Детство

 
               
   Рассказ.
               

                Детство      
    


               
        Этой зимой  было столько снега, что, казалось, ему больше и места нет ни на пруду, берег которого сравнялся с выгоном, ни в саду (на радость зайцам: молодые беззащитные  веточки яблонь  лежали прямо на снег у- ешь- не хочу!) , ни под окном, которое больше чем на половину засыпано снегом, и для маленькой Нины её мирок стал ещё меньше.  Она сидела на узком подоконнике, смотрела в окно и не узнавала привычной картины: где дорожка, усеянная клочками соломы и сена? Куда делась загородка с покосившимися колышками вперемешку с дощечками? Вчера она точно также сидела и видела на одном  берёзовом горбыльке как будто кем-то нарисованный цветок, но как только выходила на улицу, то замечала растрескавшуюся кору и тонюсенькую бересту, трепетавшую на ветру.
    -Нинка, слезь с окна, простудишься и опять закашляешь!
    -Ну, ма-а-ам, можно ещё чуть-чуть...
    -Лезь на печку, погрейся, мы скоро придём. Стук закрывшейся двери, клубы серо-белого пара, расползшегося по земляному полу,- и опять тишина.
     На печку девочке залезать не хотелось. Да, там было тепло, даже жарко, если сдвинуть постеленные фуфайки и ещё какие-то тряпки, но в избе уже начало темнеть, а на печи было ещё темнее, да к тому же эти противные огромные тараканы, черные и блестящие... Нет, она будет ждать родителей, которые ушли «убирать» скотину, то есть почистить у коровы навоз, накормить, напоить, приготовить на утро.
     Нина снова подошла к окну, поднялась на цыпочки и испуганно отбежала к двери; ей показалось, что огромная плетушка с сеном сама по себе как будто плыла по сугробам. Взяв маленькую  скамеечку, она встала на неё и с опаской взглянула в окно: там было пусто. Вдруг появилась папина шапка, она её сразу узнала. Папа не разрешал  брать её никому из братьев, она висела на огромном ржавом гвозде с опущенными ушами и одной завязкой от шнурка. Теперь всё стало понятно. Нина вспомнила утренний спор братьев, кто будет откапывать первым и, самое главное, кому  сколько метров отмерено
      Становилось всё темнее, было скучно и холодно, и тогда Нина стала искать свою звёздочку среди ветвей огромного тополя. Она даже с закрытыми глазами могла себе представить, где искать этот маленький фонарик. Вот большая ветка,  в конце которой в густоте мелких веточек слабо блеснула её звёздочка.
       В сенцах послышались чьи-то шаги, дверь отворилась, и вошла мама:
      -Вот и дождалась, сейчас зажгу огонь, придут ребята, и будем ужинать.
       Мама развязала шаль, сняла старую, спереди лоснящуюся фуфайку и начала искать спички, которые почему-то всегда пропадали.
       -Опять эти неслухи утащили. Ты не видала, кто их взял. Небось, курить или огонь в логу жечь. Каждый день по коробку достаю, уж скоро кончатся, опять в магазин за тридевять земель идти.
       Но Нина-то знала, уж чего-чего, а спичек и мыла у мамы припасено на многие месяцы вперёд. Когда она втихомолку пыталась найти припрятанные пряники, оставшиеся ещё со дня голосования, то наткнулась на большую сетку, висевшую над маминой кроватью и предусмотрительно накрытую старой вылинявшей кофтой. Девочка собирала пустые спичечные коробки с разными рисунками, складывала их в своём уголке, где хранила фантики от конфет, тряпичную куклу с нарядами для неё, какие-то стекляшки и осколки от чайных тарелок и чашек. И если на них оставались какие- нибудь цветочки, радости не было предела: есть чем похвастаться перед Иркой, соседской девчонкой. 
     А про спички, даже если бы и видела, промолчала, так как братья, особенно средний Андрюша, строго-настрого приказывали  говорить ,  что ничего не видела и ничего не знает. И Нина молчала, имея от них некоторые поблажки.
       Наконец-то коробка с несколькими спичками найдена, и под ворчание мамы ( опять отсыпали!) начинается священнодействие с зажиганием огня. Мама сняла с лампы пузырь и фартуком  протёрла  закопчённое стекло, затем осторожно поднесла спичку к фитилю  лампы и зажгла его. От пламени поднималась копоть, и по избе начал распространяться знакомый запах от керосиновой лампы, на которую был торжественно воодружён  чистый стеклянный пузырь. Кстати, этот предмет считался  чуть ли не членом семьи, потому что если  его нечаянно разбивали и  не оказывалось  запасного,  то  сидели в темноте или, если повезёт, могли попросить у соседей взаймы.
      Утром Нина проснулась от яркого солнечного света, приподнялась на локотках  и поглядела в окно: морозные узоры сверкали, сияли, горели от лучей зимнего солнца. Завитушки на стекле напомнили ей молодые листочки папоротника, который она впервые увидела в лесу. Она помнит, как заглянула в середину этого необычного для неё растения и удивилась ещё больше: внутри зарождались маленькие листочки, светленькие, как будто опушённые инеем. Нина дотронулась до малюсенького завиточка и почувствовала его нежность и упругость...
               
