Зависнуть на самом краю

…Навсегда запомню сегодня.   
Когда-нибудь ничего не станет. Все пройдет. И вся эта боль станет            
ненужной...       
               
Как часто мы обязаны избегать пристрастного запаха собственного искушения? Ведь по сути говоря в этом и заключается главная составляющая нашей жизни. На протяжении многих лет мы настраиваем наш "навигатор" особо важных ценностей и прокладываем заранее свой путь по более извивающему маршруту. Зачем мы это делаем? Все дело в том, что в нас заложен такой принцип " Чем длиннее и опаснее дорога - тем более явен будет результат при окончании маршрута ". Но далеко не каждый может довольствоваться при свете своего долгожданного триумфа. Чаще всего силы сдают на самых вершинах, если не покидают только на подъеме. Скольким терпением и упорством должен обладать тот самый, что достоин самой щедрой награды? Порой мы сами создаём видимость победы, чтобы не казаться настолько слабыми насколько есть, это обманчивое явление благоприятствует нашему продвижению в какой бы ни было отрасли. Правда, когда всё раскрывается, то слишком обидно, что весь труд прошёл мимо, так и не успев закрепиться.  Если человек наделен внутренней силой, то он найдёт в себе тот стержень о который сможет опереться и наконец подняться не оставив позади свои мотивы, а лишь больше углубиться в них, продолжив свой путь. Мы лишены того чувства, что позволяло нам оставаться людьми мы больше стали похожи на животных и в этом только наша вина. Мы разучились чувствовать и думать одновременно, что даже порой под  предлогом одних лишь чувств совершаем довольно глупые поступки, которые опускают нас на самое дно, где порой нам и самое место за наши тяжкие грехи.   
               
                Расплата – это то, что должно нас спасти.


~1~

Когда я открыл глаза я не почувствовал абсолютно ничего, какая-то глумящаяся пустота внутри, и даже привычное негативное отношения к ярким солнечным лучам оставляло меня непоколебимым.  Моя отстранённость наводила на угнетающие мысли, и даже порой одна была похлеще другой. Слишком много вопросов без единого ответа, зато при наличии множественных домыслов. Моё сознание рисовало яркие эксцентричные картины под властью сильного воображения и панического страха одиночества. Что такое остаться совсем одному? Это развить собственную фантазию и описать свою жизнь в тяжких муках. Именно так обычно все и поступают, не желая хоть как то сотворить свою собственную картинку в которой нашли бы своё истинное счастье, как это обычно бывает.  Меня жутко напрягала издевающаяся тишина, в ней можно было тонуть вечно. Мысли витали в воздухе, не надеясь на дальнейшее путешествие, ведь мне оно было просто не по карману.  И я думал именно не о материальных ценностях, ведь моя душа была настолько прогнившей, что новую бы мне просто уже не продали, сославшись на отсутствие необходимого товара, но ничего не говоря о брезгливости.  Моё самомнение губило мои человеческие здравые суждения, подставляло их под принципы во главе гордости и самомнения. Эти две острые приправы очень тонко губили мою жизнь, наслаждаясь каждой мелкой царапинкой на нежной бархатной коже, врезаясь глубоко под неё и оставляя глубочайшие раны, где только можно было. Именно этими ранами я и делился с моим окружением, ведь так весело было наблюдать как скрючившись от боли и тяжких душевных мук падала очередная израненная душа, может именно в те моменты я немного отрезвлялся от собственной пустой оболочки, без наличия золотой середины. Ведь если ты никто, то значит тебя не существует, значит ты ничего не чувствуешь и не имеешь право отдавать отчёт своим поступкам. Значит, всему этому есть оправдание, и твоё зло останется безнаказанным. Каждый раз, именно с этими ощущениями я закрывал глаза, отдаваясь новому дню. Возможности и безграничное свободное время сделали меня таким. Я рылся в собственной голове и пытался найти хоть какие-нибудь ощущения мира вокруг себя, хоть какое-нибудь жалкое подобии эмоции, но чем глубже я рыл, тем сильнее всё запутывалось и отталкивало меня наружу, туда, где я мог снова утонуть, туда, где я не мог себе найти место. Я платил за чужую боль своей собственной, только тогда я ощущал себя живым, понимая, что всё, что я делаю – это не правильно, но не было того человека, который смог бы меня остановить. Все они скрючивались от боли и показывали свою слабость, может среди них и был мой человек, но я бы не смог его различить среди остальных туш, слишком похожи были все тела. Это вгоняло меня в ещё большую апатию, забирало у меня остатки кислорода, загоняло в тесный кокон и запирало все замки. Стоило ли все, после перенесения столько тяжкой расплаты? Стоило ли платить секундами эйфории, чтобы потом постигать часы безудержной казни? У меня всегда было достаточно средств, чтобы заплатить за свои провинности, но тогда моё лицо теряло свои краски, я блекл с каждым днём и в этом не винил себя. С помощью этого я мог зацепиться за любую беспомощно упавшую нить, вцепиться в неё кончиками пальцев и тянуть на себя. Когда умер я сам, тогда и начал стремиться изменить всё остальное под себя. Остановить, уничтожить, умертвить по подобию своему.

Тема взаимности всегда обходила меня стороной. Вся взаимность, которая хоть каким-то локтём меня касалась, была тема взаимной боли. Тогда я даже получал прекрасные чаевые, особенно после раздачи десертных блюд. Если я чего-то хотел, то всегда умел добиться своих желаний, цепляясь в них всеми клешнями, и в меньших случаях оставался ни с чем, в большинстве же получал больше, чем заслуживаю. Я всегда подозревал в себе множество талантов, умел надавить на нужные точки у людей, чтобы вызвать сочувствие или выпытать необходимые сведения, но образ Ангела – был самым лучшим в моей коллекции, ведь за очаровательным блеском голубых глаз довольно таки сложно различить корыстные мотивы и исток желчи. В моей душе не было столько порочных желаний, сколько обычно все считали, и вся натура моя не олицетворяла стремление к пошлости. Возможно, я лишь сам хотел самого себя в этом переубедить, но чувства меры было мне давно известно. Графин, который я представлял, всегда мне напоминал собственное существование. Никогда нельзя было совершить злодеяний больше, чем достигала отметка, иначе графин переливался, и приходилось более тщательно отмывать следы, ведь заметить их мог каждый кто проходил мимо. Если после тебя остаются одни лишь капли, то их не составит труда оттереть, но если это более масштабные подтёки, то к тебе на плечи ложатся более серьезные проблемы.
В моём мире сложно было продержаться, не имея поддержки, ну или хотя бы малейших признаков обсуждений за спиной. Для таких целей я и вступал в дружеские связи со многими мутными личностями. С ними было проще. У каждого были свои приоритеты, замашки фетишиста и склонности к проявлению собственных эмоций совершенно иными способами. Порой меня даже забавляла ситуация, которую мы лишь обговаривали, но не приступали к её реализации. Выпивали по сто грамм для храбрости и пускались во все смягчающие обстоятельства. Казалось, что для того чтобы найти собственным поступкам оправдания нам необходимо было быть просто не в себе, и ядреная смесь этому прекрасно способствовала, вызывая мощнейшее привыкание к такому образу жизни. Самым страшным для меня было – это увидеть моего компаньона в здравом состоянии и вполне со свежими мыслями, ведь без того блеска в глазах мне было просто сложно различить его среди остальных. Когда находил в себе элементы тяги или привязанности, то обычно заливал всё это горечью, приправленную жесткими рассуждениями в целях обезопасить себя от необдуманных поступков.
Он не был похож ни на кого с кем я был знаком прежде, то ли это было его особым шармом либо хорошо сыгранный ход, но чтобы это не означало, меня всё равно к нему тянуло некой силой.  Я не был тем из ста, которые хотели лишь пробраться в его бумажник, но был тем, кто хотел просто вслушиваться в его интересные умозаключения и быть тем другом, которым никогда бы не стал под давлением своих принципов. Мне всегда было просто выбирать идеалы, чтобы они служил некой мотивацией для дальнейших действий, но всё слишком быстро откладывалось и в скором времени вообще стиралось из памяти. Идеалы сменялись один за другим, и в каждом новом присутствовали более усовершенствованные мои достоинства,  которым я бы никогда не позволил коснуться моих, менее идеальных. Я не пытался прочесть его мысли или понять какое мнение у него сложиться обо мне, скорее всего по той причине, что я был заядлым реалистом и вера в то, что всё всегда заканчивается меня не покидала. Было гораздо проще дать событиям самим развиваться, не пытаясь на них хоть как-то повлиять.
В каждой нашей встрече блуждал скрытый интерес, который то он, то я пытались скрыть из виду, но то ли скорость подводила, то ли резкие смены интонаций, но всё было видно как на ладони. Я не считал своей глупостью то, что  рассказывал ему практически всё, ведь даже если бы он сболтнул лишнее, то моя репутация от этого бы не пострадала. Хорошо не беспокоиться о собственной шкуре тогда, когда за тобой и так тянется череда бед. Меня всегда немного  забавляло то, как мы общаемся, то насколько оправдываем доверие позволяя ему расширяться. Ведь он не раз замечал как искрятся мои глаза в восторге от его историй, как появляются ямочки на щеках когда с губ срывается смех, который я не раз посвящал ему.
Мы могли не общаться неделями, чтобы потом увидеть друг друга и не ощутить разлуки. И вот я сижу у бара, взглядом блуждая по неприятного цвета жидкости мысленно проклиная всех людей, что считают дозволенным опаздывать наивно полагая, что это норма в нашей жизни. Стрелка на моих часах предательски тянулась, увеличивая тем самым количество его оправданий по приходу. И вот из-за колоны показалась его лохматая макушка. Волосы как обычно забавно торчали в разные стороны, напоминая мне воронье гнездо, но в какой-то степени мне это даже казалось очаровательным. Уголки губ медленно ползущие вверх были как трубка, с помощью которой гаишники могли бы содрать с него за вождение в нетрезвом виде – они точно определяли его нынешнее не вполне трезвое состояние. Словить его при подходе к моему столу было одним из пунктов в моих обязанностях. От него несло довольно таки не дешевым спиртным, вперемешку со слишком приторными женскими духами. Последний же запах, который уловил мой нюх, был для меня особенно удивительным, так как мой товарищ имел самое главное причастие к людям нетрадиционной ориентации, и хоть какая-то малейшая связь его с загадочной незнакомкой, вводила меня в задумчивое состояние. Это было то самое состояние, когда для меня в первую очередь доходят только мои собственные рассуждения и мой личный внутренний голос, но точно не окружающий шум. Он был тем самым уникальным, который мог вывести меня из него, только начав что-то говорить своим заплетающим языком. Просто я всегда считал, что вечно можно смотреть, на огонь, на воду и на то, как мой друг ведёт себя, когда пьян.

