Уличные песни с морской тематикой дополненные

      
        Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран -
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!
  (Александр Блок)

      В повести модного в 60-е годы писателя Василия Аксенова «Пора, мой друг, пора» есть любопытный персонаж – Кянну-Кукк, что в переводе с эстонского обозначает - "Петух на пне". Молоденький парнишка – он мечтал о море и был знатоком уличных песен с морской тематикой. Неисправимый романтик Кянну (так называли его друзья), попав в приморский город, был искренне удивлен, что некоторые матросы (!) и слыхом не слыхали про юнгу Билла и прочих славных героев уличных морских песенок. Кянну моментально стал исправлять ситуацию: переписывать своим новым знакомым тексты этих песен. Зря он это делал: уличная песня с морской тематикой должна входить в жизнь человека только с раннего возраста, когда с детской наивностью веришь словам:

        Мы спина к спине у мачты,
        Против тысячи вдвоем…

    Вспоминаю послевоенное детство, когда подсолнечный жмых – «макуха» был настоящим лакомством, а газированную воду летом пили, в основном, за одну копейку – «без сиропа». Война оставила много разрушенных и обгоревших домов, много изуродованных судеб (только в моем 1-а классе из 43-х учеников человек десять были – «детдомовцы»). Эхо войны еще долгие годы слышалось по всей Украине. Однажды в разговоре ребят постарше я услышал: «Лиса подорвался!». Это неизвестный мне мальчишка с уличной кличкой – «Лиса» неосторожно разряжал мину. До сих пор не знаю, что это рвануло в руке у нашего соседа – Генки, когда он на трамвайном рельсе стучал железкой по какой-то штуковине. Генка не пострадал, а небольшой шрам под левым глазом долго напоминал мне, что мне еще повезло – могло быть и хуже.

    Старший брат с друзьями неоднократно ходили куда-то далеко-далеко на таинственный для меня «пороховой» (скорее всего это был бывший склад боеприпасов) и приносили оттуда крупный артиллерийский порох. Его мы вечерами зажигали о тлеющую тряпку и, бросая в ночное небо, восхищенно следили за траекторией летящих огоньков… С ранней весны мы буцали босиком на заросших густым спорышем пустырях тряпичный футбольный мяч (частенько «улица на улицу»), а если возникала конфликтная ситуация, то разрешали ее по неписаным законам улицы, дракой «до первой крови» в которой «лежащего не бьют». Разумеется, дралась не вся команда, а ее представители, причем строго следили, чтобы соперники были примерно равны по весовым категориям. Летом мы загорали до черноты на городском пляже, или ловили головастых черных бычков – «кочегаров»» с портового ряжа. А рядом, в акватории порта, над водой возвышался ржавый корпус учебного парусника «Товарищ», погибшего от бомбежки фашистской авиацией. Рассказывали, что на его бортах были пушечные порты, как на пиратских фрегатах. И хотя эти атрибуты были просто когда-то нарисованы на бортах «Товарища» при съемках в довоенном приключенческом фильме нам – мальчишкам, когда мы лазили по его палубе и прыгали с нее в теплую воду Азовского моря, даже его ржавый корпус казался останками настоящего пиратского корабля. Да еще какого! Ведь, по слухам, огромный штурвал «Товарища» могли повернуть только два здоровенных матроса, а в шторм им помогал и третий!

    В пятидесятые годы рядом с железнодорожным вокзалом была открыта детская водная станция. Почти вся мужская часть нашего класса ее посещала. Зимой мы рисовали в свои тетради устройство парусников, а летом исправно сидели на шкотах или за тяжелыми веслами белоснежных ялов, которые весной мы, предварительно ободрав старую краску, шпаклевали и заново красили.
    Еще море врывалось в жизнь мальчишек моего поколения со страниц приключенческих книг. В моем детстве «таинственный остров» появился из книги «Остров сокровищ» Роберта Луи Стивенсона. Волшебной музыкой для меня звучало название корабля – «И-с-пань-о-ла» и волновали сердца юных романтиков надписи на карте старого пирата Билли Бонса: «холм – Подзорная труба», «Остров Скелета» и крестики, сделанные красными чернилами, с надписью: «Главная часть сокровищ здесь!» и мы всерьез рассуждали о том, что ведь по книжке с острова вывезли только часть сокровищ… вот если бы!..

    При первой финансовой возможности мы бежали в кино. Мы страшно завидовали тем сверстникам, чьи дома располагались рядом с летними кинотеатрами:  они, на правах неофициальных хозяев этой территории, могли залезть на любое дерево, растущее рядом с высоким забором кинотеатра и видеть если не весь экран, то хотя бы его часть, но слышно ведь было все - все!
    И замирало мальчишечье сердце, когда на экране возникали титры: «Фильм взят в качестве трофея над немецко - фашисткой Германией». А как звучали названия этих фильмов! «Индийская гробница», «Случай в пустыне», «Граф Монте-Кристо»… В комедии «Три мушкетера» Дартаньян весело пел песенку «Вар-вар-вар-вар-вара…» интонационно похожую на песню, распеваемую Михаилом Боярским: «Пора-пора-порадуемся…» В «Таинственном знаке» великолепный Зорро вершил свои справедливые дела. С честью выходили из труднейших ситуаций гвардейцы кардинала Ришелье в фильмах «Кардинал Ришелье» и «Под кардинальской мантией», а Тарзан, царствовал в диковинном мире джунглей в фильмах: «Тарзан», «Тарзан в западне», «Тарзан находит сына» и «Приключения Тарзана в Нью-Йорке». Особой популярностью у нас пользовались фильмы с пиратской тематикой: «Королевские пираты» и «Остров разочарования», но вне конкуренции был наш «Остров сокровищ».

