василия раскручивать «обмыть» покупку. Это ещё один советский обычай, вроде жертвоприношения в языческие времена, чтобы бога благоволили. Вот как к Василию…
На радостях Вася наш отказываться не стал. Да и грех ведь отказываться. Случай-то подобный – на всю жизнь! Внукам сопливый рассказывать – пусть слушают да за дета радуются.
Но внуки пока ещё в перспективе.
А пока в магазин соответствующий заскочили да в гостиницу отправились. Там снова Вася в обновку облачился и гоголем по номеру гуляет, а товарищи – спиной чувствует – завидуют ему и оттого покупка вдвойне слаще. Это как с красивейшей девушкой на вечер прийти и все тебя (и её) глазами провожают. И шушукаются по углам. Вася-то, мол, наш, о-го-го!
Выпили за покупку, выпили за прошлые покупки, выпили за будущие покупки, выпили за воплощение мечты, потом просто выпили. А затем купленное закончилось. Когда-то же оно должно было закончиться. Природой так предусмотрено…
Начал было Вася покупку свою любовно паковать коробку импортного выполнения. Чтобы потом в свой чемодан командировочный определить, а товарищи его за руки цепляют. Мол, ишь какой, герой для нашёлся. А покупку обмывать? Так обмыли же, Вася вполне искренне удивляется. А народ ему отвечает, что такие случаи раз в жизни перепадают, да и то особенным счастливцам. Васе, к примеру.
С этим доводом Вася согласился, но стал настаивать, что всё честно было обмыто. Это мы за левый ботинок гуляли, народ коварный ему объясняет, а сейчас будем, мол, выпивать за правый, чтобы и ему сносу не было. Ведь за это ещё не пили?
Давай вспоминать. Действительно, чтобы сносу не было, не пили. Но тут Вася артачиться начал. Нету денег, говорит, всё прогуляли. Завтра домой, вот он на все и закупился. На то, что от ботинок оставалось.
А заначка? У каждого ведь мужика заначка имеется на крайний случай.
Какой же он мужик будет, соображает, туго так, но соображает Василий, если без заначки дальше жить придётся? И решительно так возражает. Хватит, мол, и баста. Тогда мужики обещают, что правый «не обмытый чин-чинарём» ботинок они ночью из номера выкинут, как добытый неподобающим путём. А с левым всё в порядке, он ему принадлежит по полному праву.
Вот ведь как бывает…
Полаялись все и спать завалились, потому как гулять уже и расхотелось, да и не на что, да уже и хватит…
Утром Василий поднимается и, первым делом, к своим ботинкам. Батюшки! А там, в коробке открытой, всего один и находится – левый, который значит вчера весь вечер «обмывали»…
Где???!!!
Вася закатил своим товарищам грандиозный скандал. Куда, мол, гады такие, его ботинок задевали? Все товарищи его удивляются и глаза от него прячут. Действительно, неудобно так получилось. И что это на них вчера нашло. Из зависти Васе наговорили, но ведь ни у кого рука бы на это варварство не поднялась бы…
Но ведь не было! Конкретно ботинка не было! Именно того, который грозились выбросить!
И хотя товарищи Васе клялись- божились, что это было так, всего лишь слова, и все ходили, едва не на карачках всё под окнами излазили – ботинка не было.
Не было ботинка!
И такое Васю взяло раздражение, на все несправедливости жизни, что он взял оставшийся ботинок и запулил им в окошко. Ботинок улетел прочь, должно быть искать там, незнамо где, своего пропавшего брата.
Товарищи прятали от Василия глаза. Молча собрались и поехали домой Неудобно получилось. Погулять-то погуляли, а потом такое…      
Уже дома, распаковывая чемодан, на самом дне, завёрнутый в тренировочные штаны, нашёлся пропавший правый ботинок, со шнурками, завязанными в узелок. Вася застыл, как превращённая жена праведника Лота, с ботинком в руках. Так его застала жена и поинтересовалась, что это за ботинок у него в руках и где второй.