В такие моменты я чувствовал себя старше, более умудренным опытом человеком, так как он напоминал мне маленький беззащитный пушистый комок, который следовало доставить домой, не повредив по дороге, себе было дороже. Я не считал его ветреным или же рассеянным. Как раз таки этот человек меня больше чем устраивал как мой друг. Каждая смена его настроения были как показатель его отношения ко всему, и должен был даже признать, что лучшей кандидатуры я никогда до него не встречал. Вокруг меня было много знакомых, с которыми можно было провести день, при этом все равно возвращаясь к проверенному человеку.
Таких я называл – одноразовыми, не имея при этом какую либо неприязнь, а просто отражая всё свое настроение одной лишь фразой. Наши небольшие разговоры всегда перерастали в вечное излияние душ. Всё время казалось, что всё происходит именно так, как и должно быть. А у меня всё время не находилось времени, чтобы оправдать свои слова, которые вечно просто вылетали с болтливого языка.
Когда после таких ночных встреч я отвозил его домой и оставался, по причине позднего времени, то всегда задавался мыслью: “Смогу ли я зайти дальше, чем мне позволит мой рассудок?” Обычный ответ, ну или если быть точнее поиск этого самого ответа прекрасно отрезвляли, позволяя мне провалиться в сон, вот как и сейчас. Перед глазами была лишь темнота и огромное спокойствие, в котором было грех не утонуть с головой

~2~

Сознание прояснялось слишком медленно, мысли блуждали в голове, но они были настолько пикантными, что вскакивал с прохладных простыней мгновенно. В глазах от таких действий рябило так, как на телевизоре когда сбиваются каналы, так же раздражает и хочется поскорее найти нормальную волну. Вот так же и мне хлопая глазами, хотелось наконец прийти в себя. Приложив пальцы к вискам я почувствовал глухой звук и попытался найти спасение хотя бы в нем. Было странно, что состояние, которое предназначалось моему другу передалось именно мне. Сказывалось ещё то, что выпивал я довольно таки редко из-за интересной реакции моего организма. Эта бестия с сонным видом ходила мимо меня напоминая маятник, гипнотизировало, но еще больше сбивало вестибулярный аппарат и без того паршивый. Его еле прикрытые бока невольно привлекали взгляд, а лёгкий изгиб на спине заставлял откинуться на спинку кресла и вволю залюбоваться. Я не отдавал отчёта своим мыслям, поэтому хоть на минуту имел дерзость позволить себе развить фантазию, что мне прекрасно удавалось. Крепкие, но не перекачанные плечи, красивые ладони с длинными пальцами, выпуклые и прекрасно заметные ягодицы, интересно вздрагивающие при движении, и полёт моей бурной фантазии не заканчивался на таких не значительных замечаниях. Мой блуждающий взгляд будто сканировал, но не выглядел как взор похотливого скота.  Если бы не его кривая ухмылка и не стыд застилающий от нее разом, то оторвать меня от созерцания его тела ничего бы не смогло. Контрастный душ отлично освежал и прояснял мысли, но отсутствие положительного настроения сильно сказывалось на выражении моего лица, точнее явной угрюмости и полного отвращения ко всему живому.
Завтракать мне не посчастливилось, находится рядом с ним не было не то, чтобы желания, но честно сказать сил не было точнее всего. Даже не подняв на него взгляд во время ухода, я вышел на залитый солнцем двор и недовольно зажмурился от ярких лучей. Я мог долго чувствовать его взгляд за своей спиной, но не спеша обернуться. Мне это не нужно было, чтобы понять, что мы больше не увидимся. Отдать место в своей душе для Слабости было бы слишком расточительно, что убило бы все мои доводы в один миг. Уйти и не вернуться было бы вернее всего, зная, что найти друг друга даже от сильного желания мы не сумеем. Мне казалось, что мы оба для себя в этом молчании увидели некий Конец, который не предвещал продолжения истории, я не хотел думать о том, что в этот раз отказал себе в правильном решении.
Остаток дня был для меня утопией, в которой я пытался утопить бесследно свои образы, отпустить свои безумные мысли и начать новый путь. Было предположение, что все пойдет по кругу. Будут однотипные люди и желания, которые даже не нуждаются в осмыслении, поступки, которые никогда не оправдывают средства. Позади я оставлял лишь фантом, который очень медленно, но развеялся бы, под рассеянным ветром этого солнечного города. Я бы громко прокричал, во всю силу, что верю, но количество моих попыток уходило уже в минусовую степень.
Солнце садилось и меня бросало в дрожь от созерцаемого, хотелось протянуть руку и дотронуться до этого золотистого неба, с яркими красными вольными искрами, которые медленно отходили в стороны и в скором времени исчезали из под любопытных взглядов. Я и должен был быть той самой искрой, которая больше бы никогда не показалась под взглядами тех, кто мог ее поймать и не отпускать, одарив счастьем, но лишив эмоций, подарив свою улыбку, но забрав мою собственную. Я вновь возвращался к самому началу, не желая переписать свою биографию, но надеясь найти в ней другие, невидимые ранее события.
Если бы я мог заинтересовать прохожих одним своим видом, то они бы заметили, что я нарочно путался в собственных ногах и замедлял шаг. Со всех сторон мелькали высокие красивые здания со множеством окон, будто полностью стеклянные, мертвые, такие холодные, что кажется, ели войти во внутрь, то сразу же замерзнешь. Моя родная и уютная до сегодняшнего дня комната, встретила меня в угрюмо-тоскливых красках, не давая и ни намека на прошлое тепло образов. Вещи небрежно лежали  там, где это вообще возможно, были не первой свежести и слишком измяты. Собирался я медленно, не волновался по поводу того, что мог передумать. Решение далось мне нелегко, и отказ от него было бы слишком расточительной ошибкой. Какой-то частью себя мне приходилось испытывать сожаление и некое чувство утраты. Я не пытался расширить понятие "утрата" и после жирного двоеточия продолжить перечень того или тех кого я должен, или обязан потерять. Если бы я начал это делать, то вероятнее всего не остался бы равнодушен к чужому видимому счастью. Когда мой внутренний голос затрагивал его имя, то по спине проходил неприятный холодок, именно по такому понятию я и делил людей на группы: Те, что для души и те, что для тела. Моя душа взвывала от дикой тоски и желала его, тогда когда тело практически не поддавалось животным инстинктам.  На лоб предательски падала темная прядь, которую откидывать моя рука считала своим долгом, ладони запотевали, а волнение вселялось в меня, заставляя кровь кипеть в жилах.  Мне хотелось убедить себя в том, что его темные глаза еще не раз заставят меня забыть, что такое дышать.
Я вышел из гостиничного номера под утро, как только солнце начало подниматься из-за горизонта. Мятые, небрежные бумажные купюры валялись на кровати с таким же ничем не лучшим постельным бельем. Весьма тихое и мало кем посещаемое место вряд ли бы позволило кому-нибудь найти меня по следам, ведь та грязь, которую я невольно всегда после себя оставляю может стереть из виду все, даже самые заметные улики. Перемещаться с помощью попуток было одним из видов моих развлечений. В каждой железной коробке таилась новая проблема или же глобальная катастрофа, из уст которой вываливался просто град сведений и никому не нужной информации. Их душа и чувства были открытой книгой, которую они мне вручали, принудительно заставляли прочесть, пока не издаст шелест последний лист. Эти люди не боялись оказаться в один миг опустошенными, не имея в себе больше тех тайн и эмоций, которые когда-либо их переполняли, возможно они только этого и желали, поэтому я и считал себя тем, кто призван помочь им, исполнив их мечты.
Новая агрессия и новые голоса, отдающиеся дьявольским криком по улицам, гул машин и безвкусные мелодии льющиеся из обвешенных яркими заманивающими рекламами магазинов. Ответы на многие внутренние вопросы и цели образующиеся от восприятия новой действительности. Огромное здание из серого невзрачного кирпича, и приветливо приоткрытая дверь открывающая мне новую историю, еще не до конца написанную, но уже зато с заметками на полях.
Моя новая комната, еще ранее не видавшая ничего подобного встретила на удивление очень гостеприимно, с приоткрытым окном, вид которого рисовал не менее прекрасные пейзажи, которые не заставляли мое сердце биться чаще, но и отвернуться было бы тоже показателем не лучшего воспитания к прекрасной флоре. Постель радовала глаз теплыми бежевыми оттенками и некой воздушностью. Сон приходил сразу, стоило мне только коснуться головой мягкой перины и на миг прикрыть глаза, сладкая дрема не заставляла себя долго ждать.
Работа не сильно растрачивала мои силы, и именно поэтому поводу я не испытывал от ее присутствия хоть какое-нибудь моральное удовлетворение. Одно время, когда охотничий азарт был в моей крови - я пытался вникнуть в саму суть того, какие последствия могут принести действия совершенные мной.
Множество цифр и полное отключение чужих мозгов, в конце чего мы все равно оказываемся в выигрыше, и я могу время от времени менять свое место жительство с полной новой биографией.
Мне никогда не нравилось просыпаться тогда, когда солнце начинает садиться .  Боль неприятно отдает в висках, настроение слишком быстро выгорает и пропадает всякое желание что-либо делать. Хотелось просто пройтись по тихим улочкам, стараясь избегать любопытных взглядов прохожих. В коридоре между номерами симпатичная горничная что-то убирала, изредка бросая на меня смущенные взгляды, и получая в ответ лишь сухой кивок с приподнятым уголком губ, но и это было сверх большими чаевыми за ее старания. Вид мне открыл небо невероятно аппетитного цвета горячего шоколада, когда солнце уже во всю опускалось я лишь мысленно сумел определить время, даже не пытаясь после проверить свои догадки. Я брел вперед и совершенно не заботился о планировании маршрута или о составлении плана по более масштабному охвату предоставленной мне территории в минимум времени, но рассчитанной на максимум удовольствия. Все, что меня окружало мне было уже известно и выучено наизусть каждое название и его дата. Нагретые днем от палящего солнца дорожки исходили паром от небольшой влаги парящей в воздухе, слабый ветер приятно холодил кожу и успокаивал нервы, натянутые как звонкие струны.
В моих воспоминаниях было слишком много терзаний и глумящейся пустоты, которая была когда-то частью всего моего мира. Зависеть от собственных мыслей - это как держать себя на коротком поводке, без возможности когда-либо с него сорваться. Долгий и упорный труд накаляют характер, если имеются задатки, но пожирающая боль внутри твоей души никогда бесследно не исчезнет, даже если будешь ежедневно проветривать помещение.