    И логичным дополнением волшебного мира кино и приключенческих книг становились строки уличных песен с морской тематикой. Не одну лекцию об устройстве парусника мы не записывали в специально заведенную тетрадь так тщательно и с такой любовью как эти песни. В них на экзотических южных островах кипела полная опасностей и приключений жизнь:

        Судно пиратов тонет,
        И некому им помочь…
        Здесь у нас на Цейлоне
        Хмурая темная ночь
 или:
        Есть в Индийском океане остров
        Название его – Мадагаскар
        И негр Томми саженого роста
        На клочке той суши проживал

    Современные школьники и не поймут, что за диковинные названия иногда звучали в тех песнях:
        Есть в Батавии маленький дом,
        Он стоит на обрыве крутом.
        И ровно в двенадцать часов
        Открывает китаец засов…

    И только порывшись в словаре, любопытный узнает, что Батавия – прежнее голландское название Джакарты – столицы Индонезии.

    И хотя из официальных песен мы твердо знали, что « не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна», манили в дальние страны строки:

        Наше счастье где-то в Парагвае
        Прячется в банановых лесах.

    Но для того, чтобы добраться до того же Парагвая, нужно было преодолеть непременных участников всех морских песен – моря или даже океаны. А они в песнях редко бывали тихими:

        А море бурное ревело и стонало,
        О скалы грозные, дробя вал на вал,
        Как будто море чьей-то жертвы ожидало,
        Стальной гигант кренился и стонал.

    Это попал в бурю «стальной гигант» - махина вроде «Титаника», а с парусниками все было гораздо проще:

        Судно пиратов накрыло
        Огромной седой волной
        Счастье твое, дочь, погибло,
        В темной пучине морской.

    А тем счастливцам, кто преодолел бури и шквалы, остается только расслабляться в портовых кабаках. А время - деньги, корабль уже грузится новым товаром. Отсюда в песнях и быстротечная портовая любовь и короткие разборки с соперниками:

        Из-за пары распущенных кос,
        Что пленили своей красотой,
        С оборванцем подрался матрос,
        Подстрекаемый пьяной толпой.

    Но ошибается тот, кто думает, что ситуация в песнях всегда неконтролируемая и, по ходу дела, обязательно:

        Сплелись два тела, дрожа,
        Мелькнули два острых ножа,
        И упал покачнувшийся труп
        С окровавленной пеной у губ.

    Вот однажды в Японии:

        С берега английской канонерки
        Как-то раз сошел один матрос.

    Представьте себе ему удалось создать с японкой полноценную семью и даже сынок родился, причем гены матери преобладали:

        На японку пялил он глазенки
        И ее он мамой называл.

    Другое дело, что у моряка жизнь: «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». В один прекрасный день «канонерка подняла свой флаг». И вот уже безымянный автор песенки удивляется:
        От чего-то плакала японка
        И чему-то весел был моряк.

    Приведенные песни с морской тематикой знал, разумеется, не каждый мальчишка 50-х, даже если он из приморского города. Но кто из них не знал, если не полностью, то хотя бы два-три куплета из песен «В нашу гавань заходили корабли» или «В Кейптаунском порту»? О всесоюзной популярности первой из упомянутых песен, свидетельствует тот факт, что когда возникла радиопередача (а позднее и телепередача) про самобытные песни, то ее так и назвали: «В нашу гавань заходили корабли».

    Обе упомянутые песни вошли в жизнь послевоенных мальчишек раз и навсегда. Не верите? Тогда достаньте диск «Песни нашего века» с записью выступления мэтров бардовской песни. Вы только послушайте, с каким азартом они исполняют песню «В Кейптаунском порту»! Ну, в том самом, где

    С товаром на борту (вариант «с пробоиной в борту» - В.М.)
        «Жанетта» пополняла экипаж (вариант «поправляла такелаж» - В.М.)

    Но неважно чем именно занимались матросы на своем корабле, ведь все равно

        Прежде чем уйти
        В далекие пути
        На берег был отпущен экипаж.

    Было их четырнадцать человек. Увы, матросы пошли не в театр и не в картинную галерею:
        Они пошли туда,
        Где можно без труда
        Найти дешевых женщин и вино.

    Неожиданная встреча с извечными врагами англичан - французами нарушило их планы относительно спокойного отдыха. Между всегдашними соперниками на море вспыхнула ссора. Французы действовали по старинке - «кортики достав», а англичане, как сказали бы в наше время, уже технически перевооружились и знали, что

        Спор в Кейптауне
        Решает браунинг.

    О том насколько пострадали англичане, песня умалчивает, а французы понесли колоссальные потери:
        Но не вернулись в порт
        И не взошли на борт
        Четырнадцать французских моряков.
        Не быть им в плаванье,
        Не видеть гавани,
        И клеши новые залила кровь.

    Чем же привлекла на несколько десятилетий эта песенка наших мэтров? Морской романтикой? Подвижной фокстротной мелодией и блестящим ее исполнением эстрадным оркестром? И этим тоже, но главное не это…

    В одном из последних своих выступлений в творческой мастерской Московского клуба самодеятельной песни Юрий Визбор вспоминал, что однажды на Грушинском фестивале его и Александра Городницкого поразило большое количество песен, написанных рукой «слабого мужчины». Из песни в песню кочевали: ты ушла, я страдаю, а тут еще дождь… И это у молодых людей для которых еще непонятна всамделишняя зрелая тоска. Количество этих песен и их география поразили мэтров.

    «…мы с Сашей пришли в неописуемую ярость от этого и рассуждали таким образом: «Боже мой, куда же все подевалось?» Мы думали, что все-таки то поколение, к которому мы принадлежали, оно ведь вышло из двора. Во дворах московских бытовало гигантское количество песен, которых мы сначала стыдились, а теперь вспоминали с Сашей все слова – «На кораблях матросы ходят хмуро…» Это такая дворовая «понтяра», просто чудо? От того, что в тех условиях нужно было выжить, существовать, и появились песни, в которых виден мужчина. Он может оценить события, постоять за себя или за даму».

    И далее…

    «Я призываю к мужскому началу в песне – тому, что было у Высоцкого, есть у Городницкого».

