Сталин и токсикоз

Посвящается памяти Ивана и Марии Ш.
Подлинная история.
************

Мой отец был широкой натурой.  Виноват ли в этом  его львиный гороскоп, или то бурлила  аристократическая кровь, доставшаяся ему от деда –  незаконного графского отпрыска - неизвестно.
 
Но мама часто, с явным неодобрением,  рассказывала, какие щедрые чаевые раздавал Иван ресторанным швейцарам, в то время, как в доме у него не было даже нормальной кастрюли. И ей, молодой учительнице, только что вышедшей замуж за директора вечерней школы, приходилось варить суп  в жестяной помятой литровой кружке.
Дело было в 1939 году, незадолго перед началом Отечественной войны.

В первые послевоенные годы,  Ивану, вернувшемуся с фронта в звании капитана и с ранением в живот, не было возможности проявлять свою широкую натуру. Но в 1949 году, когда жить стало чуть легче, он решил, перед рождением ребёнка,  свозить жену в Москву, в которой она до этого ни разу не была.

Сказано – сделано. Так Мария,  в начале декабря,  на четвёртом месяце беременности,   впервые оказалась в столице.

Иван не поскупился, и, дабы не тратить время на поездки в общественном транспорте, снял номер в  центральной гостинице «Москва»  При этом,  устроил дело так, что Мария не узнала полной стоимости двухместного номера, в котором им предстояло прожить целую неделю. В противном случае, у женщины, с трудом вытягивающей семейный бюджет,  мог случиться выкидыш.

Программа пребывания в Москве, составленная Иваном, оказалась широка и разнообразна:  «Малый театр», концертный зал консерватории, пушкинский и другие музеи…
Мария, несмотря на своё положение, и, периодически накатывающие приступы дурноты, в целом, держалась молодцом. Безропотно следовала за неутомимым мужем, зная, как ему всё это интересно.

Особенно впечатлил её пушкинский музей, с его гипсовыми копиями мировых шедевров.
Страстно мечтая о сыне,  долго стояла  у «Давида» Микеланджело,  и убегала, зажмурив глаза, от кентавров и прочих чудовищ, плотно заполняющих  слепки с парфеноновских фризов.

Как многие женщины в интересном положении,  Мария стала суеверной.  В голове её прочно засели наставления  старушки-дворянки Малехиной - их квартирной хозяйки.

- Ты, деточка, чтобы родить красивого да здорового ребёнка - должна смотреть только на  красивое.  А на безобразия всякие – упаси Господи!  Как Иван  водить тебя по всяким местам станет…

Мария хотела возразить: мол, куда водить, если у неё токсикоз ещё не прошёл… Но мудрая Малехина только усмехнулась, приоткрыв беззубый рот:
- Поведёт, поведёт – будь покойна. Зачем и ехать  тогда в столицу.

И точно, водил… Но, если честно, Мария чаще только делала вид,  что ей интересно.
Третьяковку она почти возненавидела. Ещё в вестибюле, поднимаясь по лестнице, где висели картины Куинджи, ощутила отвратительный запах масляной краски.
Иван, естественно, ничего не почувствовал. В результате,  пока муж ходил по залам галереи, любуясь шедеврами русской живописи,  бедная женщина курсировала между туалетом и бархатной скамеечкой в репинском зале. На ней она  отсиживалась,  ожидая  очередного приступа рвоты…

А вот в пушкинском - обошлсь без тошноты, поэтому и осталось от цветаевского музея у  Марии самое благоприятное впечатление.

- Ну,  как тебе, - спросил муж, когда они выходили из здания с античными колоннами, – понравилось?
- Очень!  - Мария была искренна, как никогда.
- А что больше всего?
- Давид, Микеланджело. Вот бы мне такого сына родить.
- Ну,  сразу такой не получится… Вначале маленький будет – улыбнулся Иван, довольный, что угодил, наконец, жене.
***********

Неделя в Москве пролетела быстро. В Брянск должны были вернуться в воскресенье.
В субботу,  в качестве торжественного заключительного аккорда, должно было состояться посещение Большого театра. Билеты туда были куплены сразу же, по приезде. О том, сколько за них пришлось заплатить, Мария не имела ни малейшего представления..

