Слышится печальный плач баяна

                Из цикла «Удерейские записи»
               
                Южноенисейским баянистам посвящается

         Прииск Центральный, или поселок Южно–Енисейский, расположен между двумя хребтами, в долине, посредине которой протекает золотоносный Удерей. В давние времена, на Центральном прииске, было повальное увлечение музыкальной игрой на баяне. Пошло это увлечение от игры на гармошке. Тропы, соединявшие Удерейские прииски, были для  старателей не только тем местом, по которому они мотались в поисках золота, с помощью которого зарабатывали на хлеб насущный. Это были еще и тропы той жизни, преодолевая которые, старатели стремились прикоснуться к чему–то душевно красивому. 
         На Центральном прииске, нередко можно было услышать тальянку,  гармошку и даже баян. Жизнь приискателей не обходилась без них. Золотодобытчики всегда тянулись к гармошке. В будние дни или по  праздникам они пели любимые песни и лихо отплясывали под нее. В моем рассказе «Старатель», опубликованном в журнале «День и ночь», есть четверостишие из одной песни, которую на досуге пели под гармошку приискатели: 
               
          Эй, судьба ты моя судьбинушка,
          Золотарская, старательская!
          Эх, тропа ты моя, тропинушка,
          Притаежная, приискательская!

          Бывало, идут девчата и ребята по приисковой тропе где–нибудь в Зеленом логу и весело напевают под гармошку. А когда опустятся сумерки, то оживет и приисковая танцплощадка, где девчата и ребята будут танцевать под баян.
         Во время моего детства в нашей семье перебывало все: и гармошка,  и тальянка, и баян. В нашей большой семье любили гармошку, а играл на ней наш покойный отец, Василий Фокеевич Киселев. Научился он играть на  гармошке у своего старшего брата Федота. Родом они были из села Макарово,  что находится на Канском севере. Отец обладал поразительным музыкальным слухом, схватывал любую мелодию на лету. И когда мы, дети повзрослели, то  единодушно признали необыкновенный талант нашего отца в игре на  гармошке.
         Отец был крепок, мускулист и вынослив, не боялся даже самой трудной работы, водил горячую дружбу со своими сверстниками. Еще в молодости он освоил ремесло кузнеца и работал им до самой своей кончины. Гармошка для отца всегда была своеобразной отдушиной, которая окрашивала его тяжелую жизнь. Работая с раскаленным металлом на кузнечной наковальне, отец, конечно сильно уставал. Но вида этому не подавал. Наоборот, по вечерам, выкраивая время от домашней работы, старался всех развеселить, играя на гармошке. Такая атмосфера была постоянным спутником нашей семьи. Каждый день, с раннего детства мы слышали мелодичные звуки гармошки, и понимали, как она дорога для нас, не представляли своей жизни без нее. Одним словом, игра отца на гармошке оставила в нашей памяти глубокий, неизгладимый след. 
         Отец не играл на гармошке что попало, у него был определенный  репертуар. Перед игрой на гармошке отец как бы разминался. Момент  вхождения в игру на гармошку хорошо выразил поэт А.Твардовский в поэме  «Василий Теркин»:

         Только взял боец трехрядку,
         Сразу видно – гармонист,
         Для началу, для порядку
         Кинул пальцы сверху вниз.

         Проигрывать свой репертуар на гармошке отец начинал известной  плясовой, «Подгорной». Отцу и всем нам сразу становилось радостно и весело.  После плясовой следовал проигрыш разных песен, названия которых сохранились в моей памяти: «Скакал казак через долину»; «Отец мой был природный пахарь»; «Глухой неведомой тропою»; «Осыпаются листья осенние»; «Бежал бродяга с Сахалина»;  «А зачем эта ночь так была холодна»; «По диким степям Забайкалья». В мелодии этих песен, слышалась какая–то удаль, было в ней что-то тоскливое, печальное, щемящее душу. Запомнились и некоторые слова  песен:
             
         Осыпаются листья осенние, 
         Хороша эта ночка в лесу,
         Выручай меня силушка мощная,
         Под неволей в тюрьме я сижу.

А вот слова другой песни:
               
         Отец мой был природный пахарь, 
         А я работал вместе с ним.
         Отца убили в первой схватке,
         А мать живьем сожгли в костре.

