Медаль на сутки

     После отбоя не успел даже закрыть глаза, как меня поднял дежурный по роте:
     - Товарищ старший сержант, вас вызывает командир роты.
     - Господи, ну что за служба такая. Не дадут старику и задремать, - ворчал я, с трудом отрывая голову от подушки, тревожно размышляя, с чего это меня подняли на ночь глядя.
     Я ждал дембеля, до которого оставалась пара месяцев. Меня, как говорят в этих случаях – старика, уже никуда не привлекали и нигде не задействовали. И вдруг ночью, срочно куда-то понадобился.
     Вошёл в кабинет командира роты. Там присутствовали: сам командир отдельной роты химической защиты майор Никифоров, мой взводный капитан Ермаков и замполит лейтенант Семибратов.
     - Товарищ майор, старший сержант Морозов по вашему приказанию прибыл, - отрапортовал я.
     - Садись, сержант. Сейчас капитан Ермаков введёт тебя в курс дела. Мне самому о том, что случилось у нас, неприятно даже говорить.
     Я насторожился. Это ж, когда такое было, чтобы меня, сержанта, пусть даже старшего, пригласил сесть сам майор Никифоров!
     - Позавчера нас попросили помочь отмыть танки в соседнем танковом полку, готовили их к консервации в зиму, - бодро начал Ермаков. - Мы заполнили водой АРСы, выехали и вместе с танкистами их помыли. Но вот беда, я не проследил, чтобы слили воду из систем. Вчера, как это бывает у нас, внезапно ударил мороз. Сегодня после обеда, на нашу беду, поступила телефонограмма из штаба округа, чтобы мы к завтрашнему утру развернули пункт для дезинфекционной обработки нашей техники, возвращающейся с уборочной из Подмосковья. Они случайно прошли через карантинную зону, заражённую коровьим ящуром, опасным заболеванием и для человека. Страшно другое: когда стали разворачивать пункт обработки, выяснилось, что вчерашний мороз вывел из строя все без исключения машины.
    - Не мороз, а ваше вечное разгильдяйство, капитан, - заметил раздражённо майор.
     - Да-да, - согласился Ермаков и продолжил, - замёрзшая вода порвала всё: цистерны, трубы, насосы. Короче, нет ни одной исправной машины. А это грозит…
     - Трибуналом! – подсказал зло Никифоров. - В мирное время вывести из строя всю технику. Это никакому террористу не под силу…
     - Извините, товарищ майор, а я-то здесь при чём?
     - Не перебивай старших по званию, сержант! – вскипел Никифоров. - Мы просмотрели все карточки солдат и выяснили, что только ты один настоящий химик: окончил техникум и какое-то время успел поработать на предприятии. Думаем, что только ты можешь собрать и привести в рабочее состояние хотя бы один АРС за ночь, к утру. В твоём распоряжении любые людские резервы, любая техника.
     Я молчал, медленно спросонья переваривая неожиданное задание.
     - Ты пойми, нас всех за вывод техники из строя и невыполнение приказа….
     - В первую очередь это касается тебя, Ермаков, - вновь разговор взял в свои руки майор. - Сержант, сделаешь всё как надо – сразу демобилизуем, на следующий же день.
     - Это для него слабая мотивация, – включился Семибратов, - он и так демобилизуется через два месяца.
     Я даже не успевал сообразить, что ответить на столь заманчивое предложение. Все служившие знают, что последние дни самые мучительные и тянутся как резиновые.
     - Сержант, что молчишь? Этого мало? Тогда слушай, решишь проблему – наградим медалью «За заслуги перед Отечеством»! – предложил неожиданно командир роты.
     - Я не уверен, что справлюсь. Главное, я не знаю насколько повреждены машины, - слабо возразил я.
     - Справишься! Выбора у нас нет. Чуть что, беги к нам или посылай гонца. Мы все будем дежурить здесь. И помни, на кону стоит медаль!