~3~

В будние дни я всеми силами старался приучить себя к строгому режиму, дабы не давать слабину и иметь хоть какую-нибудь выдержку. С утра мог помочь только очень крепкий горячий кофе и много работы, не позволяющей даже на миг прикрыть глаза. Все это напоминало мне муравейник. Люди вечно носились в разные стороны, при этом перетаскивая по сто раз одни те же вещи.
Моя неусидчивость на одном месте очень сильно била по моей наблюдательности, хотя терпение у меня было хоть отбавляй. Цифры на мониторе сливались в одну огромную субстанцию, вызывая на моём лице полнейшее раздражение. За панорамой окон было видно, как тучи застилают до этого кристально-чистое небо, и погружает город в некий мрак. На самом деле я любил такую погоду и именно в такие пасмурные дни чувствовал себя в своей тарелке, становился более энергичным и способным на разные необычные поступки. Хотелось выйти из этого стеклянного гроба и наконец вдохнуть влажного воздуха, ощутить как ветер приятно окутывает обнаженные участки тела, почувствовать мелкие ласкающие капли стекающие по лицу и тающие от жара мягких губ, радоваться сегодняшнему дню, и не думать о том, что будет завтра.
За что я любил большие города так это за то, что в них нет никому до тебя дела. У каждого своя жизнь, свои потери и свои находки и никто никогда ими с тобой не будет делиться. Нужно надеяться только на свои силы и стараться сильнее вцепиться зубами и откусить больший кусок, пока это не сделали за тебя. Самое главное в этой битве сломить преграду в своей голове и осознать, что ты единственный кому ты не безразличен, единственный кто не пойдёт против самого себя. Главное не потерять веру в свои силы и не опуститься, опуститься, отдав себя на волю случая, отпустив все свои чувства и развеяв их по ветру, чтобы не вернуть их обратно. Остановиться где-то посредине и застыть на месте, озираясь и смотря на два указателя, чтобы пойти в совершенно другую сторону,  связать свои нити судьбы и запутать их, чтобы даже Мойры не смогли осознать, что все это не их проделки.

…Небольшая ошибка, идеально одетая на мой безымянный палец, часто вгоняла меня в собственный круговорот мыслей, в котором я чувствовал себя чужим. Это было то время, когда я не отдавал отчёта своим поступкам, когда отдавал всего себя чужим эмоциям и не поддавался времени. Я зарывался носом в непослушные тёмные пряди её волос и вдыхал до боли родной запах, пускай даже где то в чем-то приторный, но ничего большего мне и не нужно было. Подушечками пальцев проводил по идеально нежной коже и вглядывался в глубочайшую пучину любимых глаз. Когда ты влюблён, и гормоны в тебе соображают лучше тебя самого, то время летит очень быстро. Оглядываешься и хочешь вернуться обратно, но с годами отдаешь самому себе похвалу за то, что нашёл запасы сил и избежал этого. Когда я вновь натыкался на это лицо, я не находил на нём тех глаз, что когда-то сводили с ума, до дрожи в кончиках пальцев. Изменился взгляд, тепло испарилось и выражение лица приобрело более грубые черты, в те моменты мне хотелось забрать у неё все те эмоции, что сделали её такой, забрать всё плохое, а взамен отдать ей самые светлые чувства. Забирать все грязные эмоции, и отдавать свои самые сокровенные. Я винил себя долгие года за то, что позволил себе проявить такую слабость и подумать об этом, ведь как я мог бы дать что-то человеку, если у меня ничего не было. В тот миг, когда я в последний раз заглянул в ее глаза , я отдал ей все, что у меня было, перед тем как уйти. Я отдал самого себя, отдал те чувства, что были для неё важнее всего, продал свою душу и погряз в долгах перед высшим судом, всю жизнь ожидая приговора.
Я не имел права на ошибку, но совершал их ежедневно. Не должен был допускать мысли, но всё время находил себя за тем, что вспоминал запутанные пряди и забавно сморщенный лоб, чувственные губы и длинные тонкие пальцы. Я рыл сам себе могилу, в буквальном смысле этого слова. Но если бы сейчас мои мольбы услышали и отмена казни была бы моим спасением – я бы поступил точно так же, позволив случиться тому, что случилось…

«Дома» меня ждали только ежедневная газета и ужин на столе, который видимо был заслугой всё той ж милой горничной, которая судя по всему положила на меня глаз, но это меня ни сколько не цепляло. Еда оказалась не менее аппетитной, чем её округлые формы, так интересно выглядывающие из-под короткого платья. На экране мелькали новости и вечная заезженная реклама. Под влиянием тяжелого трудового дня и прекрасного ужина тело тяжелело и меня тянуло в сон, мысли сгущались и даже не подпускали к себе ту, что позволила бы мне взбодриться и закончить все оставшиеся дела. Мне показалось, что все сегодня справятся и без меня.
Ночью выспаться мне не позволил увлекательнейший звонок, заставивший меня впасть в некоторое напряжение. Говоривший очень слащаво растягивал слова, но меня волновала лишь суть столь позднего звонка, и он таки заставил меня покрыться капельками пота. Судя по резкой смене интонации он понял, что давит на нужную точку и вывалив на меня свои угрозы он ужасно невежливо отключился, не удостоив меня не менее сладким прощанием. Зашуршав бумагами я совершенно забыл о сне, ведь у меня были проблемы куда посерьезнее.
Каждый год я обещал себе проматывать в памяти наш последний разговор. Я просил ее о том, чтобы не пыталась искать и не просила ни у кого помощи в поисках. Судил я о ее подвигах, вспоминая "забавнейший" разговор с таинственным незнакомцем. Чувства не просились наружу, волнение не захлестывало, но единственным благородным вариантом мне казалось, что нужно начинать жертвовать своим настоящим, чтобы прошлое не казалось в будущем таким мрачным.
То, что мой счет хотели начисто обнулить дошло до меня сразу, как только этот приторный голос протек по моим ушам. Ее жизнь была ценой моего благородства, и мне даже не было смысла в напрасной трате времени - выбирать, ведь я бы все равно ответил: - Нет. Моя нежность и тревога к ее хрупкой душе притуплялась испорченностью и болезненной обидой. Я бы не стал ее жалеть за ту глупость, что она совершила когда не выполнила обещание данное мне. Она сама подписала себе смертный приговор, по своей обыденности и не приспособленности.
Свой ответ я высказал сразу же на ровных нотках, не позволив голосу и дрогнуть в тот момент, когда ее неровное мычание доносилось с той стороны трубки, глаза спокойно смотрели вверх, дыхание было ровным, ответ не поменял своего значения, дальнейшего выстрела не последовало, только отключенный звонок и повисшее в комнате молчание. В тот самый момент я убил в себе остатки человечности, оставив их погибать там рядом с ней.

Все шло своим чередом, дни огорчали не состоявшимися событиями, а телефон не радовал новыми звонками. Ничего не происходило, но я ждал, чтобы ее мучения не заканчивались, тогда возможно я смогу и сам спастись, ведь ее боль лучше всего отрезвляла, приводила меня в человеческое подобие.
На работе был завал в виде груды документов, которые необходимо было отсортировать и подписать все необходимые бумаги, обсудить все договора и полностью осознать, что такое - Нет сил.
Ночь окутала меня своими беспросветными объятиями, а голову пронзило глумливой болью, сознание отключилось, но то, что сегодня я не вернусь домой мне было понятно уже в тот момент, когда за спиной послышались чужие шаги, мне все казалось таким нелепым еще с самого утра.
Я пришел в себя от сильного удара о казематный пол, а рядом со мной тихо подрагивало от озноба родное и до дрожи знакомое тело, только веки ее были болезненно прикрыты. Так близко телом и в тоже время так далеки понятием Совесть мы не были уже слишком давно, но когда ее глаза наконец приоткрылись, я не увидел в них прежнего равнодушия, но узнал глубоко спрятанное тепло и пучины отчаяния. Как много раз в своей жизни я обещал не спасать тебя от твоих падений, но столько же раз судьба меня сама кидала к тебе в темницу, почему - то именно в этот день - это понятие приобрело самое, что ни на есть прямое значение.
Наши голоса изменились. Мой приобрел более грубые ноты, а твой стал еще более тонким и женственным, тот нежный звук и дальше продолжал радовать мой слух, игра твоего голоса не сравнилась бы ни с каким музыкальным произведением кого-нибудь из великих, но и я бы никогда никому в этом не признался, даже самому себе. Твоя покорность в этот миг была для меня слишком большой ценой.
Моя душа из цельной оболочки развалилась на две составляющие, одна из которой отдавалась в центре и будто резала насквозь грудную клетку. Я никогда не придавал значения душевным терзаниям, но они очень некстати отзывались на моем физическом состоянии, сердце полыхало так, что пожар тушить было очень не легко, если не считать, что ожоги всегда весьма болезненно переносятся. Когда кричишь, но не слышишь собственного голоса и вообще не наблюдаешь присутствие рядом хоть одной живой души - мысленно погибаешь. И уже не спастись, только вперед и без возможности развернуться и убежать обратно. Ты никому там не нужен, твое имя забыли, без надежды вспомнить, твой образ никогда не смог бы впечататься в чужую память, твои желания всегда лишь приносили боль твоему окружению, твои мысли никогда никто не сможет прочесть, от страха захлебнуться собственным ничтожеством. Если бы ты хотел послать себя на верную гибель, то тебя бы остановил собственных гнусный страх, следующий за тобой по пятам.
Окинув взглядом ничем неприметную комнату я задумался.
Неужели она стоит тех страданий и потерь, что мне удостоено испытать? На этот вопрос я мог лишь дать чувственный отклик из глубины сердца, но никак не ответ, идущий из самих уст. Тело, лежащее рядом постепенно начало шевелиться, глаза, еще минуту назад плотно сжатые начали постепенно приоткрываться, сонный, все еще одурманенный сном взгляд был довольно мутный и никак не мог проясниться. Я впервые за долгие годы услышал ее голос. Этот ласкающий, сладкий, словно мороженное таящее на кончике языка. Она не говорила ничего особенного, но я понимал, что на сердце у нее лежит гораздо большее количество слов, гораздо больше чувств, гораздо сильнее эмоции. Она лишь тихо спросила, то ли у меня, то ли у самой себя:
- Почему я вновь должна проснуться?
Знал ли я правильный ответ, мог ли помочь ей, имел ли право хоть что-то говорить и нарушать Нашу тишину, в этот момент на меня накатывала яркая волна противоречий и домыслов. Я не хотел искать ответы, Мне нужно было лишь отдаться ее голосу, всеми фибрами прочувствовать вновь тепло ее тонких пальцев, зацепиться своей душой за ее нежную и хрупкую. Больше мне ничего не было нужно.
Она стала еще меньше, чем была до нашей встречи. Кости так явно выделялись, кожа была настолько тонка и прозрачна, что было видно синеющие венки. Не была она похожа на живого человека. Скорее на куклу, искусно сделанную, в которую вложили душу, но не додали эмоций. Скорее всего - это было самым тончайшим сравнением. Тонкие пальцы сжимали лоскут от платья, взгляд устремлялся сквозь меня. Я знал о чем она думает. Я мог с легкостью определить скорость ее мысли обо Мне, скорость ее собственных идей или иллюзий. Вся ее жизнь была у меня как на ладони, и так не просто отпустить ее в тот момент когда понял, что все еще могу заново владеть ее хрупким сердцем. Нет, никогда бы я не смог отпустить снова свою синюю птицу, никогда бы снова не смог запереть себя на все замки, отгородить от людей, похоронить себя заживо в этом стеклянном гробу, чтобы никто никогда не смог меня разбить. Мне всего лишь нужно было быть целым, существовать между жизнью и смертью, быть неуловимой мыслью, фантомом, не человеком, выше этого. Мне нужно было осознавать, что я жив, что я способен на многое, что я не сдался и не опустил руки. Она млела в моих сильных руках, ее темные густые пряди щекотали мою шею, а теплые и припухшие губы ласкали мои виски. Я умирал и заново рождался от одного мимолетного прикосновения, мне казалось, что так можно жить вечность. Но она снова засыпала. Ее веки тяжелели, а мои руки больше не могли держать ее шею. Я не знал, зачем дарил ей долгожданную свободу, но когда ее тело покидало то тепло и на моих руках лежала лишь безжизненная тень, я снова терялся. Каждое утро в этой темнице я открывал ее веки, чтобы напомнить ей, что уже утро. А каждую ночь я обнимал ее и прижимая к своей груди обещал, что всегда буду беречь, а на ее губах играла улыбка, которая к утру бы вновь осталась на прежнем месте.
Я не помнил сколько прошло времени, я лишь находился рядом с любимой. Она была мертва, настолько мертва, насколько была моя душа похороненная рядом с ней. Она была поистине прекрасна, она была моя, только я мог решать с кем ей быть. Я считал, что подарил ей эту смерть. Это было ей моим последним подарком, взамен на ее. Ее последний теплый поцелуй, который я до сих пор хранил на своих губах.
Каждое утро человек без лица приносил нам еды, которую я проглатывал в миг, а моя родная все больше перебирала, ведь для нее это было лишь подобием еды. Я мирился с ее привередливостью и оставлял еду рядом с ее покоями, она лишь мирно терпела все это. А я ненавидел себя за то, что не мог дать ей всего того, что она заслуживает. Сотни пролитых слез, ее образ, поцелуи любимых рук. Я бы сделал все, для ее улыбки, но она улыбалась и без моих стараний. Она просто лежала и смотрела в потолок, а на устах ее играла последняя безжизненная улыбка.
Я перестал считать дни. Вся эта сладкая пытка определенно должна была обвенчаться успехом, на котором обязательно бы спели панихиду в мою честь. Кто-то незримый для нас вечно наблюдал за моими повадками, я это ощущал каждой клеточкой своего тела, понимал, что он знает меня лучше меня самого, владеет полностью моим сознанием и телом. Меня бросало, то в жар, то в холод, нетерпение накапливалось и закупоривало сосуды, но ее ладонь все еще сжимала мои пальцы, не давая вконец опуститься, окрыляла мое уже изрядно прогнившее тело. Я любил просыпаться от ощущение чужого пристального внимания на моем лице, он как будто прожигал мою кожу насквозь, хотел увидеть во мне то, чего другие не могли разглядеть. Уверенность в том, что думаем мы одинаково переполняла меня, а ощущение создания новых планов опьяняло лучше любого спиртного и на языке оставался горьковатый привкус, который в скором времени мог бы смениться на невыносимо сладкий.