-  Я хочу сделать тебе сюрприз, милая. Уверен, тебе понравится. Ты лучше подумай, как будешь одета? Ведь в Большом, знаешь, какая публика?  Это – не брянский драмтеатр. Давай поищем для тебя что-нибудь интересное…

И вот он - последний московский вечер.  Сложив чемоданы,  ведь утром - уезжать, Мария с Иваном  отправились в Большой театр. Благо, находился он совсем недалеко от гостиницы.

Оставив в гардеробе верхнюю одежду, супруги поднялись в фойе. Нарядная публика, с пчелиным жужжанием,  расхаживала среди золоченой роскоши. Мария, в новом синем бархатном костюме и ниткой искусственного жемчуга на смуглой шее,  выглядела,  пусть и не шикарно, по сравнению с дамами в длинных  платьях и с чернобурками на плечах, но вполне пристойно. Иван – высокий и статный, казался очень представительным в офицерском парадном мундире.

Из купленной программки, на обложке которой значилось: А.Н.Серов. Опера «Вражья сила» - стало понятно, что опера - по пьесе Островского. Мария была разочарована. Ей мечталось о красочном зрелище, где  дамы - в пышных сверкающих платьях, а мужчины – в камзолах и со шпагами, или, на худой конец, во фраках.

- Ничего, - утешил Иван, - в Большом театре плохих постановок быть не может. Ну вот, уже второй звонок, скоро начало...

Когда Мария оказалась на месте, откуда предстояло смотреть оперу, то просто обомлела. Оказалось, муж взял билеты в ложу, да ещё в ту, что ближе всех к сцене.

- Ну,  как тебе? - Иван был доволен произведённым эффектом.
- Ты с ума сошёл!  Почему не в партер или хотя бы, в другую ложу? Ведь здесь - самые дорогие билеты! Как ты мог потратить такие деньги, не посоветовавшись со мной? Смотри, в ложе напротив – никого нет. Во всей Москве не нашлось другого умника, который взял бы такие дорогие билеты. Это ведь «Царская ложа»!

Иван виновато крякнул:
- Но, Машенька, я хотел сделать тебе сюрприз. Я просил билеты в партер,  поближе к выходу, на случай, если тебя вдруг затошнит. Но всё было раскуплено. В другие ложи – то же самое. Не на балкон же нам идти? Неужели тебе не хочется посмотреть спектакль, откуда смотрела его высшая знать?

- Всю жизнь только об этом и мечтала, - буркнула Мария, удобнее устраиваясь в бархатном резном кресле. Она была отходчива. Всё-таки, Иван думал о её самочувствии. Ведь в случае тошноты, здесь, действительно, удобнее - не придётся никого беспокоить…

Между тем, свет в зале начал медленно гаснуть, зазвучала увертюра. Маше было отлично видно, как дирижёр, со строгим лицом министра, уверенно руководит оркестром, указывая тонкой палочкой,  кому надо начинать играть, а кому – заканчивать.

- И, правда, отсюда всё хорошо видно. Когда ещё будет такая возможность?

Почувствовав, что гроза миновала, Иван, положил свою теплую руку на ладонь жены и слегка сжал её. Мария, с ласковой улыбкой, ответила на рукопожатие. Оба были счастливы.

Увертюра оказалась недолгой – и вот огромный, красного бархата, в золотых гербах, занавес медленно поднимается, открывая сцену.
Декорации изображают внутреннее помещение постоялого двора. На печи – сидит мужик с лохматой бородой и что-то наигрывает на балалайке.
- Кузнец Ерёмка, – мелькает в голове Марии, знакомой с либретто.

