Смертные грехи. Гордыня

               
          Степан, Стеффи, как когда-то давно называла его покойная  матушка, стоял в церкви на своём любимом месте слева от входа, там, где находился столик с  распятием и горели поминальные свечи. Народу в церкви было немного. Полумрак, царивший под гулкими сводами, отзывчивая на треск свечей тишина, мерцающее, неяркое горение лампад, стойкий запах ладана – всё это завораживало,  настраивало на неторопливость, создавало в душе  умиротворение, и  от этого дышалось легко, жизнь переставала давить на плечи и словно возвращалась в положенное русло. Степан любил стоять именно здесь, в стороне от происходящего в храме, ему нравилось место, выбранное когда-то интуитивно -  вдали от людей, икон и золотых подсвечников,  и от этого казалось, будто сам он находится вне, за пределами  происходящего; только здесь он чувствовал себя тем, кем был  в жизни - сторонним наблюдателем.
 
          Степан приходил сюда редко, только тогда, когда не мог справиться с сильным душевным волнением. В молодости в такие  минуты хорошо помогала бутылочка пива,  стакан вина или рюмка водки. Но прошедшие годы наложили свой отпечаток на всё, и на привычки тоже – дозы спиртного для снятия напряжения многократно возросли, а поджелудочная, печень и прочий «ливер», как пренебрежительно говорил о своём организме  Степан, стали давать сбои, и, побывав пару раз в больнице с неутешительными диагнозами, он перестал употреблять спиртное. В церковь он забрел случайно пару лет назад, на какой-то праздник, неприятно был поражен толкотнёй и сутолокой, сопровождавшими происходящее действо, и теперь заходил в храм только лишь наверное зная, что в помещении не идёт служба, и людей практически нет.

              Степан жил на свете долго, даже считал, что порядком зажился. Родители, тётки, дядья, почти все его друзья, ровесники и просто знакомые ушли в мир иной. Это мало тревожило  Степана: родные,  друзья и прочий люд занимали в его жизни не столько много места, чтобы  огорчить своим естественным уходом. Главным в его жизни были книги, он читал взахлёб, всегда и везде, постоянно, сколько помнил себя. Степан знал гораздо больше, чем любой человек из его окружения, и не без основания полагал,  что наголову превосходит всех. С появлением компьютера и интернета для него словно открылись новые горизонты  - он быстро освоил технику, в интернете  нашёл для себя массу интересного - научно-популярные, аналитические, исторические и прочие видеоматериалы прекрасно заменяли книги и журналы, там же он находил и слушал лекции и семинары. Периодически, чтобы отвлечься от высоких материй,  просматривал новинки кино, тем более, что в интернете все фильмы появлялись буквально в момент выхода на экраны, а некоторые даже раньше, нужно было только уметь отслеживать это.

              Степан от природы был маленького роста, в зрелые годы выглядел словно подросток, это раздражало и злило - при  мощном развитом интеллекте такой рост унижал его.  Внешность вообще сыграла в жизни Степана роковую роль – будучи невзрачным, малорослым, а к старости став  ещё и  полным, смешным толстяком, Степан сторонился людей, особенно женщин, избегая насмешек, и старался не вступать в длительные отношения.  Из постоянных удовольствий, которые он мог себе позволить, не проявив своего заинтересованного отношения, было посещение парикмахерской. Раз в месяц, иногда чаще, но никогда реже, Степан ходил стричься. Он выбирал салоны с простыми вывесками, без изысков, стараясь не повторятся в выборе, чтобы не привыкнуть ни к месту, ни к человеку.  Ему до полуобморока были приятны терпкие запахи  одеколонов, туалетной воды, лаков и  шампуней, царящие здесь. Когда парикмахерша, грудастая молодица,  конечно, не случайная, а заранее выбранная наметанным взглядом,  обхватывала его полными крепкими руками, прижимаясь всем телом сзади, чтобы обернуть его  цветной яркой накидкой, потом долго стригла, изредка мимолётно касаясь  то грудью, то рукой, то животом, он испытывал всеохватывающее, ни с чем несравнимое блаженство.
 
            Только одной женщине удалось  ворваться в его жизнь, и конечно, ничего путного из этого не вышло – она только  перебаламутила, нарушила сложившиеся устои, оскорбила самое святое, но быстро  исчезла - ушла, назвав его почему-то дураком.  Случилось это – влюблённость – женитьба - рождение сына - развод  ещё в молодые годы, он  не имел тогда опыта,  не был готов защититься, быстро и верно  дать отпор. Переживаний по этому поводу Степан давно не испытывал, все эмоции стёрлись из памяти с течением времени. Женщины же начали вызывать закономерное  раздражение своей предсказуемостью, глупостью, ограниченностью. Все, как одна, они пытались захватить его жизнь как плацдарм, обосноваться в ней на командной высоте, поместив свой штаб прямо в его квартире, и командовать им, словно желторотым новобранцем. Каждая новая знакомая  вводила систему запретов, количество пунктов  зависело от интеллекта женщины, но, как правило, всё укладывалось в одну простую формулу:  можно было лишь то, что разрешала она. Конечно же, под категорический запрет попадало и  самое святое - чтение и интернет. Свой выбор в пользу свободы Степан делал легко, а вскоре и вовсе перестал попадаться на удочку к дамам.