~4~

А утром он пришел, и тот день стал для меня больше чем испытанием, скорее медленной пыткой. Я ожидал увидеть кого угодно, но только не его. Изменился ли он с того времени, что мы не виделись? Нет. Все те же темные глаза, слегка прищуренные и обаятельная улыбка на губах, я мог поклясться чем угодно, что мой Друг злился, его взгляд скользил по разлагающему телу моей спутницы и презрительно морщился при виде наших невинных ласк. Он определенно не разделял моей любви.
Я бы начал бороться со своим страхом, победил бы его и получил бы долгожданный приз, но мой противник смотрел на меня самого как на "приз", который ему удалось довольно легко заполучить. Мой задушевный друг водил своим острым кончиком языка по своим идеально ровным зубам, довольно щурился, а губы кривил в усмешке. Слова вылетали из его рта, но не попадали в мои уши, видимо мне попросту не было смысла разбирать эту информацию. Ее тело разлагалось, шел неприятный запах, он от столь отвратной картины кривил свое красивое лицо, морщил лоб, отводил взгляд, ненавидел меня за мою наивность. Я часто не слышал того, что мне говорят люди. Голос в моей голове их всех перекрикивал, он жил за меня, придумывал планы, говорил со мной, отвечал на мои вопросы, помогал выживать среди Чужих. Раздвоение личности было самым очевидным событием, ведь со столькими стрессами - психическое расстройство было меньшим из зол.
Он любил меня, я читал это в его взгляде, когда вечная мерзлота сменялась невыносимым теплом. Глаза цвета черного шоколада становились какого то молочного, теплого. Он щурил глаза и пытался все это скрыть, но моя наблюдательность никогда меня не подводила.
- Что у тебя на душе? С того времени, что мы не виделись в твоем взгляде пропала уверенность.
- С того времени, когда ты позорно сбежал от моего влияния я многое переосмыслил.
- Остановись. Твои слова, мои поступки. Я не отдаю отчета своим действиям, ты будешь виноват во всех моих злодеяниях. Я буду проливать чужую кровь, а пальцы вытирать о твое тело, капли чужой горячей плоти будут стекать по твоим рукам, и ты никогда не сможешь их отмыть. Ты обречен, и сейчас я не позволю твоей слабости нажать на курок. Ты узнаешь, что такое жить целую вечность без возможности остановить свое время. Я никогда не позволю тебе быть счастливым, твоя боль будет питать мою душу, я верну себе всю человечности и только тогда смогу убить. Ты умрешь только от моих рук.
Я продолжал говорить, а он просто смотрел на меня. Его чувства не притуплялись, а лишь набирали обороты. Я так хотел в этот момент чтобы его пульс стал на месте, а я лишь смеялся, а эхо бы разносило бы всю эту истерику по всему блоку, и души бы никогда не посмели обвинить меня  во всех грехах. Я бы не слушал никого, никто бы не допустил в свою голову мысль - держать меня в темнице против моей воли, никто бы не позволил сойти мне с ума, от любви блуждающей в моем бездыханном теле, никто бы никогда не любил меня вот так и я бы стал свободен.
- Когда-нибудь я очищу тебя от всей этой гнили, заставлю подчиниться, а пока умирай от моей любви, ведь только она способна выбить у тебя землю из-под ног.
Он ушел, но заставил меня врасплох. Шаги отдалялись, а голова наливалась свинцом, меня до глубины души стало раздражать ее присутствие рядом, но разобрать ее на мелкие запчасти было бы слишком грязно, даже для такого как я.
Ее тряпичные руки упали на каменный пол и что-то во мне будто хрустнуло. Рядом со мной гнила любовь всей моей жизни, но голос шептал - Так надо....так надо....так надо.
Моего лица бережно касались холодные пальцы, подбирались к волосам и ласкали кожу головы. Из моих губ непроизвольно вырывались стоны, на то, чтобы открыть глаза - просто не оставалось сил. Сон или наяву, какая к черту разница?
Незнакомец спускался пальцами по моей шее, кончиками лаская артерию и словно слегка надавливал на нее, вводя меня в какое то сонное состояние, всего лишь на миг. Я нехотя открывал глаза чтобы встретиться взглядом с обладателем тех самых глаз цвета горячего шоколада, вот только сейчас ассоциации у меня были изрядно иные. Я сам чувствовал себя той самой шоколадной долькой, которая плавится под его обжигающим взглядом, обдавало жаром не слабо. Он читал меня как открытую книгу, мог угадать любую мою, пускай даже самую бесполезную мысль, лишь стоило взглянуть ему в мои глаза, он все мог в них прочесть. Со временем я лишь надеялся, что смогу стереть все те слова, что он в них видит, смогу уничтожить каждую эмоцию или просто притупить одну другой, совершенно иной. Ошибки меня лишь закаляли, мне хотелось идти вперед, саморазвить в себе то, что напрочь отсутствует. Должен сказать, что чаще всего мне это удавалось, но естественно, что до идеала мне было еще слишком далеко.
- Ты скоро протрешь во мне дыры. Прекрати смотреть на меня так, будто все обо мне знаешь.
В ответ мне как обычно было лишь одно молчание, которое после сменялось всегда вечной болтовней не по делу, хотя суть он умел подмечать.
- Я знаю о тебе все то, что могу прочесть в твоем взгляде, а он, поверь, о многом мне может рассказать.
После,  я видел лишь его спину, железная массивная дверь отрезала хоть какие-то пути к моему отступлению. Я давно не видел солнечного света, что кажется совсем зачах в этой вечной темноте. За все это время он не попытался мне объяснить суть моего пребывания в этой "клетке". Он лишь приходил каждый раз в одно и тоже время, сидел рядом, смотрел на меня и молчал, даже если из моих уст вылетали далеко не лестные комплименты в его честь. Я был очень грязен, я пропах гнилым телом моей возлюбленной и всей той гнилью, что была во мне, в самой моей сущности. Теперь она молчала. Ее жесты больше не выражали эмоций и в этом уродливом теле я больше не находил всех тех достоинств, которые раньше приводили бы меня в восторг, моя любовь разлагалась так же как и ее тело отданное на растерзание
Времени.
На следующее утро ее от меня забрали. Я не испытывал никаких эмоций, лишь звенящая пустота и сердце больше не станцевало бы чечетку. Он ликовал, на губах играла все та же мерзкая улыбка, от которой по моему телу шел дикий зуд, этот человек постепенно отнимал у меня все, но я не готов был вот так сразу отдать свой кубок ему, ведь не все бои еще сыграны.
Я намеревался сбежать, и решительно планировал свой побег, вот только не знал, что меня ждет за этой решеткой, кто меня ждет. Кому я был нужен такой, кроме него?
Я чувствовал, что скоро все изменится, что скоро получу свой ответ, свой приговор. Он должен был уже решить, должен был придумать мне наказание за все мои согрешения.
Мне необходимо было остаться рядом с ним. Забросить дело всей своей жизни, снова выпивать с ним в дешевых забегаловках и снимать доступных девушек. Пускать с помощью иглы по своим венам легкие наркотики и жить лишь одним днем. Он хотел дать мне ту свободу, от которой я всегда пытался убежать.
Во мне практически не оставалось воли и это давало ему преимущество. Он ломал мои принципы и убеждения, давал навязчивую идею - жить так, как живет он. Лишь мое пожизненное упрямство спасало мою сознательность.
Он не грозил убить- по крайней мере на словах, но насильно держать меня под замком - было более гуманным способом. Ничего иного я от него и не ожидал.
По ночам я не мог спать. Бессонница не давала ни минуты чтобы провалиться в сладкий сон, именно поэтому я вел монологи.
Рассуждал я обо всем, что видел, но одиночество просто пожирало меня, после тщательно обгладывая мои кости. Мне необходимо было общество, хоть одна родная душа в которой бы я обрел покой, которая бы вылечила меня, в которую я бы смог поверить.
Он приходил и приносил мне еду. Никому другому не разрешено было это делать, иногда он позволял себе лишнее, мог обнять меня или поцеловать настойчиво в висок, во мне это не вызывало даже дрожи, только самое типичное привыкание. Он говорил, рассказывал всякие интересные, по его мнению, истории, смеялся очень тихо и вечно отводил взгляд, словно не хотел видеть плод своих "стараний".
Меня держали в любви и заботе, не отпускали ни на шаг, протягивали литрами алкогольное пойло и приводили разгульных девиц. Для таких "праздников" он даже просил своих людей отвести меня в жилое помещение и показать мне мою комнату, но не стоило забывать, что это было лишь на строго выделенное время.
Я не чувствовал себя живым человеком, вернее я был им, но не жил, а существовал, прожигал свои дни в убогих забавах, которые для этого и предназначались, но свои часы я уже давным-давно остановил, еще до того, как начал принимать активную роль в его развлечениях. Он имел довольно неплохую фантазию и каждый новый день пролетал с большим размахом, чем предыдущий, правда чувство меры было ему не присуще.
Он не говорил о своих чувствах, не хотел меня еще больше расстраивать, хотя я не понимал, что нужно сказать такое, чтобы мне стало еще хуже. Я молчал, порой это было даже жутко. Человек, который мог получать по несколько суток, но так же быстро перегорал. Мои желания были похожи на вспышки молнии. Такие же яркие и так же довольно быстро проходят, я был слишком ветреный, слишком свободолюбивый, слишком прост в своих целях и желаниях. Я не хотел быть знаменитым, не хотел грести деньги лопатами и так же не мечтал о счастливой семье и доме в котором пахнет домашними пирогами. Мне необходима была родственная душа, с который бы у нас совпадали взгляды, которая могла мне дать достойный совет, с которой я бы забывал о собственных проблемах и думал только о других людях. Мне нужен был тот, кто смог бы сделать меня лучше, кто не стал бы просто терпеть, то, что есть. Тот, у кого была достойная сила воли и крепкие нервы, но рядом с этим желанием я уже четко видел, что результата от него не будет. Я бы никогда не встретил на своем пути этого человека, именно поэтому я шел по чужому пути и проживал чужую жизнь.

