3

Белый шум внутри мешает, заполнил всю голову. Я не понимаю, чего хочет от меня огненно-рыжий лисёнок, который крутится рядом. Вижу, что у него симпатичная мордочка и он что-то говорит мне. Понять его просто, нужно только хоть немного сконцентрироваться, зацепиться за отдельное слово, но как зацепиться, когда ничего не видно из-за белого шума?
Лисёнок начинает сердиться, и мне становится забавно. Я поднимаюсь на ноги и неуклюже начинаю изображать, как он вертится. Он глядит на меня удивлённо, а потом присоединяется к игре: ему понравились мои движения, он старается двигаться также неуклюже.
Потом прыгает в сторону и убегает в лес. Не знаю, чего он хотел от меня, но он убежал довольным. Теперь, наверно, побежит к своим друзьям показывать, как он умеет кривляться, научит их нашим неуклюжим движениям. Может быть, этой игры хватит им на пару часов. А я тем временем замечаю, что белый шум начинает стихать, - кто-то убавляет громкость.
Вернувшись в реальность, я увидел, как князь Мурзик занимается восточной боевой гимнастикой. Он делал это очень профессионально, поэтому я засмотрелся. По-видимому, это был стиль водяного дракона, хотя тут я могу ошибаться. Многие существа Нового Хозяина тоже смотрели.
- По воздуху лупить неплохо получается, - сказала подошедшая ко мне Сан Пин и презрительно прихрюкнула. – Князь на покое…
Я, по обыкновению, не ответил, продолжая следить за Мурзиком. Но после слов свиньи смотреть стало как-то неинтересно.
Я пошёл в маленькую комнату и открыл стенной шкаф.
- Пушинка, я видел красного лисёнка, - сходу сказал я.
Пушинка, сидя ко мне спиной и что-то жуя, полуобернулась и спросила, где я видел красного лисёнка.
- В лесу… - сказал я. – Я был в лесу… Что ешь? Крупу, что ли?
- Почему крупу? – удивилась Пушинка и обернулась ко мне полностью. – Сухарики с зеленью. Какую крупу ещё?
Я смотрел на белую мышку, младшую из четырёх сестёр, единственную оставшуюся со мной, и жалел, что заговорил с ней про красного лисёнка.
В большой комнате Мурзик уже закончил свои упражнения. Сан Пин ушла в стеклянный шкаф, только существа Нового Хозяина возились тут и там, играя, разговаривая, ссорясь и снова играя. С ними мне было пока скучновато, - слишком юная цивилизация, а культура прежних цивилизаций пока что совершенно не влияла на неё. Мир их был прост. У них не было истории, не было и сомнений в правильности пути. Я давно пытался выделить из их среды какую-нибудь яркую личность, ведь иногда это проявляется у существ в самом раннем возрасте. Может быть, Паутинка? Или ёж-сынок, который чуть не каждый день бегает к Пушинке?..
Я оделся, вышел на улицу, сел в машину и поехал к Мурзику Котову. С дороги я позвонил ему, и оказалось, что он на работе – в онкоцентре.
- Вообще-то, сейчас понедельник, - иронически заметил он, – и большая часть трудоспособного населения – на рабочих местах. Меня-то пока ещё не уволили.
- Может, я к тебе на работу заеду? – спросил я.
- Конечно, заезжай! Я сегодня занимаюсь только бумагами. Сейас я тебе пропуск выпишу… Скажи мне номер машины.
И я поехал к нему на работу.
Здание онкоцентра серело в лучах солнца. Во дворе, среди зелени, сидели на скамейках человекоподобные в полосатых пижамах. Некоторые – худые, с потухшими глазами, другие – вполне здорового вида, были и промежуточные типы. Присутствие их в этом солнечном городском садике казалось неестественным. Картина абсурдиста. Но мне этот пейзаж нравился, я против абсурдистов ничего не имею.
Я завидовал Мурзику. Он мог помочь этим человекоподобным, сыграть одну из главных ролей в абсурдистском спектакле. А я мог только смотреть, а играть – разве что в реалистической комедии с трагическими включениями, для пикантности.
Я поднялся на четвёртый этаж и вошёл в кабинет Мурзика. Я здесь уже был когда-то, только всё забыл. Кабинет был просторным, с большим окном в полстены. Мурзик сидел в кресле за начальническим столом, на котором царил образцовый порядок. Он перебирал бумаги из большой папки, просматривал их и раскладывал в две стопки. Красивое лицо его было абсолютно сосредоточенным, отчего казалось жёстким, а движения рук были быстрыми и выверенными, почти резкими.
Увидев меня, он сразу положил бумаги на стол и, радостно улыбаясь, поднялся навстречу. На плечи у него был накинут белоснежный халат. Он обнял меня.
- Наконец-то, Тима! Ждал – не дождался, когда ты приедешь! А то надоело бумажки раскладывать, сил нет! А теперь есть повод прерваться… А знаешь что? Ты свободен сегодня? Давай погуляем, а бумажки – на завтра или когда там время будет!..
- Мне сегодня к трём надо в центре быть, - сказал я. – А ты можешь вот так взять и отложить эти бумажки на день или на сколько там?..
- Да это вообще не я должен ими заниматься! Посадить кису какую-нибудь, и пусть себе занимается делом. Мне предлагали, а я отказался: не доверяю я этим кисам, сам проверяю… А теперь думаю, что надо согласиться, чёрт с ним! Столько времени на них тратишь, - надоело.
Он снял халат и повесил его на вешалку у стены, а вместо него надел висевший на спинке кресла серый пиджак.
- Так, - сказал он. – А когда освободишься?
- Хрен его знает…
…Мы договорились встретиться у Хрюка на следующей неделе, но, наверно, не встретимся, потому что Мурзик успел надоесть мне уже при этой встрече, а я не хочу, чтобы ещё и Хрюк надоел.