               Последний раз он обжегся совсем недавно, неожиданно для себя чуть не попав в незатейливые сети. Надо сказать, что Степан последнее время развлекался на сайтах знакомств, быстро изучив повадки посетительниц, и легко кружа головы обитающим там  дамам. Одна из соискательниц его внимания, руки и сердца сразу поразила его – в переписке, на второй день знакомства, она назвала его  именем, которым звала его только мать – Стеффи. Степан прекрасно понимал теперь, почему он рассупонился, расклеился, сдал позиции и допустил  врага в свой тыл – имя вернуло его в детство, сделало беззащитным и уязвимым. Прошло немного времени, Степан опомнился, свернул отношения с дамой, но душевное волнение  осталась, душа болела, ныла, и не было  ему спасения  от этой боли ни днём, ни ночью.

             Сегодня  в церкви  Степан с головой ушёл в  воспоминания, потерял счет времени, и не заметил, как в храме началась служба. Душевная боль, с которой он пришёл сюда, не отпускала, он решил ненадолго остаться, тем более, что спешить  было некуда – дома его никто не ждал, как говорится, ни кошка, ни мошка. Служба тем временем шла, читались молитвы и звучали песнопения; народу в помещении заметно прибавилось, началось то, что Степана особенно раздражало, вызывало гнев и презрение – люди стали ходить туда-сюда со свечами и без, перешептываться, переглядываться, создавать бестолковое движение,  толкотню и суету. Степан, чтобы окончательно не разозлиться и не выйти из себя,  сосредоточился на громком,  зычном и раскатистом  голосе священника, который читал  что-то на малопонятном языке. Самого священника Степан не  видел, но это было  и не нужно: голос властно захватил его  внимание, и уводил куда-то ввысь в беспредельность. Степану впервые захотелось оторваться от земных забот, и воспарить вслед за голосом, над своими страхами и печалями, над своей трудной и одинокой жизнью. Голос захватил  и вел за собой, вдруг стали различимы слова, произносимые нараспев,  затем, неожиданно, слова рассыпались на напевные звуки, а звуки отозвались в душе чувством.

                Мощный раскатистый голос выводил  напевно и  громко: « Отрицаюсь тебе, сатана…» - Степан неожиданно услышал всем своим существом, как начала давать трещины, рушиться, словно ветхая саманная кладка под напором паводка, а затем и вовсе рассыпалась и исчезла годами выстраиваемая защита, оболочка, которой он так успешно отгородился от всего мира. Через мгновение он оказался посреди людского моря беззащитный, неискушенный, наивный и доверчивый, как ребенок. Время стало вязким и тягучим, между словами молитвы перед глазами Степана  вереницей неслись события, о которых он и думать забыл.  Вот он во дворе, среди ровесников, побитый и униженный, но не сдавшийся, с презрением смотрит в глаза главному задире; вот ссора с отцом, не понимавшим его стремлений и желаний; вот жена перед уходом из дому  вновь смотрит на него с любовью и состраданием; вот стремительный разрыв с тупым научным руководителем и уход в никуда из любимого института;  вот сын, подросток, глупый и доверчивый, плачет от его обидных слов; вот он сам, плохо одетый и полуголодный, с презрением смотрит на парня за рулём новенькой иномарки;  вот женщина шепчет ему «Стеффи, Стеффи», а он не понимает, кто это, чужой человек или мать…

          « Гордыни твоей и служению тебе» - мощно и раскатисто звучало под высоким куполом; голос, казалось, отделился от священника и жил своей жизнью. Степану виделось, что душа его, вырвавшись из многолетнего плена, развернулась, и с каждым мгновением расширялась и расширялась,  пока не достигла пределов мироздания, но не остановилась, а рвалась всё дальше и дальше до головокружения, тошноты  и слабости в ногах.

         «И сочетаюсь Тебе, Христе, Боже наш, во имя Отца, сына, и Святаго Духа. Аминь.»  Степан прислонился к стене, чтобы унять дрожь в коленях. Он испытывал неимоверное облегчение, словно кто-то снял с него непосильную ношу.

         Степан шёл домой по знакомым улицам, не видя ничего вокруг, и всё повторял и повторял слова, которые мгновенно запомнились, будто именно их он всю жизнь ждал, будто они были спасением, слова  вошли в него, в его плоть и кровь, бились в жилке у виска,  в ритме сердца:
«Отрицаюсь тебе, сатана, гордыни твоей и служению тебе и сочетаюсь Тебе, Христе, Боже наш, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.»

08.02.2015 г.