~5~

Медленно проползло пол года, моя шевелюра значительно обросла, а глаза еще более потухли, я не помню когда улыбался в последний раз. Я скучал по дому, по родным узким улочкам и шума с оживленного проспекта, даже по куче бумаг вечно разбросанной по моему рабочему столу, а ведь на мое место уже давным-давно усадили чью то чужую тушку, даже не пытаясь выяснить причины моего резкого исчезновения, от этих мыслей на моих губах появлялась горькая усмешка. Даже после того, как он похитил меня, никто бы и пальцем не пошевелил. У меня не оставалось никого, по ту сторону клетки, никого, кто мог бы спасти меня, а хотел ли я до сих пор этого спасения, или за меня это говорит алкоголь в моей крови?
Он лишь больше расцвел и похорошел, если так можно сказать о представителе сильного пола. От его вечного улыбчивого смазливого лица уже слегка тошнило, но не скажешь же эту фразу "хозяину", он достаточно много имел власти и терпения чтобы дать мне сгнить в этой тюрьме. Это далеко не было моей мечтой, но и вряд ли бы рядом с ним они осуществились.
Он завел меня в светлое просторное помещение и предложил присесть в огромное кресло кремового цвета на массивных деревянных ножках, бархатная ткань приятно ласкала кожу, сидеть было на нем более чем удобно. Он сел напротив меня на свою постель и скрестив свои пальцы на обоих ладонях друг с другом напряженно уставился на меня, вернее выглядело со стороны это так, но я мог заметить, что смотрит он сквозь меня, будто меня здесь нет, не знаю, радовало меня это или огорчало.
Приятную тишину нарушил его тихий спокойный голос, за которым он пытался скрыть свои эмоции:
- Прости меня.
Я ничего не ответил, да и смог бы? Я бы никогда не простил его, да и самого себя за такую явную оплошность, поэтому удостоил его лишь скудным кивком, после чего отвел предательски блестящие глаза в сторону. Это не прошло мимо его взгляда, он сжал мои ладони в своих и убежденно зашептал:
-Беги.Беги...Беги от меня.
Я посмотрел в последний раз в его глаза и понял, что мы еще увидимся, что когда-нибудь я найду его и скажу, что испытывал иные чувства, что не только ненависть блуждала в моей крови, но сейчас я должен был убежать, выполнить его последнее желание, разрушить эту невидимую связь и уйти, уйти наконец и попасть под яркие лучи солнца, вернуть себе старую жизнь или начать совершенно новую. Жить не ради пустых прихотей, а находить достойные желания, вернуть себе былую уверенность и свернуть на свою дорожку, начать проживать наконец Свою жизнь.
Я медленно вышел из его комнаты, боясь взглянуть на него и остаться здесь навсегда. Поэтому собравшись с силами и дав голосу как можно более правдоподобные безразличные нотки я проговорил:
- Надеюсь больше никогда не встречу твое общество на своем пути, пожалуйста, пусть я умру сразу же, если еще хоть раз позволю себе вспомнить о таком как ты.
И я ушел, спокойно вышел, видимо он заранее попросил своих людей не обращать на меня никакого внимания. А в глаза мне светило солнце, такое яркое и такое теплое, что мне хотелось прыгать от счастья как когда-то в детстве, когда получал тот подарок о котором мечтал, а мечтал ли я о солнце? И внутренний голос поддакивал вместо меня, мне оставалось лишь глотать слезы и улыбаться, счастливо улыбаться впервые за столько времени потраченного впустую.


Я часто ругал себя за то, что мог сказать во время выплеска эмоций. Вот и сейчас. Я упустил самого дорогого для себя человека за считанные секунды, человека, к которому относился как к брату, как к родному и дорогому, самому близкому не по крови, а по душе. Я всегда мечтал о младшем брате, о заботе, которую бы дарил ему, о чувствах в которых бы он растворялся стоило бы мне сказать ему что-нибудь теплое. Я любил говорить теплые вещи, но делал это очень редко и только особенным людям, которых можно было перечислить по пальцам одной руки.
Он бросил меня, просто позорно сбежав, как последний трус, но от этого не возникало ненависти,лишь странный легкий спазм обиды, которая прошла стоило только увидеть его вновь. И вот он снова убегает от своих желаний, в тот момент когда я заботился о нем, он обнимал свою мертвую подружку и утыкался носом в прогнившее прошлое, то, которое больше ничего хорошего не сможет ему подарить, а я был живой, и нуждался в том, чтобы быть выслушанным, а не осмеянным с ног до головы. Он подозревал меня в пошлости намерений и вечно ухищрялся забиться в темный угол, а раньше казался выше и сильнее меня в плечах, что только может померещиться на пьяную голову.
Тело его подруги покоилось не так роскошно, как видимо желал мой друг, но ближайшая придорожная канава - тоже была весьма неплохим местом для укрытия, в том районе не скоро бы ее обнаружили, а при такой обработке уличить моего товарища в бесчестии вряд ли бы удалось.
Я помнил его спокойное лицо и язвительные слова брошенные мне в лицо. Задело ли? Да. Показал ли я вид? Не опустился еще до такого. Просто начал играть по его правилам, точнее напрочь их не соблюдая. Я знал, что жизнь сведет нас с ним вновь и готов был бы к этой встрече, ну а пока я решил довольствоваться тем, что у меня есть. Деньгами и властью, находить себе вторых "половинок", жить душа в душу и по истечению чаши моего терпения разрывать с надоедливыми спутницами все связи, впрочем как и всегда. Я не любил переписывать текст собственной роли, меня и так устраивала далеко не радужное причисление к "Отрицательным героям".
Я не кинулся в объятия новому дню, так и остался сидеть в своей комнате и размышлять о том, что мне предстоит сделать, заготовить свою решимость, взять волю в кулак, стать более настойчивым, отбросить из своего сердца все сентиментальности и ванильные предрассудки. Я должен был вынести все, что мне подкидывала старушка-судьба, и я Четко знал, чего я хочу и что должен для этого сделать.
И я знал, мой милый друг, что когда-нибудь смогу заставить тебя прогнуться под мою заботу, убить в себе остатки гордыни и подчиниться моим желаниям. Ты бы обязательно стал бы моей семьей, хотел бы ты этого или нет.


Не было ни одной здравой мысли, лишь какая-то суматоха бессмысленных обрывков слов. Шел, не зная куда, смотрел на какие то здания, не понимая зачем. Не узнавал себя, после того как главное в себе потерял, без возможности вновь найти. Сильно противоречивое чувство, связанное с недомолвками и пустыми обещаниями. Были ли ответы? Возможно, они затерялись где-то в глубинах моего подсознания, но это был еще один очередной пустой монолог, в пустоту.
Остановился, обернулся, посмотрел назад, не увидел ничего. Я даже не тащил за собой свое прошлое, ведь у меня и этого не было. Я умертвил все, чего когда-либо касался. А впереди лежали обломки моих будущих "побед". Словно, мне было с рождения удостоено - разрушать. Это у меня выходило действительно - на славу.
Солнце начинало садиться, какая-то детская радость теплилась в сердце, от ожидания...чего-то хорошего? Как в далеком детстве, когда вся семья вечером собиралась за большим круглым столом, а мать готовила свои превосходные блюда, все улыбались, кто-то шутил, и все было совершенно не так, как сейчас. Я и правда ужасно скучал, наверно даже сильнее, чем предполагал.
Отвернулись бы от меня те, кто бы был в моей жизни, если бы я был другим? Приняли бы мою веру и мои излишние замашки. Еще один вопрос без ответа, но несущий за собой огромную силу, которая смогла бы удержать и не усугубить разруху, что приближалась к нам все ближе и ближе.  Я точно знал, чего нужно ожидать, что будет совсем скоро, чего необходимо бояться, дабы твоя вера обязана была капитально поменяться.

