А море шумело

Как и положено истинно развязной девушке, она прилетела на отдых с родителями. Читала Акафист и носила очень открытый купальник. Папа неохотно растрясал офисное брюхо в бассейне, мама загорала и листала Ремарка.

– Кем ты работаешь? – спросила она меня бесцеремонно.
– Я менеджер по продажам, – ответил я. – Но вы же знаете, всем сейчас трудно.

Все мои романы начинались с джин-тоника. Курортные, обычные и даже парочка несбывшихся. Но в этот раз все начиналось звездно. Я принес ей пылающий стакан, и мы долго болтали, сидя на теплой траве за кустами. Обсуждали погоду, бывших, «Театр» Сомерсета Моэма, Пелевина (она у него знала одно лишь имя), Айн Рэнд и довольно неуклюже – раннего Уэса Андерсона. Ее дурашливое, беззаботное и беспечное незнание восхищало.

Она была панически превосходна.

– Меня зовут Кристина, – прошептала она как будто не к месту. – Но, если честно, это имя меня ужасно бесит. Ты можешь мне придумать такое, чтобы понравилось? Ну хотя бы здесь, для отдыха.
– Ульрика, – сказал я первое, что пришло в голову. В выдумках я был не силен, но вспомнил какой-то покрытый паутинами фильм.

Просто в яблочко.

В подобных пляжно-соленых интрижках кульминация наступает быстро, а вот развязка тянется без всякого энтузиазма. Воркованием и поцелуями дело, конечно, не ограничилось – уже через три стакана, в которых тоника становилось меньше и меньше, Ульрика пригласила меня к себе. Не то на чай, не то на излом судьбы.

– Давай завтра вечером, – улыбалась она. – Комната 3128. Родители как раз пойдут к друзьям играть в карты. А мне одной таааак скучно. Ты бы знал!

А я знал. Еще как знал и потому согласился без моих любимых размышлений.

* * *

Отпускные дни не щадят нас и не вслушиваются в мольбы. Несутся очертя календари. Среда «Х» не стала исключением, но в этот раз скорость меня опьяняла, топила в предвкушаемом флирте. Из головы отчаянно не уходил образ Ульрики, пропитанный зелеными красками и африканскими мечтами.

Вечером я истошно стучался в дверь ее номера.

– Бегу-бегу, – ответила она довольно нежно. Слышно было, как ее босые ноги тихо скользят по отельному паркету.

А вот затем произошло нечто неожиданное. Дверь не открывалась.

– Что это такое? – во мне разом проснулось уже успевшее задремать чувство осторожности.
– Я не знаю! – обиженно вскрикнула Ульрика. – Чертов отель! Этот замок, кажется, заклинило. Вызовешь кого-нибудь с ресепшена?
– О, безусловно! – съязвил я.

Откровенно говоря, я уже устал сидеть на песке своей жизни и рисовать треугольники. Новые лица в этой джин-тониковой истории были мне совсем не нужны. Поэтому я решил действовать «романтично» – иными словами, быстро и необдуманно.

Балкон Ульрики выходил на бассейн, во внутреннюю часть отеля. Благодаря бесконечным восточным изразцам и каким-то декоративным выступам я бы мог забраться на второй этаж без всяких проблем.

Придумано – сделано. Я быстро обежал корпус и прыгнул на нижнюю часть балкона.

Раз, два, три...

Это оказалось даже легче, чем я прикидывал. Еще пара движений – и мои долгожданные морские каникулы станут немного более горизонтальными.

Но тут мир решил поставить указующий редакторский перст на текстовое полотно моей жизни.

– ОСТАНОВИСЬ!!!

Сотни тысяч громов среди далекого египетского неба! Что это было? Охрана? Парни с ресепшн? Отец, хорошенько проигравшийся в карты? С отцами мне в жизни особенно не везло.

Не отпуская уступов, я обернулся. Среди листвы, едва освещенной желтеющим фонарным светом, стоял какой-то человек. То ли в балахоне, то ли в какой-то черной толстовке. Этого я не разглядел – все мое внимание притянуло его лицо. Оно было неестественно кривым, обезображенным и как будто изрубленным.

В ужасе я разжал руки и полетел на недружелюбное покрывало травы. 

* * *

На этой безобразной во всех смыслах ноте мое свидание прервалось. Провалилось со страхом и трепетом. Со всех ног я бросился в свой спасительный номер, нашарил в кармане карточку и закрылся на все замки, которыми меня снабдил Египет.

Образ моей кремовой красавицы с ее большими солнечными очками и розовым облегающим платьицем уравновесился уродливым ночным существом. Что ж, признаю, что всегда любил смотреть фильмы ужасов, но никогда не хотел примешивать это увлечение в мою пряную личную жизнь. 