     - Товарищ майор, медаль - это шутка? – переспросил я, не веря своим ушам.
     - Слово офицера! Даю при свидетелях! – твёрдо заявил Никифоров.
     - Можно идти выполнять, товарищ майор?
     - Иди и помни – медаль!
     «Раз пообещал медаль да ещё под слово офицера, то, видать, дело приняло серьёзный оборот», - думал я, бегом направляясь в казарму.
     Вошёл в спальное помещение - в разных тональностях раздавались храп и сопение сотни солдат. Включил свет и во всю мощь своей глотки заорал:
     - Четвёртый взвод! Подъём! Тревога!
     Через десяток минут мы уже находились в боксах, где стояли покалеченные холодом машины. Детальный осмотр подтвердил сказанное взводным, но кое-что уцелело. Требовалось разобрать до основания все три машины и собрать по частям одну, ту, на которой была неповреждённая цистерна.
     Разобрали инструменты, я распределил солдат по машинам, и приступили к делу. Неподдающиеся ключам заржавевшие гайки, болты рубили кузнечным зубилом, а замороженные детали и трубопроводы таскали в столовую, где отогревали горячей водой. Замёрзшую в цистерне воду топили паяльными лампами: одну – внутрь, а двумя грели снаружи. В два часа ночи подошёл проверить обстановку капитан Ермаков.
     - Как дела, сержант? – поинтересовался.
     - Да вот одной детали не хватает.
     - Какой?
     - Задней крышки для насоса.
     - А как быть?
     - Если не найдём, заварю старую. Неделю отработает.
     - Сержант, там, на задворках, ржавеет старый АРС. С него всё давно поснимали, а вот насос, кажется, остался.
     - Так это мы мигом!
     - Сержант, если не сделаешь, меня точно разжалуют. Сделаешь, по гроб жизни буду обязан!
     - Товарищ капитан, пообещайте, если сделаем – каждому солдату увольнение в Ленинград на сутки.
     - Обещаю. А зачем?
     - Если будут знать город, то его обязательно полюбят, а любимый город лучше защищают!
     - Сейчас точно могу сказать, максимум через два часа, машина будет готова, - успокоил я Ермакова, убедившись в наличии насоса на старой машине.
     К четырём утра доложил Никифорову, что машина готова к работе.
     - Спасибо, сержант, иди отдыхай с рядовыми, дальше мы и сами справимся.
     И действительно, пока я спал, рота развернула пункт обработки, а с первыми лучами солнца стала подходить заражённая техника. К обеду обработку закончили и машину вернули в бокс. Очевидцы рассказали мне, что приезжал командир дивизии генерал Краснов и объявил благодарность командиру роты за образцовое выполнение задания.
     На другой день меня снова вызвал в кабинет Никифоров. В этот раз он был один, но сесть мне уже не предложил.
     - Большое тебе спасибо, сержант! - Он встал, одёрнул китель и торжественным голосом провозгласил: - За выполнение боевого задания от лица службы объявляю благодарность!
     - Служу Советскому Союзу! - рявкнул я в ответ, стоя по стойке смирно.
     - Свободен. - И майор, посчитав, что выполнил полностью свою миссию, снова уселся за стол.
     Я продолжал стоять.
     - Сержант, ты это чего? – удивился Никифоров.
     - И это всё? А медаль?
     - Сержант, здесь не барахолка и торг неуместен. Да, забыл сказать, что на этой неделе мы тебя демобилизуем.
     - А мне помнится, что Вы обещали медаль и при свидетелях слово офицера дали.
     - Сержант, слушай меня внимательно. Чтобы тебя наградить, требуется не только оформить представление на награду с подробным описанием твоего героического подвига, но и обстоятельства, при которых он совершён. А произошло всё из-за разгильдяйства капитана Ермакова. Отсюда следует, что, подавая на тебя наградное, я буду вынужден подать рапорт на твоего взводного. Попутно вломят и мне. Скажи, а мне это надо?