~6~

Вечером, выходя из своего нового "убежища"  я мог насладиться невероятным запахом с примесью свежести цветов, росы лежащей крупными продолговатыми капельками на небольших ворсинках, услышать приглушенное пение птиц и закрыв глаза полностью окунуться во всю эту живую атмосферу. Все, что здесь происходило - было правильным, было живым, все цвело, все пахло, а моя черная зависть распространялась по всему телу, вдыхая через нос, фильтровала все это превосходство, образуя из него ядовитую желчь. Я не вписывался в эту атмосферу, но когда-то, в далеком прошлом, когда в ее глазах горела "Жизнь" мы приходили сюда. Я сжимал ее холодную ладонь, переплетал ее пальцы со своими, забывался буквально на миг, но впитывал ее энергию, жил ее эмоциями, гряз в пучине осознанных решений, мог выбирать то, от чего бы в любой другой ситуации отказался бы. Она была лучшей моей частью, и нет, я все правильно написал. Мы были как две части, добро противовес злу, и она отлично могла глушить мои нападки. Тогда, когда чаша весов перевешивала, с моей стороны- это значилось, что "пиршество" пора завязывать, иначе на ее устах улыбка испарилась бы, даже с небольшим процентом передоза.
Мимо проходящие люди о чем-то шептались, говорили будто сами с собой, подумал бы тот, кто не видел как они забавно прижимают современный агрегат плечом к своему уху. Все спешили, каждому было нужно куда-то попасть, каждого из этих людей кто-то ждал. А зубы только и скрипели, как хорошо, что разве, что не крошились.
Видеть в каждом прохожем тебя, до дрожи в пальцах, до сжатия в кулак и нервных судорог. Шесть букв, которые застряли в горле и не желали спускаться по пищеводу, крики в пустоту, но не услышанные, без совершенной обработки.
Темные длинные волосы, глаза цвета горячего шоколада, забавные ямочки на щеках, но мое мировоззрение не шло в логику с видениями. Голос шипел в ушах, твои крики, только в более грубой форме, моя вина, и твое ударение на самый ужасный мой поступок. Я до сих пор пальцами будто чувствую твою омертвелую плоть, такую холодную, как и мое сердце, если бы только я мог вернуться назад, я бы ничего не изменил, я бы ничего не исправил. Спасибо, что я до сих пор могу ощущать твою кожу на своих пальцах, спасибо, что подарила мне свой последний вздох.
Слабый ветер задувал в окна, сквозь которое было видно снующих туда-сюда людей, я спешил на работу. Туда, где каждый был сам за себя, там где, мою персону замечали только в день ежемесячной компенсации моих нервных клеток, а так все мы были  навозными жуками, преклоняющиеся Большому Папочке. Мой кабинет всегда встречал меня в самом наилучшем виде, персонал работал на высшем уровне, вот только запуган был до неузнаваемости. Кресло заскрипело под моим весом, бумаги шелестели под пальцами, а я здесь был явно лишний. Я подписывал бесчисленную кучу договоров, забывая о каждом ровно через три секунды, ведь если бы там была какая-то горькая зацепка, я бы уловил ее своим боковым зрением. На деньги я был очень жаден, и не простил бы себе один проигрыш из за собственной глупости.
И только закрываешь глаза...как доносится шум. Начинаешь всё с самого начала перечеркивая свои прежние привычки черным маркером, любимые буквы, главные составляющие трогательного имени стираются белоснежным ластиком оставляя на нем мрачные следы.
Дорога. Длинные белые полосы, все останавливаются, пропуская тебя вперед. Вот так же и ты пропускаешь свою теплую половину в новую жизнь, создаёшь некий вакуум для самого себя, а ей дашь дышать свежим воздухом, ведь так привык к затхлому запаху в родном до боли помещении.
Четыре салатовых стены, которые нагибаются над тобой, подавляют воображение, из скороспелого делают Вечное.
Выходишь к людям, а они тебя не узнают. То ли ты такой прозрачный, то ли угрюмость сменилась душевной добротой. В любом случае - дорога ведь может и извиваться, как она обычно делает.
Глаза отражают чужое добро, в то время когда в них самих блуждает притворство и похотливая ложь.
Чаще всего самые жестокие преступления совершаются под предлогом - Эта ложь во благо.
А слезы....слёзы...слёзы - они всего лишь яд. От которого очень сложно найти вакцину.
Можно иногда лишь просто притупить его симптомы.

~7~

Просыпаться от горечи, горечь от пустоты. Без любви, без тепла, без заботы, так хочется всё это воплотить в жизни.
И не проститься, не вернуться, не протягивать руки, не кричать родное до боли имя, не сжимать запястья до глубоких царапин. Слышать чуть хрипловатый голос, улыбаться в толпу. Забыться и забывать чужие дешёвые прикосновения. Тупые похотливые желания ничего не значат с тем, когда ты трогаешь действительно бархатную слегка сладковатую на вкус кожу, вжимаешь в неё пальцы, до небольших синяков, оставляя свои метки. Когда тебя приводят в восторг только эти пальцы, которые на ощупь ты узнаешь из тысячи на вид таких же, тепло только этих рук, улыбка только этих глаз.
Зачем смешивать блеск с алкоголем и причудами наполненные только порочным желанием и собственным неудовлетворением, когда ты можешь забыться в душе самого родного существа.
Общая музыка, общие книги, строчки помеченные на полях, смятые страницы, соленые капли по щекам, робкие царапины на плечах.
Сознание играет злую шутку, во снах показывает то, что могло бы быть, если бы не собственные ошибки. Они не врут. Это лишь показатель твоего труда. Нет труда - нет ошибок. Всё просто.
Восхитительные примирения и жгучие раскаяния. Клятвы, одна горячее другой.
Спешка. Бешеная спешка к тому, с кем хочешь быть всегда рядом. Навсегда. Но никогда не сможешь, потому что попросту не успеваешь. Ты бежишь быстро, но этот человек уходит еще быстрее. Ты не успел добежать до двери, а он уже спустился по ступенькам и ушёл.
Встретившись через время охватывает лишь боль, в которой нет любви, то, что утонуло, назад не выплывет.
Проще забыть, проще раскаиваться, реветь по ночам в белоснежные простыни, но забыть.
Нельзя кричать, тогда когда от тебя только этого и ждут. Храни спокойствие, ведь только оно способно убить.
Я бы убивал тех, кто когда-то сумел проткнуть мою грудную клетку своими тупыми стрелами.
Я бы остановил этот поезд. Да, я бежал до платформы и кричал что-то неразборчивое вслед, меня слегка подташнивало, и это не удивительно, ведь я летел на всех парах и моя голова изредка склонялась, то в один бок, то в другой.
Поезд уносил мою душу, я даже сам не понимал - куда мне нужно бежать, чтобы её вернуть.
Чем дальше он уходил за горизонт, тем сильнее мне хотелось остаться здесь.
Я находил какие-то оправдания своему равнодушию, пытался заставить себя вновь что-то почувствовать, но присутствовала лишь усталость, никакого отголоска из прошлого.
Чёрные шелковистые пряди - как воронье крыло, глаза цвета подтаявшего шоколада, забавные веснушки по всему телу,
остановился, задумался, пошёл назад. Выпил чашку ароматного кофе, прочитал ежедневную утреннюю газету. Посмотрел на часы и понял, что наконец дошёл мой поезд по нужному маршруту.
Письмо запущено, механизм не был мне подвластен.
Она улыбнулась, и пальцами смяла тонкую, приятную на ощупь бумагу, сорвала лишнее и глазами пробежала лишь поверхностно по огромному тексту.
Я слышал громкий смех, с которым засыпал вот уже бесчисленное количество ночей.
И поезд, письмо и кофе, теплый кофе, оставляющий на кончике языка тепло подтаявшего масла или сливок смешанных с горячей карамелью.
Длинные пальцы, лукавый взгляд, кольцо где-то на безымянном, придуманное имя, придуманные буквы, которых не было на этой бумаге, ведь там был только чистый белый лист, в котором она пыталась прочесть своё имя, искала, но время шло.
Кофе остыл, дым уже давно выветрился, огонь потух, я встал из-за маленького круглого стола и бросив пару мелких купюр на чай направился обратно в шумный город, которому стоило меня затянуть.
Я продавал всего себя этим бесчисленным людям, которые видели лишь внешний приятный фактор, но никак не гнилую середину. Оставаясь наедине, а порой даже в толпе людей - я терялся в своих мыслях, зависал на одной точке перед собой и не мог понять, что со мной происходит, ведь это сложно было назвать моим обычным состоянием. Напрягало? Если только немного, и то - не так что бы очень. Люди от которых ждешь эмоций - молчат, берегут их, а ты сидишь и молча улыбаешься, вспоминая все милые моменты связанные с ними. Все проходит, особенно боль, которую нам когда-то причинили, но та боль, которую причиняем мы - остаётся с нами и пожирает изнутри, ведь ты должен сполна заплатить за чужие слёзы, ты обязан быть наказан за все свои согрешения. Ты не должен остаться стоять в стороне, подойди же и протяни руки. Получи свою порцию гнева, окунись в водоворот человеческих страхов и найди в нём свой. Свой главный страх. Остаться один. Ты ведь этого боишься. Так же как боюсь этого я, твой внутренний голос. Будь тёплый со мной и шепчи милости на ушко тихим шёпотом, а я тебе пообещаю никогда не забывать.

Ты моя часть, моя удушье, мои старые затянувшиеся раны. Горькая слеза, стекающая по румяной щеке и оставляющая след, ты то, что никогда не получится стереть обычным ластиком, то, что прожил и то, что остается будет напоминать, будет глушить твои удары, будет подавлять твою радость, будет сокрушать твою любовь.

И когда-нибудь ты проснешься в осознании того, что оставил себя где-то позади, пройдено столько тысяч километров, а ты отстал в самом начале и уже просто не вернуться, не хватить за руку и не потянуть на себя. Ты тот, кто уже не вернётся, тот кто потерялся, не тот, что был раньше. Улыбка - искусно сделанная мастерами, а эмоции не хило прокачены опытными инструкторами.
Ты игрушка в умелых руках и твой кукловод постоянно наблюдает за тобой.

Он ждёт, когда я совершу ошибку. Ведь тогда меня можно будет забрать.

~8~

Я остервенело смешивал краски, отводил взгляд от окна, пытался не увидеть проходящего там человека. Лишь прохожий человек, да и только, но зато какую память он несет за собой. Кидает в моё окно бумажных журавликов, смотрит с тоской, отсылает письма по не существующему адресу, отсылает мне каждый год в одной и тоже время плитку шоколада, название которого складывалось лишь в наши смысловые пентаграммы.
Освещает своими глазами, будто лучами прожекторов скудные угасшие улицы, уже давным-давно потерявшие своё лицо. Он даёт им новую жизнь, но в тоже время вершит правосудие - отбирая мою.
Моя рука тянулась к банке с кофе, но невидимой силой остановилась и потянулась уже к чаю, с жадностью голодного зверя насыпая горсть травяного сбора и заливая всё это нещадным количеством воды. Сквозняк гонял по столу комки салфеток, за окном был слышен гул машин, лай собак и крики случайных прохожих. Шум, который не жалел моего слуха, впитывая в себя как в губку глупые мысли и заумные замечания, перекрикивал мои собственные мысли и доводы.
Я пролил мимо чашки и кипяток побежал по моим бледным ногам, украшая мою кожу в малиновый цвет. Неприятная боль, но терпима, если губы больше не ощущают адских укусов. Пару кубиков льда, то ли на ноги, то ли к парочке грамм спиртного, сухость в глазах, и не одного хрусталика влаги в округе.
Будто у всех массово отключили воду, и тебе нужно истязаться в этом адском помещении без капли живой материи.
Его рука, через приоткрытую форточку и небольшая записка, которую раскрыл лишь спустя года, которые провёл сидя на этой табуретке и думая о том, чтобы я мог изменить, но проступившая седина на моих совсем уже не молодых висках говорила за меня.
Время, время, как же далеко ты летишь, что мне за тобой уже давным-давно не угнаться.
Оставь для меня парочку лишних моментов и я обязательно отработаю их своим болтливым языком - кричал я в пустоту, такую же чёрную как и мои дыры вместо глаз, цвет которых я и не помнил, цвет, которых я и не знал.
Тепло на губах, то ли кровавые подтеки, то ли я умер и моя новая оболочка на вечность - это оазис.
Слёзы могли бы течь вечность по моим щекам и этим я бы открыл для всех свою истинную сущность.
Человек, который не любил.
Человек, которого не любили.
Старые избитые слова, которые этот человек всё равно бы не произнес, потому что всё это у него было, вот только в какой из жизней ему предстояло узнать, ведь вечность это большой срок для таких размышлений.