Второй?! Который он самолично, вот этими самыми руками…
Закричал Вася, подскочил к окошку и запустил новеньким ботинком во весь этот несправедливый мир. Потом на жену выругался и в комнате замкнулся.
Лежал он в кровати и вспоминал. Вот он находится в номере, где храпят его товарищи, что обещались левый ботинок выбросить прочь. И до того эти намерения разбередили его, что он поднялся и спрятал ботинок, чтобы уберечь его от покушений, так далеко, как только смог придумать. А потом успокоился и лёг, и уснул. Спокойно так уснул…
Лежал Василий и вздыхал тяжело. Ну, кто тут виноват? Если разобраться, так винить, кроме себя, было некого. Только смириться. Но ботинки так и остались в памяти невоплотившейся мечтой, то есть идеальной, великолепной парой. А командировки с тех пор он не любил ещё больше…


Овсы.
Мой товарищ прочитал первые рассказы из этого самого цикла, и начал было вносить уточнения. Мол, в Лиссабоне и не меч вовсе был, а шпага старинная, и что рабочие кровельных дел возлияния проводят каждодневно, а не только с новичком, который в первый раз на верхотуре оказывается. А в довершении поведал ещё пару историй, вполне достойных вашему вниманию. И просил пересказывать так, как он их мне излагал. От его имени я это и делаю.
После того, как мои работы были по достоинству оценены, начальник вызвал меня к себе и проникновенно так заявил, что есть мнение провести репортаж о работе не кого-бы там, а дважды героя Социалистического Труда товарища Червякова Александра Дмитриевича, председателя колхоза «Путь Ленина», настоящего колхоза- миллионера, в положительном смысле этого слова.
Честно говоря, до сего времени с проблемами сельского хозяйства если я и имел дела, то в основном гастрономического характера, то есть с конечным результатом труда хлебородов, животноводов и прочих «водов». Но, как и положено это молодому и амбициозному специалисту, ответил «есть» и отправился в дорогу.
Облачённый в костюм и галстук предстал я перед дважды героем и представился ему сам и то издание, которое меня сюда направило. Червяков меня внимательно выслушал, а потом предложил осмотреть его хозяйство, чтобы не быть голословным. С этим мнением я согласился и мы уселись в автомобиль УАЗ, на котором чаще всего по колхозным полям в те прошлые года и перемещались.
Выехали мы и покатили, и тут я с ужасом в душе понял, что никак не могу подобрать нужных слов. Конечно, изобилие самых разных слов в голове моей вились, как рой  самых озабоченных слов, но мне-то хотелось высказаться по делу и показать, что меня сюда не даром послали и я уже состоявшийся корифей проблем сельскохозяйственных тем. И при этом не сесть в лужу. В фигуральном смысле.
Что же делать?
Как это у меня водится, решил я призвать на помощь классиков. И благополучно вспомнил, как у Чехова, а может и Тургенева на коляске по такой же накатанной дороге катили два помещика и один другому говорил: «Хороши у вас в этом году овсы уродились, уважаемый Мефодий Кириллович», а тот ему в ответ столь же благожелательно вторит: «Да уж, подфартила природа-матушка, не обидела».
Приободрился я и глядя в затылок героя, который Уазиком лично и управлял, откашлялся и солидно произнёс:
-- Хороши у вас в этом году овсы уродились, уважаемый Александр Дмитрич, -- и рукой на зелёную поросль, что из земли проклюнуться успела, показываю. Гляжу, Червяков на поле глянул, потом на меня покосился и снова на поле смотрит. Ага, шея с затылком краснеть у него начали.
Вот, думаю, не подвёл ведь классик и человеку опять же приятно, что везёт он не абы какого городского писаку, а представителя губернского издания, который к тому же и в сельском хозяйстве не из последних. Даже плечи расправил, и на спинку сиденья этак небрежно облокотился. Практически чувствую себя Мальцевым, Терентием Семёновичем, новатором сельскохозяйственного производства. Но тут Червяков ко мне повернулся и спрашивает:
-- Послушай, товарищ, а где ты тут овсы увидел. Это же озимая рожь «Крона».