Ночью мне снились пустые серые глаза и глубокие шрамы. Где-то вдали непонимающе шумело море. О спокойствии можно было забыть – несколько раз я просыпался в весьма прохладном поту. Проверял замки, смотрел в окна и затем вновь убаюкивал себя – мечтами об Ульрике.

Теперь, под несмолкающий хохот мироздания, к ее башне был приставлен дракон.

Утром мы встретились с Ульрикой на завтраке. Как это обычно и бывает на курортах, в это время она была холодна и всеми силами показывала, что знакома со мной лишь едва-едва. Вполне понимаю.

Уже давно известно, что страсть, как и пресловутое желание изломать свою жизнь, просыпается вместе с уличными фонарями.

Ульрика скорее любезно, чем искренне поинтересовалась, куда я пропал с нашего дверного свидания. Чувствовалось, что она разворачивает весь свой женский дивизион: готовится обидеться и заявить, что все курортные претенденты на ее руку одинаковые.
Я честно рассказал ей все, умолчав лишь о том, как триумфально ударился о проклятую траву при падении.

Красивое, уже успевшее загореть лицо Ульрики замело снегами тревоги.

– Ты... шутишь?! – прошептала она.

О, если бы так! Проклятая рожа ночного гостя немилосердно преследовала меня в каждом темном углу. Лекарство от этого, впрочем, существовало. Я просто решил постоянно смотреть на мою спутницу – эстетический восторг вытеснял облезлые тревоги.

В дверях показались родители, и я понял, что пора мне исчезнуть.

– Встретимся вечером у твоего номера. Все будет хорошо, – сказал я властно.
– Теперь мне страшно, – сказала Ульрика, и ее большие губы заметно дрогнули.
– Черт побери, я никому не позволю и на шаг к тебе подойти! А сейчас никому ни слова, – искренне прошипел я именно то, что принято говорить в таких случаях.
– Ах, это вы, Жора! – улыбнулась подошедшая Ремарк-мама. – Развлекаете нашу Кристюшу? Ну, как вам отдыхается?

Я всегда завидовал этому теплому родительскому незнанию. И не очень любил, когда меня называли «Жорой».

– Здравствуйте! Вашей дочери нужно было стать режиссером. Она даже из кресла не поднялась, а уже превратила мою курортную жизнь в фильм, – не то соврал, не то честно признался я.

Мама засмеялась. Видно было, как ее дочь в этот момент соблазнительно сдерживала в себе кипящие мысли.

* * *

В общем, моя хабиби согласилась выйти на променад только с тем условием, что мы не будем далеко отходить от ее родителей. Ее испуг сыграл мне на пользу – она сама взяла меня за руку и боязливо прижималась ко мне весь вечер.

Мне это нравилось. Мысленно я даже поблагодарил ночного гостя, хотя и готов был отдать все, лишь бы он больше не появлялся. Все, кроме трепещущей феи в розовом платье.

То и дело я вглядывался в отельную тьму, но никого в ней не находил. И слава богу! Часа через полтора мой разум немного успокоился и решил дать липким тревогам небольшой отгул.

Ульрика цепко, опасно завладела мной. Всю ночь мы пили бренди, гуляли у ресторанов, ловили мгновения и наслаждались друг другом. Море, не в силах выбраться за зонтиковую линию пляжей, романтично ворчало и подталкивало нас в самые взаимные на свете объятия.

Ночь, острый лед в бокалах, живой ветер и соленый запах моря – все стало для меня Ульрикой.

Я проводил ее до дома и отдал в заботливые руки родителей. Отец проводил меня недоверчивым взглядом, а мать в качестве вознаграждения как-то осторожно пошутила про свадьбы и кольца.

Или не пошутила?

Я шел домой, в воспоминаниях упиваясь шелестом розового платья.

* * *

Однако спокойствие мое длилось недолго. На следующее утро сахарная любовная лихорадка сменилась знакомым щемящим чувством в груди и незваными, навязчивыми мыслями. В конце концов, не выдумал же я ту сцену под балконом! И что, если прошлая ночь была лишь сладострастным затишьем перед полноправной бурей?

Может быть, пора начинать опасаться за свою жизнь? Или за жизнь Ульрики?

Целый день я глупо потратил на раздумья и поиски демонов. Заглядывал за углы, пробегался глазами по лицам аниматоров, садовников и даже уборщиц. Думаю, со стороны это выглядело смехотворно. Зато Ульрика совсем отвлеклась от мыслей о ночном госте. Я не стал напоминать ей о нем и молча пил представившееся огненное зрелище – ее уничтожительное купание в бассейне.

Судя по беспокойным мужским взглядом вокруг, это было оружием даже больше, чем массового поражения.

Встречаясь со мной глазами, Ульрика улыбалась, и передо мной разливался шумящий поток едва ли земного вдохновения.