    Конечно Визбор не мог написать : «есть у меня», но все, знающие его жизнь и творчество, согласятся с такой моей поправкой: « было у Высоцкого и Визбора, есть у Городницкого.»

    Учитывая, что уличные морские песни, столь популярные в послевоенные годы изрядно уступили свои позиции, я с огромным удовольствием расскажу молодому поколению и напомню старшему, о чем же шла речь в песенке которую вспоминали мэтры.

    Правильнее сказать не «на кораблях», а «на корабле»:

        На корабле матросы ходят хмуро,
        Кричит им в рупор старый капитан,

а капитан командует, разумеется, экипажем только одного корабля.

    События в песни развивается стремительно. Главный герой песни юнга Билл остро переживает разлуку с крошкой Мерри, Он «ей верит и не верит» Вот «вернулся Билл из северной Канады» и сразу же поспешил в таверну к своей «крошке». Билл находился в превосходном настроении и собирался, как говорится, принять на грудь положенную дозу:

        Я буду пить за ласки и за Мерри
        Я буду пить бокал вина до дна!»

 Как вдруг, вот те раз!..

        «В таверне распахнулись настежь двери…

 следует очень выразительная реакция юнги на происходящее:

        Глаза у Билла вылезли на лоб…

 да и было от чего:

        «пред ним стояла вся в смущении Мерри…

 ага, значит, есть совесть у девицы: застеснялась, что рядом

        «с ней высокий, толстый боцман Боб

    Следуют слова настоящего морского волка из настоящей морской песни:

        Послушай, Боб, поговорим короче,
        Как подобает старым морякам,
        Я опоздал всего лишь на две ночи,
        Но эту ночь без боя не отдам.

    Далее «сверкнула сталь, сошлись в кругу матросы» и, разумеется, «как лев, дерется юнга молодой».

        Но против Билла боцман был сильнее
        Ударил точно его пиратский нож
        Конечно, юнгу Билла он поранил
        И рухнул Билл как сброшенный мешок.

    Интересна последняя строчка. Автор явно не заботится о рифме, но зато как понятно это сравнение: «как сброшенный мешок» матросам, портовым грузчикам и прочим завсегдатаям прокуренных портовых кабаков.

    Сухопутный скептик начнет говорить, что зря юнга полез на рожон, что он явно не рассчитал свои силы. Но ведь это морская песня. Юнга и не оценивал силу противника – ему изменили, его обидели, и он должен был посчитаться с обидчиком.

    Финал песни все-таки оптимистичен:

        Прошло пять лет - и снова Билл здоровый:
        Искусный лекарь руку залечил…»

 Ничего себе «искусный!» Пять лет руку лечил!

    Но случившееся так потрясло молодой организм юнги, что с морем он порвал навсегда:

        Теперь его не юнгой Биллом звали
        Ковбой он Гарри в местах, где раньше жил.

    Есть вариант песни "На корабле матросы ходят хмуро" с концовкой в которой погибают оба героя:

        И стихло все перед картиной смерти.
Обоим в сердце врезались ножи.
Ведь ни один моряк -, уж вы поверьте,
Не выдержит коварства женской лжи.

    Мне нравится больше первый вариант - он не такой кровожадный и еще: в этом случае перебрасывается мостик от одной уличной песни "На корабле матросы ходят хмуро" к не менее знаменитой "В нашу гавань заходили корабли." Возможно у этих песен один автор.

    Напрашивается что новоиспеченный ковбой и герой популярной в свое время песни «В нашу гавань заходили корабли» одно и тоже лицо: и зовут их одинаково и симпатия у них одна – «крошка Мерри», да и характер у обоих горячий.

    Внешность ковбоя Гарри описывается очень приблизительно: «был красивый сам собою», зато приводится такая особенность: «глаза его как молнии сверкали», то есть, парень он был крутой.

    Дверь в таверну, где и происходят события песни он, скорее всего, открывал пинком ноги:
        Вдруг с шумом отворились в зале двери.

    У матросов, обернувшихся на этот шум, вырвался один и тот же вопль:
        О, Мерри, вернулся Гарри твой!

    Тут же следовало бытующее у моряков деление всего мужского населения планеты на просоленных морских волков и сухопутных крыс:

        Но только он не наш, не с океана.

    Лучше бы матросы помолчали, потому что такие слова на пьяного их вожака подействовали как красная тряпка на быка:

        «Мы, Гарри рассчитаемся с тобой»,-
        Раздался пьяный голос капитана

    Есть вариант песни, в котором вместо капитана фигурирует «атаман», а вместо матросов – «пираты».

    В общем, «в воздухе сверкнули два ножа» и если заключались в этот момент пари на исход схватки, то большинство матросов поставили на своего вожака. Еще бы:

        Все знали капитана, как вождя,
        И мастера по делу фехтованья.

    Следует лаконичное, но выразительное описание схватки: тут и матросы «затаившее дыханье», и где-то среди них Мерри – это портовая Кармен, и сам Гарри, который в этот момент больше всего думал, как обезопасить себя от подлого удара ножом в спину одного из дружков капитана:

        Но Гарри был суров и молчалив,
        Он знал, что ему Мерри изменила,
        Он молча защищался у перил,
        И Мерри в этот миг его любила.

    Это, на мой взгляд, самый удачный куплет песни.

    И гимном всех погибшим флибустьерам звучат заключительные слова песни:

        Погиб пират, пусть плачет океан,
        А кровь уже стекла с ножа Гарри.

    В разных вариантах по-разному описывается концовка песни. Есть такой вариант:

        В таверне веселятся моряки,
        И пьют уже за Гарри-атамана.

    Есть вариант последней строки:

        И пили на поминках атамана.

    Мне больше нравится вариант, где на жалкий лепет Мерри, дескать «я капитана вовсе не любила, я с капитаном просто пошутила», Гарри молча покидает таверну и на верном скакуне возвращается в свои прерии.

    Под стать Гарри немногословен и «суровый капитан» из песни «Девушка из маленькой таверны». Ну, та самая, у которой:

        Пепельные косы, алых губ не тронутый коралл,
        В честь которых пьяные матросы
        Выпивали не один бокал.

