Зеркала Левтолстоя

Жизнь не баловала Левтолстоя иллюзиями.. Как бы хорошо он ни думал  он о себе, всегда находилась поблизости хоть какая-нибудь зеркальная поверхность, беззастенчиво говорящая, каков он на самом деле.
 Вот, к примеру, позовут Левтолстоя к чаю. Он  медленно, с достоинством спускается в столовую, благообразно кряхтя, усаживается за стол, придвигает чашку. Не глядит в чашку,  о нет! Имеет опыт!  Никуда не глядит вообще – ему не по чину. Он сейчас весь такой патриарх, классик, всеобщий духовный начальник. Незачем ему  глядеть, как отражается в чае  толстый, обыденный нос, робко выглядывающий ноздрями из сивых зарослей бороды. Абсолютно незачем. 
Ну ладно, это удавалось. Чашка – ладно… А от самовара куда деваться? А? Как тут побудешь патриархом, когда прямо перед тобой шевелится, растекшись по медному самоварному брюху,  волосатая морда твоя? Баранками увешанная…  И смешно, и стыдно. А в ложку  если заглянуть– ещё и страшно. Ложка как бы охватывает тебя, как бы затягивает в неведомые жуткие глубины полированной впуклости, высасывает самую суть твою.  Нет-нет! Не надо в ложку! Даже в фортепианах, арапом эдаким – и то лучше отражаться.
В зеркало в кабинете – с почтительным содроганьем,  в прихожей, надев пальто и шапку – с невнятною тоскою, чувствуя  как недолговечна и  скудна жизнь земная.
Единственная радость – как Соня уйдёт  по хозяйству, прокрасться потихонечку к ней в спальню, за туалетный столик. Разглядеть  в зеркале свои оттпыренные уши и вздохнуть по этому поводу протяжно и тяжело. Над самой пудреницей вздохнуть, это важно. Чтобы взлетело светлое, с дамским запахом облако пудры, закружилось шальною метелью.   Вот тогда отразится в зеркале необыкновенный Левтолстой.  Зимне-сказочный, загадочно-добрый, слегка потусторонний. Такому и уши простительны.  «В луунном сияньи…» - запоёт он тихонько – «снег серебрииится…»
Мгновенье ещё, полмгновенья будет вьюга кружить, будет длиться зеркальное волшебство. А потом – бежать. Бежать, пока не застукали.