Чуть позже она попросила принести ей из бара мороженое – непременно малиновое. Ощущая фруктовый, но далеко не холодный трепет ее губ, я весело побрел к обозначенному месту. Мне как раз хотелось прогуляться и наконец-то послушать музыку. Хоть раз за весь отпуск. Звучала неплохая отпускная комбинация: сначала A sky full of stars группы Coldplay, затем Таль Бахман очень даже вовремя затянул She’s so high above me.

Набрав малиновые закрома мороженого, я хотел было отправиться назад, но вдруг мое внимание привлек куст, растущий рядом с оградой. Я осторожно сделал несколько шагов в его сторону, стараясь не уронить набранные сокровища. Куст пышным зеленым цветом ласкался к солнечному свету. Тут и там на нем невозмутимо алели большие цветы. Я никогда не видел ничего подобного раньше. Отдаленно цветки напоминали нашу родную петунью, но в них жило куда больше жизни, куда больше изящества.

И как я не видел их раньше?

На секунду мне даже показалось, что меня гипнотизируют. Не в силах противиться этому солнечному могуществу, я осторожно сорвал один цветок и спешно пошел назад к бассейну. Моя находка стала нежданным подарком для Ульрики. Она засияла очаровательно, и уже через мгновение цветок рьяно вспыхнул в ее каштановых волосах.

* * *

Вечер моя дама любезно посвятила своему сну. Ее и родителей здорово утомила утренняя экскурсия по пустыне. Получив далеко не долгожданную свободу, я решил устроить небольшой эксперимент. Как только солнце скрылось за зубчатым египетским горизонтом, я незаметно пробрался к номеру Ульрики и засел в темных кустах.

Для этой полубезумной засады погода выдалась просто роскошной. Верхушки пальм едва колыхались – ветра почти не было, и сидеть под окном своей утомившейся мечты можно было сколь угодно долго.

Однако ночной гость не думал навещать меня. Бессмысленно просидев час или два, я старательно осмотрел все кусты и быстро пробежался по ближайшим закоулком. Потом вернулся обратно в свое темное укрытие. Мимо беззаботно проходили порядком подвыпившие туристы. Какие-то украинские парни в красных шортах весело крикнули мне "Где подругу потерял?". Я вяло улыбнулся и откинулся на траву.

Еще через час мне стало скучно. Я очень пожалел, что Ульрики нет рядом, но будить ее мне совсем не хотелось. Пропитавшись зеленым кустовым отчаянием, я обреченно побрел в сторону пирса. У моря ветер сердился весьма ощутимо. Одинокие фонари с трудом справлялись с морской тьмой. Где-то далеко на горизонте сверкала огненная полоса неспящего города.

Приход сюда был ошибкой. Стыдно в этом признаться, но тогда я почувствовал шершавое прикосновение страха. Чернота, дышащая докучливым ветром, обступила меня со всех сторон. Я начал искать спасение, но это лишь усугубило мои тревоги. В конце концов ночь начала шептать, что кто-то спрятался за дальними лежаками и теперь наблюдает за мной. Все внутри сжалось и похолодело. Я обратился в слух и приготовился к острой, ядовитой неизбежности.

Но ничего не происходило. Совсем ничего.

Десять минут колющей морской тишины, сильно приправленной рокотом волн.

Еще десять.

И еще пять.

Пятно, издали принимающее человеческие очертания, расплылось в неизвестности, и одиночество радостно обняло меня знакомой теснотой.

Я шел домой и слушал, как море провожает меня в темницу блеклых догадок.

* * *

Наверное, мы взаправду творим свои кошмары сами. Изощряемся как можем, лезем из кожи вон, чтобы разбавить счастливые моменты горькими сомнениями и фантазиями. Ну а главный ингредиент этого блюда неизменен – это пустые ожидания.

Бессмертная классика испорченного времени.

Словом, приготовление счастья – временами конек вовсе не наш. Зато, когда нужно замариновать испорченные минуты и долго лакать их лимонное послевкусие, ни один шеф-повар с нами не сравнится. Даже близко.

Следующий день я провел с Ульрикой. Фотографировал ее в пестром окружении желтых цветов, вспоминал какие-то любовные стихи и отвешивал ее маме пресные комплименты, щедро заправляя их Хемингуэем и Гумилевым. Мне всегда казалось, что произвести впечатление на родителей – дело не просто нехитрое, а скорее даже плевое. Вспомните парочку книжных имен, и на фоне типизированной молодежи тебя сочтут тем еще мудрецом.

Вечером моя каштановая судьба задумала сделать фотосессию у подсвеченного бассейна. Я всегда мечтал иметь у себя дома пухлый фотоальбом красивостей и потому согласился с великой охотой. Фокусы традиционно перемежались с воркованием, прикосновениями и нежными просьбами показать то, что получилось.

