День дебила

         «Чем больше  встречаю на своём пути людей,
 тем меньше я хочу их встречать, тем больше ценю минуты своего одиночества.
 Ведь всё равно  попытка говорить с глухо-немым, сродни разговора с  самим
 собой…»
 ( Митя…)
 
                ***

     Как странно быстро закончились надежды маленького мальчика Мити, которого старая умудрённая опытом  бабушка звала всегда Митёк,  на что-то  лучшее и достойное  в этой жизни.

Сначала, это были обычные детские мечты. Нет, не о полётах в далёкое межгалактическое пространство и  освоение параллельных миров, а банальная надежда на чудо, что вот, однажды откроется скрипучая дверь деревянной избушки и на пороге появится его пропавший без вести отец, который  десять лет назад,  поздно ночью с ружьём наперевес ушёл в   темноту таёжного леса,  и больше уже  никогда  сын  его не видел, а только слышал, как и в тот день,  глухое завывание ветра за окном,  громкий звон  ударяющихся  о подоконник  разбитых покосившихся ставень…  И каждый раз  ему казалось, что это стучит  в окошко по обычаю вернувшийся с охоты отец, но каждый раз он вздрагивал во сне,  просыпался от тяжёлого гнетущего сна и потом долго почти пустыми  высохшими от слёз глазницами смотрел в  такую же пустоту комнаты. А в ней только медленно передвигались тени от качающихся,  кажущихся огромными в ночи,  деревьев.
 
Продолжало раздражать уханье совы, ясно доносящееся из лесу,  пищание серой полёвки где-то в глубинах половиц крашеного пола, который тоже мешал ещё долго заснуть своим скрипом, будто всё же не померещилось, а и впрямь,  вернувшийся усталый путник так же медленно, как двигались тени, тянувшиеся за ним, приближался к кровати, на которой лежал без сна Митя.

Но неожиданно вздрогнув от пробивающегося рассвета сквозь темноту ночи, который почти мгновенно стирал все, что только что виделось и даже слышалось,  мальчик понимал, что всё это была одна несостоявшаяся иллюзия, в которую только что превратилась его мечта,  снова увидеть своего,  так и не вернувшегося с охоты  отца.  И уже под затихающее ночное безумство, под шелест складываемых крыльев, готовящихся  отойти  ко сну пернатых,  Митя тоже тихо впадал с тревожное забытьё, под  упоительную бодрость наступающего дня,  будоражащую сознание  пониманием, что мечты остались далеко там, во   снах, которые могут повторяться вновь и вновь, но так и останутся до конца не состоявшимися  иллюзиями.
 
     И так происходило абсолютно со всем, с чем Митя не сталкивался в  своей жизни. Даже дорогая его сердцу  бабушка Настя, к которой внучек часто утыкался стриженой  белой чёлкой в передник, свисающий белыми ромашками и синими лютиками, нарисованными на нём,   между широко расставленных натруженных  ног, с изрезанными голубыми выпирающими венами на икрах, с годами стала плохо слышать, и не знала то, о чём говорил ей её горячо  любимый  Митёк.

 А он, сначала плача, потом всё реже сквозь стекающие по щекам  слёзы, которые тут же высыхали, оставляя после себя блестящие мокрые дорожки на матовой коже лица, рассказывал  ей, единственному родному человеку,  о том, как ему одиноко в этом мире, полном людей, но которые не слышат и не видят ничего  из того, что сумел  рассмотреть он, только что маленький мальчик, рано оставшийся без родителей и понявший сначала всю горечь потери и одиночества. А потом, уже,  будучи подростом,  познал  радость человеческого тепла и тут же счастье   этого неожиданно наступившего молчания со звенящей до боли в ушах глухотой.
 
      Это было нормально в мире людей, таких же,  как он, даже внешне похожих, с руками и ногами, головой и туловищем, но которые, по мере потери слуха и зрения,  становились всё меньше похожими на людей. С годами Митя переставал, быстро утратив теперь уже и иллюзии, искать среди них  какое-то человеколюбие, но порою, надеясь на существующую в его представлении порядочность, он попадался в умело расставленные силки бесчеловечности, которая теперь больше всего имела отношение к тем, с кем он продолжал встречаться на своём пути.


                ***
      Когда-то Митя посмотрел американский фильм, « День сурка», который ему тогда даже  понравился, и он запомнил только, что жители Штатов  в определённое число   весеннего месяца празднуют этот, названный в честь сурка Фила,  день. Этот хорёк должен по  чьей-то задумке, проснувшись по утру, вылезти из своей норы, находящейся в клетке зоопарка,  на глазах у всего народа,  пришедшего на него поглазеть, и  рассказать какое будущее их всех ждёт в этом году.

В общем, суть фильма заключалась в том,  что  одни и те же  события этого   странного  дня повторялись   для героя фильма про сурка изо дня в день. И тогда такое показалось ему даже  смешным. Митя весело смеялся вместе со своим школьным  товарищем Аликом, когда они расположились на диване у того в доме,  жуя белую булку,  периодически ныряя ложками в трёх -  литровую банку за черничным  вареньем.

Но позже, вспоминая просмотренное, ему представлялось происходящее на экране тогда,  каким-то кошмаром. Вечно толстый и неуклюжий сурок, пятящийся круглым меховым задом, словно наш мультфильмовский Винни - Пух, пришедший  к кролику в гости и точно так же пытающийся вылезти из норы после удачного обеда. Но как удачно закончилась его  попытка удалиться из гостей, Митя тоже хорошо помнил, когда не раз читал и перечитывал книжку, а потом смотрел на  телеэкране  мультик.