Теперь уже краснеть, и не только затылком пришлось уже мне.
Признаться, из той патовой ситуации благодаря своего молодому нахальству и богатому запасу русской словесности я всё же выкрутился, но с того дня взял себе за обязательство к встрече готовиться загодя, и кое-какую конкретную информацию в запасе иметь.
Уже потом, лет через десять- пятнадцать, в том же колхозе, когда туда приехал председатель Аграрной партии России Михаил Иванович Лапшин, я тоже там оказался, конечно же в статусе репортёра, и за обедом набрался нахальства и рассказал прилюдно эту историю, чем вызвал продолжительный смех всех присутствующих, которые сельскому хозяйству посвятили всю сознательную жизнь, и Червяков сказал: «Было дело» и добавил: «Молодцы мы».
Вот и я думаю, что молодцы, а овсы у нас имеются в достатке, равно как и озимая рожь «Крона», которые я больше не путаю.


Должок.
Бывают такие минуты, когда хочется выпить. Ну, бывает такое. Называется – душа требует. Это ещё великий русский полководец Суворов, Александр Сергеевич провозглашал, что настоящий русский человек штаны последние отдай, но после бани выпей. Понимал русскую душу человек.
Но вот ведь оказия какая, денег при этом в наличии нет, то есть совсем. Но есть у меня для этих затей добрый приятель, Евгений Иванович, душа- человек, который никогда не откажет в самых разных просьбах, особенно в финансовых. Повезло в жизни человеку – супружница евонная в банке работает, то есть многих привычных для всех проблем для него просто не существует.
Отправился я к нему домой. Знаю, что он там. Дверь открыл и искренне мне радуется. Заходи, говорит, дружище. Я к нему, конечно же, зашёл и говорю, мол, нельзя ли одолжиться ста рублями. Для ровности счёта. И уверяю его, что верну при первой же возможности.
-- О чём речь, -- руками машет Евгений Иванович и тут же из кармана нужного достоинства достал и мне протягивает. – Может больше надо?
В то время, позднее советское, сто рублей было суммой достаточной, чтобы масштабно погулевать оба выходных дня, так что от добавка я с достоинством отказался. А Евгений Иванович визиту моему искренне обрадовался.
-- Слушай, говорит, дружище, заглянул ты ко мне и на мысль меня навёл замечательную. Как ты смотришь на то, что мы с тобой по стаканчику пропустим. Тем более, что я из морозилки лисичек достал и только что их с картошкой на сковородке в нужных пропорциях разместил. Чувствуешь?
Принюхался я и решил, что это я удачно в гости зашёл. Прошли мы с Евгением Ивановичем на кухню. Хорошая такая кухня. Вот какая у нас гостиная, у них только кухня одна такая, и вся заставленная хозяйственными принадлежностями. Домовитый мужик Евгений Иванович, ну и с супругой повезло, так это я уже упоминал.
Открыл хозяин холодильник, так этой водки стоит – целая полка. Как там Бобик в гостях у Шарика говорил – у меня бы не лежало. Достал бутылку Евгений Иванович и выпили мы «за всё хорошее». Хорошо так стало, значит, тост подействовал. Тут и картошечка подоспела. С лисичками. От одного запаха одуреть можно. Рассказывать одно, а ложкой там или вилочкой цеплять жарёху, да с грибочками, это совершенно другое.
Между первой и второй – промежуток небольшой. Я имею в виду, между бутылками. Да ещё и под разговор по душам. Тут смотрю, Евгений Иванович на часы смотрит. «Извини, говорит, дружище, но сейчас моя благоверная с работы пойдёт, уставшая, ну и всё такое прочее».
А у меня такое настроение замечательное к этому времени образовалось, что никак не хочется ни его огорчать, ни себя. «Ну, надо так надо, говорю». И собираться начинаю.