         Слова этих песен передают тревожную атмосферу времен кровавой Гражданской войны и разорительной коллективизации. Порою, отец, находился в каком-то ударе, играл на гармошке с огромным, эмоциональным неистовством. Отец не представлял своей жизни без гармошки. По его рассказам у него за долгие годы перебывало гармошек не меньше двух десятков. Сохранилась уникальная фотография, на которой отец еще совсем молодой, около 30 лет, заснят с тальянкой в группе старателей на Леоновском (Кировском) прииске в Удерейском районе в 1931 году. Перед кончиной у него гармошек было две: хромка и тальянка. Тальянка запомнилась тем, что была маленькая, плоская. Отец редко играл на ней. Но однажды отнес ее к мастеру на ремонт, и после этого она, словно ожила, стала певучей и мелодичной. Теперь отец попеременно играл то на хромке, то на тальянке.      
         Отец, как рабочий сформировался в тяжелейшем кузнечном ремесле. Он не был кузнецом в деревенском представлении, а был кузнецом - мастером высочайшего класса, умеющим отковать замысловатую штуку, как на наковальне, так и сложную деталь на паровом молоте. Работал он не в маленькой кузнице, подобно деревенской, а в большом кузнечном цеху Южноенисейских центральных мехмастерских, обслуживающих плавучие золотопромывальные фабрики - драги. Отец, видимо, обладал таким музыкальным слухом, в котором воедино сливались неслышимые звуки раскаленного металла и мелодия играющей гармошки. 
         Пик увлечения отца игрой на гармошке пришелся  на самый трудный период жизни, когда в стране свирепствовали безжалостная коллективизация и смертельные репрессии. Спасаясь от этих социальных, тоталитарных пороков, отцу вместе с молодой семьей приходилось искать места для безопасной жизни, мотаясь на дальние расстояния, от Канского севера до восточных, Маньчжурских границ с Китаем и обратно, в Нижнее Приангарье. И на всем пути трудного следования отец никогда не расставался с любимой гармошкой.
         Любовь игры на гармошке от отца передалась к сыну Василию, моему старшему брату. Под музыкальным увлечением отца он вышел в баянисты. Из интервью театрального режиссера, заслуженного деятеля  искусств России, В. Киселева 2 июля 1999 года Мурманской газете «Все для  вас»:
         «В 1943 году умерла наша мать, оставив шестерых детей, от одного  года до шестнадцати лет. Сразу стало ясно, что семье не в силах содержать  корову. Кормилицу сдали на убой. На вырученные деньги отец  купил мне, четырнадцатилетнему мальчику баян, о котором я давно и тайно мечтал».
         Отец был человеком, который держал свое твердое слово в выполнении взятых на себя производственных и государственных обязательств. Деньги, полученные от продажи коровы, разделил на две доли. На одну купил сыну баян, другую отдал по подписке на военный заем в так называемый фонд обороны, получив на отданные деньги, уйму облигаций, которые со временем за ненадобностью просто утратили свою ценность. Имея в доме два музыкальных инструмента, однако, их использование было индивидуально-избирательным. Отец пользовался только гармошкой, брат, баяном. Это объяснялось тем, что каждый из них музыкально был музыкально адаптирован к тому инструмент, на котором играл. 
         Брат, обладая прекрасным музыкальным слухом, который передался ему от отца, быстро освоил игру на баяне. Уже через год он участвовал, на вечерах школьной художественной самодеятельности. Хорошо запомнилось, как в декабре военного 1944 года брат Василий, 15-летний ученик Южно-Енисейской средней школы, на школьной сцене наигрывал на баяне мелодии из популярных песен фронтовой поры, одновременно декламируя стихи из полюбившейся поэмы «Василий Теркин»:

         А гармонь зовет куда–то,
         Далеко, легко ведет ...
         Нет, какой–же вы ребята,
         Удивительный народ.
 