Тёплая летняя ночь, едва заметные, правда и совсем не мерцающие звёзды. На окнах прошлогодняя грязь, впитывается в кожу, делает из тебя по сути такого же грязного и испорченного.
Не можешь сказать вслух то, что не прочитают даже на маленькой бумажке, то ли почерк подкачал, то ли твоё убожество ни идёт ни в какое сравнение с чужим ухоженным видом.
Лёгкий ветерок, призывно скользящий по пояснице, встревожено поднимая волоски на голове. Белые стены, белые стулья, белый человек в белой комнате с любимым белым цветом в своём таком же белом подсознании.
Прожигая вечность и обламывая свои уже не сбывшиеся надежды, какая ирония судьбы, какой позор от собственных рук.
Смеяться и выводить ещё более замысловатые фигуры на белом полотне, ведь чтобы его разобрать необходимо хотя бы научиться не делать лишних шагов.
Глиняная маска, очень удобно, и даже не затратно, чтобы каждый мог экономить свои эмоции, в моём случае мне может помочь только из стали, чтобы не возможно было сломать, если сильно напрягать каждую мышцу, каждый чувствительный нерв.
- Ты сегодня по особенности хорош, промолвила ты, но я молчал. Молчал, так громко молчал, как хотел тебе сказать всё то ,что накопилось в этой ситочной душе, вытащить осколки, протянуть их тебе и позволить оставить одни лишь пометки, какая разница где, если боль меня даже не коснется.
Остановки, автобус, который не идёт до конечной, а просто ездит по кольцу, он не останавливается, ты даже не успеешь с него выпрыгнуть, но если попытаешься, то крылья обязательно появятся во время полёта.
Призывно машут пальцы, смахивая с бледных щек остатки грязи, размазывая по этому чумазому носу прошлогоднюю кору, механизмы из прожитых дней.
И ничего не вернуть, не оставить в памяти, потому что ты оказался не в то время, не в том месте, но придумав себе другую жизнь, растерял в конец свою родную.
Кричи, пока не слышат, ругайся и прожигай жизнь в считанные секунды, возвращайся в свою белую комнату и продолжай писать белым мелом мне письма, на такой же белой открытке, на старый сгоревший адрес, где больше не живёт твой белых, родной до боли человек.
Просто не то время, горели мы все не в то время, и отправили нас видимо по месту жительства, по совершенно разным адресам.

Когда я проснулся, я не ощутил ни одного признака беспокойства. Тотальное безразличие, полнейшее равнодушие ко всему, что вижу или к тому, за чем наблюдал.
Чувства о любви изрядно начали меня изнашивать, не было никакого желания что-либо делать, как-то проявлять себя, бежать за ускользающим поездом, цепляться руками за поручни и догонять свою пропажу чтобы вернуть себе то, что принадлежит по праву - Сердце. Я просто пустил все на самотёк, посчитал, что и без этого жалкого органа смогу прожить. Зачем любить тех, кто тебя постоянно раздражает. Отвечать взаимностью на недалекое создание, что считает, что ему позволено всё.
Как можно отдать отдельную камеру в своём сердце для глупого, не способного понять элементарные нормы - Человека. Вот и я не знаю.
Моя грудная клетка разрывалась от непонятного шипения и колких мелких ударов. Казалось, что ещё чуток и она взорвётся от этого накала ощущений. Я одергивал себя, каялся во всех грехах, обещал невозможное, но так же предупреждал, что это не будет исполнено. Будто бы моё сознание раскололось на две маленькие половинки, а я не мог понять, в какой из них моя истинная сущность.
Я бы обуздал свою любовь, похоронил бы её в этом каменном гробу, не отдал бы ни человеку, ни зверю. Спрятал бы от всех мелких прихотей, чтобы самому не понести серьезные потери, но моя гордость унеслась вместе с моим сердцем, на том же поезде, с тем номером, который я вряд ли когда-либо смогу забыть.
Внутри меня жил маленький капризный ребенок, который не хотел делиться, он отдавал деньги, но не мог отдать то, что когда-либо принадлежало ему. Маленький избалованный ребенок.
Твои колкости брошенные вновь через пару остановок и мои чуткие уши, которые были готовы и настроены на эту волну. Отразилось всё это моим гробовым молчанием. Видимо в этот момент я попытался усыпить в себе все удары, сделать так, чтобы больше не ощущать эти мелкие стекла, что пытаются продырявить мои ребра, превратить их в прах.
Ответом мне был склад чувств, от которых теперь я мог лишь убежать. В одном лишь человеке я способен утопить все здравые суждения, похоронить логику, гордость и голос разума. Стоит только одному взгляду заглянуть в самую суть.
Мне кажется, что я больше никогда так не усну, чтобы жаркое солнце казалось мне царской блажью, а во сне локоны струились по плечам, её локоны, мои руки, шепот её голоса.

~9~

У него в глазах отражался страх. Все тот же, будто и не прошло пары долгих лет, а мы вновь остались в моем старом заброшенном особняке. Он пятился назад, бормотал невнятные напутствия и не скрывал презрения. В моих же глазах светилась надежда, ведь я знал. Знал, что этот день должен был наступить, что слишком долгое ожидание, что обвенчалось успехом - оправдывает средства. И сейчас, мой названный брат стоял передо мной, придерживался о дверной косяк, старался избегать общих взглядов.
Во мне же бурлила кровь, и органы будто менялись местами один с другим, сердце стучало быстрее, пол под ногами был устойчив, но все равно порой казалось, что он более вязок по ощущениям, нежели плотный, как я мог себе это представить.
Его светлые волосы, на солнце отражали какой-то золотистый оттенок, глаза же приобретали более выразительный блеск. Нижняя губа была закушена, и небольшая капелька крови уже изрядно стекала по подбородку, придавая мраморному лицу большую выразительность. Руки были сжаты в кулаки, отчего остро заточенные ноготки врезались в нежную кожу оставляя багровые отметины, даже дыхание его порой приходилось более шумным, или это была попросту игра моего слуха.
Мы не говорили, лишь обменивали вопросительными взглядами, я искал вопросы, а ему от меня необходимы были лишь ответы, что приводило меня в радикальное бешенство через столько лет.
Маленькая стрелка на больших часах все ползла по направлению вниз, день сменялся ночью, или мне все это мерещилось, но было ощущение, что мы здесь стоим вечность, меня это ни капли не смущало, лишь больше забавило, волновало мое чрезмерно тихое дыхание.
- Ты несколько изменился, гамма твоей одежды капитально поменялась, если не считать, что ты никогда не любил эти цвета. Зачем ты решил перевернуть свой мир?
Он слегка замешкался, пусть и пытался придать своему лицу большего равнодушия и отстраненность, но от меня бы это никогда бы не ускользнуло. Его голос был тихим, и даже с легкой хрипотцой, не бил по слуху, разве что нежно ласкал.
- Так я смог почувствовать себя чище, возможно ты когда-нибудь сможешь меня понять, ведь я и так многое тебе рассказывал сидя за нашим любимым семнадцатым столиком, в баре на углу той мрачной, богом забытой улице. Мы кажется приходили туда в определенный день недели в определенное время и нам казалось, что это чертовски оригинально, но ты ведь это и без моих подсказок помнишь? Я могу уловить твои мысли по этому задумчивому взгляду, лишь по нему ты у меня словно на ладони. Ты ведь всегда был и останешься моим лучшим другом, и нам не необходимо будет это доказывать. Я всегда смогу почувствовать твое присутствие, даже если страх затаился где-то в моих легких и мешает вдохнуть, но только для того чтобы я не смог натворить нещадное количество бед.
- Ты оставался верен мне в наших рукопожатиях?
- Всегда. И стоило нам снова появиться друг у друга на пути, как в душе появлялось долгожданное тепло, которое прогнать не смогла бы даже твоя сильная рука. И когда ты вновь уйдешь, приняв свою очередь и пройдя через много лет вновь вернешься отдав мне право на эстафету.
- Тогда я вновь уйду, позволю тебе в который раз жить своей спокойной жизнью и не питать ложных надежд, не пускаться в порожние чувства к своему прошлому, ведь за столько времени оно уже давным-давно стерлось. Ведь так, мой навечно любимый друг?
Но ответа я не услышал, лишь хлопнула дверь, а то ли он ушел, то ли я было сложно определить.
Время дало мне еще одну фору, то ли забрало последние шансы, в любом случае на моем сердце остался теплой отпечаток от его родной пятерни.

Город погряз в темном покрывале, что этот тюль не позволял и рассмотреть еле поблескивающие капли-звезды на мрачном небе. Под ногами у меня хрустели еще совсем недавно опавшие листья, так забавно было наступать на эти до ужаса хитрющие рыжие пятна, не позволяющие бесшумно пересечь эту часть парка. Наконец из-за угла показался первый признак того, что я не один, хотя бы здесь, в этом до жути тоскливом парке,  где нужно было хорошо попытаться, чтобы встретить хоть одну живую душу. Одинокий фонарь, на таком же богом забытом перекрестке. Долгое время пришлось ждать свою попутку, чтобы добраться наконец к своему дому, ночь выдалась теплой, ни малейшего ветерка, лишь блажь, распространяющаяся по всему телу, пальцами касающаяся даже самой души, будто хотела ее согреть, дать надежду или же подарить полный покой, которого я так желал.
Мой водитель оказался не из болтливых, не задавал лишних вопросов, спокойно ведя это ржавое ведро, которое на удивление очень плавно перемещалось. Не слишком долгая дорога, неплохая благодарность за предоставленную возможность, теплая ночь окутавшая меня с головы до пят. И вновь дом меня душил  своей пустотой.
Меня встречали стены и изредка мне казалось, что скоро я могу дойти до того, что буду давать им имена. Это бы хоть немного разукрасило мою жизнь, в черное добавило бы и белые цвета.
Сны меня уже давно не посещали, уж лучше было без них, чем с теми кошмарами, что одолевали меня на протяжении многих лет.
На столе привычно дымилось только сваренное кофе, подарок от нового друга, не иначе.
- Вспоминаешь ли ты о нашем последнем разговоре, держишь в себе то тепло, что всегда переполняло тебя, я так бы хотел оказаться прав, это было бы единственным моим правильным решением.
Мы бы не увиделись еще парочку лет, если бы ты этого захотел, но не я. Отказаться от того, что стало так близко мне было не по силам. Это было решение к которому я старался прийти, приучить себя к этому, накачать себя мужеством и терпением.
Я бы заставил тебя быть со мной, быть мне родным по душе если не можешь быть по крови, я бы заставил тебя, даже если бы ты сам на это не решился.
Ты бы не пожалел, но я бы точно, в моем сердце еще бы не раз промелькнуло сомнение, Но ты ведь бы его смог подавить? Твоя поддержка - это то, что я еще не мог купить, не мог обменять.
мне необходимо было еще немного времени, на осмысление собственных невероятных поступков, чтобы сомнения прочно отошли на второй план, а перед глазами было только твое лицо.
Но день мне кинул в объятия только тех людей, которыми я уже насытился, с которыми нам было уже по разным дорогам. Не каждого знакомого я мог назвать своим другом, все эти люди были чужды для моего теплого отношения, а я был чужд для их детской мечты.
Любовь - это не то чувство, что стоило бы ставить на первое место, из за которого стоило бы жертвовать своими принципами, которых у меня было не мало. Я был другим человеком, не таким теплым, не таким внимательным, как хотели окружающие. Во всем этом великолепии не было для меня места.