       Надев холодные валенки, которые  были на несколько размеров больше,  Нина неуклюже  подошла к окну и пальчиком стала соскребать иней с замёрзшего окна, затем подула в маленькое окошечко и посмотрела одним глазом на улицу. Снег ослепительно сверкал, казалось, что деревья обсыпали теми самыми драгоценными камнями из сказки про Серебряное копытце, которую совсем недавно Нине прочитал Ваня, её брат.
       -Мам, а сегодня можно на улицу, я не буду валяться в снегу и засыпать снег в валенки,- жалостливо  попросила Нина.
       -Ну ладно, одевайся  потеплее, только недолго, а то простудишься, майся потом с тобой.
       Мама достала из печурки Нинины валенки, которые наконец-то высохли и были ещё тёплыми. Быстро одевшись, ( вдруг мама раздумает и не пустит гулять) девочка выбежала в холодные сенцы, а затем и на улицу. Она зажмурилась от ослепительно яркого света и постояла так несколько секунд. Через полуоткрытые глаза с чёрными  густыми ресничками Нина на какое-то мгновение ,казалось,  онемела от увиденного: это был настоящий праздник зимы! Смешалось всё: огромные сугробы, сверкающ ие  яблони и вишни в саду, красавец тополь-великан и воздух, от которого у неё слегка закружилась голова. Как он был далёк от затхлого, кислого, с привкусом дыма запаха избы!
        Тоннель из прокопанного снега вёл в закуту, где стояли грабли, вилы, лопаты... Почему бы ей не выкопать  пещеру и не перенести в неё кое- какие игрушки? Выбрав поменьше лопату, она нашла местечко подальше от входа и начала копать.
               
          Лопата оказалась такой тяжёлой, что Нине с большим трудом удалось воткнуть её в слегка слежавшийся снег. Она попробовала повернуть лопату, но ничего не получалось: не хватало силёнок, и лишь когда всем тельцем навалилась на ручку, почувствовала, что падает на снег. Девочка встала не сразу: мешали валенки, которые  были больше её размера ( не валять же новые, если остались от старших). Она увидела большой ком снега, обхватила его руками и попробовала его поднять, но снег рассыпался на мелкие куски, которые Нина перенесла чуть дальше от будущего домика. Теперь копать стало легче, и пещерка становилась всё шире и глубже, в неё можно было залезть, только вот повернуться там почти невозможно. Девочка сидела, согнув коленки и упёршись валенками в снежную стенку. Она  подумала о том, что для игрушек нужно выкопать печурку, и маленькими замёрзшими ручками в мокрых связанных бабушкой варежках начала ковырять снег, который с трудом поддавался её усилиям.
      -Вылезай быстрее, теперь снега полно в валенках, - услышала Нина сердитый окрик матери. – Вот только попробуй закашляй у меня, керосином растирать буду!
        Нина быстренько выкатилась из своего домика; вид у неё был жалкий: клетчатый полушалок сбился на сторону, мокрые светлые волосики прилипли ко лбу, подол старенького перешитого пальтишка грязно – бордового цвета «стоял колом», варежки тоже заколенели от мороза. Она понимала, что оправдываться бесполезно, тихо, чтобы даже снег не скрипел под ногами и не стукнула дверь, вошла в избу.
      -Вот-вот, я так и знала, завтра никуда не пойдёшь, давай сюда варежки -, прокричала мама и стала развязывать полушалок. Нина
                5       
попыталась расстегнуть  верхнюю пуговицу, но окоченевшие пальчики её не слушались, и тогда мама помогла ей. Снимая валенки, в которых, естественно,  был и подтаявший и свежий снег, она приговаривала:
       - Мне скотину убирать надо, а я вожусь тут с тобой. Грейся  иди и дверь не открывай, а то холоду напустишь.                Вот и опять Нина одна, ребята где-то бегают, наверное, на пруду (девочка слышала весёлые крики, доносившиеся оттуда); опять холодно, неуютно, скучно... Под палатями зашуршала солома – телёнок высунул мохнатую голову и попытался зареветь. Нина подошла к нему и погладила по мягкой волнистой шёрстке; а вот язычок оказался шершавым, она испуганно   отдёрнула руку, которую лизнул маленький  бычок.
      Послонявшись по избе, она присела на лавку и стала ждать, когда же, наконец, все соберутся к ужину, который (кстати, как и обед) почти никогда не проходил без каких-либо семейных разборок. Виною скандалов были братья, и зачинщиком всегда был старший Митя, средний, Андрюша, всё делал исподтишка, а плакал чаще всего младший Ваня, которого доводили до слёз. Нина вспомнила вчерашний обед...
     ...Всё начиналось спокойно; отец сидел во главе стола и хлебал из общего алюминиего  блюда кулеш, заправленный постным маслом, и изредка поглядывал на сидящих по бокам стола ребят. Все дружно застучали ложками, мама,  перекрестившись, тоже потянулась к блюду (она всегда начинала есть последней) и, наверное, думала, что сегодня обед закончится мирно, но не тут-то было: Ваня покраснел, глаза заблестели, он еле-еле удерживал слёзы. Над ним постоянно подшучивали братья, вот и сейчас Митя, высокий, с длинными ногами
               