     Кроме того, чтобы награда дошла до героя, бумаги должны пройти сначала штаб дивизии, округ, министерство обороны, и наконец наградной отдел Президиума Верховного Совета. На всё про всё уйдёт не меньше полугода.
     Да и то сказать – подвиг ли это? Сидел на стульчике, командовал солдатами, покуривал сигаретки.
     - Не сидел и не курил, я вообще не курю, а рубил прокладки из паронита.
     - Не велика заслуга, изготовить десяток прокладок за ночь. Такую медаль дают за многолетние лишения при поиске и обнаружении нефти, ценных руд или при обезвреживании шайки бандитов в одиночку с риском для жизни. Так что угомонись, сержант!
     - Так-то оно так, только я уже всем похвалился, даже своей девушке в городке. Обещал, что приду к ней с медалью и сразу в загс. Да и её родители всем раззвонили, какой у них жених герой! И как теперь быть? Мне больше никогда не будет веры ни в чём. Да и куда слово офицера деть? На божничку тёще? На фуражку? Или на своей груди выколоть? А может, на транспаранте написать да на митинг? Выходит, сегодня слово офицера ничего не значит? Блеф да и только!
     Никифоров надолго задумался, не спуская с меня колючего взгляда.
     - Ну ты, сержант, и трепло, и наглец к тому же. Давай сделаем так: я перед строем зачитываю приказ и вручаю тебе свою медаль. О том, что это фарс, знаем только мы с тобой. Понял? И никому и намёка! Затем ты сутки кружишься с ней на груди везде, где только хочешь, а на следующее утро приносишь сюда, - и тычет пальцем в столешницу. - Ежели спросят про медаль, скажешь, что потерял по пьяни, когда обмывал с друзьями. Понял?!
     - У меня нет денег на пьянку.
     - Хорошо, я дам тебе.
     - А как быть с дембелем?
     - Я уже сказал писарю, оформить на тебя документы. Но ты и нахал, настоящий цыган! Тебе палец в рот не клади!
     - Такова жизнь, товарищ майор!
     Никифоров в этот раз сдержал своё слово, и я целый день мотался по военному городку, демонстрируя свою награду. Только до Эммилии не добрался.
     Вечером в кругу друзей сели обмывать награду. При опускании медали в очередной стакан, у неё, как на грех, отломилось ушко. Что же делать? Как мне её отдавать? Хорошо, что среди нас находился местный умелец, ну как левша. У него даже была оборудованная маленькая мастерская. В основном он обслуживал офицеров: кому отремонтирует ружьё, кому сделает утерянный ключ, кому из дембелей накладку на бляху.
     Он взял в руки медальку, осмотрел:
     - Фуфло, старьё, уже паялась. Я для тебя, дружище, лучше сделаю. - И вышел.
     Время за водкой да с друзьями летит стремительно, я и не обратил внимания на долгое отсутствие мастера золотые руки. Явившись, он положил передо мной красивую красную коробочку:
     - Возьми свою награду. Всё сделал как надо. Помнить меня долго-долго будешь.
     Я эту реплику пропустил мимо ушей. Взял коробочку и, от греха подальше, сунул в карман.
     На следующее утро, как и договаривались, явился к Никифорову и выложил коробочку с наградой на стол.
     - Что, всё в порядке, претензий ко мне нет?
     - Нет, товарищ майор.
     - Прекрасно!
     Он открыл ящик стола, чтобы положить медаль, открыл коробочку и… Я первый и последний раз в жизни видел, с какой скоростью могут бегать глаза: на меня – на медаль, на меня – на медаль. Видя поведение командира, и ещё не зная причины происходящего, я наклонился над столом.
     - Что это? – прошипел он осевшим голосом и пододвинул коробочку мне.
     Там ярко сияла золотом… медаль «Золотая Звезда»! Я взял её осторожно в руки, как гранату с взведённым взрывателем, и произнёс:
     - Звезда… Золотая… - Затем прочитал на обратной стороне, реверсе: - Герой СССР. Всё, как и положено, товарищ майор.