~10~

Я увидел его утром, он видимо собирался на ежедневную рутину. Он был весь в белом, как впрочем, и всегда. Идеально отглаженный светлый костюм, белоснежная рубашка, две верхние пуговицы на которой были расстегнуты и открывали изящные изгибы шеи с едва выступающей вздымающей жилкой.
Он не заметил мой напряженный взгляд исподтишка, то каким огнем светились мои глаза, а зубы напряженно прикусывали, то верхнюю, то нижнюю губу.
Я хотел подбежать к нему, крикнуть что-то родное только для нас одних, заключить своего друга в объятия и зарыться пальцами в его мягкие пряди, наблюдая за тем, как он забавно злится от моих детских повадок.
- Откуда в тебе столько высокомерия, мой юный друг? В тебе столько белого цвета, но внутри сплошная тьма. Неужели это и есть понятия о твоей "честности"?
Он обернулся, посмотрел долгим упрямым взглядом, его губы сложились в одну полосу и слегка искривились в ухмылке, от которой больше не веяло дружелюбием.
Я верно ждал его ответа, не отходил от угла, но он лишь шел вперед, не останавливался, больше не смотрел мне в глаза, в нем читалось наигранное равнодушие к такому слабовольному человеку.
До меня пытались достучаться, в мою бетонную душу ломились, пытаясь как-то преодолеть выстроенную мной преграду.
Мне передавали вести, слежка была за ним с того же угла, где мы с ним в грубой форме распрощались, я бы не отпустил его, даже если мольба шла бы из-под колен. Звонок изменил мои планы, но голос был слишком злым, в нем читалось не скрытое раздражение, не было больше отголоска прошлой печали.
- Когда-нибудь придет время для того чтобы я был свободен от твоего напора?
Я лишь усмехнулся, ведь его слова были все так же наивны, он не изменился ни на миг с прошедших наших встреч, все тот же мальчишка, волнующийся только о себе.
Бросил ли я трубку? Я бы ее бросил, если бы капля разума не блуждала по моему телу, опьяняя. Я честно признался ему во всем.
- Мне все равно на все, что ты мне скажешь, но эти игра не на жизнь, а на смерть. Ты будешь свободен только если сможешь обыграть меня в очередной нашей затее.
Так ты готов принять наконец правила моей игры? С последней нашей встречи прошло достаточно времени, чтобы я не загонял тебя под оковы, а спокойно просил бы об этом в уютном заведении за чашечкой кофе.
- Ты прав. Я слишком долго бегал от тебя, чтобы сейчас не принять правила игры, я поступал легкомысленно, во мне бурлила мою юная мальчишеская кровь, но сейчас здравый смысл идет на первом месте.
Ты сможешь меня найти, где бы я ни был, и когда это случится - это будет означать лишь одно. Крест поставлен, игра началась. Больше нет никакой связи между нами, лишь два хищника, готовые перегрызть друг другу глотки.
Я должен был убраться из города. Его предложение, которое он не сделал раньше до сих пор в силе. Я не мог сдаться, не мог позволить ему взять верх надо мной.


Я должен был убраться из города, сделать хоть что-нибудь чтобы обезопасить свою трусливую душонку, продлить своё скудное существование, в целом.
И собирал свои вещи, смотрел на себя сквозь это стекло, будто не узнавая, будто смотрел в последний раз, лично я в этом не сомневался ни на миг. Он бы смог меня найти, даже если бы меня и на этом свете не было, уж таков был этот человек. Собрав в кулак всю свою решимость, что еще не прогорела, я направился к своему вагону. Такие проржавевшие хрупкие конструкции, огромное количество людей, некоторые из которых давились слезами провожая в путь близкого для них человека, на многих лицах были искренние улыбки. Те улыбки, что были мне до боли знакомы.
Я не стал медлить, взял свою небольшую сумку, отказавшись от такой неуклюжей помощи, прошёл по длинному коридору и зайдя в купе разместился у окна. С минуты на минуту мой поезд должен был отправиться. Длинные долгие минуты казавшиеся вечностью, я будто чувствовал то, что должно было произойти, но не подавал виду. Спокойствие должно было стать моим новым козырем, шагом к победе. Как много этих маленьких шагов я сделал за свою жизнь, что мне до сих пор еще не захотелось остановиться.
Я почувствовал тяжелую цепкую ладонь на своём плече, не стоило оборачиваться чтобы узнать кто это.
Я чувствовал всеми фибрами его усмешку, такую тягучую как мед, он всегда так делал, когда был уверен, что победа на его стороне, мне же не оставалось ничего кроме как поразить его своим равнодушием, глубоко заглядывая в его темные огромные глаза.
- Я ждал тебя, ровно три минуты, ты как всегда не опаздываешь, для того чтобы успеть за мной.
Улыбка не сползала, он что-то бормотал себе под нос, о вечной дружбе, братских узах, но я не спешил его слушать, вся эта шелуха из его слов мне наскучила. Я мог засыпать и просыпаться с мыслями о всех его предложениях и просьбах, но это не значило, что я собирался считаться с его мнением.
Моя кровь продолжала бурлить, азарт, ничем не прикрытый, чистейший, всё та же не растраченная энергия, рвущаяся наружу.
- Ты станешь моим братом.
Заезженная, уже буквально до глубоких дыр - фраза. Слышать его голос стало так же не приятно как водить ножом по стеклу.
Я лишь кивнул, ведь порождать спор было мне дороже. Он вывел меня из вагона, не побрезговав взять мои вещи в свои чистейшие ладони, я уверен, что на них до сих пор остался какой-то цветочный аромат.
История повторялась, я вновь садился в его средство передвижения, где меня ждала ничуть не приятная компания из пяти человек, на их лицах не было того же спокойствия что и у меня, лишь доля усталость, ведь ловить меня постоянно - было для них уже далеко не пустой забавой.
Я встретился со своей камерой лицом к лицу. Теперь, если бы я закрыл на миг глаза я мог бы указать пальцем на то место, где лежало ее хрупкое тело, куда дальше тянулась ее душа из этого забытого места.
Спина моя вновь почувствовала влагу, всё такая же, ничуть не теплая. Я не представлял сколько еще мои глаза не увидят дневного света, мне казалось, что это был мой последний визит, к моему дорогому другу.

~11~

Время потешалось надо мной. Я мог бы обогнать его в любую секунду, но не делал этого. Почему?
Мне казалось, что совершаю более умный поступок - даже не стараясь убежать, я просто позволил взыграть совести внутри него. Должен сказать - у меня это получилось.
Мне приносили яд - я чувствовал его, эта еда не могла быть настолько прекрасна на вид. Я привык, что за красоту приходиться платить, но я не готов был пока что вывалить на прилавок назначенную цену.
Он смешил меня, рассказывал глупые запугивающие истории, подавлял мою слабость, дал проснуться во мне решимости.
Он помогал мне, чтобы я ни говорил о нём, но он был хорошим другом, любящим братом, тем человеком, на которого я хотел быть похож.
Осознание приходило слишком медленно, что становилось слишком поздно для того, чтобы что-то менять.
План созрел не сразу, вначале я просто вынашивал свои идеи, выбивая у них почву из под ног. Мне нравилось создавать планы, но не приступать к их реализации. В данный момент мои привычки меня не устраивали.
Я хотел взглянуть на утреннее солнце, в то время когда оно только просыпается, пальцами попытаться дотянутся до ещё совсем юных лучей, мной была придумана эта мечта буквально за несколько секунд до её озвучивания, казалось, что это и есть то, чего мне не хватало.
Такой же день, что и был вчера, ржавые оковы на моих запястьях, лезвие приставленное к горлу, все это уже казалось нашими семейными традициями.
Последний разговор, он пришёл и не спрашивая моего разрешения уселся на холодный казематный пол, я же с ужасом стал наблюдал как пыль оседает на его чистый белых брюках.
- Ты обдумал моё предложение?
Я был качественно помят его ребятами, на моём лице не оставалось живого места, куда можно было отвесить ещё один удар. Но я улыбался, это была настоящая хищная улыбка, искренняя до нельзя.
- Где она лежит?
Можно было заметить как на миг на его лице отразилось смятение, он не осознавал то, о чём я его спрашивал.
Она была где-то рядом, что до сих пор пугала меня особенно холодными ночами, давая почувствовать ее боль. Мне было страшно, но я бы всё равно не опустился бы на колени перед этим человеком.
Не стоило ждать его ответа, и без него было ясно, что она лежит за этой каменной преградой, меня тянуло к этой стене будто только недавно заряженным магнитом.
Не потешайся же надо мной, сними эти железные проржавевшие преграды с моих рук, дай мне вдохнуть свежего воздуха и почувствовать на своём теле тепло выходящего солнца.
Мой взгляд был безумен и не ускользал от его внимательных глаз, он лишь кивал, будто читал мои мысли, будто знал о чём я думаю и о чём хотел бы его попросить.
Он резко встал, заставив всё мое тело покрыться предательской дрожью. Лишь пара быстрых движений и мои действия безграничны, я мог бы пойти через эту дверь, через ту, которая открывалась перед моим носом в самых теплых снах, но я остался стоять. Я дырявил его взглядом, протягивал свою руку и попросил отвести меня на воздух, просил о своей мечте.
Мы вышли очень быстро, нас кажется даже никто не заметил, все были слишком заняты своими грехами.
Наши пальцы размагничивались в тот момент когда я видел первый луч света, я кажется смеялся, как потерпевший слонялся по этому золотистому бугру и не верил своим глазам. Это был как оазис в засушливой пустыне, без глотка воды.
Упав на колени я заплакал, так как плачут младенцы в свои первые минуты жизни, но я в свои последние.
Он стоял позади и улыбался, но я не мог насытится тем теплом, что меня сейчас окружало, я лежал и ловил солнечный зайчиков на своем чахлом теле.
И всё это казалось бы таким живым концом, вот только я бы никогда не смог бы заставить его исполнить мою мечту.
Он оставил меня умирать на той прогнившей скамье в том самом бункере, где всё и должно было случиться.
Я бы бредил, чтобы облегчить свою кару, но меня отсюда никто никогда не выпускал. Я человек без лица, тот кто создал иллюзию дружбы, любви и подобии жизни.
Я не знал другого места, но истории в моей голове говорили об обратном, я придумал для себя лучшие декорации чтобы построить себе лучшую жизнь.

Я говорил правду, обманывая множество людей.
Я ушёл, потому что был счастлив.