После нашего креативного похода мы еще долго разглядывали аквариумы в дальнем конце отеля. Какие-то темные сомы поглядывали на нас без энтузиазма, но светлые, бегущие ввысь пузырьки вокруг них выглядели очень даже красиво.

Ульрику я проводил благоговейно и радостно. На прощание мы взаимно шептались и посматривали на звезды. Поцелуи Ульрики в тот день усердно твердили о том, что не все истории имеют свойство заканчиваться. Из высокой арки ее корпуса я вышел окрыленным, справедливо уверенным в своем победившем обаянии.

И увидел его.

* * *


Безобразная и, увы, знакомая рожа пристально рассматривала меня с крыши противоположного корпуса. Я замер и почувствовал могучую тяжесть в ногах.

Вот почему его не было видно все это время! Крыши! Отель как будто потворствовал этим укрытиям – в некоторых местах забраться на самый верх корпуса можно было без всякого труда. Я это давно приметил, еще первый раз осматривая земли, в которые судьба забросила меня на этот раз.

Вот только кому могло прийти в голову следить за людьми с отельных крыш? Я чувствовал, как сердце внутри сжалось в болезненный и беспомощный ком.

Некоторое время ночной гость стоял неподвижно. Но встретив мой загнанный взгляд, спешно развернулся и скрылся в небесной тьме. Беззвучно, бесследно, бесчеловечно.

Не представляя, как дышать, жить и что делать дальше, я прислонился к беленой стене.

* * *

Кондиционеры не справлялись. Моя просторная комната наполнилась жаром борьбы и непонимания. До самых краев. Раз шесть проверив замки и хорошенько затворив террасу, я укутался в одеяло и стал молить высшие силы о сне.

Они откликнулись весьма вяло. Часов пять я прокипел в отваре бессонницы. Несколько раз вскакивал – мне чудилось, словно кто-то стучит в дверь. Но дверной глазок упорно утверждал, что гостей у меня нет.

А я не верил вещам.

Утро выдалось холодным. Ступая по недружелюбной плитке номера, я осознал две вещи. Первое: я все-таки не бредил. Психически все еще стабилен, и это хорошо. Второе: пора принимать вызов. Так просто эта жуткая «лав стори» не закончится. Нужно действовать быстро – и на опережение.

Неужели к каждой красавице судьбе обязательно нужно подбирать чудовище?

Утро прошло без Ульрики, но впервые в жизни это меня не заботило. даже ее едва заметный купальник, вспыхивающий белой молнией на горизонте, уже не мог обрадовать меня. Я с нечеловеческим усердием перебирал в голове всевозможные планы действий. Обратиться к охране? Эту идею я отринул сразу – скажут, что русские из-за доллара и евро совсем с рельсов съехали.

Я бы так и подумал.

Пока я фехтовал с демонами моего со знание, какие-то мальчишки играли недалеко от меня. Их разговор отвлек меня на мгновение.
– Представляешь, так все и было. Убили его. Долго убивали. Вот теперь ходит и заглядывает в окна к приезжим.

Матерь божья! Пусть это и было немилосердно вырвано из контекста, у меня заскрипело в душе. Знать продолжение этой истории я не хотел, и решил поскорее убраться восвояси.

Крыши, к счастью, пустовали.

Я рылся в сознании и не находил ни одной идеи, как можно бороться с миром потусторонним. Еще меня буквально преследовали отвратные шрамы – они рыхло змеились в деревьях, стеклах и даже извивались в воде бассейнов. Я взял виски с колой в надежде, что смогу залить ими открывшуюся бездну.

Не помогало.

Обессиленный и измотанный, я зашел в сувенирную лавку. Возможно, какие-то идеи могли обитать там. Выбора уже не было.

Магниты, кальяны и папирусы стройными рядами выстроились передо мной. Лавка выглядела скучающей – все возможные и невозможные покупатели либо поджаривались на пляже, либо брели в сторону главного ресторана. Приближалось время обеда. Пока я всматривался в безделушки, надеясь найти что-нибудь колюще-режущее, меня дружелюбно окрикнул продавец.

Я повернулся с фразой, что мне пока что ничего не надо. Подумаю, посравниваю и все такое – классические туристические отговорки были у меня всегда наготове.

Вот только договорить заученное я не успел. Сквозь пестроту сувениров на меня уставилось лицо, изуродованное шрамами.

* * *

Я сделал шаг назад и провалился в неизвестность. Даже вскрикнуть не сумел. Лицо захватило меня, начисто лишило дыхания и подчинило без остатка.
– Чито такой? – искренне удивился продавец. – Что не нраваться? Этот хороший, очень хороший. Берешь опт – делать тебе скидку.

Я безжизненно молчал.