    Про внешность капитана ничего не сказано, только «суровый». Характер у него, наверное, был нордический, упрямый, ведь "сколько раз с попутными ветрами" он приводил свой корабль, не особо надеясь на ответные чувства девушки:

 Словно рыцарь сумрачный, но верный
 Он спешил на милый огонек -
 К девушке из маленькой таверны,
 К девушке виновнице тревог.

    Так вот не сложилась любовь у сурового капитана и девушки. , После ее решительного: " - Нет! "

        Он ушел спокойный, молчаливый
        Головою гордой не поник.
        А на утро чайкой легкокрылой
        В океан умчался белый бриг.

    Есть вариант последней строчки: «где-то на востоке реял бриг» Первый правдивее: ведь не мог же так быстро переместиться корабль на восток. Хотя именно с востока в скорости:

        Груз большой из Персии в Канаду
        Вел опять суровый капитан

    Но море коварно, как женщина. Налетает жестокая буря. Матросы в панике и лишь один человек не теряет присутствие духа:

        Он не слышал плачущих матросов,
        Пьяные не слышал голоса,
        Только видел пепельные косы,
        Серые туманные глаза.

    Обстановка становиться критической:

        Лопалися порванные снасти,
        В трюм сочилась мутная вода,
        Капитан упорно, но напрасно,
        Бился у разбитого руля.
   
    В тот год, впервые за много лет, белый бриг не пришел по назначению. А девушка, осуждая себя за глупый отказ, переживала:

И никто не мог сказать наверно:
Почему в вечерний поздний час
Девушка из маленькой таверны
С океана не сводила глаз.

    Оданжды она поняла что ждать бесполезно:

И никто не понимал наверно
Даже сам хозяин кабака:
Почему девчонка из таверны
Бросилася в море с маяка.

    И следует душещипательная концовка:

        И никто не понял из таверны,
        Как погибли от сердечных ран
        Девушка с глазами дикой серны
        И моряк - суровый капитан.

   Вот как иногда любили в морских песнях! Отголоски такой не разделенной любви блестяще прозвучали через много лет в одной из лучших, на мой взгляд, песен Новеллы Матвеевой «Девушка из харчевни». В этой песне нет шекспировских страстей, но есть глубочайшее чувство, вызывающее у слушателей огромное уважение. И все это подается в «акварельных, тонких тонах» (по определению Городницкого).

    Удивительно, но даже грустная концовка песни по-своему светла:

        Любви моей ты боялся зря,-
        Не так я страшно люблю:
        Мне было довольно видеть тебя,
        Встречать улыбку твою!
        И в теплом ветре ловить опять
        То скрипок плач, то литавров медь…
        А что я от этого буду иметь?
        Тебе того не понять.

    Большинство из упомянутых морских песен были известны еще с двадцатых - тридцатых годов. В 50 - 60х годах пели и уличные песни на слова поэтов - профессионалов. Я расскажу о двух: "Капитаны" на слова Николая Гумилёва и "От Махачкалы до Баку" на стих Бориса Корнилова "Качка на Каспийском море". Песни эти невероятно разные. Первая - для узкого круга эстетов: тут и "мальстремы", и "хартии", и "феллуки", и "брабанские манжеты".
"Капитаны" - песня про славных морских капитанов
Отрывателей новых земель
Для кого не страшны ураганы
Кто изведал мальстремы и мель.
   
    Это были щеголеватые капитаны еще тех времен, когда носили ботфорты. Капитаны которые умели, в случае опастности "на вражьи феллуки неожиданно бросить фрегат", могли "острой пулей, острогой железной настигать исполинских китов" и решительности которым было на занимать (в команды парусников нередко попадала самая отпетая публика):
Или бунт на борту обнаружив
Из-з пояса рвет пистолет
Так что золото сыпется с кружев
С розоватых брабанских манжет
   
    При превращении стиха, особенно большого стиха, в песню, частенько, строка стиха или хотя бы словечко, переставляется или даже убирается. Те кто пели "Капитанов" и не пытались ничего переделывать. Они просто смаковали каждую замечательную строчку, каждое слово стиха Гумилева, как глоток свежего морского воздуха.
   
    Вторая песня на стихи Корнилова с первых же строк вводила читателей в буйство морской стихии:
За кормою вода густая -
солона она, зелена,
неожиданно вырастая,
на дыбы поднялась она,
и, качаясь, идут валы
      от Баку
           до Махачкалы.
    Песня пользовалась широчайшим успехом у студентов и туристов. С особым удовольствием мы пели то, что не нравилаось советской цензуре: про "спирт горячий, зеленый, злой", после употребления которого
нас качало в пирушках вот как -
с боку на бок
и с ног долой ...
или про то, что
нас качало в казачьих седлах ,
только стыла по жилам кровь,
мы любили девчонок подлых
нас укачивала любовь
или вот такие мужественные строки:
Стынет соль
девятого пота
на протравленной коже спины,
и качает меня работа
лучше спирта
и лучше войны

    Опять спирт! Да и девицы какие-то подозрительные. Цензуре, конечно, не нравилось, что первые строители советской власти в стихе Корнилова больше напоминают героев Бабеля, чем Николая Островского.
Если, превращая стихотворение "Капитаны" в песню, безыменные авторы не выбросили ни единого слова, то во втором случае не просто существует несколько различных вариантов, а можно сказать: пели кто во что горазд (благо в стихе Корнилова 64 строчки, а поется не более половины). Но в любом из вариантов (и это была изюминка песни!) проходил, как набегающая на берег морская волна, припев:
От Махачкалы до Баку (до Баку)
Болны катятся на боку.
И, качаясь, бегут валы,
От Баку до Махачкалы.
   
    И еще - эта морская песенка лучше всего поется у костра, с ритуальным раскачиванием, особенно при исполнении припева.
Остается только добавить что Николай Гумилёв был расстрелян в 1921 году, а Борис Корнилов - запевала советской массовой песни - в 1938.