         Такие вечера с баяном в Южно-Енисейской средней школе были поразительно популярными, привлекали к участию всех учеников школы, создавали атмосферу здоровой школьной жизни. С этой поры брат стал известным баянистом в приисковой округе. Летом работал баянистом в  пионерском лагере, зимой участвовал в концертах приисковой художественной самодеятельности.
         Незадолго перед своей кончиной отец сказал сыну:
         - Когда получишь первую получку, сразу же купи себе баян.
         Брат выполнил наказ отца. За выполнение особо опасного задания  командования Тихоокеанского флота он получил большую зарплату морского офицера. На нее заказал во Владивостоке мастеру сделать баян с медными планками. (Баян с такими планками создает ему необычную мелодичность). И всю жизнь не расстается с ним. Всегда, будь то в годы службы морским офицером, или в пору творческой работы режиссером в драматическом театре брат в минуты радости или печали берет в руки баян и проигрывает в первую очередь те мелодии, какие когда-то исполнял на гармошке наш отец. 
         Думаю, что игра отца на гармошке, увлечение брата баяном   повлияли и на меня, вызвали мой интерес к сложной симфонической музыке. Не случайно мне полюбились увертюры Бетховена «Кориолан» и «Эгмонт», первый концерт Чайковского и второй концерт Рахманинова. А такие, музыкальные произведения как «Турецкий марш» Моцарта, «Славянские танцы» Дворжака, музыка Глазунова из балета «Раймонда», «Метель» Свиридова своим симфонизмом вызывали бурю продолжительных эмоций. 
         Об увлечении отца игрой на гармошке, а брата - на баяне, я написал  рассказ «Вспоминая гармошку», который по инициативе Геннадия Заволокина, народного артиста РФ, большого мастера игры на гармонике, был опубликован в популярном журнале «Играй, гармонь».         
         Прииск Центральный, или поселок Южно-Енисейский, был богат музыкальной культурой. Она проникала в жизнь приискателей через духовой оркестр, заметно их обогащала. Приисковый духовой оркестр можно считать ее особой страницей. Духовые инструменты для театра–клуба «Красный Октябрь» были приобретены еще перед войной, тогда впервые и объединились приисковые ребята в оркестр. Во время войны он почти распался. Сразу же после ее окончания оркестр возобновил свою работу. Духовой оркестр представлял собой монолитное ядро приисковой молодежи. Его сыгровки всегда проходили в театре–клубе «Красный Октябрь», строго по нотам и в определенное, вечернее время. Ребята хорошо понимали, что приобрести навыки умения играть на духовых инструментах можно только с помощью высокой дисциплины и упорного труда. 
         После репетиции духовики убегали на танцплощадку, где их ждали с нетерпением. Они ведь составляли основной костяк приисковой молодежи, на которую можно было положиться. Музыка духового оркестра сопровождала спектакли, первомайские и спортивные праздники. Иногда в зале театра – клуба под духовой оркестр устраивались вечера танцев. Духовой  оркестр был большим достижением в приисковой жизни. И, несмотря на его привлекательность, приисковая молодежь все же традиционно тянулась к баяну. В военные и первые послевоенные годы послушать баян можно было на школьных вечерах, или на концертах, которые часто устраивали в приисковом клубе «Красный  Октябрь». Но чаще всего послушать баян можно было на танцплощадке.
         Накануне войны у входа в театр-клуб «Красный  октябрь»  построили высокую оркестровку с большой куполообразной аркой, похожей на разрезанное пополам яйцо и танцплощадку. В летнюю пору в оркестровке занимали свои места ребята из духового оркестра, и на танцплощадке под его музыку проводились вечера танцев.
        Было бы большим грехом забыть тех, кто по зову сердца и велению времени активно участвовал в духовом оркестре. Надо, чтобы фамилии оркестрантов навсегда остались написанными в тексте. Вот фамилии тех, кто составлял костяк южноенисейского духового оркестра:
          Эйно  Ронгонен – труба, руководитель оркестра.
          Вася Киселев – труба.
          Митя Юсов – альт.
          Илья Михайлов – альт.
          Гена Соловаров – тенор.
          Леня Потехин – тенор.
          Ганя Владимиров – баритон.
          Митя Окишев – баритон
          Володя Горохов – бас
          Володя Иванов – бас.
          Саша Ермаков – ударные и  тарелки.
 