и вечно обтрёпанными у щиколоток брюками, под столом как бы нечаянно толкнул Ваню, а затем с безразличным видом рукой, с давно въевшейся грязью, почесал пальцы другой руки. Этого было достаточно, чтобы довести до слёз младшего, ведь у него были постоянные цыпки, которые не проходили даже зимой, казалось, они становились ещё гуще. Когда он приходил с улицы и красные руки начинали «отходить» от мороза, Ваня яростно их расчёсывал, и даже иногда до крови; ранки не успевали затянуться, потому что на следующий день повторялось всё сначала... Мать, чтобы не привлекать к дальнейшим разборкам  отца, достала из стола скалку и положила её рядом с собой; это был сигнал, и дальнейший обед прошёл спокойно. Но случалось и другое; Нина знала, чем больше запрещалось смеяться, тем сильнее хотелось этого, и тогда слёзы неминуемо проливались, а скалка оказывалась на голове одного из братьев.
    ...После  обеда все расходились по своим делам и Нина опять оставалась одна, только это было ещё хуже: мама прилегала «прикорнуть», и нужно было сидеть очень тихо. Редко удавалось  не уронить или нечаянно не зацепить что-нибудь, а если это происходило, то мама резко вставала и тут же молча начинала что-либо делать. В такие минуты девочка чувствовала себя виноватой и несчастной; она не знала,как подойти к маме,но чувство вины не покидало её, и тогда она прибегала к самому проверенному способу:
     -Ма-а-ам, я больше не буду,- глядя на склонившуюся над прялкой маму начинала канючить Нина. Проходило несколько секунд, мама поднимала голову от прялки и взглядом подзывала девочку к себе.
               
 Положив руку на плечо, она поглядела на Нину и легонько оттолкнула её от себя:
    -Иди играй,- и Нина радостно подбежала к окну с игрушками, но играть почему-то не хотелось. Безразлично переставив с места на место спичечные коробки, она вновь подошла к маме и тихонько присела около. Ей нравилось наблюдать за тем, как мама управляется с прялкой: одной ногой она крутила колесо, издававшее какие-то неопределённые звуки, похожие на жужжание, а из-под пальцев из кудели с волной (так в деревне все называли овечью шерсть) появлялась нитка и сразу же наматывалась  на вертушку. Сколько бы она ни наблюдала за работой, её завораживало это действие, и очень хотелось самой попробовать хотя бы покрутить колесо, но даже подходить к прялке строго-настрого запрещалось. Как только мама узнавала, что кто-то трогал прялку! Только поэтому Нина очень осторожно проявляла интерес  к неприкосновенному предмету, который ближе к весне убирали в чулан, так как всякое рукоделие заканчивалось с наступлением этой замечательной поры.
     ...Однажды Нина не поверила своим ушам: грачи! А может, показалось? Она просто перестала дышать, и, хотя на печке было темно, всё равно крепко закрыла глаза: возможно, так  будет слышнее. Да, это были они, большие чёрные птицы, с прилётом которых приходила весна. Девочка кубарем скатилась с печки и подбежала к окну: на тополе, берёзах и рябине, пока ещё не в старых гнёздах, а на ветках сидели грачи, их было  восемь штук, но это только пока...
   ...Прошло несколько дней. Выйдя на улицу, Нина заметила, что снег стал серым;  светило яркое солнышко, и около завалинки он
               