    После гражданской войны молодая страна Советов бросила все силы на восстановление разрушенного народного хозяйства. Выполняя древнейший лозунг «хлеба и зрелищ», государство сосредоточилось на первой части лозунга. Зрелища развивались, как сейчас бы сказали, по законам рынка. Именно в начале 20-х гг. многие талантливые композиторы и поэты, еще не зажатые рамками будущей цензуры, с удовольствием писали ресторанные песенки, слова и мелодии которых, нередко были прямым продолжением уличных песен. Многие из этих песенок были либо об экзотических странах, либо о мужественных капитанах, ковбоях, мичманах. На трех песнях, пользовавшихся огромным успехом в 20-е годы, я чуть-чуть остановлюсь подробнее.

    Одна из них с романтическим названием «Девушка из Нагасаки» повествовала о любви французского капитана из Марселя и японской танцовщицы. Характер у капитана похож на характер героя описанного Джеком Лондоном в его романтической повести «Морской волк»:

        Он обожает споры, шум и драки
        Он курит трубку, пьет крепчайший эль…

    Экзотики в песни хоть отбавляй. Героиня в песне – экзотическая японская девушка, танцующая в портовом кабаке буйный танец «джигу», переболевшая экзотической болезнью, да еще и имеющая экзотическую татуировку:

        У ней следы проказы на руках,
        У ней татуированные знаки,
        И вечерами джигу в кабаках
        Танцует девушка из Нагасаки
        У ней такая маленькая грудь,
        И губы, губы алые как маки.

    Но страстного француза никакие болячки не смущают. Он не просто любит, он «бредит» ею ежеминутно:

        Когда бушует шторм, когда ревет гроза
        Иль в тихие часы, сидя на полубаке,
        Он вспоминает узкие глаза
        И бредит девушкой из Нагасаки.

    Вернувшись из очередного рейса, капитан спешит к своей возлюбленной с подарками «чуть дыша» (почему только «чуть дыша»? обычно когда спешат, дыхание, вроде бы, учащается.) И узнает:

        …что господин во фраке
        Однажды накурившись гашиша
        Зарезал девушку из Нагасаки

    Вот такая печальная история.

    Песня длительное время (несколько десятков лет) считалась уличной, но вот какие интересные факты об авторе песни приводятся в книге «Русский шансон»: «Текст написан в конце 20-х годов поэтессой Верой Инбер на музыку Поля Марселя. Песня была популярна среди уголовников наряду с множеством других произведений «морской романтики». («На корабле матросы ходят хмуро», «В нашу гавань заходили корабли и пр.)».

    Внизу страницы примечание: «В то время Инбер, ставшая позже просоветской поэтессой, баловалась «экзотическими» стишками».

    И еще одно интересное примечание: «В оригинале вместо капитана фигурирует юнга – «Он юнга, родина его Марсель». Позже неизвестные исполнители повысили юнгу в чине».

    Меня несколько смущает дата: «конец 20-х годов». Известно, что в 1922 году Вера Инбер уехала из своей любимой Одессы в Москву, где у поэтессы, про ее словам, появляются в творчестве «новые мироощущения». В 1924 году она пишет свое знаменитое, моментально ставшее всесоюзно известным, стихотворения «Пять ночей и дней» («На смерть Ленина»). Вряд ли после этого хрестоматийного стихотворения она стало бы писать столь неприхотливую ресторанную песенку. Скорее всего, песня написана вначале 20-х годов.

    Вторым блестящим примером песни с морской тематикой стала, написанная в лучших традициях уличных песен, - «Мичман Джонс»:

        Сквозь ночной туман мрачен океан
        Мичман Джонс угрюм и озабочен
        Дан ему приказ прибыть через час
        Мичман Джонс не может быть не точен.

 И, сжимая руль, прямо в Ливерпуль
 Он ведет корабль рукою твердой.
 Вглядываясь в мрак, закурил моряк,
 Вдаль глядит уверенно и твердо.

    Узнаете уличную школу? Если не буря, то «ночной туман», но океан все – равно «мрачен» и опасен; если не «суровый» капитан, то мичман, но все равно «угрюм и озабочен».

    И волнами набегают слова припева:

        Еще немного, правее борт.
        Ясна дорога и виден порт.
        Ты будешь первый, не сядь на мель.
        Чем крепче нервы, тем ближе цель.

    События, связанные с мичманом Джонсом и вверенным ему кораблем "Истребитель" развивались так: корабль напоролся на мину, на судне "шум и гам, и крик", но Джонс ведет себя очень достойно:
Джонс в единый миг
Загружает шлюпки экипажем
И, блюдя закон, сам последний он
Вплавь пустился, напевая даже ...

    А что он напевал? Ну конечно же: "Еще немного ..." и т.д. Почему он сам не сел в шлюпку? Наверное - это доведенное до абсурда понятие о настоящем английском джентльмене.
У песни сверблагополучная концовка: мичман живой и невредимый утром был выброшен "бешенной волной на берег крутой", где его и нашла любимая девушка "Кэт из Чикаго". Хэппи энд!

    Третья песня - "Джон Грей", написанная в фокстротно - вихляющемся ритме, пользовалась невероятным успехом, в первую очередь у ресторанной публики:
В стране далекой юга,
Там, где не злится вьюга,
Жил - был ипанец, Джон Грей - красавец
Был он лихой повеса
С силою Геркулеса
Храбрый, как Дон Кихот

    И далее нечто подобное сюжету песни "В нашу гавань заходили корабли": "крошка Нэлли" изменяет Джону с ковбоем Гарри в "Отелле Роз". До поножовщины не доходит, но
мести у Джона хватит
Джон Грей за все заплатит
Джон Грей всегда такой!