В этот момент, в ложе напротив загорается неяркий свет, открывается дверь и…  О, Боже! Это, знакомое по множеству портретов, бледное лицо с южными чертами и густыми усами… Полувоенный френч… Следом  заходят Булганин, Маленков, Каганович, Хрущёв, Молотов…

Поражённая тем, что видит, Мария не обращает внимания на две тени, скользнувшие к ним в ложу.
- Смотри, там… Это что, правда, Сталин? – она наклоняется к мужу, но между ними нагло вклинивается чья-то голова. 

Не понимая, что происходит, Мария оборачивается и видит двух крепких мужчин в одинаковых габардиновых костюмах. Мужчины стоят за их спинами и с бульдожьей цепкостью во взгляде ловят каждое движение супругов.

Боясь пошевелиться, Мария скашивает глаза и видит Ивана, который, неестественно выпрямившись, с бисеринками пота на лбу, смотрит на сцену невидящими глазами. 
- Вот это мы попали, вот это попали! – крутится в голове бедной женщины.– И что теперь будет?

Спектакль, между тем, идёт своим чередом: звучат арии, зрители аплодируют… Но Марию всё это совершенно не интересует. Взгляд то и дело, непроизвольно возвращается к правительственной ложе. А там, кажется, все увлечены происходящим на сцене. Или притворяются, подыгрывая вождю, который  слушает оперу внимательно, иногда, с улыбкой говоря что-то Молотову, на что тот согласно кивает головой.

- Только бы не затошнило сейчас, только бы не затошнило… – ведь в таком случае, придётся выходить из ложи, и тот, что стоит за спиной – наверняка пойдёт следом. И что будет дальше – неизвестно.
Ой, как же это она забыла? Ведь в сумочке лежит маленький, надушенный рижскими духами, носовой платочек. Запах этих духов иногда снимал приступы дурноты.
Мария щёлкает замком маленького редикюля, но охранник  выхватывает  сумочку из рук.
 
- Подумал, что хочу пистолет вытащить, - всё в женщине сжимается в комочек,  кажется, что и ребёнок в животе тоже замер, в испуге.

Но охранник, проверив содержимое сумочки, молча  отдаёт её назад. Странно, приступ дурноты, казавшийся неотвратимым, прошёл сам собой, и Мария стойко досиживает до конца первого действия.

И вот, наконец, занавес опускается, в зале звучат аплодисменты.  Артисты выходят на поклоны… В правительственной ложе - движение. Сталин поднимается с места и покидает ложу. Остальные выходят следом.

Поднадзорные супруги нерешительно смотрят друг на друга, а потом переводят взгляд на стражей. Те смотрят в стороны, будто происходящее их совершенно не интересует.

- Ну что, прогуляемся? – предлагает  Иван. Он явно хочет придать голосу непринуждённость. 
- Да, надо пройтись. Мне что-то нехорошо, тошнит –  Мария специально выделяет последнее слово, чтобы охранники узнали о её положении. Ведь люди же они, в конце концов! Небось, и жёны у них есть.

Неизвестно, дошло ли до габардиновых близнецов, что Мария в положении? С непроницаемо-суровыми лицами выходят они за подопечными из ложи и следуют за ними по пятам.
 
Не сговариваясь, Мария и Иван идут к туалетам, в надежде, что возле них смогут переброситься несколькими словами без свидетелей. Но ничего не получается. Охранники провожают подопечных до дверей туалета, а на выходе молча присоединяется к ним. В таком виде странная четвёрка бродит по фойе среди прочей публики. 

Неожиданно, с бесстрашием  отчаяния: «вдруг заберут, так будет что напоследок вспомнить», - Иван галантно берёт  жену  под руку и ведёт в буфет. Там, отстояв маленькую очередь, покупает фужер шампанского и бутерброд с чёрной икрой. При этом, взглядом предлагает то же самое и стражу. Но тот делает отрицательное движение головой: «Я на службе». Поддавшись уговорам мужа, Мария съедает бутерброд с докторской колбасой и запивает всё сладким чаем.