– Ну так что? – всполошился араб. – Берешь или нет? Это очень интересно. Класс, я тебе говорю. Очень редкий маска.

Маска!!!

С первой балконной минуты и до моего озарения в проклятой сувенирной лавке – все это был обман. Маскарад! Но черт побери, до чего же жутко и правдоподобно выглядела эта омерзительная личина.

Все осветилось – за несколько мгновений. Я все еще не чувствовал, что могу говорить, и тупо уставился на недоумевающего торгаша.

Наконец уверенность расправила крылья где-то в пределах сердца.

– Нет, не беру я ничего. Евро, доллар, все дела. Прости, мне пора.

Я исчезнул под уже знакомое "Пичему, друг?".

Сознание медленно возвращалось. Хорошенько просоленный морской воздух становился все более весомым и даже как будто осязаемым. Мерзкое полуночное бремя сползло с души.

Мой противник раскрыт. Теперь все козыри достаются мне, включая мою роскошную даму червей – Ульрику. Но нужен финальный ход, какой-то ловкий скачок, который поставит ночного обманщика в патовое состояние.

И я знал, как припереть недруга к самому краю доски.

Уже через 10 минут я оказался на другой стороне отеля. Нагло барабанил в привычную дверь. Наконец она открылась, и на пороге появилось секретное оружие – мой курортный друг Кирилл. Во всей красе. Мы познакомились с ним в баре, но уже через пару дней я понял, что этот человек без сомнения может стать одним из моих лучших товарищей даже после возвращения домой.

Энергетика, господа, энергетика.

– Кирюха, хватит спать. Есть дело на миллион, – сказал я весело. – Тебе всего-то нужно залезть в комнату к одной красотке.

* * *

Хорошо, что Кирилл не любил задавать вопросы. К авантюрам, правда, тоже относился без особого интереса, но меня оставить в беде не мог. План моих действий я расписал ему ой как красочно. Все просто: он переодевается в мою одежду и лезет на балкон, который я ему укажу. Так я якобы хотел разыграть свою якобы любимую. Чтобы обожала сильнее. Здесь я, конечно, пришлось слегка приврать – для драматизма.

– Залезть на балкон, говоришь? – вставил Кирилл свои триста копеек. – Это, конечно, да, но… А можно я ее, ну, как бы это сказать? Когда залезу. Для остроты ощущений!

А вот здесь драматизм пошел через край.

– Прости, начальник, – ярко улыбнулся я, – но в твоем балконном туре не «Все включено».

Кириллу, кажется, понравилась моя уверенность.

– Красавец! – засмеялся он, предвкушая большое приключение.

Пока Кирилл веселился, я передавал ему свою синюю толстовку, любимые кеды и джинсы. Обошлись без долгих примерок. В этом облачении Кирилл выглядел даже несколько забавно – все ему было слегка большим. Однако для ночной авантюры мой новоиспеченный образ вполне подходил.

* * *

Конечно, разыгрывать никого я не собирался. Кирилл должен был стать приманкой, которая поможет поймать проклятого боломута в маске. К тому же вдруг на балконе окажется не бегбедеровская красотка, а ее быковатый папа в семейных трусах? Нет уж, такое знакомство с родителями точно не по мне.

Ну а Кирилл в любом бою выстоит. Он когда-то несколько месяцев путешествовал по Чили, и, по его рассказом, в каких только ситуациях не бывал.

В назначенный час мы разошлись по позициям. Я укрылся за молодой пальмой, а Кирилл в моем костюме примерялся к балкону. Все шло по плану, но для безопасности мы притаились минут на сорок. Мимо нас то и дело проходили какие-то девчонки со стаканами сангрии, зевающие аниматоры и работники отеля. Кто-то все время напевал довольно унылую песенку.

Когда весь отель окончательно притих, я подал знак Кириллу. Он охотно побежал сквозь заросли подальше, к самому к морю. Для верности ему нужно было сделать хороший круг почета по территории. А уж потом лезть к Ульрике.

Круг этот занял у Кирилла минут двадцать. Я, примерив роль засадного полка, потихоньку начинал скучать. Все-таки в этой затее была львиная доля глупости. А вдруг ночной гость сегодня отсыпается? Или вообще не заметит Кирилла? Если подмену учует?

Мой друг вернулся. В руке у него желтели какие-то блеклые цветочки. В своем убежище я просто восхитился этой затеей. И как мне это самому в голову не пришло? Все-таки лезет человек, пусть даже и подсадной, на свидание. Цветы – идеальное привлечение внимания. И для сумасшедшего психа в маске, и для небритого папани в трусах.

Взяв подарок в зубы, Кирилл уцепился за нижние выступы. Лед нашей затеи тронулся. Я стал что есть силы вглядываться в прохожих, в наступающих сумерках все они сливались в какой-то бесформенный поток. Никаких подозрительных личностей. Даже обидно!