    Но оставим на время "Джона Грея" и вспомним уличную песню "Танго цветов". Это прекрасный образец уличной морской песни 20х годов: тут и таверна, и танцовщица с экзотическим именем - Джаней, и влюбленный матрос, и измена, и ревность и все вытекающие последствия:
В таверне много вина
Там пьют бокалы до дна
И, не скрывая печаль
Бренчит разбитый рояль

   Замечательные в своей наивности строки: где вы видели таверну в которой "мало вина", а бокалы пьют только до половины?
Далее эту таверну в открытую назовут "притон". И в этом притоне:
дочь капитана Джаней
Вся извиваясь как змей
С матросом Билли без слов
Танцует "Танго цветов".

    Это ж надо как опустилась дочь капитана - танцует в притоне! Впрочем отец - капитан ведь все время в плавании, вот она и отбилась от рук.
И занесло же в это притон молодого барона! Барон юнный но сердцеед опытный:
Он шепчет крошке Джаней:
"Ты будешь милой моей,
покинь ты этот притон
Войди в раскошный салон.
Ходить ты будешь в шелках
Купаться в тонких духах,
и средь персидских ковров
станцуем "Танго цветов".

    Ну что же так не везет этим Билли - Биллам!? То в песне "На корабле матросы ходят хмуро" боцман отбивает любимую женщину, то в "Танго цветов", как снег на голову, сваливается этот молокосос - барон. Да что он себе позволяет!? А она!?
И хотя из песни неясно, как реагирует Джаней на предложение барона, моряк не раздумывает:
Из-за стола он вскочил
Кинжал булатный схватил
И быстро бросился к ней
К любимой крошке своей
И замер зрительный зал
Матрос вонзил свой кинжал
И только скрипка без слов
Играла "Танго цветов"

    Есть вариант: "И замер зрительный зал, вонзил в барона кинжал". Женоненавистники могут выбирать первый вариант, все прочие - второй.

    А теперь вернемся к песне Джон Грей. Именно мирный вариант концовки песни, который я привел, упоминается в изданной в 2002 году книге "Запрещенные песни". Один из составителей - Анатолий Иванович Железный исследователь песен и коллекционер более полутора тысяч грампластинок. Анатолй Иванович (так и просится каламбур) железный авторитет для меня в исследовании песен. Но мирная концовка песни "Джон Грей" не всех устраивала. "Непорядок", - решил безымяный знаток уличных песен и с его легкой руки появилась такая концовка:
Сталь промелькнула
В руке у Джона
Нелли упала тихо, без стона
Гарри вскочил на ноги
Джон Грей кричит: " - С дороги!"
И в Гарри свой вонзает нож ...

    Молодая страна Советов постепенно крепла. В главе «Уличные песни» я упоминал о жесткой войне которую повела в годы нэпа Ассоциация пролетарских музыкантов (АМП) с «цыганщиной», песнями с «воровской романтикой» и экзотической тематикой. Таким авторам, образно говоря, перекрыли кислород: песни не публиковали в государственных издательствах и не записывали на грампластинки.

    Композиторы и поэты спешно перестраивались. Автор музыки легкомысленного «Джона Грея» композитор М. Блантер в дальнейшем написал музыку к всенародно любимым песням: «Матрос – партизан Железняк», «Катюша», «В лесу прифронтовом», «Летят перелетные птицы», а автор слов скандально известных «Лимончиков», ну, тех самых, которые «растут у Софы на балкончике» - Лебед изменяет Джону с ковбоем Гарри в  изменяет Джону с ковбоем Гарри в ев – Кумач стал одним из создателей советской массовой песни. Да и приведенный ранее случай с перековкой автора песни «Девушка из Нагасаки» в «просоветскую поэтессу» тоже показателен. Леонид Утесов, включавший в ранний период своей эстрадной деятельности песни: «Гоп со смыком», «С одесского кичмана», «Бублики», «Лимончики» стал «запевалой советской песни».

    А как же самодеятельная песня? Тридцать седьмой год подарил романтикам шедевр самодеятельной песни…

    Представьте себе: в одной московской квартире собрались два друга (один – школьник, играющий на пианино «по слуху», второй – студент младшего курса Литературного института) и за два часа сочинили песню, которая поется уже несколько десятилетий. Автор слов – Павел Коган. Молодой поэт совсем не грезил дальними странами, пальмами и коралловыми островами. Категоричные слова одного из его стихотворений:

        И где найдешь еще такие
        Березы как в моем краю!
        Я б сдох, как пес, от ностальгии
        В любом кокосовом раю

говорят, что он был патриотом до мозга костей. Поэт ненавидел мещанство, пошлость и паутину обывательщины. Об этом и говорят первые чеканные строки его бессмертной песни «Бригантина»:

        Надоело говорить и спорить
        И любить усталые глаза…

    А что можно противопоставить тихому болоту мещанства? Конечно, море с его беспокойным характером и людей готовить бросить привычный мир будней и пуститься в опасный, неведомый путь:

        В флибустьерском дальнем синем море
        Бригантина поднимает паруса

    Про капитана сказано гениально лаконично: «обветренный как скалы». Невольно вспоминается «суровый капитан» из уличной песни «Девушка из маленькой таверны».

    Команда подобралась тоже крутая:

        Пьем за яростных, за непокорных,
        За презревших грошевой уют…

    У меня нет данных, как быстро песня завоевала сердца слушателей в 30-х годах, но студенты 60-х как один подтвердят, что в их студенческие годы она пользовалась бешеным успехом.

    У песни удивительно оптимистическая концовка: вечным маяком светит где-то у горизонта белый парус надежды:

        И в беде, и в радости, и в горе
        Только чуточку прищурь глаза
        И увидишь как в далеком море
        Бригантина поднимает паруса.

    Лейтенант Павел Коган, уйдя с Литературного института в действующую армию, погиб в 1941 году под Новоросийском. Автор музыки к «Бригантине» - гвардии младший сержант Георгий Лепский вернулся с войны живым.