        Когда наступала летняя теплая пора, танцплощадка по вечерам  оживала, гудела. Собравшиеся девчата и ребята на ней весело танцевали под  баян. Навеселившись в песнях и танцах, они покидали танцплощадку и по  излюбленным тропкам расходились, кто куда.
         Чаще всего уходили в лесную  гущу на высоченную, куполообразную гору Горелую, прихватив с собой и баяниста. Почему гора Горелая привлекала к себе внимание навеселившихся  на танцах девчат и ребят и баянистов тоже? В этом была традиция, которой придерживались южноенисейцы. Хотелось определить, когда и от кого пошло их увлечение баяном. Трудно пришлось вспоминать и собирать материал о баянистах Южно-Енисейска. И тем не менее, удалось установить, что баян в жизнь южноенисейцев первым начал внедрять Иван Филиппович Беляк. В начале 1930-х годов он работал директором Удерейской школы, переименованной в Южно-Енисейскую среднюю. На досуге увлекался игрой на баяне. Это свое увлечение он передал кому-то из школьников.   
         Еще накануне войны кто-то из старшеклассников Южно-Енисейской средней школы первым в летнюю пору по ночам стал бывать на куполообразной горе Горелой и там играть на баяне. Вот так и родилась эта традиция и жила среди южноенисейцев долгие годы. Захватывающая высота горы, тишь лесной зеленой гущи, мелодичные звуки баяна стали тем укромным, привлекательным местом, где девчата и ребята нередко назначали друг другу свидания, проводили свободное время, особенно в летнюю теплую пору. Если передать словами, то выглядело и ощущалось все это так.
         ... Прииск погружался в ночи, все вокруг стихало и засыпало, и вдруг  откуда-то с горы Горелой, из ольховой гущи, послышался печальный плач  баяна. Он летел над прииском и сливался с журчащей водой Удерея, оседая где-то далеко, в необъятной дали золотой долины. 
         Брат Василий, знавший хорошо психологию баяниста и атмосферу того времени, о баяне давнего, незабываемого времени, ярко сказал в своем стихотворении:

         Плач далекого баяна
         В темной тишине,
         Что несется с горы Горелой 
         Ночью при луне.
         Плач летит, летит над прииском
         В гулкой тишине,
         Опускается в больничном
         В жестком сосняке.
         Где тот срок окончить песню?
         На каком витке?
         А баян все плачет, плачет
         Где-то вдалеке.