Кирилл тем временем уверенно покорял скалы моей курортной любви. До заветных перил ему оставалось всего сантиметров пятнадцать. Поток вокруг меня растворился – прохожих совсем не осталось. Да здравствует отельная анимация! Если теперь кто-то появится, я его точно замечу.

И вдруг Кирилл оступился. Звучно скользнул ногой по стене и с добротной матерной поддержкой вернулся в прежнее состояние. Романтик, что тут скажешь.

Мне стало грустно. Кажется, охотник на чудовищ из меня получился не очень хороший.

И тут грусть прервалась легким хрустом где-то совсем близко от меня. Кажется, слева. Неосознанно задержал дыхание и направил взор сквозь острые пальмовые листья. Всего в метре от меня, прямо с другой стороны пальмы, человек с омерзительным лицом косился на Кирилла.

– ПОПАЛСЯ, УРОД???!!! – завопил я гневно и бросился на свою жертву.
* * *

Это был мой звездный час.

Последнее сражение с монстром – прямо перед башней, где меня ждала вечная женственность. И переодетый Кирилл. Вот только монстр не хотел никакого финала. Увидев меня, он беззвучно бросился со всех ног в густую отельную тьму.

Я выскочил за ним, лихо перелетев через какие-то кусты и камни. Кажется, этот замаскированный паршивец заранее просчитал все пути отступления. Он прекрасно понимал, что на открытой дороге ему не скрыться от меня, и решил рвать напролом. Через мгновение его тощая фигура растворилась в стене очередного кустарника.

Ни о каких вторых шансах для меня и речи быть не могло.

Я разогнался и остервенело прыгнул через полутораметровые заросли. Вообще в университете я неплохо прыгал в высоту, но с тех пор мои прыгучие навыки здорово порастерялись. Знатно оцарапавшись об острые ветки, я рухнул на траву и немного прокатился вперед. Несмотря на потери, финт удался – я увидел своего противника, удирающего в сторону слабо освещенных бассейнов.

Дыхания хватило, чтобы вскочить и продолжить преследование. Маска побежала по узкой кромке первого бассейна, затем перескочила на вторую, кирпичную и куда более высокую. Это было верным решением – всего-то через пару метров мой недруг смог беззвучно перемахнуть через кривую глиняную стену.

Но и мне это вполне было по силам. Отталкиваясь от уступов стены, в несколько шагов я перелет через нее и оказался на довольно узкой дорожке. По обеим сторонам ритмично чередовались пальмы и фонари, убегая к самому морю. В этот момент маска обернулась, проверяя, не потерялся ли я, и тут же исчезла между двумя пальмами.

Хитрая бестия!

Начиная чувствовать мерзкую горечь во рту, я летел по темной лужайке, готовясь к очередной смене декораций. Вдруг трава неожиданно кончилась, земля склоном рванулась вниз, и я болезненно осознал, как сильно просчитался. Вот так дела: на моем пути вырос столик, за которым уютно трапезничала пожилая немецкая пара. Я едва успел сделать несколько неуклюжих движений и грузно проехался спиной прямо по столику, от всей души наградив несчастного немца ударом по очкам. На траву весело посыпались фалафели, бокалы с дорогущим вином и какие-то разноцветные пирожные.

Кажется, могло быть и хуже. По крайней мере, в Берлин эта парочка вернется пусть и без романтических воспоминаний, но зато с целыми зубами. Вдогонку мне полетело плохо различимое «Беклопт!!!».

Этот немецкий заезд здорово затормозил, но все-таки не остановил меня. Теперь настала пора человеку в маске просчитаться. Так оно и вышло. Увидев, что все еще я не лежу на земле, а стою на ногах, он резко рванулся к следующему бассейну на пути. Видимо, на этот раз куда глаза глядят.

Вот она, родная фатальная ошибка! Слева и справа от бассейна высились деревянные стены бара и беседки, где скучающие арабы ежедневно меняют полотенца.

Мне тоже было не до расчетов в тот момент. Увидев, что жертва заперта со всех сторон, я собрал все остатки своих далеко не скудных сил. Напрягая все свое существо и тяжело дыша, я на полной скорости врезался в несчастную маску. Звучно хрустнул заборчик из хлипких пальмовых веток, и мой противник полетел прямо в бассейн с ледяной водой.

Я обессиленно свалился к самой кромке, свесившись и сильно намочив свою тонкую черную футболку. Разноцветные брызги взметнулись до самых высоких пальмовых листьев.

Это был обжигающий холод моей победы.

* * *

Вместе с несколькими подбежавшими туристами мы вытянули ночного гостя из воды. Кто-то любезно преподнес ему сразу три огромных полотенца. Ночь была довольно теплой, и этого добра вполне хватало для спасения. Одно полотенце перепало и мне.