И ему всегда было очень жаль мишку, так пожадничащего во время угощения, он никогда почему-то не смеялся,  наблюдая за  жалкими попытками Винни-Пуха выбраться из чужой  норы,  как и делал сурок  уже в американском фильме.
 
В моменты, когда ему больше все же нравилось находиться в одиночестве, но он вспоминал свои разговоры с отцом, то начинал тянуться к людям,  совсем забывая, что они давно стали глухими и слепыми, и,  как и его бабушка позже, тоже  ничего не слышали из того, что он хотел им рассказать.

Нет, дело было не в том,  что  и они тоже постарели,  они  даже порою слушали,  но  просто не слышали и шли дальше,  или проходили мимо, не желая ничего знать,  чтобы не нужно было ничего  обещать, помня где-то  там, у себя,   в глубинах  души, что  так всё же не   положено, а как-то иначе, слабым звуком доносящиеся до их сознания отголоски чего-то человеческого. А он,  так и оставался в одиночестве стоять на перекрестке, напоминая  постового, мимо которого проезжали автомобили,  в которых сидели люди, не задерживаясь ни на секунду,  чтобы не создавать беспорядка в установленных кем-то  правилах.

И такая картина   реальной жизни, напоминала тот,  американский День Сурка, потому что  такое происходило изо дня в день. Ничего не менялось. Люди тоже. Они продолжали ничего не слышать и не видеть. Они даже не замечали постового, руководящего их передвижением.
 
      И всё же однажды они заметили Митю.  А он, даже делая  скидку на  отсутствие ума и порядочности, но  не у  каждого, вновь попался в ту известную ловушку, в которую попадался неоднократно  ещё в  своём детстве, питаясь иллюзиями ночных кошмаров.

И вот тут - то он и вспомнил американского сурка.  Этот период его жизни, длящийся  всего - то каких-то три или четыре дня. В то время, когда за окном на дворе светило яркое солнце,  ему казалось, что наступила вечная полярная ночь, такая же тёмная и угрожающе ясная, в которой пропал его отец, больше напоминающая чёрного цвета  полосу наступившего отрезка  в  его временном пространстве.  Потому что потоком хлынули все глухие и слепые, их молчание  громко ударялось о его попытки,  что-то сказать, чтобы услышали, но они, словно зомби,  упорно двигались в одном направлении, прикидываясь слышащими и видящими, на что и ловился в тот  момент Митя, а потом понимал,  что они прежние, больше походящие на  совершеннейших дебилов. Их передвижение вперёд напоминало  соревнование безумцев. Кто кого. Кто быстрее окажется на финише и победит предыдущего.

 И таких роботов -  дебилоидов с отформатированными мозгами,  уже почти внешним видов мало напоминающих людей,   было давно не просто в  достатке, их становилось всё больше. На одного умного и порядочного приходилось  десять дураков, и список их увеличивался  в ужасающей прогрессии. Это становилось страшным. Казалось тем кошмаром,  виденным маленьким мальчиком в детстве. И  всё  больше это  походило на   игру на выживание, кто,  кого в идиотизме переплюнет, попутно расшибая лбы о собственную же тупость,  и погружаясь в   мозговую   непроходимость, словно заглатывающую в клещи идиотизма всё большее количество остатков людей.  Уже практически  не оставалось никого, кого можно было бы ещё  пожалеть в этой схватке не на жизнь, а на смерть.

Вспомнив, когда это началось, тот день, когда один из слепо-глухих решил на минуту задержаться на том перекрёстке, но, как всегда,  сразу  же  пройти мимо. И как потом они лавиной ринулись на постового, давя его своей тупостью, забивая камнями дебилизма, подумав, что зря он уцепился за иллюзорную возможность, что-то сказать, ведь никто не собирался даже слушать, Митя захотел опять остаться один, но только  теперь  уже навсегда. Чтобы больше не слышать эту звенящую тишину, исходящую от глухих и немых,  вокруг себя, повторяющуюся ещё три или четыре дня.  И решил, что,  если и сам выживет и  не поддастся больше на провокацию своих иллюзий, то будет отмечать эту дату своей жизни, как День Дебила. Ведь тот,  День  Сурка оказался на самом деле таким же,   совсем не смешным, а очень даже печальным.

      Просто для того, чтобы помнить, как и он уподобился всем остальным,  зная заранее, что не прав, что всё равно всё бес толку  и давно, а значит, это и его праздник, но только в эту состоявшуюся дату, дабы больше она в его жизни никогда не повторялась. Лучше он будет  одинок, как и его отец, который всегда охотился в одиночестве, а  однажды,  ушёл и  не вернулся. Никогда. Но от этого он стал только счастливее. Хотя сын его  очень хотел, чтобы одинокий охотник сопровождал его всю жизнь.

     Но видно, так было задумано, для того,  чтобы все  кошмары, превратившиеся со временем  в иллюзии,  однажды закончились,  и осталось только  понимание счастья одиночества среди людей, которые тоже   были  каждый по -  своему одинок,  кто-то в  своей глухоте и немоте,  а кто-то в том,  глубоком понимании, что теперь  больше никогда  в его жизни не произойдёт День Сурка,  названный  им  Днём Дебила.