     - И что мне с ней делать?
     Тут я сориентировался мгновенно:
     - Носить, товарищ Герой Советского Союза!
     - Ты что, сержант, придурок? Или таким хочешь казаться? У нас во всей дивизии есть только один Герой Советского Союза, участник Отечественной войны – Клёстов Иван Романович. Так его знает каждый солдат в гарнизоне, да и любая собака в городке. Меня сразу возьмут за известное место и привет. Так что, забирай свой муляж! Поди, Петрунина работа? Какой талант пропадает! А мне верни пусть старенькую и паяную медальку, но зато свою. Да, вот ещё что, не вздумай эту надеть в гарнизоне, только дома: похвастай, раз ты такой хваста, и спрячь подальше, иначе беды не избежать.
     - Есть вернуть медаль, - я козырнул и вышел вон.
     Я уже знал, что делать – надо съездить в город и на толкучке на Арбате купить медаль. Хоть какую, а наш рукодельник доведёт её до ума.
     Помнится, уже тогда у меня промелькнула мысль избавиться от медали, но посмотрел на звезду, и аж дух захватило от перспективы её использования, да и то сказать – самое настоящее произведение искусства!
     Помня о наставлении командира, я прицепил звезду только у дома своей Эммилии, и то перед тем как войти.
     Как описать реакцию на медаль её родителей? Я не сумею и не буду пробовать. В первую очередь меня встретила моя как бы будущая тёща. Между прочим, она ко мне всегда относилась с уважением:
     - Ой, зятёк, какой ты у нас герой! Отец, выйди да посмотри на зятя!
    Отец Эммилии, бывший фронтовик, тёртый калач, проявлял ко мне недоверие, замешанное на его вечном скепсисе. И называл меня всегда как-то пренебрежительно - Андрюха, или просто – служивый. И даже сейчас он насмешливо хмыкнул:
     - Андрюха, поздравляю! Не ожидал, не ожидал. Говорил про какую-то медальку, а тут на тебе – «Золотая Звезда», то бишь, ты теперь у нас Герой Советского Союза?
     Тесть не был бы тестем, если бы не задал провокационный вопрос:
     - А где орден Ленина?
    (Согласно положению о награждении медалью «Золотая Звезда», к ней полагался орден Ленина и грамота Президиума Верховного Совета СССР. Прим автора).
     - Придёт попозже. Что-то у них наверху не сложилось. Говорят, что затерялся в штабе округа вместе с грамотой Президиума Верховного Совета, - врал я отчаянно, понимая, что пути назад уже нет.
     - Вот, что за организация? Скоро всё развалят до основания. И куда только страна катится? Должны вручать в Кремле и всё сразу, так нет. У меня тоже такая ситуация – был указ о награждении орденом Красной Звезды, а его до сих пор нет. Его что, из Москвы на волах везут? Так всё равно, доехал бы за столько-то лет. Извини, Андрей Николаевич, старика-брюзгу, - он обнял меня и крепко прижал к груди. – Вот что, старая, собирай родственников и отпразднуем это событие! Такая радость! Пусть все знают, какой у нас зять!
     Мне стало стыдно за эту бутафорию, но отступать уже было поздно. И я делаю робкую попытку пригасить восторг:
     - Может, не надо, Иван Семёнович?
     - Ты что, сынок, скромничаешь, это ж такое колоссальное событие! Ещё тебя пригласят в обком партии, чтобы отметить твою награду, на встречи с трудящимися на предприятиях, в школы. Ты теперь, как Гагарин, будешь только и делать, что купаться в лучах великой славы. Андрей Николаевич, привыкай!
     Мне стало не по себе. А как выяснится, что это всё липа! Вот попал в жернова! Хотел пописаться немного перед Эммилией, а тут, вишь, куда затягивает! Как в мясорубку!