         На  Центральном прииске всплеск увлечения баяном упал на годы войны и на первые послевоенные. Баян имелся в школе, театре–клубе «Красный Октябрь», его можно было обнаружить в какой–нибудь семье приискателя. И всюду его любили, он  объединял людей в тоске и радости, в печали и надежде.
         Иногда о наличии баяна приходилось узнавать неожиданно. Такой неожиданностью оказался баян у главного бухгалтера «Удерейского золотоприискового управления» Половников. Но не баян был неожиданностью. Сенсаций было то, что бухгалтер прекрасно играл на баяне, причем, только по нотам. О своей игре на баяне он предпочитал не распространяться. Но дирекция театра–клуба «Красный Октябрь» узнала о его увлечении и пригласила выступить на сцене. Каково же было удивление приискателей, когда они увидели и услышали, как виртуозно играл на баяне всем известный в ЮжнО-Енисейске человек. Имел баян и приисковый парень Владимир Горохов, живший по–соседству с нашим домом. Как баянист, он участвовал в приисковой художественной самодеятельности, игрой на баяне сопровождал исполнение песен на сцене театра-клуба. По субботним или воскресным дням Владимир был «гвоздем» вечеров танцев, которые «вытягивал» один от начала до конца. Владимир Горохов был единственным из приисковых баянистов, кто не только хорошо играл на баяне, но и прекрасно под него пел. Высокий,  стройный, смуглый, с карими глазами и ровными чертами лица, он слыл на  прииске красавцем, и ни одна девчина сохла по нему. Особенно любили  слушать его, когда под собственный аккомпанемент на баяне он исполнял   песню «Баренцово  море», видимо, собственного сочинения. Весь зал с  замиранием слушал его, а потом с неистовством аплодировал. 
         Объявления о вечере танцев под баян ждали с нетерпением. Полотно из холста, натянутое на большую деревянную раму, на которой было написано цветной краской «Вечер танцев под баян»  вывешивалось заранее, за несколько дней вперед, на огромной арке из четырех  деревянных круглых колонн при подходе к театру–клубу «Красный Октябрь».
         Во время войны и впервые послевоенные годы в Южно-Енисейской средней школе, в одном классе, училась тройка баянистов, мой  брат Василий Киселев, Владимир Соколов и Борис Демин. Интересно, как устроена человеческая природа. Все трое не были похожими друг на друга. Они были внешне даже разными и ростом, и телосложением. Но природа щедро наделила их одним и тем, же качеством музыкального слуха и способностью преобразовывать его в красивую музыкальную игру на баяне.      
         «Володя Соколов среди нас, - говорил брат, - был самым  талантливым баянистом, с тонким музыкальным слухом, с исключительно   чувствительными пальцами». Борис выделялся тем, что обладал прекрасной   зрительной памятью и, посмотрев на игру другого баяниста, быстро схватывал  ее суть. Была у Бориса и другая особенность игры на баяне. Он мог весь вечер, в течение нескольких часов, без устали играть на баяне. Часто все трое по очереди играли на баяне по вечерам на танцплощадке, как бы соревнуясь между собой, кто лучше сыграет ту, или иную музыкальную вещь. Репертуар игры на баяне на танцплощадке был разнообразным: популярные в те годы песни, вальсы, фокстроты, польки, танго, различные папури. 
         Южноенисейские ребята–баянисты не ограничивались собственной игрой, а приобретали опыт игры на баяне разными путями. Один из них – радио. Они интересовались жизнью баянистов других городов. Особенно проявляли большой интерес к игре на баяне всем известного талантливого новосибирского баяниста Ивана Маланина. Прослушав его выступление по радио, южноенисейские баянисты собирались и обсуждали его игру, высказывая некоторые свои соображения.    
         Игра южноенисейских баянистов была заразительна, стимулировала увлечение баяном ребят и с других приисков, особенно в первые послевоенные годы. Как известно, архивные документы и публикации хранят неожиданную информацию. Случайно удалось найти интересную заметку, опубликованную в местной газете «Удерейский рабочий». Оказалось, что в июне 1946 года на прииске Центральном в театре-клубе «Красный Октябрь» даже был проведен конкурс баянистов Удерейского района. Собралось более 20 баянистов. Конкурс выиграл талантливый баянист, парень с прииска  Пит-городок, который виртуозно исполнил труднейшую музыкальную вещь, «Турецкий марш» Моцарта. 