Евгений Иванович от такого понимания расчувствовался. Понимает, что человек готов ради дружбы и отношений своим настроением пожертвовать. И, повторяюсь, расчувствовался. «Вот, говорит, дружище, это тебе в виде моральной компенсации за то, что я твои планы на сегодня нарушил». И снова из холодильника бутылку вытащил и мне протягивает. А в комплект к ней американской тушёнки банку и ещё что-то, в фольгу запечатанное. Мог ли я от этого душевного дара отказаться, да хозяина обидеть, раз уж он сам так порешил.
Оделся, сумку с гостинцем прихватил и к двери было сунулся, но остановился вдруг.
-- Да, Евгений Иванович, чуть не забыл, говорю, чего это к тебе пришёл. Давеча я у тебя деньги занимал. Сто рублей. Так я тебе их принёс, вот прямо сейчас.
Достал из кармана купюру и хозяину достал, после чего домой отправился. Хорошо, думаю, что не забыл, а то с меня станется. Ох, хорошо…   


Падение.
После того, как мой добрый товарищ с предыдущими историями ознакомился, с его слов для вас рассказанными, он и порадовался и некоторые коррективы внёс, особенно что касается «Боязни высоты». К примеру, он пересказал, что самым шоковым для него было установление консоли для поднятия вверх, на крышу, разных предметов, посредством ролика. И надо было эту консоль устанавливать, встав на самый край пропасти.
«А ведь падения в моей жизни всё же случались, и неоднократные. К счастью, не такие фатальные. Можно и посмеяться над этим». И тут же рассказал мне историю, о которой и раньше упоминал. А я её вам сейчас изложу. Как он говорил.
В добрые старые времена, когда не надо было думать о каждодневном хлебе насущном, ездили по самым что ни на есть «глубинкам» губернии нашей, чтобы встретиться там с людьми, достойными нашего внимания. То есть которые жизнь прожили необыкновенную, либо обладают какими-то умениями выдающимися, либо родственников имели знаменательных, либо… Ну, и так далее.
В очередной раз забрались в… ну, это уже и не так важно. Жила там бабуля, рассказчица, песенница, такого нам понарассказывала, угостила, всё как полагается. И мы её вниманием уважили, и она нас, всё то есть хорошо у нас сложилось. Засиделись мы там до позднего вечера, когда последние петухи уже на насесте давно задремали. Да, были и петухи там, и собака, у дома привязанная. Она нас ещё тревожным угрожающим лаем встретила, когда мы только у калитки остановились. А потом мы гостями оказались, и собака больше не протестовала, а занялась своими делами.   
Теперь надо сказать про дом, в котором мы загостевали так надолго. Это была справная изба, поднятая над землёй метра на полтора, не менее. Это чтобы и подпол иметь вместительный и по весне чтобы в доме сырость не появлялось от талых вод. А чтобы в дом подняться, надо было преодолеть пять, а то и восемь немалых ступенек крыльца. И, если обычно в домах напротив ступеней находится входная дверь, то здесь было не так. Поднявшийся на крыльцо поворачивался на девяносто градусов и только тогда оказывался перед дверью в горницу.
Понимаете, о чём дальше речь пойдёт?
Тем не менее, продолжу. Наговорились в том день мы до одурения, да ещё и посидели, как это в гостях полагается, и решил я на улицу выйти. Свежим воздухом подышать, на звёзды подивиться, какой ночной птицы пение услышать, покурить, наконец, на свежем воздухе, да мало ли ещё что…
Приехали мы днём, когда всё отчётливо и прекрасно было видно, а на свежий воздух я засобирался в ту пору, когда звёзды полными пригоршнями небо высветили, а луна тонким серпиком едва прорисовывалась, создавая тот нежный деревенский образ, какой любили Николай Гоголь, Сергей Есенин и ещё некоторые наши классики.
По крайней мере именно эту мысль я лелеял в своём сознании, когда в самых возвышенных ощущениях начал спускаться с крыльца на грешную, но такую привычную земную твердь.
Точнее, попытался повторить то, что проделывал в деревнях не один десяток раз. То есть пересёк площадку напротив двери и сделал решительный шаг вперёд.