     Но старый хрен не унимался:
     - Сынок, скажи старому, за что дали? Простому сержанту и вдруг такая награда!
     Иван Семёнович, я что, не гражданин Советского Союза? – обиделся я. - Это у нас сержант ниже табуретки, а у американцев личность сержанта возведена в культ! В каждой казарме висят три портрета: министра обороны, главкома рода войск и главного авторитетного сержанта. В ходу у них пословица: «Миром правят сержанты»!
     - Так то в Америке. И всё-таки за что?
     - Не могу, отец, секретная миссия. Подписку в органах дал о неразглашении.
     - Прости меня, Андрей Николаевич, и всё-таки мне что-то не верится. Это ж, что такое нужно было сделать, чтобы получить высшую награду страны?! Вот я, будучи на войне, расстрелял девять фашистских танков из своей сорокапятки под Вязьмой, затем около ста сорока километров тащили её на себе, выходя из окружения, причём с одним только снарядом. Даже фильм по этому сюжету сняли - «Лихая сорокапятка». Правда, не совсем так, как было, но близко. Представили к ордену Красной Звезды, и только! А тут Золотая Звезда!!! Ну, хоть намекни, за что, или какая страна, или хотя бы континент какой?
     - Африка. Это было полгода назад. До нашего знакомства. Зона наших стратегических интересов. Вот что, отец, запомни, проболтаешься – меня сгребут и тебе не сдобровать, на Лубянке рот гудроном зальют, или ещё хуже - в асфальт закатают! Ты там ни разу не был? А я был. Знай, оттуда редко, кто в сухих штанах выходит!
     Старый воин, прошедший огни и воды, в ужасе отшатнулся от меня.
     А вот и Эммилия. Впорхнула лёгкой пташкой и повисла на мне:
     - Андрюшенька, как я по тебе соскучилась! Когда в загс пойдём? Сегодня? Завтра?
     - Дорогая моя, я который раз говорю, как только демобилизуют – сразу в загс! Это случится на днях. - Она не знает, что там, далеко в Иркутске, меня ждёт другая, а Эммилия была нужна только для утех на время службы. - Радость моя, какая ты прекрасная, дай хоть насмотреться на тебя! – целуя, ворковал я, обнимая, отвлекая от главной для неё темы.
     И действительно, в летнем шёлковом платье - синий горошек по белому полю, в голубых туфельках Эммилия была похожа на красивую бабочку. От неё исходил так возбуждающий меня запах молодого, здорового тела. Я разомкнул руки девушки и осторожно поставил её на пол как драгоценную вазу.
     - Доча, ты только посмотри, что за медалька у твоего жениха на груди, - остановил её порыв отец.
     - Боже ты мой! Так ты настоящий герой?!
     - Настоящий, настоящий.
     - А вы, папаня, всё его подозревали во всех смертных грехах. Мне постоянно долдонили – смотри, доча, обманет. Чует сердце - обманет! Хитрован, с двойным дном этот человек! Папа, разве может такой человек жить обманом?
     - Ну, извини, доча, извини.
     Народу попраздновать навалило человек двадцать. Я и не подозревал, что влился в столь многочисленную родню. Было страшно тесно даже в трёхкомнатной родительской квартире. Каждый из присутствующих хотел выпить только со мной и заодно рассказать о каком-то своём неоценённом ни властью, ни народом подвиге.
     Затем стали фотографироваться: группой и поодиночке, не забывая при этом пить водку с тостами и без.
     Наконец, сообразив, что я ещё и могу быть для них полезным, потянулись ко мне со своими житейскими проблемами. От улучшения жилищных условий до поступления одного балбеса в военное училище. Я даже стал все прошения записывать в школьную тетрадку, как кандидат в депутаты перед выборами. Вот тогда я и понял, что за геморрой эта слава!
     Часа через четыре я был измотан, словно пробежал двадцать километров с полной выкладкой. Видя, что этому не будет конца, я снял с себя китель со злополучной звездой, повесил на стул и предложил желающим фотографироваться в моей форме. Что тут началось! Я воспользовался создавшейся суматохой и незамеченным скрылся в спальне.