    Во второй половине 30-х годов в кинотеатрах союза один за другим появлялись приключенческие художественные фильмы с морской темой:

    1936 г. – «Дети капитана Гранта», 1937г.- фильм, который принято считать шедевром героико-романтической тематики – «Белеет парус одинокий», 1938г. – «Остров сокровищ», 1941г. – «Таинственный остров». В тяжелые для страны послевоенные годы эта традиция была продолжена: 1946г. – «Пятнадцатилетний капитан», 1947г. – «Робинзон Крузо». Сняты они были для детей и юношества, но пользовались огромной популярностью и у взрослых. В этих фильмах обаятельные положительные герои, для которых честь, любовь к родине, мужество и благородство были не просто слова, а неотъемлемые нравственные понятия, неизменно побеждали мерзавцев - отрицательных героев. Очень часто они боролись со стихией и титры на фоне ревущих валов: «Пятнадцать дней бушует Тихий океан» красноречиво говорили, насколько это был опасный соперник.

    В некоторых фильмах звучали песни, и они от этого только выигрывали. Музыку к кинофильму «Дети капитана Гранта» написал прославленный Дунаевский, а в фильме «Остров сокровищ» блестяще дебютировал молодой (двадцатипятилетний) Никита Богословский. Он же написал музыку к кинофильму «Пятнадцатилетний капитан». Песни «Жил отважный капитан», «Веселый ветер», «По морям и океанам» сразу же завоевали симпатии зрителей.

    Два слова о пиратской песенке Джона Сильвера из кинофильма «Остров сокровищ». Взрослые ее, разумеется, не пели, но мальчишки приняли с восторгом: ведь у Стивенсона в книге почти нет песен. Старый пират Билли Бонс, напившись рому в трактире «Адмирал Бенбоу», горланил всего один куплет:

        Пятнадцать человек на сундук мертвеца
        Йо – хо – хо, и бутылка рому!
        Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
        Йо – хо – хо, и бутылка рому!

    Еще автор приводит всего по две строчки из старинных пиратских песен:

        Все семьдесят пять не вернулись домой-
        Они потонули в пучине морской

 и
        За ветер добычи, за ветер удачи!
        Чтоб зажили мы веселей и богаче!

    Многие мальчишки с досадой думали: «Ну, а какие еще слова были в этих песнях?».

    И вдруг в фильме звучит настоящий гимн флибустьерам, написанный в лучших традициях уличных песен:

        По морям и океанам
        Злая нас ведет звезда
        Бродим мы по разным странам
        И негде не вьем гнезда.

    И, слегка переделав выкрик Билли Бонса «Йо-хо-хо» в «Йо-го-го» вся пиратская братия, веселящаяся в таверне, дружно подхватывала:

        Приятели, смелей разворачивай парус.
        Йо-го-го, веселись как черт!
        Одни побиты пулями, других убило море
        Йо-го-го все равно за борт .

    Зрителей удивляло: почему режиссер «Острова сокровищ» заменил славного подростка Джима Хокинса девушкой Дженни? Разгадка объясняется в книге Железного «Мой друг грампластинка». Оказалось, что режиссер Вайншток, готовясь к съемкам фильма, рассчитывал пригласить на главную роль популярнейшую в те годы венгерскую артистку Франческу Грааль, и с этой целью и произошло сценарное превращение юноши в девушку. По каким-то причинам приезд звезды не состоялся.

    «Грааль? Кто такая?» - недоуменно спросит молодой читатель «Грааль!» - воскликнет пожилой читатель. – «Боже мой, ведь это «Маленькая няня»… но, прежде всего, конечно: «Петер!» Как там: «Хорошо, что мне всего шестнадцать лет!» И до войны и после нее эту задорную незатейливую песенку из фильма «Петер» напевали, или хотя бы мурлыкали многие. Зрителям нравилась история бедной девушки, случайно переодевшейся в мужской костюм и из-за этого попадавший в различные комические ситуации.

    Вайншток, наверное, очень горевал о несостоявшимся визите Грааль, но и предвидеть не мог, что даже не в исполнении иноземной дивы, песенка будет иметь оглушительный успех. Замечательная мелодия Никиты Богословского и актуальные слова песни (шел тридцать восьмой год и назревала война с Германией):

        Я на подвиг тебя провожала
        Бушевала, шумела гроза…

 с припевом:

        Если ранили друга, перевяжет подруга
        Горячие раны его…

 моментально подхватила вся страна.

    А через три года началась война. В годы Великой Отечественной войны про море и моряков было написано большое количество отличных профессиональных песен. Некоторые из них звучат на радио и телевидении и в наши дни: «Вечер на рейде», «Заветный камень», «Прощайте, скалистые горы», «Ты одессит, Мишка!» и другие.

    В одних из них рисовались мощные, эпические картины, как например, в песне-балладе «Заветный камень»:

        Холодные волны вздымает лавиной
        Широкое Черное море.
        Последний матрос Севастополь покинул
        Уходит он, с волнами споря…

    «Царь-песня» - так отозвался о песне «Заветный камень» лучший ее исполнитель Леонид Утесов. Другие песни, как бы камерные, спрашивали в тяжелую минуту, как закадычный друг:

        О чем ты тоскуешь, товарищ моряк?

рассказывали о неунывающем морском характере:

        ...моряк не плачет
        и не теряет бодрость духа никогда.

о взаимовыручке:

        Дрались по геройски, по-русски,
        Два друга в пехоте морской…

    Такие песни воодушевляли воинов и будили в них высокие патриотические чувства. В те же грозные годы, в окопах, блиндажах и на кораблях, кроме профессиональных песен, было написано немало самодеятельных песен:

        Одесса – город черноморский
        Осталась в памяти моей
        В дыму пожаров и бомбежек
        И штурмовых последних дней.
        Тебя любили все матросы
        И всем была ты дорога
        И защищать тебя, Одесса,
        Шли краснофлотчики всегда…

    Простые безыскусные слова, незатейливая рифма, скорее всего непосредственного участника событий:

        Навесив дымную завесу
        Румыны шли сплошной стеной,
        Но каждый за тебя, Одесса,
        И Севастополь дорогой…

    После жестокого боя умирающий моряк говорит последние слова:

        Прощай, Одесса дорогая,
        И ты, отец мой – старичок,
        И ты, старушка – мать родная,
        И ты, братишка – морячок

    Широчайшую известность в тогдашнем Советском союзе получила песня про старого моряка, взявшего в руки оружие, когда на Родину напал враг:

        Я встретил его близ Одессы родной
        Когда в бой пошла наша рота
        Он шел впереди, с автоматом в руках
        Моряк черноморского флота.
        Он шел впереди и пример всем давал,
        А родом он был из Ордынки…

    Завершала песню прекрасная трагическая концовка, говорящая о связи этой песни с замечательной народной песней:

        Шестнадцать ранений хирург насчитал
        Две пули засело глубоко,
        А старый моряк все в бреду напевал
        «Раскинулось море широко».