Вообще-то я надеялся найти там ступеньку, затем следующую, ещё, а на последнюю я думал присесть и застыть в неге единения с природой. Так у меня задумывалось. 
Вот только шаг мой перешёл в полёт, потому как ступеньки под ногой не оказалось, а перил или иного какого заграждения здесь никогда и не было. Наверное, можно было отрешиться от сомнений и предаться радости полёта, ибо когда ещё получится испытать то, что испытывал Дедал, Ариэль, либо какой другой удачливый летун. Про Икара упоминать не стоит, зная о том, какой печальный итог поимел он в своей молодой жизни.
Но эти романтические мысли почему-то не нашли места в ту минуту в моём организме. Совсем наоборот, я стал судорожно вспоминать, не было ли там кола, а то и косы («коси коса, пока роса»), оставленной для утренних работ, либо забытого кем-то лома, или даже бороны, оставленной на хранение прямо у крыльца во избежание дерзкого похищения, под охраной собаки. Да! Здесь могла быть и собака, которая была настроена совсем не по дружески, когда мы ещё только отворяли калитку. И, возможно, ей совсем не понравится, когда я вот так сразу, довольно бесцеремонно, опущусь без предупреждения и приглашения ей на спину. Быть может, собака не любит, даже когда сама хозяйка, которая каждый день её кормит, неожиданно ночной порой на неё падает. А тут неприглашённый, самодоставленный гость.
Вы, наверное, скажите, что нельзя столько всего передумать, свалившись с какого-то там крыльца. Но, во-первых, вы, наверное, не читали знаменитого романа «Улисс» великого ирландского писателя Джеймса Джойса, довольно объёмистого, где описан всего лишь один день из жизни простого дублинского обывателя. А тут, всего лишь каких-то пару абзацев.
И, во-вторых, вы не видели высоты того крыльца. А оно того стоит!
Мои товарищи продолжали разговор с хозяйкой избы, к которой мы и приехали, когда снаружи раздался грохот, а потом последовал истошный собачий лай. «Ой, всполошилась старушка, это верно ваш товарищ упал, да моего Полкана спугал». «А, махнули рукой мои товарищи, он всегда так выходит».
Как же! Одним прыжком я заскочил обратно, опасаясь собаки, которая оказалось надёжно привязанной. Так благополучно закончилось моё падение, которое могло завершиться и более печальным образом, но хорошо то, что хорошо заканчивается…


Охота на кабанчика.
Прочитав несколько рассказов из этого цикла, один из моих добрых приятелей рассказал историю, достойную вашего внимания. Как и все прочие, всё произошло на самом деле, а от себя мы добавим пару деталей. И только. Вот как мне было рассказано.
Мир наш наполнен несовершенством и многими несправедливостями. Можно затеять большой передел мира в соответствии с внутренними ощущениями, а можно и найти свои приятные стороны и на них всё чаще оставаться. Счастье, ведь оно воспринимается через ощущения. Одним из воплощений счастья есть наше хобби, или личностное увлечение.
Есть у меня родственник. Зовут его Степаном. Много про него рассказывать не стану, отмечу лишь, что он – страстный охотник. Страстный, в том смысле, что отдаётся сей страсти с полной своей охотой. Такой вот каламбур.
Дома у него имеется несколько ружей для охоты и даже с оптическим прицелом, надо полагать для той дичи, которая уже почти что добралась до линии горизонта. Всё хранится в оружейном сейфе, как и полагается. Имеется всяческое охотничье снаряжение, от чехлов и патронташей и до наборов гильз, пыжей, дроби, а также машинки для сборки готовых патронов.
Это я к тому, что Степан был охотником во всех значениях и ждал каждого похода с большим нетерпением.
Есть охотники, которые любят природу больше самой природы и часами бродят, как писатель Иван Тургенев, Созерцатель, написавший «Записки охотника», но не всегда достававший ружьё из чехла. А есть и другие, которые часами выжидают в засаде, чтобы сделать точный выстрел и стать победителем в соревновании, кто кого перехитрит.