Ночной гость оказался парнем лет двадцати пяти. Губы его заметно дрожали, а взгляд нервно блуждал из стороны в сторону. Время от времени режуще останавливался на мне. Виноват в этом был вовсе не холод. Я понимал его злобное недовольство, так как уже не раз видел его раньше.

Закутанные в полотенца, мокрые и продолжающие дрожать, мы сидели в безлюдном углу главного ресторана. Кажется, наша история произвела не так уж много шума. Пострадали только лишь пальмовые украшения да один немец. Впрочем, не исключено, что на он еще явится по мою душу.

– Ну? – наконец спросил я. – Ничего не хочешь мне сказать?

– А что ты хочешь услышать? – устало вздохнул парень и прикрыл лицо полотенцем. – Я люблю ее. Люблю больше жизни, больше всего, что у меня есть.

Тоже мне новость.

– Так это именно вселенская любовь заставила тебя нацепить идиотскую маску и скакать в ней по крышам?

Парню, казалось было вовсе не до меня. Мысли его носились где-то в другом месте, относительно недалеко – наверняка в той самой комнате, где почти оказался теперь уже потерянный Кирилл. Черт побери!

– Я не хотел этого. Я ничего этого не хотел! – воскликнул мой собеседник болезненно. –Каждая проклятая минута с ней… Каждая… Это целая вселенная наслаждений, перемешанных с болью. Боже, какое же это изысканное страдание.

Где-то далеко вдали едва различимо шумело море.

– Рядом с Кристиной мне хотелось чувствовать воздух. Я не понимаю, почему любовь так сильно толкает нас к деталям. К каким-то мелочам, которые потом преследуют, душат, рвутся в твою память. Кафе, где вы впервые поцеловались, набережная, музей, где когда-то взял ее за руку… Ненавижу! Я ненавижу все, к чему она прикасалась. Весь гребаный мир.

Цедя эти слова каплями, парень злобно сжимал в руках осиротевшую маску. Я чувствовал, что с этого момента он начал вырывать для меня душу клочьями. Обычно так скоро и возбужденно говорят люди, весь досуг которых составляет борьба с чудовищами внутри.

– Все рухнуло в единый миг, – голос парня как будто дергался. – Просто кончилось, без причин и разбирательств. Прямо вот так вот, трещина за трещиной. Теперь мне кажется, что отношения начинают рушиться с одной только мысли. Это в книгах и фильмах всегда есть великие трагедии. А в жизни мы просто становимся неинтересными.

Тут он прервался. Кончики его пальцев дрожали, холод прорывался сквозь шелуху полотенец. Не столько из-за падения в бассейн, сколько из-за болезненно приятных воспоминаний.

– Я проснулся в один ужасный день и почувствовал, что я больше не нужен. Совсем. Не нужен человеку, с имени которого начинался и заканчивался каждый день моей жизни. Тогда же пришло смс: "Я улетаю в Египет. Одна". Ты знаешь, каково это?

Я смотрел на него и молчал.

– Ну а потом срочно рванулся в "Контакт", – продолжил парень, не дожидаясь ответа, –написал всем ее друзьям и подругам. Долго страдал, но узнал, в какой отель она отправилась. Это дало надежду. Я решил полететь следом, но не выдавать, что слежу за ней. Нельзя было ей видеть мое лицо. И тогда на помощь пришла эта маска.

Личина со шрамами на его коленях теперь выглядела довольно безобидно. На секунду мне показалось, что в ней зародилась какая-то радость.

А ее обладатель продолжал свой рассказ невозмутимо.

– Когда ты полез туда, к ней, мне показалось, что сердце остановится. Я представил, как ты раздеваешь ее, как видишь и чувствуешь тело, которым я упивался ночами. Рассматривал его, специально не спал – теперь знаю каждый изгиб, каждый миллиметр. А ты мог сделать с ней что угодно. Я представлял. Воображение всегда было моей самой сильной и самой больной стороной.

– Ты... совсем дебил? – не выдержал я. – Что, потом еще и во вкус вошел? Маскарад продолжился? О да, это так по-мужски.

– Да плевать мне на твои суждения. Что они теперь изменят? Так было проще, да к тому же я надеялся, что ты испугаешься и перестанешь ходить к ней.

– А вот и черта с два, – улыбнулся я.

На этой ноте я подозвал курсирующего вокруг нас официанта и заказал ему два коньяка. Собеседник поддержал меня кивком, глядя себе под ноги.

– Меня зовут Антон, – сказал он, когда официант принес ему мой животворящий дар.
– С этого, кажется, и нужно было начинать, – ответил я. – Пусть и редко, но слова действуют лучше масок. Я вот сейчас не ношу. Можешь звать меня Эрми.