Звонок на второе отделение загоняет супругов в злосчастную ложу. Но теперь, то ли от того, что перекусили, то ли, покорившись неизбежному – будь что будет! - Мария и Иван, не стесняясь, смотрят на Сталина и его свиту.

Заметно, что после перерыва все пребывают  в хорошем настроении. Сталин часто улыбается. А остальные…  Марии кажется, что некоторые, явно,  навеселе: держатся более раскованно, и щёки у них подозрительно румяные.

И вдруг… Токсикоз,  до этого дремавший в недрах организма беременной, вулканической лавой взметнулся вверх, в поисках выхода наружу.

Едва успев жалобно вскрикнуть: «Ой, Ваня, я больше не могу», - женщина выскакивает из ложи, закрыв рот обеими руками. Иван –  следом, стражи -за ним.

Позыв тошноты,  как отзыв на бутерброд с колбасой, запитый сладким чаем, к тому же, подогретый волнением, был так силён, что Марию вырвало, прямо, в непосредственной близости от ложи…

С ужасом смотрит  несчастная на то, что натворила в храме искусства.
- Извините, пожалуйста, я не нарочно, я сейчас всё уберу…
- Стоять! - её охранник брезгливо морщится. – Без вас уберут.
Молча кивает головой напарнику, который отходит - и через пару минут возвращается с уборщицей. Та, безропотно, с опасливым пониманием поглядывая на Машу, вытирает испачканный пол и быстро удаляется – от греха подальше.

- Я больше не могу спектакль смотреть, - стонет Мария, куда-то, в пространство, - мне плохо…
- Тогда пойдём домой… – Иван произносит это, как плохой актёр, с неопределённой интонацией. Ведь от него и правда, мало, что сейчас зависит.

Но, охранники молчат - и Иван решается.
- Пойдём скорее одеваться. Тебе надо полежать, а то опять стошнит –  это говорится больше для соглядатаев. 

И вот незадачливые посетители оперы почти бегут по сырой московской улице. Снег, после недавней оттепели, сохранился лишь местами и в жёлтом свете фонарей кажется застывшей банной пеной…

Сотрудники НКВД - теперь уже в одинаковых драповых пальто и в шляпах с широкими заломленными полями – не отстают. Всё происходит в молчании, которое супругам кажется зловещим. Ведь нет никакой гарантии, что не подъедет сейчас «чёрный воронок», который отвезёт их на Лубянку, а там…

Но вот  и гостиница… У входа – только пара прохожих. Швейцар, в форменной одежде с любезной улыбкой открывает перед посетителями массивную дверь. Вся четвёрка заходит в вестибюль.
Иван, чуть помедлив, берёт у дежурного ключ от номера, и под руку с женой, не оглядываясь, идёт к лифту. Ковровая дорожка заглушает шаги, но Иван чувствует, что за ними никто не идёт. Неужели?
********

Всю эту ночь супруги не спали… Забывались кратким сном, и проснувшись, как от толчка, прислушивались к звукам в гостиничном коридоре. Но ни разу не раздался тот самый, страшный стук…

Всё ещё не веря до конца, что всё  закончилось - и их оставили в покое, с открытием метро, гости столицы поспешили покинуть гостиницу. При этом Иван, следуя своей широкой натуре, успел наделить горничную и дежурного щедрыми чаевыми… Мария, наверное, впервые в жизни, не обратила на это никакого внимания…

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

Московское приключение семьи Ш. обошлось без видимых плохих последствий.
В положенный срок, Мария разрешилась прелестным здоровым мальчиком. Не зря, видно, смотрела на Давида Микеланджело. Сын рос послушным, умным и красивым, правда, каким-то трусоватым. Мы с сестрой не раз высмеивали его за это.
А теперь я  думаю, не было ли это последствием  страха, испытанного его беременной матерью в тот декабрьский день, когда спектакль в Большом посетил Сталин?

На фото - те самые ложи у сцены.

ТАТЬЯНА ШЕЛИХОВА-НЕКРАСОВА.