Степан наш уверенно относится ко второй категории. Для засад он имеет несколько мест, оборудованных замаскированным шалашиком, либо лабазом. В тот раз охота проходила с использованием лабаза.
Что такое лабаз?
Категория эта таёжная. Из арсенала настоящих таёжников. Изначально это был склад, оборудованный на каком-то дереве, поднятый высоко над землёй и закрытый от всякого зверя дощатыми стенами и брезентом. Рядом обычно кладётся лесенка, по которой таёжник к своему складу добирается.
Но существуют и охотничьи лабазы. Это могут быть настоящие вышки, с крышей и ограждением, как наблюдательные вышки на зонах ИТК. Но, чаще всего это просто площадка. Сколоченная из досок и поднятая на полтора- два метра над землёй, чтобы сверху охотиться на зверя, из такого засадного положения, при котором запахи относятся ветром в сторону. Для простого читателя всё это кажется чрезмерным, но охотники всё это используют.
Степан, вместе со своим товарищем взобрались на такую площадку и там затаились. И, если один лёг на сложенный брезент, то Степан, не чуравшийся комфорта, установил табурет и уселся на него, положив ружьишко на колени.
Охотились они на кабанчика.
Кабаны, если хотите знать, животные стадные. Они перемещаются довольно большими группами, с места на место, вырывая сочные коренья или какие другие свои угощенья. Охотники, как и рыбаки, специально прикармливают зверя, насыпая заготовленных овощей в определённое место.
А сейчас начинается наша история. С пару вёдер репы, яблок и другого турнепса было рассыпано по земле в том удобном для прицела месте, с которого удобней всего целиться с площадки лабаза.
Кабанчики появляются после того, как поднимется солнце, для утреннего моциона и завтрака. Забегали они и на эту полянку, и делали это непременно, потому как охотники их подкармливали не только во время охоты, но и загодя, чтобы подманить зверя и приучить его к дармовому «мышеловочному сыру».
Итак, солнце поднялось и скоро послышался шум, который сопровождает небольшое стадо животных, которые спешат чем-нибудь поживиться и опередить в своих устремлениях товарищей. Степан и его напарник насторожились.
Кабанчики, особенно дикие, они отнюдь не простаки и понимают, что жизнь в лесу сочетается с разными опасностями. И что все норовят обидеть бедных зверушек. И потому взрослые животные остановились, ну а молодёжь, нетерпеливая, потому как голодная, уже примчались к месту кормёжки и начали там рыться.
Стадо животных состоит из нескольких особей. Это и взрослые кабаны, шкура которых толстая до того, что её пробивает не каждая пуля, в смысле нанесения фатального ранения. А раненный кабан опасен не менее медведя, так что на взрослых и старых животных нацеливаются в последнюю очередь. Лучше брать на прицел молодых подсвинков, которые бока уже нагулять успели и мясо у них вкусное и сочное, а шкура ещё не загрубела. Хорошие и маленькие, молочные поросята, но они слишком быстро бегают и в них попасть сложнее, чем в уже означенного подсвинка, цели охотника.
Молодые поросята примчались и начали возиться возле кормушки, выискивая самые лакомые куски. Они весело визжали и отталкивали друг друга, потому как думали, что хитрый товарищ нацелился на самый вкусный деликатес.
Охотники приготовились. Тот, который лежал, передвинулся на самый край площадки. Заёрзал на своей табуретке и Степан.
Не выдержав от опасений, что молодёжь сейчас пожрёт всё самое вкусное, от стада отделился свин, вполне подходящий, как объект для охоты. Он был и крупный и упитанный, этот будущий шашлык, лангет и бефстроганов одновременно. А за ним потянулись и другие кабанчики.
Каждый из охотников взял на прицел «своего» зверя. Степан выцеливал того свина, который показал нетерпение. Но вот ведь незадача, в последний момент кабанчик свернул в сторону, чтобы обойти пирующую молодёжь и зайти с кормушке с тыла. Деликатный какой! Обычно взрослые животные прут вперёд и расталкивают поросят, потому те и такие сноровчатые. Степану пришлось наклоняться вперёд, чтобы свин с линии прицела не сошёл.