     Через пару минут ко мне впорхнула Эммилия. Прижавшись на секунду трепетавшим от возбуждения телом, шепнула: «Андрюшенька, как угомонятся гости, и мы их проводим, так я сразу к тебе. Не спи, жди». Поцеловала в губы, ласково куснула мочку уха и, шелестя платьем, как стрекоза крылышками, исчезла. Только она улетела, как я уснул несмотря на шум, словно провалился в глубокую яму. И вижу сон:
     Стою на автобусной остановке, с намерением уехать на аэровокзал за билетом. Вижу, как ко мне бежит, едва касаясь земли, моя Эмми. Всё в том же шёлковом платьице и в тех же туфельках. И вся такая воздушная, словно сотканная из воздуха и солнечного света. Я подхватываю её на руки и кружусь, кружусь счастливый. Но она змейкой выскальзывает из рук.
     - Ты куда, Эмми?
     - Пришла тебя, Андрюшенька, проводить!
     А сама, не останавливаясь на месте, танцуя, вертится, кружится вокруг меня, автобусной остановки, порхая, словно мотылёк. И от её изящной фигурки, одухотворённого лица исходят такие лучи счастья и любви, что не только я, но и окружающие начинают улыбаться. Я, весь пронизанный флюидами любви, таю, как кусочек сахара в горячем чае. Ах, какой неведомый прилив восторга обволакивает меня! Мы все, как зачарованные, стоим смотрим на неё, и нам кажется, что этот танец никогда не кончится, и её энергия счастья никогда не иссякнет.
     Подхожу к билетной кассе и узнаю, что билет не дадут, так как нет сдачи. Подходит полупустой автобус, и она даёт мне знак, что едет со мной, и надо входить. Танец не прекращается ни на секунду. Эммилия и в салоне танцует легко и непринуждённо, совершенно не мешая окружающим. Кондуктор также попадает под её очарование и разрешает ехать без билета, но с условием, что купим на обратном пути.
     Мы почему-то оказались в аэропорту Пулково, хотя собирались в аэровокзал. Я подхожу к кассе и билет беру для себя. Только для себя в Иркутск. Эммилия рядом, со своим не прекращающимся танцем счастья, совершенно не интересуясь, взял ли я билет на неё или нет.
     Снова в том же автобусе с тем же кондуктором. Она, улыбаясь, продаёт нам билеты, и никто из нас не удивляется, а как же мы снова попали на этот же рейс?
     Выходим на своей остановке, Эммилия всё так же поглощена танцем, а меня встречает мой сослуживец вопросом:
      - Ты сказал, что бросаешь её и уезжаешь один?
     - Зачем? Такова воля писателя. Это его сценарий. Я ничего не могу поделать, не могу выскочить из этого прокрустова ложа!
     - Так знай, у неё под сердцем твой трёхнедельный сын!
     - А мне по барабану. Писателю не нужен счастливый конец, это не современно. Ему необходима драма, трагедия. И чем страшней, тем лучше.
      - Но ты же понимаешь, что этой девочке ты ломаешь жизнь. Ещё неизвестно, чем всё это кончится: может сойти с ума, повеситься или утопиться, или проще – останется несчастной на всю жизнь. А вот что будет с ребёнком, ты и об этом подумал?! Герой ты фиговый.
      - Это не ко мне. Отвали.
     Я с трудом просыпаюсь. Сон, как утренний туман над рекой, медленно тает, торопливо подгоняемый нарастающими звуками извне. Не хочу уходить из этого прекрасного сна. Но вот возникает вопрос: а почему, собственно, я должен бросать свою Эмми? Разве её не люблю? Или она меня не любит? Кто мне вбил в голову, что я должен её обязательно бросить? Нет, сегодня же приглашу в загс!