         Примерно в 1945 году в Южно-Енисейской школе появился  учитель физкультуры Николай  Митрофанович Якимов. Ему было лет 30, он  производил впечатление здорового, пропорционально сложенного мужчины, но уроки физкультуры проводил очень редко. Зато целыми часами играл на баяне в учительской школы. А когда проводился какой–нибудь школьный вечер, он появлялся в зале с баяном, ставил его на стул и уходил. Баянист находился сам. После войны в Южно-Енисейске объявился молодой парень Павел  Амелин. Он сразу же обратил на себя внимание тем, что был прекрасным баянистом–импровизатором, иногда участвовал в концертах приисковой художественной самодеятельности.
         Интересная история произошла с проникновением аккордеона в  приисковую молодежную среду. После окончания войны на прииске появились  два аккордеона. Их привезли с фронта как трофейные. Сразу же была   предпринята попытка захватить с помощью аккордеона лидерство среди  приисковой молодежи, особенно на танцах. Было проведено под аккордеон   несколько вечеров танцев как в фойе театра-клуба «Красный Октябрь», так к  и на танцплощадке. Но на этом все и закончилось. Приисковая молодежь,  традиционно любившая баян, не пустила аккордеон в свою жизнь.
         Несмотря на то, что аккордеон не смог проникнуть в среду южноенисейской молодежи, однако он был хорошо освоен некоторыми его любителями. Хорошо сочетал игру, как на баяне, так и на аккордеоне Виктор  Половцев. Высокий и стройный, он выглядел старше своих сверстников,  учился в школе двумя классами младше моего брата Василия. Жил в доме,  который находился ниже клубной арки, напротив школы. У Виктора, как и у  нас, не было матери, она умерла в конце войны, жил он с одним отцом,   который работал в отделе капитального строительства в золотоприисковом  управлении. Зная, что мой брат играет на баяне, Виктор Половцев часто затаскивал меня  к себе домой и подолгу наигрывал мне разные мелодии на баяне, спрашивая каждый раз, как получается игра. А играл он виртуозно, заразительно, и, пожалуй, не хуже других приисковых баянистов. У него были удивительно длинные пальцы, он охватывал ими половину клавиатуры. О его увлечении игрой на баяне на прииске ни кто не знал, а сам он об этом ни кому не говорил. Иногда он переходил на игру на аккордеоне. Играл он на нем с такой же вертуозностью, как и на баяне. Меня это сильно удивляло, и я поражался музыкальному таланту Виктора Половцева. 
         После окончания восьмого класса Виктор Половцев, отправился поступать в Иркутское музыкальное училище. Но не поступил. Экзаменаторы не смогли разглядеть в нем талант музыканта и исполнителя. Вскоре после этого, я встретил его в Красноярске, на проспекте имени Сталина, около   ювелирного магазина, когда–то принадлежавшего купцу Ициксону. Он    держал в руках большой футляр, в котором лежал аккордеон. Я не стал  спрашивать его, по какой причине он не поступил в музыкальное училище, а  он об этом не сказал. Я часто встречал его в Красноярске и всегда с аккордеоном. О Викторе Половцеве я вспоминаю, как о парне из Южно-Енисейска, любившего баян и аккордеон и умевшем виртуозно на них играть.    
         Баяниста на Центральном прииске можно было обнаружить самым  неожиданным образом. Что–то похожее произошло и с Колей  Емельяновым. Он мой одногодок, мы вместе учились в одном классе, и сильно сдружились.  У нас у обоих не было матерей, и это нас сблизило. Он жил в  большом казенном бараке, в центре прииска, рядом со школой и театром–клубом «Красный Октябрь», в семье старшего брата, работавшего буровым рабочим в геологоразведке. Жена брата, или мачеха Коли, работала поваром в приисковой столовой. И брат, и его жена относились к Коле заботливо. Это подтверждало мнение, что меду мачехой и неродным подростком могли складываться нормальные отношения. Брат заметил в брате музыкальные способности и купил ему баян. О том, что у него есть, баян, я узнал случайно. Коля ведь знал, что мой брат увлекается баяном, и это подталкивало его на дружбу со мной. 
        Однажды он пригласил меня к себе домой. Перекусив наскоро, чем   бог послал, он неожиданно для меня вытащил из шкафа большой баян и  виртуозно сыграл на нем несколько знакомых песен. Я был так сильно удивлен   увиденным баяном и Колиной игрой на нем, что на короткое время даже потерял дар речи. Но учитывая, что я постоянно общаюсь с ребятами, которые  играют на баяне, то путем сравнения, сразу, же определил, что Коля очень  талантливый баянист.  Коля был очень застенчивым парнем и никому не говорил, как и  Виктор Половцев, что умеет играть на баяне. Ни в школе, ни в поселке о его  увлечении даже не догадывались.
         В один из теплых летних вечеров я уговорил пойти на танцплощадку и что–нибудь сыграть на баяне. Придя на танцлощадку, Коля с присущей ему застенчивостью кое-как взял в руки баян и на удивление всем прекрасно наиграл знакомый всем вальс:
               