А вот теперь начались неожиданности, которые пусть и нечасто, но случаются, и даже на охоте. Когда-то площадка лабаза была новой и крепкой, но время шло и доски слегка подгнили, стали трухляветь и подгнивать. Тот сучок, который сидел ранее крепко, вдруг радостно вылетел, как пробка из бутылки с новогодним шампанским. И надо же так получиться, что одна из ножек табурета в это незапланированное отверстие сразу и угадала. Да столь быстро, что табурет перестал устойчивым.
Как вы должно быть помните, что Степан к выстрелу приготовился и вперёд наклонился, когда вдруг под ним табурет перестал быть. То он всё был, а тут раз, и опрокинулся. Если бы охотник к этому был готов, то он перенёс бы центр тяжести на другую ногу, опустил бы ружьё и остался на площадке лабаза. Но не тут-то было!
Теперь представьте себе кучу молодых поросят, которые увидали рассыпанные по земле яблоки, морковки и прочую благодать, которую вот сейчас придут и пожрут взрослые свиньи, которые потому так и названы, что не церемонятся. И потому маленькие поросята во всю спешили вкусить радости жизни и, от избытка чувств. Визжали и хрюкали. А взрослые уже приближались и надо было успеть подхватить и этот  вот кусочек, и этот, и вон тот, самый вкусный и лакомый.
И вот в этот-то ответственный момент с неба упала комета! То, что кометой был охотник по имени Степан, поросята не знали. Для них он был кометой! Которая с неба упала на них! Бедные поросёнки устроили такой визг и переполох, словно началось обещанное Иоанном Предтечей Светопреставление. Или Апокалипсис!
Степан, который вот только что был хозяином положения и охотником, Орионом и Гераклом, вдруг потерял точку опоры, а затем и ружьё и сверзился вниз, в середину стада молодых поросят, которые своим визгом попытались войти в книгу рекордов пивного магната Гиннеса, по разряду самых испуганных поросят двадцать первого века.
Попытавшись поймать на лету выскользнувшее ружьё, Степан поймал, но как дальше оказалось, поймал самого голосистого из тех самых испуганных донельзя зверушек, который немедленно исполнил арию Ниф-Нифа из оперы «Три запуганных поросёнка».
На крик в центр кормушки кинулись все остальные животные, должно быть, чтобы тоже активно поучаствовать в вакханалии, а может употребить по назначению оставшиеся ещё продукты, или расправиться с непрошенным гостем, который покушался на жизнь и честь их младшего, но наверняка самого любимого братца.
Степан крепко держал обеими руками орущую благим матом свинку и видел несущееся к нему стадо кабанов. А также бледное пятно лица своего напарника, который свесился с площадки лабаза и пытался понять, что же ему делать.
И Степан подсказал!
«В голову стреляй! В голову!!».
Поросёнок орал так, словно из него прямо сейчас пытались приготовить шашлык, лангет и бефстроганов, сразу и одновременно, и от одного этого визга можно было окочуриться. Этот визг надо было пресечь сразу и незамедлительно. Точный выстрел очень бы подошёл.
Но явно растерявшийся напарник истолковал просьбу по-своему. Он видел торопящееся стадо рассвирепевших диких животных, готовых растерзать своего обидчика заживо на части. Ему понятно было желание своего товарища немедленно прекратить свои мучения и желательно до того, как они вот сейчас начнутся, и он принялся целиться в голову Степана.
Только в ту роковую минуту Степан понял ход рассуждений своего верного сподвижника. С такой трактовкой он был не согласен в корне. На вытянутых руках он отодвинул тело бьющегося свина и уточнил громким воплем:
«Да не в меня, дурило! Ему в голову стреляй»…
Уже потом, когда шокированное стадо исчезло за поросшей лесом линией горизонта, Степан вместе со своим приятелем жарили убитого точным выстрелом поросёночка и рассуждали о превратностях судьбы и как может разом меняться незыблемая с виду расстановка сил, под можжевеловую настоечку.
