Наедине с таинством

               
         Всё полно звона. Земля и её дети в любовных песнях славят жизнь. Даже обычно незаметные кукушки откровенно у всех на виду предаются радостям любви.
         Сел у тетёркиного гнезда с решимостью дождаться возвращения спугнутой мной птицы и снять её. Не дождался. Через полтора часа  окаменелого сидения поднялся и тем опять спугнул подкрадывающуюся к гнезду и осторожно озирающуюся тетёрку. И снова засел с тем же намерением. Вернётся ли? Её терпение более совершенно, чем моё: не дождавшись, ушёл.
         Тихо опустился дождь. Нежно зашуршал по травам. И сразу стало легко и спокойно и словно светлее: все листочки и травинки поблескивали водяными капельками и от этого  лес наполнился отовсюду идущим светом. Тетёрка, сидящая на яйцах, наверное устроилась поудобнее и погрузилась в дрёму. Мне тоже стало очень хорошо, потому что мир огромен и скорее добр, чем зол.
         Гуляя по лесу, спугнул какую-то мелкую пташку с её гнёздышка. И умилился. Какая трогательная, наивная игра! Трепыхая, словно изломанными крыльями, птаха судорожными рывками уходит в сторону. Так она пытается обмануть меня,   претворившись лёгкой добычей, за которой я якобы должен последовать, не зная, что этим самым  лишь указывает  мне на место нахождения своего гнезда, полного яичек или птенцов. Она не знает, что я человек и что я легко разгадаю её хитрость, но вовсе не собираюсь причинить  вред её потомству. Она меня не выделяет из  других зверей, а я уже отделился от них, и её старание приносит мне не торжество хищника, увидевшего близкую добычу, а восторг созерцания материнской самоотверженности. Превзойдя в себе зверя, я сделал мир добрее.
         Через несколько дней встретил мою тетёрку с выводком. Поиграл с ней в хищника и снимал, снимал уводящую меня от своих  детишек «израненную» мамашку и оцепенело замерших под травинками птенцов.