     В утреннем шуме слышу женский плач, доносящийся из зала, где вчера гулеванила родня. Плачет моя Эмми, а мать старается утешить. Неужели прознала о моём намерении сбежать? Не может того быть! Надо проставить все точки над i!
     Надеваю брюки и торопливо выхожу из спальни. Над столом, склонившись, льёт слёзы Эммилия, рядом мать. Напротив нахохлившийся, как воробей в лютую стужу, отец.
     - Ой, Андрюшенька, - запричитала в голос мать, увидев меня, - не уберегли, не уберегли, родненький!
     - Чего не уберегли? – и у меня сжалось сердце.
     - Медаль твою, Андрей Николаевич, спёрли, - горестно выдохнул тесть.
     - Как это - спёрли?
     - Вот так и спёрли. Вечером была на кителе, утром китель на месте, а звезды нет.
     Я замер. Боже ты мой, как всё хорошо и просто разрешилось! Какая многотонная глыба свалилась с меня! Стараясь не показать переполнившую меня радость, я нахмурил брови и, выдержав длинную паузу, как в театре, произнёс:
    - Бог дал, Бог взял.
    - Какой Бог? Да мы найдём эту сволоту! Я сегодня же напишу заявление в милицию…
     - Никуда ты не напишешь, Николай Семёнович. Нам от этого только хуже будет. Ты забыл про мою секретную миссию? Хочешь вместе со мной на Лубянке оказаться? И как мы будем объяснять, что в первый же день просрали «Золотую Звезду»? Высшую государственную награду? Тем более что это кто-то из родственников. Это наша боль! Придётся молчать в тряпочку. Лучше всего сегодня мы пойдём с Эммилией и подадим заявление в загс! Кто против? Против нет.
     Да, чуть не забыл: у Эмми действительно уже был на тот момент ребёнок, именно трёхнедельный, как и было предсказано во сне. Хотите - верьте, хотите - нет.

     Прошло время. Совсем недавно тихо ушла из жизни моя Эммилия, и я стал совсем дряхлым. Не слушаются ноги, постоянно болит сердце, выпали зубы, плохо видят глаза из-за горьких слёз, совсем отказала память. Старик! Но тот чудный сон, куда вошла моя любимая Эмми и изменила, на моё счастье, всю мою судьбу, не забыть до сих пор.
    Ложась в холодную постель одинокого человека, я обращаюсь к Господу:
    - Боже Ты милостивый, Ты так много дал мне с Эммилией: хороших детей, славных внуков, но что Тебе стоит послать мне ещё раз тот удивительный сон! Всего лишь сон! Только сон!
     Хочу снова, хоть на миг, почувствовать себя молодым, сильным, здоровым и счастливым, сгорающим от любви. Ощутить вновь на своих руках трепещущую от восторга мою незабвенную, прелестную Эмми…
    Но, видать, невозможно дважды побывать в одном и том же сне, как невозможно войти дважды в одну и ту же реку!
    Каждую ночь мне снится совсем другое: как бандиты, на моих глазах, в сотый раз угоняют мои старенькие «Жигули», и удивительнейшее дело - всякий раз по новому сценарию. (Интересно, а кто их пишет?). Как я стою за получкой у кассы, где нет денег – дефолт. Как я на трибуне, перед заполненной народом площадью, призываю людей бойкотировать грабительскую ваучеризацию, а в ответ крики: «Вон с трибуны, профсоюзная сволочь! Первый раз государство даёт нам, каждому работяге, по две «Волги»! И ты против?!» Как шахтёры стучат касками об асфальт перед Домом правительства. Как президент России на танке, с поднятой беспалой лапой, приказывает расстрелять народный парламент, а рядом экзальтированная интеллигентного вида дамочка бьётся в истерике: «…Раздавите эту гадину!». Как на моих глазах разваливается мой родной до боли завод, да что завод, вся промышленность, страна...
     Дорогой читатель, прости великодушно, извини, если что не так. Накатило!