Размещено по просьбе Кати, из Луганска

Женщина и война.

"Название...
Не знаю. Может быть, "Ещё вчера была жизнь".
Катя. Луганск.

Так случилось, что в июле мы решили остаться в Луганске. У меня была работа, нигде нас никто особенно не ждал и, самое главное, нас держал свой дом, который мы любим. А бросить частный дом, уехать - это купить билет в один конец. В первую же неделю в так вот оставленный на нашей улице дом влезли, выставив окно, и дочиста вынесли всё. Ну и ещё мы наивно верили, что ничего ТАКОГО страшного быть не может. Был кое-какой запас продуктов, заполненная морозилка и уверенность, что всё будет хорошо. Конец июля и август мне не понравились. Наш запас продуктов в морозильной камере испортился в первую же неделю из-за того, что не было света. Наша скважина и насос оказались непригодными в условиях отсутствия электричества, а ручника у нас не было. За 63 дня без света мы израсходовали весь запас свечей, который у нас был – плавающие, ароматические, декоративные. 63 дня без света и связи, 48 дней без воды, полдня без газа. И всё можно было бы пережить, если бы не постоянные, пугающие и изнурительные обстрелы. Мама и мой полуторагодовалый ребёнок бегали в погреб. Захар научился сам в него спускаться. Сказала бы, что это трогательно, но от этих новых его навыков больше хотелось плакать.
По ночам мы лежали на полу, накрывая Захара собой. Лежали и каждый молча думал: если попадёт снаряд, пусть только в меня…
Забавно, что самыми приспособленными оказались наши соседи, у которых и в лучшие времена не было газа. Через день мы ходили к ним за водой. Узнавали новости. От них услышали, что в центре города раздают помощь детям. Два дня я решалась - идти или нет, боролась с чувством стыда. Потом, робко, мучимая совестью всё-таки пришла в центр и увидела такую очередь…. Я была девяностой. Ждала в очереди 4 часа. Узнала, что это товар из Метро, в котором от попадания снаряда начался пожар. Получила подгузники, детское питание, игрушку. Ушла домой такой счастливой, что и передать нельзя. Домой шла пешком, было уже после полудня, и транспорт не ходил. Пока шла, меня обогнала только одна машина с автоматчиками. Два часа пешком под грохот снарядов с пачкой памперсов в руке, но моё счастье не притупилось.
В конце августа на двери университета, в котором я работаю, вывесили карандашное объявление о собрании трудового коллектива. Как же все были рады! Помню густую седину на давно не крашеной голове одной коллеги. Каждый рассказывал, как провёл это лето. Спасала ирония. Коллектив заметно поредел. Кто-то ещё ехал, кто-то обещал вернуться. Перед нами выступила Леся Лаптева, министр образования, обещая свет и воду, чай и питание. Свет и воду действительно дали в течение месяца. Зарплату за сентябрь мы получили прямо перед выборами в конце октября. На следующий день после зарплаты перед трудовым коллективом выступил Плотницкий. Это была самая ожидаемая и самая счастливая зарплата… Мы стояли в очереди два дня, получили её с третьей попытки, после стольких часов на улице под почтой, но это были самые счастливые деньги. К слову сказать, и единственные. Больше зарплат мы не получали. Новый «народный» ректор. Большинство деканов новые. Руководящий состав чётко поделился на тех, кто преподаёт в Северодонецке и тех, кто остался здесь. Особенных изменений в учебном процессе я не вижу. Переходим на российские стандарты. В срочном порядке переводим всю документацию на русский язык. До Нового года мы пытались сосчитать оставшихся студентов. Из прошлогодних 15 студентов в группе реально обучается 2 – 3 человека. Первый курс набрали рекордно – с символическими экзаменами и только на бюджет. Для многих это единственный шанс изменить свою жизнь, получить желаемое образование. Среди первокурсников много ополченцев, попадаются среди студентов и психически больные. Энтузиазм работать заметно притупился – зарплату не обещают совсем. Для меня, признаться, это загадка – за что люди живут, за что ездят на работу. Чувство, что у нас сейчас полноценно работает только рынок – там можно найти всё. Супермаркеты работают до 17:00, транспорт ходит до 19:00, комендантский час. Город тёмный, фонари не горят. А вечерами город вымирает. Дни рождения отмечаются с утра, чтобы гости успели добраться домой.
Резко поменялся смысл жизни. Многое из того, что мне было доступно и нравилось раньше, сейчас невозможно. Я радуюсь запасу продуктов и электричеству. Заряжаю телефоны «впрок», стираю и глажу в первую очередь, мою посуду сразу после еды, пока есть вода и свет. Вместе с географическим разделом территории прошёл ещё один раздел, невидимый и внутренний. Друзья, оказавшиеся по ту сторону баррикад, оказались там не только географически. Мой надёжный, многолетний друг в сердцах написал мне на днях: «Твои вещи и деньги нужно отдать беженцам, ты работаешь на террористов». И я чувствую, что такие объяснения будут не только с ним. Разговоры о политике начинаются почти сразу. По нашему телевидению только российские телеканалы. Машины без номеров, люди с оружием, машины с зенитками, закомуфлированные известью. Российская вакцина для детской прививки… Новости о раненных и погибших. Звонки родственников и заверения, что с нами всё хорошо…
На нашу улицу до сих пор не вернулись все уехавшие. По вечерам пустынно и странно. С остановки возвращаюсь в кромешной тьме. Моя одинокая тётушка-пенсионерка начала ходить в социальную столовую. Шесть кусочков хлеба, макароны с видимостью тушёнки или манная каша на воде. Можно взять с собой на троих, никто не проверяет. Контингент посетителей столовой разный, главное – не стесняться. А смысл стесняться – последняя пенсия была в июне.
При встречах с друзьями делимся советами, кто что готовит. Кто-то варит сало, кто-то ест свеклу. Очень важна ирония при всём этом, умение посмеяться над собой. После ночных обстрелов традиционные смс-ки от друзей: «Вы как?» И неожиданная помощь от тех, от кого её совсем не ждал.
Мне казалось, что рядом с нами не самая лучшая школа. Я думала, что не хотела бы её для своего сына. В неё попали дважды. Наверное, восстанавливать дорого. Стоит без стёкол. Смотрит прорехами в стенах в зимнее небо.
…Мама до сих пор кричит во сне «Убивают». Утром я не рассказываю ей этого, а сыночек не может оставаться сам вообще. Наше эхо войны. И самый большой и странный вопрос – как дальше. Не помню, чтобы меня это занимало раньше.

"Екатерина"