Такие вот бывают охоты, мужики…


За что и любим мы нашу работу…
Мой словоохотливый товарищ, прочитав рассказы, написанные про его жизненные случаи, озаботился. Мол, он в них выглядит каким-то там выпивохой, хотя в жизни он не совсем и такой.
Во-первых, начал я ему доказывать, здесь имеются рассказы и про других персонажей, а во вторых подходящие и забавные случаи происходят далеко не каждый день и если в этом как-то задействован алкоголь в разных сочетаниях, то это ещё ничего и не значит…
Учитывая всё это, мы и вспомнили ещё одну историю, которая случилась как раз в период затянувшейся едва ли не на полгода трезвости. Итак…
Уже полгода я не употреблял. Имеется в виду ничего такого крепкого. Может, немного пива. И всё. И чувствовал себя бодрым, как никогда. Работоспособность повысилась, и всё такое прочее…
Отправились мы в командировку в дальний Тужинский район, к одному учителю, который своими руками… скажем так, чудеса творил. Мастер на все руки. И мы это дело достойно отобразили.
Учитель со своим семейством остался нашей работой до того доволен, что пригласил нас к себе за стол. Кстати говоря, стол тоже был работой его многоискусных рук. Ну, а то, что на стол было выставлено, так это его супруга расстаралась. От всей, что называется, души.
Учитель посереди стола разместил бутылку. С водкой.
«А вот это уже, говорю, лишнее, потому как уже полгода… Ну и так далее».
Мои коллеги солидарность проявляют, хотя и через силу, потому как уже уработались и больно уж стол хорошо выглядит. Но отказались. Хозяин, с видимой неохотой бутылку убрал, а на освободившееся место хозяйка тут же поставила запечённого молочного поросёночка, почти такого же, какой был в предыдущем рассказе. А может даже и лучше, потому что запечён был не в военно-полевых условиях, а в домашней духовочке, а в рот ему был вставлен щедрый пучок петрушки с укропчиком, в старых традициях сельской интеллигенции.
«Ну, под это дело и выпить не грех».
Не знаю уж, как у меня вылетело, но хозяин обрадованно бутылку в центр стола сразу и бухнул, поросёночка чуть потеснив. Пока он её распечатывал и в лафитнички миниатюрные разливал, я начал в голове формулировать тост, потому как кому другому и говорить, учитывая, что хозяин дома больше орудовал руками.
Как малолетний вундеркинд шустро складывает паззлы мозаики, в голове моей складывались сами собою слова о том, что жизнь посылает нас в самые разные, а порой и очень отдалённые уголки нашей губернии, не уступающей по размерам иной европейской державе и каждый раз мы сталкиваемся, снова и снова, с настолько примечательными людьми, что уезжать нам обратно приходится почти что через силу. И что, хотя за все эти удовольствия нам даже перепадают командировочные деньги, хотя надо бы с нас брать за те радости, которые мы испытываем при встречах и лёгкую грусть при расставаниях… И завершить тост я планировал моралью, как в басне, «за что и любим мы нашу работу…».
Но затянувшаяся трезвость меня подвела, да и товарищи поспешили закинуть заветный лафитничек куда полагается. Ну, и я от них не отстал. Выпил, стопочку поставил и, вместо задуманного обширнейшего тоста, выдал короткое   резюме, то самое – «за что мы и любим нашу работу…», после чего опустился на место.
Признаться, некоторые действия, которые не подтверждены высказанными вслух словами, выглядят не совсем так, как они были изначально задуманы. Но, как часто это бывает, первоначальную ситуацию сложно повторить. По лицам хозяев я понял, что они всё же не услышали того, что я приготовил, но что в голове у меня вдруг рассыпалось на несвязанные между собой части.
Потом я им тот тост повторил, как он задумывался первоначально, и они посмеялись, равно как и мои товарищи, которые не раз потом вспоминали эту забавную историю, а тост «за что мы и любим нашу работу» стал постоянным, с последующим за тем пересказом, что бы это значило.
За что мы и любим нашу работу…