         Старинный вальс «Осенний сон»
         Играет гармонист...

         Игрой на баяне он не только удивил всех девчат и ребят. С этого дня  узнали, что в Южно–Енисейске появился новый, талантливый баянист.
         На прииске Центральном, как и подобает горной местности много троп, и нет, пожалуй, такой, по которой, не прошел бы приисковый баянист. Вдоль подножия горы Горелой и мимо Зеленого лога узкой лентой вьется тропка, словно кем–то выложенная серым плитняком. Брату Василию по ней  приходилось много раз возвращаться домой с баяном со школьного вечера или из театра–клуба «Красный Октябрь» с концерта художественной самодеятельности. И всякий раз, добираясь этой тропой, домой на южную окраину поселка, брат под сильным впечатлением участия в прошедших мероприятиях, радостно играл на баяне.   
         А тропка, которая спускалась с крутого бугра прямо к дому Володи  Соколова, к берегу Удерея, тоже помнит, как поздними вечерами он увлеченно проигрывал на баяне увлекательные мелодии, бравшие за душу. 
         На  тропе, соединявшей центр прииска, где находилась танцплощадка, с Больничным поселком, часто можно было видеть, как после  танцев, в ночи, возвращался домой Борис Демин, лихо наигрывая на баяне  удивительно красивые песни того времени.    
        Чтобы земляки–южноенисейцы не упрекнули меня в том, что я замалчиваю других баянистов, имевших отношение к Южно-Енисмейску, расскажу и о них. Речь идет о Николае Голосове, баянисте, композиторе. В Южно-Енисейске проживала семья Голосовых. Старший из них работал на механическом производстве. Один из Голосовых Виктор Федотович был человеком хорошо известным, являлся доктором философских наук, профессором Красноярского педагогического института. Мне счастливо повезло, я был с ним знаком. Перед тем как начать заниматься научной работой и литературным творчеством, и для получения дополнительных знаний в гуманитарных и естественных науках посещал целый год лекции Виктора Федотовича по истории английской философии. Виктор Федотович читал лекции интересно, увлекательно. Некоторые положения тем он комментировал, что не совпадало с официальной политикой тогдашней КПСС. Приходилось задумываться над историческими процессами, происходившими за последнее столетие. В перерывах между лекциями нам было о чем говорить. Он поведал мне, что  родился на Покровском прииске. Одним словом, он был моим земляком–удерейцем. Это в пяти-шести километрах от Южно–Енисейска вниз по Удерею на север.
         Николай Голосов по всей вероятности был племянником Виктору Федотовичу. Известно, что он родился в Южно-Енисейске и какие–то годы жил в Красноярске в семье своего дяди Виктора Федотовича Голосова. Имея прямое отношение к своей Родине, Николай Голосов, будучи уже известным баянистом и композитором часто бывал в Южно–Енисейске. Выступал на сцене театра- клуба «Красный Октябрь», исполнял на баяне собственные песни. В его написанном «Южно-Енисейском вальсе» имеются проникновенные слова, посвященные своей Родине - Южно-Енисейску:   
               
         От ветров, от злых метелей,
         Среди гор, ложбины крутой,
         У таежной реки Удерея
         Приютился поселок родной.
         Не похож он на другие,
         Славный  Южный наш Енисейск,
         Потому что сердца золотые
         Приютил у себя Удерей.   
               