* * *

Признаюсь, мне доводилось видеть много чудаков, которые совершали глупости во скользкое имя их великой любви. Терпели издевательства, делили мечту на двоих или даже на троих, резали вены, прыгали в реки, дрались со случайными прохожими и отправлялись в затяжное алкогольное плавание.

Но этот несчастный переплюнул всех. Играючи.

Вот вам и метаморфозы жизни! Чудовище обратилось в жалкого, потерянного и сжавшегося паренька, а красавица Ульрика – в обычную девушку Кристину, которая без всякого желания завладела чужой жизнью. Антон рассказывал о ней без умолку. О том, как она приходила домой утром, как однажды целовалась с каким-то парнем прямо у него на глазах, как выкидывала подарки и умоляла не провожать до дома.

Признаюсь честно: все это время я тоже думал о ней. О той невыносимой смертоносности, которая теплилась в ее пока еще не до конца осознанном очаровании. В свои 19 лет она уже умела ломать судьбы, даже не задумываясь об этом.

Сладкая эссенция гибели – в соблазнительном розовом флаконе.

С каждым словом Антону становилось все легче. Я не прерывал его, понимая, что эта исповедь для него сейчас важнее воздуха, моря и даже самой Кристины. Но мое сознание упорно отказывалось винить ее. Она беззаботно и неумело отдавалась своей природе. А вот Антон раз за разом бросался на драконов, но так и не смог выйти победителем в неравном поединке с ее красотой.

А вот я выжил.

Прикоснулся к чему-то невероятному, заглянул в самые бирюзовые на свете глаза. И выжил – счастливый, вдыхающий вдохновение и согревающие, улыбчивые воспоминания.

Та далекая ночь что-то шептала мне о наступающих переменах.

* * *

Курортные романы заканчиваются так же, как и начинаются – и феерично, и холодно одновременно. Следующий день уже венчал мой отпуск. С Кристиной я решил больше не видеться – не то из жалости к бредящему Антону, не то из-за отчетливого ощущения занавеса.

Спокойные теперь уже дорожки отеля купались в зелени и солнечном свете. Прогуливаясь в сторону бара, я вновь обратил внимание на рдеющие повсюду красные пятна. Это были кусты тех самых цветов, один из которых когда-то пришел к Ульрике в малиновом окружении мороженого.

Перескочив через изгородь, я подошел к пятнам поближе. Огромные лепестки беззаботно раскрылись и теперь улыбались разгулявшемуся солнцу. Убедившись, что садовников рядом нет, я аккуратно оторвал еще один цветок. Затем перелез обратно на дорожку и направился к балкону Кристины.

Это был мой прощальный поцелуй, лебединая песня и последний сонет.

Цветок я бросил прямо на знакомый балкон – там она точно его найдет. Насколько я помню, у нее было еще несколько курортных египетских дней в запасе.

Месяцами позже я общался со своим знакомым флористом, и он рассказал мне историю алого цветка Ульрики. Арабы называют его "Абискас", а в наших краях он известен как "Гибискус". Иногда его даже величают "Китайской розой". Но как бы он ни назывался, его пылающий красный цвет символизирует неувядающую страсть. Страсть, которая раскрывается одному лишь свету, и безжизненно затухает в ночной тишине.

Гибискус принято (о, слава богу) дарить молодым девушкам, о красоте которых лучше не рассказывать ни одной любящей душе.

* * *

Из трех человек, участвующих в этой истории, только один остался несчастным.

Вечером того же дня цветущая Кристина, пахнущая духами и надеждами, подбирала к своим коротким шортам белые кеды. Они идеально продолжали ее стройные загорелые ноги. Мама смотрела на нее восхищенно и чуть ли не плача, а папа молча рассматривал яркое красное пятно за ухом любимой дочурки.

Антон сидел на холодном пирсе, обняв колени руками. Маска со шрамами была ему уже не нужна: обгоревшее лицо и так покрылось следами отяжелевших мыслей и попыток предсказать бесцветное будущее.

Мы с Кириллом летели обратно в Москву. Я спокойно спал – мне снилась иная, далекая, едва уловимая ночь. И девушка – удивительно непохожая на Кристину. Лето искрилось и трепетало в ее счастливых серо-голубых глазах. В густоте этого сна мне показалось, будто она искала меня. Мы бродили в теплой темноте, которую освещали огни каких-то каруселей. Терялись в кустах, охотились на тепло, пили пламя и шли долгими коридорами. В эти мгновения я отчетливо ощущал, как беспечная радость отстукивает в душе знакомый мотивчик. Время таяло – где-то вверху, среди расчерченных кругов мироздания, непривычно розовели звезды. Словом, странный выдался сон.

А море шумело. Всемогущее, бессмертное, безразличное к чужим победам, чужой боли и чужой любви.