подтаивал, и даже появились небольшие лужицы, в которых плавали соринки и кленовые самолётики. Она заметила, как один из них развернулся и медленно поплыл под снег; нагнувшись, увидела небольшую щель, куда скрылся кораблик, за которым потянулись и другие. Нина с интересом наблюдала, как зарождался первый весенний ручеёк, подталкивала соринки, которые впоследствии исчезали под снегом. 
      На солнечной стороне снег становился другим- мокрым и тяжёлым, и, если набрать его в какую-нибудь черепушку и  добавить, например, песка, «зёрнышки» снега окрашивались в жёлтый или коричневый цвет, вот и каша готова. Играть не хотелось, её заинтересовало другое: грачи; они громко кричали, суетились, перелетали с ветки на ветку, садились в старые гнёзда, прогоняли друг друга – одним словом, они прилетели домой;  ломали или собирали упавшие под деревом  веточки, строили  новые и ремонтировали старые  гнёзда. Сейчас прямо у себя над головой  увидела грача, нёсшего веточку, гораздо больше его самого. Летел он, тяжело махая крыльями и как-то боком, то падая вниз, то с трудом поднимаясь кверху, но в конце концов выронил её и стремительно кинулся за ней. Нина видела, как этот грач,(а возможно, и другой, под деревьями суетились несколько чёрных птиц), с интересом присматривался к новому прутику.     ...Гнёзд было очень много: они висели поодиночке и большой темной грудой, и Нина не понимала, как грачи могли находить вход в свои квартирки.                ...Грачи вызывали интерес первые дни, а потом  все привыкали и уже не обращали на них внимания, хотя с каждым днём их суета и крики становились всё громче и громче, а весна заявляла о себе во всём, начиная с потемневшего как-то сразу снега, маленьких проталин на
               
 бугру, до ярко-голубого неба и первых жаворонков, которых Нина никогда не видела, но слышала их звонкое, чистое, переливчатое пение.                ... С приходом весны девочку ждало ещё одно очень приятное событие: как только с бугров сходил снег, в лог выгоняли овец пощипать прошлогоднюю травку, белесую, слежавшуюся под снегом, которой животные были очень рады, ведь корма почти не оставалось, и что им доставалось ,так это объедки от коровы.   
     ...Прошла неделя, и  мама сказала, что уже можно выгонять овец. Наконец-то! Этот день был и в самом деле необычным. Ближе к обеду после непродолжительного разговора с отцом она подозвала Нину:
     -Одевайся потеплее, пойдёшь овец стеречь, только палку возьми, а то они тебя слушаться не будут,- сказала мама и вышла на улицу. С  замиранием сердца девочка начала искать свои вещи, но они почему-то сразу не находились: всякой одёжки-обувки было много, ведь в семье пятеро детей. Она уже слышала блеяние овец и тонюсенькие голосочки маленьких ягнят, натягивала резиновые сапоги, не забыв при этом пододеть шерстяные носки; мама обязательно спросит, а то и проверит, и тогда неминуемо вернёт домой.
    Выйдя на улицу, она увидела Ваню (одной Нине, конечно, не доверяли стеречь: мала ещё) и, взяв приготовленную мамой палку, пошла к закуте, из которой выбегали овцы с ягнятами; они с тупым недоумением остановились, сбившись в кучку,  толкали  друг друга,  не понимали, куда и зачем их хотят прогнать со двора, но потом одна самая большая  овца несмело пошла вперёд и за ней потянулись остальные. Нина радостно шагала по раскисшему снегу, стараясь попасть в следы, оставленные маленькими копытцами.  Когда овец пригнали на бугор, мама пошла домой, строго-настрого приказав
Ване, чтобы Нина ни в коем случае не садилась на землю. Девочка и сама знала, что весной, даже если и сухая земля, до первой грозы на ней сидеть нельзя, а то болезнь притянется (об этом ей говорила бабушка). Сидеть Нине совсем не хотелось. Она сбегала к оврагу и увидела там много снега, потемневшего, ноздреватого, пропитанного водой, которая выступала после каждого шага. Снег был уже не интересен, и Нина вернулась на большую проталину, присела на корточки и палочкой ковырнула землю: сверху она была мягкой а чуть глубже – как камень, замёрзшая. Приглядевшись повнимательнее, увидела тоненькие иголочки новой травки! Она выдернула маленькую травиночку, понюхала и почувствовала нежный, свежий и давно забытый за долгую зиму запах травы, который без слов напомнил, что весна пришла.
    ...Овцы уткнулись в землю, щипали старую слежавшуюся траву, ягнята бегали, прыгали, поднимаясь на задние ножки, изредка покрикивали в поисках своих матерей и снова принимались за игру. Невидимые жаворонки звонкими колокольчиками переливались  в бездонно- голубом небе, солнышко пригревало спину, и даже руки уже не мёрзли – всё это говорило, что наконец-то наступила долгожданная весна, которая в корне должна изменить жизнь маленькой девочки Нины.               
               

               

                1