         Такие слова мог сочинить только тот, кто хорошо знает Южно-Енисейский и чувствует его родное дыхание.   
         Наша жизнь в Южно-Енисейске или кратковременное пребывание на нем всегда были связаны с баяном.  Летом 1973 года приискатели узнали о нашем очередном приезде в Южно-Енисейск. Мигом отыскали баян и принесли его к брату Василию. И  все дни, пока мы находились на Родине, они встречались с нами, а брат им  играл на баяне, возвращая их в далекое, но прекрасное прошлое. 
         В одну из июльских ночей мы вместе с друзьями по детству ходили  по Южно-Енисейску, а брат, как в былые годы, играл на баяне. И надо же  было так случиться, что эта ночь оказалась такой красивой, которая запомнилась навсегда. Июльские ночи на Удерейском Клондайке коротки, трудно определить даже их временные интервалы. Едва потускнеет вечерний свет, как на небе уже, подернутом синей пеленой, заскользит серебристой полоской утренний рассвет. И в этот раз, когда забрезжил утренний, чуть видимый рассвет, мы шли по тропам прииска, а брат наигрывал на баяне. А над правобережным хребтом, над седловиной между горами Горелая и Зеленая, плыл густой, голубой туман. Он плыл быстро, то сгущаясь, то рассеиваясь, то падая вниз, то снова поднимаясь вверх, и казалось, что в это  время он был единственным свидетелем нашего с баяном «путешествия» по Южно-Енисейску. Быстро проплывающий голубой туман, с обжигающей свежестью и прохладой, и тоскливо рыдающий баян, зовущий куда–то в неизвестность, создавали  впечатляющую, незабываемую картину. Мелодия ревущего баяна разносилась по всему прииску, и приискатели не спали в эту ночь, а слушая его, вспоминали те годы, когда он был в их жизни самым желанным.               
         Ведь жизнь человеческая богата всякими эпизодами, которые в  совокупности могут составлять какие–то незабываемые события. И все случаи  с баяном или гармошкой можно отнести к этим событиям. 
         Как – то однажды я и брат Василий в очередной раз приехали на  свидание со своей Родиной, с Южно-Енисейском. Время нашего пребывания  на прииске подходило к концу. И вдруг в самый последний день в полуденное  время, когда прииск и золотая долина купались в ярком солнечном свете и  тепле, из районного центра, села  Мотыгино на газике приехали наши старые  друзья и предложили выехать на соседний прииск Партизанский. Менее чем  через час мы были уже там. Прииск Партизанский – это бывший Крестовоздвиженский, открытый в 1839 году  красноярским купцом Исидором Григорьевичем  Щеголевым, известным еще тем, что в середине девятнадцатого века построил в Красноярске на свои  деньги знаменитый Богородице-Рождественский   собор, варварски уничтоженный в 1930-х годах большевиками. Рядом с  прииском Партизанским, бывший рудник Герфед. На первом испокон веку  промывали, промывают и поныне россыпное золото, на  втором,  добывали   рудное золото. Их разделяет между собой мыслимая пограничная полоса. 
         Нас приветливо встретили представители, какой-то общественной организации и проводили для знакомства в огромный, деревянный приисковый клуб, в просторную комнату, где на столе стояли два баяна, большой и чуть поменьше. Чтобы легче призошло знакомство, брат взял в руки баян, тот, что поменьше и, немного попиликав для разминки, сыграл  какое-то известное попурри. Знакомство состоялось, выяснилась и причина нашего приглашения сюда.  На прииске Партизанском, на ноябрь намечено проведение большого приискового праздника по поводу 150-летия  начала добычи золота на  Удерейском Клондайке. Мне было предложено принять в нем участие и выступить с историческим докладом. Я дал согласие и тем самым снял напряжение среди  присутствующих. 
         Мы покинули помещение и прошлись по прииску. Кругом, куда ни  глянешь, крутые горы, густой хвойный лес, внизу река, а вдоль ее берегов традиционные для золотого прииска дражные отвалы отработанной,  пепельно–серой  горной породы. Неожиданно для нас откуда–то вынырнул  парень с баяном и, присоединившись к нам, сыграл несколько популярных   песен 50-60-х годов, чем доставил нам теплое и незабываемое  удовольствие.
         Обозревая приисковую округу, представляя историю открытия местных приисков и слушая рыдания баяна, я подумал и от этой неожиданной мысли меня, словно обожгло. Вот здесь, на этом месте, где мы находились, воедино слились увлекательная история приисков, причудливый блеск золота, приисковая тропа и мелодичные звуки баяна. 
         В поселок Южно-Енисейский возвращались вечером, когда   прогоревшее за день солнце лениво опускалось на Спасский увал, ярко  освещая своими косыми лучами правобережный Удерейский хребта, который выделялся зеленой густошью. Выйдя из газика, и поблагодарив шофера за доставку, пошли по старой тропе, пересекающей Удерейскую долину, вспоминая, где и что когда–то  находилось в этих местах. Мы подошли к тому месту, откуда, хорошо видно, как поверху хребта, через причудливую седловину, сходятся горы Горелая и Зеленая. Нас окружала томительная вечерняя тишина.
         И вдруг, из глубины лога, заросшего густой чащебой и разделенного на две половины широкой тропой, знакомой нам с раннего детства, отдаленно послышалась тальянка, наигрыш которой мы определили сразу и безошибочно. Остановились, долго и молча, слушали тальянку, думая о том, что никогда не знаешь, где и что потеряешь, а что и найдешь...
         И так получилось, что наша жизнь, с самого детства и по  сегодняшний день, уже более полувека, связана с баяном.
         Осенью 1999 года мы: я, брат Василий, сестры Александра и Светлана собрались в Новосибирске для очередной семейной встречи. Перед самым приездом брат написал мне письмо из Мурманска, спрашивая, привозить ли с собой баян, который он приобрел еще в 1953 году. Мой ответ был коротким: приезжай обязательно с баяном. Весь октябрь мы прожили снова вместе  единой семьей, как когда-то жили в Южно-Енисейске. И каждый день брат своей игрой на баяне напоминал нам о далеком южноенисейском детстве. Он играл песни, марши и танцы того прекрасного времени. 
         ... Порою закроешь глаза и память, не спрашивая, возвращает тебя в далекие, безвозвратные годы прошлой жизни. И слышится, как на южноенисейской приисковой тропе одиноко и тоскливо плачет гармошка, баян или тальянка. И вспоминаются стихи любимого поэта Сергея Есенина:

         Дальний плач тальянки,голос одинокий -               
         И такой родимый, и такой далекий.

Картина  Аркадия Пластова. «Молодые».  1955-57 г.г.
 
Россия – Сибирь – Красноярск – Новосибирск, февраль 2015 г.