37 из 62. Пушок и лапта

— Народ, кто в лапту! — громко зазывали братья Зубаревы, Аркадий и Виктор, прохаживаясь взад и вперёд перед своим домом.
— Кто в лапту! Люди!
Желающих оказалось человек 10-12. Стали делиться на команды. Это был обряд, который любили не меньше самой игры. «Матками», то есть командирами, выбрали братьев Зубаревых. Каждая «матка» набирала свою команду из ребят, разбившихся на пары: Рывко с Докучихиным, Кабанов с Ларионовым, Бареев с Житновым, Инусов с Шатовым. Каждая пара тихо сговаривалась, кто кем будет.
— Я, чур, корабль, — шепнул Санька Инусов на ухо Лёшке.
— А я — самолёт, — шёпотом ответил ему Лёшка Шатов.
Закинув руку на плечо друг другу, они подошли к Зубаревым.
— Матки-матки, чьи заплатки?
— Мои! — ответил Виктор.
— Самолет или корабль?
— Самолет, — сказал Виктор.
И Лёшка отправился в его команду, а Санька — в команду Аркадия.
Автомашины здесь ходили редко, и поэтому дорогу на гидроаэропорт расчертили для игры. Команды заняли свои места:  одна в «городе», другая в «поле». Игра началась. Громко била бита, звенел мяч, сломя голову бегали игроки, зрители беспрерывно кричали, подбадривая игроков. Тут же вертелся Пушок, щенок кавказской овчарки, весело облаивая то мяч, то бегунов.
— Сидеть, Пушок! — осаживали его хозяева, Виктор и Аркадий Зубаревы. — Домой, Пушок!
А щенок улыбался им, думая, что с ним играют, и прыгал на своих длинных лапах.
Лёшка был на подаче, когда для удара перед ним встал Санька. Друзья, а теперь противники, пристально посмотрели один другому в глаза. «Промахнись», — говорил взгляд Лёшки. «Не промахнусь!» — отвечал взор Саньки. Поплевав на ладони, Санька ухватился за биту. Это была идеально круглая палка. Некоторые неуверенные в себе игроки били плоской дощечкой, но это считалось на Мостострое не комильфо, или «не зыканско».
Лёшка подбросил мяч, Санька ударил.
— Вззз, — прозвенел мячик, вонзаясь в небо.
— Свечка! — ахнули зрители.
Санька побежал через «поле». Лёшка, задрав голову, ждал, когда упадёт мячик, чтобы осалить им Саньку. Между тем мяч поднимался всё выше и выше. Лёшка следовал за ним, выставив наготове руки. И вот мяч упал. Первым к нему подскочил щенок. Схватив зубами мячик, Пушок бросился наутёк.
— Держи его! — подбадривали Лёшку болельщики. — Держи вора!
Добежав до дровяника, Пушок обернулся и, одарив Лёшку игривым взглядом, шмыгнул под сарай.
— Отдай мяч, Пушок! Будь человеком! — умолял Лёшка, опустившись на коленки. Из-под сарая неслось глухое урчание. Пушок разгрызал мячик.
— Зубаревы, ваш щенок, скажите ему!
Братья переглянулись. Аркадий почесал в затылке, а Виктор стал кричать в щель под сараем:
— Пушок! Отдай мячик!
— Гав-гав! — радостно ответил ему щенок.
— Хуже будет!
— Гав-гав!
— Дай-ка, я турну, — отодвинув брата, сказал Аркадий, и принялся шуровать палкой в щели. Кончилось это тем, что Пушок вырвал палку из его рук и утянул её под сарай. Несколько человек рассмеялось.
Между тем толпа давала советы, как выманить щенка.
— Дайте ему конфету!
— Косточкой подманите!
— Спокуха! Я знаю, как, — протиснувшись поближе, сказал Докучихин. — Будем выкуривать! —И, сунув под сарай газету, он чиркнул спичкой.
В толпе зароптали. Щенка было жалко. Братья Зубаревы скрутили поджигателя. Аркадий отобрал у него спички, а Виктор отшвырнул его в сторону.
Поднявшись на ноги, Докучихин начал называть присутствующих самыми скверными словами. Народ, конечно, возмутился. На время о щенке забыли. Пушок заскучал и вылез из-под сарая.
— Гав-гав! — раздался его голос.
Все обернулись. С улыбкой на морде щенок сидел перед сараем, а возле его лап лежал мячик.
— Гав-гав! — опять пролаял Пушок. Пора, мол, продолжить игру.