    Талант самодеятельного автора так велик, что это даже не связь между двумя воистину народными песнями, а полное родство их душ…

    В 1942 году профессиональный композитор написал, самую что ни на есть, уличную песню. Это бессмертная песня Никиты Богословского из кинофильма «Два бойца» - «Шаланды полные кефали» Исполнял ее в фильме всенародно любимый Марк Бернес. Из-за своеобразной «одесской мелодии», да и нестандартного содержания, эта песня с большими трудностями попала в фильм. Еще бы: герой фильма – рыбак Константин после работы предпочитал идти не в дворец культуры, а в пивную, а так как для населения Молдаванки и Пересыпи он был не просто авторитетной, а даже «обожаемой» личностью, то, многочисленные одесские биндюжники охотно составляли ему компанию. О неувядающей любви одесситов к этой песне говорит тот факт, что рыбачке Соне – героине песни, - недавно был поставлен бронзовый памятник.

    И в дальнейшем среди песен, написанных профессионалами, периодически встречались такие, в которых просматривается влияние мелодии и даже текста уличных песен: Одна из любимейших песен Леонида Утесова - «Одесский порт в ночи простерт», «Песня о друге» («Если радость на всех одна…») слова которой написал опять же одессит – кинорежиссер Григорий Поженян, морские песенки «Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно…» и «Уходит рыбак в свой опасный путь…» из кинофильма «Человек –амфибия», «В тумане тают белые огни» Е.Аграновича и Б. Смоленского и другие. Одни только строчки «я не поэт и не брюнет…», «друг мой – третье мое плечо» и «поговорим за берега твои» - выводили из себя и критиков и поэтов профессионалов. Но, песни эти пользовались всенародной любовью. Ведь даже сугубо сухопутный человек иногда пел:

        И все-таки море, останется морем,
        И нам никогда не прожить без морей.

    А значит и песен с морской тематикой: профессиональных и уличных.
Ведь даже у очень сухопутного мэтра бардовской песни - Булата Окуджавы есть песня про пиратов:
В ночь перед бурею на мачтах
Горят святого Эльма свечи
Отогревают наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портланд
Мы будем скромны как овечки
Да только в Портланд воротиться
Нам не придетсе никогда.

    Песня своеобразная и какая-то, на мой взгляд, очень окуджавская ... 
И завершить эту главу я хочу очень интересным случаем. В 1951 году, под влиянием стихов Киплинга, первокурсник МГПИ Юрий Визбор написал свою первую песню "Мадагаскар". Вернее написал только слова, а музыку позаимствовал из кукольного спектакля Сергеря Образцова "Под шорох твоих ресниц". У первой(!) песни первокурсника (!) оказалась удивительная судьба: она быстро распространилась сначала по вузам Москвы, а вскорости ее запели студенты и туристы всего Союза.

    Первоначально в песне было четыре куплета. Позже сам автор, уже будучи мэтром бардовской песни, рассказывал: "... неизвестный мне соавтор дописал еще один куплет: "Помнишь южный порт и накрашенные губы, и купленный за доллар поцелуй..." Думаю, что он был моряком ... "
Но песню пели, песня нравилась романтикам 50-60х годов и, как следствие, незвестными авторами были дописаны еще два куплета. Они так удачно вошли в песню, что мы рассмотрим именно этот семикуплетный вариант.
Это была песня о крутых парнях, попавших в нестандартную ситуацию (сейчас бы сказали - на "горячую точку"):
Чутко горы спят,
Южный крест залез на небо,
Спустились вниз в долину облака.
Осторожней, друг,
Ведь никто из нас здесь не был -
В таинственной стране Мадагаскар.

    Мадагаскар до 1960 года был колонией Франции. Можно предположить что таинственный друг - боец, созданного 180 лет назад, французского легиона.
И тут безымянные авторы добавляют куплет, который вносит в песню еще больше экзотики:
Тихо все вокруг,
Не колышутся лианы,
Лишь луч скользнул стыдливо по щеке.
Осторожней, друг,
бьют туземцы в барабаны
Мелькнули чьи-то тени вдалеке.

Далее напряженность усиливается:
Осторожней, друг,
Тяжелы и метки стрелы
У жителей страны Мадагаскар ...
или:
Осторожней, друг,
Даль подернулась туманом
Сними с плеча свой верный карабин.
    Авторские строки
Может стать что смерть
Ты найдешь за океаном,
Но ты, мой друг, от смерти не беги ...
стали звучать так:
Может смерть свою
Ты найдешь за океаном,
Ведь джунгли пострашней морских глубин ...

    Скорее всего эти строчки переделал тот моряк о котором говорил Визбор.

    Последний куплет несколько скрашивает мрачноватые прогнозы про смерть:
Так вперед, друзья!
Нам усталость незнакома,
Хоть цель от нас все так же далека ...
Осторожней, друг, тут тебе не Оклахома,
А далекая страна Мадагаскар.
    Вот и получилась песня, какая-то переходная между уличной и бардовской: мелодия позаимствованна, а слова почти наполовину народные.
Влияние уличных песен вообще и уличных песен с морской тематикой, в частности, на творчество бардов, чье детство проходило в военные годы - Высоцкого, Визбора, Городницкого и других столь велико что это уже тема для отдельной главы.